Аннотация: Внукам своим посвящаю. Мозги - не брови, если нет - не нарисуешь! (Фаина Раневская)
Так, младые мои родственнички, принимающие эстафету, именно вам на полном серьёзе хочу ноне поведать - каковы хитросплетения бывали в одной, отдельно взятой... нашей семье, что порой диву даёшься: какие тяготы жизни смогли перенести близкие нам предки. Преодолевая голод и холод, они смогли всё-таки выжить: как во время раскулачивания, так и в послевоенные годы, не считая уже самой Великой Отечественной войны.
Тогда уж... вся страна хватила лиха.
Когда-то профессора заставляли в институтах нас учить один из основополагающих законов Философии - Закон единства и борьбы противоположностей. Вестимо, что лень-матушка бежала впереди нас, и не думали мы: ни о Законах Диалектики, ни о формах и способах мышления человека. Только сейчас разумеешь, что взаимодействие магнитов с разными полюсами, к примеру, воочию объясняет - нас окружающие явления и процессы с точки зрения их диалектического развития.
Казалось бы, чего проще.
И к чему, нежели задуматься, это я, вообще. Да, не пугайся родня, нет-нет... не сбрендил ещё, да уймитесь, не свихнулся. Не дождётесь. А коль и помешаюсь, таки... заметите, что страдаю падучей, либо заимел иную какую... дурную болезнь. На сторонушке.
Начав изучение родословной, трудно и остановиться, так как ловишь такой гормон адреналина, что не надо уходить: водолазом в морскую пучину или скакать по скалам; прыгать с самолёта с парашютом или искать встречи с сексуальной Мадонной.
Дабы не только самому ответствовать за оное писание, постараюсь всё же ссылаться на пращуров и иных близких мне родственных душ, которых давно уже призвал к себе Господь. Упокой, Отче... душу усопших наших родных. Земля всем пухом. Да-да, схоронил я и дедов с бабками, и родителей, да и сам вот-вот уже...
- Свят-свят-свят... Изыди, чёрная мысль! Изыди, сатанинский дух! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Однако, уходит от нас старая гвардия родственников, как срезанные с клумб яркие цветы. И наша автобиография заканчивается намного раньше того времени, которое мы сами себе отмерили. Живёшь, живёшь вот так... вольготно и красиво, а тут взял и - преставился. Ага... помер, вытянувшись, никому и слова не сказавши. Буднично так, неинтересно и скучно, да ещё поди и под капельницей.
- Упаси, Создатель!
Но, как говорится, невозможно фарш провернуть назад.
Выходит, что и врать то мне совсем ни к чему. С интересом и вниманием слушал я родственников, внёс их замечания, изменения и дополнения в оное семейное писание. Ну-с... а коль кто из языкастых сродственников ни мне ни их словесам не верит, так идите вы тогда полем... лесом, али, вообще, k ebene fene. Пишется история семьи для родных внуков, а не для проформы и строптивых сродников-демагогов.
Да и мне ли лепить горбатого к стене... коли я сам интересант в написании Правды в данном эссе.
Кто-кто, а уж... внуки то должны знать хоть малу толику - о перипетиях судеб своих пращуров, во-первых, по исходной... материной нашей линии.
Итак, полетели "галопом по Европам"...
Как не единожды сказывал эксцентричный и эпатажный мой дядюшка, Николай Фёдорович, то род Колозиных, вообще-то, ведётся искони.
Много я интересничал и выяснил, что когда-то Трое добрых однояйцовых братьев-молодцев, решивши податься на вольные хлеба, распростились с Тамбовом и его лесными просторами, да и махнули в неведомые им... заволжские дали, остановившись - в селе Митрофановка, Саратовской Губернии. Что тогда заставило лесных братьев пустить корни своих семей именно в степях, продуваемых всеми ветрами наскрозь, лишь Всевышнему известно.
Возможно... Императрица Екатерина Великая к судьбе нашего рода руку свою приложила, ссылая тем смутным временем на Волгу, в Поволжье: неугодный бунтарствующий люд и иже с ним: уголовный элемент всех мастей и так ненавистное короне Всероссийской - вороватое жульё.
Но это лишь мои предположения и догадки, а там кто знает...
Кто знает.
