Аннотация: Тем, кто будет завтра защищать Россию, остаётся надеяться, что их не забудут. Но сегодня, пока не похоронены все солдаты, продолжается вчерашняя война.
"Память - ничем не заменимый хлеб насущный,
без коего дети вырастут слабыми, неспособными
мужественно встретить будущее..."
ХАКАС
рассказ - легенда
часть 1: Потомок великого рода.
Помните легендарный случай, когда спецназёр из Холулая при сдаче экзамена добрался до Москвы и вернулся назад в свою часть? Кто с дальнего Востока, не даст соврать, а вот сами спецназовцы отчего-то лишь глубокомысленно усмехаются " в усы" и ничего не говорят. Так вот, в бухте Джигит, что на острове Русский, располагается спецназ Краснознамённого Тихоокеанского флота - подразделение боевой разведки КТОФ - созданный более полувека назад для ведения диверсионной деятельности в тылу противника. Его цель - оглушить и ослепить врага, уничтожив его береговые приборы слежения за флотом. Если потребуется, заминировать и взорвать вражеские корабли и подлодки. Воинская часть Холулайцев, так их называют в народе, на протяжении всей своей истории считается элитной. Относится к составу сил постоянной готовности. Ее командир назначался Главкомом ВМФ СССР. Так вот, раньше проникнуть через все кордоны и заслоны дальше Красноярска никому из Холулайцев не удавалось. И потому в Московской комендатуре, когда к ним зашёл оборванный и голодный парень явно призывного возраста, ни о чём таком и не слышали. Но, на всякий случай, посадили парня в камеру. Парень проспал 18 часов к ряду. Проснувшись, съел сразу всю предложенную ему пищу, из скудного рациона " губы". Поняв, что здесь о нём ничего не знают, ушёл из под стражи, из военной гарнизонной комендатуры назад, к себе на остров Русский. Вконец измотанный, голодный и оборванный, вышел под Хабаровском на одну воинскую часть и "сдался" командованию.
- Всё, нет сил. Сообщите моему командиру, что я выполнил задание.
Так вот этот то парень и был нашим Хакасом!
После четырёх лет срочной службы, уволенный в запас Хакас, вернулся в свой Абакан и поступил учиться в медицинское училище. Получив диплом, работал фельдшером на скорой помощи. Через год, устроился на службу к нам, в Хакасский СОБР. Имя у Хакаса было труднопроизносимое - Бурук Торгул и потому мы звали его просто - Хакас. Бурук Торгул не был похож на представителей своего народа. Рост сто восемьдесят пять, светло рыжий и голубоглазый и только монголоидные скулы выдавали в нём потомка найманов. Про свою службу в спецназе ВМФ Хакас ничего почти не рассказывал. Во время приёма на службу в СОБР, при сдаче зачётов по физической подготовке, проводится спарринг бойцов СОБРа с кандидатами. Можно сказать, кандидатов просто избивают, проверяя их выносливость. Хакас разделся. На левом плече у него была наколка в виде черепахи!?
- Я не умею драться. - сказал Хакас.
- Ты, диверсант грёбаный и не умеешь? - едко заметили Хакасу.
- Нас не учили драться. Нас учили убива-а-ть! - был ответ
После чего Хакас вошёл в транс, глаза его из голубых стали тигрино жёлтыми, а сам он весь излучал волны животной агрессии. Он гипнотически смотрел на своих противников по спаррингу, как удав на кроликов.
- Эй, Хакас, очнись! Что с тобой?
Хакас вышел из транса и в мгновение ока уложил двух наших краповиков на двухнедельный больничный. Парень был принят на службу в СОБР и занял должность фельдшера отряда.
Больше всего на свете Хакас любил холодное оружие, бывшее, казалось, частью его организма, любил петь своим приятным грудным голосом на древнем кереитском языке и, любил - женщин. Всех! А женщины любили его! Про себя Хакас говорил, что он из детдома, но считает себя потомком какого-то древнейшего исчезнувшего азиатского народа, жившего в горно-таёжном районе реки Чулут.
- Я из рода империи Кереитов - говорил Хакас.
- Хакас, о чём ты всё время поёшь? Как чукча, что вижу о том и пою? - прикалывались первое время над ним сослуживцы.
