Аннотация: "...Победить не берусь, перехитрить попробую..." (Кутузов)
Заведя в предновогодние праздники для детишек декоративную собачонку-пуделиху и окликушив её Дези, я тем самым, братцы, обрёк себя на мучения или вынес сам себе приговор. На несколько лет. Упокой, Господи, душу рабы Твоей, Дези. Отошла нынче. Ну вы и без меня знаете то, что ни заведи для деток в доме: хоть рыбок, хоть белую крысу, хоть аллигатора, всё одно это хозяйство ляжет на вашу шею. С месяц, поди, мои сыновья радовались приобретённой для них 'игрушке'. Ни больше... ни меньше. Всё. Я понял, что, принеся себе домой комочек весёлой и безобидной животины, я сам себя наказал. Хушь, братцы, плачь, но разве от детских капризов избавишься. Ни в жисть!
И ружьё на стене висит постоянно заряженным, да и револьвер всегда от ворогов храню под подушкой, так не пристрелишь же, нежели она, собака, чтоб её... среди ночи залезала ко мне под одеяло и грела мои, вечно ледяные ноги. Радетельница, мать честная. Хлопотунья. А как, скажите, можно было взять грех на душу, коль я, провожая в последний путь усопшего, всегда воссылаю Господу Богу моления, произнося: 'Царство Небесное!'... Бывает даже, что и погост навещаю. Скучное, надо сказать, зрелище, но полезное, ибо тренирует мозговое в вашей черепной пещере вещество, заставляя прокрутить в своём сознании прошедшую жизнь... с уже упокоившимися там друзьями, приятелями, любимыми и родственными нам людьми, так и задуматься за столиком с бутылочкой 'Кагора' о Бытие нашем дальнейшем, мирском то.
Единожды вывожу, уже потемну, свою кучерявую, прыгающую и на всех лающую занозу, дабы та очередной раз пометила свою территорию, а у дома сольный концерт исполнителя, который никак не вписывался с выгулом моей красавишны, у коей румянец через щёку, лохматой такой и сбитой, что не ущипнуть. В принципе, всё, как всегда, только на одном из подоконников болталась какая-то накидка. Когда я усилил окуляр, то обратил внимание на ботфорты шалопая, который в той накидке находился и, болтаясь, не мог забраться в квартиру. За руку мы с Дезькой с ним не здоровались, но, помнится, что разговаривали и тот всё почему-то нервничал. Дези капризничала, фланируя подле моей фигуры витиеватой походкой. А накидка со сторонним гражданином, внутри, всё трепыхалась, заставляя и нас с Дези сосредоточиться.
А потом она сползла. Наземь. И приобрела правильную форму человекоподобного существа... с его конечностями. Окончаниями его.
- Вот, - говорю, - сцука! Никак домушник! Вероятно, - соображаю, - четвероногая моя подруга, у какого-то любвеобильного ходока произошёл взрыв мозга. Ну-ну... кхе-кхе. Давай-ка... смотреть на оное существо, когда оно либо внутрь проникнет, либо, что вероятнее всего, грохнется. Здесь, - говорю, - Дези, какая-то безнравственная морда уже метит зону твоего непосредственного выгула! На стене.
Эка, граждане-трудящиеся, как меня стала облаивать Дезька. Главное, что гавкала не на воришку, а на эскортируемого её в ночи самого родного человека. Только чуть позже, наконец, до меня дошло, что коль собачка моя королевских кровей, то негоже ей слушать то, как её оскорбляют: 'Сцукой!'... На ухо же влияет. На её перепонку. А это, знаете ль, для сексапильной дамы... совершенно непозволительно.
