Лена закрыла книгу. Вечером, если успеет, начнет читать Лине Павловне следующую главу. Хотя кто его знает, слышит ли она что-нибудь? Лена посмотрела на Лину Павловну. Та лежала на кровати, укрытая теплым одеялом и, могло показаться, спала. Но веки были закрыты не плотно и пальцы рук легко поглаживали одеяло. Будем надеяться, что она слышит Лену, понимает, что не одна. И непременно поправится. Но все равно теперь уже по-прежнему ничего не будет... Семья без Фимы рассыпалась. Точно в умном, не один год с любовью собираемом механизме сломалась по виду незначительная шестеренка. И то, что радовало, удивляло, притягивало к себе - остановилось и умерло. Как-то, конечно, жили, что-то делали. Только прежнее тепло будто выдуло сквозняком. Лена поежилась. Скоро придет Николай. Надо согреть обед и покормить Лину Павловну. Ела она мало, в основном кашу, пюре, протертые овощи с мясом. Да и то Лена ее с ложечки кормила. А после обеда, когда уходила в институт, за сиделку оставался Николай. Правда, два раза в неделю у Николая были лекции, перенести их на утро не получалось. Тогда с Линой Павловной вечером сидела Гуля. Хорошая она. У самой забот полон рот, с ее-то мальчишками, а приходит помочь. Без лишних просьб, будто по-другому и нельзя...
...Лена выбежала из квартиры, следом - Сергей Михайлович. До ее прежнего дома десять минут трамваем. Но стоять и ждать его Лена не могла. Сначала бежала по улице, потом перешла на быстрый шаг. Дыхание сбилось. Сзади посигналили. Сергей Михайлович остановил какую-то легковушку и махал Лене рукой. Водитель подвез их к дому, денег не взял. Бегом, бегом по лестнице. Словно от того, как быстро успеет она добежать, зависело что-то очень важное. Дверь в квартиру была не заперта. В темном коридоре Лена почти налетела на Гулю, несшую таз. Гуля поставила его на пол, обняла Лену. "Вот беда какая у нас. Нет нашей Фимушки. Сердечка нашего золотого". За Гулей из комнаты вышел Виктор Павлович. Пожал руку Сергею Михайловичу. "Здравствуйте, Лена. Пойдем пока на кухню", - сказал он и пошел вперед. Окно на кухне было открыто. Поднявшийся на улице ветер трепал занавеску. Виктор Павлович отодвинул ее, забросил к стене, за оконную раму. "Я покурю. А потом к Фиме пойдем". Лена присела на стул. Кухня, на которой она знала, кажется, каждый гвоздь в половице, показалась ей маленькой, темной и какой-то чужой. Лена сидела молча. Расспрашивать, как умерла Фима, не хотелось. Виктор Павлович тоже молчал. Докурил сигарету. Его обычно громкий рокочущий голос звучал глухо. "Скоро автобус приедет. Мы никого не звали. Кто сам придет проводить... Пойдем к ней".
В душном полумраке комнаты горела тонкая церковная свеча. Гроб стоял на двух, покрытых ковром, табуретках. Лена подошла, наклонилась и поцеловала Фиму в холодную щеку. Подумала, что это вовсе не Фима, а кто-то на нее похожий. Видимо, разум изобретал уловки, чтобы этого не принимать того, что произошло. С другой стороны гроба сидела Лина Павловна. Она держалась за обитый черной тканью край домовины и тихо покачивалась из стороны в сторону с закрытыми глазами. И только когда Лена подошла к ней ближе и взяла за руку, Лина Павловна открыла глаза. Быстрая судорога перекосила ее лицо, вздернула уголок губ. Тихий и оттого страшный, безнадежный вой разрезал воздух. Лина Павловна обхватила Лену за талию и уткнулась лицом ей в живот. В дверь комнаты вошел Виктор Павлович, за ним мама и Петр Терентьевич. В коридоре стояли какие-то люди. Мама кивнула Лене головой. Приехал автобус. Пора. Гуля и мама собрали цветы, кто-то взял крышку и понес ее на улицу. Мужчины стали выносить гроб. Лина Павловна глядевшая перед собой пустыми, будто полинялыми, глазами прошелестела губами: "Лена, мы не опоздаем?". Она встала, поправила под подбородком узел черного платка и пошла к выходу.