- Я пою песню воина - отвечал Хакас - Пою о том, что величайшим наслаждением и удовольствием для воина является подавить и победить врага, вырвать его сердце и заставить женщин побеждённого врага обливаться слезами. Чтобы превратить животы их в ночное платье для сна и подстилку, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать.
Так говорил Хакас. Ещё у него был свой родовой деревянный дом, доставшийся от двоюродного брата его деда по линии матери, в глухом углу Урянхайского края, на солнечной приверхе Бий-Хема. Ещё одним чудачеством Хакаса было то, как он на праздники разделывал барана или жеребёнка, на шашлыки. Первый раз, даже видавшие виды бойцы СОБРа, были поражены. Хакас вонзал свой нож в грудную клетку закланного животного. В разверстную грудную клетку барана вводил руку, нащупывал сердце жертвы и сдавливал его до тех пор, покуда животное не умирало. После этого на земле оставался лежать баран с вырванным сердцем.
- Ну ты, Хакас и мясник!
- Я фельдшер!
Все новогодние праздники 95года, Хакасский СОБР провёл в городе Грозном. И только после старого нового года, на крещенье, отряд передислоцировали на отдых в спокойную станицу Наурская.
Тёплое февральское солнце приятно грело. Хакас, Грек и Леший возвращались с помывки в расположение СОБРа. Мылись в душевой, что в станичной котельной, которую держали местные казаки и любезно приглашали к себе своих защитников. Разомлевшие от горячей воды и не по зимнему теплого солнца, парни неторопливо шли по пыльной улице. Откровенно наслаждаясь, в общем-то, мирной тишиной и чистотой тела.
Любитель холодного оружия и женщин, Хакас, предложил зайти в кафешку, где торговала приглянувшаяся ему молоденькая и симпатичная, чеченка. Хакас уже познакомился с ней и, при случае, не упускал возможности, купив шоколадку или коробку конфет, подарить сладкий подарок своей сладкой сердечной зазнобе.
На этот раз в кафешке было несколько агрессивно настроенных молодых
" аборигенов". Пассия Хакаса прятала глаза и старалась не смотреть на него. Но что такое, влюбленное сердце? Хакас заметил опухшие от слёз глаза своей девушки и замазанный косметикой синяк.
- Что это?
- Уходи быстро и не встречайся со мной! Не надо! Это мои братья.
Тут к СОБРовцам подошла борзеющая молодежь, из местных и, предложила выйти на улицу. Поговорить.
Хакас, Грек и Леший вышли, окруженные численно превосходящим "противником". Адреналин приятно возбуждал.
- Слушай, чурка, ещё раз увидим, будешь говно своё жрать! - сказали Хакасу. Сценарий перепалки развивался самым банальным, естественным образом.
- Что, если у тебя автомат, так ты и смелый? Да? - бросил в лицо Хакасу один из парней.
- А что, слабо, ссышь один на один!? На ножах!? - предложили Хакасу.
- О! Благодарю Вас, боги моих предков за милость ко мне, - прошептал Хакас, и воронёная сталь клинка мягко улеглась в привычную ладонь.
У местных парней хищно блеснули на солнце лезвия страшных, с зазубринами, тесаков.
- Чичас, как барана тибя разделаем! - послышались угрозы.
- Да я баранов больше за свою жизнь разделал, чем ты съел, сопля зеленая, - весело скалясь, отвечал Хакас.
Грек заметил, что глаза у Хакаса стали тигрино жёлтыми...В миг один, Хакас взмахнул ножом. Точнее сказать, что ни кто и не заметил взмаха. Сухожилия на плечах и предплечьях двух парней были перерезаны. Грудь и животы рассечены. Самому здоровому и злобно брызгающему слюной парню, Хакас вонзил свой нож над левой ключицей, разверст грудную клетку и погрузил свободную руку в разъятую грудь. Рука нащупала трепещуюся сердечную мышцу и надавила на неё. Хакас держал сердце врага, пока оно не перестало рваться из пальцев. Противник, какое то мгновение остался стоять с вырванным сердцем и глазами, полными ужаса и непонимания. Парни, как кролики, заворожено смотрели на Хакаса и на своего сородича - оцепенели. Когда все очнулись, бойцов СОБРа уже и след простыл. Остался только на земле, лежать труп с вырванным сердцем. Да еще четверо пострадавших, корчились в пыли и тихо скулили от боли и бессильной злобы.
