Аннотация: Если человек не курит и не пьёт, то поневоле задумаешься, а не сволочь ли он. (А. Чехов)
О, Святая Талия - муза комедии! Мне бы ноне всплеска народного фольклора... в печатном воплощении, дабы поведать о своём шебутном старшем друге, Николае Яковлевиче, которого в разговоре меж нами я крестил Горем Луковым. (Далее - ГЛ, хотя он имел иную фамилию)
Непечатным же выражениям я и сам готов поучить кого угодно и, даже пещерных преподавателей МГУ. Буду же писать так, как мне заблагорассудится, ибо всё одно - цензура не пропустит. А русская речь без мата может быть ничем иным, как отчётность нынешнего Государя перед зарубежной прессой и корреспондентами - о неразрешённости пенсионного вопроса в Расеи-матушке.
Всё-таки... постараюсь несколько сгладить острые углы матерщины старшего моего друга Яковлевича, ибо уличный мат я и сам не терплю. От него у меня мигрень развивается, но мат от ГЛ вовсе и ни был матом, в моём понимании, так как его лиричность и певучесть приятны были: как моему, так и стороннему уху, которые хотели слышать и с интересом его слушали, а это, знаете ль, уже искусство, квалификация, артистизм его выражения. А такое мастерство, так скажем, не каждому дано.
Это, господа, своего рода 'Аппассионата'.
И даже больше, ибо сочетание нашего труда: с праздностью, весёлостью... и куражом, являлось лично для меня поучительным во всея этой трудной жизни.
Как бы друг, ГЛ, не приклеивался и не прилипал задней своей частью к табурету, сделанного для него ещё прадедом Иваном, приключения его находили сами, хотя, в большинстве случаев, он и сам их искал, впутывая в них своих друзей... с приятелями.
Но человек только тогда счастлив, когда делает, что захочется - это, верно, и есмь то, что тогда привил он мне, ещё вьюноше, сделав основным статусом всей моей жизни: запрет наживаться за счёт Государя, вообще, а греть руки - на людском горе: в частности.
Самообманом является то, когда мы считаем, что всего добиваемся сами! Увы... Без благословения своих родителей и таких друзей, каким был Николай Яковлевич, я мог бы только: ругать и клясть свою Судьбу, никак не наследив в этой Жизни.
Всех поражало то, что имея тридцать пять лет жизненного стажа, ГЛ не желал связывать себя семейными узами, потому-то со стороны особ женского пола всё чаще слышались: хиханьки, да хаханьки по поводу того, что видного, снаружи, холостяка, да балагура-весельчака... с лицом: плакатного стахановца, при больших деньгах, не привлекала ни одна из интересных для всех мужиков сексапильных дам.
Был у него один недостаток - нравиться хорошим мадамам. Потому они и сверлили его всепожирающим своим оком. Да и как было его не буравить, коль в охоте на супружника, али породистого альфа-самца у наших милейших пав нет и не бывает правил приличия, а их готовность спешно отдаться, либо приотдаться - это лишь одна из причин примерить на вас конский, али какой иной верблюжий, к примеру, хомут.
Однако... Николай Яковлевич, не обращая внимания на уже перестоялый свой возраст, оставался холоден ко всему женскому полу, ибо искал некий идеал, само совершенство, а главное: невинную, оригинальную, сексуально не извращённую и не познавшую брачных уз девчушку, с девственно-чистым сознанием, носящую бюстгальтер четвёртого размера и ни на один пункт меньше.
ГЛ был чрезмерно самоуверен, идентифицируя себя с неким супергероем знаменитых боевиков Голливуда, в связи с чем сама мысль о том, что у какой-то леди он не первый из мужичин, пагубно действовала на его сознание и психику. А дружище искал ту, которая бы избавила его от некого срама и позора, ибо раньше одна милочка, гори она в аду, не только бросила его, не дождавшись со службы, но и вышла замуж за их общего друга.
