Леж Юрий : другие произведения.

Черный дом

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


  • Аннотация:
    Немного мистики, много приключений и перемещений между мирами.


ЧЕРНЫЙ ДОМ.

Фантастический роман.

  
   Обитатели Преисподней не видят ничего особенного в своей среде обитания и живут в ней так же естественно, как ранее существовали в иных местах.

Из местного путеводителя.

Часть первая.

На пути к "Черному дому"

Что за дом притих,

Погружен во мрак,

На семи лихих

Продувных ветрах,

Всеми окнами

Обратясь в овраг,

А воротами -

На проезжий тракт?

В.Высоцкий

  

1

   ...и кой черт её дернул сократить путь, нырнуть пусть и с плохонько, но освещенной улочки в густую тень двориков. В этот час, когда спали, наверное, все обитатели города, за исключением немногочисленных представителей "ночных профессий", и тишина обволакивала темные громады многоэтажных домов, звук её шагов хорошо был слышен в длинном и узком проходном дворе. И вот на этот самый шум и откликнулись загулявшие или просто вышедшие на "ночную охоту" парнишки лет шестнадцати, шумно гомонящей стаей появившиеся на углу. Её силуэт, темный на фоне светлых, недавно выкрашенных под "слоновую кость" стен дома, разглядели сразу, заговорили еще громче, подбадривая себя и друг друга в ночной тишине нелепыми выкриками, неестественным смехом и, конечно, полудружескими тычками под ребра.
   Она не стала ждать их глупых окликов и бранных слов в свой адрес, только постаралась шагать, как можно тише и быстрее, хоть это и не имело никакого значения. Мальчишки уже спешили за ней. Срываясь на бег и мысленно проклиная себя за желание сэкономить минутки, она выскочила через гулкую, высокую арку к застроенному гаражами пустырю. Здесь, в лабиринте самопальных, жестяных, кирпичных и бетонных "домиков" для автомобилей, можно было легко затеряться, если бы не проклятая предательская тишина. Даже осторожные шаги на засыпанных мелким гравием дорожках шуршали в ночи оглушительно, а что уж говорить про бег... Но, впрочем, шансы еще были. Достаточно добежать до дальнего, слабо освещенного перекрестка, от которого в разные стороны отходили аж четыре дорожки, как мальчишки, наверняка, растеряются, угадывая, какой путь выбрала их возможная жертва, затормозят, а то и вовсе бросят преследование, посчитав, что ночная беготня между гаражами не похожа на развлечение.
   Она успела порадоваться, что уходила от клиента не торопясь и не поленилась переодеться, все-таки бегать в брюках и тяжелых высоких ботинках удобнее, чем в мини-юбке и на высоченных каблуках, уложенных еще в чужой квартире в просторную сумку. Устремившись со всех ног к перекрестку, она успела заметить, как, будто живая, колыхнулась, выгнулась густая тень в промежутке между двумя гаражами. Но в этот же момент позади раздался недружный, шуршащий по гравию топот десятка ног... "Опоздала..." - испуганно подумала она, уже достигнув стенки гаража и замирая под жестяным плафоном слабосильной лампочки. А полдюжины мальчишек притормаживали свой разухабистый бег, понимая, что жертва никуда не денется, а если и попробует бежать дальше, то догнать её теперь не составит труда. "Как глупо, стоять вот так и просто ждать своей участи", - подумала она. И в мыслях у нее не было добраться до газового баллончика, предусмотрительно вложенного в кармашек сумки. Или до длинной и острой пилочки для ногтей, которая по ночному времени и тусклому освещению вполне могла выглядеть, как стилет. Она понимала, что такие вот средства защиты хороши лишь при встрече один на один с пьяненьким придурком, решившим подомогаться к припозднившейся девушке, просто пользуясь случаем, без какого-то предварительного умысла. Да так оно и было с ней пару раз, когда достаточно оказалось просто пшикнуть в лицо перцовкой и, развернувшись, бежать со всех ног, пока мужчина не пришел в себя от неожиданного отпора.
   Но против стаи разгоряченных погоней подростков не помогло бы ни одно из её подручных средств. "Пистолет... - как-то уныло подумала она. - Кто-то же из девчонок хвастался, что её постоянный клиент торгует огнестрелом..." Но это уже были мысли обреченной. Деваться было некуда, разве что волшебным образом испариться с места события, и она просто стояла, прислонившись спиной к холодной грязноватой стенке гаража. И не заметила, как вновь колыхнулась, оживая, тень в узком проходе-щели...
   Он вышел на пару шагов вперед и остановился вполоборота от нее, лицом к набегающим мальчишкам. Невысокий, стройный, но не накаченный, как было сейчас модно среди молодежи, на первый взгляд - лет тридцати пяти, а то и постарше. Обострившееся в момент опасности внимание к мелочам позволило ей отметить удивительную природную смуглость и гладкость его лица, роскошные, крупные кольца длинных, иссиня-черных волос, а в то мгновение, когда он на секунду обернулся, глянув на нее через плечо - разноцветье глаз. Один из них сиял голубоватым мерцающим холодом далеких, едва видимых в городе звезд, второй же светился теплом желтоватого, табачного цвета. Черная кожаная куртка-"косуха", такие же довольно узкие брюки и узконосые, на заметном каблуке полусапожки, украшенные металлическими бляхами: ни дать, ни взять - рокер-байкер, неожиданно оказавшийся в эту ночь между гаражами без мотоцикла и гитары. Он стоял спокойно, даже чуть расслабленно, и за те мгновения, пока мальчишки подбегали к ним, ей как-то невольно передалась малая часть его спокойствия. Мысли перестали метаться в голове, подобно попавшим в ловушку зверькам, дыхание, сбитое бегом, чуток успокоилось и выровнялось...
   А подбежавшие парни уже обступали их привычным полукругом. И выглядели они ничуть не слабее неожиданно появившегося мужчины, а некоторые были и на голову повыше и пошире в плечах, чем он. Но, слегка смущенные неожиданным появлением совершенно лишнего здесь незнакомца, мальчишки не спешили атаковать, постепенно восстанавливая дыхание после забега. А через полминуты самый крайний из них, зашедший было далеко влево от ставшего неожиданным препятствием рокера, проговорил ломающимся, громким баском: "Ты бы шел своей дорогой, дядя, а мы тут уж сами как-нибудь..." Остальные одобрительно гоготнули, поддерживая почин самого говорливого члена стаи. А она в ту же секунду поняла, что мальчишка хочет, что бы незнакомец отвлекся от центровых персонажей, обратил внимание на него, отвечая или просто скосив глаза.
   Но незнакомец на простенькую уловку не поддался, скорее всего даже просто не обратил внимания на слова парнишки. Он был на удивление сосредоточен, будто в уме высчитывал сложную математическую задачу или играл шахматную партию вслепую. Она не успела ничего подумать по этому поводу, как вдруг прямо в голове её зазвучал гулкий, безжизненный, нечеловеческий голос: "Уходите..."
   Она заметила, как что-то в лице рокера начало неуловимо меняться. Из-под верхней губы показались белоснежные клыки, само лицо вдруг стало вытягиваться вперед, превращаясь в звериную морду... губы его приоткрылись... и между гаражами повис полный угрозы и внутренней силы рык недовольного и могучего хищника...
   Что увидели и услышали мальчишки, она, конечно, не знала, но, похоже было, что им привиделось и прислышалось нечто более страшное. Согнув спины, пытаясь, все еще стоя на ногах, прижаться к земле, они тихонечко, совсем по-щенячьи взвизгивали и шаг за шагом отступали от блеклого светового пятна, внутри которого стояли она и незнакомец. А потом будто пеленой заволокло глаза на долю секунды, а когда она, сморгнув, прогнала пелену, мальчишек уже не было, только едва слышный топот затихал в отдалении... И на несколько минут в лабиринте гаражей воцарилась оглушительная тишина.
   "Ты - оборотень?" - спросила она, даже не подумав, что сперва стоило бы поблагодарить человека, ну, или не человека, за спасение.
   Незнакомец засмеялся, легко, будто танцуя, поворачиваясь к ней. "Оборотней не бывает, девушка, - сказал он. - Это все сказки..."
   - Но я же сама видела... - запротестовала было она.
   - Они тоже видели, - согласился незнакомец. - Видели то, что я им показал... цыганский гипноз.
   И он легонько пожал плечами, будто недоумевая, как можно не понимать таких простых вещей.
   - Меня зовут... - незнакомец на долю секунды задержался, будто выбирая себе имя из полусотни предложенных услужливой памятью вариантов: - ...Матвей.
   - А я Марго, - в ответ сообщила девушка. - Вообще-то, Даша, а Марго так, для клиентов... спасибо тебе, а то бы с этими... да и вообще...
   Она не нашла слов, чтобы продолжить выражение благодарности, но Матвей, похоже, и не ждал их. Он шагнул поближе, внимательно, но без малейшей брезгливости, как обычно бывает у мужчин, узнавших про древнейшую профессию женщины, оглядел Дашу разноцветными глазами.
   - Не похоже, чтоб ты каждую ночь гуляла, - констатировал он.
   - Так и не гуляю, - согласилась Даша. - Просто задержалась у одного... он постоянник, не хотелось обижать, да и человек хороший, а так я - только днем, да еще вечерком если...
   Она болтала легко, стараясь выплеснуть в словах остатки нервного напряжения, почему-то совершенно не опасаясь Матвея, будто бы и не видела собственными глазами всего несколько минут назад трусливо удирающих, насмерть перепуганных мальчишек.
   - Пойдем, Даша-Марго, - предложил Матвей, уверенно беря девушку сильной рукой за локоть. - Провожу тебя, а то, небось, опять в какие-нибудь приключения влипнешь... раз не ночная ты бабочка... да и беда, она, знаешь, не приходит одна...
   - Пойдем, - обрадовано кивнула Даша. - Тут недалеко совсем, я просто дорогу хотела сократить, днем-то здесь удобнее ходить, чем вокруг по улице...
   ...Даша не соврала, хоть часто это делала и без всякой цели, просто приукрашивая себя и окружающую действительность, до маленькой, тесной "однушки", в которой она жила было едва ли пять-семь минут ходу.
   - Это мы вдвоем с подругой снимаем, - продолжала тарахтеть девушка, едва переступив порог квартирки; она, неумолкая, говорила всю дорогу, притихнув только в подъезде, чтобы не потревожить бдительных соседей, частенько отслеживаюших и её и подруги прибытие домой, а потом с удовольствием обменивающихся собранной информацией между собой. - Таньча сейчас работает, ну, она в ночь, а я - днем, так проще, чтоб не мешать друг другу... ты проходи, проходи...
   Но Матвей и без особого приглашения не стал задерживаться у двери, мимолетом заглянув в квадратную комнатку, загроможденную широкой кроватью, накрытой рыжевато-буром, клетчатым пледом, шкафом, трюмо и старинной, китайской ширмой с драконами. На трюмо, перед зеркалом, между баночками с кремом, флаконами духов, лака для ногтей и другими аксессуарами валялись женские, узенькие трусики и несколько упаковок презервативов.
   - Давай на кухню, - пригласила Даша, - хотя бы чаю тебе налью... ты не думай, мы сюда клиентов не водим, ну, разве что - иногда, или не за деньги... да и то - раз в год по обещаю... иначе - соседи совсем со свету сживут, они и так на нас косятся, что часто выпивши возвращаемся... А как не пить, если угощают? Да и с хорошими людьми всегда приятно... А я сейчас...
   Она быстро прошла в комнатку, к стоящему на маленькой тумбочке возле кровати телефону, послушала несколько секунд долгий гудок в трубке, вздохнула и набрала хорошо знакомый номер. "Тамара?.. У меня все нормально, домой вернулась... нет, сегодня больше никуда... давай - завтра? А то у меня на обратном пути такое приключение выскочило, что теперь и выходить на улицу неохота... завтра расскажу... ладно... отдыхать буду... а деньги завтра - это верняк... хорошо, позвоню, как всегда..."
   В тесной кухоньке - едва развернуться двоим - Даша усадила все еще стоящего гостя к столику, а сама споро, ловко установила на маленькую газовую плиту чайник, вытащила из холодильника сыр и сырокопченую колбасу, тонко нарезанный, но уже слегка заветревший лимон на блюдечке и едва початую бутылку коньяка.
   - Будешь? - на всякий случай спросила она Матвея, тряхнув бутылкой. - Надо же расслабиться после такого...
   Матвей кивнул без слов. Он уже ощущал себя не спасителем девушки от веселящейся компании подростков-хулиганов, а немного вещью, попавшей в этот дом с вполне определенной целью - быть отблагодаренным. А благодарить иначе, чем своим телом без оплаты, Даша не умела, да и не представляла себе иной формы благодарности от женщины мужчине.
   После первой же рюмочки благородного напитка, как оказалось, подаренного Даше кем-то из благодарных клиентов, девушка поплыла в волнах легкой эйфории и начала болтать еще активнее, хотя по началу казалось, что выдержать такой темп долго вообще не в человеческих силах. Но рассказы о профессиональных приключениях перемежались с воспоминаниями о ранней юности, школьных вечерах, первых, вторых и последующих мальчиках, потом снова вспоминались к месту и не к месту грубые и добрые мужчины, алчные, озабоченные только деньгами и шмотками подружки, нахальные таксисты, норовящие получить за проезд натурой, любопытные не по чину соседи, туповатые и дотошные полицейские...
   Гость не успевал, да особо и не стремился и слова вставить в бесконечный, казалось бы монолог девушки, но временами поглядывал незаметно на висящие на стене часы, отмечая про себя: пятнадцать минут, полчаса, тридцать пять, сорок, сорок пять... Постепенно Даша пьянела все больше и больше, но держалась при этом молодцом, видно, сказывалась привычка пить с мужчинами наравне, не забывая о предстоящих профессиональных обязанностях. Так и сейчас, она неожиданно, как-то к месту и во время вдруг сказала Матвею:
   - Там, в ванной, полотенце, которое на трубе, возьми, ладно? Оно чистое, просто сушилось там, ты не думай...
   - Я еще не ничего не думаю, - усмехнулся Матвей, поднимаясь из-за стола.
   На него коньяк и последовавший за ним ликер, казалось не произвели никакого действия. Гость держался прямо и уверенно, движения его были точны. А вот Дашка, вставая вслед за ним, едва не опрокинул хиленький, неустойчивый столик, засмеялась над своей пьяной неуклюжестью и заспешила в комнату, готовиться...
   Когда Матвей, держа в руках брюки, рубашку и полусапожки, вошел в комнатку, девушка встретила его переодетая в легонький, почти невесомый, соблазнительно короткий халатик, под которым угадывалось такое же соблазнительное, эротичное белье. "Бросай всё, - кивнула она в сторону одинокого стула. - Утром разберемся, а сейчас..." Она легонько толкнула освободившегося от ноши Матвея к кровати, укладывая на спину, и неуловимым движением сбросила с плеч халатик, демонстрируя гостю молодое тело, изящный белоснежный бюстгалтер, узенькие трусики и белые же, в тон всему чулочки на резинке. "Ах, да..." - спохватилась она, шагнув в сторону и нажав клавишу на громоздком, старом магнитофоне. С шорохом и легким потрескиванием, негромко разлилась по комнате спокойная, ритмичная музыка...
   Через несколько минут, обласкав губами и языком едва ли не все тело Матвея и сама оставшись в одних чулочках, Даша поднялась с постели и, шагнув к трюмо, замерла вдруг, слегка задумавшись:
   - А может, без этого? Ты как, если без резинки? Я-то чистая, не волнуйся... давай, а?
   - Давай, - согласился Матвей, ему не грозили никакие человеческие болезни, а его недуги, даже страдай он чем-то, не могли передать человеческой женщине.
   - Хорошо-то как... - пробормотала Дашка, возвращаясь в постель...
   Ей и в самом деле давно не было так хорошо и спокойно с мужчиной, клиенты, конечно, исключались из этого определения, ибо - работа это работа, хотя и приходилось с большинством из них изображать, а иной раз и в самом деле получать удовольствие. Но тут вдруг оказалось, что Матвей не только отважный распугиватель ночных хулиганов, но и просто-таки неутомимый любовник.
   Меняя ритм, темп, изредка и позы, он, будто автомат, продолжал скользить в дашкином лоне длинным, но в меру, упругим и горячим своим стержнем. Но ничего механического, отстраненного не было в этих движениях, напротив, присутствовала некая утонченная, звериная страсть, сдерживаемая мужчиной до поры до времени под маской нежности и заботы о удовольствии партнерши. Все чаще и чаще Матвей ставил девушку на четвереньки, или пристраивался у нее за спиной, лежа на боку, плотно прижимаясь своей грудью к её спине, неутомимо двигая и двигая бедрами...
   Возбуждение от бесшабашного, такого замечательного и страстного соития туманило голову не хуже коньяка и ликера, но только одна мысль раз за разом проскакивала в обалдевшей головке девушки: "Почему же он все время берет меня сзади?.." Но и эта шальная мысль тут же обрывалась, смытая волной оргазма... Будь она не так пьяна от коньяка и ликера, не так возбуждена быстрыми, неутомимыми движениями партнера, то может быть и заметила бы, что ни капли пота не выступило на теле Матвея... Но она так и не успела понять, почему внутри её вдруг начал раздуваться жесткий, тугой шар, как бесконечная струя семени разлилась, затопив женское лоно... а пониже затылка, на нежные шейные позвонки, вдруг закапала горячая, обжигающая слюна зверя... последним ощущением Даши была острая, пронзительная боль...

2

   Этим утром агент сыскной полиции Варфоломеев страдал головной болью и похмельем. Вчерашние посиделки с бывшим однокашником по юридическому факультету университета, откуда сам Варфоломеев ушел, недоучившись, в полицию, а приятель его по окончании курса - в адвокатуру, сопровождались изрядным количеством спиртного, пусть и высокого качества, и под хорошую закуску. Прекрасно понимая, что знакомцу его от полицейского чина надобно что-то очень специфическое, но вряд ли полностью законное, Варфоломеев хоть на водочку и налегал, но ухо держал востро, пока не дождался конкретного предложения: поделиться сведениями по некоему делу о налете на квартиру довольно в городе врача-невропатолога. Про то, что однокашник его в профессиональной своей деятельности тесно связан к крупнейшими барыгами, скупщиками краденного, в городе, Варфоломеев знал и до этой встречи, а вот к чему был его интерес именно к вещам ограбленного врача, надо было подумать отдельно... и, желательно, на трезвую голову. Трезвость наступила с утра, но принесла с собой муки похмелья, и теперь любые размышления, а так же всякую, даже очень срочную работу желательно было отложить хотя бы до обеда, когда вполне законно можно было поправиться и стопкой водки, и кислыми суточными щами в небольшом трактирчике поблизости от районного полицейского управления.
   Однако, человек предполагает, а все находится в руках Божьих, и, видимо за прегрешения вчерашнего вечера, Господь послал Варфоломееву утреннее испытание.
   "Ты что ж - только явился? - сдержанно отругал его заместитель начальника управления, дежуривший в эту ночь и до сих пор еще находящийся на службе. - Не засиживайся, возьми в дежурке адрес и дуй туда, убийство, да еще с какими-то отягощающими... Короче, тебе с этим делом разбираться".
   Варфоломеев мог бы возразить, что на службу он пришел не просто, как положено, к девяти часам, а на четверть часа раньше, но прекрасно понимал, что спорить с начальством - себе дороже выйдет. Он только вздохнул и положил на рычажки телефонную трубку, которую хотелось швырнуть туда изо всех сил. Теперь, вместо покойного сидения за столом до обеда придется мотаться по чужим квартирам, осматривать вслед за экспертами место происшествия и тело убиенного, задавать вопросы свидетелям, составлять бесчисленные протоколы, писать повестки-вызовы, вообщем, заниматься привычной, но крайне нежелательной этим утром работой.
   "И ведь даже чаю не попьешь перед выездом, - с похмельной тоской подумал Варфоломеев. - Знаю я эти выверты судьбы: только нальешь, да глоток сделаешь, а начальство тут, как тут, будто в специальную подзорную трубу за нами бдит..."
   Тяжко подымаясь из-за стола, за который совсем недавно присел, Варфоломеев позвал сидящего в уголке на стуле, даже отдельного своего рабочего места у него еще не было, агента-стажера, прикрепленного к отделу Высшим полицейским училищем:
   - Эй, Васильев, ты не хочешь ли прогуляться с утра пораньше?
   - Как скажете, господин старший агент, - послушно склонил стриженую голову стажер.
   Он третий день, как пристроился на этом злополучном стуле, и пока обращался ко всем с почтительным, иной раз нарочитым, уважением, именуя по должности, что обыкновенно в полицейской, а уж тем более - сыскной среде было не принято. Но стажера не спешили одергивать, понимали, что паренек должен сперва пообвыкнуть среди старших товарищей и со временем самостоятельно понять, кто из них Иван Иванович, кто Ваня, а кто и просто Иванов...
   ...Возле подъезда обыкновеннейшей девятиэтажки толпилась, переговариваясь между собой, маленькая кучка любопытствующих. У дверей столпом правопорядка и законности торчал внушительных габаритов городовой, вид у него был такой серьезный, что никто из бездельников, собравшихся поодаль, не рисковал даже подойти поближе, не то, что проникнуть в подъезд.
   Варфоломеев выбрался из служебной машины слегка повеселевшим, все-таки не удержался по дороге, заглянул в винную лавку, прикупил и тут же выпил бутылочку пива, и похмелье послушно отступило под натиском живительного напитка. Подходя к городовому у подъезда, он приметил, что далеко-далеко от места события, на самом углу дома стоит приметный белый фургон с черными православными крестами на бортах - труповозка. "Значит, тело еще здесь, - подумал агент. - Почему ж не отправили в морг? Неужто меня дожидаются?" Была в этом какая-то легкая, поверхностная странность, на которую иной раз и внимания-то обращать не стоило бы, но теперь - разбираться со странностями предстояло уже в квартире. Он шагнул было дальше, но тут в самый уголок глаза будто кольнуло из маленькой толпы бездельных зрителей рыжими вихрами... "Тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Господи", - замер на месте Варфоломеев, едва сдержавшись, чтоб не перекреститься. Приостановившись, он еще разок внимательно оглядел собравшихся в сторонке обывателей, но рыжей, вихрастой головы среди них не обнаружил. То ли почудилось, то ли...
   Обладательница столь примечательных по цвету волос вела в районной и двух городских газетах колонки уголовной хроники, изредка писала пространные обзоры по наиболее громким, примечательным делам полицейского и судебного ведомств и обладала настырным, пронырливым и бесцеремонным характером. К мужской половине человечества и к его полицейской части она относилась с легким презрением, пытаясь всем, и себе самой в первую очередь, доказать, что женщины могли бы не хуже мужчин справиться с таковой службой, обосновывая это, правда, "литературными мотивами" из сочинений британки Агаты Кристи и собственным примером. Впрочем, справедливости ради, Варфоломеев признавал за рыжей репортершей глубокое, жизненное понимание их непростой работы и язвительную точность многих её вопросов. Но вот именно сегодня с утра у него не было никакого желания общаться с этим "бесом без юбки"...
   - Здравия желаю, господин Варфоломеев! - приветствовал его городовой, взяв по-армейски под козырек.
   - И тебе не хворать, Петрович, - поздоровался с ним за руку агент. - Давно тут? Кто уже приехал?
   - Мы туточки с раннего утра, - доложил городовой. - Едва ли не в семь часов вызов был. А на месте все наше начальство, да из ваших - эксперт, и парочка прокурорских...
   Кивнув в ответ, Варфоломеев указал на Васильева, старательно переминающегося с ноги на ногу за его спиной:
   - Это со мной, стажер наш, новенький...
   На четвертый этаж поднялись без лифта, после пива Варфоломеев повеселел не только морально, но и физически, а молодому стажеру такой подъем и за нагрузку можно было не считать, все-таки и четверти века еще нет парнишке, не курящий, действительную отслужил совсем недавно.
   На маленькой, неудобной лестничной клетке толокся еще один полицейский, значительно моложе Петровича, незнакомый Варфоломееву, а рядом с ним неторопливо, но нервно покуривал местный околоточный.
   - Здравствуй, Пал Андреич, - сказал Варфоломеев, - а что это ты тут делаешь? Или отработали уже всё?
   - Да там и без меня народу полно, - в сердцах высказался околоточный, здороваясь. - Вот ведь, история-то какая... будь она неладна...
   Варфоломеев ухватил околоточного за рукав старенького, потрепанного мундира и оттащил на полтора шага в сторону, при этом сам взгромоздившись на пару ступенек вверх по лестнице, очень уж экономной размерами была лестничная клетка.
   - Что там за история? - поинтересовался Варфоломеев, понимая, что именно от околоточного и можно получить самые достоверные сведения и об убиенном, и о соседях - возможных свидетелях, да и в целом о жизни этого дома и всего околотка.
   - Плохая, - еще разок вздохнул Павел Андреевич, мужчина уже в возрасте, но крепкий, здоровый. - Сам увидишь, как и что... вот только девица эта, что убиенная... проститутка она, незарегистрированная, конечно, без "желтого билета"... да и подруга её, та, что нашла тело - тоже. Но - девки спокойные... были. Сюда редко кого водили, только на выезд работали. Ох, чую, ко мне прицепятся прокурорские, мол, все знал и помалкивал...
   - Ты погоди расстраиваться, - утешил его Варфоломеев. - Не твоя ж работа - за девицами смотреть. А уж ловить их тем более.
   - Это ты прокурорским объясни, - покачал головой околоточный. - Они уже волком смотрят, мол, знал, молчал, не сигнализировал. Дело-то тут такое... ну, сам увидишь, на таком подняться легко можно, особенно, если кто другой в тартарары загремит.
   - А пояснить толком можешь?
   - Толком было так. Пришла эта самая Маруся с ночной своей смены, под утро уже, я, правда, из дома приехал, не знаю, когда звонок поступил, но в дежурке уточнишь, если что... так вот, пришла она и обнаружила подругу на куски распластанную... а квартирку всю в кровище. А вот так, на первый-то взгляд, ни следов, ни орудия убийства нет. Вот пока и весь толк.
   "Себе на заметку возьми, раз уж,гляжу, на тебя это дело повесили. Девки обе не шебутные, спокойные, ну, насколько профессия их позволяет. К себе клиентов не водили, разве что изредка, чтоб соседям глаза не намозолить. Старшая, та, которую убили, в городе уже четвертый или пятый год, здесь живет почти два года, а вторая, ночная, чуток поменьше, но сюда они вместе переехали. Работала старшая на телефоне, ну, сам знаешь, им заказ скидывают, они - в путь дорогу, работала днем и вечером, а вторая - при таксисте одном, по ночам.
   Я вот себе думаю, разве что маньяк у нас завелся? А так - кому такие нужны? В морду дать, ограбить или там не заплатить - дело понятное, но чтоб убивать, да еще так... Вот только и с маньяком не клеится. Девицы опытные, такие плохих людей за версту чуют, стараются обходить сторонкой, а то ведь - себе дороже иной раз получается..."
   - И что ж - никто ничего не видел, не слышал? - по инерции спросил Варфоломеев.
   - Пока вот успел с ближними поговорить, - кивнул на двери квартир, выходящих на лестничную клетку Павел Андреевич. - Тихо было ночью, даже, как пришла эта... покойная, никто не заметил. Ну, может, кто что еще расскажет из дальних, но...
   - Понятно, - кивнул Варфоломеев, - теперь, думаю, надо бы и глянуть, что там, в квартире.
   - Глянь-глянь, - как-то излишне нервно для опытного полицейского сказал околоточный.
   - Васильев, пошли, - кивнул стажеру Варфоломеев, направляясь к входной двери.
   Он вошел в маленькую однокомнатную квартирку, и в ней сразу же стало тесно. В рассчитанном на одного, много - двоих не самых крупных жильцов помещении находились теперь сразу шестеро мужчин и одна девушка.
   Именно с ней и уединился на крошечной кухоньке один из прокурорских, лихорадочно что-то записывая в положенный на край столика бланк. Этого служивого Варфоломеев не знал, а вот вторым, который бесцельно перетаптывался в комнате, в очередной раз оглядывая скорее небогатую обстановку, чем место происшествия, им уже изученное, был товарищ городского прокурора по надзору за полицией. Въедливый, придирчивый, со скверным, желчным характером Карл Иванович Гофман, из старинного германского рода, вызвал у Варфоломеева рецидив утреннего похмельного настроения. "Это ж за что мне такая кара!" - взмолился было агент, но безмолвную молитву его прервал эксперт районного управления в эту ночь дежуривший и оказавшийся на месте преступления едва ли не одним из первых солидных полицейских чинов.
   - Привет, Варфоломеич! Тебя на это дело кинули? Считай, повезло...
   Сухонький, подвижный и абсолютно седой старичок был на самом деле не так уж и стар, как могло показаться на первый взгляд. А уж каким специалистом он был... Но вспоминать сейчас все легенды, ходившие про Алексея Ивановича Царькова по управлению, Варфоломеев не стал.
   - Что скажешь по делу? - поинтересовался он после взаимного рукопожатия.
   - Сам глянь, - указал эксперт на широкую кровать, заляпанную бурыми бесформенными пятнами.
   Царьков быстрым движением откинул простенький клетчатый плед с тела и... похмельная тошнота мгновенно вернулась к Варфоломееву, позади него гулко сглотнул стажер и тут же рванулся куда-то в сторону...
   - Идите, идите, молодой человек, - напутствовал его в спину эксперт, - прокурорские уже проблевались, теперь и ваш черед...
   - Алексей Иванович! - укоризненно покачал головой товарищ городского прокурора.
   - Да ладно, - снисходительно махнул рукой Царьков. - Тут закалка нужна, а откуда она у вас-то?
   Варфоломеев вернул свой трусливо сбежавший по началу взгляд на тело... Часть шеи и плечи покойной были буквально обглоданы до костей, спина же абсолютно не тронута, а вот ниже... ягодицы были также то ли срезаны, то ли вырваны...
   - Это ты еще спереди не видел, - чуть ехидно отметил эксперт. - Я её, конечно, переворачивал, но не волнуйся, всё перед этим заснял на пленку, как положено...
   Он кивнул на свой раскрытый чемоданчик, скромно притулившийся в углу и заполненный какими-то колбами, пробирками, баночками, коробочками. Поверх этого снаряжения возлегал массивный фотоаппарат одной из последних моделей. Стоил этот шедевр отечественной оптики и точной механики бешеных денег и достался Царькову после длительной осады начальственных кабинетов.
   - Тогда и не переворачивай, - попросил Варфоломеев. - Я и на фото посмотрю, ничего не потеряю... а еще что?
   - А что еще? - живенько пожал плечами Царьков. - Отпечатков в квартирке полно, снял я их, буду разбираться. В кухоньке два бокала, бутылка из-под коньяка и остатки ликера во второй, тоже упаковал с собой... Выводы позже будут.
   - А причина смерти? - уточнил Варфоломеев. - Её этак по-живому или уже убитую? Да, и чем это так?
   - Причину скажу после вскрытия, но судя по крови, покойная жива была, когда её грызли... Чего смотришь? Явно грызли, выкусывали куски мяса. Знаешь, как собаки кусают? Вот примерно так. Но собачьих следов тут нет... На постели черные длинные волосы, а покойная была шатенкой, да и подруга её светленькая. Я еще в ванной из слива всё собрал, но там долго разбираться. Ну, и следы спермы есть.
   - То есть она с кем-то тут... а потом... - чуток замялся с формулировками Варфоломеев.
   - Потом или в процессе, но все явно было именно тут, - подтвердил эксперт. - Вы уж пока на меня не наседайте, по горячим, так сказать, следам. Вот исследую собранный материал, скажу всё точно и однозначно, а пока лишь предположения.
   - Чертовщина какая-то, - быстро перекрестился, упомянув нечистого, Варфоломеев. - Если... х-м-м... выгрызали или выкусывали, то где же эти... куски? С собой что ли забрали?
   - Вот ты и разбирайся с этой чертовщиной, - сказал Царьков, равнодушно глядя, как снова крестится сыскарь, сам эксперт к религиозным обрядам и символам был равнодушен, хоть церковь посещал регулярно. - А я, наверное, поеду, устал после ночной смены, да и тут не малый труд был, пока все обследовал...
   Варфоломеев обернулся на шаги стажера, вернувшегося из туалета. Выглядел молодой человек не очень комильфо, но старался держаться бодро, чтобы не упасть лицом в грязь на первом же серьезном происшествии перед возможными товарищами по дальнейшей службе.
   - Ну, что ж, разбираться, так разбираться, - сказал агент, глянул на всякий случай на товарища прокурора и, не заметив на его лице никакого желания взять на себя командование, продолжил: - Васильев, прямо сейчас давай, езжай на телефонный узел. Возьмешь там официальную справку кто куда и откуда звонил на этот домашний телефон. Там же, чтоб два раза не ездить, пробьешь все эти телефоны, ну, кто владелец, где установлен... Будут какие вопросы ненужные, звони сразу в управление, дежурному. Скажешь, что по моему заданию, понятно?
   Стажер кивнул, и на лице его Варфоломеев прочитал откровенное облегчение от того, что сейчас придется покинуть эту квартирку, пропахшую смертью, кровью, мужским потом и крепким одеколоном.
   - Как на узле управишься, дуй в управу, - завершил инструктаж Варфоломеев. - Там сразу садись за картотеку, выясняй, не проходил ли кто из владельцев телефонов по нашим делам хоть каким боком. Работы много, так что и сам поторопись и на телефонном узле народец поторопи... А сейчас, как выйдешь на лестницу, кликни мне околоточного...
   - С девицей этой... ну, вроде, подругой убитой, как? что-нибудь интересное показала? - обратился теперь уже к товарищу прокурора Варфоломеев.
   Гофман отрицательно покачал головой. Слегка воодушевленный молчаливостью прокурорского Варфоломеев, будто бы согласовывая с ним, или - просто рассуждая вслух, закончил предварительное планирование:
   - Значит, с ней я попозже поговорю, сперва с околоточным пройдемся по соседям, не только ближним. Вдруг - кто что видел или слышал? Ну, всегда так бывает, от кого меньше всего ждешь информации, тот иной раз такое вываливает...
   Лязгнула замком входная дверь. Варфоломеев только-только собрался было обернуться, чтоб озадачить вошедшего околоточного поквартирным обходом нижних этажей этого и двух ближайших подъездов, как его рабочий порыв перебил властный сильный голос:
   - Господа!!!

