Бенн Д.Р. Тряпка и кость 791k "Роман" Детектив, Приключения
Когда ад ударил двенадцать (Загадки Билли Бойла о Второй мировой войне, № 14)
Глава первая
Ущелье Фалез, Северная Франция
Август 1944
Земля была ковер из серых трупов. Они лежали на склоне холма разбросанными кучками и на дне долины внизу, как река, текущая из самого ада. Истерзанные снарядами и бомбами, разорванные бомбардировщиками, остатки некогда могущественной немецкой армии в Нормандии были мертвы или умирали толпами, пытаясь вырваться из захлопывающейся перед ними ловушки.
Те, кто был в отчаянии, пытались спастись от резни, и единственным способом сделать это было прогнать нас с этого проклятого холма. Согласно карте, холм 262. Высотой в двести шестьдесят два метра, он возвышался над восточной дорогой, ведущей из Фалеза, и зелеными лугами, усеянными немецкими мертвецами, их полевая серая форма была покрыта клубящейся пылью и запекшейся кровью.
Через долину, где-то на юге, Третья армия генерала Паттона продвигалась в дальний конец, чтобы захлопнуть дверь на пути отступления немцев. Паттон приближался, но недостаточно быстро, чтобы остановить поток выживших фрицев, пробивавшихся с боем из медленно закрывающейся ловушки. Враг оказался в затруднительном положении, его оттеснили по дороге на тридцать миль или около того к западу, застряв в сужающемся кармане, окруженном армиями союзников. Но карман не был застегнут плотно, пока нет. Мы были в нужном месте, но недостаточно сильны, чтобы запереть его. Танки Паттона были достаточно сильны, но слишком далеко отстояли.
Несмотря на это, долина была похожа на тир, заполненный горящими машинами и людьми, умирающими, когда они пробивались вперед пешком. Все, от дальнобойной артиллерии до танковых снарядов, разрывалось на дне долины, взбивая землю и воспламеняя топливные баки, столбы желтого пламени и черного дыма застилали проезжую часть на многие мили. Прогорклый запах смерти поднялся вместе с обжигающе горячими ветрами из долины внизу, царапая мне горло.
“Что-нибудь, капитан Бойл?” - Спросил лейтенант Феликс Кански, когда я склонился над рацией на заднем сиденье своего джипа, который был припаркован рядом с разрушенным снарядом стволом дерева, замаскированным спутанными ветвями и увядающими листьями. В пределах квадратной мили, которой мы владели на этом холме, было несколько безопасных мест, и я был рад тому, какое укрытие он предлагал. Я покачал головой, снова и снова произнося свой позывной, вещая на выделенной нам частоте.
“Продолжайте в том же духе, нам нужны боеприпасы”, - сказал Феликс. Его лицо было изможденным, кожа бледной под грязью трех дней на вершине этого холма. По его вискам струился пот под характерным британским шлемом, закрывающим глаза. Феликс был в польской 1-й бронетанковой дивизии, как и все остальные на высоте 262.
Ну, не все. Я был здесь вместе со своим приятелем Казом. То есть лейтенант Петр Казимеж. Каз был членом польской армии в изгнании, но он не был в передовом подразделении Феликса. Мы с ним были частью другой организации. Мы работали на генерала Эйзенхауэра и носили на плече нашивку Верховного штаба Экспедиционных сил союзников. ШАЕФ. Мы прибыли вчера в составе канадской колонны снабжения, которой не повезло в виде пары танков "Пантера", которые взяли нас на прицел и уничтожили все шесть грузовиков. Мы были в джипе, и либо они нас не заметили, либо посчитали, что мы не стоим осколочно-фугасного снаряда. После этого холм 262 был окружен. Танки и немецкие парашютисты атаковали с одной стороны, фанатичные войска СС - с другой.
Я отдал Феликсу свою флягу. Осталось немного, но ему это было нужно больше, чем мне. Он сделал глоток и вернул стакан, когда затрещали помехи, и я, наконец, услышала голос. К счастью, на английском. Это был 4-й канадский бронетанковый, и у них были хорошие новости. Я подтвердил сообщение и вышел из системы.
“Сброс запасов в 09.00”, - сказал я, что означало, что самолеты были близко. Феликс ухмыльнулся.
“Хорошо”, - сказал он. “Я передам слово. Самое время. У нас осталось по пятьдесят патронов на человека. У некоторых танков осталось всего несколько снарядов.”