А теперь негоже чужаку в Заволжье вести себя неприлично. По-хамски. Ведь... куда бы вы ноне ни кинули палку и не плюнули по ветру, то оное грубиянство обязательно срикошетит в личность моего сродственника. А коли, скажем, та заразная бацилла или микроба падёт на лицо интересной какой степной молодки, то и она непременно будет из рода Колозиных, скрывающейся под чуждой всем личиной и иной родовой фамилией.
Так поступила и моя маменька, которая хоть и не в лаптях ходила и не охотилась на ежей-мутантов где-то... под Семилуками, но вышла замуж здесь же, в Заволжье. Да простит меня покойная матушка, но я полагаю, что не только из сердечных чувств-с... но и по расчёту, так как супругом стал не кто иной, а сын её непосредственного начальника. А зарегистрировав семейные правоотношения, ещё и получила свадебный подарок, в виде: столового серебряного прибора, кухонного дубового стола с двумя табуретами, да расписного орнаментом, узорами и мозаикой... древнего шифоньера.
С зеркалами.
Потому, граждане, въезжая южнее матушки-реки нашей Волги, опасайтесь и трижды подумайте - плюнуть вам или всё же воздержаться. Потому и предупреждаю - куда бы вы неосмотрительно ни гадили, всё одно угодит в родню мою.
По матушке.
- О, Боже! Избави того залётного хлыща... али сопатого птенца - от необдуманного дурного проступка и тем паче, от его неразумности и беспредела. Не допусти Матерь Божья, кровопролития. Аминь!
Ведь каждый из вновь прибывших сюда родственных мне душ, тамбовских родоначальников, вестимо, считал себя пупом земли Поволжской, но никак не раненым и чокнутым скворцом. У каждого из родных братанов был свой жизненный путь и каждый в отдельности отвоёвывал себе место под солнцем, помогая при этом - друг другу, ибо любая попытка плыть одному на волну супротив течения, вестимо... приведёт к утоплению.
Не буду устраивать ток-шоу и просить собрать по этому вопросу сенатскую комиссию, а попробую-ка я сам посмотреть на всё происшедшее с моей роднёй со своей колокольни. Сейчас то нас по стране тьма-тьмущая, но стоит ли говорить о какой-либо дружбе троюродных или двоюродных сродственников, коль даже родные собачатся нынче меж собой. До зуботычин.
До кровопролития.
И немудрено-с... ибо у каждого индивида своё суперэго, чувство собственной важности и, непременно, своё - "Я"...
Что же касаемо отца бабули, а моего прадеда, Ивана Андреевича, (на фото, в центре) то это, по всей видимости, был настоящий хозяин земли русской. Неведомо мне, как сложилась судьба его братьев, но наша семья, как сказывала мне бабушка Анна Ивановна, была зажиточной и, ни в чём не нуждалась.
До поры до времени.
Не спрашивал я у неё о ветряных мельницах в их крестьянском доходном хозяйстве, не слыхивал и о табунах лошадей, стадах верблюдов или отарах баранов, но на каждый сезон весенне-полевых и уборочных работ семьёй нанимались из близлежащих сёл работники, а это уже говорит о многом.
Назвать нанятых ими тружеников полей батраками у меня не поворачивается язык. Это как ноне, к примеру, в континентальной Америке назвать африканца негром, черномазым дьяволом, али сатанинской нечистью. Ни Бог мой, а только, видите ль - афроамериканец и никак... иначе.
Смешно, чёрт бери, это и слышать, если на памяти моей этих афроамериканцев даже в автобус на пушечный выстрел к белым не допускали. Грёбаные лицемеры. Колонизаторы. Да и кто из нас не помнит то время, когда все заведения Северной Америки были лишь для белой расы и доступ чернокожим туда был закрыт. Шлагбаумами. Запорами.
Замками.
Но это так, пардон, отход от темы... без чего никак не могу. Я кокетничаю. Я флиртую. Ага... перед редактором, на каблуке, пред дамами и отдельными мадамами. Проклятущие пиндосы, ни дна им ни покрышки! Отож... и пустой казны. Однако, это отдельный акт из совершенно иного спектакля.
Вернёмся же к социальному и более значимому событию.
Ведь цветущей и зреющей тогда Анне, дочери Ивана... на выданье, вместо того, чтоб колядовать, гадать или, скажем, лузгать семена с подружками на завалинке, приходилось батрачить на кухне, готовя, видите ль, поутру завтраки нанятым работникам. А дабы те наёмные крестьяне не волынили и не лопали хлебушка задарма, ей приходилось доставлять им во поле и обеды...