3

   "Жандармского корпуса подполковник Голицын!"
   Он был высок ростом, по-офицерски прям и строен, коротко пострижен. На холеном лице застыла маска легкой усталости, но яркие голубые глаза лучились энергией. Позади подполковника, заполнив собой всю малюсенькую прихожую квартирки, безмолвными столпами громоздились двое в штатском. Да и сам жандарм был одет в хорошо пошитый, явно дорогой костюм, белоснежную сорочку и модный яркий галстук. Поверх костюма на нем был длиннополый, черный плащ, а в левой руке подполковник держал широкополую шляпу.
   - Господа, все это переходит теперь в наше ведение, - жандарм затянутой в тонкую перчатку рукой сделал неопределенный жест, будто обозначая, что "все это" отнюдь не ограничивается данной квартиркой и совершенным в ней убийством. - Надеюсь, вам не надо объяснять - все, что вы видели и слышали здесь, не подлежит разглашению без особого на то разрешения Корпуса. А теперь попрошу остаться свидетельницу, обнаружившую тело и - вас, господин эксперт...
   Подполковник Голицын небрежным жестом указал на Царькова, уже собравшего свой чемоданчик с уликами, следами, снятыми отпечатками пальцев и прочими пробами вещественных и иных доказательств, подлежащих дальнейшей обработке.
   "Вот тебе бабушка и Юрьев день", - подумалось Варфоломееву. С одной стороны, хорошо, конечно, что жандармы забирают себе этот трудный случай, но с другой... как бы это сказать... профессиональная гордость не позволяла так легко согласиться, да и вечное противостояние "белой кости" жандармов с "черной костью" полиции предписывало оказать хотя бы символическое, словоблудное сопротивление.
   Впрочем, одного только взгляда в глаза подполковника хватило, чтобы отбить у Варфоломеева охоту даже просто переспрашивать, прикинувшись глуховато-бестолковым, о чем жандарм тут распоряжался. От всей фигуры и движений Голицына, уже прошедшего в комнатку поближе к полицейскому эксперту, веяло древним, давно забытым аристократизмом, привычкой властвовать, не ожидая даже малейшего сопротивления, про которую Варфоломеев только читал в детстве у Александра Дюма в "Трех мушкетерах".
   - Да, господин Варфоломеев, - будто неожиданно вспомнил вслед уходящему агенту подполковник. - Стажеру Васильеву я ваше задание по телефонной станции отменил, так что в управлении он будет раньше вас...
   "Вот как... да неужто жандармы и такую вот халупу прослушивают? Или дело тут в этих самых девицах? - ошарашено подумал Варфоломеев и, только с необъяснимым душевным облегчением выскочив на лестничную клетку, сообразил, что стажера вполне могли перехватить выходящим из подъезда. - Н-да, вот так и рождаются обывательские легенды о всесилии и всезнании Корпуса..."
   И, будто в довершение всех утренних неприятностей и несуразностей, возле подъезда сыскного агента встретила та самая рыжая репортерша, видать, не померещились Варфоломееву её яркие вихры в жиденькой толпе праздных зевак. Кстати, с появление в доме жандармов зеваки тут же нашли себе неотложные дела и разбежались кто-куда...
   Симпатичная и стройная девушка возрастом ближе к тридцати, чем к двадцати пяти, миниатюрная и со спины больше похожая на мальчишку, заводная и шустрая, очень дотошная и умудренная опытом работы в криминальных колонках сразу нескольких городских газет одевалась всегда, как бог на душу положит. Вот и сейчас на ней был рабочий комбинезон, явно позаимствованный у кого-то из типографских пролетариев, старательно постиранный и отглаженный, но так и сохранивший на себе въедливые пятна черной краски, прожженные папиросами маленькие дырочки и прочие следы мужской неаккуратности. Ботинки - тяжеленные, громоздкие - репортерша тоже явно позаимствовала на складе бэушной прозодежды. Вот только самодельная, прикрепленная почти к плечу слева английской булавкой табличка с яркой, бросающейся в глаза надписью "Пресса" была сделана по-женски аккуратно и красиво.
   - Господин Варфоломеев, господин Варфоломеев! - требовательно обратилась к агенту рыжая, даже и не подумав поздороваться. - Что произошло? И ваши, и потом - вот эти... ничего не говорят, хорошо еслиь на начальство ссылаются. А мне же надо хронику сдавать к дневному выпуску!
   "Вот ведь коза, - подумал полицейский, но беззлобно, а скорее по-отечески, все-таки постарше репортерши он был значительно. - И как она чувствует все эти кромешные дела? Небось, за утро в городе не один десяток происшествий, так нет же - она именно сюда примчалась... Как же теперь от нее отвязаться-то? или - пусть постарается, но не только на себя и свою газетку?"
   - Верно они говорят, Нина Трофимовна, доброго утречка вам, - солидно, выдерживая предписанный всеми служебными инструкциями доброжелательный тон в общении с гражданами, ответил Варфоломеев. - Простые городовые и знать ничего не могут, они же просто в охранении стоят...
   - Ой, не надо мне пудрить мозг, - взвилась репортерша, чувствуя, что ей пытаются заговорить зубы. - Они-то как раз и знают больше всех... но ладно, пусть себе молчат, но вы-то что мне скажете? А то народец тут уже и притон раскрыл, и наркоманов поймал, и даже логово убийц обнаружил...
   - И я вам, уважаемая, ничего не скажу, - улыбнулся через силу Варфоломеев, чувствуя, как от настырности репортерши у него снова начинает болеть голова. - Было там происшествие, было... вот и всё. Но...
   Полицейский сделал, как ему казалось, загадочное лицо, а на самом деле, просто изобразил какую-то непонятную гримасу, понизил голос и, склонившись к Нине, продолжил почти шепотом:
   - ... вот как выйдет из подъезда жандармский подполковник... такой весь из себя барин, в черном плаще... вот он-то и сможет обо всем рассказать.
   - Это тот, что туда вошел с полчаса назад? - заразившись полицейской таинственностью, тоже шепотом переспросила репортерша.
   - Точно-точно. Вы же его сразу и приметили, не могли не приметить, с вашей-то наблюдательностью, - мелко польстил девушке сыскарь, всегда помнивший, что "доброе слово и кошке приятно". - Так вот, они, жандармы то есть, это дело и поведут, а мы - черная косточка, все больше по хулиганствам, да простому гоп-стопу работаем...
   Довольный своей выдумкой стравить испортившего ему настроение жандарма и назойливую репортершу, сыскной агент улыбнулся.
   - Что-то здесь не то, - недовольная предстоящим ожиданием неизвестного подполковника пробурчала Нина. - Не нравится мне...
   Но момент для продолжения расспросов был уже упущен, Варфоломеев быстро, но не торопясь, выдерживая солидность представителя закона, уходил к своей машине.
   "Черт бы с ними со всеми, - подумал репортерша. - Ждать мне не привыкать, но уж если соврал этот полицай, то я его и в Управлении найду, и тогда уже - с живого не слезу..."
   А ждать и в самом деле пришлось долго. Почти два часа. Деятельная и энергичная репортерша успела заскучать, сбегать к телефонной будке на углу дома и позвонить в редакцию, чтобы ставили в дневной номер уже давно готовый её материал совсем по другим криминальным случаями в городе без всяких изменений и дополнений. Потом выкурила полдесятка папирос, самых что ни на есть мужских, крепких, но, правда, хорошего, вкусного табака. И когда её раздражение и злость на Варфоломеева, собственную доверчивость и кажущуюся бесцельность ожидания достигли предела, из подъезда в сопровождении то ли почетного конвоя, то ли охраны вышел тот самый жандарм. И репортерша бросилась к нему, как изголодавшаяся лисица кидается на цыплят, но - тут же, с разбегу, едва не уткнулась в грудь неожиданно возникшего на её пути габаритного сопровождающего, своим телом прикрывшего подполковника даже от такой гипотетической опасности.
   - Ты что, болван, не видишь!?! - возмутилась Нина, запрокидывая голову, что бы посмотреть жандарму в лицо и при этом тыча пальцем в закрепленную на себе карточку. - Я должна взять интервью у господина подполковника... а ты...
   - Пропусти, Серж, - попросил охранника Голицын. - Здравствуйте, милая барышня. Чем обязан?
   - Никакая я не барышня, - продолжила было свой возмущенный монолог Нина. - Я репортер городской и районной газет, по криминальной хронике! А мне никто ничего не говорит, внутрь не пускают, и все при этом ссылаются на вас, даже фамилии вашей не называя...
   - Милая барышня-репортер, моя фамилия Голицын, я служу в Жандармском Корпусе в чине подполковника, - безо всякой иронии, абсолютно спокойно, будто дело происходит не на бегу возле подъезда городского дома, а где-нибудь в гостиной шикарного великосветского особняка за чашкой чая, улыбнулся атакованный Ниной жандарм. - А вы, насколько мне известно, Нина Березина, единственная в городской прессе женщина-репортер, да еще при этом занимающаяся вовсе не дамскими темами, а криминальной хроникой. И на этом поприще получившая очень широкую известность... правда, в довольно узких, профессиональных кругах полицейских, адвокатов и их клиентов...
   - Вот уж не думала, что мною так интересуется жандармерия, - отозвалась до нельзя польщенная, едва не покрасневшая от удовольствия Нина, все-таки для репортеров известность, пусть даже и в узких кругах, слаще манны небесной.
   - Жандармерия интересуется всем, происходящим в городе, - серьезно, как на просветительской лекции, ответил Голицын. - В том числе и происшедшим сегодня ночью в этой квартире...
   Он кивнул за спину, в сторону подъезда, откуда двое здоровенных санитаров в темно-синих комбинезонах выносили черный мешок с телом. Им пришлось стараться без носилок, очень уж узкие и неудобные в подъезде были и дверные проемы и лестничные клетки.
   - Ого! - глаза у Нины загорелись легким азартом в предчувствии чего-то необычного, отличающегося от большинства многочисленных происшествий в городе. - Там труп? Кого же убили? И как? И что вы намерены предпринять для поиска преступников?
   - Милая барышня-репортер, - с легкой задумчивостью в голосе сказал Голицын. - У вас очень много вопросов, а у меня пока на них очень мало ответов... впрочем, я могу вам оказать любезность. Хотите увидеть как и над чем работают жандармы? Наяву, а не в дешевых книжонках и дурных кинофильмах?
   - А это возможно? - иронично уточнила Нина, привыкшая, что повсюду в полиции от нее отмахиваются, как от назойливой и докучливой мухи, отвелекающей от важной и срочной работы.
   - Если вы согласитесь, то вполне возможно, - серьезно ответил подполковник. - Хотя, обычно, простые люди стараются почему-то держаться от жандармов подальше...
   - Если это намек, что я не простой человек, то я согласна, - решительно заявила Нина, где-то в глубине души замирая от собственной дерзости.
   - Тогда - поехали, милая барышня-репортер, - предложил Голицын и тут же, через плечо скомандовал отошедшему чуть в сторону своему охраннику: - Ты во вторую машину, с остальными...
   Охранник на мгновение задумался, ведь оставлять подполковника одного было не положено, однако, никакой явной опасности во время поездки с этой пигалицей не было. Мысленно махнув рукой на нарушение инструкции и даже на возможные последствия оного, охранник молча проследовал к одной из машин, стоящих неподалеку. В ней уже сидели прибывшие вместе с подполковником то ли охранники, то ли оперативники Жандармского Корпуса.
   - Прошу, милая барышня-репортер...
   Голицын так естественно и привычно открыл перед Ниной дверцу авто, что у той даже зашебуршило в мозгу: "Уж не тот ли это самый Голицын, который из князей? Древнейшая фамилия..." И, естественно, об этом и был её первый вопрос, когда подполковник устроился рядом с ней на заднем сидении и велел шоферу ехать "на службу".
   - ... род Голицыных не только древний, но и очень разветвленный, - покачал головой подполковник. - Однако, если вы имеете в виду, могу ли я называться князем Голицыным, то - могу. Титул принадлежит мне, как до этого принадлежал моему отцу. Но, кажется, сейчас на такое мало кто обращает внимание...
   - Это точно, - кивнул репортерша, тем не менее чрезвычайно довольная и даже возбужденная единственно тем фактом, что едет в одной машине с настоящим князем. - Времена аристократов канули в Лету, но все-таки... да и всяческие аферисты, называясь, кто графами, кто баронами, отношение к вам подпортили.... но... по-настоящему голубая кровь, генеалогическое древо, уходящее корнями в домонгольские времена... это все-таки что-то...
   До развилки широкого, современного проспекта на две чуть более узких, уходящих вдаль, прочь из города улицы и стоящего на этой развилке высокого и длинного дома-параллелипипеда они доехали быстро, не успев толком ни о чем больше, кроме родословной Голицына, поговорить. И через просторное фойе первого этажа прошли быстро, темп задал сам подполковник, иначе бы Нина не преминула бы осмотреться перед входом в святая святых Жандармского Корпуса. Впрочем, рассматривать в фойе было нечего. Кадки с пальмами по углам, несколько дверей в кабинеты-приемные, возле которых чинно, молчаливо сидело с полдесятка людей и - всё. А вот настоящие тайны начались уже за неприметной служебной дверью, ведущей, как свидетельствовала надпись на ней, к лифтам.
   Очутившись вместе с Голицыным в узком тесном пенале-комнатке, Нина с удивлением подметила, как подполковник негромко поздоровался с кем-то невидимым, достал из кармана плаща свое удостоверение - солидную, черного цвета книжицу - показал, развернув, одной из стен, а потом... просто положил левую руку на небольшую тумбочку с матовой поверхностью, стоящую перед выходом из комнатного пенала. Что-то загудело, мгновенно вспыхнуло внутри тумбочки ярким светом, и подполковник, убрав руку, обернулся к Нине:
   - Теперь вы, милая барышня-репортер... Прошу...
   - А что это? - чуть опасливо уточнила девушка.
   - Не бойтесь, просто снимает отпечатки пальцев, - улыбнулся подполковник. - Заодно измеряет температуру тела, анализирует вашу ладонь на предмет материала, из которого она сделана... так что пройти, приложив к анализатору мертвую руку или пластиковый муляж, никак не получится...
   - Красота, - пробормотала Нина, выкладывая ладонь на тумбочку. - А в полиции до сих пор людям пальцы краской машут...
   И неожиданно покраснела, поймав взгляд подполковника на свои пальцы с обломанными, кое-где и обкусанными короткими ногтями. Но тут же взяла себя в руки и непроизвольно выпрямила и без того не сгорбленную спину. "Мало ли, что он привык ко всякому аристократическому маникюру-педикюру, - сердясь на себя за собственную мгновенную слабость, подумала Нина. - А мне вот некогда такими глупостями заниматься... весь день бегаешь, как савраска, по полицейским участкам и управлениям, по трущобам и закоулочкам, а потом еще вечерами, да ночами писать про все это приходится... Когда уж собой-то заниматься?"
   А вот Голицын на неухоженность её рук внимания не обратил. Просто уставившись взглядом на поверхность анализатора он вспомнил фразу из оперативной характеристики репортерши: "Обладает хорошо развитым интуитивным чувством на происшествия, благодаря чему часто оказывается в нужном месте едва ли не раньше полиции и других работников особых служб". Может быть, именно из-за этой особенности, а может быть и доверившись собственной, не менее развитой интуиции и решил подполковник Жандармского Корпуса пригласить к себе на экскурсию эту рыженькую, вихрастую девушку.
   - Что ж, теперь, когда вы, милая барышня-репортер, отмечены в наших архивах навеки вечные, прошу...
   Подполковник вновь распахнул перед Ниной дверь, как успел уже сделать это трижды за время короткого знакомства, и они вошли в кабинку лифта.
   - Служебный, - пояснил, заметив слегка недоуменный взгляд вокруг себя Нины, Голицын. - Идет с первого до пятнадцатого этажа без остановок, только в апартаменты моего отдела...
   "Хорошо, что всё так просто оказалось, а то уж всякая мистика начала мерещиться", - с облегчением подумала репортерша, привычным к мелочам взглядом отметившая отсутствие в лифтовой кабинке панели с многочисленными кнопками. Впрочем, это оказалось, пожалуй, единственной приметой попадания в сферу "особых служб", ну, если, конечно, не считать загадочного аппарата по снятию отпечатков пальцев и не только...

