Аннотация: "Да! Есть горькая правда земли, подсмотрел я ребяческим оком: Лижут в очередь кобели истекающую суку соком!"
'Да! Есть горькая правда земли, подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели истекающую суку соком!'... (С.Есенин)
Уже с вечера... учительницей Галиной... (пардон-с... отчество запамятовал) было предложено нам, ученикам, участвовать в соревновании - по ловле рыбы на озере под девизом сказочного персонажа: 'Ловись рыбка большая да маленькая!'... Ага... А как, скажите, проводить в период построения коммунистического светлого... что-либо без девиза и транспаранта. Никак... нельзя-с.
Отож... нарушение общепринятых норм и правил социалистического общежития.
Понимать мы нашу кокетку Галку, конечно, понимали - днём то она жила одна... и оное мероприятие лишь ей было нужно, ибо это и желание отвлечься от школы, где ей надоели нравоучения своих же, памятью слабых... коллег-педагогов, да и рыбкой от соревнования, заодно, разжиться, так как на жалованье учителя к оному продукту на рынке и ноне лишь прицениваются и тут же, отвесив губу до самой пуповины... быстрёшенько ищут причину от всего, к чёртовой матери, отказаться.
Но эти мои рассуждения с высоты уже прожитых лет...
А тогда...
В переходный возраст, думал ли кто из нас об этом... Конечно, нет, ибо о хлебе насущном заботу проявляли наши предки. Боже, как было бы клёво вернуться в то спокойное... безмятежное времечко и русло, когда нас холили, баловали, нежили, да одеяло по ночам старались под уставшее за день тельце подоткнуть.
А тот год...
Учёба нам так осточертела... что мы сами подыскивали себе занятия по душе и играли, как то: на деньги от пяти до двадцати копеек на кону, дабы с расстояния в пять или двадцать метров битком их свинцовым выбить. После чего те гнутые монеты не только в лавке не принимали, так они, вообще, выходили из банковского оборота. Иной раз совершали и уголовно наказуемые проступки, начиная палить из поджигов по котам, либо воробьям, чем наводили панику в посёлке.
Дык... Чем бы дитятко не тешилось, отвлекаясь от уроков, порки и стоянии в углу на горохе - до полуночи, а тут...
-Ба! Маменьки! Да - такое рыбное соревнование! А мы же рыбаки... в своей койке. Ага... до самой школы.
А мы готовились к рыбалке...
Друг Сашка взял у деда удочку с удилищем из настоящего бамбука. Как же, помнится, злились мы от зависти... на него и его безногого деда-фронтовика Иван Иваныча.
А нам где брать... А негде.
-А потому... что на дворе был развитой, мать его... Социализм!
Однако, голь на выдумки хитра... потому, в срочном порядке, в ночное время, и делались удочки.
В дело - по изготовлению удилищ, впрягали своих братьев, собратьев, отцов, папаш гостевых и отчимов. Прародитель мой, Дмитрий Иванович, земля деду пухом, на моё обращение, высказал тогда: 'А что... у отца твоего руки не под то заточены!'... Невдомёк мне было - о чём, вообще, речь... но удочка была нужнее, чем то, под что затачивались чьи-то, прошу прощения, причиндалы.
И я таки получил, братцы, удочку с леской и таким удилищем, коим рыбу можно было только пугать или забивать до смерти, но никак её не ловить: из сырого, скажи, вяза... и неимоверной, для подростка, тяжести; вместо поплавка, я видел - перо... выдранное у отбившегося от чужого стада гусака; вместо грузила - гайку с моего мопеда; лишь рыболовные крючки были заводскими.
А вот... и утро.
Около пяти, на зорьке... десять юнцов боролись, конечно, не за приз, обещанный нам училкой, а за похвалу и внимание сексапильной Галки.
Учительница та была девицей на выданье... вроде как: донской казачкой, огромными, с блеском... иссиня-чёрными, несколько раскосыми глазками, курносеньким носиком и румяными щёчками. А на ней... Боже же ж... мой: элегантная на головке летняя модная шляпка и неимоверной длины и тигровой раскраски - макси-юбка, облегающая её стройное... точёное Творцом, сексуальное загорелое тело.
Как заманчивы были её яркие губки, никак не нуждающиеся в силиконовой накачке. А милое её личико просто дышало на нас, юнцов безусых - лаской; была она с нами очень приветлива. Выражение лица её было просто и кротко, полно детского недоумения пред собственной грустью.
Ах, как же она была красива... что до сих пор волнение испытываю-с... и не только - в душе, и не только - в грудине.
-Отож...
То присядет в шаге от меня, уронив обе руки на голые гладкие свои колени, затем... резко встанет: одного потрепет - по щеке; другого утешит - в неудачной ловле. Ради её внимания, один, засучив портки, даже в воду по колено пошёл, дабы дальше бросить леску. И это в мае то - месяце... и это в весеннюю то - ледяную воду. И он вошёл... и он ловил, ибо заворожен был этой молодой красоткой, как и все мы, до обморока... влюблённые в неё - старшеклассники.