С ужинами.
Рассказывая о своём девичестве, я только и слышал от неё - о строгости сурового отца со своими домочадцами. Однако, как же, помнится, она смаковала, рассказывая о тех счастливых минутах жизни, когда сиживала на коленях тяти и с какой отцовой нежностью тот её ласкал и целовал.
Баловал.
- Но... не приведи, Создатель, - сказывала баба Анна, - чтобы тятя застал нас поутру спящими! Не допусти, Богородица, чтобы наши работники недоели, али вообще остались голодными! Братья: Михаил с Володей и Ванюшкой занимались... каждый своим делом, а я своим. Все мы уже впотьмах крутились, как угри на сковороде! И в первую очередь кормили работников, как на убой, а проводив их во поле, сами усаживались за стол, перекрестившись.
- Откушав же со всеми, - говорила, - я должна была ещё и полить бахчевые культуры. Два ведра в почву. По два ведра воды в лунку. А оных лунок сотни.
- Вот, - думал я, - что мат животворящий делает! Хотя мат, озвученный, скажем, моими устами - это музыка, песнь, какофония - для чужого уха!
Каждому человеку предначертана при рождении своя судьба. И с её слов: именно отец, и только он дирижировал процессом: как в хозяйстве, так и в семейных их правоотношениях, удачно женившись на прабабушке моей Нениле Федотьевне... девице из древнейшего дворянского рода Анненковых.
Все эти хлопоты по дому воспринимались тогда мною - за пляски с бубном или балетом на минном поле, а детским своим умишком я соображал и рисовал того, злодея-тятю: с хлыстом или плетью в руках, готового высечь любого из родных только за то, что кто-то, видите ль, из их работников недоел.
- Да может, - рассуждал я, - тот сезонник закормлен был своею маменькой ещё с пелёнок! Как такое, вообще, можно быть голодным! - всё удивлялся я.
Наверное, из врождённой скромности или стеснения, я так и не узнал от бабушки - не в то ли это время проскочила искра и пыхнул огонь меж работником Фёдором и дочерью зажиточного крестьянина Ивана Колозина, впоследствии переросшего в большую и яркую Любовь.
Возможно... Да мне ль оного дерзостного порыва не знать. Бывало узришь какую милую мордашку, али, например, роскошную зазнобу в судебном процессе, так воспылаешь и такой озноб хватит, что того и гляди весь темперамент во всей своей красе вырвется наружу, самостоятельно устранив тряпичные препоны... Препятствия.
Да и как, например, можно было не пялиться на играющие под лёгкой блузкой грудки секретарш суда, на обтянутые капроном и нейлоном их сексуальные ноги.
От ушей... с позолотой.
О, сколь огня, смотришь, сколь пыла, страсти, что с гибельным восторгом пропадаешь... к чёрту. Да кто из нас этого не испытал... хотя нравы нашей молодости были не столь высокоморальными, как прежде, но всё же... с присущим в то время: романтизмом, покровом таинственности и легким флёром загадочности. А вспомните бессмысленно-хаотическое - нагромождение волшебных напевов. Мотивов.
А эти сказочные в душе звуки.
Ведомый горячей страстью к прелестной персоне, всякий хотел бы иметь счастье быть в объятиях той или иной очаровательной красотки, когда спинным мозгом чувствуешь и ощущаешь сзади тебя: огненный, страстный и дерзкий её взгляд.
А тогда... общаясь с бабой Анной, я улавливал, какой любовью горел глаз моей прародительницы, когда сказывала она о своём супруге Фёдоре.
Когда же... над головой зажиточного крестьянства и кулачества, как класса, разразились грозовые тучи революционного пролетариата, то домашние стали жужжать в уши красавицы Анны, что пора, мол, тебе, красна девица, и под венец. В общем-то, логика братьев и отца была, аки стул, проста, что, нежели ты, скажем, девонька, задумаешь противиться и не выйдешь замуж за комсомольца Фёдора, то и хозяйство наше пустят под нож. А это нищета, бедность или хуже того... выселка на голую кочку - в далёкую Сибирь.
- Это же, - кричали они ором и хором, - крах, бляха-муха, всем, всему и вся!