4

   Тот, кто называл себя Матвеем, проснулся после полудня, и это было непривычно и странно для него. По обыкновению, набив брюхо до отвала, он спал и по двенадцать, и по пятнадцать часов кряду, а тут и десяти не набралось. Но что-то тревожное, непонятное и беспокойное дернуло его еще во сне, заставило встрепенуться, вытягиваясь в струнку под тонким, шелковым покрывалом.
   Матвей приоткрыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, по звериной привычке вслушиваясь, внюхиваясь, исподволь всматриваясь в окружающее его пространство. В доме было тихо, привычно пахло мужским парфюмом, чистым постельным бельем, пылью из старенького шифоньера. И, будто ответом на спокойствие и тишину, вновь накатило сытое, ленивое блаженство. Матвей уже давно не обращал внимания на такие резкие перепады настроения, интуитивно понимая, чувствуя, что именно так организм борется с нервным напряжением предельного внимания и концентрации, обязательными при пробуждении.
   Легким движением отбросив от себя покрывало, под которым он спал, Матвей потянулся всем телом, разминая слегка затекшие во сне мышцы, едва сдержался, чтобы не заурчать - сыто и блаженно, неторопливо поднялся с постели и направился в ванную. Простые человеческие привычки, вроде бритья и чистки зубов, не были ему чужды.
   После обычных утренних процедур Матвей выбрал в шифоньере самые простенькие, потрепанные брюки, неброский, однотонный свитерок и неопределенного цвета пиджачок, больше подошедший какому-нибудь начавшему спиваться мастеровому, чем тому, кто по ночам разгуливает затянутым в кожу с металлическими бляхами. Быть самим собой и одеваться так, как это ему нравится, Матвей мог не всегда, вот и сейчас был именно такой случай, что надо было маскироваться, выглядеть неброско, быть, как все. Наряд его завершила видавшая виды кепочка, под которую Матвей старательно заправил свои роскошные, чересчур роскошные для мужчины, волосы.
   Оглядев себя в небольшом зеркале, повешенном на стену в маленькой прихожей, разложив по карманам сопутствующие любому мужчине мелочи: ключи, папиросы и спички, носовой платок и разноцветные денежные купюры, - он вышел из дома.
   Квартирку эту, совсем неподалеку от центра города, но в старом, обветшалом, идущем в скором времени под снос здании Матвей снял на пару месяцев за полцены. Редко кто из приезжих соглашался жить без горячей воды, но с постоянными перебоями с электричеством, да при этом платить хозяевам полновесную цену. Впрочем, престарелая, хоть и бойкая на язык бабулька-владелица была рада-радёшенька уже тому, что Матвей заплатил сразу за два месяца вперед, а не так, как принято было повсюду - понедельно.
   По скрипучей деревянной - надо же, какие раритеты! - лестнице Матвей спустился во дворик, заросший кустами сирени, с полуразвалившимися качелями и детской песочницей в уголке. Во дворике было тихо и пусто, те, кто работал, в эти часы находились за канцелярскими столами или у станков, а те же, кто, подобно Матвею, бездельничал, именуя себя лицами свободных профессий, еще только подымались из собственных постелей, наводили марафет на потрепанные после вчерашнего лица, пытались позавтракать или сразу - по-честному - принимали утреннюю дозу спиртного.
   По привычке внимательно, но незаметно оглядывая всё вокруг в поисках возможной или даже невозможной опасности, Матвей не спеша, прогулочным шагом, пересек дворик и как-то сразу, рывком, без плавного перехода оказался на шумной, ревущей моторами и воняющей бензиновым перегаром улице. Многочисленное стадо автомобилей куда-то мчалось по затертому асфальту с такой скоростью, будто за всеми сразу и за каждым в отдельности водителем гнался дьявол, ну, или какая иная нечистая сила рангом пониже, но ничуть от этого не менее опасная. А вот пешеходов было совсем немного, но и они не отличались от своих четырехколесных попутчиков на этой дороге. Все куда-то спешили, невольно толкая друг друга, не желая повременить хотя бы секунду, чтобы пропустить вперед идущего рядом. Манеры их, поведение раздражали Матвея, несмотря на приобретенную уже за долгие годы привычку не обращать внимания на торопящихся, бестолково-суетливых людей.
   Сам Матвей никуда не спешил, нужные ему персоны имели обыкновение появляться в условленном месте вне всякого графика, потому застать их в небольшом, подвальном кафе неподалеку от городской достопримечательности - старинных, средневековых еще ворот, отлично отреставрированных после почти пятисот лет забвения - было возможно в любое время. Впрочем, как и прождать полдня и уйти не солоно хлебавши.
   Но сегодня Матвею повезло сэкономить собственное время, если можно назвать везением раздавшийся возглас: "О! Глазастый пришел. И чего в такую рань?", который встретил его еще на середине крутой каменной лестницы, ведущей в подвал. Глазастым его прозвали едва ли с первого же посещения кафе аборигены и сами охотно откликающиеся по диковинные, иной раз непонятно откуда взявшиеся прозвища. Поначалу Матвея такое обращение, очень тонко намекающее на его разноцветные глаза, раздражало, но постепенно он свыкся и даже начал получать определенное удовольствие от того, что прозвище, вообще-то, никак не отражало особенностей его характера или внешности.
   В маленьком, на десяток столиков и буфетную стойку, помещении, экономно освещенном синеватым светом пристроившихся по дальним углам бра, с постоянно висящими под потолком клубами табачного дыма уже собрались те, кого в городе чаще всего считали отбросами общества: лентяи и бездельники, не имеющие ни гроша за душой, частенько подворовывающие по мелочи, но основным своим заработком имеющие бездонные кладези информации обо всем происходящем вокруг. Кое-чем из своих знаний они делились просто за поднесенный стакан водки или тарелку щей, кое-что стоило уже дороже, вплоть до сотен и тысяч в звонкой монете, но чаще всего информаторы просили только одного: защиты и помощи. От полиции, от таких же, как они сами, конкурентов, от кого-то из пострадавших от их осведомленности. И за недолгое свое пребывание в городе Матвей успел пару раз помочь страдальцам, отвести от них беду, пусть и не самую грозную, но все-таки неприятную. Теперь он легко мог потребовать поделиться с ним новостями городской жизни уже просто за папироску и кружку пива. А пиво в подвальчике всегда было отменное. Как и вино, и водка, и другие горячительные напитки. Но только для тех, кто мог заплатить за них. Для основной же группы посетителей хозяин всегда держал наготове дешевый и крепкий портвейн, приготовленный, похоже, путем разбавления фруктового сока простым спиртом безо всяких прочих винодельческих премудростей. И еще местечко это отличалось полной безопасностью и спокойствием, порядок такой установился в незапамятные времена, может быть, еще прежним хозяином, но до сих пор считалось среди посетителей дурным тоном громко скандалить, шумно напиваться, буянить, а уж тем более - рукоприкладствовать в помещении. Впрочем, на тихих пьяниц, частенько, перебрав, дремлющих за столиками или в укромных уголках, смотрели с равнодушным пониманием и никого не выгоняли на улицу до тех пор, пока человек не проспится.
   Не отвечая на приветствие и спокойно спустившись до конца лестницы, Матвей только тут скомандовал притихшему, будто дремлющему за стойкой, буфетчику: "Принеси-ка мне, любезный, семги под водочку, да и так - салатик какой-нибудь..." и только после этого обратил внимание на собравшихся за столиками. "Не спится что-то", - сказал он вроде бы в знак приветствия и демонстративно зевнул, показав белоснежные клыкастые зубы. Впрочем, клыки у него во рту на этот раз выглядели вполне по-человечески, ну, разве что совсем чуток подлиннее, чем у простых людей.
   Присев за столик к Чавыче, мужичку уже в возрасте, одетому с претензией на былую роскошь в изрядно потертый и заляпанный подозрительными пятнами бархатный пиджак когда-то сочного василькового цвета, Матвей дождался своего заказа, без слов разлил водку из стеклянного графинчика в две предусмотрительно поставленные буфетчиком на стол рюмки, передвинул ближе к середине тарелки с запеченной семгой, огуречно-помидорным салатом, хлебом, будто бы приглашая Чавычу принять участие в трапезе, и только после этого спросил по делу:
   - Скажи-ка, мил-друг, а кто по ночам возле гаражей у нас балует?
   - А тебя не иначе, как обидели там! - глумливо всхохотнул сидящий за соседним столиком молодой совсем парнишка Пафнутий, частенько исполняющих в компании роль деревенского дурачка.
   Чавыча только укоризненно глянул в его сторону, жадно выпил предложенную водку, блаженно откинулся на спинку стула, одновременно доставая откуда-то из-под полы и разминая в пальцах папироску.
   - Есть такая компания, даже две, - ответил он на вопрос Матвея. - Вот только... не советовал бы я тебе с ними связываться, себе дороже выйдет.
   - А я и не буду связываться, - подмигнул собеседнику светлым, ледяным глазом Матвей. - Я вот только узнать хотел...
   Чавыча недоверчиво покачал головой, выпустил клуб дыма от прикуренной папироски, подумал еще немного.
   - Молодежь там, - пояснил он Матвею. - Из не простых. В одной компании Стефан командует, это он так себя на латинский манер перекрестил, сам-то по рождению Степан. Папашка его из судейских, не мелочь какая пузатая, а где-то в верхах, но не на виду. Такие всегда опаснее, исподтишка норовят куснуть, чужими руками жар загрести, да стравить добрых людей между собой. Сынок точь-в-точь в него пошел характером. Во второй - Ванька главный. Этот за деньгами родичей прячется. Как там у поэта: "Все куплю, сказало злато..." Вот и он думает, что всё в мире купить можно. Ну, и ведет себя соответственно своим скудным мыслям.
   "Промеж себя ребятишки эти особо не враждуют, но и дружбы у них нет. Пасутся на одних улицах, да в подворотнях, хулиганят, сумки с запоздавших барышень срезают, нашего брата гоняют, почем зря. Бесятся с жиру, короче. Но оттого еще опасней, чем те, кто ради куска хлеба за поживой выходит. Никогда не знаешь, что им спьяну в голову взбредет, что еще напридумывают, да нафантазируют..."
   - А и ладно бы с ними, - кивнул Матвей, накалывая на вилку кусок помидора и отправляя его в рот вслед за глотком водки.
   После роскошной ночной трапезы он мог неделями, да что там неделями - месяцами без всякого отвращения жевать овощи, жареное мясо и рыбу, спокойно есть шоколадные конфеты. Главное было - не увлечься, не переборщить настолько, что немедленно вслед за овощным салатиком захочется живого, кровавого мяса.
   - Ну, а подробностей захочешь, - сказал Чавыча, самостоятельно наливая в свою рюмку водки, - то лучше всего вон, к Сове обратись... она - птичка тоже ночная, как и некоторые здесь... и обо всем в тех компаниях знает.
   Матвей бросил взгляд в уголок зала, там притулилась за столиком то ли полуспящая, то ли просто перепившая девушка лет двадцать, миниатюрная, худая, одетая в пестрые и широкие, цыганского фасона, тряпки. Пепельно-серые вихры на её голове и в самом деле напоминали птичьи перья.
   - Расскажет-расскажет, - покивал Чавыча, перехватив взгляд Матвея. - Она с ними-то на ножах, пусть и обидеть её непросто, но было дело, они чуть не охоту на нее устроили, да только обломились, как обычно. Для охоты азарт нужен, жажда... а у них, кроме пустого форса - один пшик...
   Не откладывая в долгий ящик разговор с нужным человеком, Матвей поднялся с места, но не успел он и шага сделать, как помещение наполнилось звуками залихватски-визгливой еврейской скрипочки и буханьем барабана. Это заскучавший буфетчик то ли, чтоб развеять собственную сонливость, то ли, чтоб создать в подвальчике атмосферу развеселого кабака, включил проигрыватель.
   Спервоначалу Матвей хотел прикрикнуть на него, уж очень душераздирающе-разухабистой и банальной была эта музычка, но тут же передумал, решив, что разговору она не помешает, а вот слух прочим обитателям кафе отобьет. А чем меньше людей будет знать о его интересе, тем спокойнее они будут спать. Впрочем, излишней заботой о людях Матвей себя не обременял, скорее уж это была забота о самом себе.
   Едва он присел за столик напротив Совы, как девушка, не меняя позы, даже просто не пошевелясь, распахнула огромные, совсем нечеловеческие, по-птичьи круглые глаза и спросила так, будто с первой секунды появления Матвея в кафе постоянно находилась за его спиной и внимательно вслушивалась в каждое слово:
   - Тебе про кого сначала рассказать?
   - Начни со Стефана, - мгновенно сориентировался Матвей. - Хотя, мне лично все равно с кого.
   - Угадал, - равнодушно произнесла Сова. - Он со своими был этой ночью на улице. А ванюшкины ребята у него дома гуляли, пока родителей не было. Отъехали его родичи на пару дней, вот и...
   "А Степка... тебе ведь не про его любимую мадеру узнать нужно, и не про цвет исподнего, и не про то, как он девок ломает и в каких позах. Он пока еще сейчас у себя дома, отдыхает от гулянки, но попозже, к ночи, в "Черном доме" будет. Узнать он чего-то хочет о том, что случилось. Там есть у кого спросить".
   - Сколько? - без всяких экивоков, отбросив куда подальше такт и дипломатию, уточнил Матвей цену на выданную информацию.
   Сова неуловимо под пышными пестрыми тряпками пожала плечами. Матвей выложил на столешницу пару не самых крупных, изрядно помятых купюр. Девушка, ни слова не говоря, просто провела над ними узенькой, тонкой ладошкой, и деньги исчезли, будто растаяли в воздухе, на глазах Матвея. "Цыганский гипноз, - подумал он. - Давно такого не видел".
   - Не ходи туда, - будто через силу, сказала Сова. - Что-то там будет...
   Матвей попробовал быстро, как только он умел, поймать взгляд девушки, но круглые, птичьи глаза были пусты и равнодушны. Он снова полез было в карман за деньгами, но Сова остановила его магическими словами:
   - Будешь должен...
   И опять полуприкрыла глаза и будто бы клюнула носом, едва заметно склонив голову к столу.

5

   При выходе из лифта просторный, светлый и совершенно пустой коридор привел репортершу и жандармского подполковника сначала в небольшую, изящно обставленную пусть и полностью казенной, канцелярской мебелью приемную, в которой хозяйничала просто-таки умопомрачительная блондинка. "И где они таких себе только набирают?" - с завистью подумала Нина, осторожно присматриваясь к милой, но такой ослепительно-красивой девушке. Длинные ноги, высокая грудь, густые светлые волосы, голубые глаза... прямо, картинка какая-то. Да и одета секретарша - а кто еще может хозяйничать в приемной? - была не то, что бы вызывающе, но как-то не очень строго. А всего-то чуть там, чуть здесь по мелочи... юбочка чуть покороче, шелковая блузка чуть меньше размерчиком с расстегнутыми тремя, а не двумя пуговичками. И - совершенно невероятный, просто фантастически ровный загар по всему лицу, красивой шейке, обнаженным до локтей рукам.
   А вот для подполковника секретарша оказалась простым предметом интерьера. Он, не задерживаясь, привычно кивнул, распорядился:
   - Маша, меня нет ни для кого, кроме наших оперативников... и приготовь чаю с бутербродами, хорошо?
   "А ведь для него эта Маша и в самом деле - мебель, - подумала репортерша, проходя следом за подполковником в его кабинет и привычно подмечая всё вокруг. - И как же можно так равнодушно относиться к таким прелестям? Может, он из этих... которые мальчиков любят? Да не похоже... и не держат таких людей в особых службах. Во всяком случае, в высокие чины не пробираются. И не слышала я никогда за нашими аристократами таких грехов. Вот всякие британцы, да германцы - те, да, те очень даже, а наши все больше по бабам..."
   Так и не придумав даже просто для самой себя подходящего объяснения, Нина вошла в кабинет подполковника. Он был точно таким же по размерам, как и приемная, видимо, при планировке этажа никто не мудрил и не заморачивал себе голову, просто разделив всю площадь на одинаковые по размеру комнатки. И обстановка была такой же казенной и канцелярской, разве что книжных шкафов было поменьше, чем в приемной, да на столе возле полудесятка разномастных телефонных аппаратов стояла старинная, бронзового литья, чуть-чуть позеленевшая от времени настольная лампа.
   - Присаживайтесь, милая барышня-репортер, - предложил Голицын, сам устраиваясь в удобном кресле за своим столом, предварительно дождавшись, пока усядется Нина, и это тоже было в крови у подполковника. - Пока Маша готовит чай и бутерброды, предлагаю вам немного почитать о работе моего отдела. Тем более, что и мне надо бы заняться текущими делами. Ведь ваше присутствие их не отменяет.
   Не дожидаясь ответа от репортерши, подполковник извлек из ящика стола пухлую папку самого обыкновенного канцелярского вида, разве что украшенную строгими надписями "Совершенно секретно", "Единственный экземпляр", "ответственный за хранение..." Чин, фамилия и должность ответственного были вписаны от руки изящным, с легкими завитушками, но очень разборчивым почерком, и Нина почему-то тут же решила, что это - рука красавицы-секретарши.
   Довольно церемонно вручив репортерше папку, Голицын вернулся на свое место и тут же снял трубку с одного из телефонов. С легким недоверием открыв обложку, Нина прислушалась было к телефонному разговору: "Это Голицын. Что успел?.. так, отлично, отправь к ней Володю, он быстрее эту "мамку" раскрутит... сам - обратно, пройдись по квартирам... да, дезу там уже дали... И передай Володе, пусть сразу звонит мне..."
   Чуть позже подполковник звонил экспертом, очень любезно, но настойчиво требуя максимально ускорить проверку привезенных его группой материалов, потом кто-то звонил на телефон Голицына, и вновь сам подполковник связывался с кем-то... но Нина уже не слышала и не видела ничего происходящего в кабинете. Она даже не обратила внимания, как секретарша подала только для нее крепкий горячий чай и удивительно вкусные бутерброды с толстыми ломтями буженины поверх свежего белого хлеба с коровьим маслом. Все дело в том, что Голицын подсунул репортерше слегка беллетризированный для высокого начальства годовой отчет своего отдела, состоящего в структуре Департамента особых расследований Жандармского Корпуса. И отчет этот оказался настолько интереснее всего, происходящего вокруг, что девушка оторвалась от простых на вид конторских листов бумаги лишь после настойчивой просьбы подполковника уделить ему несколько минут.
   Нина с тяжелым вздохом захлопнула папку и отодвинула её подальше от себя по столу, будто борясь с искушением не обращать внимание на слова Голицына и продолжить столь увлекательное чтение.
   - Спасибо вам, - сказала репортерша негромко. - Жаль только всё это никогда не напечатает даже самый смелый редактор самого распоследнего желтого листка в городе...
   - Почему же? - сделал вид, будто удивился, подполковник.
   - А вы сами не знаете? - вопросом на вопрос ответила Нина.
   - Знаю, просто очень хочется услышать ваш вывод и посмотреть - совпадет ли он с моим, - дружелюбно улыбнулся Голицын.
   - Действительность оказалась гораздо богаче и изысканнее самых буйных фантазий, - вздохнула вновь Нина. - Ну, разве в такое можно поверить?
   Она кивнула на папку с отчетом отдела.
   - Теперь вы понимаете, почему я захватил вас с собой с места происшествия? почему не заставил подписывать уйму бумаг о неразглашении и сохранении тайны?
   - Понимаю, - согласилась Нина. - Разгласить такие вот тайны - всё равно, что объявить себя сумасшедшей...
   - Ну-ну, не обязательно, - остудил её порыв подполковник. - Достаточно будет, если вы просто прослывете человеком с буйной и ничем несдерживаемой фантазией...
   - ...законченной врушкой, - в тон Голицыну продолжила репортерша. - Но зачем-то вы меня все-таки пригласили?
   - Что же, тогда давайте о делах, - согласно кивнул головой Голицын. - Я попрошу вас побыть сторонним экспертом во время одного небольшого совещания. Просто послушать о чем будет говориться, как, кем. А после совещания я задам вам всего один вопрос...
   - Надеюсь, это не будет вопрос о том, как мне больше нравится: быть расстрелянной или утопленной в ванне? - неудачно пошутила Нина.
   - Нет, вопрос будет вполне по вашей профессии, - серьезно, не обращая внимание на неуклюжую шутку девушки, ответил подполковник.
   И тут же снял трубку телефона, спросил коротко: "Маша, от экспертов подошли? Проси всех ко мне..." и одновременно посмотрел на массивные, в белого металла корпусе, явно старинные часы на своем левом запястье, перехватил любопытствующий взгляд Нина и пояснил:
   - Не люблю золота... плохой металл, хоть и красивый, и благородный. За золото дьявол человеческие души скупает, а вот серебряная пуля оборотня бьет... впрочем, на мне даже и не серебро, так - серебришко...
   "Платина, - догадалась репортерша, вспомнив изначальное, испанское значение этого слова. - Да такой браслетик один, без корпуса и часовой начинки, побольше пары моих годовых гонораров будет... а еще болтают про обеднение родовой аристократии..."
   Но уже через пару минут посторонние мысли о деньгах и аристократах покинули Нину. Кабинет заполнился самими разными людьми, причем никто из них не был похож на тех охранников, что видела репортерша возле Голицына сегодня утром. Парочка молодых людей совсем, казалось бы, непримечательной наружности в самых простых костюмчиках при галстуках, толстячок в очках и с какими-то помятыми бумагами в руке, средних лет солидный мужчина, больше похожий на надежного и обязательного в делах купчину, чем на оперативника-жандарма, и еще трое, совершенно не для кабинетной работы одетых в живописные костюмы пролетариев... все они явно хорошо и давно знали друг друга, а вот на Нину поглядывали с легким профессиональным подозрением, однако, ни слова не сказали, помня введенный еще в самом начале "правления" Голицына неписаный закон: "В этом кабинете посторонних не бывает!"
   - Начнем, господа! - чуть повысил голос подполковник, когда все вошедшие расселись по местам. - Позвольте вам представить: Нина Трофимовна Березина, пока внештатный консультант. И сразу же по делу. Давайте начнем с уважаемого эксперта, и сразу же его отпустим с совещания, у него достаточно других, важных дел и слушать ему наши разговоры совсем неинтересно.
   Со своего места поднялся толстячок с бумагами в руках.
   - Я еще ничего не оформил, - сразу же предупредил он. - Но в основном всё закончил. По отпечаткам пальцев, что мне предоставили: это отпечатки покойной и её подруги-сожительницы, если я правильно понял. Все прочие - очень невнятные, старые, недельной, а то и больше давности. И совсем не похоже, чтобы кто-то специально стирал отпечатки.
   "По крови и сперме. Кровь покойной и только её, никаких иных вкраплений и чего-то постороннего. Сперма свежая, не больше суток сроку, но... это не человеческая сперма, господа. Что-то среднее между собачьей и волчьей. Для более точного ответа нужны продолжительные дополнительные исследования".
   Эксперт искоса глянул на одного из молодых людей непримечательной наружности, видимо, доставившего в лабораторию на анализ образцы. Может быть, эксперту стало любопытно, каким образом собачья сперма оказалась в постели проститутки? Не было ли там чего-то извращенного, щекочущего нервы? Но никаких вопросов он задавать не стал, приученный годами работы к жесткой дисциплине. А скорее всего, просто не знал никаких подробностей происшествия.
   - Остатки коньяка и ликера вполне обыкновенные, невысокого, правда, качества, но без каких-то посторонних вредных примесей, если не считать, конечно, вредными сивушные масла, - позволил себе легкий намек на шутку эксперт. - Волосы, найденные на месте происшествия, успели идентифицировать только покойной и её подруги. Остальные пока проходят исследование. Ну, и причина смерти. Перекушенные шейные позвонки, господа. Некто... или нечто грызло уже мертвое тело. Время смерти - между полуночью и двумя часами ночи.
   Эксперт помолчал и демонстративно сел на свое место, давая понять, что доклад окончен.
   - Письменный отчет когда ждать от вас? - поинтересовался на правах начальника Голицын, хотя и прекрасно понимал, что подгонять экспертов нет смысла, они и так сделали даже больше, чем возможно.
   - Закончим с волосами, проведем дополнительные анализы на яды... - эксперт на пару секунд задумался. - Через три дня полный отчет.
   - Хорошо, спасибо. Мы вас больше не задерживаем, - кивнул подполковник.
   И едва за экспертом закрылась дверь кабинета, как без разрешений и всяких обязательно-формальных слов поднялся солидный купчина, внимательно, чисто жандармским, а не купеческим взглядом оглядел присутствующих и доложил:
   - Примерно в половине первого ночи Даша Свирина ушла от клиента. Клиент - ведущий инженер по радиосвязи, неженат, постоянный потребитель платной любви. Ни в чем предосудительном не замечен ни с нашей стороны, ни со стороны полиции. Да и в среде проституток на хорошем счету. Как они говорят: "Без заморочек", разве что со своими небольшими фантазиями. Даша у него бывала несколько раз до этого. По его же словам, в этот раз ничего необычного тоже не было ни с его, ни с её стороны.
   "Маршрут от его дома до места происшествия мы отследили. Это минут двадцать пять-тридцать, если идти по улицам. Или минут двадцать, если свернуть во дворы и пройти через гаражный квартал. Могу только предположить, что покойная именно так и поступила.
   Чуть позже часа ночи она позвонила своей "мамке". Пожаловалась на какое-то приключение по дороге от клиента, после которого ей страшно выходить на улицу. Однако, "приключение" это не заняло много времени. Скорее всего, за ней кто-то или что-то погналось. Или пыталось напасть из засады. Городских, привычных животных мы исключили. В этом случае покойная сказала бы прямо, мол, собаки напали, кошки напугали или еще кто-то. Значит, люди.
   В этом районе хулиганит две компании подростков, лет по шестнадцать-двадцать. Проверили по полицейским данным и своим осведомителям. Одна из компаний вчера на улице вечером и ночью не была. Развлекались дома у одного из них. А вот вторая как раз после полуночи могла оказаться в районе гаражей.
   Мы предполагаем, что именно эта компания подростков могла погнаться за покойной. И кто-то... или что-то пришло ей на помощь. Следуя далее по простейшей логике, покойная пригласила спасителя домой, чтобы по-свойски отблагодарить. В эту версию укладывается и короткий, без подробностей, разговор с "мамочкой". Что было дальше - мы знаем, а некоторые видели и собственными глазами..."
   Коротким, офицерским кивком купчина отдал честь присутствующим и сел на свое место.
   Репортерша внимательно и некоторым удивлением выслушала слова и эксперта, и купчины. В работе своей она не раз и не два присутствовала на подобного рода совещаниях в полицейских структурах разного уровня, но нигде не видела такого порядка, дисциплины и оперативности. "Все-таки не зря жандармов зовут "белой костью", - подумала Нина. - Умеют работать по криминалу прямо с каким-то аристократическим шармом. Или это только у князя Голицына, а остальные все-таки попроще?"
   Затем последовал не менее лаконичный, емкий и наполненный самой необходимой информацией доклад о личной жизни погибшей. И Нина в очередной раз удивилась, как много за такой короткий срок удалось узнать жандармам о простой, вообщем-то, мало кому до сего момента интересной девушке. Вывод из доклада следовал однозначный: Даше Свириной просто не повезло оказаться в ненужном месте в ненужное для нее время. На её месте запросто мог оказаться кто-то другой, с такой же невзрачной и простенькой биографией. А мог и такой человек, распутывая связи и враждебное окружение которого, жандармы потратили бы уйму времени, придя в итоге к таким же неутешительным выводам.
   Не менее четко и доходчиво было рассказано и о подростковой группе, забавляющей на ночных улицах города различного рода хулиганствами. Эти бесились, скорее, с жиру, от безделья и переизбытка денежных знаков в карманах.
   "... сейчас вряд ли кто из них пойдет на откровенность даже под сильным нажимом, для них ведь это была попытка грабежа и изнасилования, такое деяние никого не украсит, - заканчивал свой толковый доклад один из молодых и невзрачных. - Нужен какой-то нестандартный ход, иная, чем в допросной, обстановка. Я выяснил, что этим вечером и ночью двое-трое мальчишек из этой компании скорее всего будут в "Черном доме". Как вариант, наведаться туда и попробовать на месте поговорить с ними".
   - Спасибо, все свободны, продолжайте работу, - подвел итог совещания подполковник Голицын.
   Молча, так же, как и входили в кабинет, жандармы покинули его, теперь уже вовсе не обращая внимания на Нину, за это недолгое время она стала частично своей и отношение к ней с легкого подозрительного трансформировалось в нейтральное. А Голицын, оставшись вновь наедине с репортершей, огорошил её неожиданным вопросом:
   - Постарайтесь не раздумывать долго... вам было бы интересно сегодня ночью оказаться в "Черном доме" и послушать, о чем я буду говорить с подростками?
   - Конечно, - автоматически откликнулась на его просьбу не думать Нина. - Да и в вашей компании оказаться в таком месте - тем более.
   "Черный дом", "Дом у оврага", "Дом без окон", "Чертов дом" славился в городе. Когда-то просто роскошная дача на месте остатков бывшего аристократического особняка, вернее, на месте бывшей барской конюшни, с годами как-то незаметно превратилась в некий клуб без членских взносов, устава и распорядка. В "Черном доме" обычно собирались друзья хозяев, друзья друзей, просто знакомые люди. Обсуждали свои проблемы, пили водку и шампанское, курили гаванские сигары и афганский гашиш. В подвальных помещениях устроена была очень неплохая банька с русской, турецкой и финской парными. Баловалось собравшееся общество и оккультизмом, спиритизмом, иными потусторонними занятиями, вплоть до сатанизма, но вот о последнем достоверных сведений не было.
   А с недавнего времени собирающаяся в "Черном доме" компания как-то резко помолодела и к карточным, биллиардным, прочим игровым и мистическим развлечениям добавились и половые. И хотя никаких криминальных безобразий в "Черном доме" никогда не творилось - не того уровня жизни и воспитания люди там собирались, чтобы опускаться до банального шулерства или насилия - одиноким женщинам посещать это место не рекомендовалось... так, на всякий случай, во избежание...
   Нельзя сказать, что до сих пор Нине было просто не с кем заглянуть в загадочно-притягательный "дом греха", мужским вниманием она никогда не была обделена, но... все её знакомые мужчины на поверку оказывались какими-то разовыми, как презервативы. Провести вместе ночь, заглянув перед этим в кинотеатр, на концерт или в ресторан - всегда пожалуйста. А вот на что-то более серьезное, требующее хотя бы минимальных взаимных обязательств, все они не годились. То ли сама репортерша так поставила себя в жизни, то ли просто пока не повезло встретить своего человека...
   И вот теперь появился реальный шанс посмотреть... нет, не просто посмотреть на "Черный дом" изнутри, а поучаствовать в поисках и допросе очень важного - а Нина чутьем опытного криминального репортера ощущала это - свидетеля в невероятном, прямо-таки мистическом деле о растерзании неким то ли животным, то ли озверевшим человеком несчастной девушки. И при этом визит в "Черный дом" обещал быть настолько безопасным, насколько это вообще возможно в обществе жандармского подполковника.
   - Вот и хорошо, - кивнул Голицын, выдержав довольно долгую паузу. - Вот только для такого визита вам, милая барышня-репортер, надо бы переодеться...
   Он хотел еще добавить: "... и привести себя в порядок...", но посчитал эту реплику нетактичной, даже - оскорбительной для женщины и просто скомандовал по телефону:
   - Маша, займись нашей гостьей...

