Аннотация: "Жить захочешь - ещё не так раскорячишься!"...
Вообще-то, граждане, я редко ворчу, но ноне что-то захотелось.
Видимо, старею... Снизу...
Вот прошли уже праздники - День Рождения, очередная годовщина дня ВМФ. И пошли бродить в головушке моей думы, воспоминания - сплошь... всё горькие, невесёлые, под стать несносной доселе, надоевшей жаре. А с уходом в Мир Иной лучшего дружка моего, стал я частенько бросать взор и на погост...
Ведь со мной могло закончиться всё значительно раньше, нежели с другом...
О том и повесть сия... а точнее, правдивый рассказ - как вам, граждане, избежать в стрессовой ситуации паники... не допустить несуразного поступка и не опростоволоситься так, как единожды облажался я, что и поныне щёки горят... От стыда-с... Не иначе...
Ну... да простят меня друзья-подводники экипажа Овчаренко за давностью лет. Другим то... чей плевать на меня, как, впрочем, и мне на них.
Однако... начну-ка я всё по порядку.
Экипаж атомохода, проекта "667-Буки", под командованием капитана 1 ранга Овчаренко, в котором я в те, далёкие брежневские времена дослуживал, по окончании автономного похода в Атлантике, возвращался - в посёлок Островной, находящегося на Кольском полуострове. Судя по обледеневшему внутри прочного корпуса трюму, мы находились уже в северных широтах, а значит, недалече и от нашей базы.
Времечко - ночерь, потому и подводников на вахте было немного, совсем - чуть-чуть... Отдыхая, все другие моряки разбрелись кто куда: по кубрикам, курилкам и кают-компаниям. В офицерской, как всегда, просматривался самый эротический боевик страны Советов - "Белое солнце пустыни"...
А в Центральном Посту третьего отсека, где я нёс вахту, всё безмолвствовало... Редко-редко какой-нибудь одуревший со скуки и хандры матрос или офицер, надоевшие друг другу за время похода, нарушали это безмолвие долгим и протяжным зевком, чихом или прокуренным кашлем.
А пребывал я тогда в самом, что ни на есть, благодушнейшем настроении... да и в голове - сплошная красота. Царствовала, помнится, прохладная полутьма и в отсеке... а потому я напевал одну из неизменных добрачных своих песен: "Приходи ты ко мне в банный день!"...
Мне бы радоваться, продолжая несение вахты, да только всё за тот поход опротивело, аки горькая редька.
Не хотелось смотреть в светлое будущее и даже мечтать о летней даче возле нудистского пляжа. Мрачная проза жизни... И вдруг, оказался я на самом гребне событий в экипаже. Не в лучшем, однако, виде...
А произошло тогда вот что...
Изначально, осмотрев отсек, я скучал в полном одиночестве, а решив, на свою голову, отправиться на поиски книжных приключений, достал из тайника трюма диковинный для всех "Роман-газету"...
Боясь появлением представителя Особого отдела Флота попасть впросак, я принял все, отработанные годами меры предосторожности, и протянув нитку от люка в трюм - к мизинцу на левой ноге... развалился в приспособленном для отдыха кресле, где трудно было меня и сыскать.
Не хотелось в конце службы быть застигнутым врасплох оным неприятным типом, который всегда сопровождал экипаж в море. Днём тот штабник отсыпался, как сурок, а по ночам всё кляузы строчил на машинке, да лазил по лодке, аки блудливый кот, заглядывая во все наши потайные шхеры.
С тем фруктом надобно было всегда вести себя чрезвычайно осторожно - как на гражданке... с прокурором, потому как всё сказанное при нём и лично ему, было бы использовано против нас в его челобитных, да тайных доносах - на членов экипажа.
Последнее, впрочем, было близко к истине... Под неказистой внешностью старлея-особиста скрывался мощный властный субъект, от коего шарахались, как от озадаченного сексуального маньяка даже старшие наши офицеры - эти Морские Волки, прошедшие по несколько автономок кряду. В сравнении с той штабной мелкой гнидой, даже командующий 41 флотилией Атомных подводных лодок контр-адмирал Фролов выглядел - простым головастиком.
И вот...
Только я очередной раз плюнул на палец, дабы листнуть очередную страницу того шедевра, как рядом рвануло... и столб забортной воды разом хлынул в отсек, а ударяясь о нижнюю палубу над трюмом, просто туманом распылялся в нём. Боковым своим зрением, а попутно, и ускользающим от меня разумом, я таки успел уловить и зафиксировать то, что с фильтра забортной воды вырвало клапан его вентиляции.