Поляки сражались в течение нескольких дней. Это не было частью плана. К этому времени северные и южные клещи должны были соединиться и заключить фрицев в смертельные объятия. Вместо этого холм 262 был предоставлен сам себе и изо всех сил пытался удержаться.
Борясь несколькими способами, чем один. Каждый польский солдат знал, что значит сдаться СС. Казнь. Когда части двух танковых дивизий СС атаковали с запада, пытаясь открыть путь к отступлению для своих приятелей внутри котла, был только один выбор — сражаться не на жизнь, а на смерть.
Каждый поляк на этом холме знал о Варшавском восстании. Польская армия Крайовой подняла восстание и сражалась с немцами, ожидая, что советская армия освободит город. Но русские не пришли им на помощь. Они остановились, позволив войскам СС ворваться внутрь и подавить восстание. Десятки тысяч мирных жителей были убиты, пока русские ждали, когда нацисты уничтожат Армию Крайовую, которую они считали потенциальной угрозой советскому правлению. Ни один польский солдат не ожидал никакой пощады от СС. Или дайте любую, не после Варшавы. Не после пяти лет безжалостной оккупации и той последней ужасной кровавой бойни.
Снаряды разорвались на склоне холма, напоминая, что у немцев в долине все еще было смертоносное оружие и они могли эффективно его использовать. С севера зазвучала артиллерия, бойцы 4-й канадской бронетанковой пытались пробиться сквозь ряды фрицевских десантников, чтобы добраться до нас, и им пришлось нелегко. Вдоль линии фронта потрескивал огонь из стрелкового оружия, но было невозможно сказать, кто в кого стрелял и с каким эффектом.
Я бросился к Казу, снаряды падали все ближе и ближе. Он был в траншее возле старого охотничьего домика, единственного здания на холме. Здание было приспособлено под госпиталь и было битком набито ранеными, как поляками, так и немцами. Снаружи сторожки несколько сотен заключенных сбились в кучу под охраной польских солдат, которые были перевязаны, но могли нести караульную службу.
“Ты дозвонился?” - Спросил Каз, снимая очки в стальной оправе и протирая их безупречно белым носовым платком, который ему удалось достать из одного из своих карманов. С монограммой, ни много ни мало, с его инициалами и фамильным гербом. Каз, возможно, и был скромным лейтенантом в глазах армии, но он был бароном из клана Августов и, вероятно, одним из немногих оставшихся в живых польских дворян.
“Да. Наши канадские приятели сказали, что доставка припасов по воздуху уже в пути. Эти парни доставляли тебе какие-нибудь неприятности?”
“Совсем никаких”, - сказал Каз, надевая очки и глядя на угрюмых заключенных, сидящих на примятой траве, его пистолет "Стен" покоился на краю траншеи. Это мог быть пистолет-пулемет или ужасный шрам, пересекающий половину лица Каза. Оба были достаточно пугающими. “Я думаю, большинство рады, что закончили войну. Или в шоке от пережитого в той долине.”
Я снял с плеча свой автомат "Томпсон" и прислонился к стене траншеи. Каз был прав. Судя по выражению их лиц, с этих фрицев было достаточно. Они прошли через долину смерти и были захвачены польскими танкистами. Повезло, что выжили в обоих случаях, мало кто из них видел хоть какой-то процент в том, чтобы убежать. Если их не убили на месте, все, чего им оставалось ожидать, - это новых сражений и высокой вероятности погибнуть на пыльной дороге в Париж.
Все хотели попасть в Париж. Они мечтали об этом, волшебном, почти мифическом месте жизни, радости, вина и женщин. Бойцы французского Сопротивления хотели этого за все, что это значило для их нации, все еще находящейся в цепях. Немцы хотели этого ради безопасности, которую это сулило, или, возможно, как последний шанс на роскошную жизнь и добычу, которую можно было унести обратно в рейх.
У меня были свои причины попасть в Париж.
“Все еще нет SS?” - Спросил я Каза после быстрого осмотра военнопленных.
“Нет”, - ответил Каз. “Никаких заключенных СС. Они сражаются до конца. Как и наши мужчины. Мы во Франции, но между поляками и СС это все еще Польша. Это все еще Варшава”.