- Тю... Да не на тебя, - сказываю, - моя красота, я повышаю свой глас. Мы вышли с тобой ловить своих мышей, а ты, дескать, взялась собачиться! Не с тобой же... говорю! Да упаси Богородица! Ты погляди... какая звериная ярость пробудилась! Либо ты, - молвлю, - дурёха, не видишь, что вор покушается на чужое имущество. Это... в лучшем случае! А как, скажем, убивец! А в кармане у того, поди, перо, а мы идём с тобою с камешком, которым только шишку и поставишь. А его жертва, - говорю, - ни сном... ни духом. Почивает. В ложах. Так, - объясняю, - Дези, берём камень поувесистей и смело на ворога. В атаку. Эдак, зараза, он завтра и к нам с тобой на третий этаж махнёт! У меня тугую мошну утащит, а у тебя кость заберёт. Ага, что со с мясом. А нам это надо! Уж, - думаю, - не Божественное ль то Проведение!
Ползём мы далее с подругой, раздевая взором вора, а тут из-за угла выныривает машинка и высвечивает профиль нашего соседа, который частенько от супружницы употреблял втихаря хреновуху. Вроде как и не в тракторе рождён и не повитуха принимала роды, но почему тот пытается проникнуть в чужую квартиру <...> на первом этаже. Вот он взял дрючок и ткнул им в оконную раму и та полностью открылась.
Подставив заранее приготовленные кирпичи, он встал на них и сняв сандалии, устроил их на металлическом подоконнике. Затем уже сам, ухитрившись, подтянулся, всё пытался схватиться за выступ на нём, карабкаясь тихой сапой по отвесной поверхности. Но, то ли соседушка много хреновухи заглотил, то ли растратил все силы на молодок, а удерживаясь костяшками за подоконницу и надрывая пупок, всё никак не мог подтянуться. Оно и понятно... ну, не нарастил вьюноша-воришка мышц на своём теле. Вспомнив проживающую там дивчину с милым красивым личиком и гибким станом, я, вообще-то, посчитал тайное проникновение его мартовским котом в квартиру - маловероятным.
Подходим ближе, а озлобленный донельзя... Мукатай, как звали гражданина - индивид неопределенного возраста, с частоколом золотых зубов; в картузе, маскирующим полную утрату волосяного покрова его башки, всегда действовал прагматично. Вот кого-кого, но уж... его то точно я не ожидал видеть в роли вора-надомника на крутой и оченно даже вертикальной стене, в виде: болтающихся бабских, пардоньте, панталон. Может Мукатай и преодолел оное препятствие, нежели бы не пошёл проливной дождь. Пора было возвращаться с Дези домой, но как такой концерт пропустить, последний акт такого спектакля, когда бедолага завис на стене, аки выцветшее полотнище на здании местного Совета. К тому же меня интересовало кто из любвеобильных жилиц будет принимать Мукатая... со всеми почестями. Ведь сандалии же кто-то забрал в комнатушку, а значица и гостя ждал добродушный приём сладострастной местной красотки. Обувка хоть и новая, но чужая.
- Ну ты, Мукатай Сахипзадович, красава! Ты почто, - заявляю певчим гласом участкового Минкина, - огородным пугалом карабкаешься на стену!? Так и отхватить по шапке можно знатно. Что ты там, мил человек, забыл!? Да-да, граждане... по-иному к нему никто и никогда не обращался. Обижался оченно и даже сердился. Не выговариваете его отчество... Так не расстраивайтесь, ибо и у меня с трудом получается произнести его. Через раз на третий, да и то, коль трезвый. А уже, засадив внутрь литровку... не пробуйте. Не изречёте, а мычать не стоит.
- Вы то, - отвечает Мукатай Сахипзадович, так вашу так, спрыгивая с камней - какого хрена лазаете здесь в неурочное для народных масс время, причиняя доброму люду головную боль! Договорился вот обрюхатить молодку: 'Хочу, - сказывает та, - чтоб отчество у моего сына было Мукатаевич и никак иначе!'... Позавчера жандармы на этом месте меня прихватили, отходив резиновыми эластичными дубинами, гуманизаторами. Вчера новоявленных тёщу с тестем надрало с гостей подкатить на автобусе к этой самой остановке. Всё оправдывался перед ними, что, дескать, по причине врождённой амнезии окна этажа, мол, попутал. Теперь вы, чёрт-те... откудова, свалились на мою башку. Что ты то по ночам блукаешь со своим зверем! Тоже, поди, покрываетесь, так нет здесь королевских пуделей! Одни бродячие Тузики, да бездомные Шарики. Честное слово... Да убери, наконец, своего чёрного и лающего на меня кабыздоха, пока я не пнул его, пальцем то!