А государство, тем временем, создавало колхозы. А люмпен-пролетариат начал раскулачивание, когда под гору был пущен каток, уничтожающий под собою, практически, всё: убивая людей, ломая и коверкая их судьбы. Тогда-то и началась тяжёлая проза жизни.
- Чёрт! Да я сам на протяжении многих лет считал, что главное - исполнять должностные свои обязанности, зубоскаля в прокуратуре и суде на все тридцать два клыка, просушивая иной раз челюсти.
На людях.
Ну... почто бы мне тогда не расспросить, что же фактически в их семье произошло. Только краем уха и слышал, что стараясь сберечь хозяйство от раскулачивания, отец Иван Андреев, якобы, и выдал свою дочь Анну за сезонного работника - комсомольца Фёдора.
Возможно, что это стечение сложившихся на тот момент: тяжёлых семейных обстоятельств, но никак нельзя поверить в то, что такая гордая, величавая и важная птица высокого полёта, как Анна свет Ивановна, настоящее чудо: свежести и красоты, молодости и здоровья, цивилизованная до кончиков вязаных носков, могла идти под венец без любви-с...
Мозгов то у меня особо в те времена не было.
Нет бы... да всё подробно у неё расспросить. Разузнать. Записать. Вот... и теперь я от супружницы: как первого тренировочного, так и последующего браков слышу недовольство и обвинения - во лживости моего исторического повествования.
- Батюшки-светы! Ты, - заявляет, - брехливая твоя личность, откуда, мол, взял то, что твой дед Фёдор ходил у родителей бабы Нюры - в батраках! Ты, дескать, с больной то своей башки не вали на другую... здоровую голову! Ну, ты и завернул, перепутав всё с историей нашего рода! В комсомоле, - говорит, - да... ваш Фёдор состоял, но чтобы в работниках их семьи, никогда-де... бабушка твоя мне о том не сказывала.
- Не заливайся и не завирайся, и не зная об их отношениях лично, таки... не болтай публично!
- Вот те... раз! Мне, что, - отбрёхиваюсь, - приснилось всё это! Я же не падшей Звезды отпрыск, чтобы всё это выдумать и с бухты-барахты насочинять целую историю! Где-то же и от кого-то я это слыхивал! Ты кто, вообще, - говорю ей, - такая! Стой и дыши себе в сторонке! А устойчивая моя амнезия здесь ни при чём! Да, я не в шоколаде, но чтобы врать... Нет, уж... Извольте! Да и моя нервная врачиха говорит, что я отнюдь не склонен: к полоумию или одуренью.
К умопомраченью...
Но оставим оную перебранку на совести заблудившейся в трёх соснах дамы, а далее будем смотреть - чем она мою правоту историческую сможет опровергнуть. Ведь я с нескрываемой радостью только и слушал от бабы Анны, что, оказывается, дед Фёдор не дурак был подраться и, даже не разглядев толком налётчиков или обидчиков, смело вступал с ворогами в любую драку, круша зубы, ломая носы и уши.
Мёдом, вишь ли, его не угощай, но ни одни кулачки по праздникам меж сельчанами он не пропускал.
Однако... мы предполагаем, а Бог располагает.
Вот... тогда-то и начался театр абсурда, ибо произошло чудо-чудное, случилось диво-дивное. Оказалось, что любимый ею Фёдор оказался троюродным братом Аннушки, да ещё и носил ту же фамилию - Колозиных. Да-да... видимо, он и был из тех самых, тамбовских братьев-удальцов.
Переселенцев.
- Вот это, родня моя юная, интрига, так интрига! Что может быть абсурднее таких жизненных обстоятельств.
И пошли тогда молодые к батюшке в приход за советом.
- Можно ли им, дальним-де... кровникам, вступить в брак! По любви-с...
Церковный служка, выслушав озабоченность молодых людей об их дальних, но родственных связях, дал им согласие на венчание. А уже впоследствии, после обручения, Святой Отец свершил и праздничное богослужение, пропев молодожёнам: "Аллилуйя!"...
Слушая то молитвенное хвалебное слово, обращённое к Богу и, находясь под прицелом сотен любопытствующих и завидущих в Храме глаз, тела обручённых молодожёнов были ещё и атакованы полчищами блудливых мурашек, возбуждённых самим церковным таинством и божественным священнодействием.