Долбануло, я вам скажу, будто китайская петарда - подле моего уха... Звездануло так, словно корейский агрессор Ким Чен Ын вдарил чумичкой или пастушеским своим посохом в тиши трюма по пустому ведру, что одна из клеток иммуноглобулина вырвалась через ухо наружу, порвав, к чертям собачьим, одну из барабанных... музыкальных, моих перепонок.
Боги, верно, смеялись надо мной... а мушки рысью наперегонки заскакали пред мутными моими очами.
-Аварийная тревога! Аварийная тревога!-орал я, как умалишённый пациент нашего балаковского Криволучья. Мой вопль по "каштану" подорвал блудные... тайные помыслы всех вахтенных на ПЛ и сработал тогда так, как противолодочная торпеда.
Сам же я... будто на костре оказался, где языки пламени с жадностью облизывали мою нежную мошонку.
С головы до ног покрылся липким, холодным потом... сердце замерло, что и кровушка перестала пульсировать по жилам, а какой-то закулисный кукловод стал руководить моим подсознанием, ибо от необдуманных действий у меня по всему телу шевелились волосы, не успевая седеть и стремительно выпадать, как с драного блудливого кошана.
Траекторию полёта клапана, который продолжал летать по трюму отсека, я чувствовал спинным мозгом, потому... как долго эхом в башке ещё раздавалось: "дзинь... трах... бам!"...
И это в ночной то тиши, где время от времени самостоятельно включался лишь один из насосов для охлаждения агрегатов подводного крейсера, да иногда... как-то, по-особенному, потрескивали лампы дневного освещения.
Мне надлежало доложить в ЦП о поступлении воды в трюм третьего отсека. И срочно...
Не грех, конечно... надо было. А не худо бы ещё и другое... о чём я только и думал. Потому-то, в долю секунды затискал под пайолу я книгу, продолжая орать в микрофон: "Аварийная тревога!"...
Сам же голубем взлетел по вертикальному трапу на нижнюю палубу, что над трюмом - аж... чубчик назад, и микрофон из рук, и с аварийного щита уже срывал кувалду и чоп, с коими тут же опять упал вниз... желая вбить, так схожий с вампирским, тот деревянный кол в образовавшуюся на фильтре дыру, размером, эдак - с сучий глаз.
Ну, не дурень ли... Не слепец ли.
Не успел я и завести этот чёртов чоп на "пробоину", как давлением воды меня так шваркнуло - куда кол... куда кувалда... куда отличник боевой и политической подготовки родного БЧ-5 нашего атомного подводного крейсера стратегического назначения, который мог один решить вопрос в назревавшей к тому времени - Третьей мировой войне.
А мог ведь и не решить...
-Помогай!-орал я ту секунду годку Богуцкому, который одним бельмом выглядывал из своей шхеры радиометриста, аки мышь из крупы. Орать то я, конечно, орал... и верно, благим матом, но как я двумя руками собирался забивать кувалдой тот тяжёлый большой чоп в образовавшуюся дыру на фильтре, откуда продолжала бить под охренительным, надо заметить, давлением солёная забортная вода, мозг мой - не внимал.
Ещё и хохол устроил мне подлянку: взял, стервец, и хлопнул за собой дверь, показав жирный зад за водопроницаемой переборкой. А ведь он прекрасно осознавал, что при затоплении отсека водой, их жестяная дверь, которую, на спор, и пальцем можно было проткнуть, не спасёт его от смерти.
Может и я его ещё спугнул, ибо гримаса у меня, как сказал мне позже тот трусливый прыщ, была ещё та... Этот упырь, видите ль, сравнил мою убитую обстановкой и стрессом физиономию - с задницей ощипанной куры и даже... обожравшегося горохом орангутанга.
-Ну, не сволочь ли...
-Верно... Сволочь.
Вспоминаю тогдашние выражения свои со смыслом, посланные как ему, так и в адрес вахты ЦП. Нет, извиняйте, дословно не помню. Зато хорошо запомнил, как меня скорчило, повело, покоробило, перекосило с пяток - до плеч, с уха - на ухо. Чей не томатный сок тёк тот час по моим венам. Состояние моей психики было таково, что я не смог бы различить левый валенок моей прабабушки Ненилы от её - правого.
Даже Станиславский ноне сказал бы: "Верю!"...
-Испужался ль я?-кто-то спросит.
Смею уверить, что даже мысли в сознании не было, что Господу душу отдам... ведь не успел прочувствовать или испытать какого-либо страха; не до того было, так как совсем утратил рассудок, в борьбу с которым включился сам Дух Противоречия, и абсолютно всё понимая, я делал совершенно не то...