Ну и гадина же она! Просто незапатентованная, видимо, хамка! Где-то я слышал, ухом, что мужики всегда хотят быть первой любовью женщины, а та, в свою очередь, мечтает быть последним романом мужчины. Если я ничего не путаю, то свадебное дело угасло тогда значица... так.
Узнав о дне свадьбы подружки, ГЛ, демонстративно наплевав на устав всех вооружённых сил и невыполненный долг перед Отечеством и чернявым орденоносцем-молдаванином, явно скосил под лже-служивого: с квадратными бейцами, вкупе... с устойчивым плоскостопием. А средь ночи взял, да и пыхнул резвым аллюром, к чёртовой матери, с части... домой. В тапках, прихватив с собой ещё и форму майора. Спасибо старшему офицеру, посиневшему тем временем от спирта, что выдал ему увольнительную на месяц, одолжив спьяну ещё и форму. Пока тот защитник Родины скрывался на камбузе от чертей, кои его всюду преследовали, мой друг уже был дома.
Нет-нет, ГЛ долго не думал о возмездии.
Наняв ассенизаторскую машину и заправив её фекальными ужасами тридцатитысячного нашего городка, подогнал среди ночи к кафе, где намечалась свадьба и, вставив шланг в заранее выставленное оконце, стал ожидать следующего дня... с кульминацией свадебного торжества. Трудно всё это было Николаю Яковлевичу созерцать. Трудно. Жестоко. В голове полный кавардак. Последующим же днём... после регистрации брачного союза.
Гости, заранее настроив своё лужёное горло на низкую частоту, протяжно и нескончаемо орали: 'Горько'... А крякнув, спьяну уже желали: 'Любви до гроба!'... Когда же его бывшая милашка стала взбивать пред своим олухом роскошную грудь, тогда-то и взревел мотор машины, как по весне ревёт бык, в охоте, при виде распутной и блудливой нетели. Под сильным напором разом и хлынуло в украшенное плакатами и размалёванными: мамзелями и дамами... помещение: пять кубов неимоверно, пардон, вонючей дряни и гадости - со всего города.
Это была вторая Хиросима или жуть Запорожского нашего пруда, куда удаляются все нечистоты с града на холме. Всем гостям показалось, будто миллионы скунсов на планете Земля одновременно выразили свой протест новобрачным, а заодно знойному, палящему июльскому солнцу.
Вероятно, солнцу было всё пополам, что оно кому-то противопоказано.
Вдруг... все вспомнили о противогазах, понимая, однако, что это всего лишь мечта: о глотке свежего воздуха, ринулись светилу навстречу, ибо жуткая вонь просто терзала мозг и лёгкие гостей, а обида рвала душу невесты и её суженого. На части. На свадьбе - паника... Все в пьяном угаре.
Кто видел ошпаренные кипятком задницы голых тел, вырывающихся с ускорением: межгалактической ракеты с парилки бани на Свет Божий, может представить себе разгулявшуюся толпу, резко сорвавшуюся с места и бросившуюся по накрытым столам к открытым на улицу окнам. На свежий воздух.
Кульминацией же оного момента стал кульбит невесты, выпрыгнувшей из окна помещения кафе. Это, знаете ль, походило на прыжок парашютистки с раскрывшимся... куполом парашюта. Снизу. Нет-нет, демонстрации панталон не было, но никто и не разочаровался, бо пред всеми, словно комета, явилась совершенно нагая Ева, буквально сразившая всех своей сексуальностью, не забыв накрыть и суженого тем самым 'куполом'... со всея той ромашковой свежей радостью для жениха, что было под ним.
- Слава Иисусу! Все остались живы и здоровы, но той свадебной церемонии не суждено было войти в историю Губернии.
Однако, дико извиняюсь... вляпались в парашу на той свадьбе все, о чём вспоминают и поныне почему-то с большой радостью. А любопытствующий люд во всей округе гоготал так, что штукатурка сыпалась со стен того кафе и звенели стёкла на окнах оного. На следующий день молодожёнов не срамило только вороньё, сидящее в гнёздах на ветках старых и высоких тополей.