Только сейчас, заглядывая в кованый металлом трёхсотлетний, под ключом, сундук, отошедший бабе Анне от её матушки Ненилы, я по имеющимся там свидетельствам о рождении убеждаюсь, как же много детей у них было.
А выжили лишь Трое... только Трое.
Вроде как, и жизнь у Фёдора, сына Якова, с Анной Ивановной удалась, таки... живи, казалось бы, да радуйся, но в это время всегда и появляются средь нас, в виде пены - на поверхности, такие, абсолютно нелепые и подлые персонажи. Иной раз это ничтожество влияет не только на ход каких-то исторических событий, но и на конкретных людей... их отдельные семьи.
Тогда-то с моим дедом и произошла сущая оказия, что влип он в прискорбную, печальную и дюже трагичную историю - по самые подтяжки. Так... находясь во вновь образованном после гражданской войны колхозе: "Чёрт-те какой Коммуны"... на должности бригадира, дед мой, Фёдор Яковлевич, был привлечён к уголовной ответственности и осуждён, как я ныне могу полагать - за халатность.
Не было, видимо, знаний, навыка, опыта или чутья у новоиспечённого комсомольца-ленинца, которому был доверен самый ответственный в пролетарском колхозном хозяйстве участок. Но случилось то, что случилось. И в табуне, находившемся в ночном во поле, по причине заморозков, пало четыре племенных жеребца... и кобыла. А тут, ещё и конюх, ответственный за поголовье животных, заявил сыскарю, что во всём, дескать, повинен бригадир и это, якобы, именно он подменил его на дежурстве, лично отпустив в клуб на комсомольскую спевку.
Упс... и лишение свободы! Три года. Был бы человек, а статья, как известно, всегда найдётся. Уж... мне ли того не знать.
Поэтому... каждый раз, проезжая поездом через Волгу, я испытываю какое-то... беспокойное, смутное и жуткое чувство, так как именно в строительстве саратовского железнодорожного моста принимал участие мой дед, но почему-то - в качестве охранника осуждённых к лишению свободы граждан.
А вот это уже новая тайна, требующая для разрешения необходимых документальных данных и специальных познаний. Освободившись досрочно, дед почему-то вновь продолжил работать бригадиром.
А потом была война...
Не сжалились над ним Небеса и в первые же её дни сложил голову дед наш, Фёдор, Яковов, в боях с фашистами - под Москвой. В Вязниках. Хотя... имеется от него и письмо, где он писал, что это, по всей видимости, последнее послание родным. Да, оно и было последним. А после того траурного события, жизнь бабы Анны только и была посвящена троим детям.
Но как бы то ни было, хоть и на сухарях, а детей своих в те тяжкие для всех годы, она всё же поставила на ноги, выучила... и каждый из них получил так нужное им образование.
Дядюшка мой, Николай Фёдорович, хоть и считался интеллигентной личностью, руководивший в Доме пролетарской культуры хором сексапильных дев, но, к свиньям собачьим: благовоспитанность, условности и порядочность, когда дело касалось его отца.
И когда дядька выпивал, а расслаблялся он два раза в году - на день рождения и кончину своего тяти, то всегда разыскивал тело того мерзавца, строчившего оперу кляузы, и всех собак спускал на него. Бил подлеца от души и - до посинения, пока того не начинало корёжить; бил всласть и до полного удовлетворения... за всё: за полуголодное своё детство, за отсутствие отцовской ласки, за тяжёлую в поле работу.
А ещё... Из-за деликатности вопроса и своей стеснительности, я не мог выведать у всегда ухоженной, но очень одинокой своей бабули тайны её знакомства и замужества, считая аморальным и глубоко оскорбительным это для неё. Но иногда, правда, Анна Ивановна сама легко и интересно общалась с моей супругой, рассказывая о своём - о сугубо личном. Признавалась ей и в том, что муж ей изменял. И не единожды. Ага... часто.
Однако, чертовски приятно было слышать о нежных и трогательных чувствах, когда праматерь моя купалась в Любви родного своего муженька Фёдора и была безумно счастлива в его крепких объятиях.
Не нам знать - кому и сколько отмеряно в этой жизни, но прапрабабка ваша прожила ровно Девяносто лет. ( 1903-1993 г.)