Все части тела молодой учительницы загорели тем золотистым румяным загаром, который принимает лишь нежная тонкая девичья кожа или шкурка куры-гриль. Нам и неведомо было, где и когда она успела принять солнечные ванны, красуясь пред нами просто голливудским загаром.
Ну-с... конечно, не в погребе ж... сидела.
А я в очередной раз забрасывал леску, чувствуя на себе её томный взгляд... или мне всё то мерещилось. Невольно голову посещала мысль: 'Какая же.. ты славная, Галка, как же ты красива! Ах, знала бы, что на сердце у меня, как влюблён в тебя... чудное и славное Создание! Зачем тебе эта рыба! Всё озеро - к ногам твоим!'...
А солнце пригревало всё сильнее...
И Галка улеглась на пригорке. Она просто царствовала, лёжа на боку - на принесённом с собой шерстяном пледе, она потягивалась... она тянулась, оголив свои прелестные гладкие ножки, принимая позу: 'Ах, какая же я - грустная, печальная!'... Закинув за голову руки, томно вздыхала... приговаривая: 'Эх-х... молодёжь, молодёжь - кентавра бы!... Ах, детки - мои детки! Что вы можете в этой жизни понимать!'...
При всей своей простоте, она казалась необыкновенным и непонятым нами Созданием, и я не знавал из друзей своих никого, кто бы не был тогда в неё по уши влюблён.
Вновь и вновь она принималась трепать меня за волнистый, уложенный для неё на голове волос, говоря: 'Ах, глупый, глупый ты, мой мальчик, лови... лови - я же полежу, позагораю!'... (Да, не полижу, а полежу... учите предмет, братцы, и зрите - в корень... в корень. Что уж, меня конфузить!)
А каков был, помнится, прилив сил... дабы опередить всех и поймать не один десяток карпов, дабы угодить ей - этой милой, нежной и сексуальной своей учительнице. Её горячая высокая и пышная грудь вздымалась, таки... до подбородка, дышала и жаждала холодного дуновения и, верно, моего прикосновения. Ага... Как же... размечтался. Она излучала ту, непонятную нам - юнцам, женскую энергию, от которой мы вздыхая, не находили себе на берегу места. Знавала бы, та Галина, что у этих деток резинка в трусах едва сдерживала всё напряжение юношеской плоти.
Конечно же... видела. А то нет... а то её, дошлую, проведёшь.
Она понимала и принимала нашу в неё влюблённость... и, как, некстати, подтрунивала над нами. Судя по соблазнительным её уловкам, жеманству и ужимкам, она знавала себе цену. Она играла, она кокетничала манерно с нами... она была той игрой увлечена. А фантазии теребили наш юный мозг, ноги подкашивались, когда она трясла чёрными, как смоль, волосами, когда смахивала одну бретельку лёгкой блузки за другой - с плеч... долой!
Да-да... Чёрт возьми... это какую ж... скажите, силу воли нужно было иметь молодцам, чтоб погасить нахальные, развязные и дерзновенные в себе мысли.
Но всему приходит когда-то конец... здесь то и начинается вторая серия.
-Кирдык-рыбалке!-сказал друг Колик Кучин, сворачивая удочку, когда недалече замелькали фигуры... и к нам подъехали на мотоцикле пьяные, в хлам, друзья-сослуживцы.
-Други! Овощи к нам пожаловали!- только и сказал он.
Неожиданный приезд к озеру друзей, отмечавших окончание своей службы, ввёл всех нас в ступор и оцепенение. Всё то, о чём мы грезили, кем были восхищены, о ком и о чём мечтали, всё было омрачено сквернословием, грубостью и хамством.
Неотесанные мужланы, будто из кочующего племени - бубал, стали потешаться над нами... да ещё и в присутствии любимой учительницы, а то уж... братцы перебор. Матерщина просто распирала их.
Ватага пьяных служивых, во главе со знакомым земляком нашим Дроздом, довольно мерзкого типа детины, да с неуравновешенной психикой, вела себя, мягко сказать, не по-джентльменски. И мы решились грудью встать на защиту дивчины и отпор дать тем грубиянам.
-Что это? Кто!-спросил я Колика.
Но тут произошло что-то совсем необычное... и то, чего мы не могли даже предвидеть.
При виде этих самцов, явившихся без приглашения, наша милейшая учительница, пыхнула... вдруг огнём, разом повеселела и радостно, аж... в тридцать три, с золотой коронкой... зуба, заулыбалась тем жлобам. А затем, окинув нас несколько уничижительным взглядом, села в коляску мотоцикла и... укатила долой с парнями, захватившими и пойманный нами улов, и несбывшиеся наши мечты, только и бросив нам на ходу: 'Я обожаю вас, мальчишки! Чмоки! Чмоки!'...