“Меня устраивает”, - сказал я. “Последнее, что нам нужно, - это закоренелые нацисты, уговаривающие этих парней сбежать”.
Военнопленные были причиной, по которой мы были здесь. Одной из наших обязанностей в Управлении специальных расследований SHAEF был допрос заключенных. Ну, по правде говоря, это одна из работ Каза. Он был единственным, кто свободно говорил на полудюжине языков и на куче других сносно. Когда у нас не было ничего, что требовало бы реального расследования, наш босс поручил нам эту работу. Который распространялся только на прием заключенных, когда их возвращали с передовой. Но Каз не мог ждать. Он хотел догнать своих польских собратьев, в частности Феликса. У Феликса были разведывательные контакты с Армией Крайовой в оккупированной Польше, и Каз недавно обнаружил, что его младшая сестра Анжелика все еще жива, что было очень хорошо. Но она работала с польским подпольем, а это было очень опасно.
В связи с Варшавским восстанием и убийством нацистами польских гражданских лиц и боевиков Каз отчаянно пытался получить любую информацию, какую только мог. Итак, мы пригласили самих себя в этот поход за продуктами. Начальство хотело, чтобы пленные, особенно офицеры, допрашивали о планах фрицев по обороне Парижа. Это была следующая остановка в этой кампании, как только мы уничтожили остатки немецкой армии в долине внизу. Что, я уверен, выглядело намного проще на бумаге.
У поляков было много пленных, но негде было их держать. Нашей ролью должна была быть прогулка в парке. Привезите припасы и вывезите самых старших военнопленных в пустых грузовиках. Но война имеет свойство превращать даже самый простой план в невообразимый беспорядок, и вот мы оказались прямо посреди одного из них. Феликс ни черта не слышал об Анжелике, грузовики были разнесены ко всем чертям и уехали, а мы сражались с вражескими силами, намеревавшимися захватить наши позиции и прорваться к Городу Света или где фрицы планировали устроить свою следующую оборону.
“Ты слышишь это?” Сказал Каз, подталкивая меня локтем, пока одним глазом следил за заключенными. Я сделал. Низкий гул приближающихся грузовых самолетов C-47. Крики и приветствия донеслись от столбов, вкопанных вокруг нас. Даже немецкие пленные выглядели счастливыми, понимая солдатской интуицией, что этот звук означает похлебку и сигареты. “Вот!”
Каз указал на север, когда звук двухмоторных самолетов усилился, их пульсирующие двигатели стали громче и настойчивее. Затем появились первые самолеты, приближаясь по мере того, как за ними опускались парашюты, расцветая на фоне ярко-синего неба. Десятки канистр плавали под белыми козырьками, когда звено С-47 уходило от зенитного огня, поднимавшегося со дна долины.
Я не спускал глаз с парашютов. Они были слишком далеко. Первые снаряды приземлились далеко от наших позиций, рядом с немцами у подножия холма. Остальные дрейфовали, натянув веревки на деревьях на гребне хребта в четверти мили или больше от нас. От мужчин, окопавшихся вокруг нас, послышался стон. Даже заключенные выглядели разочарованными.
“Вот откуда мы ушли со вчерашнего дня”, - сказал Каз. “Они отдали их канадцам, дуракам”.
“Они прорвутся к нам”, - сказал я, пытаясь звучать уверенно. “И они принесут припасы. Это не займет много времени.”
“Мы должны были бы уже вернуться и допросить этих нацистских офицеров”, - сказал Каз, размахивая пистолетом "Стен", чтобы осмотреть заключенных, сидящих на траве. Некоторые из них пригнулись. Другие презрительно смеялись над этим неподобающим проявлением нервозности со стороны их Камерадена. “Возможно, нам следует начать. У нас здесь майор и несколько капитанов.”
“Нет”, - сказал я. “Нам нужно разделить их. Парень не станет доносить, если знает, что его отправят обратно в переделку с его дружками. Слишком опасно.” Это была одна из первых вещей, которым мой отец научил меня в Бостоне. Он был детективом отдела по расследованию убийств, и он начал учить меня следовать семейному бизнесу еще до того, как я надел длинные штаны.
“Да, я понимаю”, - сказал Каз. “Кроме того, некоторые из них могут верить, что будут освобождены после следующего нападения. Возможно, они догадались, что у нас заканчиваются боеприпасы.”