Вышколенная с детства маменькой своей Ненилой, Анну Ивановну никто и никогда не называл старушенцией, бабкой, али бабусей. Это, скажу вам: была начитанная, умная и благовоспитанная дама... до последнего дня следившая за собой, не расставаясь: с зеркалом, гребнем, духами и чёрт-те какими, ужасно пахучими... резкими кремами.
Несмотря на весь драматизм ситуации, жизнь семьи была абсолютно спрогнозирована. Получая тонны внимания от демобилизованных с войны: фронтовиков, холостяков и байбаков, она, ещё цветущая женщина, отказывала им в союзе или сожительстве, ставя в неловкость свою сноху Марию, которая всё желала сплавить первому встречному-поперечному её ухажёру. При этом, каждый раз напоминала свекрови, что Фёдор её, мол, был ходок по молодкам и бабник. Ага... юбочник и коварный плут.
Но никто не мог в то, послевоенное время, понять одну из аксиом: что раз Фёдору та Богом была отдана, так будет век ему верна.
Мне неведомо - какие безумные поступки совершали тогда мои предки, ибо это всё как-то в разговоре опускалось, всё было, как бы... за скобками, но вот некую скупость я не мог не замечать, как у самой бабы Анны, так и её детей: Николая с Марией, чего не наблюдалось, к примеру, у моей матушки, Лидии Фёдоровны. Она вообще не похожа была на них: ни по характеру ни по мировоззрению. Мать моя будто сделана была... из другого теста.
Но уж... над нею, судя по рассказам, родственнички родные поглумились, поиздевались в детстве.
- Бывало, - пересказывали мне слова прабабушки Ненилы, - залезут старшие в погреб, опустошат банки со сметаной и млеют на солнце, поглаживая животы, аки усатые друзья наши мартовские. Всё бы, как говорится, ничего, но ведь они спустят на верёвках мать мою, проведут ей грязным пальцем со сметаной по губам, да так и оставят её в ледяном том плену подвала.
Потому, матушка, говорили, и болела часто, а в Три года уже каждый проходивший мимо их дома сельчанин, видел плотно закрытые ставни и вопрошал.
- Что... ещё жива их младшенькая! Жива ли Фёдора дочь, Лидка!
Как бы ни было ей тяжко, но таки... благодаря милости Неба, прожила она на этом Свете - Семьдесят четыре года.
Не было от эгоистичных натур: старшего братца и сестры, никогда матери помощи и сострадания... и позже. Они, помнится, только и приезжали к нам, в гости, дабы опустошить закрома и пройтись по сусекам в амбарах, да ещё и заполучить от моих родителей подарки. Будучи же у них с ответным визитом, меня, к слову сказать, даже конфетой не баловали. Да чёрт бы с ними, с их сладостями, таки... ещё и детским моим трудом не гнушались.
И это, мать честная, на каникулах. И это, чёрт бери, в гостях.
Не было привито им и чувство простой благодарности и почтительности, с которыми они, верно, никогда и близко не соприкасались. Не хочу я перегибать палку: ни в одну ни в другую сторону, ибо нет уже их с нами, а потому нужно лишь молчать.
Нежели же рассуждать, то туточки и взаправду свихнёшься.
Ведь, слушая дядюшку своего, Николая Фёдоровича, то хлебнули они горюшка именно по вине брата матери, Ивана Ивановича, который, председательствуя в хозяйстве, отправил на фронт его отца, имевшего на начало войны бронь, а потому не подлежал и призыву. Выслушивая же свою мать и бабу Анну, я понимал, что только благодаря матери своей, Нениле, и её родному брату Ивану, они, таки... сумели пережить голодные те, страшные годы и, наконец, выжить и продолжить свой род.
А ведь, смотрю я нынче, что и дети то их недалече от родичей своих ушли. Не знаю, как братаны родные, ибо не имел я оного счастья и опыта общения с ними. Бог наградил меня лишь сестрёнкой. А вот с двоюродным братцем мы и ноне не дружим. Чертовски всё это, конечно, неприятно, да Бог ему судья. Так оно сейчас в нашей жизни, где правит жажда наживы, но никак не былые, к примеру, социальные взаимоотношения в социалистическом сообществе.
