- Надюш, блинков напечешь? - спросил Гена, стоя перед зеркалом. Узел на галстуке опять не получился, пришлось перевязывать.
- Молока купишь - напеку, - отозвалась жена из глубин необъятного холодильника.
- Так я же вчера три литра привез! - удивился Гена.
- Привез. Вот, - Надежда на секунду вынырнула из объятий аристократа-"Сименса", занимавшего без малого треть кухни, и поставила на стол трехлитровую банку, на дне которой плескалось не более стакана молока.
У Геннадия вытянулось лицо. Вздохнув, жена принялась перечислять:
- Три бутылочки Мишутке, два бокала Оленьке, кружку Саше...
- Понял, понял, - замахал руками Гена. - Буду брать по пять. Там файлик поправь, на рабочем столе...
- Я, я поправлю! - запрыгал старший, Сережка, единственный член семьи, совершенно равнодушный к молоку. - Что там поправить?
- Файл "Домашняя бухгалтерия", - ответил Гена. - Исправь в графе "молоко" три литра на пять и стоимость - на шестьдесят пять рублей.
Мальчишка ускакал в кабинет.
- Растут, - вздохнул Гена. - Ты почему молчишь, что уже не хватает? Сама-то пьешь?
Жена издала невнятный звук, очевидно, отрицая свою причастность к истреблению молочных запасов. Она проводила еженедельную ревизию в холодильнике, выясняя, чего еще в достатке, а чем не мешало бы запастись, и отрываться от этого занятия явно не собиралась.
- Серый!!! - завопил Гена, поправив воротничок рубашки. - Поставь шесть литров! И семьдесят восемь рублей!
И уже нормальным голосом сказал:
- Литр тебе. Ты Мишку подкармливаешь, тебе надо. И не вздумай брыкаться, а то сам поить буду. На этом экономить нельзя. Ладно, я побежал.
Он вытащил жену из холодильника, чмокнул в перемазанную сметаной щеку, шлепнул по мягкому месту и умчался в гараж - даже если ты финансовый директор крупного холдинга, опаздывать на работу дурной тон.
Надя выбралась из холодильника, посмотрела ему вслед, украдкой перекрестила и села за стол. Задумчиво покачала банку, отпила глоток молока прямо из горлышка.
Собственно, они могли позволить себе хоть двадцать литров молока в день. Те времена, когда приходилось считать каждую копейку, остались далеко позади. Но эти времена были - и наложили неизгладимый отпечаток на их быт. Они по-прежнему вели строгий учет всех расходов и всегда знали, сколько в их семье тратится денег, и на что именно тратится.
Несколько лет назад Гена был самым обычным инженером с двумя вузовскими дипломами и мизерной зарплатой. Финансовая трагедия, в одночасье превратившая накопления граждан в пшик, семьи Геннадия не коснулась - по той простой причине, что терять им было нечего. За три года семейной жизни чета Малюковых не смогла отложить про запас и десяти рублей. Годовалый Сережка получал свои положенные витамины, фрукты и соки, зато его родители перебивались с перловки на макароны. Если бы не помощь матери Геннадия, Клавдии Егоровны, которая жила в деревне, держала нехитрое хозяйство и все, что могла, везла сыну в город, им пришлось бы совсем туго.
Сережке было два года, когда Клавдия Егоровна, в очередной раз с трудом дотащила до однокомнатной квартирки сына сумку с деревенскими гостинцами, и застала невестку в слезах. Гены дома не было.
- Что случилось? - забыв поздороваться, спросила строгая свекровь.
Надя всхлипнула и поставила чайник на обшарпанную плиту.
- Я вчера к врачу ходила, - сказала она тихо. - УЗИ делала. Двойня у меня... а нам жить не на что!
Сережка притопал на кухню и деловито закопался в бабушкину сумку. Поглаживая кудрявую головенку внука, Клавдия Егоровна задумчиво смотрела на заплаканную Надю.