Как по команде, минометные снаряды пролетели над нашими головами, взрываясь вокруг нас. На этот раз все пригнулись. Я сказал Казу оставаться на месте и пригнулся, когда среди окопов прогремел еще один шквал взрывов.
Это была еще одна атака. Мы окопались глубоко, так что минометные залпы не представляли большой угрозы, если только ваш окоп не получал прямого попадания. Но это, как правило, заставляло тебя не высовываться, что было проблемой, если несколько сотен взбешенных фрицев продвигались в твоем направлении.
Я бежал мимо танков, замаскированных густыми ветвями и спрятанных в скалистой местности. На склоне холма, обращенном к дороге в долину, не было никакой активности, только непрерывный грохот отдаленной артиллерии, бившей по немцам внизу. Я поспешил за мужчинами, окопавшись по всему гребню. Не было слышно ничего, кроме случайного треска винтовочной стрельбы.
На северо-западной стороне холма было почти то же самое. Я нырнул в окоп, уже переполненный поляками с пулеметом, когда от очередного минометного обстрела полетела шрапнель. Я рискнул бросить быстрый взгляд поверх бревен, защищающих стрелков. Слева с холма сбегал овраг, усеянный телами немцев, которые пытались прорваться. Это были эсэсовцы, пытавшиеся ослабить нашу хватку на этом холме, чтобы их приятели могли выбраться из ловушки. Судя по скрученным клубкам трупов, я не видел, чтобы они снова пытались пройти этим маршрутом.
На правом фланге земля плавно спускалась вниз, линия деревьев и кустарников сбоку заслоняла мне обзор. Я напрягся, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь признак движения сквозь зелень, но никаких костей. Один из поляков взял свой бинокль и покачал головой, опустив его на грудь. Ничего.
Мой взгляд блуждал по травянистому полю перед нами. Между оврагом и деревьями высокая трава, подрумяненная августовским солнцем, склонилась, когда теплый порыв ветра коснулся ее. Никаких признаков фрицев.
Тогда я увидел это. Пучки травы, которые не гнулись от ветра. Камуфляж прилипал к шлемам. Враг тихо полз вперед на животах, пока мы осматривали все очевидные места.
“Шкопи”, сказал я, подталкивая наводчика локтем. Он кивнул, только что заметив их. Его заряжающий вытащил ленту с патронами 30-го калибра из металлической коробки и поднял ее. У него было меньше пятидесяти патронов. Там было намного больше шкопи, чем это. Каз сказал, что это означает "кастрированный баран", и свободные поляки переняли это как сленговое обозначение СС.
“Я принесу еще патронов”, - сказал я и выкатился из огневой точки. Я побежал обратно к резервуарам, не обращая внимания на взрывы, которые становились все реже. Это было нехорошо; это означало, что кастрированные бараны подбирались все ближе.
“Фрицы!” Я крикнул Феликсу, который был наверху, в башне, и кричал в свою рацию. Я сказал ему, где и что нам нужны патроны 30-го калибра.
“Мы вылетаем, черт возьми!” - заорал он, бросая трубку. “Колонна помощи все еще держится. Сколько?”
“Трудно сказать. По крайней мере, пару сотен. Они медленно ползут вверх по травянистому склону. Они не знают, что мы их заметили, ” сказал я. “Пулемет, прикрывающий эту территорию, выведен из строя до последней ленты”.
“Мы также не можем опустить наши пушки, чтобы стрелять под гору”, - сказал Феликс. “Если они прорвутся, это будет бойня. Но у нас все еще есть это ”. Он похлопал по большому пулемету 50-го калибра, установленному на башне. Это было в основном для противовоздушной защиты, и то, как это было установлено, наводчик должен был находиться под огнем противника, чтобы использовать его. Рискованно, но из-за отсутствия в небе люфтваффе оставалось много боеприпасов.
Феликс подал сигнал одному из других танков, и их гусеницы разбрызгали грязь, когда они развернулись и с грохотом покатили к гребню. Феликс и другой командир танка держались за свои пушки, упершись ногами в корпус танка, когда они двинулись вперед. Я побежал вперед к пулеметной яме, где артиллеристы кивали головами. Они слышали танки, чувствовали, как дрожит земля, когда они приближались, и знали, что помощь под рукой. Я молился, чтобы этого было достаточно.
Немцы, ползавшие на животах, должно быть, тоже почувствовали приближение танков.