Скажи, бывают же такие в жизни минуты, когда всё решают лишь доли секунды. А произошло мгновенно... будто кто-то тревожно в набат вдарил... кто-то с Луны в трюм грохнулся, что у меня подкосились ноги, остановилось на миг дыхание... Господа, не улыбайтесь - это жутко... Не ухмыляйтесь, ради Христа - это, скажу вам, страшно...
Но только после...
Впоследствии...
А в той экстремальной ситуации - застыли чувства, но голова то... головушка садовая. А работала она чётко и ясно, но мыслила лишь в определённом, только ей известном направлении, принимая не совсем правильные для подводника решения. У меня была полная уверенность в том, что с аварией справлюсь, но ноги и руки находились - на автопилоте.
Это подобно было концу света.
В голове - хаос... Меня колотило, трясло, что пора было реанимировать прямо на месте, но я таки понимал, что надо действовать, что-то предпринимать, бороться, спасать, выживать, наконец. Требовалось сильное напряжение воли, чтобы связать тот хаос, выдавить из него разумную мысль. Увы, не получалось... Нет и нет... многим онаго не понять.
Это надобно прожить, прочувствовать... побывать в моей шкуре...
А ведь на ежедневных учениях борьбы за живучесть подводной лодки в экстремальной обстановке: при возникновении пожара ль, поступлении воды или пара в отсек, мы с сослуживцами действовали всегда чётко, слаженно - муха не топталась. Прямые командиры Хорунжий с Павловым не успевали благодарности за отличную службу объявлять, да звания по праздникам повышать. А впереди маячил уже и второй... длительный, шестидесяти суточный отпуск домой.
И вдруг, такой конфуз, и на... тебе - такая косолапость.
А ведь у каждого члена экипажа субмарины в кармане находилась - "Боевая книжка подводника". Этот документ мы знавали назубок и он долженствовал служить мне, как и любому другому члену экипажа, некой рекомендацией, и вообще, оказывать услугу в той или иной аварийной ситуации. Долженствовал, но не служил... так как я забыл тогда, как меня, вообще, родичи то дома именовали и как улицей я был окрещён.
Естественно, что вины моей в поступлении воды на ПЛ не было. Ну, пожалуй, что ротозей маленько... Возможно. Не отрицаю... (Лишь потом выявлен был брак рабочих завода, установивших в ДОКе тот медный клапан вентиляции на стальную крышку фильтра забортной воды. А далее... Закон физики - в действии. Медь и сталь, и их несовместимость при давлении.)
Нежели бы я сразу сообщил в Центральный Пост, что именно вода поступает в трюм, возможно, что вахтенный среагировал бы... и с пульта автоматически перекрыл кингстоны. Возможно... А, впрочем, мог бы и сам догадаться, ибо я орал в отсеке так, что Пентагоном в нашу сторону был направлен авианосец "Кук" с противолодочными самолётами "Орион"... Ведь за пультом не лопух же с мясом, в конце концов, находился, а настоящий мореман - капитан 3 ранга... и без слухового в ушах аппарата.
Это всё, братишки, паника...
Мне ведь и самому ничего не стоило: одним махом сорвать аварийный рычаг, подле которого я нарезал панические круги, и в мгновение ока мог гидравликой перекрыть кингстоны, дабы не поступала вода в отсек лодки; либо закрыть вентиль на том клапане вручную.
Всего то... чего, кажется, проще.
Сделать надлежало лишь то, что чуть ли не ежедневно повторяли мы во время тренировок. Ведь всё это нами, как роботами, отшлифовано было до автоматизма и так, вдруг, лохануться... Но это так... малое, необходимое мне - оправдание своей беспомощности, своего бездействия в аварийной ситуации по поводу поступления воды в прочный корпус ПЛ, кое могло привести к весьма трагическим и плачевным для боевого экипажа последствиям.
А ведь в Центральном Посту от звуков родной речи, даже те, кто засыпал, дрогнули.
Всем хотелось знать источник оной трансляции...
Просто флотский ТЮЗ какой-то...
Обычно живое существо, попавшее в патовую ситуацию, всегда вызывает живейший интерес у своих собратьев. Всем становится просто любопытно, как оно будет из него выкарабкиваться. А если существо умеет ещё и классно материться, то от этого шоу только выиграет.
Однако, тогда, это был совершенно иной случай, ибо существовала реальная угроза жизни и здоровью не только стоявшим на вахте морякам в отсеках, но и всему экипажу Северного Флота. Никакого щенячьего восторга и радостной приподнятости никто в экипаже не выказывал. И это точно... не до хлеба и зрелищ всем было тот час.
