- "Самосвал, гружённый песком, выехал со стройки на берегу озера, и у него сразу отказали тормоза. В результате машина заехала в озеро на семь метров от берега. Кабина почти полностью ушла под воду. Водитель не мог выбраться, так как двери заклинило. Но, к счастью, на берегу оказался молодой человек, который разделся и бросился в воду..."
Монотонное, негромкое, но чёткое чтение вчерашних новостей органично дополняло идиллическую картину размеренного семейного ритуала - плотного завтрака перед трудовым днём. Узнавать неприятности, как это принято в других семьях, на ночь глядя? Чтобы расстроиться перед самым сном, и не заснуть спокойно? Нет. Но быть в курсе новостей, и без вреда для здоровья, наоборот, взбодриться после сна - вот разумное семейное, женское решение... Женщина оторвалась от чтения, чтобы разрядить на мужа толику накопившегося нервного напряжения:
- Слышь, это в октябре-то! А на термометре плюс пять всего... Ты меня слушаешь? Или - я кому читаю?
- Да-да... - выдавил мужчина, как раз закончив чавкать, и принялся с деланным безразличием сербать чай.
Не дождавшись вразумительного ответа, женщина продолжила дикторским тоном:
- "Бросился в воду и вытащил водителя из кабины".
И снова, по-бабьи придыхая и охая, выплеснула эмоции:
- В общем, сам уплыл обратно, а водила на кабине, как Робинзон на острове, дожидался спасателей. Представляешь? Тут и фото есть. Смотри. Машина - как у тебя. И цвет... А чего ты расселся? На работу сегодня, что - не идём?
Тамара грозно сдвинула ниточки бровей и, оторвавшись от ноутбука, посмотрела на мужа.
На вид женщине было лет около сорока. Если не обращать внимания на строгое и даже суровое выражение лица, имеющего приятную овальность и правильные черты, то дать ей чуть за тридцать - было бы в самый раз. Но признаки жизненного опыта, явно негативного, привнося отточенную монументальность в созданный природой, изначально привлекательный образ, отнюдь не молодили, поневоле отталкивая. Вникать в подробности женских несчастий? Сделаться их частью? Но такова участь всякого мужа. Анатолия подобное положение и не тяготило - требовательность жены идеально соответствовала его исполнительности, и эта их основная семейная гармония поглощала любые другие мелочи несовпадения характеров и даже жизненных установок.
Однако сейчас он даже не шелохнулся, не ответил. Пауза продлилась ровно столько, сколько требуется сообразительной и чуткой женщине, жене, привыкшей думать и за себя и за мужа, чтобы понять: что-то случилось.
На тревожно-вопросительный взгляд Толик нехотя предложил не очень трудную загадку:
- А ты внимательно на водилу...
Он не успел договорить, как жена ахнула, скорее, догадавшись, а не рассмотрев:
- Ты?!
Без наводящего вопроса вряд ли можно было узнать в туманной фигурке на некачественной фотографии сидящего рядом мужчину. Разве что по характерной сутулости, которая у мокрого до нитки, продрогшего водителя вызывающе выделялась, требуя к себе жалости и срочного участия.
Тамара посмотрела в карие, глубоко посаженные, вечно усталые, а сейчас и немного насторожившиеся родные глаза, охватив взглядом вытянутое, красноватое от вечного пребывания на воздухе, лицо, начинающие редеть и местами седеть волосы...
- Так вот, почему...
Тамара не договорила, округлила в изумлении и страхе глаза и даже прикрыла рукой рот, чтобы каким-нибудь глупым, неосторожным словом не подтолкнуть остановившуюся на полпути беду.
Придётся договорить за женщину (поскольку судьбу рукой всё равно не остановить, а знать её - во всяком случае, нам, сторонним наблюдателям - не помешает): "Вот, почему вчера муж пришёл мокрый до нитки. А отговорился, что под дождь попал, хотя никакого дождя и не было, ну, может, моросило слегка. А ведь поверила, точно зная: каждое слово Толика - что скала. Прожили с ним не один год. Привыкли делить одну беду на двоих - невозможность иметь детей. Привыкли, но не свыклись - ходили вместе, да и порознь, когда как получалось из-за несовпадающих рабочих графиков, в церковь замаливать неведомо какие грехи. А уж приобретать новые, обманывая, уж точно, ни один из нас не будет. А тут - не сказал, скрыл..."
- Так, вот почему...
- Извини, не хотел расстраивать. А начальник велел, чтобы пару дней дома посидел - там комиссия, сама понимаешь: то, да сё... Да, и машина в ремонте - пока просушится, всё ж проверить надо, ну, как положено...
Ровный, уверенный тон мужа вернул Тамару в чувство, успокоил, и женщина, будто уже находясь на своей ответственной работе, среди бумаг и телефонов, сразу перешла к делу:
- А этот парень, ну, спаситель твой... Его же надо отблагодарить как-то. Как его зовут? Кто он?
- Не знаю. Он не сказал.