Уже через час, Хакасский СОБР находился в станице Ищерская. Как будто его и никогда не было в Наурской. А Хакас, Грек и Леший рано утром вылетели из аэропорта Минеральных Вод через Москву на Абакан. Для них эта командировка закончилась. А война!?
Хакас же по приезду домой, отказался от прохождения медицинской экспертизы по психу и уволился из СОБРа. Говорят, уехал к себе на Бий-Хем, забился в глуши Урянхайского края. Работает ветеринаром в близлежащем скотоводческом хозяйстве да врачует помаленьку местное население в глухих населённых пунктах, где о врачах сроду и не слыхивали.
Больше в Хакасии никто Буйрук Торгула не видел. А вот летом 95 года, в одной воюющей республике Северного Кавказа начали находить боевиков, лежащих на земле с вырванным сердцем и разверстой грудной клеткой...
А ещё рассказывали, что какой-то из мощных чеченских полевых командиров назвал Хакаса личным врагом и обещал кучу денег за его голову...
Звучит, как сказка, но ведь нет дыма без огня.. Рассказывали, что есть холулаевцы, которые когда попадают в Чечню, просто днем спят, а ночью уходят в лес или в горы и возвращаются с "трофеями". Иногда не возвращаются...
Часть 2: Оборотень.
Звучит, как сказка, но ведь нет дыма без огня...
После окончания первой войны на Кавказе в чеченском плену оказалось много российских солдат.
В лето 1997 года селение Борзой, что расположено в Аргунском ущелье, напоминало встревоженный муравейник. В плену, много там наших сидит. Со всеми пленными, и гражданскими и военными, чеченцы обращались хуже, чем с животными. Работали пленные на строительстве санатория отдыха муджахедов и автомобильной дороги до Шатоя, по шестнадцать часов в день. Пропитание пленных скудное. Каждый день их бьют. Жестокость обращения зависит от стадии наркотического опьянения их охраны. Тех, кто пытается протестовать, жестоко пытают и перед тем, как отрезать голову, отрезают другие части тела. Кормили горячей водой с лепёшкой. Тех, кто слабел - убивали. Окружение местного эмира говорило пленным так: " Согласно нашей вере, мы - воины - и можем делать с вами, своими пленниками все, что захотим. Можем убить, превратить в рабов и продать". Трупы часто просто выбрасывали в реку Аргун или заливали, ещё живых, в бетон на стройке. Земля, местами, напоминала чёрное месиво, от пропитавшей её крови. Зимой некоторых заставляли, для своего удовольствия, купаться в реке. А после купания во всем мокром часа два держали на морозе. Многие не выдерживали и умирали. Пытались откачивать - бесполезно. Часто охранники использовали пленных как грушу для тайского бокса. Так, что "крыша" съезжала у многих, напрочь. Еще одно "изобретение" боевиков - смерть через закапывание в землю, с головой. Да еще и ногами утопчут сверху. А секунд через тридцать откапают, чтобы задохнуться не успели. Было и еще "изобретение" - брали пакет полиэтиленовый, поджигали его, и на спину пленному, расплавленным капали. Горящий полиэтилен прилипал к спине... Вот смеху то было!
Слава Богу, не все пали духом, не все смирились. Были и непокорные, стойкие волей и духом. Перед рабами, стоящими на коленях, на утреннем разводе на работы, выступал один из местных эмиров - полевых командиров. Они так любят себя называть.
- Империя побеждена. Великий народ победил в великой войне, длившейся два года. Полная и безоговорочная капитуляция со стороны России, подписана председателем совета безопасности - Лебедем. Плевать вашим правителям и командирам на вас. Скоро нам, Нохчям, русские будут вручать свои награды, и называть нашими именами улицы, в ваших городах! Ваше правительство забыло, что если неверные враги подступят к родным очагам наших предков - война становится - Народной! - так говорил полевой командир.
Сильный духом своим, один капитан, из пленных, во время пламенной речи эмира, поднялся с колен. Его немедленно схватили и приволокли к эмиру.
- Кто ты такой? - был задан ему вопрос.
- Я капитан Чубукин, бивший нохчей и в Грозном, и под Ножай-Юртом и под Бамутом.
- Ты знаешь, что тебе будет за ослушание?
- Если бы я был просто зарезан и закатан в бетон, могли бы подумать, что я скрылся и изменил своему Отечеству. Теперь же все будут знать, каким образом я умер, - таким был ответ мужественного капитана.