- Господи! - молвлю я. - Боже Ты мой! Метал в глазах! Всякая опера должна иметь свой завершающий аккорд, но где он! Не слышу.
- Ты бы, - сказываю, - фильтровал свой базар! Мы к тебе, Мукатай Сахипзадович, с уважением, а ты ей, господин хороший, смертушки желаешь! Она не виновата, что ты в рваных носках и грязными пятками! Негоже, - сказываю, - собачонке королевских кровей такое, вообще, от тебя, Мукатай Сахипзадович, видывать и нюхивать! Вы, Мукатай Сахипзадович, уже при нашем появлении должны были покраснеть густо... щеками. А вы так дерзите. Что это за сталь в голосе. А это же есмь - нарушение должного порядка общения между суседями.
Какой бы хорошей ни была звёздная и лунная ночь, но к утру-то она всегда чем-то определённым закачивается. Для кого-то из вас сильно неожиданная и спонтанная тема. Это всё зависит только от того, насколько в данной местности зомбированы наши людишки православные.
Мы с кучерявой красоткой ушли орошать углы расположенного рядом магазина и пивной лавки, а сосед накапливал богатырскую силу, дабы перемахнуть через чужой подоконник. Он вдавился... впечатался в стену, что хрен и ломом то его, поди, сковырнёшь. Но что-то, видимо, пошло не так. Перепорхнуть то он перепорхнул, но случилось что-то непредвиденное, так как раздался рёв похотливого лесного лося, и наш сосед вылетел из окна быстрее собственного визга. Какие только мысли не приходили в голову. И поняли тогда мы с Дези, что 'Ромео'... должен умереть. А это уже для нас с ней, извините, удар по всея нервной системе. А это, граждане, знаете ль, не какой-то вам нарост на пятке. Верьте мне, так как слышал я подобный глас, что чуть было пронос, пардон... не прошиб. От испуга. Да, жутко было. Видимо, не повезло соседу. Конфуз, видимо. И мы на всех парах летим на помощь к уважаемому Мукатаю Сахипзадовичу, но что мы видим на камнях?
А на земле бездыханное его тело и посиневшие губы застыли в фальшивой улыбке. Видимо, что пушечным ядром вылетел, из окна то.
В ночи множество красок, звуков, то вечер изумил нас с красавишной: своим разноцветьем и великолепием. Лежит аккуратно так, без реверансов, на траве, наотмашь... распластавшись, будто, знаете ль, из витрины вышел, а теперь отдыхает неживым предметом, ножками подрыгивая. Словно на пляже. Против луны. Наотлёт. Ум, верно, за разум зашёл. Всего не вспомнишь, но как было не видеть того, что холёность с его морды тогда быстро улетучилась. Резко, видно, долбанулся. Ему бы парашют в таких случаях с собой носить или какой-то пропеллер иметь. Да знать бы, где соседу грохнуться, он все камушки бы собрал, да сенцом свежим и духмяным всё в округе застелил.
А Дези оказалась совсем не глупой собачонкой. Вот, что значит, королевская её кровиночка. Ведь... моя собака, с разбегу принялась делать Мукатаю Сахипзадовичу массаж. 'В рот'. Тронул я соседушку то за руку, а он, бедненький, уже и остывать при нас стал. Приводя Мукатая в чувство, я оторвался на зловредном соседе, отхлестав, как полагается, по его, по фотографической карточке то. Нет-нет, не обиделся шабёр ни на собачий массаж 'в рот'... ни на мои избиения холодного тела. Не вспомнил, поди. Амнезия! Видно, с сознанием простился. Отошёл! Привели мы его в чувство. Достаёт тот из-за пояса фляжку и отхлебнув из неё крепкого, задаёт нам с Дези, вдруг, неординарный вопросец.