Возле подъезда стояли люди. Соседи по дому, какие-то незнакомые Лене женщины, сутулый старичок с орденскими планками на крепко поношенном черном пиджаке, Танюшка, Женя, Володя. Был тут и удивительно трезвый растерянный слесарь из домоуправления. Он переминался с ноги на ногу, время от времени поддергивая локтем штаны. "Ты пойми", - говорил он, обращаясь к дородной даме из соседнего подъезда и дергая ее за рюш крепдешинового платья, - "Ты пойми, я два дня как трезвый. Пить не могу. Вот как узнал... Так и пить - как отрезало. Она ведь меня увидит, бывало, в выпившем образе - ругает. Говорит, руки золотые, а голова дурная". Слесарь посмотрел на свои руки. "Человека во мне видела. Кто ж теперь...", - он шмыгнул носом и, застеснявшись такого "не мужчинского" проявления чувств, отвернулся, поддернув штаны. Дама из соседнего подъезда вздохнула и обмахнула себя платком. С Фимой прощались молча. Клали ей в ноги цветы, задерживались ненадолго и отходили. В потемневшем небе глухо и редко грохотал гром.
Стали садиться в автобус. Мама не поехала. Они с Гулей остались убирать в комнате и накрывать стол. Помочь им вызвались Ленины одноклассники. На кладбище поехали Лена, Лина Павловна, Виктор Павлович, Петр Терентьевич, Николай, Сергей Михайлович и муж Гули. Лена, севшая в автобусе напротив Николая, кивнула ему. Он слегка наклонил голову. Осунувшееся лицо, припухшие веки, на щеке возле шеи приклеен маленький кусочек бумаги. "Видно, порезался, когда брился", - отметила Лена. Но как-то автоматически отметила. Словно не на Николая смотрела, а на человека чуть знакомого, почти постороннего.
Он видел Лену в доме, но подходить не стал. Вчера, когда они с Лидой вернулись домой и нашли Лину Павловну сидящей на полу у Фиминой кровати, Николай, и правда, растерялся. Никогда до этих пор не сталкивавшийся со смертью близких людей, он никак не мог сообразить, что сейчас нужно делать. Сообщить в милицию? Вызвать "скорую"? Пожалуй, последнее бы не помешало, потому что за Лину Павловну ему было страшно. Она не отпускала Фиминой руки и, если Николай пробовал увести тетю в другую комнату, кричала. Он вызвал "скорую", решив с милицией пока не спешить. Врач констатировал смерть Фимы, а Лине Павловне сделал укол. Через некоторое время Николай смог увести ее в спальню. Лида держалась в стороне. И подошла к Николаю только тогда, когда он уложил Лину Павловну в постель. "Ужасно боюсь покойников... Я тебе сочувствую, конечно. Но она уже старая была. Наверно, лет восемьдесят. Отжила свое". Коля резко обернулся: "Не смей так говорить о Фиме". "А что я такого сказала? Что ты мне рот закрываешь? Все когда-нибудь умирают. Ты о чем угодно думаешь, только не обо мне. Будто не видел, что меня здесь еле терпели и Лина Павловна и эта ваша Фима". Николай побледнел, чуть прищурил потемневшие глаза. Лиде показалось, что еще секунда и он ее ударит. Она даже попятилась к двери, бормоча, что ни минуты в этом доме не останется. В комнате Лида быстро покидала свои вещи в чемодан и, пока Коля разговаривал по телефону с отцом, выскользнула из квартиры...
Дождь начался, когда автобус выехал со двора на улицу. Полотно асфальта разрисовал крупный мокрый "горох", потом "горошины" расползлись в большие пятна и вскоре уже поток воды устремился по тротуарам и дороге. Стекла автобуса заливало дождем. Решетки водостоков не справлялись с хлынувшей на улицы водой. Ехали медленно, объезжая остановившиеся автомобили. Надежда была на то, что такая гроза долго не продлится. Взять с собой зонт догадался только Петр Терентьевич. К тому времени, когда они приехали на Смоленское кладбище, дождь почти перестал. Немного посвежело, но от влажности одежда, казалось, липла к телу. Черный платок, сунутый Лене мамой в последний момент, все время сползал с головы. И Лена перевязала его узлом назад. Могила была вырыта недалеко от дорожки, рядом с которой стояла широкая лавка. На нее опустили гроб. Крышку решили полностью не снимать. Прекратившийся было дождь пошел опять. Петр Терентьевич держал над Фимой зонт, пока остальные подходили проститься. Лина Павловна не плакала. Лена, державшая ее под руку, тоже. Слезы скопились у нее где-то внутри и оттого было больно. Но плакать не могла. Домой вернулись промокшие, в перепачканной кладбищенской землей обуви.