Яковлевич же, зарядив жениху в бубен и, оглашая окрестность: похабной, заборной и непотребной матерщиной, которую и ноне то страшно вспомнить, свалил туда, откуда и прибыл, ибо не смог он снести того позора. Потешил, вишь ли, публику. Народ.
Да, Николай Яковлевич встречался с барышнями, виделся, но после недельных отношений, небрежно-легко... расставался. Вот только с тех пор носил трусы с вышитой красной нитью по белому: 'Женат!'... Точка! Каждый раз, при случае, всем их демонстрировал, произнося, что его сердце занято. Насовсем.
Так и был он холостяком, пока женский пол не достал его до самой печёнки. Ведь зазнобушки закатывались по поводу его мужского бессилия и слабости детородного органа, предлагая отведать: зверобоя, посетив заодно и бабку-вещунью, чтоб не быть немощным, чего бы не смог вынести ни один мужик.
Последней каплей издевательства над его утончённой натурой был ему подарок 'Виагры'... от одной из похотливых заноз: в преддверии какого-то светлого мужского праздника - рыбалки.
Увидев одну из навязчивых и шикарных особ, Николаю Яковлевичу было не сдержать своего взбунтовавшегося желания. Тогда, по весне, и посадил он в свою 'ласточку', как нежно называл новую 'Волгу' привлекательную, с томным взглядом, местную учительницу, Таисию. Это была дородная и ровная со всех сторон и боков зазноба, готовая взмылить на себе любого кентавра. Тогда, без дипломатических прелюдий, обманным путём и вывез Николай Яковлевич её во поле... за тюльпанами.
Так уж... ему та соблазнительная дама пришлась по нраву, что все окружавшие мужики были в курсе и очень завидовали-с... Это так называлось у нас - выехать на природу и глотнуть свежего воздуха или отметить первое воскресение на неделе.
Поведение его Тасеньки было кричащим и нельзя было не видеть того, что она искала знакомства на стороне с любым для неё любострастным самцом, чтобы наконец сгубить свою молодость. Та зазнобушка всё считала себя незаменимой и полагала, что любая другая ни коим образом не могла составить ей конкуренции, а потому делала лицо: 'Я всё умею!'... 'Я всё могу!'... Видимо... долго та в детстве болела скарлатиной, либо корью, считая время упущенным, всё стараясь воротить утраченное, не пропустив мимо себя ни одного альфонса, ни одного залётного ухажёра. Все средства для женщины хороши, лишь бы трофей был лишь её.
Только её.
Сердце Таисии просто пело от любви и подпевать ей моему другу не было никакой необходимости, только и дирижируй... да руководи и, мадам всецело будет твоею навеки. Этой женщиной, видно, правили инстинкты прабабки её Акулины, принципом и формой отношений которой были: 'Увлечение, влечение, лечение!'...
Тогда-то, сказывали, что ей не хватало мужиков даже в Народном Вече, как ныне не достаётся депутатке в Думе, Слизке, ибо ту востребованную нишу уже депутаты-мужички заполнили молодыми гимнастками, певуньями, да попрыгуньями с шестами и без... Молодость - есть молодость, она брала и всегда будет брать своё. Но не дал ГЛ в том поле породистой даме засохнуть.
Нет-нет... не дал!
Выкушали они с Таисией немного водовки, а потому недолго прокладывали дорогу к сердцам... друг друга. В тот же момент ими овладела сладострастная эйфория. Они довели друг друга до исступления и их понесло... на другую неведомую для них планету, под названием - 'Страсть'.
-Ёптыть! Не устоять было! - только и вымолвил на следующий день Яковлевич любопытствующим своим приятелям с друзьями. - Жить иногда становится легко, а как-то противно, но как можно идти... ползком. Однако мы, самые нелепые поступки совершаем всегда из благороднейших побуждений, тем паче... видя, как халатик нашей лебёдушки распахивается в аккурат на грани фола! Нет-нет, мы ещё не зачахли, да и нам ли чахнуть, коль пропеллер ещё хоть куда! В жизни, братцы, нельзя ничего доводить до крайности - злоупотреблять и, не дай Бог, воздерживаться! - сказал он именно те слова, которые хотели мы от него слышать.