- Ты веришь, - спрашивает сластолюбец, - в вещие сны? Нет? Чудно! А я теперь поверил! Надысь... когда последний раз ночевал у тёщи с супружницей, то видение ночью у меня было, будто я угодил в глубокую яму открытого общественного отхожего места, типа: сортира. Там-то, я всю ночь, и наблюдал брожение, да и бурление десятка дрожжевых упаковок. А пробудившись, деру зенки и дивлюсь, что рядом со мной стоит громадная шипящая бутыль! Гляжу... и оку своему не верю! А на той четверти: дутая перчатка санитарки голосует и, вот-вот... рванёт. Только тогда вспомнил, что я оный заряженный сосуд с вечера в руках тестя видел. Вот так то, ни с того... ни с сего, - думаю, - дураками и становятся! А я всё считал, что обладаю: редким даром предвидения, созерцания или миропонимания. Ан... нет, как бы не так! Хренушки! Как оказалось, галлюцинации, да бесовидение какое-то! Просто ужас ужасный! После такого фиаско я словно окаменел.
- Нет, я не Вольф Мессинг, обладающий даром предсказания! А ноне залезаю под одеяло к любимой подруге, у которой очень хорошая конституция. Видимо... её родители, вкупе с Господом Богом постарались на славу... Лучшего, поди, токаря, выписывали, дабы тот отточил её стан, её фигуру, что все дивились красоте, ломая глаз за версту! Нюхаю я, значица... а вместо запаха духов ландыша, в нюх шибануло нафталином и повеяло чем-то: старым, древним, затхлым и похоронным сундучным исподним. Я-то, - соображаю, - что, мол, хмель в голову вдарила! Я целую свою деву, а её, некогда румяная пухленькая щёчка, на сморщенный кирзовый сапог походит. Смешно хрычовке стало, что интеллигентское какое-то мурло её, вдруг - Леночкой величает. И хотя она не Елена-прекрасная, а старая карга, но приятно же, поди, и ей.
- А главное, обнимает меня и сразу за мотню хватает. Не думай, что это моя убогая фантазия, так так блуд обуял, пардон, старуху. Да я аж... зенки завёл за уши и чуть калоши свои совсем не отбросил. Смешно? Потому и сиганул в окно, аки белокожая фурия из некого чуждого танзанийского племени Масаи. Поутру. Лечу и ору горлом: 'Да не посягаю я на вашу обитель невинности!'... Не социалистические ноне супружеские устои в обществе. И даже: не бабкины. Сатанинское капиталистическое бесстыдство наступает, что и оные прафурии в охоте!
- Тут-то, - сказывает, - я и взвился, понимая, что к какой-то мечтательной карге угодил в ложе. А я их, старух то, с детства не люблю. Продажные шкуры. Сколь они у меня кровушки то попили. А эта руина не гляди, что древняя-предревняя, а как впилась в меня: ещё сохранившимися когтями и челюстями, что и сил к сопротивлению не оставалось. С растрёпанным ещё и волосом, как начала ведьма протезами щёлкать, что я дар речи утратил. А ведь столько за несколько дён пережил в страстном томлении и ожидании гарной дивчины. Ага... дождался! Сколь натерпелся из-за чужого вмешательства в наши личностные любовные отношения. Я, знаете ль, любого негра и от слона в Африке мог защитить, а от такой развалины... и сам кое-как вырвался. Это же хуже ножа под рабочее ещё моё, стахановское сердце.
Так и импотентом, знаете ль, можно стать, а это вам, братцы, даже уже не геморрой вовсе, и не промыв кендюха, а оченно даже сурьёзно! Это как, к примеру, гроб к порогу вашей квартиры или, скажем, поминальный венок - к изголовью... совершенно здорового гражданина.
- Как же это, - вопрошаю, - тебя, интересно нам с собакен моей знать, угораздило то попасть в брачное ложе к неразумной старушенции!?
- Как? Как! Я же вам, - ответствует, - с собакен сказывал: когда меня вчера у окна застали родичи моей страстной полюбовницы, то я им сказал, что, мол, сделайте милость, простите, ошибся-де... оконцем, и тогда перенёс подставочные кирпичи к совершенно чужому окну!