6

   По иссохшейся, затертой тысячами подошв, покрытой трещинами асфальтовой дорожке неторопливо, но деловито и собранно, шли две пожилые женщины в возрасте далеко уже запенсионном, но все-таки достаточно бодрые и подвижные, чтобы этак, с ходу, именовать их старухами. Обе женщины никуда не торопились в это утро, направляясь к ближайшему от их дома магазинчику, чтобы пополнить домашние припасы. Время они выбрали самое что ни на есть удачное: рабочие, служащие, мелкие приказчики и купчишки уже разошлись и разъехались по своим цехам, конторам, лавкам и складам, а та часть городского населения, что вела в основном ночной образ жизни только-только начинала пробуждаться от тяжелого, неурочного сна.
   - Ты послушай, Сергевна, - начала разговор та из женщин, что была повыше ростом, да и выглядела постарше второй. - Что это за шум там у вас был с утра? У соседнего-то дома?
   Сергеевна проживала в крайнем подъезде, потому считалась самой знающей в делах соседней девятиэтажки, так разительно не похожей на их собственный, старой, послевоенной постройки, дом с высокими потолками, просторными прихожими и кухнями.
   - Ай, - махнула рукой Сергеевна. - Чепуха какая-то... я так сразу-то ничего и не поняла, только вижу - полицейские толкутся, околоточный наш прибежал, весь взволнованный такой. Потом еще "Черный крест" приехал, да встал в сторонке, чтоб людей, значит, не нервировать лишку.
   - И что ж там такого случилось? - поощрила собеседницу вопросом высокая. - Дом-то хоть и бестолковый, но не бандитский, небось. Всякие шебутные там, конечно, водятся, но так за ними околоточный не бегает...
   - Ох, мне уже потом, через часок что ли, знакомая рассказала, она там как раз возле подъезда была, слышала-видела, считай, всё...
   "Сперва-то убийство там было, но - не убийство, там просто решили. Вернулась с блядок девчонка одна, их там несколько в доме-то этим промышляют, глядит, а подружка её в квартире лежит вся в кровище и - не дышит..."
   Попутчица слушала её слегка иронично, прищурив глаза и покачивая головой, мол, что за ужасы такие происходят в нашем смирном районе, но Сергеевна не обращала на это внимания, увлеченная и собственным рассказом, и тем, что, оказывается, знает побольше вездесущей высокой соседки.
   - ...понятное дело, девица сразу в полицию звонить с перепугу. Те приехали, а время-то ранее, кто-то после дежурства, кто-то только-только на службу подошел. Вот и спросонья не разобрались, давай сразу протокол составлять, значит, девицу эту опрашивать, мол, где была, зачем, да почему. Да - в слезы, в истерике бьется, тут и прокурорские подъехали, все ж таки не простой грабеж случился. Замесилась каша крутая, так бы и отвезли девчонку-то пострадавшую в морг, кабы один эксперт-старичок не догадался ей пульс пощупать.
   "Короче говоря, жива оказалась эта жертва окровавленная. То ли от расстроенных чувств, а может и с радости, кто их, блядушек-то, разберет, но напилась она оказывается в эту ночь, да так, что и сама себя не помнила. То ли сама упала, то ли банку трехлитровую уронила, а стекла в доме - полно. Вот об это стекло-то она и порезалась. Понятно дело, кровищи-то вагон, а ей - хоть бы хны, не почуяла ничего, дурища. Пьяная потому что...
   Свезли её, значит, в больницу. В какую, куда - не скажу, не знаю, да и чего мне знать-то? Девка-то эта приблудная, и двух лет еще на районе не прожила. А вот уж народу сколько перебаламутила, сказать страшно..."
   - Что там было в самом деле, никто правды не знает, а если кто знает, нам не скажет, - чуток ревниво отозвалась высокая, когда Сергеевна остановилась передохнуть. - Может, пьяная, может, трезвая, а может и порезал её кто так, чтоб на него не подумали. Пускай там полиция и разбирается, чего ж гадать-то? А вот то, что с утра Ленька Воронцов объявился, это чистейшая правда, и ни в каких доказательствах не нуждается. Я его сама видела.
   - Ленька, Ленька... - задумчиво, вспоминая, произнесла Сергеевна. - Да какой же он Ленька-то, если он Алексей? Про того Воронцова-то говоришь?
   - Про того, про того, - подтвердила высокая. - А я вот его как с детства Ленькой звала, так и привыкла. Пускай для меня Ленькой остается.
   - А как же так получилось, что и на похороны не успел, да и ведь девять дней вчера было? - с явным огорчением спросила скорее саму себя Сергеевна. - А уж мать-то он любил, тут слова поперек не скажешь...
   - Получается, что не смог, - посуровела лицом высокая. - Человек предполагает, а Господь располагает. Он же не из простых военных, Ленька-то. Да и отец его тоже не из простых был, говорят - графских кровей...
   - Да врут, небось, - оживилась, соскакивая с грустной темы, Сергеевна. - Этих всех графьев и прочих благородиев еще в восемнадцатом году под корень извели или заграницу повыгнали. А нынче - модно стало, опять все лезут в благородные, хоть прадеды в холопьях при барском дворе хаживали...
   - Этот-то, похоже, точно из дворян, - чуток понизив для пущей таинственности передаваемой сплетни, сказала высокая. - Ты б его деда видела, так сразу бы поняла. Высокий такой был мужчина, тощий, но жилистый, тонкая кость, но крепкий. И на морду... тьфу, ты, на лицо сразу была порода видна. Ленька-то в него весь пошел, разве что, ростом не вышел...
   - А как же они, то есть, уцелели-то? - заинтересовалась неведомой ей страничкой дворовой истории Сергеевна. - Да еще вон какую квартиру от социалистов получили, не то, что мы, простые грешные...
   - Как да что - врать не буду, не знаю, - охотно, с явной гордостью, поделилась знанием высокая. - Вот только дед Воронцов ужасно засекреченный весь был и постоянно по командировкам мотался, а оттуда, из поездок, значит, этих много чего ценного привозил, ну, разрешалось ему это, видать... А квартира-то не вся их, воронцовская, их квартирка только трехкомнатная была, да и жили там, дай бог памяти, человек восемь, когда въезжали... Это теперь Ленька-то один остался. А верхнюю, поменьше, они к своей присоединили, когда его отец женился на соседке. Вот ведь, как людям счастье прет: и по любви, вроде, и с прибытком каким!!!
   Она помолчала с десяток шагов, а потом, как бы успокоившись, пригасив внезапно возникшую зависть к чужим прибыткам, продолжила:
   - ... так вот и получилось у них пять комнат на двух этажах, а проход между ними они уж совсем недавно проделали, видать, при социалистах такого не разрешали, что б совсем уж по-буржуйски жить, в двухэтажной, значит, квартире. Теперь-то - всё можно, не то, что раньше.
   - А то раньше некоторым не всё можно было, - махнула рукой Сергеевна. - Кто тогда хорошо жил, тот и сейчас не теряется...
   - Тоже верно, только вот раньше люди совесть имели, стыд, да порядочность, а сейчас...
   Перепрыгнув на донельзя заезженную, но такую бесконечно любимую тему, спутницы будто бы моментально забыли и об утреннем происшествии в соседнем доме, и о приезде Алексея-Леньки Воронцова, и о его графской крови, и о квартире в пять комнат на двух этажах...
   А сам Леша в это время неприкаянно бродил по той самой квартире и никак не мог сосредоточиться, заставить себя сделать что-то нужное, осмысленное. Просто ходил из комнаты в комнату, смотрел на развешанные по стенам картины, трогал взглядом забавные и не очень безделушки на старинных комодах, касался разложенных на столах салфеток с изящной, ручной вышивкой, сдергивал черные, кружевные покрывала с зеркал.
   Он не был дома давно, по сути, почти восемь лет, с тех самых пор, как ушел служить сначала срочную, а потом и остался на сверхсрочную. В первые, самые тяжелые и определяющие дальнейшую судьбу военного годы службы обязательные для рядового состава отпуска он проводил в спецсанаториях, так было положено, чтоб к тридцати годам не выпустить из армии в действующий резерв больного, мало к чему пригодного инвалида. А после санаториев заскакивал на день-два домой, целовался с родственниками, одаривал их скромными, но многозначительными сувенирчиками, выпивал пару бутылок водки за вечер с отцом и - снова попутными бортами улетал в часть, которая в тот момент могла находиться в любой точке Северного полушария от Манчжурии до Кипра и от Таймыра до Цейлона.
   Сегодня, добравшись с оказией с военного, "закрытого" аэродрома до города, Воронцов поймал такси и первым делом поехал на кладбище. Он никогда не был особенно близок с матерью, разве что, в последние годы, когда не стало отца, и Алексей почувствовал, что неизбежно останется одиноким на этом свете. А вот на похороны он не успел. Просто не мог успеть физически, вырваться до окончания рейда было невозможно даже и начальнику Генерального штаба, попади он волей случая в группу Воронцова, а что уж там говорить про простого унтера. Но потом, с возвращением на базу, всё закрутилось стремительно, как в калейдоскопе: краткий, совсем краткий отчет в особом отделе, недолгий разговор сначала с ротным, а потом и с самим комбатом, а к этим разговорам прилагался приказ на очередной и внеочередной отпуска, проездные документы, деньги, адреса живущих в его городе действующих резервистов, ну, а дальше - машина, вертолет до ближайшего аэродрома, два часа ожидания и прямой "борт" до города.
   По дороге до кладбища Алексей с усталым любопытством разглядывал такие знакомые, но давно уже ставшие чужими улицы родного города. Казалось, что ничего не изменилось со времени его предыдущего приезда, разве что рекламных щитов, призывающих покупать-покупать-покупать стало значительно меньше и совсем исчезли вывески с латиницей. Но по-прежнему грязновато было на окраинах и тщательно выметено-вычищено в центре. И людей на улицах, как показалось Воронцову, было теперь поменьше, или в этом виновато ранее утро? Голова у Алексея будто бы гудело тихим, заунывным гудом, мешая соображать и внимательно оценивать, пусть и спокойную, обстановку. Сказывались и обрушившиеся на него новости, и стремительные сборы, и долгий перелет, и смена часовых поясов.
   На старинном городском кладбище, где уже не первый год покоились дед и отец Воронцова, его встретил один из резервистов, стараясь быть незаметным, сопроводил до могилы, скромно постоял за спиной, пока Леша прощался с матерью. На выходе, едва слышно поскрипывая песком кладбищенских дорожек под подошвами, коротко рассказал, как прошли похороны. "Все нормально организовали, скромно и тихо, - негромко говорил в спину шагающему впереди Воронцову резервист, потупив глаза в землю. - Для соседей во дворе поминальный стол сделали, и в день похорон, и вчера, на девять дней, как положено, так что ты об этом не беспокойся. Теперь просто в себя приходи, отдыхай, тебе же очередной и срочный отпуска дали, три месяца можешь дома пожить или съездить куда. В случае чего - звони, или так, сразу заходи, мои координаты тоже знаешь..."
   И вот теперь, дома, Воронцов окончательно почувствовал себя лишним среди антикварной мебели, подлинников знаменитых сегодня, а когда-то никому неизвестных художников, задрапированных черными кружевами зеркал... И на всех комодах, столах и столиках, сервантиках, креслах и стульях уже лежал слой пыли, будто никто не ухаживал за квартирой годами... а ведь хозяйки не стало все лишь две недели назад, и, как ему рассказали, она до последнего часа выглядела бодрой и здоровой, ну, для своего возраста, понятное дело...
   А вот кухня, куда в конце своего бесцельного бродяжничества по квартире зашел Леша, в сравнении с остальными помещениями квартиры, поражала своей современностью, светлыми тонами подвесных шкафчиков, газовой плиты, винного стеллажа. Усмехнувшись каким-то своим, далеким от дома, мысленным ассоциациям, до конца так и не сформировавшимся в пустой, гулкой голове, Воронцов открыл дверцу холодильника. Надо же! полным-полно продуктов, даже пара бутылок водки и пяток пива примостились в своем, привычном отсеке. "Ах, да, поминки же, - вспомнил Леша. - Не все израсходовали, оставили и для меня, чтоб сразу же по приезде не пришлось по магазинам бегать... вот ведь предусмотрительные ребята... и в самом деле, ходить сейчас по продовольственным лавкам нет никакого желания... да и вообще..."
   Автоматически, даже не думая, что он делает и зачем, Леша достал из холодильника бутылку водки, небольшой лоток со студнем, маленькую баночку с горчицей, выставил их на столик у окна, взял в посудном шкафчике стакан и вилку, подумав немного, заглянул в деревянную, резную хлебницу, там лежал, ожидая его, кусок черного хлеба, не первой свежести, слегка зачерствелый, жесткий, но вполне съедобный. "В рейде и такой за счастье считался..." - успела промелькнуть где-то в глубине сознания мысль.
   Налив полстакана водки, Воронцов выпил её, как воду, даже не почувствовав спиртового вкуса и неизбежного запаха сивушных масел. Подцепил на вилку кусок студня... вернул его обратно в лоток... и в этот момент будто бы сломался, опустил голову на сложенные на столе руки и...
   Проснулся он уже в сумерках.

7

  
   Все еще пребывая в неком подвешенном состоянии от так стремительно свалившихся на его голову событий, Леша и сам не понял, как его занесло в начале ночи на эту отдаленную автобусную остановку, когда-то ярко освещенную ныне разбитым вдребезги фонарем и сейчас лишь слегка подсвеченную дальним светом проезжавших мимо автомобилей, да тусклым отблеском близких городских огней.
   Очнувшись за столом на кухне уже в сумерках, выпив еще полстакана согревшейся и ставшей противной на вкус водки, он зажевал её размякшим холодцом не столько от голода, сколько ради избавления от неприятного сивушного привкуса во рту. И тут сообразил, что делать ему ни в доме, ни в городе абсолютно нечего. Напрашиваться на встречи со старыми, школьных лет, приятелями или подругами Воронцов не стал бы никогда, а знакомиться с новыми людьми просто не хотелось. Сидеть же в одиночестве на кухне за бутылкой водки или валяться в спальне, изучая побелку высокого потолка из горизонтального положения, тоже не казалось ему хорошим времяпрепровождением. Наверное, поэтому Алексей быстро выскочил из кухни, проскочил, почти пробежал через все комнаты, громко хлопнул дверью квартиры и, спустя пару минут, уже шагал по улице куда глаза глядят.
   Прохладный, совсем уже ночной ветерок легонько касался слегка отросшей щетины на лице Алексея, шевелил ветви кустов и деревьев в городских двориках, будто бы успокаивая, рассказывая о безмятежной, приятной и легкой жизни без выстрелов, марш-бросков, засад и встречных стычек. Где-то далеко, за домами, вставало электрическое зарево ночного города, звучали резкие, требовательные сигналы автомобильных клаксонов, изредка взвывала противным тоном сирена то ли полицейских, то ли скорых медицинских машин. Но отпускник-унтер не обращал внимания на эти приметы начинающейся ночной жизни большого города, как зачарованный пробираясь темными сквозными двориками, проулками и лабиринтами самопальных гаражей в неизвестном даже ему самому направлении.
   Наконец, присев на намек от лавочки, уцелевшей между двух обветшалых бетонных стен, изукрашенных невнятными графити и вполне внятными матерными словами, Воронцов будто впал в прострацию, не понимая, что ему теперь делать в этом мире, где отсутствует команда "Отбой", где нет обязательного подъема и жесткого распорядка дня, где никто не старается убить тебя только потому, что ты - чужак и оказался на его пути. По крайней мере - пока.
   Может быть, это малопонятное состояние, а может быть и то, что знаменитая на весь батальон интуиция Ворона скромно помалкивала в дальнем углу подсознания, но тихонько будто бы подкравшейся к остановке машины Леша не почувствовал и не заметил, а очнулся, вернувшись в этот мир, только в тот момент, когда опустивший стекло на автомобильной дверце пассажир негромко, но выразительно прикрикнул на него: "Спишь там, что ли? Почем девчонки-то у тебя?"
   С легким недоумением, благо, выражение его лица скрывала густая тень от остатков стен автобусной остановки, Леша окинул взглядом когда-то роскошный, а теперь изрядно потрепанный и побитый черный лимузин, и ощутил сильный запах спиртного, волной выливающийся из салона. И одновременно, боковым зрением, заметил парочку девчонок, стоящих чуток в отдалении от остановки так, чтобы быть сразу замеченными из проезжающих мимо автомобилей, но не бросаться в глаза с остальных сторон. Одна из девушек, блондинка с длинными, до поясницы, прямыми, блестящими в свете фар волосами, была одета в узкие, похожие на вторую кожу, брючки, а вторая, потемнее мастью и не такая длинноволосая, в короткую, "по самое не балуйся", юбчонку, а вот курточки-ветровки на девушках были одинаковые, похоже, купленные в одном магазине с разницей в несколько месяцев. Такими же похожими, хоть и разного цвета, были и их туфельки на шпильках. Сомнений - зачем это они стоят здесь, возле дороги - при первом же поверхностном взгляде на девушек не возникало.
   - Чего молчишь-то? - с легким, но не злым раздражением в голосе поинтересовался подвыпивший пассажир лимузина и повторил свой вопрос: - Почем девчонки?
   - Они сами по себе, - наконец-то ответил Леша. - Я просто присел тут...
   - Сразу не мог сказать? - почему-то обиделся еще больше пассажир, но тут же, казалось, забыл про лешино существование на скамеечке и обратился к водителю: - Ну, так сдай назад, к девкам, слышал же, что парнишка не при делах...
   Искоса, профессионально, чтоб не привлекать внимание пристальным взглядом, Леша проследил, как потрепанный лимузин задним ходом медленно покатился к девчонкам, как блондиночка склонилась к открытому окошку и о чем-то сперва весело и задорно, а потом раздраженно и грубовато переговорила с сидящими в машине. "...да тут таких на трассе косой десяток..." - донесся до Леши возмущенный голос пассажира, и тут же лимузин, взревев стареньким, но все еще надежным и мощным двигателем, разгоняясь, в сердцах рванулся вперед, мимо остановки. "Не сошлись в чем-то... в цене или услугах, - подумал Леша, возвращаясь в окружающую действительность. - Хоть и не мое это дело, но отсюда, пожалуй, надо перейти, а то теперь каждый любитель дорожных проституточек будет у меня допытываться - почем девочки... неудачно присел..."
   Но уйти с остановки он не успел. Очередная машина, сверкнув фарами по волосам блондинки и лихо проскочив мимо, тормознула с истошным скрипом, рывком сдала задним ходом, и из окошка неожиданно показалась удивленно-сияющая, довольная жизнью и собой, очень знакомая физиономия.
   - Алекс! Ты!!! - заорал на всю улицу, будто нарочито привлекая внимание насторожившихся было девчонок, перекинувшийся через пассажирское сиденье водитель. - А я еду, гляжу - ты, не ты...
   Воронцов в ответ только тихонечко покачал головой. Он с юных лет не переносил, когда его называли на британский манер, как снова стало модным на гражданке в последние несколько лет. А еще он со школьных времен не испытывал особой симпатии к этому однокласснику. Не то, чтоб они враждовали или откровенно недолюбливали, скорее уж просто равнодушно сторонились друг друга, и никакой положительной памяти о Володьке Седове у Алексея со школьных времен не осталось.
   - Слышал я, что ты в городе объявился, но не думал, что так вот встречу, проездом, - продолжал балаболить Седов. - Ты ведь свободный сейчас? Ничего здесь не делаешь? никого не ждешь? Садись тогда, поедем...
   Он распахнул дверцу, одновременно возвращаясь на свое водительское место, а Леша подумал, что делать ему и в самом деле нечего. А возвращаться, хоть и на короткий срок, к штатской непривычной жизни все-таки лучше рядом с каким-то знакомым, хоть и несимпатичным, но известным человеком.
   - Ты же последние четыре года на встречи выпускников не приходил, - продолжил Володька, едва Воронцов устроился рядом с ним в машине. - Где пропадал? Все на службе на своей, небось?
   - По службе, - кивнул Леша.
   - Ох, и завлекла она тебя, похлеще, чем бабы завлекают, - подмигнул Седов и тут же вернулся к предыдущей теме: - А и ладно, все равно там, на этих встречах, ничего интересного не было. Девчонки, сам понимаешь, постарели, ребята теперь - каждый сам по себе и себе на уме... только и разговоров, что о делах, да заботах, а такое я могу и на работе послушать...
   - Мы куда едем-то? - поинтересовался Воронцов, перебивая говорливого одноклассника.
   - Есть тут местечко, - залихватски, или думая, что у него выходит залихватски, подмигнул Володька. - Дачка одна. Ну, может, слышал чего... на месте барской усадьбы старой. Там всегда народец простой собирается, но не только... да вообще - на любой вкус, а тебе-то, после армейских строгостей, это - то, что надо, там всё, что хочешь, можно, просто говоришь, никто не отказывает. И девчонки всегда молодые, из студенток приезжих или так, кто пошалавистее, чтоб уговаривать не надо было. Но профессионалок, как вот эти, с дороги, не бывает, разве что для разгона иной раз кто привозит с собой... или для смеху...
   "Народ приличный собирается, ты не дрейфь, у всех папы-мамы в верхах сидят, кто руководит, кто контролирует, как руководят... никому огласка не нужна, да и грубиянов не бывает, чтоб там в драку полез или стекла бить начал... А я вот еду туда, думаю, с кем бы выпить по-простому, чтоб без загогулин всяких и подходцев, смотрю - ты сидишь. Нет, сперва-то не понял, думал - мало ли кто на лавочке бомжует, а потом вспомнил, кто ж в городе по форме ходить будет? Или только-только приехал или уже уезжает. А тут ведь с утра про тебя говорили. Я и притормозил, пригляделся..."
   "Врешь ты все, Вовка, - рассудительно подумал Воронцов. - Похоже, что меня ты искал зачем-то. Ведь мимо пролетел, только потом спохватился. Нужен я. Но не Володьке нужен. Он, хоть и не пыль на ровном месте, но слишком уж мелкий человечек в городе..." Впрочем, боевая интуиция Леши по-прежнему молчала, значит, опасности в поездке на чью-то дачу не было, если, конечно, самому не нарываться на неприятности. Но Воронцов, по складу характера, неприятностей не любил и искать их никогда не стремился. "А может я напраслину возвожу? Мнительным стал после концевого рейда? Здесь же не война, пусть и никем никому необъявленная. Кто я в городе? простой унтер на побывке... Ладно, посмотрю, что там за компания, может и в самом деле отвлекусь, а то как-то не по себе в последнее время", - решил для себя Алексей.
   - У вас давно так мрачно стало? - поинтересовался он у Вовки, пытаясь разглядеть за окном знакомые силуэты домов, палисадники и тротуары.
   - А чего тут мрачного? - удивился Володька. - Фонари побили, а новые ставить никто не хочет, то есть, хотеть-то может и хотят, да деньги до желающих не доходят, их по пути уже растаскивают. А по бумагам все эти фонари уже раз пятнадцать обновляли и ремонтировали. Да мне-то, собственно, плевать, мои интересы в другой сфере, а для езды и фар хватает...
   Болтая, Седов гнал свою неновую машину так, будто спешил на свидание с костлявой, но Воронцов предпочел не обращать внимания на такую манеру вождения. Гораздо интереснее было зачем же все-таки Володька нашел его в городе. Но и тут простор для мыслей и версий был таков, что Леша предпочел погодить с размышлениями, переждать до дальнейшего развития событий, тем более, что вариант случайной встречи и нечаянной радости от нее тоже не исключался.
   Среди почти совсем кромешной темноты, на обочине дороги сказочным сияющим огнями дворцом промелькнул стационарный пост дорожной полиции, расположенный на выезде из города. Но Володька Седов даже и не подумал сбрасывать для приличия скорость перед стражами дорожного правопорядка, а проскочил мимо на полной, наверное, сотне километров в час. "Значит, теперь так принято, - подумал Воронцов и снова засвербела в нем подозрительность: - Или Володька знает, что его машину не остановят в любом случае?"
   - Далеко еще ехать-то? - поинтересовался как бы между делом Алексей.
   - Нет, считай, что рядом, только попетлять придется...
   С этими словами Володька резко сбросил скорость автомобиля, прижался почти вплотную к правой обочине и начал что-то пристально рассматривать на ней, едва ли не прижимаясь лбом к ветровому стеклу.
   - Тут, если съезд проскочишь, всю ночь потом искать будешь - не найдешь, - сквозь зубы пояснил он Воронцову. - Я уж пару раз плутал так, больше не хочу...
   И, ведомый неизвестными Леше приметами, аккуратно, будто по минному полю, свернул вправо, высветив на мгновение плотную стену кустарника, непонятный, черно-белый столб со странным знаком... и, к удивлению Алексея, вместо раздолбанной колеи грунтовки машина вскочила на очень приличную бетонку. Вот только и петляла при этом бетонка тоже очень и очень прилично. Свет фар то и дело упирался то в очередную живую изгородь из кустов акаций, то в странные развалины, накрытые едва держащимся на одной стене куполом, подобным церковному, то в глухую, непроглядную темноту ночи. И сильный, почти физически ощущаемый через лобовое стекло ветер бил навстречу, невзирая на все повороты и зигзаги трассы.
   "Никогда так темно у нас, здесь, не было, - подумал Алексей. - И Луна, и звезды хоть какой-то свет давали, а тут - прямо, как на другой планете... в царстве вечной тьмы..." Впрочем, может быть, зародившаяся после встречи с Володькой подозрительность, больше смахивающая на паранойю, и в этот раз сыграла с Воронцовым злую шутку, ведь ночное небо вполне могло быть просто затянуто облаками...
   Поворот, еще, еще... какой-то труднодоступный для понимания рывок прямиком через заросли... и Володька, сам облегченно вздохнув, притормозил возле длинной, черной стены: "Приехали!"
   Тусклая, едва внятная лампочка в решетчатом металлическом абажуре-предохранителе с трудом обозначала себя в темноте. После того, как Володька и Алексей вышли из машины, эта лампочка над маленьким, в три ступеньки, крылечком осталась единственным световым пятном на фоне черной стены и глухих, непонятных зарослей в десятке метров от нее. Еще можно было разглядеть невнятные силуэты нескольких автомобилей, беспорядочно расположившихся вдоль стены и, кажется, одного мотоцикла гоночных очертаний.
   Внезапно из-за ближайших к Воронцову кустов послышалось внятное блеяние и блеснули зеленым огнем чьи-то дурные, бешеные глаза. "Ты куда меня привез! Это же - "Черный дом!" - захотелось в истерике заорать на Седова, и резко, без замаха - поддых, и тут же коленом в опускающееся к земле лицо и - с разворота, от души, изо всех сил по почками, по почкам, по почкам... Но Володька, казалось, не услышал и не заметил ни перемены настроения в Воронцове, ни странного блеяния, ни дикого блеска чужих глаз в кустах.
   - Ну, всё, пошли, - скомандовал он, повернувшись к крылечку.
   Странный, неожиданный истерический накат как пришел, так и ушел за доли секунды. И Алексей вдруг ощутил полнейшее уверенное спокойствие, какое, наверное, испытывает маленький смертоносный патрон, который тугая пружина вытолкнула из магазина в патронник и позади уже накатывает, закрываясь, затвор... Чуть ускорившись, в два широких шага он обогнал Володьку и первым поднялся на черное крылечко.
  