Они поднялись, бегая и крича, стреляя на ходу, отбросив всякую видимость скрытности, когда они направились к тонкой линии траншей, вырытых вдоль хребта. Стрелок выпустил несколько патронов, тщательно прицеливаясь. Люди падали, но появлялись новые. Пули врезались в бревна и мешки с песком, просвистели в воздухе над нашими головами и подняли камни и грязь вокруг нас.
Голова стрелка откинулась назад, пуля попала над одним глазом. Его заряжающий оттолкнул тело и выстрелил, израсходовав в ярости большую часть патронов.
Где был Феликс? Я слышал рев радиального двигателя "Шермана", но стрельбы не было.
Я выстрелил из своего "Томпсона", когда у стрелка закончились патроны. Он схватил винтовку и начал стрелять. Вверх и вниз по линии люди стреляли в наступающих эсэсовцев медленными, обдуманными залпами, каждый человек считал до своей последней пули.
Их было слишком много. Некоторые упали замертво, другие покатились по траве, зажимая раны, но гораздо больше продолжали наступать, лица почернели от грязи и пороха, рычащие крики подпитывались дозами шнапса, фанатизмом и ненавистью к полякам-недочеловекам.
Они подошли ближе. Человек рядом со мной выпустил свою последнюю пулю. Я протянул ему свой пистолет, когда взорвалась граната, обдав нас грязью. Я бросил свою последнюю гранату вниз по склону, крича Феликсу, когда фрицы подошли достаточно близко, чтобы разглядеть руны СС на их петлицах.
Прямо над нами взревел двигатель, гусеницы "Шермана" остановились в нескольких дюймах от моей головы. Пулемет 50-го калибра извергал огонь, разъяренные крики Феликса были достаточно громкими, чтобы их можно было услышать между очередями. Снаряды разметали немцев, второй танк присоединился к перекрестному огню, который застал эсэсовцев на открытом месте, разрывая плоть и кости, превращая людей в клубы розового тумана.
Пулеметы были заряжены трассирующими пулями, пулями с пиротехническим зарядом, которые загорались и помогали стрелкам целиться в движущийся самолет. Попадание в людей с такого расстояния воспламеняло их одежду и плоть. Трассирующие пули подожгли сухую траву, ветер раздувал пламя, когда эсэсовцы пытались отступить, пули били в них, поднимая брызги крови, отрывая конечности, швыряя мертвых и раненых на горящую землю.
“Warszawa! Warszawa!” Вдоль линии раздалось скандирование, мужчины встали и потрясли кулаками, когда Феликс и другой танкист устроили свою оргию смерти. Трава горела. Мертвые и раненые горели. Крики боли перекрыли даже стрекот пулеметов, который, наконец, прекратился из-за отсутствия целей.
Я тоже стоял, слушая, как поляки кричат о своей мести за массовые убийства в Варшаве. Посреди всех этих криков я услышал знакомый голос и увидел, как Каз присоединился к нам. Он пел "Варшаву "вместе с остальными, слезы текли по грязи и пыльным его щекам.
Последние выстрелы и крики стихли, когда поляки остановились, ошеломленные своей победой. Феликс спрыгнул со своего танка, пистолет наготове. Но в этом не было необходимости. На задымленном поле были только мертвые и умирающие. Несколько солдат СС пытались протащиться через огонь, их униформа тлела. Их крики замерли так же, как и они, истекая кровью, задыхаясь и сгорая у нас на глазах.
“Пусть они горят”, - сказал Каз, крепко сжав челюсти. “Ад слишком хорош для них”.
“Нихъ плоно”, - сказал Феликс, добавив свое согласие.
Я не нашел в этом чувстве ничего, с чем можно было бы поспорить. Какими странными созданиями сделала нас эта война.
Глава вторая
“Мне жаль У меня нет новостей об Анжелике”, - сказал Феликс. “Но я спрошу наших разведчиков, было ли какое-нибудь известие. После восстания радиосвязь была очень затруднена”.
“Похорони своих мертвых и немного поспи”, - сказал Каз. “Но выясни, что сможешь, когда придет время”.
“У меня такое чувство, что я могу спать вечно или никогда больше”, - сказал Феликс, закуривая сигарету и глядя на долину внизу. Взрывы расцвели, как гирлянда черных цветов, над далеким полем. Внезапный красно-оранжевый всполох обозначил топливный бак, получивший прямое попадание. Мы наблюдали за бойней, улыбаясь.