ГЛ высказал тогда нарратив, ставший для многих из нас путеводным по всея жизни.
Более от Яковлевича мы ничего не добились, но видели, наконец, радость в его глазах. И это несмотря на убитую вусмерть его новенькую 'ласточку'. Да-да... не подлежащую восстановлению.Так-то оно так. И, казалось бы, здесь - не до шампанского! Видимо, ГЛ ухмылялся тому, что сто двадцать килограмм маневренного сексуального женского обаяния досталось ему и только ему... и никому другому. И плевать, чей, на машину. К чертям собачьим ту груду металлолома.
Его эгоизм просто хлестал через край, но не позировать же ему было скорбно бесчувственным манекеном и быть неким лживым Нечто - в портках.
Так, ГЛ стал героем в глазах женщин и никто никогда более не слыхивал, дабы кто-то додумался над ним прикалываться. Лишь зависть правила их сознанием, простая женская зависть... и ничего более.
Что произошло с Таисией после той полевой экскурсии, женщинам было не понять, но при виде Яковлевича, подруга билась в экстазе, сгорала от страсти, выла от желания и беспричинно постанывала... стонала. А последующие дни она ощущала на себе завистливые взгляды своих подруг. На все их вопросы лишь отшучивалась.
- Попросила, ишь, друга бюстгальтер застегнуть на застёжки, так он, оболтус, совсем не умеет оного делать! Взял, да на три узла завязал, чтоб я, видите ль, не потеряла его средь тюльпанов во поле! - говорила она, рдея пухлыми щёчками при этом.
После года их встреч, они расстались, так как ГЛ не думал идти в ЗАГС... и даже не помышлял о том ещё долгое время. Таисию же он, как настоящий мужик, не оставил одну, а выдал замуж за своего друга-сверстника.
Как тут, скажите, не вспомнить и последний, связанный с Николаем Яковлевичем случай, когда тот уже, практически... пребывал на смертном одре.
Решила сношенька к праздничку почистить люстру, висевшую как раз над свёкром. Так какие препятствия для того, да никаких. Ставь табурет, на него скамью и, пожалуйста, наводи чистоту - протирай хрусталь. Но то ли Яковлевичу пред смертью стало легче и он решил последний раз пошалить, то ли сон какой ему приснился, а может и взыграл инстинкт настоящего мужчины, вкупе... с животным рефлексом, когда его глазам представились девичьи стройные ноги, уходящие под тонкий летний халат: в святая святых. И тот... будто возродился.
Собрав остаток последних своих сил, Николай Яковлевич уже холодной ладонью руки хватил зрелую девицу за часть ноги, что выше гладкого её колена. Могла ли о чём другом думать сноха, кроме как о чистоте люстры, когда, вдруг, почувствовала, что всё её тело пронзило током: от мизинца на левой ноге - до маникюра на руке... правой.
- Ах! - только и смогла проронить молодица. А схватившись за сердце, рухнула сверху в ложе свёкра, расположившись рядом с ним. - Вот так шарахнуло! - промолвила та, подумав, что сырой ветошью задела за оголённую проводку, но никак не о какой-либо хулиганской выходке со стороны свёкра, лежащего с полуприкрытыми глазами.
Но зачем было, дурёхе, рассказывать тогда о том своей мамушке. Уж... та женщина знала кобелиное нутро и породу своего свата-хвата, ибо Яковлевич не был бы самим собой, чтоб в конце жизненного пути не преподнести себе такой подарок.
Сноха не могла даже верить в то, что причиной испуга, а затем и её падения явился охальнический поступок свёкра, который лишь ухмыльнулся при том. Но разве она могла думать, что кратер вулкана в душе мужчины ещё не угас, что ещё теплилась в нём жизнь, похожая на жизнь червя перед рыбалкой.
Таким всегда был Николай Яковлевич. Царствие Небесное Тебе, мой искренний и преданный друг, многому научивший меня в этой жизни. Светлая память о тебе навсегда останется в наших сердцах.