Часть вторая.

Зеркала "Черного дома"

В дом заходишь как

Все равно в кабак,

А народишко --

Каждый третий -- враг.

Своротят скулу,

Гость непрошенный!

Образа в углу --

И те перекошены.

В.Высоцкий

8

   Сова отбивалась от нахальных, лезущих под цыганскую кофтенку мужских рук как-то равнодушно, автоматически, без того огонька, который присутствует в подобных взрослых играх при обоюдном или хотя бы одностороннем желании. А девушка будто отмахивалась от большой, занудливой мухи, при этом совершенно не показывая собственного раздражения и злости на её жужжание и мельтешение. Может быть, именно это равнодушие одновременно и раззадоривало пристающего к Сове мужчину, ему всё чудилось, что в мыслях девушка находится где-то очень далеко отсюда и неплохо было бы вернуть её с высот раздумий на грешную землю.
   Нудная и бессмысленная борьба продолжалась довольно долго. Несмотря на явное превосходство в габаритах, мужчина, как ни старался, не мог ни опрокинуть Сову на широкую тахту, возле которой и происходили все эти события, ни хотя бы частично оголить её тело. А девушка ни коим образом не могла справиться с нежеланным партнером, не прибегая к грязным уличным приемам вроде удара каблуком между ног или растопыренными пальцами в глаза. Но почему-то именно к таким приемчикам, известным ей в изобилии, Сова и не желала прибегать, предпочтя фактически патовую ситуацию. Может быть, ей не хотелось портить собственное настроение и приобретать еще одного недоброжелателя, может просто она считала, что домогатель не заслуживает таких сильнодействующих средств.
   Совершенно случайно забредя в эту широкую, слабо освещенную, как почти все помещения "Черного дома", обставленную по стенкам разнокалиберными шифоньерами, шкафами, комодами, сервантами комнату с широкой тахтой-сексодромом в центре, Леша Воронцов пару минут понаблюдал за похабной сценкой, послушал пьяное, но достаточно внятное бормотание мужчины: "...чего ж ты ломаешься... ну, давай, что ли... а то первый раз... другим-то можно..." и сумел-таки разглядеть за массивной мужской фигурой худенький силуэт Совы в привычном цветастом одеянии. И только после этого...
   Мельхиоровая, покрытая защитного цвета кое-где облупившейся краской бляха солдатского ремня с каким-то явным, садистским удовольствием впилась в левую и тут же, следом, в правую ягодицу приставучего мужчины, вызвав неожиданно пронзительный, почти женский взвизг и короткую, но искреннюю матерную тираду пострадавшего.
   Забросив, как ему казалось, на время Сову, мужчина развернулся всем телом в сторону обидчика, заметил худую, невысокую фигуру в потрепанной солдатской форме, стоящую чуток в стороне от входной двери, и двинулся было к нему... Воронцов, привычно намотавший на правую ладонь ремень, со свистом перекрестил перед собой воздух импровизированным кистенем и, не говоря ни слова, кивнул внезапно успокоившемуся, пришедшему в себя мужчине в сторону двери.
   Даже не пообещав обидчику скорых и беспощадных кар земных и небесных, приставучий мужчина, держась одной рукой за пострадавшие ягодицы, боком-боком проскочил в дверь и тут же будто бы растворился в полутемном коридоре. Сова, и мельком не взглянув на своего непрошенного спасителя и тоже молча, поправила помятую и чуток лишку расстегнутую кофточку и спокойно присела на тахту, проворным движением подобрав под себя ноги и укутав их подолом безразмерной цыганской юбки.
   Не забывая краем глаза держать под наблюдением вход-выход в коридор, Леша повнимательнее пригляделся к "спасенной" и решил, что только что выгнал из комнаты какого-то удивительного извращенца. От его привычного ко всяким экзотическим одеяниям глаза не ускользнула, казалось бы, невнятная худоба девушки, мальчишеский размер плеч и узость бедер. "Ни кожи, ни рожи, - с непонятным для самого себя огорчением отметил Воронцов. - И за ради чего было так домогаться?" Он уже собрался было вернуть на законное место свой ремень, все еще намотанный вокруг правой ладони, но некое легкое, необъяснимое движение в углу комнаты, за спиной Совы, задержало Лешу.
   И тут - раздались аплодисменты. Вернее, хлопки в ладоши одного человека, чуть-чуть, самую малость, ленивые, но искренние и душевные.
   - Браво, браво, унтер-офицер! - сказал подполковник Голицын, появляясь из тени стенного шкафа, прикрывающего своей боковиной дверь в соседнюю комнату. - Вот, что значит - настоящий штурмовик!
   Следом за жандармским подполковником в комнате появилась невысокая, рыжеволосая девица лет на восемь-десять постарше Совы, одетая в вечернее черное платье, длинное и наглухо прикрывающее то, что по правилам должно быть обнажено: шею, плечи, грудь. Светлым пятном на этом фоне выглядели только лицо и руки, сметаной белизны, как это обычно бывает у всех рыжих.
   - Вот, поглядите, милейшая Нина Трофимовна, каких боевых солдат воспитывает наша армия... - картинно обратился подполковник в своей спутнице, не хватало только легкого поклона в сторону дамы, чтобы ощутить себя на великосветском рауте в обществе родовитых дворян древней крови и их избалованных, привыкших к натуженно нарочитому почтительному обращению спутниц.
   Ремень будто бы сам собой в ту же секунду оказался на талии Воронцова, руки вытянулись по швам, каблуки изрядно потертых, но добротных, крепких сапог сомкнулись с легким стуком, подбородок вздернулся повыше. Казалось, солдат вот-вот выкрикнет положенное в торжественных случаях по уставу: "Здравия желаю, ваше высокоблагородие!", но вместо этого Алексей сказал негромко:
   - Я вас признал, Князь. Но встретить здесь никак не ожидал.
   - Хорошо, что так, сразу, признал, и еще лучше, что не ожидал, - сказал Голицын продвигаясь вперед, к тахте, на которой по-прежнему безучастно сидела Сова. - Меня мало кто ожидает, а уж если и ждут, то со страхом и смятением...
   Слегка вычурные, немного хвастливые слова подполковника прозвучали здесь почему-то вполне натурально и непринужденно. Может быть, потому, что они были вполне естественными для Голицына.
   Приблизившись к Алексею, жандарм остановился так, чтобы держать в поле зрения и его, и сидящую на тахте Сову, и даже дверь в коридор, куда выбежал пострадавший от бляхи солдатского ремня домогатель.
   - Ты давно здесь находишься, Ворон? - поинтересовался подполковник уже совсем простым, будничным тоном без излишнего наигрыша.
   - Второй час заканчивается, - ответил Воронцов.
   - ...и пригласил тебя сюда?..
   - ...школьных еще времен знакомец, - закончил за Голицына фразу Алексей.
   - ...и, кажется, все это было совершенно случайно... - задумчиво произнес подполковник и даже, вроде бы, почесал в затылке, но - нет, жест этот только почудился всем присутствующим; не мог такой вот вельможный человек по-простому, в задумчивости, ерошить волосы на голове.
   - Ладно, с этим эпизодом разбирательство отложим, - после недолгой паузы продолжил жандарм. - Хотя и очень интересное совпадение получается, но... дела - есть дела, тем более, оперативные. Посмотри...
   - Не встречал здесь такого, - мгновенно ответил Воронцов, едва взглянув на извлеченную подполковником из внутреннего кармана пиджака небольшую фотографию. - Снимок, похоже, недавний, значит, и вообще не встречал. Я в городе не был больше года, Князь. Прибыл только сегодня, то есть уже вчера, утром.
   Голицын неторопливо вернул фотографию на место, задумчиво качнулся, перекатываясь с носка на пятку и обратно.
   - Спасибо, хоть легче мне от этого и не стало, - сказал он Воронцову. - Надолго думаешь здесь задержаться?
   Алексей пожал плечами, он и сам не знал, сколько еще пробудет в "Черном доме", но уже потихоньку начинал догадываться, что это зависит не столько от его желания, сколько от складывающихся обстоятельств.
   - Ты не того ищешь, начальник, - неожиданно подала голос Сова.
   Она по-прежнему сидела неподвижно на тахте, вот только распахнула настежь свои огромные круглые глаза и уперлась взглядом в подполковника.
   - Этот мальчишка здесь, но он тебе не нужен, - продолжила девушка. - А тот, кого ты ищешь на самом деле, тоже здесь. Но его найти будет непросто. Он не хочет видеть таких, как ты.
   - Ну и зачем ты это сказала, Кассандра доморощенная? - после секундной паузы вполне серьезно разозлился жандарм.
   Он ни на секунду не сомневался, что Сова не видела, не могла видеть той фотографии, что он показывал Алексею. Девушка сидела далеко, практически вполоборота, да и глаза у нее были плотно прикрыты, не говоря уж о том, что сам подполковник умел показывать документы так, чтобы их видел только тот, кому это предназначено. И тем не менее, Голицын не сомневался, что Сова говорит именно о тех людях или не совсем людях, которых давно уже ищет Жандармский Корпус, а вчерашним утром напал на свежий горячий след.
   - Почему Кассандра? - от удивления вырвалось у Алексея.
   Внезапная, вовсе не наигранная досада и злость подполковника просто-таки поразила Воронцова. Чего-чего, но такой вот несдержанности он не мог ожидать от холеного аристократа-жандарма, больше известного Алексею как раз и не холеностью своей и не дворянским происхождением.
   - А вы еще не знакомы? - мгновенно погасив невольные эмоции, с легкой иронией ответил подполковник. - Разрешите представить: самая цыганская из всех не цыганок города. Предпочитает откликаться на прозвище Сова. Соблюду общепринятый этикет и не буду говорить о возрасте, но - молода. Соблюду также и местный этикет и не буду называть подлинное имя и рассказывать биографию, даже краткую, тем более, ничего интересного в этой биографии нет. В городе знаменита своими предсказаниями, и особенно тем, что имеет обыкновение предсказывать то, о чем её вовсе не просят. Ну, и, как положено цыганкам, имеет "черный глаз". Для нее накликать неприятности на человека - пара пустяков...
   Последнюю фразу Голицын как бы подчеркнул, этим, хотя бы поверхностно, оправдывая собственную злость и досаду на слова Совы.
   "А и в самом деле - похожа", - подумал Алексей, оценивающе приглядываясь к "перьевой" прическе девушки и её птичьим, круглым глазам.
   - Однако, приношу свои извинения, - спохватился подполковник, и было непонятно, то ли он извиняется за резкость только перед Совой, то ли сразу перед всеми собравшимися, да и за резкость ли вообще. - Мне необходимо вас покинуть, и сделать это очень срочно, но - не надолго.
   "Ворон, попрошу дождаться меня здесь, это не займет много времени. И постарайся не разговорить эту Кассандру, а то она и тебе такого напророчит... Милая барышня-репортер, вы также подождите меня в этой комнате. В компании с унтер-офицером вы будете здесь в полной безопасности".
   - Хорошая получилась компания - Сова и Ворон, - засмеялась вслед выходящему из комнаты Голицыну рыженькая. - Ну, что? будете меня охранять?
   - А вы и правда репортер? - из вежливости поинтересовался Алексей.
   - А ты и правда унтер-офицер? - откровенно и как-то по-детски передразнила его репортерша, разве что, язык не показала. - Что за вопросы? Конечно, репортер, и до сегодняшнего утра даже не была знакома с подполковником Голицыным и к жандармерии имела самое косвенное отношение...
   Сделав пару шагов из своего теневого укрытия за шкафом, в котором она и провела все это время, рыженькая неожиданно крутнулась на каблуках вокруг собственной оси. Взметнулись полотнища юбки с разрезами гораздо выше середины бедра, обнажая стройненькие ножки, и по глазам Алексея вспышкой ударила белая, голая едва ли не до середины ягодиц спина репортерши. "Ай, да платье, - успел только подумать потрясенный Воронцов. - Только в кино такие и видел, да и то пару раз..."
   А репортерша задорно засмеялась, видимо, довольная произведенным эффектом, а может быть и просто - собой.
   - Ну, чего глазеешь? Сегодня на меня в этом платье все так глазеют, будто в первый раз женскую спину увидели, - по-уличному грубовато, но не оскорбительно сказала она. - Слушай, ты лучше расскажи, как с Голицыным-то познакомился? Интересно, наверное?
   Только тут Алексей заметил, что девушка изрядно пьяна. Не настолько, чтобы выпадать из туфель или придерживаться при ходьбе за мебель, но уже достаточно, чтобы потерять тонкую грань между возможным и желаемым.
   - Да что там интересного... - махнул он было рукой.
   - Как - что? - слегка возмутилась репортерша. - Тебя как звать-то? Алексей? Ну, вот и смотри, Лёш: унтер-офицер и подполковник, Жандармский Корпус и армия, да и вообще, кажись, у военных-то мистику не особо жалуют...
   - Да я и не особо-то армейский, - подстраиваясь к разговору, в тон Нине ответил Воронцов.
   - Это как? - удивилась репортерша, подбираясь поближе к потенциальному источнику любопытной информации.
   - А вот так... штурмовики мы...
   С легкой гордостью за себя и свою службу вскинув голову, Алексей припомнил, что произошло с ним здесь же, в "Черном доме" в первый же час пребывания...

9

   - ...ну, ты осваивайся, закуси, выпей, а я сейчас, надо тут... - непонятно сказал Володька Седов, едва только они с Алексеем миновали пустынный, тихий, как спящий зверь, вестибюль и узкий, коленчатый коридор, будто специально предназначенный для защиты от штурмующих групп. С умом устроившись за очередным резким поворотом и изредка поливая свинцовым дождем короткий отрезок совершенно пустого пространства, можно было в полном одиночестве сдерживать боевой порыв не одного десятка хорошо вооруженных противников. Эту особенность архитектуры "Черного дома" Воронцов отметил про себя сразу же и еще подумал: "К каким же боям здесь готовились уже при строительстве?"
   Но в просторной, освещенной, будто театральной рампой из углов и откуда-то снизу, комнате стоял легкий шум от разговоров многочисленных и разномастных гостей "Черного дома", и никто из них не думал ни о какой войне. Гости сидел на длинных мягких диванах, расставленных в изобилии вдоль стен, кто-то парами прохаживался на свободном пространстве, разговаривая о чем-то своем, но основная часть народа оккупировала длинный стол, заставленный разнокалиберными бутылками и блюдами с закусками. Все они жадно, будто после долгого поста, дорвавшись, выпивали, чуть менее жадно закусывали и - говорили, говорили, говорили, не прерываясь, не обращая особого внимания на то, слушают их собеседники или нет.
   Воронцов присел поближе к краю, стараясь быть незаметным, впрочем, и без всякого с его стороны старания, похоже, никто не обратил внимания на появление новых людей ни в комнате, ни за столом. Две совсем молоденькие девчушки неподалеку непрерывно хихикали, отзываясь на плоские, заезженные шутки тройки молодых людей, и то и дело прикладывались к простеньким стеклянным стаканам с каким-то дешевым вином. При более внимательном рассмотрении всё спиртное на столе оказалось не дорогим, простеньким и без всяких претензий на изыски. Спасала только разнокалиберность тары, да еще то, что никому до качества напитков, похоже, не было никакого дела: наливали и пили в охотку, на халяву, лишь бы побольше влезло. Закуска тоже не блистала изысканностью и тонким вкусом: обыкновеннейшая магазинная нарезка полукопченых колбас, совершенно ничем не пахнущего, будто бы пластикового сыра, остатки помидорно-огуречного салата, заправленного растительным маслом, открытые консервные банки со шпротами, сардинами, сосисками и ветчиной, маринованными огурчиками и лечо... и сервировка стола была под стать продуктам: пластиковые, белесые тарелочки двух размеров, тонкостенные простенькие стаканы под любой из напитков, алюминиевые вилки... хорошо хоть посуды и приборов наблюдалось в изобилии.
   Откровенно не зная, чем же еще заняться, не наблюдать же за говорливыми гостями и пока еще безуспешными попытками мальчиков склеить себе на часок-другой девочек, Алексей придвинул поближе простое пластиковое блюдо с закусками, бутылку водки и только-только успел налить себе полстакана, как его кто-то, не очень-то и вежливо, как-то запанибратски, потыкал пальцем в плечо.
   Неожиданностью для Алексея это не оказалось, он еще за несколько секунд до этого фамильярного тычка почувствовал за спиной тяжелое сопение, сильный запах нездорового мужского пота вперемешку с каким-то тонким парфюмом и дешевого бренди, который был разлит и расставлен на столе в коньячных бутылках.
   Чуть повернув голову и прикрывая по привычке подбородок плечом, Алексей увидел стоящего рядом молодого, но уже заплывшего жиром, неопрятного человека, больше похожего на плюшевую игрушку, которой озорные дети протирали пыль под кроватью. Впрочем, одет толстяк был с претензией на некий шик в помятый пиджак грязно-бурого вельвета и узкие, смешные на его толстых ляжках брюки иной, но такой же неблагополучной расцветки. Толстячок невнятно растягивал засаленные губы в ухмылке, изображая не то нарочитую почтительность, не то издевательский смешок.
   - Господин хороший, гражданин военный, там вас это... просили зайти, чтоб уважить, значит, и в полной мере...
   Он гримасничал и старался изобразить глупенького и недалекого посыльного, но то ли спьяну, то ли из-за природного отсутствия способностей это у толстяка плохо получалось. Выглядел он клоуном-недоучной, каким-то чудом выпущенным на манеж со своим вовсе не смешным номером.
   "Что за бред? - подумал, молча подымаясь с места, Воронцов. - На серьезное что-то не похоже. Может, у них тут какая потеха над новичками положена? Все равно, надо бы сходить, от меня не убудет, а время скоротаю..." Тем более, что идти оказалось совсем недалеко, всего-то пересечь трапезную комнату, пройти маленький темный тамбур-коридор, чтобы оказаться...
   Вначале Алексей решил было, что оказался на съемочной площадке. Очень уж обстановка напоминала киношно-театральную какой-то нарочитостью, постановочностью. Возле самого входа, на маленьком пуфике - и как только уместились - сидели и смачно целовались взасос две девчонки, взлохмаченные, возбужденные, готовые, казалось, вот-вот перейти к более активным действиям, но при этом полностью одетые, кажется, даже застегнутые на все пуговицы. У противоположной стены на низеньком столике перед широкой кушеткой виднелись остатки закуски, полупустые бутылки из-под шампанского, коньяка, какого-то экзотического ликера вперемешку с грязными стаканами, скомканными, использованными салфетками, полудесятком пепельниц с дымящимися в них окурками. По самом краю кушетки, невероятным образом подобрав под себя ноги и разметав свесившиеся до пола волосы, спала мертвым, пьяным сном полуодетая женщина. Чуть поодаль от нее, подпирая спиной стену, в распахнутом мундире и не очень свежей, когда-то белой рубашке под ним, развалился офицер со стаканом в руке. Второй, свободной рукой он обнимал смазливую блондиночку, игриво жмущуюся к его боку и норовящую чмокнуть офицера в щечку. Из одежды на блондинке были черные чулочки и совершенно прозрачная, невесомая шаль, постоянно сползающая с плеч. Завершающим штрихом к потешной картинке "Офицер на отдыхе" был сидящий спиной к вошедшему Алексею, сгорбленный, постоянно вздрагивающий плечами гитарист, извлекающий из своего инструмента нечто заунывно-залихватское, то ли цыганское, то ли - собственного бредового сочинения.
   Невероятным, фантастическим образом просочившийся мимо Воронцова и ухитрившийся при этом не задеть его толстячок-сопровождающий с глумливой хмельной ухмылкой отвлек офицера от ощупывания худеньких плеч блондинки:
   - Вот, как говорил... этот самый солдатик и есть...
   - Этот? где? - пьяно дернул головой офицер, распрямляясь и вглядываясь в полумрак комнаты в невероятной попытке сфокусировать собственный взгляд: - Кто такой? доложить!
   Наверное, ему не стоило вести себя так откровенно провокаторски. Или же просто вспомнить о запрете употребления спиртных напитков в присутствии нижних чинов, введенном в армии еще до Великой войны. Тогда бы и ответ на хмельное требование "доложить" мог быть совсем другим.
   - Второй роты шестого отдельного штурмового батальона унтер-офицер Воронцов! - будто зазвенели в табачном дыму слова Алексея, заглушая и гитарные переборы, и хихиканье девицы возле офицера, и смачные поцелуи у дверей, и тяжелое дыхание толстяка.
   По комнате прокатилась ледяная, отрезвляющая волна. "Кто?.. что?.." - поперхнулся собственными словами офицер, пытая одновременно оттолкнуть от себя девицу, запахнуть мундир и встать на ноги. И, видимо уловив его настроение, как-то резко, на половине аккорда, замокла гитара.
   Не сразу, но кое-как офицеру удалось приподняться, и теперь, застегивая пуговицы откровенно дрожащими руками, он взволнованно и заискивающе бормотал:
   - Господин унтер-офицер! Прошу! Не побрезгуйте, выпейте... я тут нарочно, чтоб вам в общем-то зале не сидеть... а у нас и потише, и девчонки вот... готовые...
   Наконец-то, Алексей разглядел и капитанские, золотистые звездочки на погонах, и штабной аксельбант на новеньком, шитом явно на заказ из отличнейшего сукна, но уже помятом и заляпанном жирными пятнами мундире. Совершенно не ожидая такой панической реакции от капитана, Воронцов попытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие и равнодушный вид, а вот у приведшего его толстяка буквально отпала челюсть от удивления.
   - Отчего ж не выпить? Выпить можно, - сказал Воронцов, сообразив, что никакой это не розыгрыш, а на глазах трезвеющий офицер и в самом деле до истерики, до испачканного исподнего боится унтера-штурмовика.
   Капитан, вымещая злость за свое потерянное лицо и одновременно стараясь услужить, с силой пхнул кулаком в бок привставшую вслед за ним с кушетки девицу:
   - Слышала, что господин унтер-офицер желает? Живо! налей и поднеси, как положено...
   - Не надо, налить и выпить я и сам могу, руки, слава богу, есть, - жестом остановил дернувшуюся было к бутылкам девушку Алексей. - А вот засиживаться здесь не буду. Много в доме еще интересного не видел...
   В наступившей тишине, перебиваемой сопение толстяка и каким-то едва слышным шебуршанием пары девчонок на пуфике у дверей, Воронцов неторопливо налил полстакана коньяка, выпил небольшими глотками, хотя, честно говоря, смаковать там было нечего, и так же не спеша вышел из комнаты...
  
   ... - Так вот кого Кульков так напугался-то, - обыкновенным, непророческим голосом сказала Сова, распахнув глазищи на Воронцова.
   - А ты... как... - удивился Алексей. - Мысли, что ли, читаешь?
   - Всё проще, - засмеялась Сова, искренне довольная произведенным эффектом. - Обыкновенная наблюдательность и логика. Ты сказал, что штурмовик, и задумался... вспомнил что-то. А я вспомнила, как психовал Кульков...
  
   ... - Броня, ты додик, ты самый додистый из всех додиков в этом городе! - шипел капитан, изредка схватывая толстяка за лацканы пиджака и тут же, спохватившись, отпуская. - Ты что сделал? Ты понимаешь, кому ты меня подставил? Ты моей смерти желаешь? Или своей? Лютой и мучительной?
   - Саня, ты чего, Саня, - перепугано уговаривал его толстяк, совершенно не ожидавший такой реакции от старинного приятеля. - Сам же сказал, мол, приведи кого, покуражиться тебе захотелось... а тут этот... унтер. Я что-то у вас, в войсках, не понимаю? Унтер старше тебя по чину или он - незаконный сын нашего патриарха?
   - Кретин, идиот, додик, - схватился за голову Кульков. - Ты так и не понял? Это же штурмовик...
   - Ты можешь сказать нормально? - чуток придя в себя, уже слегка возмутился толстяк Броня. - А то всё додик, да додик... сам-то кто? расстилался тут перед этим унтером, как перед фельдмаршалом на параде...
   - Как тебе нормально сказать, если ты элементарных вещей не понимаешь? - тоже начал отходить капитан. - Даже на петлицы не глянул, прежде чем сюда его тащить...
   - Очень я понимаю в этих ваших рюшечках, бантиках и крестиках, - презрительно фыркнул Броня. - Я - человек штатский, мне все равно, что генерал, что ефрейтор...
   - А штурмовикам тоже насрать - штатский ты или просто так сюда зашел, погреться, - для успокоения собственных нервов капитан в пару глотков вымахнул стакан коньяка и, не закусывая, продолжил: - Вот не понравился бы этому унтеру ты или я... и всё.
   - Что - всё? - не понял толстяк. - Что бы он сделал-то? не понимаю...
   - Если бы повезло - убил сразу. А нет, так на пожизненную инвалидность: кататься в коляске и ходить под себя, - с истерическим смешком пояснил Кульков. - Сколько таких случаев было... служба-то у них - на передовой, нервная, вот и срываются легко, да и убивать привыкли, не то, что мы тут.
   - Так есть же полиция и этот, как его, трибунал для ваших... - попробовал возразить Броня, прибегая к испытанному средству всех обывателей.
   - Есть, да не про их честь, - вздохнул Кульков. - Убьет вот такой штурмовик тебя или еще кого, так тут же, в три дня, трибунал свидетелей опросит, его осудит, приговорит... и расстреляют штурмовичка бедного перед строем товарищей, чтоб, значит, другим неповадно было. А потом, через полгодика-год, объявится на побывке не Иван Петров, а уже Петр Иванов. И все у него будет другое: отпечатки пальцев, группа крови, документы. Вот только мать его будет продолжать сыночком называть, а сестра - братцем, а детишки - папочкой... А полиция и жандармы будут только в лицо ухмыляться и говорить: "Нет никаких оснований. Совсем другой человек. А что так его называют - это какое-то помутнение в головах у родственников..."
   - И за что ж им такие вот привилегии? - гулко икнув, спросил толстяк, наконец-то сообразивший, какую беду едва на самого себя не накликал.
   - А вот этого тебе, додик Броня, знать пока еще не положено, - обретая исчезнувший на время нервной встряски постоянно присущий ему апломб, самодовольно заявил капитан. - Да и собственными силами со штурмовиками разбираться я бы и врагам не посоветовал... Досконально про один случай знаю, ну, то есть, достоверно. Слышал, небось, что было с семейкой Адамовых?
   - Еще бы, - кивнул Броня. - Вырезали их всех... грудных младенцев не пощадили и самых дальних, седьмая вода на киселе, родичей в других городах... жуть, короче... так это - они?
   - Т-с-с... - нарочито приложил палец к губам капитан и улыбнулся самодовольной улыбкой знающего важную тайну маленького человечка. - А вот, чтобы и дальше тебе жить спокойно и весело, найди возможность, тихонечко подложи в карман этому штурмовику денег, да не меньше двух сотен, и так сделай, чтоб он не заметил...
   - Унтеру - и две сотни? - засомневался жадный от природы Броня. - Не жирно ли?
   - Нет, ты как был, так и останешься додиком, - покачал головой капитан. - Штурмовика не купишь, но вот две сотни обнаружив, он их примет, как твое извинение за недоразумение, понимаешь?
   - Ну, если только так... - все еще жадничая, протянул толстяк. - Я тогда кого из девчонок приспособлю, они половчее, да и незаметнее будет...
   - Приспосабливай кого хочешь, но чтоб через пару часов деньги у штурмовика в кармане были, - жестко отозвался капитан. - Платить надо за свою глупость... и невнимательность тоже.
   Расстроенный предстоящей потерей денег толстяк шумно засопел...
  