В комнатах открыли окна. Запах дождя и мокрого асфальта заполнил дом. В столовой Женя и Володя помогли собрать и поставить большой стол. Мама, Гуля и Танюшка накрыли его. Лена пошла помыть руки. Включила воду и опустилась на край ванны. Казалось, словно ее вывернули наизнанку и хорошо вытряхнули, не оставив и крошки так нужных сейчас сил. Вымыла руки, умылась. Сняла платок. Дверь в квартиру не закрывали. Кое-кто из соседей зашел на поминки. Долго не засиживались. Понимали, что долгое застолье Лине Павловне не выдержать. Надо было дать отдохнуть и Гуле с мамой. Они почти всю ночь провели на ногах. Едва ли несколько часов поспали. Хорошо, что Гуля увидела "скорую" у подъезда. Позвонила Катерине, Лениной маме. Тут уж и Петр Терентьевич подключился. А то "эти женщины кудахчут, кудахчут. Дело надо делать". Он отправил жену к Лине Павловне. Гуля помыла и одела Фиму, найдя в шкафу заранее собранный узелок с одеждой. Утром сбегала в церковь. А Катерина занималась поминальным столом, то и дело вытирая катившиеся слезы.
Лена мыла посуду, которую Танюшка убрала со стола. Наконец, все посторонние ушли. Она присела за кухонный стол, закрыла лицо ладонями. Кто-то зашел на кухню. Думая, что это Таня и не открывая глаз, Лена спросила: "Что, все уже ушли?" Голос Сергея Михайловича ответил: "Да, все ушли. Остались только свои". Лена от неожиданности вздрогнула, убрала руки от лица и посмотрела на мужа. Сергей Михайлович подошел к столу и опустился на стул напротив Лены. Вид у него был усталый. "Лена, я думаю тебе нужно остаться здесь. Конечно, Лина Павловна будет не одна. Виктор останется на столько, на сколько сможет. По крайней мере, до конца августа. Но твоя помощь им будет очень кстати. Мужики, сама понимаешь... А там посмотрим. Нам есть о чем подумать. Согласна?" Это "согласна?" могло относиться и к тому, чтобы временно Лене пожить на старой квартире, и к тому, что им с Сергеем Михайловичем было о чем подумать и что решить. Лена осталась. И не напрасно. После похорон Лина Павловна чаще всего сидела в Фиминой комнате. Смотрела в окно, иногда что-то тихо говорила. Потом вообще замолчала. Не отзывалась, когда ее окликали, и однажды просто не встала с постели. В тот день Лену разбудил звонок в дверь. Она накинула на ночнушку халатик и открыла. На лестничной площадке стоял Николай. "Лена с тетей что-то не так." Лена влетела к Лине Павловне. Слава богу, та была жива. Но будто не видела Лену, не слышала, что ее зовут. Виктор Павлович звонил в "скорую". Приехавший по вызову молодой врач сделал Лине Павловне кардиограмму, измерил давление. "Все в норме, с поправкой на возраст, конечно. Не инсульт. Вероятно, нарушения со стороны нервной системы. Советую обратиться к невропатологу". Лена пошла домой, переоделась и вернулась посидеть с Линой Павловной. Виктор Павлович звонил по знакомым, но, похоже, хорошего специалиста для сестры никто порекомендовать ему не смог. Лена вспомнила, что сын приятельницы Зои Ивановны был не то невропатологом, не то психиатром. Она набрала номер телефона свекрови.
- Вас слушают.
- Зоя Ивановна, это Лена. Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, лучше многих. Если утром жива - это как-то успокаивает. Как вы, Леночка?