Что теперь оправдываться, вздыхать, да глаза закатывать...
Ведь командир то наш не растерялся, сразу среагировал и дал команду на экстренное подвсплытие на перископную глубину; в результате чего, и давление поступавшей в трюм воды резко упало, а его хладнокровие привело всех в чувство, что и я стал вручную перекрывать тот злополучный вентиль фильтра.
Лишь когда прекратилось поступление воды, то в трюм ко мне прыгнул уже сам кэп Овчаренко, а я агнцем стоял пред ним, в неприглядном для советского подводника, виде - мокрым, аки цуцик. Куда, скажи, и бравада первостатейного старшины девалась. Бляха-муха! Ну, дитя-дитём!... А я то думал, что детство давно кануло в безызвестность, когда родичи стали прятать от меня коллекционный с серванта коньяк с пятью звёздами.
Оценив обстановку, не стал командир мне читать нотации за небрежение к несению службы и своим обязанностям - верно, он сам был рад, что авария была устранена быстро... и без потерь личного состава. Не казнили меня, по любимому методу Дракулы, не посадили задницей на тот толстый заостренный кол, который я сдуру припёр в трюм. Лишь посмотрел капитан из-под седых своих бровей на меня так, что можно было сразу и в убийстве президента США Джона Кеннеди признаться.
Это мне надо было читать акафист "Сладчайшему Иисусу"... ибо со мною тогда сделался лёгкий истерический припадок и стыд застилал глазницы от беспомощности, будто меня, как чихуахуа, бросили в ту океанскую за бортом пучину Атлантики.
Это надо же...
Устроил всему экипажу ночную гимнастику с нырками в межотсечных перегородках люки, ибо каждый должен был оказаться на своём боевом посту. Вот только ко мне, почему-то, сослуживцы запоздали... Непонятно, где в тот час был и руководитель спасательной группы ПЛ мичман Галактионов. Ах, да... Перекрыты же были отсеки. Значит, так они спешили ко мне...
Отговорок то тысячи... и причин множество.
Тогда-то, я мысленно простил своих собратьев по службе, но это не значит, что уже доверял им... по-прежнему. Сказок все начитались, что у нас девять жизней. Да одна она, братцы, у всех. Одна... Просто жизнью мне брошен вызов, который надо было принять... как подобает. И бороться за неё, но с холодной головой и...- без эмоций.
Ведь тогда вся фигура моя оцепенела в смущённой неподвижности. Трюм, где я прятался с книжкой, сразу показался мне склепом, а грудь ныла и болела тоскующей по дому болью - до рёберного хруста. Ведь мне оставалось дослужить, как в народе говорят: "Хрен, да маленько!"...
И вдруг, такая со мной история ужаса... что даже жизнь стала какой-то никчемной и ненужной - хоть в петлю...
Ад кромешный, а не вахта. Благо, что ребята отказались от своей порции вина в мою пользу, дабы я пришёл тогда в чувство-с... Такого, скажу, виртуозного уничтожения трёх бутылок вина... да залпом, у меня более никогда не было.
Любой из нас после этого расслабился бы.
Но я оставался до конца службы "саксаулом"... уйдя в свою скорлупу и будто заснул пьяным младенческим сном - до самой демобилизации. Всё никак не мог простить себе того конфуза, который произошёл именно со мной, а не с тем, к примеру, хохлом Богуцким. (Пусть помучает икота того упыря, хоть ныне - в Хохляндии.)
Мне казалось, что после аварии, надо мной смеялось всё офицерьё, а в кают-компании... космонавта Гагарина, что ухмылялся мне с цветной фотографии на стене, просто икота одолевала. Но надо отдать должное, что никто из офицеров не осуждал тогда ни моих действий, ни меня, как тритона в зоопарке... Всё было как раз... с точностью - до наоборот. Никогда и никто из них не касался морального моего облика, за что я им благодарен и по сей день. Конечно, бывает такое взаимное друг к другу внимание, что лучше заменить расстрелом... но всё было намного проще.
Все прекрасно понимали моё состояние и никто не желал бы тогда оказаться на моём месте.
Вообще, у подводников принято считать, что есть субмарины везучие, а есть невезучие, и просто - бедовые. Считаю, что мне повезло с экипажем, а благодаря Господу и рано поседевшему, из-за таких балбесов, как я, командиру нашему - Алексею Свет Михайловичу, количество погружений было, таки... равно - количеству всплытий. Бог был милостив к нам!... Бог был милостив ко мне, а потому... каждый день рождения для меня является юбилеем.
Да продлится же наш миг свечения хоть ещё немного... ещё чуть-чуть.