   ... - А почему ж он - Броня? Бронислав, что ли? Что-то ничего славянского у него в лице не было, - поинтересовался Воронцов.
   - Да какой он Бронислав, - весело засмеялась, вступая в разговор рыжая репортерша. - Бронштейн это. Фамилия в городе известная, он третий сынок, вокруг ювелирки крутится, но - так, по мелочи в основном...
   Видимо, пересказ событий Совой был настолько ярким, что признать действующих лиц не составляло труда, тем более, репортерше, обязанной по профессии быть в курсе многих и многих дел и знать всяких людей в городе.
   - Вот только ты отвлекся, штурмовик, - напомнила Алексею о своей просьбе Нина, легко перехватившая чужой жаргон. - Или - Ворон? Как тебя лучше называть?
   - Ворон - это позывной, - отозвался Воронцов. - Зови так, я привык. А что ты там хотела-то узнать?
   - Про знакомство твое с жандармским подполковником Голицыным...
   - "Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж...", - продекламировал Алексей, все еще надеясь перевести в шутку настырные расспросы репортерши.
   - Да ладно тебе, - картинно возмутилась девушка. - В твоей образованности никто не сомневается, лучше давай по существу...
   - Ну, по существу... это история давняя, - чуток замялся Алексей. - Да и не был он тогда подполковником, майором еще был Князь...
   - А это что - тоже позывной, как у тебя? Или по титулу его величаешь? - переспросила любознательная репортерша.
   - А тут - совпадение, - улыбнулся Воронцов. - Позывного с титулом...

10

   Тщательно и неторопливо рассматривая в бинокль окрестности, Ворон старался, как обычно, максимально отстраниться, абстрагироваться от местной природной экзотики. Ну, в самом же деле, какая разница - на березки ты глядишь или заросли бамбука, если выискиваешь в них возможную засаду или боевое охранение противника. Правда, в этот раз ни бамбука, ни берез в поле зрения не попадалось. Какая-то высоченная, в два человеческих роста, трава, больше похожая на кустарник, окружала местную деревушку из полутора десятков экзотических хижин яйцевидной формы. Трава слегка волновалась, перекатывалась под легким, но постоянным напором ветерка, но никаких иных движений - ни звериных, ни человеческих - в ней не угадывалось.
   А вот в деревне... в деревне стоял шум и гам, больше всего похожий на оплакивание. Так и в русских селеньях голосили во времена оные бабы над покойниками. И над парочкой хижин подымался сизоватый дымок, попахивающий пожарищем, тленом и разорением, а одна, на самом краю поселения, была разрушена явно взрывом и как бы не противотанковой гранаты, для обычных "лимонок" местные строения были все-таки крепковаты, если, конечно, не собрать три-четыре чугунных кругляша в связку.
   - Что скажешь, Ворон? - спросил Алексея лежащий рядом старший группы, унтер-офицер Прохоров, он же Гранд, прозванный так за знание языка Сервантеса в совершенстве, а может и еще за какие заслуги, история прозвищ, именуемых у штурмовиков позывными, дело всегда темное, иной раз с двойным и тройным дном.
   - Похоже, нас опередили, совпадений не бывает, - ответил Ворон, опуская бинокль, но не отрывая взгляд от деревеньки.
   - Да, уж... - досадливо причмокнул губами Гранд. - Хотя... места тут неспокойные... всякое может случиться... ладно, спустись к ребятам, пускай идут в деревню. Первым - Хряк и Пан, Пан по-бурски свободно шперхает, остальные - пусть подстрахуют. Потом возвращайся сюда, будешь прикрывать.
   Их было двенадцать. "Как апостолов, вот только Христа не хватает", - богохульно пошутил кто-то перед отправкой. "Христа нам и не надо, - серьезно ответил тогда Гранд. - Вспомни, чем он закончил..." "До Воскрешения или после?.." - попытался продолжить шутник, но его в тот момент уже никто не поддержал. Сейчас же по две пары штурмовиков расположились слева и справа от небольшого холмика, с которого Ворон обозревал местную деревушку и её окрестности. Еще одна пара прикрывала тыл. Вот им-то и предстояло первым войти в контакт с аборигенами, выяснить, что же здесь произошло, пока группа добиралась до места с базы. А времени с момента постановки задачи до сего часа прошло препорядочно - почти полные сутки.
   Где ползком, где короткими перебежками Ворон добрался до первой "двойки", а следом и до остальных, коротко пояснил ребятам обстановку, "поставил задачу", как говорится, хотя в особой "постановке" никто и не нуждался, не первый раз группа в этом составе шла в рейд, все прекрасно знали и свою роль, и свое место в общем строю. Вернувшись на вершину холмика, к Гранду, Алексей ничего докладывать не стал, не принято было у штурмовиков "в работе" лишний раз повторять, что, мол, приказание выполнено, всё идет по плану, а разжевывались только возникшие непредвиденные обстоятельства. И пока Гранд продолжал рассматривать в окуляры деревеньку, Ворон снял со спины накрепко там притороченную винтовку, дослал в патронник патрон и взял на прицел дальнюю окраину поселения, ту его часть, куда ребята выйдут в последнюю очередь.
   Нервы привычно натянулись, как струна, наступал самый опасный, непредсказуемый момент. Кто знает, не оставили ли напавшие прежде них на деревеньку засаду? не заминировали каждую хижину, каждую тропинку? не сидит ли где-нибудь на противоположном холмике такой же снайпер, как сам Ворон, выискивая в прицел шустро и деловито перемещающиеся фигурки штурмовиков? Теперь на эти вопросы своими жизнями должны были ответить не только ребята из группы, но и сам Ворон...
   Алексей обычно боролся со сжигающим нервы ожиданием и дрожащими перед возможным боем пальцами деловитостью и показной неторопливостью действий. Кто-то молился, кто-то бормотал себе под нос самые памятные анекдоты, а Ворон, будто на стрельбище, на тренировке, нарочито спокойно, чуть замедленно просматривал окраину деревеньки, плавно водя стволом винтовки слева направо и обратно.
   Выждав время, необходимое для того, чтоб штурмовики заняли исходные позиции, Гранд легонько хлопнул Воронцова по плечу: "Пойду и я" и ловко, как гигантская, смертельно опасная ящерица, заскользил на брюхе вниз по склону. И Алексей остался совсем один, на вершине этого маленького холмика, в странной, богом и людьми забытой окраине земли, среди экзотических растений и не менее экзотических животных, резвящихся поодаль. Но вот на что на что, а на всяческих леопардов и бегемотов, кенгуру и страусов, зебр и жирафов Ворону сейчас отвлекаться было ну совсем не с руки. Впрочем, за хищниками присматривать не раз и не два во время рейдов Алексею уже приходилось, но хищники - животные, в основном, ночные, а сейчас был разгар дня, и они отлеживаются, забившись в только им известное укромное местечко.
   Рассматривая в прицел не только самую дальнюю окраину деревеньки, Воронцов видел, как скользили призрачными тенями между хижин штурмовики, как они исчезали внутри строений, и в такие моменты сердце всякий раз обливало мятным холодом в ожидании выстрелов, взрывов... но - всё обошлось тихо. Вышедший на дальней окраине на заметную проплешину среди буйной растительности Володька "Хряк" развернулся лицом к пригорку и скрестил поднятые над головой руки: порядок, проверка окончена, объект контролируем...
   Привстав на колени, Ворон привычными движениями извлек из патронника патрон, вернул его в обойму, закрепил винтовку на спине и достал из набедренной кобуры штатный пистолет Стечкина, проделав с ним обратную операцию. Законченная проверка деревеньки и отсутствие видимой опасности не давали повода расслабляться и передвигаться на чужой земле без готового к бою оружия.
   На окраине его встретила двойка Север - Ганс и подсказала, где расположился Гранд - всего-то через пару хижин, на небольшом пяточке, в окружении полутора десятков аборигенов и быстро-быстро, почти синхронно переводящего с бурского Пана. Сразу бросалось в глаза отсутствие среди местных жителей мужчин, нет, присутствовала в отдалении парочка стариков, да мелькали там и тут совсем уж юные мальчишки, но вот нормальных, взрослых и здоровых мужиков не было. "Прав был Гранд, неспокойные тут места, - подумал Ворон. - Видать война подгребла..." На этих землях межплеменная вражда, колонизация и, казалось бы, вечные столкновения противоборствующих великих держав унесли в могилу в десятки раз больше людей, чем все эпидемии, засухи, голод и иные стихийные и не очень бедствия.
   Когда подошел Ворон, Пан уже утомился перекрикивать горластых местных женщин, по традиции одетых в одни длинные, до середины икр, юбки, сплетенные то ли из здешней, древовидной травы, то ли из странных листьев, и начал пересказывать своими словами и значительно короче их длительные плаксивые пассажи.
   " Вот эта... говорит, - тыкал пальцем Пан. - Приходили белые, как мы, человек пятнадцать, может, больше. Одетые не так, как мы, но тоже - военные, потому что в форме у всех одинаковой. С ружьями, мол. Какими ружьями - кто ж их знает? И еще - с огнем. Что за огонь, не пойму, огнемет при них был, что ли? Ушли обратно, на север, это уже вот та рассказывает... один старик пытался сопротивляться, он самый глупый в деревне, кто же белым сопротивляется? Подожгли его хижину. Забрали с собой одного из местных... ой, как долго про него... он недавно вернулся с заработков, богатый по местным обычаям. Хотел жениться еще раз, а так у него две жены уже есть... вот эти, кажется... Ладно, это неважно... Продукты не взяли, женщин не взяли, да и вообще не трогали... а они, похоже, надеялись на это..."
   Пан ухмыльнулся, и только тут Алексей обратил внимание, что лица, да и телосложение практически всех аборигенов более всего напоминают сильно потемневшую кожей европеоидную расу. Да уж, похоже, что чаще местные женщины не только надеялись, что с ними что-то сделают белые люди....
   - Совпадений не бывает, да, Ворон? - сквозь зубы процедил Гранд нахмурившись и тут же обратился к Пану: - Выясни, на каком языке те, пришлые, разговаривали и - разгони эту публику, в ушах звенит от воплей...
   Взмахнув руками, то и дело указывая на Гранда, мол, начальник сердится, Пан заговорил на жутковатом бурском, отдаленном похожем и на немецкий, и на голландский, и на фламандское наречие.
   - По всему выходит, наш объект не только нас так сильно интересует, - пробормотал Гранд, когда женщины под напористыми гортанными выкриками Пана, отступили подальше. - Ворон, передай двойке Зямы, пусть пройдут по широкому кругу с севера на юг километрах в двух от деревни, посмотрят следы, куда же в самом деле ушли эти перехватчики. На севере-то им делать нечего, значит, или восток, или юг... как-то так. А на обратном пути глянь на эту разрушенную хижину. Ничего там, конечно, интересного не найдешь, но для очистки совести - надо. А пока ты гуляешь, в эфир выйду, как бы не пришлось теперь экстренные меры принимать...
   Настроение и у самого Гранда, и следом у Ворона упало почти до нуля. То, что объект утащили у них буквально из-под носа, естественно, не радовало, но самым скверным в сложившейся ситуации был внеплановый выход в эфир. Весь район, теперь это было окончательно понятно, находится под плотным контролем, а засечь неизвестную контролирующим радиостанцию - пустячное дело, несмотря на все технические усовершенствования и ухищрения. Что может произойти дальше - оставалось только гадать... А уж про то, что имел в виду Гранд под экстренными мерами, ни Ворон, ни кто еще из группы понятия не имел, специфика такая: никогда не выдашь то, что не знаешь, - но вряд ли это было чем-то приятным, облегчающим выполнение задачи штурмовикам.
   - У самого ощущения как? - не сдержался Гранд, поинтересовавшись о вороновской интуиции; вообще-то, этого не принято было делать, но общая нервозность обстановки давала о себе знать.
   - Никак, - пожал плечами Алексей.
   - И то хлеб...
   Гранд развернулся и направился к дежурившей у противоположной окраины поселения двойке, которая таскала с собой спецрацию, умеющую в доли секунды вплескивать в эфир сжатое шифрованное сообщение. Специалисты уверяли, что запеленговать её практически невозможно, но штурмовики верили только в свой опыт, а он говорил об обратном: любой выход в эфир на чужой территории - смертельный риск для группы.
   А Ворон, озадачив почти часовой пробежкой по окрестностям Зяму и Афоню, вернулся поглядеть на остатки хижины. Как оказалось, рассматривая её с холмика из-за деревни, он был не прав, гранатой тут не воспользовались, взрывали грамотно, специально, чтоб стены сложились внутрь, погребая под собой все имущество, а может, и кого-то из живых или мертвых аборигенов. Растащить остатки, чтобы выяснить, что же пропало, а что осталось на месте из жалкого скарба местных жителей под развалинами, конечно, было нетрудно, но потребовало бы не меньше трех-четырех часов, но вот у группы как раз и могли начаться проблемы примерно через это же время после выхода в эфир. Если, конечно, экстренные меры Гранда кардинально не ускорят возникновение этих самых проблем.
   Заканчивая осмотр развалин, Ворон ощутил на себе пристальный, но вовсе не враждебный, а полный заинтересованности и некой притягательности взгляд. В небольшом проходе между двумя соседними хижинами стояла высокая, стройная мулатка и, доброжелательно, во весь рот, улыбаясь, смотрела на него. "Красивая девица", - отметил Алексей, припомнив, что приметил её еще возле Гранда, но - просто приметил, как примечают изящную статуэтку на чужом комоде, не более. А теперь... мощная волна прошла по телу, перехватывая дыхание, вызывая прилив жгучего, животного желания. Такое иногда случалось с Вороном. И не раз, но обыкновенно бывало после боя, огневого контакта, когда весь организм бесновался от радости и требовал немедленного и непременного подтверждения, что остался жив в очередной передряге. Но чтобы вот так - ни с того, ни с сего, да еще в такое нервозное время... но его тянуло к этой мулатке, как Одиссея на песню сирен, и некому было привязать его к мачте, а девчонка улыбалась, манила, призывно помахивая ладошкой, ко мне, мол, давай же, поторопись... При этом голова у Алексея оставалась ясной, он четко соображал, что в запасе у всей группы есть пусть и не несколько часов, но уж минут сорок свободного времени - точно. И вот такое неожиданное приключение с девчонкой никакого вреда рейду не причинит...
   И он шагнул к этой обольстительной сирене... сначала чуть нерешительно, потом все быстрее... а мулатка, едва Ворон приблизился, грациозно присела на землю... нет, не на землю, там было что-то постелено, какие-то мягкие и длинные листья... и тут же опрокинулась на спину, увлекая за собой Алексея... он не сопротивлялся, исподволь, уже не шестым, а седьмым или восьмым чувством контролируя только сохранность пистолета в кобуре... но стоило Ворону ощутить сквозь грубую толстую материю своего комбинезона твердость женских возбужденных сосков, как всё остальное исчезло из этого мира... и Алексей даже думать не смог о том, что вокруг них, по деревеньке, бродят десятки аборигенов, что его товарищи по рейдовой группе вполне могут заглянуть в этот укромный закуток между хижинами...
   ...Он вернулся в этот мир так же внезапно, как и выпал из него. Поначалу Ворону даже показалось, что ничего вокруг не изменилось и времени прошло всего-то чуть-чуть... он стоял на коленях, на мягкой, заботливой листве, перед ним лежала ничком усталая, измученная мулатка, подсунув тонкие руки под голову, бесстыдно раскинув красивые ножки так, что видна была мутная, белесая жидкость, вытекающая из неё... А совсем рядом, в двух шагах, слышались голоса.
   - Вот-вот вернутся, господин майор, - негромко говорил Гранд, но по его тону Алексей мгновенно сообразил, что старший группы общается с кем-то из начальства, но не своего, штурмового, а постороннего и - очень высокого ранга. - Тогда точно будем знать, куда перехватчики ушли...
   - Тут вариантов немного, - поддержал разговор второй голос, незнакомый пока Ворону. - Восток, миль на пятьдесят, готовая площадка для приема их группы, ну, и Юг, но там больше трудностей с дальнейшей транспортировкой... все-таки, они не у себя дома...
   Лихорадочно застегивая комбез, Ворон вскочил на ноги, одновременно проверяя карманы. Всё было на месте, вот только с десяток патронов, которые он таскал без обоймы про запас, выпали во время неистовой любовной игры и сейчас тускло поблескивали на лиственной подстилке. И тот факт, что никто не взял ничего из его вещей, поразил Ворона, наверное, не меньше, чем само случайное соитие.
   В этот момент в укромный закуток между хижинами заглянули Гранд и незнакомый, высокий мужчина с офицерской выправкой и породистым лицом высокородного дворянина.
   - Хрен ли ж ты здесь... - начал было Гранд, мгновенно разглядев и мулатку и беспорядок в одежде Ворона, но тут же спохватился: - Это наш снайпер, Ворон.
   - Майор Голицын! - отрекомендовался офицер, внимательно приглядываясь к мулатке. - Пожалуйста, переверни её, Ворон...
   С непонятной самому себе осторожностью Алексей склонился над девушкой, коснулся её плеча и бедра и бережно перевернул на спину, стараясь при этом незаметно свести вместе её ножки. Но, видимо, вовсе не для того, чтобы подробнее рассмотреть женские прелести, приказал перевернуть мулатку майор. Его взгляд цепко задержался только на её лице и плечах, будто разыскивая особые приметы.
   - Так я и думал, - удовлетворенно кивнул он сам себе и тут же, чуть понизив голос, обратился к Алексею: - Ты себя не упрекай, унтер-офицер. На твоем месте и я бы не устоял. В этих местах развита особая техника женского воздействия, почти гипноза, они её усваивают с детства. При желании эта девушка могла такое сотворить с любым мужчиной. Даже с Христом, не побоюсь прослыть богохульником...
   Если бы в этот момент Голицын продолжил обсуждение случившегося едва ли не на его глазах неизбежного грехопадения штурмовика, то перестал бы существовать для Алексея, как личность. Но у майора чувство такта было, видимо, врожденным.
   - Как думаешь, сколько часов нам потребуется, что бы догнать перехватчиков? - поинтересовался он у Гранда.
   - Ушли они давно, но - с грузом, да и петлю закладывать пришлось часа на полтора-два, - рассудил старший группы. - Если Зяма найдет точный след, да на амфетамине - часов за десять догоним.
   - Собирай людей, - посоветовал, но твердым приказным тоном Голицын. - Надо догнать раньше.
   А когда Гранд отошел шагов на десять, вполголоса, будто и вовсе не ему, при этом даже поглядывая в другую сторону, сказал Ворону:
   - Не тревожься, с ней ничего плохого не случилось, пусть так и лежит, отдыхает, ей надо восстановить силы... не только ты их потратил.
   Впрочем, вместо обычной для мужчин приятной усталости, желания поваляться в горизонтальном положении, а еще лучше - подремать часок-другой, после этого соития Алексей ощущал невероятный прилив сил и бодрости. Будто он не занимался любовью почти сорок пять минут без перерыва, а нормально выспался и отдохнул часов восемь, а то и все десять. Может быть, от того и обессилела так девушка, что передала ему часть своей жизненной энергии?

11

   ... - ...просто фантастика, - с легким хмельным восторгом сказала репортерша. - Да уж, знакомство у вас получилось экзотическое, дальше некуда... а что потом? что там дальше было?
   - С мулаткой этой? - нарочито не понял Воронцов. - Да ничего не было, она там, в деревеньке, осталась, а мы - ушли догонять перехватчиков...
   - Да при чем тут мулатка, - досадливо отозвалась Нина. - Мулатка - это, конечно, интересно, но ведь не главное, точняк?
   - Не главное, - согласился Алексей.
   "А что же главное? - подумал он. - Четыре маленькие красные таблеточки? И легкий, будто крылья к ногам приросли сами по себе безо всякого волшебства, бег по саванне...
   Где-то в стороне, на самом краю зрения мелькали диковинные растения, стада непуганых антилоп, грациозные, пятнистые жирафы. Рядом бежали ребята из группы и четверка во главе с майором Голицыным. И над головой было бездонное синее небо. Такое небо бывает в горах, высоко над землей, но тут вовсе не было гор, просто слегка всхолмленная, бесконечная равнина. Никогда ни до, ни после этого Ворон не видел такого неба.
   И был на удивление легкий бой. Грандовцы обошли перехватчиков, и в самом деле задержавшихся в пути из-за конвоирования упрямо, хоть и пассивно сопротивляющегося негра, заложенной в самом начале пути петли, а главное - из-за рискованного чувства собственной безопасности. Они просто не задумывались над тем, что кто-то еще может так оперативно подхватить их охоту за объектом.
   Ворону повезло с первых же секунд боя, когда он оказался на достаточном удалении от перехватчиков, чтобы поработать винтовкой. Он забрал жизни у троих из двенадцати убитых в том бою. Еще трое были тяжело подранены, но сразу их добивать не стали, чтоб не внушать опасное чувство обреченности пятерке взятых живыми и относительно невредимыми. В группе потерь не было, только Хряку пуля пробила руку, но кость и крупные кровеносные сосуды не задела, а вот из пришедших с майором молчаливых ребят двое были убиты. То ли подготовка у них была не та, что у штурмовиков, то ли опыта не хватило, то ли больше они следили во время стычки за безопасностью самого Голицына.
   Настигли перехватчиков уже на закате, бой был скоротечным, но вот сразу после него на саванну упала темнота, резко и неожиданно, будто кто-то на небесах просто щелкнул выключателем, как оно обычно здесь бывает. Надо было бы, не теряя времени, тут же и возвращаться, но Голицын настоял на немедленном допросе захваченных, причем выделил из всех перехватчиков мужичка помощнее, раненного в плечо навылет. Ну, и, конечно же, того самого негра, из-за которого штурмовики, да и сам майор оказались здесь, на краю света.
   Расположились двумя лагерями, в одном - охрана и четверо плененных перехватчиков, а метрах в пятистах поодаль, у ствола грандиозного баобаба, распалили малюсенький костерок и собрались остальные. Впрочем, три двойки Гранд тут же отрядил в охранение, не столько из опасений внезапного нападения, хотя и это тоже предусматривалось, сколько из соображений секретности - мало ли чего сболтнет этот негр или допрашиваемый перехватчик такого, что вовсе не предназначено чужим ушам. У костерка остались пленные, майор с единственным уцелевшим мужиком из прибывших с ним, Пан, как переводчик, его напарник и Гранд с Вороном.
   Только сейчас Ворон сообразил, что даже не узнал, как звали, ну, или хотя бы как дразнили голицынских сопровождающих, при жизни мужиков крупных, но не тяжелых, молчаливых, как тот самый баобаб, у подножия которого они расположились. За все время пребывания в группе они не сказали и десятка слов, а сам Голицын при необходимости обращался к ним безлико "ты"...
   Допрос начался с перехватчика, с которым говорил сам майор на странной британской тарабарщине. Ворон с трудом выхватывал и понимал из речи Голицына отдельные слова, но чтобы составить из них предложения и понять о чем идет речь... хотя до сих пор Алексей был уверен, что британским владеет неплохо, на уровне разговорного, конечно. Единственное, что твердо уловил и понял Ворон, было слово "diamond", повторяемое снова и снова. "Это что же мы - охотники за бриллиантами? - усмехнулся про себя Алексей. - Буссенар какой-то получается..."
   Отвечал майору британец плохо. Сквозь зубы, что еще можно было понять, и рана болела, да и попался он там, где нельзя было попадаться в руки противника, но - еще и с непонятным, злым высокомерием. То ли на что-то реальное надеялся, то ли просто хотел разозлить майора, вывести того из себя. Есть такая методика контрвоздействия на дознавателя, штурмовиков и ей обучали, правда, поверхностно, на уровне лекций и бесед.
   Но Голицын, после марш-броска, стычки с перехватчиками, потери своих людей, казалось, окончательно забыл, что такое нервы. Он внятно и коротко пояснил плененному, какая информация от того требуется, после чего взял паузу и послушал, как беседует Пан с чернокожим. Видимо, что в немецко-голландском, что в плохом его варианте - бурском, Голицын не был силен настолько, чтоб самостоятельно вести важную беседу.
   - Говорит, что ничего не крал, сам нашел алмаз, просто не стал отдавать хозяевам, - пояснил Пан сбивчивую, тараторящую речь негра, второй раз за сутки попавшего из огня да в полымя. - Никаких сообщников у него нет, сам хотел продать камень, у него знакомые есть и в городе... название - язык сломаешь. Да и еще что-то всё про Родезию толкует, мол, там тоже друзья, они помогли бы...
   - Попробуй вместе с ним карту нарисовать, где он нашел камень, - попросил Голицын. - И так, невзначай, уточни, о чем его спрашивали перехватчики. Только без акцентирования, а то наплетет семь верст до небес, знаю я их породу... жить без вранья и гипербол всяческих не могут.
   Сделав десяток небольших шагов и вернувшись к своему подопечному, майор не стал переспрашивать того, подумал ли он, представляет ли, что будет с ним в результате молчания, а просто резким движением перевернул совсем немаленького, тяжелого мужика лицом вниз, в землю, дернул за связанные сзади, на пояснице, руки и коротко приказал своему единственному уцелевшему человеку: "Плоскогубцы"...
   Сентиментальным или, упаси боже, гуманным Ворон не был никогда, отрабатывая методику экстренного допроса на разного рода уголовниках, щедро и с удовольствием поставляемых штурмовикам тюремным начальством. Но нечеловеческое хладнокровие и спокойное равнодушие Голицына все-таки царапнуло по нервам Алексея.
   ...хрустели косточки, скрипели зубы перехватчика, который поначалу утробно мычал, пытаясь хоть так заглушить адскую боль, потом - вскрикивал, а очень скоро - орал до хрипоты...
   Впрочем, крики его растворялись в ночных звуках саванны, съедались хохотом, похоже, гиен, рыканием то ли львов, то ли еще каких крупных хищников, пронзительными стонами совсем уж неизвестных Ворону животных.
   Через полчаса, сделав небольшой перерывчик, майор сноровисто перевернул на бок перехватчика и сунул ему под нос, чтобы уж доподлинно разглядел, небольшой шприц с чайного цвета раствором морфия. Даже слов не понадобилось умелому дознавателю, чтоб пояснить - будешь говорить, получишь дозу обезболивающего. Про то, что будет потом - через час, два-три - ни допрашиваемый, ни дознаватель по умолчанию не задумывались, это было как бы условием жестокой игры.
   И британец, если это был, конечно, британец, а не австралиец или канадец, а может и вовсе экзотический новозеландец, не выдержал. Ворон не столько заметил, сколько почувствовал, как в глубине его глаз блеснул безумный огонек надежды. А майор, расчетливо ощутив момент перелома, быстрыми взмахами ножа рассек рукав и по-дьявольски искушающе приложил шприц к сгибу локтя перехватчика.
   Хрипя от продолжающей нарастать с каждой секундой боли, проглатывая окровавленную слюну от прокушенных губ и половину слов, плененный заговорил, старательно отводя взгляд и от своего дознавателя, и от Ворона, оказавшегося на тот момент ближе всех.
   Наконец, Голицын короткой фразой оборвал выплевывающего через боль слова перехватчика и, утомленно вздохнув, всем видом изображая недоверие, все-таки вколол ему четвертушку дозы, на остальное моментально притихший пленник мог надеяться только после проверки своих показаний.
   - Ворон, я тебе приказать не могу... - обратился майор к Алексею. - Но среди убитых есть рыжеватый невысокий парень, на мундире у него красная метка напротив сердца должна быть. У него во рту может быть тот самый алмаз, который мы ищем. Во всяком случае этот вот утверждает, что перед стычкой рыжий сунул камень в рот...
   - Схожу, посмотрю, - кивнул Ворон. - Вот только - а если он выплюнул его, когда понял, что наша берет?
   - Вряд ли, - покачал головой Голицын. - Он же не простой "рядовой необученный", должен понимать, что следующей группе гораздо легче будет искать камень на их телах, чем на площадях... А вот проглотить - вполне мог.
   Майор испытывающе глянул на Алексея. Но для того вовсе не в новинку было потрошить покойников, входил и такой, немного странный пункт в программу психологической подготовки штурмовиков.
   - Ладно, - кивнул Ворон. - Если не найду во рту, гляну и в гортани, и в желудке... только с вас, господин майор, спирт или водка... руки отмывать, а то здесь с водой, сами понимаете, туговато.
   Убитого Алексей нашел и опознал легко, предварительно, правда, шуганув каких-то мелких падальщиков, уже пристроившихся к сложенным в стороне от стоянки телам погибших. И до полноценного вскрытия подручными средствами дело, слава богу, не дошло, камень застрял в самом начале глотки перехватчика, видимо, тот все же пытался перед смертью его проглотить, да не успел, пули штурмовиков оказались проворнее.
   ... - ...вот посмотри сам, - предложил Голицын Ворону, когда тот принес невзрачный, буровато-серый камень и обмыл его водкой из фляги майора. - Кажется, просто алмаз, хотя и покрупнее обычных, что находят в кимберлийской синей глине.
   "Но что интересно, уже сейчас, теоретически, на такой алмаз можно записать информацию Британской королевской библиотеки, библиотеки североамериканского Конгресса, всех библиотек Ватикана, Большой шведской, да еще и многих-многих других. И потом - читать всё записанное с помощью вычислительных машин..."
   Майор помолчал, потом, кажется, хотел продолжить свой просветительский монолог, но не сказал больше ни слова, взял камень из рук Алексея, тщательно упаковал его в небольшую металлическую коробочку, выстланную изнутри бархатом, и спрятал её во внутренний карман, напротив собственного сердца.
   Уже позже, как-то в очередном тренировочном рейде разбирая остатки разбитой вдребезги рации, Воронцов вспомнил, что заметил на алмазе маленькое, но явно чужеродное вкрапление металла, чрезвычайно похожее на микроскопические разъемы внутренних плат поломанной радиостанции.
   А в ту ночь майор Голицын, конечно, не мог рассказать простому унтеру, пускай и из многократно проверенных в деле штурмовиков, о том, что злосчастный негр никак не мог украсть этот камень с прииска. И что на самом деле алмаз содержит в миллионы раз больший объем информации, чем собрана была во всех библиотеках Земли со времен первых глиняных табличек с клинописью. И считать эту информацию вполне возможно уже на современных вычислительных комплексах, вот только, считав, её предстоит еще и расшифровать, а вот на это и уйдут долгие-долгие годы. А главное, майор уже очень давно охотится за истинными владельцами этого информационного кристалла, и то, что он нашелся в дебрях забытых богом и людьми земель, говорило о многом. Как и то, что охоту за алмазом вели еще и другие особые службы, отнюдь не дружественных стран...
   А уже на рассвете, когда штурмовики перед выходом собрались вокруг кострища, образовав непредусмотренный никакими уставами кружок, майор Голицын объявил себя "нулевым". Это означало, что ни при каких обстоятельствах он не должен был попасть в руки чужих. А лучше всего, если бы к ним не попало даже тело майора. Выбрав из всех штурмовиков почему-то Ворона, Голицын вручил ему небольшую термитную шашку и тихонько, чтобы не слышали остальные, попросил постараться и в крайнем случае не упустить алмаз. "Ценность в нем не денежная... и даже не человеческая", - загадочно сказал тогда майор.
   ...Ничего этого Воронцов не мог, да и не хотел сейчас рассказывать ни рыжей репортерше, пусть она и появилась в комнате "Черного дома" вместе с уже подполковником Голицыным, ни странной Кассандре-Сове.
   - Вообщем, все закончилось хорошо, - как невнятно сказал Алексей, готовясь к очередному натиску репортерши.
   И тут, будто в плохом романе, появился Deus ex machina, мгновенно разрешая тупиковую ситуацию. В комнату быстрым шагом вошел Голицын, окинул взглядом мизансцену, как-то незаметно хмыкнул про себя, почему-то тут же подумав про настырность Нины Трофимовны в добывании любопытных для нее фактов, и сказал:
   - Дамы и господа, к сожалению, вынужден прервать ваше общение, надеюсь, не в самый кульминационный момент?
   Алексей пожал плечами, а Нина уставилась на подполковника слегка ошалевшим от рассказа Воронцова, чуть протрезвевшим, но все еще пьяным взглядом.
   - Ворон, ты мне нужен, - продолжил Голицын. - Оружие при тебе?
   - Так точно, - кивнул Алексей, пистолет был таким же атрибутом жизни штурмовика, как зубная щетка для гражданского человека.
   - Возьми еще этот, - жандарм извлек из-под полы пиджака странный, маленький пистолетик, больше похожий на дамскую игрушку, и подкинул его в сторону Воронцова, тот ловко перехватил оружие, несколько секунд рассматривал его, покрутив в руке, и привычным движением сунул в карман брюк.
   - Идем...
   И тут же подполковника на полуслове перебил голосок репортерши:
   - А как же я?
   Голицын оглянулся на девушку. Секунду подумал.
   - Только за нашими спинами... Двигаемся вниз, Ворон, в подвал.
   - А что там случилось? - уже деловито уточнила Нина, пристраиваясь поближе к жандарму.
   - Резня, - коротко сказала Сова, поднимаясь с тахты и оправляя цыганскую юбку. - Я с вами.