- А ты, что - не спросил даже?
- Спросил.
- А он?
Толик замялся:
- Не сказал...
- Как - не сказал? - не поняла такой секретности Тамара. - Ты что-то скрываешь от меня!
- Ну, понимаешь, ерунду какую-то сказал, и сразу уплыл. Ну, не плыть же мне было за ним! Я вообще там не соображал ничего...
- Что за ерунду? - не отступала жена. - А ты того, часом? - Тамара щелкнула пальцем себе по горлу.
- Нет, конечно. На алкоголь первым делом проверили - это известно. Тут всё, понимаешь, в порядке. А сказал он, - Толик выдохнул решительно, - а сказал, ну, когда я его спросил, как звать - чтобы знать, за кого свечку ставить, - принялся вновь уточнять Толик, явно оттягивая момент признания...
- Что сказал-то? - потеряла терпение Тамара.
- Я его спрашиваю, когда вытащил меня через окно и помог на кабину забраться, как зовут? А он отвечает... - Толик замялся, но под настойчивым взглядом жены сдался, и, отведя глаза в сторону, выдохнул, - отвечает: Господь Бог!
Толик произнёс эти два слова чётко, раздельно и значительно, как будто диктуя имя и фамилию в ответ на вопрос в какой-нибудь конторе. Облегчённо вздохнув, продолжил, не заметив, как вытянулось, побелело лицо жены:
- И смеётся. А у самого зубы стучат мелко-мелко. Только голова из воды торчит. И поплыл... А, вот! Ещё спросил: ты, мол, со мной? Я говорю: нет. Он и поплыл. Ну, куда мне было плыть - совсем промокнуть до нитки? А у него на берегу сухая одежда...
- Господь Бог, - уже не слушая мужа, чуть слышно прошептала Тамара.
Толик осёкся:
- Чего?
- Зачем он так сказал? - всё так же тихо задала самой себе вопрос вмиг потерявшая всякую суровость, сникшая Тамара.
- Пошутил, наверное. Типа, судьба. Ну, то есть его руками вышняя сила меня спасла, значит.
- Разве так можно шутить? - очень серьёзно тихо спросила, снова как бы саму себя, женщина.
Толик лишь пожал плечами. Перевод с лаконичного языка плеч на обычный означал не так мало. "Ну, сказал человек, и сказал", - это в общем, по-мужски. А вот, и подробности, столь необходимые женскому сердцу: "Он, наверное, дал этим понять, что его имя не имеет значения, так как его послала сама судьба, иначе говоря, Бог, чтобы он, этот человек, оказался в том самом месте, где я буду тонуть - спасти меня. Именно его Бог дал мне: умеющего хорошо плавать, смелого, решительного и, главное, отзывчивого на чужую беду, неравнодушного, в общем. Проще говоря, его руками меня спас сам Господь Бог: сильный и милосердный, во всё вникающий, всех любящий... Хотя называть себя Богом - это, конечно, неправильно", - и вот тут плечи, пожалуй, опустились.
- А может, - осенило Анатолия, - это, на самом деле, он и был?
Не заметив своей смелости и округлившихся от испуга глаз жены, простодушно продолжил:
- Ну, помнишь, мы ещё удивлялись, когда Евангелия читали, что Иисуса после воскрешения никто сразу не узнавал.
- Ты в своём уме? - от возмущения ожила Тамара, приняв свой обычный, строгий, облик. - Через две тысячи лет пришёл, чтобы тебя одного-единственного спасти, и ушёл! Вон, вчера авария, сообщают, была - люди погибли. Не-ет, это просто какой-то... богохульник, простигосподи, был, - решительно рубанула Тамара.
- Да ты, что - он же меня спас!
- Тебя спас, а нас - погубил.
Суровый приговор жены, как всегда, был окончательный, без обжалования и даже без обсуждения. Но у опешившего мужчины невольно вырвалось:
- Это как же?
- Тот, кто богохульствует, - дьявол. В него вселяется дьявол, - уточнила Тамара, - И спас тебя, выходит, - дьявол. Теперь твоя жизнь, твоя душа принадлежат дьяволу, и Бог нам уже помогать не будет...
Насчитав в своей тираде чётное число имён нечистого, женщина успокоилась - теперь не навредит: сам-на-себя, сам-на-себя... Призвала - отозвала, призвала - отозвала...
В ответ на столь логичное объяснение жены у Толика чуть было не возникло его логичное же продолжение: что ж, мол, до этого Бог не помогал? Но до языка эта ехидная мысль не дошла. Толик спохватился, сообразив, что вот они, начались проделки дьявола - против Бога настраивает. Да, что - против Бога, против жены! А виноват, получается, спаситель?
Вообще-то, это было не Толиково собственное осторожничанье, а выпестованное Тамарой за годы их совместной жизни: её мысли, проникнув через мужнино к ней сочувствие, день и ночь, неусыпно патрулировали его сознание. Вот и сейчас: крамольная мыслишка была разодрана бдительным патрулём на клочки, и из этих уже не подлежащих опознаванию ошмётков составлена другая, ответственная мысль, весьма правильная и потому тут же озвученная:
- Что же делать?