Шкопи умирали, и это было хорошо. С ними меньше придется столкнуться по дороге в Париж.
Канадцы прорвались два часа назад. Они привезли боеприпасы и припасы и были заняты эвакуацией раненых. Они даже привезли триста мешков для тел погибших. Феликс сказал им принести еще.
“Если что-нибудь узнаете, свяжитесь с полковником Хардингом из 12-й группы армий”, - сказал Каз. “Он будет знать, где меня найти”. Хардинг был нашим боссом в маленьком клубе, который был Управлением специальных расследований SHAEF. Двенадцатая группа армий была главным американским штабом во Франции, не считая передового штаба SHAEF, где генерал Эйзенхауэр повесил свою шляпу.
“Я сделаю”, - пообещал Феликс, когда мы пожали друг другу руки. “Удачи с вашими пленными”.
“Они хороши и напуганы после той последней атаки”, - сказал я. “Ничто так не развязывает языки, как сидение у ринга при уничтожении собственной армии”.
Я сел на водительское сиденье джипа и подождал, пока Каз и Феликс обменяются парой слов наедине. Мне показалось, что Феликс довольно хорошо знал Анжелику еще в Польше, когда они работали с Армией Крайовой, как они называли свое подполье. Личность Феликса была раскрыта, и ему пришлось пуститься в бега, сбежав в Швецию и, в конечном счете, в Англию. У каждого мужчины были свои причины беспокоиться об Анжелике, поэтому я оставил их наедине.
Передо мной ждал грузовик с нашей первой партией заключенных. Один майор пехоты, капитан службы снабжения, один лейтенант из инженерной роты и еще один из подразделения связи. Выделить их было нетрудно. Немцы использовали разные цвета на своих погонах и фуражках для обозначения рода войск. Я выбрал майора, поскольку у него было самое высокое доступное звание. У капитана снабжения могло быть какое-то представление о том, где хранятся припасы, что подсказало бы нам, где фрицы могут попытаться сплотиться. То же самое с инженером , если он был вовлечен в строительство оборонительных позиций. И связисты протянули провод, который нужно было подключить к вышестоящему штабу. Вот так я оказался с этими четырьмя представителями расы мастеров, все они мрачно сидели под бдительными взглядами своих канадских охранников.
“Должны ли мы?” - Сказал Каз, занимая свое место и держа пистолет "Стен" наготове. Не то чтобы я думал, что наши заключенные собирались напасть на своих охранников и выпрыгнуть из движущегося грузовика. Тем не менее, немного запугивания не повредило бы. Я подал высокий знак водителю грузовика, и намного позже, чем я ожидал, мы оставили высоту 262 позади.
Сэм Хардинг ждал нас в штабе канадской дивизии в Сен-Жерве. ШТАБ был расположен в лесу с видом на деревню. Была натянута камуфляжная сетка, прикрывающая транспортные средства и палатки под деревьями. Полковник Сэмюэль Хардинг служил в регулярной армии, ветеран Первой мировой войны и приверженец выполнения приказов. Несмотря на это, он был порядочным парнем. Но он совсем не выглядел довольным видеть нас.
“Какого черта вы, два идиота, думали, что делаете?” - Спросил Хардинг, когда джип остановился.
“Полковник, это все моя вина”, - сказал Каз, выходя из джипа, при этом он держал один глаз и дуло своего оружия направленным на заключенных.
“Лейтенант Казимеж, это не может быть вашей виной, поскольку вы ушли с вышестоящим офицером. Верно, капитан Бойл?”
“Да, сэр”, - сказал я, вставая и становясь по стойке "смирно". Мне нравилось все в должности капитана, за исключением тех случаев, когда это делало меня ответственным за те неприятности, в которые Каз втянул нас. Он тоже был не силен в выполнении приказов. Вероятно, это произошло из-за того, что он был бароном.
“Из-за тебя мог погибнуть лейтенант Казимеж во время твоей чертовой увеселительной прогулки! Ты должен был ждать здесь заключенных, Бойл.”
“Полковник, Каз искал информацию о своей сестре. Ты помнишь Феликса, парня со связями в Армии крайовой?”
