Назим взял тростниковую палочку с остро очищенным концом - острым, но не настолько, чтобы порвать бумажный лист. Окунул в чернила - коричневые с золотистым отливом. В них добавили тёртый орех и листья тёмно-бордовых лепестков красильного аирка. Вывел заглавную букву - округло-ровно, с небольшим завитком.
Чернила впитываются в бумагу. Вот они сейчас - яркие, ловящие свет каждой высыхающей каплей. Вот - застывают... замерли в окончательной неизменности, как будто какой-то смысл канул в глубину листа и замолк, стал немым для мира.
Тонкая линия, нажим - и контуры буквы утолщаются, чтобы дальше снова истончится. Движение руки, выводит округлую линию, напоминающую о молитвенных бусинах, перекатывающихся в пальцах, их лёгком перестуке. Окончания слов переходят в завитки. Чернильные завитки, свёрнутые лепестки роз, тайна крохотного лабиринта, тайна имени, тайна мироздания, воссозданная прилежным тростником...
Слово - вздох, промежуток между ними - выдох. Конец текста - как завершение молитвы, после которого, замерев над белой пустотой листа, нужно вслушаться в ответ.
Руки Назима вырисовывала орнамент на полях, обрамляя аккуратные ряды букв. Почти невидимые линии строк, проведенных по нити, размечали страницу. Симметрия и порядок...
Назим, как любой каллиграф, боялся хаоса. Сумбур - что в нём таится? Какие чудовища? Переполох букв и рисунков отвратителен, это жалкая нелепица вместо благородного искусства.
А размеренный порядок букв напоминает возделанный, прополотый, разумно организованный цветник, в нём открываются просветы, сквозь которые виден и пруд, и взбегающие по пригорку сосны, и меняющие форму облака. Только так можно уловить тайну, мимолётную, как южный ветерок.
Назим любил порядок и не меньше - то, что пряталось от порядка. Это следовало найти и придать этому (чем бы оно ни было) правильную форму, соотносящуюся с невидимой сутью.
- Что ты тут намалевал? - раздался сварливый голос учителя. - Где это ты видел такие лилии? А это что? Зверь? Кто разрешил тебе менять канон?
Назим вздохнул. Он ошибся, отвлёкся. Отошёл от правды, которую приносит неспешное движение руки, вырисовывание дивных очертаний, прячущих в себе, в виде знаков и символов, саму жизнь.
- Точное начертание букв - соединение мысли и наития. Фантазия - неряшливость, предпочтение своего жалкого "я" возвышенной истине мастеров. Это - отречение от разума, уход в приделы предполагаемого, несуществующего. Безумие и тьма - как итог.
Недели шли за неделями. Назим часто размышлял над его словами. Неужели изображение вымышленных или просто неканонических знаков, растений и существ - ведёт в темноту?
... Пришёл день, и Назим, взяв тростниковую палочку, чернильницу и несколько листов заранее подготовленной и расчерченной бумаги, отправился на экзамен, чтобы подтвердить, что он, наконец, достоин быть мастером-каллиграфом.
Тростник замер в его пальцах, чернила таинственно блестели, мягкая бумага, как кошка, тёрлась о ладонь.
- Ваше нынешнее задание: обложка книги под названием "Дорога, ведущая в темноту". Вы записываете на листе этот текст и подбираете к нему орнамент. Надеюсь, вы прошли основательное обучение, чтобы справиться.
Назим занёс тростник над чернильницей. И тут к нему пришло озарение. Неожиданно - как любой отсвет иных пределов.
Слово - глашатай мысли, каждой своей чёрточкой - смыслом, облик букв, цветом чернил. В этом и разгадка задания! Он, Назим, должен буквами и обрамлением изобразить ту самую, ведущую в темноту дорогу! Так он и докажет, что он - мастер.
Первая капля чернил опустилась к кончику тростниковой палочки, линии, то утолщаясь почти до объёмности, то становясь изящно-тонкими, побежали по листу. Назим не спешил. Каждая буква приносила ему наслаждение, каждый аккуратно выписанный элемент рисунка открывал крохотное окошечко, замочную скважину, приникнув к которой можно было наблюдать за таинственным ходом мироздания.
- Время!
Голос мастера остановил руку Назима на последней строчке. Так Иной Голос остановит его руку когда-нибудь...
Через три недели ему прислали приглашение. Назим отправился в Совет Мастеров - узнавать свою судьбу. Он был почти уверен в их решении (они не могли не оценить!), но всё же волновался. Почему они ждали так долго? Почти всем объявили их участь на первой же неделе.
- Что ты сотворил?
Вопрос был похож на приговор. Назим похолодел, потупил взгляд. Потом поднял голову, растерянно переступив с ноги на ногу. Восемь старейших каллиграфов глядели на него с суровой неприязнью. Один из них - тот, что проводил испытание, вышел вперёд.
- Ну?..
- Я... Ведь буквы и орнамент должны соответствовать теме... Знак равен смыслу, заключает в себе замысел...
- Не нужно очевидных истин. Повторяю вопрос: "Что ты сотворил?"
Назим не знал, что ответить. Посреди длинного стола из красного дерева лежала его работа, небрежно брошенная, сползшая почти на край, как нечто, абсолютно нежелательное, несущественное - вредный пустяк.
- Здесь видно безумие. Видна тьма.
- Так я же и хотел!..
- Тьма разума! Бессмыслица, хаос.
Один из каллиграфов встал.
- Назим! Твой замысел... Он понятен. Но так не делают. Мы ищем порядок среди сумятицы случайных линий. Выстраиваем порядок... Да, это основа основ - знак содержит в себе смысл. Но... Ты же, если нужно написать слово "ладонь", не прикладываешь к листу измазанную чернилами пятерню?
Назим молчал, печально и потерянно. Он болван... Или просто первопроходец нового пути? Может, когда-нибудь его назовут Великим Открывателем или...
- Приходи на экзамен через год. Мы сомневались, допускать тебя или нет. Решили, что милосерднее будет дать тебе возможность одуматься. Попробовать ещё раз.
Дверь закрылась за Назимом так тихо, будто вздохнула.
- С этим - что делать? - спросил один из каллиграфов.
- Изничтожить, - сурово сказал тот, что вёл экзамен. - Это сумасшествие. Это... опасно.
- Но тут есть... - задумчиво заметил третий, заступившийся за Назима, - тут... Дыхание чего-то иного. Живой рассказ о тьме. Как будто она сама дала нам заглянуть в свои владения сквозь вот это оконце...
Кивнул на листок.
- Да, но, повторю, это опасно. Хаос. Он затягивает, уводит за собой в родную свою стихию - ночь.
- Но я бы - сохранил...
Бумага с работой Назима покачивалась на краю стола, словно стыдясь себя и желая свалиться куда-нибудь с глаз долой.
Ну в самом деле? Буквы фразы "Дорога, ведущая в темноту" не стояли в ряд. Одна за одной они образовывали расширяющиеся круги спирали и заняли, в итоге, всё пространство листа - почти. Кроме орнамента. Тут уж Назим постарался так постарался. Небывалые цветы. Несуществующие существа. Ничего не значащие символы, сплетенные из прихотливо бегущих линий, подразумевающих некий порядок, неизвестный за пределами их переплетений.
Голова кружилась от понимания того, что безумие имеет свою логику и свой смысл. Оно заманивало, сулило тайны, подталкивало ступить на ведущую к нему дорогу...
Самый снисходительный из каллиграфов взял бумагу, не рискуя болььше взглянуть на изображённое на ней. Это действительно было опасно... и притягательно...