Пока, например, корпел я на государевой службе, так и... семейка единственного двоюродного братца, дай Творец им здоровья, озолотилась на местном рынке. Ни чины-правоохранители не донимали их, ни шпана не обирала, да и иные экземпляры с фискальных органов их, со товаром, за верстку обходили, корысти ради... на других отыгрываясь.
Комильфо, вишь ли, ему было, пока я служил. Жили, скажи, как у Бога за пазухой. А кто теперь я для него... Да никто: ни кум, ни сват, ни брат. А так... Да плевать он нынче на всю мою родню хотел. Вот она, родственная братнина благодарность...
Респект и почтение.
- C"est la vie! Вы спросите, а какая здесь мораль? А хрен её знает! Ай, да перец! Ай, да говорящая башка... Да и какая, к бениной маме, ноне справедливость! Какая, к чёрту, правда! Держи стакан крепче! Это кривда юродивых лжецов... Бенедиктов и ничего более.
Жизнь это... наша реальная, которая в таких случаях просто выбивает из колеи, и потому только и приходится - симметрично отзеркалить. Не хочу обижать всех, но видимо, мало у торгашей серого вещества меж ушами, а потому, как-то, и советовал я братцу смотался со своей благоверной в Казахстан, да подлечиться кумысом - от раболепия над ними жадности, скупердяйства и их животного страха смерти от мнимых грабителей. Обиделся, вишь ли...
Будто мне не обидно.
Да и глупо обижаться, коль тот сам жизнь на рынках профукал, да на базарах прокурил. А за что, спрашиватся... А почто... Да за доход от бабских, пардон, трусов или безразмерных утеплённых рейтузов, каждый раз, в предвкушении дохода, с наслаждением развешивая и вывешивая их по верёвочкам и кольям в палатках. Зимой и летом, в мороз... и в зной.
Я иной раз... ради любопытства, подойду на рынке к торгашам зимой и смотрю... рассматриваю их, в чёрт-те во что ряженых и навороченных, и всё рассусоливаю...
- Господи! - думаешь. - Срам то каков! Этот народ, вообще, не через инкубатор ли плодится ноне или же все они - засланцы со далёкой Вселенной! Просто камарилья киборгов - на автомате. Ну-с... и неудивительно. Кто, видите ль, на кого учился. А дабы прибыльно продать трусы с портками, большого ума в этой алчной и ничтожной жизни Капитала... и не надоть.
Достаточно... тростникового разума и присущей всем им наглости.
Так и кипит мой разум возмущённый, когда видишь, что не брат уже пред тобой, а чужак со стеклянными, аки у дьявола, глазницами. Вроде как... и башка то седая, но будто пустая, что повёл себя таким лохматым образом, научившись за всю свою нелепую жизнь лишь считать-подсчитывать спекулятивный доход от продажи чёрт-те каких тряпочек.
- Боже ж... мой! - думаешь. - Это же надо так дико, тупо, глупо, бездарно и нелепо потратить свою драгоценную жизнь! (Нужное почеркнуть.)
Ну, как говорится: "Рождённый ползать - летать не может!" ...
И это лишь редкие краткие кадры совсем из другого, немого кино, о котором скорее хочется забыть, нежели попусту разоряться. Это их жизнь и флаг им... с товарным чеком - в руки. Такую родню иметь... и ворогов на дух не нужно. Такие родственники не только в трудный час не придут на помощь, а и с потрохами продадут, к чёртовой матери, как говорится: за газ-квас... На раз.
А может это и не жадность вовсе, а экономия - с накоплением банковского счёта или мошны... с утратой чувства и родства, совести и чести.
Господь с ними...
А от вас, мелкие вы, мои родственники, я требую почитания к усопшим нашим пращурам и будьте любезны-с... в день поминовения, пригубив "Кагора"... возложить им цветы на погосте.
И не на одном.
А посещая Храм Божий, не приведи Господь, вам забыть в поминальной записке указать имена тех, кому вы обязаны своей жизнью - по материнской линии.
А забывая о своём прошлом, у вас не может быть: ни настоящего... ни будущего.
Запомните же: Колозины Яков Фокеевич и Евдокия Никандровна - родители прапрадеда вашего Фёдора Яковлевича.
Колозины: Иван Андреевич и Ненила Федотьевна - родители прапрабабки вашей Анны свет Ивановны.
Пусть же их души покоятся с миром... а пока я, с вашего разрешения, помяну их божественным церковным напитком.