- Моя мать в войну нас пятерых растила, да еще шестой в утробе был, - сказала она. - Хлеб с опилками ела, а дитя губить не стала. Хотя могла, травы знала. А ты что надумала?
- Не знаю, - всхлипнула Надя. - Понимаю, что грех, а чем кормить стану? У Генки зарплата - курам на смех, у меня - пособие копеечное...
- А я тебе так скажу, - спокойно ответила свекровь. - Богу лучше знать, что вас впереди ждет. Дает детей - даст и хлеба кусок на каждый роток.
- А Генке я что скажу?! - снова расплакалась Надя. - А если он меня на аборт пошлет?
- А ты что, язык за зубами держать не умеешь? - удивилась Клавдия Егоровна. - Пока пузо под нос не подлезет, он не заметит. А как подлезет, поздно будет посылать. На таком сроке не делают. И о том еще подумай, что вы с Генкой не вечные. Умрете - с кем он останется? Один на свете? У меня братьев и сестер пятеро, да детей у каждого не по одному и не по два. У нас с кем беда ни случись - всегда найдется, кому помочь. А кто Сережке поможет?
Надя задумалась. Свекровь была женщиной глубоко и искренне верующей. Привела к вере и невестку, в детстве крещеную, но о Боге имевшую самое смутное представление. Вредный бородатый дядька, сидящий на облаке и дотошно ведущий учет всем дурным проступкам, постепенно превратился для Нади в доброго, заботливого и любящего Отца, к Которому всегда можно было прибежать, уткнуться в колени и выплакаться, сказав: "Прости, виновата!" И получить прощение и утешение...
В ней боролись страх перед будущим, от которого Надя не ждала ничего хорошего, и любовь к тем крохотным искоркам жизни, которые уже два месяца как мерцали в ней. Ведь, если разобраться, нет никакой разницы между тем ребенком, которого она уже родила, и теми, кого почти решилась убить. Из любви к одному ребенку убить двоих?.. Но ведь так нельзя...
- Собирай-ка Сережку, - решительно сказала Клавдия Егоровна, вставая с табуретки. - Чаевничать потом будем. В Никольский храм чудотворную икону батюшки Серафима привезли, сходить надо, приложиться. Заодно и помолимся...
Надя по сей день помнила, что случилось в храме. Выстаивать длиннющую очередь не пришлось - с маленьким Сережкой их пропустили вперед сами прихожане. Перекрестившись, Надя подошла к иконе, приложилась - и вдруг слезы брызнули из глаз, и весь страх, вся боль, все отчаяние вырвались страстной мольбой: помоги!!! Надя часто молилась, но никогда до этого молитва не превращалась в вопль души... Опустошенная, измученная, она отошла от иконы, почти не сознавая, что происходит вокруг. Смутно, краем сознания, отметила, как, истово перекрестившись, приложилась к иконе свекровь, как подняла к лику святого маленького Сережку. Сережка таращил от усердия глазенки и что-то шептал. Надя разобрала:
-...блатика и сестлёнку...
Из храма Надя уходила с чувством странного покоя. Словно все, что угнетало ее до этого мига, разом потеряло смысл и значение. Это не было апатией. Что-то другое. Большое, светлое и незнакомое доселе.
А через неделю Генку разыскал старый институтский приятель, которого Гена не видел уже лет семь.
Гость был большим и шумным, от него пахло дорогим одеколоном и успехом.
- Здорово, крокодил! - пробасил он с порога. - Слушай, ты мне нужен! Дело на штуку баксов!
Гостя усадили на единственный приличный табурет, отогнали Сережку, который порывался изучить дорогой мобильник папиного друга, налили чаю и спросили, чем обязаны.
- Слушай, Генка, выручай! Ты же в математике шаришь, как целая академия! Мне как раз такой человек нужен. Чтобы дело знал и не подвел. Я одного тузика нанял, платил ему, а он мне все дело чуть не завалил! Корочки у него в порядке, а в голове полный ноль. Выгнал я его к едрене фене. Короче, увольняйся к лешему из своей шарашкиной конторы, будешь у меня финансами заведовать!