12

   Степка проснулся уже во второй половине дня и в настроении преотвратнейшем. А с чего бы ему быть хорошим? Ночная прогулка вместо удовольствия и неописуемо приятного ощущения власти над районом принесла жуткий, до дрожи в коленях, испуг и позорное бегство. Хорошо еще, что самый мелкий из их компании Петрушка, которого все звали Херпитером - именно так, в одно слово - сумел из панического страха устроить юморное представление, высмеяв сперва себя, чтоб другим не обидно было, а потом и всех остальных перепуганных ночным видением приятелей. Конечно, ни в каких оборотней-шмоборотней, вампиров и зомби Степка не верил, даже фильмов про них старался не смотреть. То ли дело боевики, в которых самый основной и сильный крушит в капусту остальных идиотов-слабачков и непременно выигрывает не только в бою, но в деньгах и в постели. Надо только, чтоб кольт у тебя был побольше, чем у противников, да скакать по городским развалинам, по горам или по джунглям ловчее и шустрее, но не так, как вчера возле гаражей. Тьфу ты, опять вспомнилось... И еще, как назло, сегодня с утра Волошин-старший, отец Степки, на службу не пошел, решив поработать дома, в обстановке более спокойной, чем обычно бывает в любой конторе. И при этом уже простым своим присутствием в квартире он отравлял существование сыну. Конечно, папаша Степку баловал, зачастую отмазывая от разных мелких неприятностей, но при этом всегда воспитывал, старательно зудел о совести, чести, порядочности и прочих забытых еще в прошлом веке вещах. А иной раз и наказывал, заставляя провести в полицейском участке, куда Степка по глупости попадал вместе с приятелями за свое озорство, сутки, а то и больше, хотя мог бы вытащить любимого отпрыска и через полчаса.
   И вот теперь придется вновь выслушивать вопросы от Волошина-старшего почему это Степка вместо лекций в Юридической Академии дрыхнет до послеобеденного времени. В Академию отец его пристроил от безысходности вольным слушателем. Статус этот позволял появляться изредка на скучнейших по мнению Степана лекциях, обзаводиться друзьями-приятелями, снимать в коридорах и аудиториях жадных до приключений и денег девчонок, но не давал в результате ни диплома, ни глубоких знаний. Разве что - справку о прослушанном курсе, да и то при условии появления хотя бы на половине лекций и семинаров. А появляться там, ох, как было лениво, и не только Степке...
   А избежать сегодня общения с отцом Степка не мог - деньги кончились. Пребывай Волошин-старший на службе, вопрос бы решился телефонным звонком и указанием местечка, где лежат так необходимые для вечерних развлечений купюры, но не будешь же звонить в домашний кабинет отца, находясь при этом в соседней комнате?
   Лениво почесываясь и даже не подумав переодеть пижаму, в которой спал, Степка все-таки решился после посещения ванной и туалета, заглянуть к отцу, вдруг у того хорошее настроение? или просто настолько недосуг, что отмахнется от сына, как от назойливой мухи со словами: "Возьми, вот там лежат..."
   Волошин-старший, несмотря на свои небольшие габариты, прямо скажем, восседал за рабочим столом, покрытым зеленым сукном, весь обложенные бумагами, папками, толстенными справочниками, комментариями к Кодексам уголовному и гражданскому и прочей сопутствующей литературой. Не взирая на домашнюю обстановку, одет он был в строгий костюм и даже - модный, цветастый галстук, что в глазах Степки в корне противоречило всякому здравому смыслу. Перед кем дома-то изображать из себя облеченную властью персону?
   - Ну, что пришел? - не здороваясь, по моде сына, проскрипел из-за бумаг Волошин-старший, сдвигая на лоб огромные, на пол-лица, очки в роскошной черепаховой оправе.
   - Мне это... папаша... мне деньги нужны, - промямлил Степка, уже сообразив, что ни хорошего настроения, ни хорошего отношения к сыну в этот раз от отца не дождешься.
   - Зачем? - уточнил старший.
   - Как же, ну, вечерком погулять, в кафе там сходить или еще... - пояснил Степка, заранее предвидя ответ.
   - Там скажешь, что б на мой счет записали, - махнул рукой отец.
   Фраза была роскошнейшей, достойной графа Атоса, который, как известно, ничего не покупал, а брал понравившуюся ему вещь, не спрашивая о цене. Но Степка отлично помнил, как пару месяцев назад в одном маленьком и уютном кабачке половой отказался подавать их компании вторую бутылку водки. "Папаша ваш только ваши счета оплачивает, - резонно заметил немолодой уже, уверенный в собственной правоте прислужник. - А вам две бутылки водки в жизни не выпить, сколько бы ни тужились..." И затребованный разбуянившимся было Степкой хозяин кабачка только подтвердил слова своего официанта, в дополнение сказав, что в убыток себе поить и кормить никого не будет. Потом история эта повторялась неоднократно в разных заведениях, и теперь в большинство из них Степка мог зайти разве что в одиночестве.
   - Да мне наличность надо бы, - попробовал добиться своего Степка не мытьем, так катаньем. - На девчонок...
   - В твоем возрасте женщин покупать еще рано, - строго возразил отец, деловито зарываясь в бумаги.
   - Нет, не покупать, ты не понял, - заныл Степка. - Ну, как же вот, придешь куда и будешь говорить, мол, папаша за меня платит... неудобно как-то перед девчонкой-то...
   - Зарабатывай сам - и всё будет удобно, - резонно и очень назидательно возразил Волошин-старший.
   - Всё, - с тяжким вздохом развернулся и вышел из рабочего кабинета отца Степка.
   Он понял, что ничегошеньки сегодня получить не удастся, раз уж родитель заговорил о каких-то мифических собственных заработках Степки. Сам же отпрыск на эту тему размышлял очень просто: зачем работать и чего-то там где-то зарабатывать, когда Волошин-старший обеспечивает всех, не напрягаясь лишку? Впрочем, понятия о напряженности и ненапряженности труда у Степки тоже были свои, довольно-таки сильно отличающиеся от общепризнанных.
   Расстроенный Степка поплелся в ванную, на пути обдумывая, как бы провести сегодняшние вечер и ночь в условиях серьезного дефицита денежных знаков. Машинально сбросил пижаму и так же машинально поглядел на себя в большое, во всю стену, зеркало, но ничего нового там не увидел. Родитель обделил отпрыска ростом, а сам отпрыск был слишком ленив, чтобы компенсировать собственное коротышество хотя бы мышцами. Вот и смотрело на Степку из зеркала бледное, тощенькое тельце с уже наметившимся небольшим пузиком.
   Погрузившись в теплую воду, покрытую шапкой роскошной, белейшей и нежнейшей пены, Степка, наконец-то, сообразил, что, кроме "Черного дома", путь ему сегодня в иные места заказан. Ведь только в этом загадочном, не всех и не всегда пускающем в себя заведении можно было не только выпить и пожрать на халяву, но еще и покувыркаться с девчонками. Всего этого Степка не мог понять: кормить и поить такую ораву, что обычно собиралась в "Черном доме", да еще подсовывать мужикам девчонок - и всё это задаром, во всяком случае, без какой-то очевидной компенсации со стороны гостей, - но пользовался активно, как только наступали времена охлаждения отношений с отцом и в очередной раз пустели карманы.
   Вылежавшись пару часов в ванне, созвонившись с парочкой приятелей из собственной, как он считал, "команды", Степка задумался на несколько минут, как же добираться до "Черного дома". Никакой таксист в жизни туда не поедет потому, как вполне возможно, что придется проплутать в пригородных перелесках и на грунтовках всю ночь, но так и не попасть к цели. А можно и вообще остаться без машины. В таксистских кругах ходили страшилки про то, как доставив к "Черному дому" веселую компанию, один из их коллег, зачем-то вошедший внутрь, вышел из помещения на крыльцо и обнаружил совершенно проржавевший со сгнившими покрышками автомобиль, купленный им всего-то пару лет назад. С каждым новым повтором обраставшая дополнительными подробностями и ссылками на лучших друзей и ближайших соседей, история эта умалчивали лишь об одном - зачем все-таки несчастный таксист заходил внутрь "Черного дома", если работа его заключалась лишь в доставке веселой компании до крыльца.
   Немного поразмышляв о превратностях судьбы, Степка решил взять родительскую машину в надежде, что успеет вернуться до рассвета домой, тем более, что Волошин-старший редко когда отправлялся на службу до девяти часов утра. Конечно, отец приметит, что Степка пользовался автомобилем, и непременно будет читать очередную мораль на тему, что неплохо бы сперва получить водительские права, а уж потом... но эту-то нотацию Степка надеялся выдержать без каких-то особых последствий для себя.
   ...Утренняя для самого Степки и дневная для всех остальных людей полоса неудач сменилась вечерней, но уже удачливой. Во всяком случае незаметно вывести машину из гаража и добраться на ней до "Черного дома" удалось почти без потерь, если не считать, конечно, разбитой фары. Но в любом случае Волошин-старший устроит нагоняй сынку, так что из-за фары Степка особо не переживал, тем более и разбил он её совсем неподалеку от заветного черного крыльца, когда с большим трудом вписался в очередной крутой поворот, "поцеловав" при этом неожиданно вынырнувший из темноты длинный и на удивление крепкий сучок непонятно откуда здесь взявшегося дерева.
   - Стоп, в общий зал не пойдем, - одернул своих приятелей Степка, когда они оказались в длинном коридоре со множеством выходящих в него дверей. - Не нравится мне там...
   Вполне демократичная атмосфера общего зала, без прислуги и разделения на "чистых" и "нечистых" возмущала сынка судебного сутяги. Разве он должен сидеть рядом с каким-нибудь нищим студентишкой или профурсеткой-продавщицей из галантерейной лавки? Да и вообще - много странных, никакого уважения к Степке и его папаше не испытывающих людей собиралось в большой комнате за накрытыми простенькой закуской и выпивкой столами.
   - А пошли в сауну, она тут внизу где-то, - предложил за всех Веня-Карапуз, в свои семнадцать выглядевший самым сильным из их компании, любил Веня на досуге от безобразий и постоянной разовой подработки потягать то пудовые гири, то штангу.
   Ни сам Степка, никто из его окружения не успели одобрить предложение Вени, как ближайшая к ним дверь распахнулась, и в коридор вывалился вдрызг пьяный мужичонка в непонятном армяке, расшитой косоворотке, вот только вместо лаптей были на мужичке добротные юфтевые сапоги, а так бы точно можно было подумать - кино снимают. Мужичок, почесывая взлохмаченную пегую бороденку, уставился на Степку мутными хмельными глазами, пару минут что-то лихорадочно соображал, потом тыкнул в судейского-младшего пальцем, как, бывает, тыкают в зоопарке некультурные люди в обезьян или носорогов, и залился пронзительным, истерическим хохотом.
   Никто из присутствующих еще не успел ни возмутиться, ни треснуть мужичку по нагловатой пьяной роже - заслужил, чего уж тут говорить, как того, будто пылесосом, втянуло обратно в двери, из которых он только что вывалился.
   - Да уж, - пробормотал Степка, осторожно трогая массивную бронзовую ручку. - Пошли, что ли, в сауну, а то тут, в коридоре, мне что-то не нравится...
   Еще больше, чем появление странного пьяненького мужичка, Степке не понравилось, что дверь, через которую этот мужичок вышел и вернулся, оказалась наглухо запертой, и из-за нее не доносилось ни малейшего звука. "И вправду - заклятое местечко этот "Черный дом", - подумал Степка, - какой только чертовщинки не увидишь..." Неожиданно на него нахлынуло странное, жутковатое желание оказаться в маленьком, тесном закутке, отгородиться от остального мира телами Карапуза, Санчо и Димки-Меченого, спрятаться там, как в норе, выпить стакан коньяка и хоть немного забыться. Пусть хотя бы в той же сауне...
   Продолжая лениво брести по коридору, а потом переходя из одного пустынного помещения в другое, но все еще не дойдя до вожделенного места назначения, компания Степки в каком-то гулком и плохо освещенном вестибюле столкнулась с другой, шумной, уже изрядно подвыпившей компанией во главе с мелким "купи-продам" Семкой Сириным, которого все звали Семкой-Птицей за непоседливый характер и фамилию. Дружить между собой эти компании не дружили, но относились нейтрально, потому и поздоровались радостно, с воплями, объятиями и нарочито мужским похлопыванием друг друга по плечам. Основной радостью оказалось, что Семка-Птица уже успел привлечь к себе изрядное количество девчонок, их, на первый взгляд, было едва ли не вдвое больше, чем всех мужчин и мальчишек вместе взятых.
   Пользуясь подгулявшим, хорошим настроением Птицы, Степка небрежно, будто речь шла всего лишь о пригоршне мелочи, попросил:
   - Одолжи девчонок, Саймон, у тебя их перебор получается, а мы вот в сауну собрались, да пока никого не нашли...
   - А чего их одалживать?! - надрывно вскрикнул пьяненький Семка. - Бери, кто пойдет! Эй, девчонки, кто Стефану шишку попарить хочет? В сауну человек собрался!
   - Чего ж... это можно, - пискляво отозвалась высоченная и худая, как щепка, Галка с единственным внешним достоинством - преогромнейшим бюстом, очень странно смотрящемся на её тощем, почти изможденном теле. - Стефанчик, возьмешь меня? вон, с подружкой могу...
   И Галка кивнула на жмущуюся к ней, как маленькая собачонка к хозяйке, притихшую было девчонку вполовину ниже ростом и чуток попухлее, но тоже худощавую. Та вскинула голубенькие глазки на подругу:
   - Ты чо, Галка, их же четыре...
   - Не ссы, Танюха, - подбодрила её Галка. - Там все по согласию, это тебе не по подъездам с соседскими... хошь - не хошь, а давай...
   Девушка расхохоталась тоненько и пьяно, а Степка вспомнил, что помимо бюста у Галки есть еще тяга к мазохизму, ну, не то, чтоб в наручники её заковывать или плетью хлестать, но пожестче, с легкой болью, она любит.
   - Да ладно, чего ты её уговариваешь, сейчас еще кого найдем... - Степка пошарил глазами по окружающим, но не успел даже приметить подходящей кандидатуры, как Танька торопливо сказала:
   - Да не надо искать, я же не против, только чтоб не все вместе...
   - Пошли-пошли, там разберемся, кто и с кем, - прихватил её за талию Санчо, тем самым, как бы, монополизируя девушку для собственных нужд.