Позади капитана стоял заплечных дел мастер, прозванным у пленных - Дровосек. Дровосек обожал использовать по назначению свою дедовскую саблю и драть у пленных солдат кожу с лица. Бородатый мужик лет пятидесяти. Лицо обезображено огромными, выпирающими надбровными дугами, придающими ему нереальную свирепость. Рост около ста семидесяти пяти сантиметров, столько же в плечах. На голове - папаха, перехваченная поперек зеленой лентой. Значит, совершил хадж. В руках обнажённая дедовская сабля. За отказ капитана опуститься на колени перед эмиром, Дровосек взмахнул саблей и, рубанул ему по ногам. Боль, огромной волной слабости, сразу же навалилась на капитана, приводя его в состояние обморока. Капитан закричал, истекая парящей чернеющей кровью, и мысли его вовсе были не о том, что бы "не опуститься до унижения". Наставал момент истины и там, за чертой, где гордыне места нет, каким бы великим воином не был бы капитан, он остался просто человеком, с многочисленными слабостями, свойственными существу из плоти и крови и боли. Капитал ещё кричал, а Дровосек, заглушая нечеловеческий вопль и всхлипы боли, разорвал капитану рот. До ушей.
Нохчи, потрясённые ужасным зрелищем, молились: " О Аллах! Милосердный и всемогущий! Если этот великий воин когда-либо вновь возродится, то удостой этим наш народ". Но вслух никто не осмелился ничего сказать. Все онемели и окаменели вокруг на мгновенье. Вот крики ужаса и боли разорвали тишину. Воздух со свистом пронзили выстрелы охранников. Один юный солдат, с оторванной взрывом кистью правой руки, что-то шепча, помахал перед своим лицом и грудью обрубком и, полоснув Дровосека, горячим взглядом, рванулся к палачу, стараясь добраться зубами до горла его. Выстрелы оборвали стремительный порыв солдата. Дровосек хладнокровно взмахнул саблей и одним взблеском отсоединил голову отважного безумца, от тела...
Жестокость, проверенный способ деморализации жертв страхом. Любое решение или поступок на войне - результат выбора между необходимостью победить или возможностью уцелеть. А в плену? Назвать бы поимённо тех солдат, встретивших свой смертный час таким образом. Да кто их имена знает?...Такое пренебрежение правительства и командования к Солдатам, стоявшим на смерть в трагические дни, Солдатам, которые бились до последнего человека, способного держать в руках оружие и брошенных на съедение голодным стаям бандитов - по крайней мере, изумляет. А ведь все они, незаслуженно забытые, равны перед историей нашей Отчизны.
В то же лето 1997 года в селение Борзой, что расположено в Аргунском ущелье, пришёл из Афганистана через Панкиси, отряд, под предводительством Олузбека. Среди разноплеменного состава отряда муджахедов, ещё была группа из шести человек под командованием Бурук Торгула, имевшего в кармане паспорт гражданина поднебесной, - Шамана. Так называли командира группы "косоглазых" китайцев, или киргизов, Аллах их разберет, этих язычников. Но да чего не допустишь ради священной борьбы с неверными оккупантами - кафирами и предателями - мунафиками. Даже принимали в свои ряды борцов за свободу, для усиления, отборных хлопцив "самостийной" УНА-УНСО. Бравые хлопци отрабатывали денежки " хозяев" на крови "москалей" да и заодно опыт передавали. Бравые парубки уже принимали участие в молдавско-приднестровском и грузино-абхазском конфликтах и показали себя там стойкими носителями традиций "лесных братьев". На поясах у группы "косоглазых" китайцев или киргизов, висели острейшие ножи в кожаных чехлах. За один взблеск которых, они раздваивали, обнажая сердце, грудь. На рукоятях ножей, таких ножей, которые и рыбу режут и "хозяина тайги" (медведя) разделывают, даже во сне покоятся руки их хозяев. Несмотря на исповедование древнейшего шаманизма пришлыми воинами, Олузбек высоко ценил эту группу. Ещё в Афганистане, когда Олузбек формировал отряд, у него состоялся разговор с Шаманом. Не было человека, выдерживающего сверлящий взгляд Олузбека, а Шаман со спокойными и глубокими, как стоячая вода великого моря, глазами, почему-то не трепетал перед Олузбеком, смотрел не в сторону, а прямо в глаза.
- Почему ты меня не боишься? - не спуская взгляда с Шамана, спросил Олузбек.