- Леша, ты с лестницы не падал в последнее время? - спросил Гена. - Какой из меня финансист?
- Так у тебя же второй диплом - экономический!
- Диплом-то у меня экономический, но у тебя-то серьезная фирма! А у меня помимо диплома - никакой практики! Я тебе там таких дел наворочу, что ты этого своего тузика со слезами будешь умолять вернуться обратно!
- Вот ты сначала навороти, а там уже пугай, - отмахнулся гость. - А то я не знаю, что у тебя ума палата... В твоей конторе не ценят, потому что дураки. А я умный. Я оценю.
- И во сколько? - пошутил Гена.
Алексей шутки не понял.
- Я же сказал - штука баксов!
- Леша, - вздохнул Геннадий, - ты все-таки падал с лестницы. Таких зарплат не бывает.
- Если я даю, значит, бывает!
И тут подала голос Надя, все это время сидевшая в уголке у плиты и не верившая своим ушам.
- Гена, а может, ты действительно попробуешь? Ты ведь умница, я же знаю!
- Во! - подскочил Алексей. Табуретка под ним угрожающе заскрипела. - Жена тебе дело говорит! Ты хоть попробуй сначала! Отказаться всегда успеешь!
Гена посмотрел в умоляющие глаза жены, которая даже белья приличного себе купить не могла, посмотрел на Сережку, который донашивал уже до дыр застиранные рубашонки, посмотрел на свою обшарпанную кухню - и согласился...
Известие о двойне Генка воспринял спокойно.
- Да хоть четверню рожай теперь! - засмеялся он. - Спасибо Лехе, прокормим всех!
Алексей не обманул, платил тысячу долларов в месяц, как и обещал. Правда, Геннадию пришлось изрядно попотеть, ликвидируя ляпы своего предшественника. Но через полгода бухгалтерия была в идеальном порядке, насколько это вообще возможно для такой крупной компании.
Гена доложил другу, что дело сделано. Алексей тут же перевел его на должность финдиректора и повысил оклад до трех тысяч. Долларов, разумеется. Гена подумал, а после работы поговорил с женой. Именно тогда они решили, что по-прежнему будут вести запись всех покупок и не тратиться на то, без чего вполне можно было обойтись. А излишек средств стал оседать на валютном счете в надежном банке.
Гена взял беспроцентный кредит у Алексея. Вскоре семья переехала в просторную трехкомнатную квартиру. А когда появился четвертый ребенок, маленький увалень Мишутка, квартиру поменяли с доплатой на небольшой, но вполне уютный двухэтажный коттедж в пригороде.
Собственно, по случаю новоселья и затевались блины и все остальное. Остальное должен был привезти Гена после работы, а блины - это уже по Надиной части. Блины она научилась печь у своей бабушки - настоящие русские блины: и пышные ноздреватые на опаре, и тонкие, почти прозрачные, "скоропоспешные", и с припеком, и с начинкой...
У калитки залаяла собака. Сережка оторвался от компьютера, поскакал через две ступеньки на улицу, вернулся через минуту с двумя пакетами.
- Молоко привезли, - сообщил он, сваливая пакеты на стол. - Мам, с яблочным припеком сделай побольше, ладно?
- А ты яблоки натрешь? - спросила Надя.
Сережка подумал.
- Ладно, сейчас Орион захвачу и натру! - решил он и снова умчался в кабинет.
Надя улыбнулась и достала большую кастрюлю для теста.