- Ха! Как же - обожаешь, стерва!... Оставила, вишь, наедине, с никому ненужной, рыбалкой... и бежала вон!-только и вымолвил Колик.
В один миг забыла эта прелестная и милая госпожа нас, юнцов, которые мечтали превратить рыбалку для неё - в праздник. Разом плечистые ребятишки стали, вдруг, болезными. Тотчас оказались мы беспомощными и хилыми мальцами, готовыми разреветься от обиды, нанесённой их любимой и неповторимой донской казачкой.
Наша любовь к ней резко, вдруг, переросла в гнев: ко всему и всем - выброшены были удочки, сломаны удилища, а оставшаяся в садках рыба, была выпущена в свою водную стихию.
И наступила тоска.
Ревность застилала глаза, налетела злоба к той самовлюблённой оторве, тут же сменившая нашу любовь, волнение, страсть, а созданное нашим юношеским воображением, то милое существо с пылающим сердцем, олицетворявшее женщину, вмиг угасло. Мы лишены были рассудка, мы безмолвствовали, ибо такой жестокий удар просто лишил нас голоса и некой жизненной опоры.
Все впали в уныние.
Вот она, суровая жестокость жизни, которая обрекла нас на страдания. От мальчишеской безысходности... и ветер стал, вдруг, осенним и, мы побрели домой. Ноги были будто сплетены паутиной и всё вокруг стало пьяным, задавленным и совершенно безнадёжным. В один миг всё стало грязно-пёстрым и мы волочились в глубоком молчании.
-Бу-бу-бу-бу-бу! Вот и озеро к её ногам!-бубнил Колик.
От любви до ненависти - мгновение. Так и в наших глазах любовь к Галине угасла навсегда...
Но навсегда ли...
Оскорблениями в никуда сыпали мы, стараясь заглушить наши юные нежные чувства.
-Похотливая стерва! Самка востроносая! Моль крашенная!- это лишь часть нашей бурной реакции... и фантазии оной не было предела, ибо весь всплеск негатива рвался из нас наружу.
-Буде уж... вам, ушла лодка в чужую гавань!... Не нашей кобылкой стала - вот и вся беда!-сказал Санёк.
-Вот так подсели мы на блесну!-по взрослому сказал Сашка Иванов и протянув руку к солнцу, стал читать нечто недоступное тогда пионерам страны Советов.
-Да! Есть горькая правда земли, подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели истекающую суку соком!
Так чего ж мне её ревновать, так чего ж мне болеть такому,
Наша жизнь простыня да кровать, наша жизнь поцелуй, да в омут.
От удивления мы раскрыли не только глаза, но и рты, жадно, при том, хватая воздух свободы.
-Да не мои то стихи! То Есенин!-отозвался он на нашу похвалу.- Мы, гля... к ней всей душой, а она к нам - своим задом, но представляющим, однако... интерес! Ага... А не сходить ли нам всем к ней на чай вечерний!-предложил Санёк.
Все удивлённо посмотрели в его сторону и кивнули. Оное означало только одно, что все - согласны.
И вот...
Поздним вечером, где некогда проживала всеми любимая учительница, встретился нам знакомый и узнав о нашем визите к Галке, предостерег вдруг.
-Не советую я идти туда вам, я уже заглянул к ней... и, напрасно!...
-Ха-ха-ха!- диким зверем смеялся приятель. Идите... идите, только и увидите... как её ноги по потолку ходють, и как ещё... ходют! Не советую вам, братцы, на то смотреть! Ну, а коли желаете своими глазами видеть позу Лотоса, в которой она там находится, так, идиоты, идите!- бросил он, удаляясь от нас... восвояси.
Не поверив его словоблудию, мы дошли до дома и открыв дверь, увидели, повергшее в шок, нас зрелище.
А там... На застеленном одеялами полу, возлежали ничем не прикрытые голые тела пяти пьяных мерзавцев... и среди них - обнажённое тело Галины.
Прикрыв её красивое тело простыней, покинули мы тогда комнату и более не желали туда возвращаться.
Нет-нет, лгу.. лгу я. Отож... Как же было нам не осмотреть все те нежные складочки, на так к себе манящем, её теле.
На следующий же день, Галина, ни с кем не простившись, уехала и более судьба нас с нею не сталкивала.
Долго ещё мучился, и не только я, её отсутствием в посёлке, будто сам ту девицу, на выданье, сгубил. Так она к себе приворожила, так всех нас околдовала. Долго ещё звучал в ушах её нежный, бархатный голос.
Поговаривали, впоследствии, что не сложилась у неё судьба, но я не верил в то... и желал ей лишь счастья. Но надо ли, было делать трагедию из-за какой-то смазливой 'горничной'... коли познакомился я уже, в то время - с принцессой.
Время стирает память.
А к озеру тому я не сделал, с тех пор, более и шага.