Решили надеяться на чудо (то есть всё же на Бога, поскольку, кто, кроме него, способен на доброе чудо?)...
Между тем, местные проныры-журналисты всё-таки нашли героя-спасителя, живого и здорового, несмотря на осенний заплыв, и вполне жизнерадостного. Легко уговорили его встретиться со спасённым. Но не просто так, а на телевидении, в популярной местной передаче, информирующей население о городских новостях.
Туда же, разумеется, пригласили и спасённого водителя. И, конечно, с женой - кому, как не ей, быть особенно благодарной за жизнь мужа. А как раз их-то о встрече со спасителем и не предупредили. Решили, что сюрприз в прямом эфире упрочит рейтинг и передачи, и канала. Всё, как обычно.
Анатолий вначале отказывался - кому охота рассказывать об участии в аварии, да и родное предприятие, где порой тормоза неисправными бывают, ославить не желал; и его жена была категорически против - стояла за мужа горой. Но на водителя надавили через его начальство (и директор автобазы тоже не сразу согласился предать гласности недостатки со своими тормозами, но и на него надавили "сверху", чтобы не тормозил). Вот такая она, непростая работа телевизионщиков...
В каком-то безразмерном зале, стены которого скрывались в ослепительном электрическом свете, под любопытствующими взорами десятков глаз зевак-зрителей, алчущих за счёт чужих проблем попасть на экраны телевизоров, и хищными прицелами чёрных амбразур камер - супруги чувствовали себя совсем неуютно.
"Виноват, так отвечу. Перед начальством. Зачем же позорите на весь город? Если что, на работу теперь никто не возьмёт..."
Водитель старался не думать о фотографии во всю стену за его спиной, где он, промокший и продрогший, ждал помощи на кабине посреди воды. Как назло, по совету, настоянию жены, Анатолий оделся в лучший свой костюм, который надевал только в театр и в церковь - контраст с проклятым изображением был велик: огромный сутулый работяга в мокрой робе явно придавливал интеллигентского вида мужичка.
Чтобы поддержать скисшего мужа, Тамара, по своей бухгалтерской привычке, попыталась и здесь найти выгоду:
"Надо улыбаться. Что такого? Тормоза у любого могут отказать. А зато не у каждой женщины мужа по телевизору показывают..."
Лёгкая и скромная, но обворожительная улыбка, пышная причёска, строгий, но элегантный костюм неброской расцветки, не скрывающий стройности ног - гармонировали и очень шли женщине. Повод-то радостный, чтобы выглядеть привлекательно, - спасение мужа. Жаль, всё портила фотография на стене...
Но камеры нацеливались почти только на мужа. Он же и рассказывал: как, да что...
Наконец, водителю был задан вопрос и о спасителе: как выглядел, как зовут, что сказал? Анатолий, держась верного курса, согласно наставлениям жены, отвечал односложно: не помню, не сказал, ничего...
- Анатолий, если бы вы его - случайно, скажем, на улице - увидели, то узнали бы?
"Ну, почему бы и не узнать, это же - если бы, да кабы. Да ещё - на улице, где не перед кем отчитываться: узнал - не узнал..."
Прочитав одобрение в глазах жены, тоже не почувствовавшей подвоха, под усмешками зрителей, спасённый согласился, что узнал бы.
Тогда ведущий, этакий упитанный, остроглазый верзила в искрящемся костюмчике, фальшиво оскалясь, радостно провозгласил:
- Посмотрите сюда!
В зал, открыто улыбаясь, вошёл тот самый парень. Внешне он был, как оказалось, ничем, кроме этой улыбки и привораживающего приветливостью взгляда тёмных глаз, не примечательный. Но Анатолий его сразу узнал. От неожиданности забыв домашние "установки", благодарный мужчина бросился было к своему спасителю, резво поднявшись с кресла и почти сделав первый шаг...
Камеры вцепились в лица героев передачи. Вот, он - миг торжества профессионализма!
Анатолий-то рванулся, но бдительная Тамара, мгновенно осознав провокацию проклятых телевизионщиков, и видя близкую опасность, обеими руками ухватилась за мужа.
Зал ахнул, нарастающий шквал аплодисментов разом сник, и в наступившей тишине на весь город грохнуло:
- Дьявол! Изыди... - и в адрес всё ещё улыбающегося спасителя посыпались истерические проклятия от жены спасённого.
В телестудии, в городе перед каждым телевизором, где мысленно, а где и вслух, задавался примерно один и тот же недоуменный, но очень простой и совершенно ясный каждому вопрос:
"В неё, что - дьявол вселился?"
В праведном запале никто из нас и не заметил, не подумал, не обратил внимания, что нечистый был помянут нечётное число раз. Сделано же было это очень, очень, очень многими, слишком многими... И порочный круг замкнулся прочно.