- В моей душе живут Боги, которые не подвластны земным владыкам! - был ответ.
- А боишься ли ты смерти? - мёртвым голосом спросил Олузбек.
- Так же, как и ты.
- Мудро и смело ответил.
Пришедший из Афганистана отряд моджахедов, под предводительством Олузбека - отдыхал в селении Борзой. Шаман дал распоряжение своим людям, что бы они купили баранов, освежевали и приготовили угощение для свиты эмира Борзоя. Да не забыли бы пригласить Дровосека.
Темнело рано. Только что ярко светило солнце, вдруг, как по волшебству, красные вершины Кавказа, покрытые вечно не тающими ледниками, проглотили светило. Дровосек спустился к реке, ещё не сжатой скалами ущелья и потому текущей плавно и не торопливо. И не глубоко зашел в воду, присел, не замечая, что за его действиями, сдерживая дыхание, внимательно наблюдал в темноте Шаман, продрогший в холодной воде горной реки. Тело Шамана даже в гидрокостюме не могло согреться. Как вдруг вспенилась вода Аргуна, тень на миг показалась Дровосеку, в обманчивом лунном свете, перед тем, как его утащило под воду.
На утро все попытки разыскать Дровосека, оказались тщетными. По Аргунскому ущелью разбросаны древнейшие памятники архитектуры - каменные сторожевые башни. Часть из них, испокон веков, использовались нохчами для погребения усопших или в башнях оставлялись безнадёжно больные сородичи. Вот в одной из таких башен у селения Вашиндарой, через месяц, вездесущие и любопытные мальчишки, обнаружили зашитое в бараньи шкуры, тело Дровосека. Значит, завершил хаджи, свой жизненный путь, обречённый на медленную смерть от зноя и червей.
На участке дороги от Хачкоя до Шатоя работало около семидесяти пленных солдат. На том участке, Аргун делает крутой поворот. Дорога, повторяя контуры реки, изгибается, под нависшими над ней скалами. УАЗик, в котором ехал эмир Борзоя, сбавил скорость. Треснуло лобовое стекло. Водитель уронил свою голову, с небольшим входным отверстием во лбу, на руль. УАЗ еще катился по дороге, но уже неуправляемый, не подчиненный воле "духа", наконец съехал с дороги и заглох. Нохчи, видимо, дремали в машине. Нападение застало их врасплох. Из кабины, на нападающих затравленно смотрели два блестящих глаза эмира и ствол автомата. Шаман и прежде нередко видел такие глаза: и злоба, и ненависть, и страх, и ужас, и злорадство - все перемешалось в них. В распахнутые двери автомобиля, не давая охране эмира опомниться, длинными утренними тенями, ворвалась смерть. Воткнулись ножи выше левых ключиц, вспороты грудные клетки и брошены к ногам эмира, трепетно замирающие сердца охранников. Шаман, со своими людьми, запеленал, мелко дрожащего от злобы и ненависти, эмира. Что бы сбить след, на руках перенесли УАЗик с дороги в "зелёнку".
На другой стороне реки, на излучине, стоит одиноко, старинная сторожевая башня. В этом месте Шаман и оборудовал всё, для подвесной переправы, а в башне устроил схрон оружия. Откладывать намеченный побег более не имело смысла. Погодный фактор имел не последнее значение. Скоро листва полностью начнёт сходить, опадать. Не будет "зеленки". Все в этой жизни меняется. Скоро в этом высокогорье пойдет снег. В горах он ляжет и будет лежать до весны. Снег - это следы. Которые остаются слишком надолго.
" Ошибка - твоя смерть. Все должно быть быстро и бесшумно. Бесшумно и быстро.", - так размышлял Бурук Торгул, скрывающийся под личиной Шамана. Часть конвоиров, охранявших пленных, подручные Шамана, ликвидировали тихо и быстро. Выбрав удобный момент, когда оставшиеся охранники приступили к утренней молитве, военнопленные, по условному сигналу Шамана, напали на охрану, завладели оружием и заняли оборону. Отход беглецов, прикрывало четверо "китайцев". Над Аргуном встало мутное, от тумана, солнце.