- Спасибо. Нормально. Только вот с Линой Павловной плохо. Нужен врач. Хороший невропатолог. Чтобы смог осмотреть ее дома. Нет ли у вас такого знакомого?
- Знакомого нет. А вот у небезызвестной Риммы Исааковны имеется сын Михаил Давидович. Так вот он - дипломированный врач, гордость мамы и, по ее словам, всей медицинской общественности Ленинграда. Я могу и ошибаться, но Миша, кажется, невропатолог.
Она продиктовала Лене номер телефона Риммы Исааковны. Если бы у Михаила Давидовича, будущего министра здравоохранения страны (о чем мечтала любящая мама) был такой секретарь как эта самая любящая мама, то услышать его могли бы немногие. А уж увидеть... Римма Исааковна, снявшая трубку, сообщила Лене, что Михаил Давидович завтракает. Пищеварение Михаила Давидовича - дело серьезное. От этого зависит состояние здоровья самого Михаила Давидовича, и, как следствие, состояние здоровья его пациентов. А кто, собственно, интересуется в столь ранний час ее сыном? Ах, невестка Зои Ивановны? Милочка, вам нужен невропатолог? Вы не перепутали? Именно этот специалист? Лена уверила Римму Исааковну, что именно этот специалист сейчас нужен, но не ей, а очень близкой знакомой. И критическая ситуация, в которой та находится, не терпит промедления. Наконец, Лена была допущена к драгоценному уху Михаила Давидовича. К ее радости, тот оказался вполне вменяемым человеком. Выслушав ее, сказал, что до работы сможет заехать к Валковым. Обещал быть минут через сорок.
Ровно через сорок минут Виктор Павлович открывал дверь сыну Риммы Исааковны. Близорукий, рано полысевший Михаил Давидович прошел к Лине Павловне. Поздоровался с ней, попросил рассказать о том, что ее беспокоит. Лина Павловна ничего не ответила. После осмотра врач вышел в столовую и высказал "свое видение данной ситуации": это, похоже, психогенный паралич. Нужна дополнительная консультация психиатра. Скорее всего, будет назначено медикаментозное лечение. Со своей стороны Михаил Давидович назначил бы массаж. Виктор Павлович, Лена и Николай переглянулись. Психиатр? Заметив их замешательство, Михаил Давидович пояснил, что консультация психиатра не означает помещения Лины Павловны в больницу. Помощь специалиста в данном случае нужна хотя бы потому, что выписать антидепрессант он, Михаил Давидович, как невропатолог не может. А хорошего специалиста посоветует. Но туда надо ехать. Михаил Давидович черкнул на листке номер телефона, откланялся и ушел.
В конце концов, Лина Павловна получила необходимое лекарство и массажистку. А они все - Лена, Николай и Виктор Павлович - надежду, что она пойдет на поправку. Лето заканчивалось. Лена уже узнала расписание своих занятий в пединституте. Вторая смена ее устраивала. Успеет с утра убраться на своем участке. Виктору Павловичу пора было уезжать в Москву. Но прежде нужно было как-то устроить дела сестры. Поэтому вечером накануне отъезда он звонил в соседскую дверь.
У Лены сидела Танюшка. Подруги, редко видевшие друг друга раньше из-за Лениного замужества, встречались теперь почти каждый день. Чаще всего Танюшка приходила к Лене домой. Ей хотелось расшевелить подругу, вытащить ее из дому на прогулку. Но та стала законченной домоседкой. Читала или смотрела телевизор. Из дому разве что в магазин выходила да на работу. И, конечно, к Лине Павловне. Таня полагала, что Лена "безумно страдает" по Коле. И сейчас как раз старалась втолковать подруге, что он - "гад последний и предатель". Лена соглашалась. Но как-то вяло, без энтузиазма. Да, наверно, гад. Может, и предатель. Сама ни в том, ни в другом особо уверена не была. Видела, как он переживает смерть Фимы, как заботится о Лине Павловне. А ей, Лене, он, по сути, ничего и не обещал. Так что насчет предателя - это вовсе перебор. Но спорить с Танюшкой не хотела. Все равно, что масло в огонь лить. Лене кроме всего было над чем подумать. Сергей Михайлович о себе не напоминал. Видимо, давал ей время прийти в себя после похорон и не спеша решить, как жить дальше. Сам он был почти уверен в том, что их совместная жизнь окончена. Зоя Ивановна тоже предчувствовала близкий крах своих надежд, но разговора с сыном не начинала.