“Мне наплевать на Феликса”, - заорал Хардинг. Он продолжал орать некоторое время, и я мысленно дал себе пинка под зад за то, что не помню, как просто говорить "да, сэр" снова и снова, когда старший офицер попадает в язву. “Я отдаю приказы не просто так, вы двое! Подчиняться приказам необязательно, ты понимаешь?” Он ткнул пальцем в нас обоих. Я давно не видел его таким возбужденным.
“Сэм, ну же, не срывайся”, - сказал Большой Майк, похлопывая Хардинга по плечу. “Это не их вина, что поляки оказались в окружении, не так ли?”
“Черт возьми, Большой Майк”, - сказал Хардинг, стряхивая руку со своего плеча. Это была крупная раздача. Старший сержант Майк Мечниковски оправдал свое прозвище. Он был широк в плечах, высок, и у него была шея, как у пожарного крана. Но он был кроток, как ягненок, когда хотел, и успокаивающие слова вместе с руками размером со скакательные окорока часто сослужили ему хорошую службу.
“Есть хороший улов заключенных?” - Спросил Большой Майк, меняя тему как можно быстрее.
“Мы сделали”, - сказал я, рассказывая Хардингу об офицерах и других заключенных, следовавших за нами. Неподалеку была клетка для военнопленных, и они могли остыть там, пока мы допрашивали наших первых четырех фрицев.
“Хорошо”, - сказал полковник Хардинг, его кровяное давление, казалось, вернулось к норме. “Вам нужно отдохнуть, прежде чем допрашивать этих четверых?”
“Нам обоим не помешало бы немного заткнуться, сэр, но мы должны добраться до этих заключенных, пока они все еще в шоке”, - сказал я. Это было правдой, и я также знал Хардинга достаточно хорошо, чтобы понимать, что самопожертвование привлекало его. “Они прошли через ад в той долине, и они видели последствия нападения СС. Их приятели изрядно потрепались. Я не хочу давать им время прийти в себя ”.
“Хорошо”, - сказал Хардинг. “Я попрошу канадцев поработать с нижними чинами, пока ты займешься офицерами. Все, что связано с обороной Парижа, имеет решающее значение ”.
“Как насчет этого?” Большой Майк сказал. “Билли и Каз берут немного джо и перекусывают на скорую руку, пока я беру фрикадельки и угощаю их по-настоящему вкусно. Кофе и сигареты, дайте им расслабиться. Тогда я принесу их тебе один за другим ”.
“Хороший полицейский, плохой полицейский”, - сказал я. Большой Майк до войны служил патрульным в Детройте, так что он знал распорядок дня. Он был синим насквозь, все еще держал свой щит. “Мы можем заставить это сработать”.
Каз и я направились на запах еды. Столовая была устроена в большом гранитном сарае с широкими дверями в обоих концах, открытыми для ветра. Мы наполнили наши обеденные наборы кофе, тушеной говядиной и печеньем. Горячий Джо и теплая еда никогда не были такими вкусными.
Проглотив свою жратву, как умирающий с голоду человек, я откинулся на спинку стула и оглядел комнату. Конечно, многие канадцы щеголяли в своих щегольских беретах танкистов. Также значительное количество бойцов французского Сопротивления. Крутые на вид бойцы, на их нарукавных повязках было написано FFI. The Forces Françaises de l’intérieur. Французские силы внутренних дел, но все называли их фифи. На некоторых нарукавных повязках также был изображен крест Лотарингии, символ Свободной Франции генерала Шарля де Голля. Но это была вся форма, которая у них была. Они были одеты во все, начиная от костюмов-тройок и заканчивая синими рабочими комбинезонами или шортами со свободными рубашками без воротника. И еще несколько юбок и платьев. Женщины носили оружие наравне с мужчинами; они были одеты чуть более изысканно, но столь же смертоносно.
“Возможно, мы могли бы заручиться помощью фифи”, - сказал Каз, допивая кофе.
“Я думал о поляках”, - сказал я. Мой план, таким, каким он был, включал угрозу передать наших пленников польским войскам, при этом Каз играл роль пулеметчика.
“Это могло бы сработать, но наши заключенные не эсэсовцы. Они, конечно, беспокоились бы о попадании в руки поляков, но поляки все еще солдаты в форме. Не так с fifis.”
