Я бил комаров направо и налево. Они меня кусали снизу и сверху. Я их бил, бил, бил... Они кусали. Это были смертники-камикадзе, и они это знали, потому что с диким визгом, забыв об осторожности, пикировали на меня. Комната была наполнена моими душераздирающими криками и визгом комаров. Пол - усеян трупами, и при ходьбе слышался хруст. Тело мое покрывалось волдырями, в которые я впивал окровавленные ногти. Те ломались, а волдыри огрызались жутким зудом. Я свирепел. Хлопушка, покрытая кровью, прилипала к стенам и с хлюпаньем отрывалась от них, бросаясь на следующую жертву. Я с ужасом осознавал, что это моя собственная кровь. "Родная кровь, - с горечью думал я, размазывая очередного родственника, - пропадает зря", - и ронял горючие слезы на хрустящий, мягкий ковер.
Вдруг хруст прекратился, и я без удивления понял, что летаю - это самый крупный комар вывел меня из равновесия тем, что нахально улетел, не расплатившись за выпивку. Догнав наглеца где-то на потолке и растоптав его там, я успокоился и, забывшись, мягко упал в комариный сугроб, воткнувшись в него по пояс. Тут же трусливые и подлые твари вонзились в мои торчащие из сугроба пятки. Взвыв, но не потеряв самообладания, я сжал ступни в кулаки и с гомерическим смехом победителя вышел из сугроба на руках. Лишившись только что вожака и увидев такую ужасную смерть своих собратьев женского пола, остальные кровососы бросились наутек, жалобно звеня о пощаде. Ха-ха! - никакой пощады вы, жалкие насекомые, не получите!
Сменив влажную хлопушку и потную рубашку, я стал в центре комнаты и хладнокровно продолжил сбивать пролетавших там и сям паразитов. Наконец остались лишь единицы, и жалость прокралась в мое немного гуманное, хотя и весьма обескровленное сердце. Собравшись уходить из душной комнаты, я резко повернулся, и - о ужас! - за моей спиной беззвучно висело черное, противное, гадкое, мерзкое - фу! - дрожащее мелкой дрожью большое облако комаров.
"Как же так, - вознегодовал я, - ваши сестры погибали, а вы их и не подумали защищать? Вас и пристрелить-то уже некому, предатели!" - и, почувствовав весь груз ответственности за погибших, я сурово расправился с негодяями: загонял их к стенке и там добивал.
Вскоре всё стихло. Ни звона, ни взмаха. И только безвредные, милые мухи, довольно облизываясь, притворно жалобно жужжали над полем брани, разыскивая родных и близких поокровавленнее.