Звонок в дверь остановил дальнейшее развитие Танюшкиной теории о запрограммированном предательстве всех мужиков. Ну, за редким исключением. Имелся в виду конкретный индивидуум по имени Женька. И то - под постоянным контролем с Танюшкиной стороны. Увидев Виктора Павловича, подруга засобиралась домой, приказав Лене "страшным" шепотом не поддаваться на провокации. Виктор Павлович улыбнулся. Танюшкин шепот был слышен не только в коридоре. Лена закрыла за подругой дверь, поставила на кухне чайник и вернулась в комнату. Приход Виктора Павловича несколько удивил ее. Она сама собиралась зайти проведать Лину Павловну. Там бы и поговорили.
- Виктор Павлович, чай будете? У меня брусничное варенье есть.
- Спасибо, Лена. Чашку чая выпью. Но потом. Я, собственно, поговорить с вами хотел перед отъездом. Посоветоваться.
- Посоветоваться? О чем?
- Да вот о сестре. Остаться я дольше не могу. Работа не позволяет. Взять ее с собой в Москву - тем более. Нет, я не боюсь, что она будет мне мешать. Наоборот, моя жизнь не слишком предсказуема. Могу улететь куда-то на конференцию, уехать читать лекции. На кого ее оставить? Сиделку нанял бы, но чужой человек для Лины - лишнее беспокойство. Москва, по крайней мере сейчас, исключена. Я думал, не скрою, и над тем вариантом, чтобы на время поместить ее в клинику. Да-да, к стыду своему и этот вариант обдумывал. Не смотрите на меня так, Лена. Самому противно. Сразу отмел. Коля. Конечно, накормит. Он неплохо готовит. Да и постирать не проблема, машина стиральная есть. Но есть некоторые вопросы так сказать физиологии...
- Виктор Павлович, не продолжайте. Я Лину Павловну ни в какую клинику сдать не позволю. И если она вашему сыну в тягость будет, то к себе заберу. Сама буду и кормить, и мыть, и стирать ей. И массаж буду делать. Ничего сложного в этом нет.
- Да не кипятитесь вы, успокойтесь. Никуда отдавать мы ее не собираемся. Я хотел только посоветоваться. Может, есть у вас на примете женщина какая-нибудь, чтобы с сестрой могла посидеть пока Николай на работе? Может, Гуля согласится?
- Никого искать не надо. Я сама вам предложить хотела посмотреть за Линой Павловной. Как-нибудь все устроим. Езжайте спокойно.
- Лена, спасибо. Другого ответа трудно было от вас ожидать. Давайте чай пить. С брусничным вареньем.
Позже, отпивая маленькими глотками крепкий чай, Виктор Павлович сказал Лене: "Мне, кстати, Фима однажды почти вот как вы сегодня выговор устроила. Я тогда только что развелся. Женился, надо сказать, по глупости. Красивая девица была, видная. Ничего не скажешь. В общем, не устоял", - Виктор Павлович хмыкнул и чуть смущенно посмотрел на Лену.- "После свадьбы мало что изменилось. А как родила Кольку, так вообще как с цепи сорвалась. То к подруге с ночевкой поедет, то по ресторанам. А потом и вовсе пропала. Записку написала. Мол, прости, ошиблась, теперь ошибку исправляю. И сына оставила. Коле год был. Куда я с ним? Хотел временно его в интернат устроить. Вот тут мне Фима и высказала... Забрали они его в Ленинград и до школы он тут жил. А потом уже со мной в Москве". Виктор Павлович зачерпнул чайной ложкой варенье из вазочки. "Славное варенье. Сами варили?" "Нет. Мама дала. Еще черничное есть. Хотите?" "Спасибо. Сладкого много есть вредно, фигуру испорчу", - Виктор Павлович улыбнулся. - "Хотя у нас в роду полных не было. Наоборот, все поджарые". Он погонял ложкой чаинки на дне чашки. Взглянул на Лену. "Еще раз спасибо. Постараюсь приезжать чаще. А насчет денег не беспокойтесь. Я оставил на первое время и еще пришлю. Покупайте Лине все, что нужно, не экономьте". Виктор Павлович ушел. А Лена, убрав посуду, включила телевизор и улеглась на диван.