На новоселье собралась вся многочисленная родня. Приехала и Клавдия Егоровна. На кухню она соваться не стала - не забыла еще нескольких досадных недоразумений, которые произошли с тех пор, как Гена сменил работу. Последним таким недоразумением была тщательно отчищенная проволочной мочалкой тефлоновая сковородка. Причем отчищала ее строгая Клавдия Егоровна, отчитывая невестку за нерадивость и закопченную до полного непотребства сковороду. Надя смотрела на лохмотья тефлона, летевшие из-под мочалки, и чуть не плакала. Это была ее давняя мечта, блины на такой сковородке получались особенно тонкими и прозрачными, и даже самый хитрый припек не пригорал, а масло почти не тратилось. Гена прибыл к финалу расправы над несчастной сковородой, посмотрел на жену, на мать, взял Клавдию Егоровну под локоток и увез в магазин. Покупать новую сковородку. А заодно и матери такую же прикупил. Когда Клавдия Егоровна поняла, что зря отругала невестку, она долго извинялась, и с тех пор лезть в кухонные дела зареклась. Зато охотно занималась внуками, рассказывала им сказки и баловала до невозможности, позволяя буквально ходить на голове.
Пока Сережка тер яблоки, подбодренный бабушкиным ласковым: "Ах ты, моя умница, помощник растет!", а Надя взбивала тесто в миксере, на который свекровь косилась с враждебным недоверием, младшие дети осаждали бабушку, а Гена, отпросившийся с работы пораньше, принимал гостей. Заглянул на новоселье и Алексей. Вручил Геннадию огромную корзину подарков от фирмы, осчастливил детей ворохом игрушек, Клавдии Егоровне торжественно преподнес огромную павловскую шаль с благодарностью за замечательного сына, чем навеки пленил ее, а потом стал громко требовать хозяйку, для которой у него тоже был припасен презент.
Надя торопливо вылила на сковороду последний половник теста, вытерла замасленные руки и поспешила в прихожую.
- А это вам, Надежда!
Надя утонула в целой охапке чайных роз.
Пока все суетились в поисках подходящей вазы, с кухни явственно потянуло дымком.
- Блин! - ахнула Надя, всучила розы мужу и опрометью кинулась на кухню. Блин уже почернел по краям, а когда она ловко поддела его деревянной лопаточкой и перевернула, над сковородкой запорхали клочья сажи.
- Сожгла! - пожаловалась Надя свекрови, поспешившей за ней. - Выкинуть придется, такое безобразие на стол не поставишь. Собака и та есть не станет, наверное...
Клавдия Егоровна молча взяла блин и направилась к дверям. Надя, удивленная, смотрела ей вслед. Она хотела уже окликнуть свекровь, но тут ее позвал муж - надо было накрывать стол.
- А мама где? - спохватился он через несколько минут.
- На улицу вышла, - отозвалась Надя, расставляя на подносе салатники. - Взяла блин, ну этот, который сгорел, и ушла. Посмотри, где она, а то уже за стол пора садиться.
Гена кивнул и отправился на поиски.
Мать он увидел сразу. Клавдия Егоровна сидела на ступеньках крыльца, отщипывала кусочки горелого блина и медленно жевала их. Гена шагнул к ней, хотел позвать, и вдруг увидел, что по щекам у нее катятся слезы.
Он сразу вспомнил все: и ее рассказы о голодном военном детстве, когда иной раз даже для самого младшего, грудного дяди Юры не было другой еды, кроме болтушки из травяной трухи, и то, как тряслись над каждой крошкой хлеба, как по великим праздникам мать, Генкина бабушка, доставала из сундука несколько кусочков сахара, завернутых в чистую тряпицу, и давала детям лизнуть по несколько раз. Сама не лизала, вздыхала и убирала в сундук. Когда ее не было дома, дети открывали сундук, доставали сахар, смотрели на него... и убирали обратно. Так и не решившись лизнуть без разрешения...
Генка задохнулся от щемящей нежности к матери. Она уже давно ни в чем не нуждалась. Но никакая сытость, никакой достаток не могли лишить ее этого трепетного, почти религиозного отношения к хлебу. К пище. Конечно, она и помыслить не могла о том, что даже сгоревший до черноты блин можно просто взять и выбросить. Потому что им, вечно голодным детям войны, этот обугленный блин показался бы вкуснее самого роскошного торта...
Гена молча сел рядом с матерью, обнял ее за плечи, слегка прижал к себе, и свободной рукой отщипнул кусочек блина.