“Ты прав”, - сказал я. У любого фрица, участвовавшего в Оккупации, была бы причина беспокоиться о том, что его передадут Сопротивлению. Особенно с учетом того, что они были гражданскими лицами без какого-либо военного контроля, о котором можно было бы говорить, и с большим количеством коммунистов в их рядах. “Посмотрим, подыграют ли они”.
Каз кивнул. Он налил себе еще кофе и остановился у группы фифи. Каз есть Каз, он выбрал компанию с парой женщин, и вскоре они все оказались за нашим столом. У женщин были немецкие пистолеты-пулеметы MP40, перекинутые через плечо, в то время как у мужчин были немецкие винтовки. Никто из них не выглядел старше двадцати.
“Билли, это Жюль Герберт и Мари-Клэр Мирей”, - сказал Каз. “Они оба говорят по-английски. Я объяснил, что нам требуется, и они рады помочь, вместе с Флоран и Рэймондом ”.
“Может быть, вы дадите нам одну из бошей, да?” Сказал Джулс с достаточным количеством смеха, чтобы показать, что он шутит, но оценил бы этот жест, если бы мы были так склонны.
“Извини”, - сказал я. “Но мы работаем на генерала Эйзенхауэра, и он хочет, чтобы эти заключенные были учтены”.
“Eisenhower?” Сказала Мари-Клэр, явно впечатленная. Она и остальные немного поболтали по-французски. “Вы встречались с генералом де Голлем?”
“Нет”, - сказал я. “Но он великий человек”. Я не был уверен насчет лидера Свободной Франции, но я подумал, что это то, что они хотели услышать. Из-за спора, который разгорелся между ними, я неправильно понял.
“Да, да”, - сказал Джулс, подняв руку, чтобы прекратить перепалку. “Мы все согласны с тем, что де Голль был прав, не сдаваясь, когда немцы оккупировали Францию. Но некоторые думают, что он в безопасности ждет в Лондоне, пока мы сражаемся и умираем. Тогда он войдет и объявит себя главой нового правительства”.
“А почему бы ему не быть в Лондоне?” Сказала Мари-Клэр. “Он - глава армии. Эта армия, FFI и французские войска в форме. Кто еще там есть?”
Я наблюдал, как двое других мужчин закатили глаза от того, что казалось знакомым аргументом. Они не говорили по-английски, но я мог сказать, что они слышали все это раньше. Качая головой и ухмыляясь, один из них легонько толкнул Джулса.
“Хорошо”, - сказал Джулс, выглядя немного смущенным. “Мы не будем утомлять вас нашей политикой, капитан”.
“Джулс с FTP”, - сказала Мари-Клэр. “Франки-тиреры и партизаны. Они - боевая рука Французской коммунистической партии. Итак, у него есть свое мнение о генерале де Голле”.
“И Мари-Клэр из католической молодежной сети la Croix”, - сказал Жюль, положив руку на ее руку. “Она очень храбрая. И хороший выстрел. Но такой буржуазный.” На этот раз это была Мари-Клэр, которая толкнула его, и это вызвало смех. Было нетрудно заметить, что эти два молодых бойца были по уши влюблены друг в друга, независимо от их политических разногласий.
“Ты коммунист?” Каз спросил Джулса. “Я понимаю, что не каждый боец FTP такой”.
“Да, это так, и я тоже горжусь”, - сказал Джулс. “Мое подразделение - бригада Сен-Жюста, и мы все убежденные марксисты. Мы сражаемся и убили многих бошей. И потеряли многих из наших.”
“Я аплодирую вашему мужеству”, - сказал Каз. “Но позвольте мне сказать, что легко быть гордым коммунистом, когда у вас никогда не было возможности жить под их властью. Как поляк, я знаю это слишком хорошо ”.
“Но Сталин помогает освободить вашу нацию от нацистов”, - сказал Жюль.
“Будь благодарен, что русские не освобождают Францию, молодой человек. Они могут злоупотребить гостеприимством, ” сказал Каз. “А теперь, хватит о политике. Давайте спланируем фарс, который мы разыграем для наших немецких гостей”.
У нас была палатка, скрытая от посторонних глаз камуфляжной сеткой. В самый раз для того, чтобы предоставить заключенным уединение, а также заставить их беспокоиться о нехватке свидетелей. Большой Майк ввел ведущего игрока, которому помогали Рэймонд и Флоран. Жюль и Мари-Клэр стояли у входа, хмуро и с ненавистью глядя на бошей , шествовавших перед ними.