Впрочем, она могла бы его и не включать. Все равно лежала и смотрела в потолок. Мысли крутились вокруг недавних событий, разговора с Виктором Павловичем, Коли. Да, и Коли. Нечего этого стыдиться. Танюшка, конечно, хочет как лучше. А что лучше? Вернуться к Сергею Михайловичу? Лена представила, как она входит в дом мужа, как опять ночами сидит на кухне... Не возвращаться? Пока все само собой не утрясется? Так ведь до старости можно ждать, что кто-то что-то сделает и ей, Лене, станет хорошо. Ох, не тот случай. "Думай сама. Сама и решай. А уж как решишь - делай". Фима, наверно, именно так ей и сказала бы. А если... Лена резко села. Грех, конечно, так думать. Но, если бы Фима была сейчас жива, Лена не была бы сейчас в своей квартире и о том, вернуться к мужу или нет, речи бы не шло. Нет! Нельзя, нельзя так думать! Фима, Фимочка, прости меня! Прости! Как же мне тебя не хватает...
Что-то стукнуло по подоконнику. Сосулька, наверно, упала. Днем солнце и уже пахнет весной. Запах легкий, чуть слышный, но уже различимый. А к вечеру подмораживает. Так и соревнуются зима с весной, кто кого. Март в этом году холодный. И зима, как никогда длинная. Лене казалось, что наступила она с уходом Фимы... Что-то Коля не идет. Уже два часа. Не то, чтобы Лена куда-то спешила. Сегодня суббота. У нее одна пара в четыре, успеет еще в институт. Просто привыкла, что в два часа он приходит. Если Лина Павловна не спит, то помогает Лене посадить ее в кровати и покормить. Потом обедает сам. И к тете идет. А когда та вечером уснет - его работа начинается, стирка и уборка. Как-то так само получилось, что Лена стала готовить еду и за продуктами ходить. В магазине, когда возле него убирала, знакомство свела с грузчиками и продавцами. Всегда ей оставят и мясо хорошее, и фрукты. Денег хватало. Виктор Павлович присылал каждый месяц, как и обещал. Да и Коля зарабатывал неплохо. Лена продукты купит, а чек - в ящик комода, к деньгам. Коля даже обиделся. Говорит, думаешь, не доверяют тебе? Она: "Не думаю. Только мне так спокойнее".
Иногда по воскресеньям, когда Лене не надо идти на занятия, она пекла что-нибудь вкусное и, как было заведено при Фиме, на кухне устраивалось чаепитие. Разве без разговоров за чаем можно обойтись? Были те разговоры совсем не такими, как за столом у Зои Ивановны. Там было принято выслушивать доклады сына и невестки на тему "Как я провел день". А здесь можно было говорить свободно, не боясь, что тебя не поймут, зачислят в неумехи или неудачники. Правда, Лена сначала чувствовала себя наедине с Колей скованно. Но общество свое он ей не навязывал. Поможет, если помощь его нужна, спросит, как Лина Павловна себя днем чувствовала. Вот и все, пожалуй. И не сразу, а постепенно, по чуть-чуть, но становилась Лена спокойнее. Как-то даже поймала себя на том, что улыбается Николаю. Он так смешно рассказывал о своих студентах, так уморительно изображал их! А Коля будто никогда раньше и не видел эту зеленоглазую, улыбчивую красавицу. Будто соседская девочка Аленка и она - два разных человека. Та - маленькая, по-девичьи милая и не больше того. А эта... Такая сдержанная, спокойная, но внутри будто огонь горит. Это чувствуешь. Не смотрит на тебя, а если посмотрит... Николай одергивал себя. Во-первых, отцу обещал, что Лену ничем не обидит. Во-вторых, она замужем. И как бы ни складывалась ее семейная жизнь, последнее дело - в нее вмешиваться. То ли он слепец был по глупости, то ли глуп до слепоты, что такую редкость у себя под боком не разглядел. Отец яснее выразился. Одним словом "дурак". Но думать о Лене не переставал. Шел по проспекту, жмурился от солнца. Весна. Специально шел домой пешком. Чтобы голову проветрить. А то мысли всякие, вроде: "Вот сейчас приду домой, а там Лена. Я ее в охапку и..." Стоп. Никаких охапок, и тем более "и...".