" Духи" искали своего эмира и шли по следам движения машины. Вдруг след просто оборвался. Прочесав местность, чеченцы обнаружили уазик, без всяких повреждений. Машину, словно неведомая сила перенесла на добрую сотню метров от оборвавшегося следа и поместила между двумя деревами, куда боком машина забраться сама ну ни как не могла. Продолжение поиска вывела бойцов сопротивления к месту работы военнопленных. Прозвучали первые выстрелы. Подоспевшие, численно не уступающие, а по вооружению превосходящие нохчи начали давить, прижимать обороняющихся.
- Спокойно! Мы прикрываем отход! - кричал Шаман пленным солдатам, перебирающимся через реку по подвесной переправе.
Рука Шамана легла на пулемёт, палец нащупал спусковой крючок. "Я должен первым открыть огонь, раньше стрелять никто не будет", - так установил Шаман, и все об этом знали, команды здесь не нужны.
- Пычахтай, Мылтых, вон камней развороченных груда, ползите туда и прихватите пулемёт. - командовал своим братьям Шаман, - Кто лишний, скорее бегите отсюда к переправе, мы прикрываем отход.
- Пычахтай, Мылтых, нам выпала эта доля. Наш черёд наступил. Если мы испугаемся и струсим, то пусть мы уберемся с земли и наши предки, никогда не примут наши души к себе. Нам надо продержаться не более часа, - прощался с подчинёнными Шаман.
В то же время Хаан и Ортех продолжали раздавать пленным оружие и указывать им дорогу. А Хосхар и Силкер уже тащили по тропе, что-то завёрнутое в ковёр. Через час, отряд беглецов, услышал горькое горное эхо.
Шаман поймал в прицел одного врага, который пытался выйти из-под обстрела, в руках у него был гранатомет. От первой неточной очереди он залег, пытался подняться, но вторая оставила его на земле навсегда. Застрочил очередями АГС-17, гранаты начали хлопать среди группы Шамана. Кое-кто пытался отстреливаться. Но тщетно и недолго.
Прикрывающих отход Пычахтая и Мылтыха, Хаана и Ортеха, возглавляемых Шаманом, двадцать минут обкладывали гранатами и из подствольников. И бой в скоре начал затихать. А потом ответный огонь двух пулемётов - стих. И ни кто из товарищей Шамана, зная своё предназначение, не спросил его, за что же они жертвовали своими жизнями в бою. Это они и без Шамана знали. Момент, когда они должны были умереть - наступил.
" Духи" приблизились к поверженным защитникам, на расстояние прыжка тигра. Шаман, применив свою не дюжинную силу и навыки бойца спецназа, сокрушил оставшихся пяток боевиков. И снова отразились на солнце взблески, а из вспоротых грудных клеток упали к ногам Шамана, на землю, трепетно замирающие сердца врагов.
Будучи раненным, не смертельно, Шаман, почувствовав себя живым, среди трупов врагов и товарищей по оружию, оплакал погибших собратьев своих. Обратился в молитве к духам предков из рода Найманов империи Кереитов: "Да простят нас духи предков! Мать Земля помоги мне встать, Духи Предков дайте силу знать, Дух Войны научи оружие держать, Дух Дорог научи вперед шагать". Просил принять Достойных, по завету Великого Воина и не оставить в одиночестве Достойных, без воинского шлема.
" Духи воинов помогите мне встать, наделите силой, чтобы меч держать, я пойду по головам врагов своих, пусть меня осудят, если я не избавлюсь от них. Силён тот меч, что из стали и огня, если он за правду служит до конца" - руки, к небу протянув, тихо молился-завывал Шаман, как бы пытаясь узнать свою судьбу. Шаман осмыслял себя как некую точку схождения энергетических потоков от линий предков и пытался корректировать свое самосознание не с собственными достижениями, а с родовыми связями. Значимость его, Шамана, жизни зависело от его рода, откуда и пошла его жизнь.
Через некоторое время Шаман начал приходить в себя: " Сколько их было? Думаю, около пятидесяти", - была первая земная мысль Шамана. Начал осматривать убитых врагов. Последним, к кому Шаман подошел, был молодой бородатый парень, одетый в обычный "комок", поверх которого он был опоясан подсумком, в подсумке плотно друг к другу лежали магазины и гранаты. На поясе, на широком ремне висела кобура. Пули прошли через подсумок в грудь, пронзили обе его руки. Шаман машинально отстегнул ремень с кобурой и взял лежащий рядом автомат. Автомат был на взводе. "Почему же он не выстрелил?" - подумал Шаман. Осмотрел оружие. Внешне оно выглядело нормально, и не сразу было заметно пулевое отверстие на крышке ствольной коробки, от 5,45-мм пули.