А в том, что вас где-то могут покусать, я Мукатаю не мог не верить, так как намедни друг мне описал об одной из похотливых ростовчанок, которая в маршрутке бросилась на приглянувшийся ей субъект в мужицких портках и впилась своими резцами тому в шею, с непонятными для всех пассажиров автобуса, претензиями: 'Мужики - это, дескать, одни и те же грабли, да только черен у них, якобы, разный!'... Хамка. Это какой же нужно быть голодной, чтобы совершенно постороннего гражданина просто так покусать, прилюдно то. Возможно, стерва, на кремлёвской какой диете сиживала. Нахалка, скажи, прямо. Ей то, поди, всё, как с гуся вода, а ведь мужичина при входе в то транспортное средство был совершенно здоровым, а уже на выходе - с изъяном. На нервной, скорее всего, почве заикаться стал, покудова трезв. Да сильно, якобы, как. Только заглотив поллитровку, становился нормальным, напевая под баян песни Владимира Высоцкого. И только...
- Я-то, - говорю, - Дези, дам и сам полюбливаю, но ведь эдак же может и на кажного из нас, чёрт-те... какая мадама, броситься. Да первая встречная-поперечная красотка и, как результат - увечье. Была прямая и гордая от любви осанка, а будет, к примеру, кособочие. Здесь из сломанной кости хромаю и, то не кажная фря комплимент моей походке сделает. А в Госстрахе даже в путёвке на Юга нынче отказали.
- Куда же это ты, - сказывает мне заведующая конторой, гражданочка Васильева, - мил человек собрался, коль на ногу шибко хроменький.
- А причём тут, - отвечаю, - гражданочка Васильева, моя хромота на ногу! Я же, - сказываю, гражданочка Васильева, - не на ежегодный сочинский марафон собрался за какой-то грамоткой... в позолоте! Она мне на хрен не нужна! Я туда, - говорю, - мадама Васильева, еду в качестве осеменатора... для потомства и воспроизводства капиталистических трудящихся масс. Нежели я умный и с высшим юридическим образованием, а отдыхающие, скажем: стройные и красивые, аки Джина Лоллобриджида и, в отличии от вас, гражданочка Васильева, ещё и не совсем забронзовевшие, то и генофонд Расеи-матушки, наконец-то, восстановится. Это, - заявляю гражданочка Васильева, - только благодаря таким: без царя в голове и, мозгами набекрень, завистливым тёткам, у нас таки плодятся идиоты, которым Закон не писан, если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так! Это же аксиома, постулат всей нашей мирской жизни! Вот такова жизнь, Дези! Пошли, идём, в конце концов, строчить челобитную нашему Монарху. Что шастать то по улочкам, никому не принося пользы.
- Вместе с тем, предлагает своим непродуктивным попадьям, да хабалкам ехать вместо меня. Да таких, - говорю, - Дези, там стадо! Табун! Отара! Всплывёт дерьмом рядом с тобою такое лицо - гармошкой, и давай моргать лысыми веками, так как они отклеились и море их поглотило. Глянешь разок на такое Чудо-юдо с прибабахом, таки, к чертям собачьим, и утопнуть зараз можно. Ага... а скажут, что Нептун его тело погостевать к себе позвал. А как, скажем, такая мэм в бассейне челюстями начнёт клацать, таки забудешь, что и плавать ты когда-то умел. А кому жаловаться? В спортлото! И местные царьки, мать их трижды... душу, позволяют себе назначать на ответственные места недостойный для того люд, совершающий поступки, противоречащие ещё социалистической морали и нравственности. Пошли, моя красота, писать в Кремль, наконец, хватит, моя собака, оную собачью ерунду: с родословной: породистой собаки, слушать. Негоже, вишь ли...
- Верую, Дези, что поможет! Как не помочь... Ведь бабий трёп, да досужие разговоры! Ранее то помогал. Пошли. И не единожды же. А так, гляди, и свист кнута совсем забудут! Нам ли с тобой, раскрасавицей, слушать в ночное время их заунывно-сверлящую мозг музыку! Да уж...