Лена второй раз подогрела суп. Выбрала из него половником немного картошки и морковки, размяла в тарелке вилкой. Потом бульон добавит и будет Лину Павловну кормить. Подождет еще с полчасика. Может, Николай вот-вот придет. Она заглянула к Лине Павловне. Вроде бы спит. Лена подошла к окну, потрогала батарею. Горячая. Осенью встретила слесаря из домоуправления. Тот с Фиминых похорон пить бросил. С женой сошелся. Остановилась поговорить с ним об оградке на кладбище, пожаловалась, что топят плохо. В тот же день с сантехником пришли. Какой-то вентиль, говорит, открутить надо в подвале, чистить стояк что ли. Она плохо поняла, в чем там дело. Главное - батарея греет. А то Лине Павловне холодно. И Лене. Жить ей холодно. Люди кругом, а рядом никого. Вчера звонил Сергей Михайлович. Лена поняла, что этот звонок - результат беседы с ним Зои Ивановны. Нет, муж звонил Лене регулярно, раз в неделю. Спрашивал, не нужна ли помощь или деньги. Но никогда не спрашивал, когда Лена думает вернуться. А тут спросил. Мялся, запинался, но выговорил: "Ты подумала уже о том, что я тебе говорил? Думаешь вернуться?" Лена сказала, что возвращаться не будет. И что так будет лучше, честнее. Сергей Михайлович долго молчал. Лена подумала было, что на линии нет связи. Но услышала далекое, чуть слышное: "Ну что она, сын?" И ответ Сергея Михайловича, одновременно для Лены и Зои Ивановны: "Значит, так. Позвони, когда решишь все оформить". Это разговор был неприятен Лене, но необходим. Мысли, не дающие ей покоя и отпустившие ее только на время Фиминых похорон, теперь вовсе ушли. А что дальше?
"Вот стою я перед вами - простая русская баба..." Так, кажется, в одном старом фильме актриса говорила. Ну, не бил Лену муж и время сейчас вообще другое. Но чем она от той женщины особо отличается? Лена не заметила, как стала говорить вслух: "Хочется же быть любимой. Счастливой. Вот как Танюшка. Она вон с Женькой целуется", - Лена всхлипнула. - "А этот паразит на меня даже не смотрит. Отворачивается, как только глазами встретится. Лидочка так хороша ему была. Куда мне до нее. Господи, что мне делать? Люблю я его".
"А и люби. Девушкам это полезно", - раздался позади Лены тихий голос. Она и плакать забыла. Медленно повернулась и встретила взгляд синих-синих глаз Лины Павловны. "Что удивляешься? Говорю. Мало и тихо пока. Но дождетесь. Еще пожалеете. Думала книжку дослушать", - Лина Павловна чуть заметно улыбнулась. - "Давненько ничего такого душещипательного сама не читала. Так видно не судьба симулянткой побыть. Устроили у меня тут исповедальню. Одна ревет "люблю я его". Другой, боюсь, руки на себя наложит. Или умом тронется. Тоже поражен любовным недугом. К этой, гордой и неприступной. А я тут при чем? Поболеть спокойно не дадут".
Если Лина Павловна речь обрела, то Лена, кажется, ее потеряла. Вместе со способностью двигаться и соображать. К действительности ее вернул звук захлопывающейся двери. Бочком, по стеночке она выскользнула из спальни и уже бегом, с радостным визгом проскочив столовую, вылетела в коридор, где попала прямо в руки к Николаю. И он ее не выпустил. Лена что-то верещала, упоминала, кажется, Лину Павловну, но даже имя тети не заставило его разжать руки. Да что там, вообще ничто бы не заставило. А когда Лена замолчала, когда ее ладони мягко легли ему на плечи Коли, когда он посмотрел ей в глаза, когда он наклонился к ней и...
Никогда не давайте глупых зароков. Не вы этот мир придумали, не вам решать, когда и чему суждено случиться.