Шаман хотел сбить боевиков со следа своего и, отряда, и потому шёл всю ночь. Под утро, по ручью, вышел к отряду, у селения Харсеной, где и расположились на днёвку. Хосхар и Силкер со всеми освобождёнными, радостно поприветствовали Шамана. Пересчитали людей. Осталось сорок два человека.
- Жесткий и сложный ты человек, Шаман. Кто ты такой? Я вижу на теле твоём старые раны, откуда они? - произнёс старший лейтенант, в то время, пока Силкер перевязывал раны Шамана.
-Давно это было. В другой жизни. В бухте Джигит, что на острове Русский, располагается спецназ Краснознамённого Тихоокеанского флота - подразделение боевой разведки КТОФ - вот в нём то, диверсантом, я и служил. Как-то поставили нам учебную цель - уничтожить минные склады школы минёров ВМФ. Его охранный периметр одной стороной выходил на береговую линию. Мы с напарников не обнаружили часового, и вышли из воды. Требовалось заминировать и, взорвать условно, пакгаузы. Часовой в это время спрятался от пронизывающего ледяного ветра за угол склада и курил по-тихому. А тут на его изумлённых глазах мы шлёпаем в береговом прибое. Часовой не растерялся, не стал рвать глотку окриком: "Стой! Стрелять буду", а зарядил свой СКС и разрядил в нас всю обойму. Напарник, тяжело раненный упал, как подкошенный. Мне повезло больше. Как сейчас. По касательной пули прошли, лишь слегка повредив шкуру. Подхватил я кореша своего и потащил в воду, пока часовой магазин СКСа перезаряжал. А воинская часть Холулайцев, так нас называли в народе, считалась элитной, - отвечал Шаман.
- Так ты что же - Русский? Потому то ты и помогаешь нам? - все, кто не спал, прислушались к беседе.
- Видя, что всем на все плевать, надоело мне уши затыкать, слыша, что все норовят солгать. Хватит! Надо мир менять. Хватит! Буду за правду стоять. Кто я? Я и сам не знаю - детдомовский я, - рассмеялся Шаман, хлопнул старшего лейтенанта по плечу: - Не бери в голову. Доверять можно только своим родителям, автомату и клинку. Сейчас, веришь ты мне или нет, получается, что я твой самый близкий друг, поэтому пока можно и мне доверится...
Средства массовой информации, как Ичкерии, так и России, нисколько, не будучи заинтересованными, в огласке, упорно замалчивали информацию о том, что по территории Чечни, с боями, пробивается слабовооруженный отряд бывших пленных.
На самой границе с Чечней. Казачья станица. Немало местные люди хлебнули лиха от чеченских бандитов. Набеги - регулярно, убийства хозяев, кто вставал на защиту своего добра. В плен угоняли, как скот, и просто народ пропадал. Из утренней дымки тумана, прямо на изумлённый казачий заслон, пытались бежать измождённые, в изодранных одеждах люди, со слезами на грязных и небритых щеках. Тридцать четыре мужика, пытались хрипло сипеть своими голосами: " Братцы! Родненькие! Свои!"... Бесспорно одно, что все погибшие и не вернувшиеся солдаты, воевавшие на этой земле гор - остались верны присяге и своему долгу. И кого-то, возможно, уже не найти никогда. Ни живым, ни мертвым.
- Хакас! Дорогой! У тебя получилось! - стискивая Хакаса в медвежьих объятиях, басил казачий атаман.
- Не всё. Не всех довёл. Братьев потерял: Пычахтая, Мылтыха, Хаана и Ортеха. - ответствовал Хакас.
- А я к тебе с подарунком. Эй, Хосхар, Силкер. Тащите сюда свою драгоценную ношу, - дал команду Хакас.
Из ковра, на глазах у изумлённых станичников, у освобождённых солдат, раскатали - эмира Борзоя, главного мучителя русских пленных.
- А что с Дровосеком? Эх, его бы, суку, сюда! - сказал - спросил кто-то из солдат.
- Этого грязного пса, давно черви съели. - усмехнулся Хакас.
Тем, кто будет завтра защищать Россию, остается надеяться, что их не забудут. Но сегодня, пока не похоронены все солдаты, продолжается вчерашняя война.