13

   Роскошная биллиардная со стенами, обшитыми в рост человека дубовыми панелями, с мраморной буфетной стойкой в дальнем от входа углу, с двумя великолепными огромными столами отличного сукна была лишь преддверием, сенями в сауну. На одном из столов пирамида слоновой кости шаров замерла, как солдаты в строю на параде, готовая с единственного удара рассыпаться, разлететься по всему зеленому гладкому полю. Вдоль бортов прилегли инкрустированные длинные кии. На втором столе шары уже были раскатаны, видимо, кто-то то ли балуясь, то ли начав партию, бросил её, не доиграв и до середины.
   Во второй комнате была обустроена столовая с мягкими кожаными креслами, большим диваном, лакированным резным столом светлого, янтарем отливающегося, дерева и полудесятком табуретов, которые скорее были произведением искусства, чем мебелью. Холодильник, тихонечко жужжавший в углу, был заполнен до отказа пивом, водкой, белым вином, всевозможными готовыми - только разогреть - морепродуктами, мясными нарезками, фруктами, а на высоком, под старину исполненном буфете громоздились коньяки, ликеры, красные вина, шампанское.
   - Шикарно устроились, - прокомментировала обстановку Нина, осторожно подглядывая вокруг из-за плеча Голицына.
   Подполковник не стал ничего отвечать, ему категорически не нравилась тишина в помещении. Гробовая, мертвая, иначе не скажешь. И еще - запах. Сивушно-фруктовые и приторно-ликерные ароматы в смеси с копченостями перебивал резкий, чуть кисловатый запах свежей крови. И еще он отлично помнил очумевшие, навыкате, глаза какого-то совсем молоденького пацана, едва ли лет восемнадцати, вылетевшего ему навстречу в коридоре, на мгновение присевшего и по-заячьи заверещавшего с перепугу, а чуток придя в себя, начавшего тыкать пальцем в двери биллиардной, захлебываясь собственным страхом и с трудом выговаривая слова: "Там... там, убили... кровь... смерть..."
   Только что связавшийся с Департаментом и приказавший блокировать "Черный дом", подполковник не имел геройской привычки действовать в опасных ситуациях в одиночку и вернулся за так вовремя встретившимся ему в "Черном доме" Вороном, теперь они вместе осторожно, шаг за шагом, обследовали сауну, в которой, по словам Совы, произошла резня. Но пока её слова ничем не подтверждались, разве что запахом, но... никаких подозрительных следов, даже самых простеньких, свидетельствующих о трагедии на красивом кафельном полу с подогревом видно не было. Подсохшие, заметные только опытному глазу отпечатки босых ног на кафеле, несколько влажных больших махровых полотенец, початые бутылки коньяка и ликера на столе, минимум закуски и забитые окурками пепельницы.
   Из столовой далее вели три высокие двери, и подполковник, кивнув Ворону, чтобы тот занял местечко у стены, сбоку, толкнул первую из них, одновременно привычно отшагивая в сторонку, как и перед первыми двумя дверями, уходя с гипотетической линии огня. Конечно, никто в Голицына не стал стрелять, да и вообще освещенная только лишь настенным бра розоватого оттенка небольшая комнатка с высоким массажным столом была пуста. Во второй - раздевалке, увешанной одеждой полудесятка человек, тоже было пусто.
   ...у невысокого бортика бассейна ничком лежало маленькое женское тело, а чуть дальше, в паре шагов - совсем молодой мальчишка, уже на спине, раскинув руки и ноги, неестественно вывернув голову. Из распахнутой настежь прозрачной двери парилки несло горячим воздухом. Правее входа, слегка в стороне, отделялся от основного помещения тяжелой, красивой портьерой, сорванной и скомканной, лежащей в углу обыкновенной тряпкой, просторный альков, и в его глубине на широкой, покрытой когда-то кремовым шелковым покрывалом постели теперь господствовал кровавый цвет. Кровь еще не успела засохнуть и сверкала в электрическом освещении ярко, почти празднично.
   Позади Голицына сдавленно икнула рыжая репортерша, сдерживая подкатившийся к горлу комок. Даже её опыт наблюдения за самыми различными происшествиями в городе не дал нужной закалки организму, чтобы спокойно смотреть на три полурасчлененных тела, в каких-то изощренных позах расположившихся на постели.
   - Как это всё странно... - произнес подполковник и тут же попросил: - Ворон, прикрой меня, а вы, барышни, отойдите к стене, не мешайте...
   Вот эту просьбу жандарма Нина выполнила с удовольствием, мгновенно отступив к широкой деревянной лавке, расположенной у самой стены. Рядом с ней пристроилась и Сова, а Алексей моментально задвинул внутреннюю защелку на входной двери, изолируя помещение хотя бы с этой стороны от неожиданных и нежданных гостей, и взял на прицел верного "стечкина" противоположную сторону - очередную плотно прикрытую дверь неподалеку от алькова и темную, бордовую портьеру рядом с ней.
   Сам же подполковник принялся кружить по комнате, осторожными шагами переходя от тел у бассейна к алькову, потом, поморщившись и покачав головой, явно про себя плюнув, вернулся обратно и попробовал еще разок.
   - Не так все было, - как всегда неожиданно подала голос Сова, она почти не глядела на действия Голицына, но сразу же поняла, что жандарм пытается восстановить картину происшествия, повторить путь убийцы от входа до алькова. - Все проще было...
   ...изрядно выпивши коньячку, которого оказалось в сауне на удивление много, хоть залейся, и вполне отменного качества, хотя в этом вряд ли кто из присутствующих разбирался, попарившись, поплескавшись в бассейне с прохладной, но не ледяной водой, полапав от души пришедших с ними девчонок, которые по части пития от парней вовсе не отставали, разве что налегали больше на ликеры, Степка с Карапузом и Димкой потянули слегка, для приличия и большего возбуждения, упирающуюся Галку в альков, на постель. Санчо и Танька остались возле бассейна, хотя Степка и звал их с собой, мол, места всем хватит, но Санчо не нравились их групповые забавы с обязательными не к месту подколами, идиотскими вульгарными вопросами Степки о том, кто и что ощущает в процессе, вечным дележом очереди, толканиями и пиханиями вокруг единственного женского тела.
   - Нам и здесь неплохо, - ворчливо отозвался он на призыв Степки.
   - А и ладно, - не стал спорить сынок судейского, не до того ему было сейчас, но все же добавил: - Кончишь, Танюху к нам пришли, ей тоже дело найдется...
   - Пришлю-пришлю, - пробормотал, чтоб отвязаться, Санчо, - вам сколько не пришли, всем дело найдете...
   ...и к тому моменту, когда в помещении появился из ниоткуда, будто материализовавшись из воздуха, Матвей, Танюха уже стояла согнувшись, опираясь руками на низенький бортик бассейна, а позади нее неторопливо, с чувством, с толком, с расстановкой, трудился Санчо, совершенно не обращая внимания не только на бесшумное появление поблизости еще одного человека, но и на шум, шлепки обнаженных тел друг о друга, страстные повизгивания и довольное гоготанье, доносившиеся из алькова, полуприкрытого портьерой.
   Слегка прикрыв глаза и покачивая в такт своим движениям головой, Санчо до самого последнего момента ничего не видел и не слышал, он так и не понял, что уже умер, когда Матвей резким движением рук свернул ему шею, придержал опускающееся на пол тело, чтоб не слышно было звука падения, и сменил мальчишку. А Танька почувствовала, как Санчо выскользнул из нее, снял руки с бедер, и тут же, секунду спустя, вновь её лоно наполнилось мужчиной, но это был уже кто-то другой. И девушка хотела было возмутиться наглостью пришлого чужака, ведь она до сих пор верила, что будет только с одним Санчо, как необъяснимый страх сковал её сердце, кошмарным винтом взвился вверх, ведь она продолжала стоять наклонившись, заканчиваясь где-то в самом низу живота. Она боялась поднять голову, посмотреть, кто же это пристроился сзади, она боялась участившихся мужских движений, цепких, сильных рук у себя на талии, размеренного, пока еще размеренного, дыхания над спиной. Это был первобытный, животный страх слабого зверька перед сильным хищником. И страх этот загнал куда-то далеко и возникшее было в начале соития возбуждение, и любое, самое мимолетное желание сопротивляться, и даже простейшую тягу к жизни...
   Матвей отвернулся от упавшего ничком тела Таньки, совершенно по-собачьи помотал головой, как делал всегда, чтобы прочистить туман в мозгу после спаривания, оправил брюки и шагнул к прикрытому портьерой алькову. Оттуда доносилось сердитое сопение, влажные, какие-то вовсе недружелюбные шлепки и визгливый галкин голос: "Нет... не хочу... отстань, Степка, не буду в задницу... чего еще придумал..."
   Сорванная сильной рукой и отброшенная в угол портьера перестала скрывать происходящее. Карапуз и Димка, прихватив руки девушки и прижимая её плечи к постели, держали лежащую на животе Галку, а пристроившийся позади, между её ног, Степка старался изо всех сил попасть своим мужским предметом в нужную ему дырочку. Галка старательно виляла тощей попкой, прилежно сопротивляясь и поругивая держащих её ребят. Было ли происходящее простым элементом игры, или тут происходило самое натуральное изнасилование, Матвея не беспокоило. Он просто радовался, что ему повезло встретить всех живых свидетелей его превращения. И эта радость вылилась в жутковатый, мефистофельский смех...
   Из-под верхней губы показались белоснежные клыки, само лицо вдруг стало вытягиваться вперед, превращаясь в звериную морду... губы его приоткрылись... и в алькове повис полный внутренней силы и удовольствия негромкий рык могучего злобного хищника...
   ... - ...он их не жрал, просто пил кровь, порвав горло, - сказал задумчиво Голицын, еще раз оглядев трупы на постели, и спросил Сову: - Почему?
   - Он сыт, - пожала худенькими плечиками девушка. - Сутки прошли с последней охоты. Он сыт, но какой же хищник откажется от теплой, живой крови?
   - Ликвидировал свидетелей, напился крови и ушел, - покачал головой подполковник. - Сытый, довольный и беспечный...
   - Хищник не бывает беспечным, - поправила его Сова. - Но я его не вижу... и не чувствую... что-то происходит, но я не могу понять...
   - Он ушел, - задумчиво повторил Голицын. - Уйти он мог только туда, на входе следов не было, а в крови он измазался прилично, да и здесь наследил... Ворон, проверим?
   За дверью возле бордовой портьеры оказался простой туалет: унитаз, раковина, всё пусть и изысканное, блистающее, но самое обыденное и при этом заляпанное размытыми кровавыми пятнами, похоже, здесь хищник отмывался от крови своих жертв. А за отдернутой портьерой мерцали огоньки десятков свечей, отражаясь в зеркалах...
   Подошедшая поближе Нина попробовала через плечо Голицына заглянуть в этот зыбкий полумрак, но жандарм решительно и твердо придвинул репортершу ближе к стене, кивнул Ворону и, без лишних слов, первым скользнул в новое помещение.
   - Не надо, там...
   Сова не успела договорить, следом за подполковником, уходя от дверного проема вправо и стараясь держать под прицелом возможно большую площадь перед собой, нырнул в комнату Алексей. И, будто заговоренная, туда же рванулась Нина, наверное, после всего увиденного, побоявшаяся остаться наедине с покойниками.
   Сумрачная комната казалась бескрайней, дальняя от входа стена терялась в неверном, зыбком свечном освещении. И поражало невероятное количество зеркал - настенных, напольных, настольных, установленных на специальных, тонконогих подставках. И у каждого зеркала горели свечи, то прикрепленные прямо к раме, то установленные рядом на полу, то мерцающие в старинных, позеленевших от времени канделябрах. Может быть, из-за резкого перехода из светлого, хорошо освещенного помещения сауны в этот мерцающий мир колеблющегося пламени, может быть из-за натянутых, как струна, нервов и ожидания встречи с оборотнем, а может быть, все так и было на самом деле, но всем четверым, каждому по-своему, показалось, что где-то в глубине зеркал тревожно мечутся невнятные серые тени, похожие то ли на призраки чужих отражений, то ли на живущие в зеркалах привидения. Отвлекшись на них, никто из вошедших в Зеркальную комнату, а вместе со всеми туда вошла и Сова, не заметил, как мягко, беззвучно, вернулась на место массивная, тяжелая портьера, оказавшаяся изнутри почему-то бархатно-черной.
   То ли отблески многочисленных свечей, то ли тени в зеркалах, то ли общее мистическое наполнение комнаты, то ли все это вместе не позволили опытнейшему штурмовику и настороженному подполковнику жандармерии уловить тот момент, когда Матвей очутился позади женщин. Даже Сова, доморощенная Кассандра, ничего не поняла в тот миг, а лишь ощутила, как чья-то рука стальной хваткой берет её за загривок и начинает неторопливо и болезненно сжимать...
   - Пистолеты - на пол! Медленно!!! - чеканя слова, скомандовал Матвей, прихватив за шейки обеих женщин и загораживаясь ими, как щитом, от прянувших в разные стороны Голицына и Ворона.
   Но, видимо, насмотревшись всяких кинобоевиков, где лихие штурмовики лихо освобождают заложников или, наоборот, прикрываясь ими, выпутываются из любой передряги, Матвей так и не понял, чем обычная жизнь отличается от кинематографа.
   Презрительно фыркнув, подполковник демонстративно и быстро сунул свое оружие в подмышечную кобуру, высказавшись при этом:
   - Бросать пистолет и любое другое оружие - это моветон... Ты согласен, Ворон?
   Не глядя на жандарма, а продолжая контролировать каждое движение Матвея, Алексей кивнул головой, понимая, что от него сейчас требуется только подыгрывать старшему по званию, должности и опыту.
   - Руки шире в стороны, иначе им шеи сломаю в секунду, - автоматически продолжил Матвей, кажется, даже и не заметив, что первое его требование было не просто не выполнено, но и оговорено. - Быстро!!!
   - Да и ломай, - согласился Голицын, демонстративно скрещивая руки на груди. - Кто они такие? А как их убьешь, то и останешься с нами один на один, без защиты...
   Матвей на секунду-другую задумался, интуитивно понимая, что все идет не так, не по правилам вестернов и детективных романов. И этот холеный аристократ ведет себя слишком спокойно и нагло, и этот замухрышка в мундирчике второй свежести... ох, ты... он так и не бросил пистолет... просто опустил его, будто спрятал в тени зеркальной рамы...
   - И чего так орать, как пьяный в кабаке, - продолжил подполковник, брезгливо морща нос. - Разве это обяза...
   Тут Голицын повел руками, вроде бы опуская их с груди вниз, но на полпути делая стремительное, едва заметное глазу движение... И Ворон плавно, будто в замедленной съемке, распластался то ли в прыжке, то ли в падении, ловя стволом пистолета беззащитные ноги Матвея.
   Что-то стремительное, матово-черное сверкнуло в мерцающем, трепещущем мраке, а злые пули уже кромсали, рвали ноги Матвея... и вороненый, короткий стилет входил в правую глазницу...
   - Прошу вас, поднимайтесь, барышня, - сказал Голицын, вырывая из правого глаза убитого тонкий черный стилет, свое "секретное оружие последнего шанса".
   Нина, которую ликвидированный оборотень повалил в последнем своем, уже неосознанном движении, с большим трудом, опираясь на руку подполковника, поднялась на ноги и, непритворно охнув, жалобным голоском сказала:
   - Каблук... сломался...
   - Каблук починим, - уверенно ответил Голицын. - Или найдем вам новую обувь, верно?
   - Да-да, конечно, - марионеткой закивала репортерша, все еще пребывая в шоке от стремительного и смертельно опасного развития событий.
   Будто остолбеневшая сразу после захвата Сова, простоявшая все это время неподвижно, как памятник самой себе, неожиданно опустилась на пол, уселась, подтянув ноги к подбородку и высказалась, как всегда, невпопад:
   - Западня... он нас заманил в западню, из которой нет выхода...

14

   Лицо убитого не было похоже на тот классический стереотип оборотня, навязываемый обывателем многочисленными мистическими романами и кинематографом. Никакой лохматости, звериной, заостренной морды, круглых волчьих глаз с вертикальными зрачками. На первый взгляд, да и при более внимательном осмотре оказалось, что у лежащего на полу мертвого тела самое обычное лицо, разве что, малость вытянутое вперед, да еще из-под губ поблескивали белоснежные, гораздо длиннее простых, человеческих, клыки. И еще необычными были глаза, когда-то разноцветные. Теперь на Голицына, осматривающего труп, невесело смотрел лишь один уцелевший, застывший, будто подернутый морозцем, светлый глаз.
   Услышав слова Совы про западню, подполковник резко выпрямился, оборачиваясь к сидящей на полу девушке, и переспросил:
   - Что значит - западня? Вы не могли бы изъясняться точнее?
   - А то и значит, что выхода в прежний мир отсюда нет, - сердито отозвалась Сова.
   И будто бы подчеркивая её неожиданно резкие слова, колокольным ударом раздался лязг металла о металл. Впрочем, звук этот, показавшийся чуточку зловещим в мистической потусторонней атмосфере Зеркальной Комнаты, имел самое естественное происхождение. Воронцов, стоящий поодаль от остальных, сменил в пистолете едва ли на четверть опустевшую обойму на свежую и привычно загнал в ствол первый патрон.
   - Как же нет? - слегка удивленно спросил Алексей. - Вот же он - выход...
   И штурмовик ткнул стволом пистолета в направлении черной бархатной портьеры, за которой, по его мнению, должна была находиться сауна в подвале "Черного дома", наполненная жертвами только что ликвидированного субъекта.
   - Вы не понимаете, - все так же сердито, но уже с каким-то оттенком безнадежности в голосе, сказала Сова. - Выход есть всегда, и отсюда тоже, но куда?..
   - А можно пояснить так, чтобы мы поняли? - спокойно, но настойчиво переспросил Голицын.
   - Можно... попробую. Видите - зеркала... в них отражаются варианты будущего... и прошлого тоже, будущее так же влияет на прошлое, как и прошлое на будущее...
   Сова задрала голову и попыталась поймать своими круглыми птичьими глазами взгляд жандармского подполковника. На какую-то долю секунды ей это удалось, и девушка заметила в глубине глаз Голицына бешеную работу мысли. Приободренная этим, она продолжила:
   - Я не знаю, как, но все эти варианты отражаются на нас, пока мы находимся здесь, в этой комнате. Меняется наше прошлое, меняется наше будущее, каждую секунду, каждое мгновение. Причем так, что это невозможно предугадать... без всякой логики... без всяких причинно-следственных связей...
   "Какие она слова-то знает, - удивился Воронцов. - А по виду - шарамыжка шарамыжкой базарная... удачно как прикидывается..."
   - Мы все-таки выйдем из Зеркальной Комнаты? - уточнил главное на сей момент Голицын.
   - Конечно, - кивнула Сова. - Замкнутых пространств не бывает, бывают запертые, но это - открытое, без ограничений.
   - И сколько же шансов на то, что там, - вмешавшийся вновь в разговор Ворон опять махнул пистолетом в сторону портьеры, - что там - сауна?
   - Как в любой игре - пятьдесят на пятьдесят, - нарочито усмехнулась Сова. - Или сауна, или нет. И самое худшее, что я не вижу этих вариантов, как видела до сих пор.
   - Послушайте, Кассандра, - спросил Голицын. - И сколько же людей знали про эту Зеркальную Комнату?
   - Да все знали, - приподняла бровки Сова. - Только кто-то верил, кто-то пропускал мимо ушей. А таким вот, как тот Степка... им и дела никакого не было ни до зеркал, ни до вариантов будущего. Пожрать, выпить, с женщиной покувыркаться... ну, еще иной раз показать своим дружкам, какой за ним папашка стоит - вот вся его жизнь.
   - Наверное, потому, что знали все, не знала моя служба, - хмыкнул недовольно подполковник. - Значит, выхода отсюда, да и того, что с нами произойдет, ты теперь не видишь?
   - А я и раньше не видела, - успокоившись немного, честно ответила Сова. - Чувствовала, знала, ощущала... но ведь это - совсем не то, что видеть... по-вашему...
   - Но здесь оставаться тоже не имеет смысла, - Голицын, выслушав девушку, просто принял её слова к сведению, теперь предстояло не говорить, а действовать.
   - Так чего проще? - спросил Воронцов, привычно уже тыкая стволом в сторону портьеры. - Выходим и - смотрим...
   - А если попадаем не туда? - спросила Сова.
   - А там и увидим - куда, - железно возразил Алексей.
   - Ну, что ж, так и поступим, - согласился жандарм и двинулся было к выходу.
   - А как же я? - жалобно спросила Нина, стоя практически на одной ноге, сжимая в руках туфельку с обломанным каблучком.
   - Милая барышня-репортер, снимите вторую туфельку и выбросьте обе, - посоветовал Голицын чуть язвительно. - Прогуляйтесь немного босиком, в газетах пишут, что это полезно...
   - Полезно - это когда по земле или по траве, - возразила рыженькая, все-таки следуя совету подполковника. - А тут вон - пол какой...
   В самом деле, пол в комнате был странный. Где-то в глубине её и под зеркалами лежал темный холодный мрамор самых различных оттенков - от серого до бордового, а вот ближе к выходу, к портьере почему-то были настелены обыкновенные крашеные суриком и казавшиеся теплыми доски.
   - Не капризничайте, - попросил жандарм, понимая, что Нина просто нервничает. - Сейчас выйдем и отыщем вам какую-нибудь обувку, снимем с кого-нибудь, в конце концов...
   - Я в обуви с покойников ходить не буду, - решительно заявила девушка, вспомнив трупы возле бассейна и на постели, и даже попятилась от выхода, будто там, сразу за порогом, её ждал десяток мертвецов, обутых в туфельки всех размеров и фасонов.
   В пол-уха прислушивающийся к маленькой перепалке репортерши с подполковником Ворон презрительно хмыкнул. И неожиданно его поддержала Сова:
   - Тоже мне... а я бы вот не побрезговала такими сапожками, да только не по ноге они, размерчик не мой...
   Она указала на разлохмаченные пулями, но уже переставшие кровоточить ноги убитого, обутые в очень добротные остроносые полусапожки на небольшом каблуке, сплошь обвешанные металлическими побрякушками.
   - Ну, уж с этого-то я бы точно ничего не взяла, - передернула плечами Нина. - До сих пор дрожь пробирает, как его лапу на шее вспомню...
   - Достаточно, - остановил разговорившихся женщин Голицын. - Ворон, ты первый...
   ...за бархатной черной портьерой оказалась пустая, запыленная и плоховато освещенная единственной лампочкой без абажура, висевшей под потолком, комнатка. Ни кафельным, с подогревом, полом, ни бассейном здесь и не пахло.
   - А если еще раз? - задумчиво произнес подполковник.
   Алексей послушно три раза подряд сдвигал и задвигал импровизированный занавес, но ничего не изменилось, всякий раз открывался унылый вид на пустынную комнату, больше всего похожую на заброшенную подсобку.
   - А если зайти туда и вернуться? - продолжил Голицын.
   - Только лучше всем вместе, - предупредила Сова.
   - Разумеется, - согласился жандарм. - И без того для хождения по лабиринтам настроение не самое лучшее, а если при этом еще и размышлять, куда подевались остальные и как им теперь без нас...
   Он плотно прихватил левой рукой за талию Нину, переминающуюся с ноги на ногу рядом с ним, а Воронцов, так и не вернувший пистолет в кобуру, также поступил с Совой...
   - Это перебор, - чуть недовольно поморщилась девушка. - Никто же нас при переходе из комнаты в комнату разделять не будет.
   - Береженого бог бережет, - ответил затертой сентенцией Голицын.
   И они еще трижды входили в пыльную подсобку и возвращались в Зеркальную Комнату, но ничего не менялось, разве что во время последнего перехода в углу пустой до сих пор комнатки оказалась старая, потертая и поломанная швабра.
   - Думаю, что эксперименты пора заканчивать, - сказал Голицын на правах старшего, как по чину, так и по возрасту и положению в обществе. - Как думает уважаемая Кассандра, можно из "Черного дома" выйти? Или так и будем блуждать по комнатам до самой смерти?
   - Естественно, можно, - поморщилась Сова, она невзлюбила прозвище, данное ей подполковником. - Я сразу говорила, что закрытых миров не бывает. А запертые специально всегда можно открыть... но этот - не заперт, я бы почувствовала... наверное...
   - Тогда - пойдем дальше...
   И потянулся странный, чем-то жутковатый лабиринт пустынных комнат. В некоторых были только-только накрыты столы свежайшими, прямо с плиты, деликатесами, от которых иной раз даже исходил ароматный парок. В некоторых каменной твердости куски хлеба соседствовали с заплесневелыми фруктами и изрядно воняющим тухлятиной мясом. Иногда в пепельницах дотлевали окурки положенных туда несколько минут назад папирос. А иногда пыль лежала толстым-претолстым пушистым слоем на всех горизонтальных поверхностях. Но людей не было нигде.
   В некоторых комнатах подполковник Голицын с неожиданным для него, лихорадочным интересом бросался к установленным телефонным аппаратам, накручивал диск, набирая только ему известные номера, и разочарованно, аккуратно клал трубку обратно на рычажки, хотя, и это было заметно всем, сокровенным желанием жандарма было грохнуть злосчастный, ни в чем не виноватый кусок пластмассы, так, что бы разлетелся он вдребезги и пополам. На третий, или уже четвертый раз бесплодных попыток жандарма Сова поинтересовалась без тени иронии:
   - Нет связи?
   - Да вот, странное дело, - охотно поделился подполковник. - Связь есть, но... понимаешь, никто не берет трубку с той стороны. Идут и идут длинные гудки, но никто не подходит. Даже оперативный дежурный по жандармскому Корпусу, а этого не может быть в принципе. А так, связь есть. Я специально пару раз набирал абсолютную абракадабру, представляете, приятным женским голосом автомат отвечал: "Неправильно набран номер!"
   - Тогда, может быть, стоит выйти из дома? - спросила Сова. - Вдруг на улице наше положение прояснится?
   - Ты знаешь дорогу? - поинтересовался Воронцов, постоянно в этом блуждании по лабиринту комнат находящийся поблизости от девушки.
   - Ха, - оживилась Сова, - а хваленые штурмовики и жандармские офицеры не знают? Может быть, они еще и не заметили, что мы только что вошли в ту самую комнату, в которой встретились несколько часов назад?
   - Получается, что если пройти отсюда по коридору направо до упора, потом еще через две комнаты и большой зал при самом входе, то мы попадем на крылечко? - будто бы сам себе проговорил Алексей.
   - Я прошла сюда другим путем, - покачала головой Сова. - Но надо попробовать и твой, мы ничего не теряем...
   - ...кроме времени и нервов, - заметил Голицын, которому откровенно надоело телефонное бесплодие и тихое, жалостливое нытье рыжей репортерши по поводу её передвижения босиком.
   Справедливости ради, надо бы заметить, что ныла Нина совершенно напрасно, никаких неудобств вроде битого стекла, камней или колкой травы на их пути не встречалось, и самое большое неудобство для репортерши заключалось в полном отсутствии привычки передвигаться босой даже по относительно чистым, ровным и гладким полам. И еще она жгуче завидовала Сове и Ворону за их простенький, функциональный наряд. В кардинально изменившейся ситуации вечернее платье с разрезами до верхней половины бедра и абсолютно голой спиной выглядело дико и совершенно неуместно. Вот только до поры, до времени поделать с этим ничего было нельзя, ни в одной из пройденных комнат, комнаток и залов, коридоров и вестибюлей никакой одежды и обуви не наблюдалось и в помине.
   ...над маленьким, символичным навесом крыльца по-прежнему вполнакала горела слабенькая лампочка, не столько освещая темную стену "Черного дома", сколько, казалось, собирая вокруг себя все еще ночной мрак.
   - Ничего не изменилось, - с сомнением в голосе сказала из-за плеча подполковника Нина.
   - Пожалуй, ничего, - задумчиво отозвался Голицын. - Кроме, автомобилей...
   Пусть и затруднительно было что-либо отчетливо разобрать в темноте, но то, что из пяти машин, прижавшихся к стене, четыре были никуда не годны, видно было издалека. Корпуса автомобилей проржавели, и едва ли не светились во мраке чешуей разрушенного металла. Ни стекол салона, ни покрышек на машинах не было.
   - Если по внешнему виду судить, лет этак двадцать они тут простояли без присмотра, брошенные, - констатировал Воронцов. - А вот эта - как новенькая, только, кажись, фара разбита. Я проверю?
   Подполковник кивнул, понимая, что выбраться в город отсюда возможно только на машине, да и то, если повезет...
   Автомобиль стоял буквально в десятке шагов от крылечка, что тут может произойти неожиданного! - но все равно оставшиеся с напряженным вниманием следили за расплывающейся во мраке фигурой Алексея. Вот он добрался до машины, осмотрел её взглядом опытного сапера, аккуратно приоткрыл дверцу и нырнул в салон. Через полминуты вспыхнули габаритные огни, и следом за ними машина озарилась внутренним светом, показавшимся яркой вспышкой в ночной темноте.
   - Ну, что же, милые барышни, прошу вас в авто!
   Подполковник легко соскочил через ступеньки крылечка и элегантно протянул девушкам сразу обе руки, чтобы помочь спуститься вниз. Сова, иронично хмыкнув, правую руку Голицына проигнорировала, а вот рыжая репортерша, спускаясь по трем маленьким ступенькам, вцепилась в левую, как утопающая в спасательный круг.

Часть третья.

Чужой город "Черного дома"

Этот город застрял в межсезонье,

Как рыба в сети.

Стрелки все по нулям

И ни больше, ни меньше..

А.Макаревич

   15
   Тревожно замигала лампочка на панели, закашлялся и умолк двигатель, и автомобиль прокатился еще десяток метров по инерции прежде, чем остановиться. И только после этого на сидящих в салоне навались тишина пустынного города.
   - Удивительно, - сказал, лишь бы что сказать, очень уж не хотелось молча переживать нежданную остановку, подполковник Голицын. - Но в самом начале пути датчик показывал почти полный бак.
   Они отъехали от "Черного дома" ночью, и хотя добирались до города не более получаса, оказались в нем уже при сером свете дня. Перехода этого - от темноты к еле внятному, слабому, но все-таки свету - никто не заметил. А вот изменения, произошедшие с городскими улицами, приметили все. И Голицын, и Ворон обратили внимание, что часть домов, мимо которых они проезжали, выглядят заброшенными, будто лет сто в них не живут люди, а часть - свежими, едва ли не только-только отремонтированными, но - все равно пустыми и безжизненными. На отдельных участках дороги лежал небольшими кучками строительный мусор, а некоторые были чисты, как после тщательной дворницкой уборки перед проездом высокого начальства. Тем не менее, это был их знакомый город, с теми же улицами, домами, проулками, что и прежде, вот только до сих пор нигде они ни разу не заметили, даже мельком, ни одного человека.
   - Дальше попробуем свои ходом, - решительно сказал Голицын, открывая дверцу машины. - Может быть, встретим кого, кто сможет хотя бы немного нам разъяснить, куда же мы попали. Во всяком случае, к центру дойти надо бы, посмотреть, что же там...
   - А как же я? - жалобно спросила рыжая репортерша, все еще пребывая в босом состоянии.
   - По домам сейчас ходить не стоит, - задумался подполковник, рассуждая вслух, где же можно добыть обувь для попутчицы. - Как считаешь, Ворон?
   - Я бы не стал туда соваться, - кивнул Алексей. - И так странного выше крыши...
   - Кстати, а ты в багажник не заглядывал? - поинтересовался у него Голицын, прекрасно помня, что делал Воронцов, сойдя с крыльца "Черного дома".
   - Не до того было, - покивал головой штурмовик. - Вы тутже сели и поехали. А надо бы посмотреть.
   Выбравшись из автомобиля, они окружили его заднюю часть, почему-то всем хотелось едва ли не лично проинспектировать содержимое багажника чужой машины, будто там мог найтись ответ на вопрос, куда они попали, ну или, на худой конец, специальный комплект летчиков или полярников для выживания в экстремальных условиях.
   К сожалению, ничего интересного в багажнике не нашлось. Пара пустых, пованивающих бензином, канистр, непременный трос, какие-то грязноватые тряпки, брезентовая промасленная рукавица и - счастье для Нины - две пары коротких резиновых сапог, этакий дачный вариант, черного и зеленоватого цвета.
   - Да уж, к такому платью - самое то, - истерически хихикнула репортерша, вертя в руках болотного цвета сапожки, они более подходили ей по размеру, чем черные.
   Все еще оставаясь в вечернем платье с обнаженной по самые ягодицы спиной, разрезами до верхней части бедра, Нина мечтала, как о несбыточном, о собственном стареньком рабочем комбинезоне и стоптанных, тяжелых пролетарских ботинках, оставленных ею, казалось бы, совсем недавно в кабинете жандармского подполковника.
   Молчавшая все это время Сова отошла на пару шагов в сторону и присела на корточки у стены дома, подметая подолом цветастой юбки довольно чистый тротуар. Подполковник, подал репортерше руку, помогая для пробы сунуть ноги в сапоги, а Ворон... на что отвлекся в этот момент Алексей, он и сам бы не мог сказать, но момент появления странной колонны они все прозевали, как зеленые, лопоухие новички-первогодки.
   А колонна людей, выстроенных по четыре в ряд, неслышно, как призрак, вынырнула из недалекого подземного перехода, зияющего глубокой темнотой в сером свете дня. Слева и справа от колонны шли молодые солдатики в странной униформе без погон, с непривычными, короткими автоматами с большими круглыми магазинами-дисками, небрежно взятыми наизготовку.
   Шедшие в колонне, высокие и не очень, широкоплечие и сутулые, худые и плотные, люди были одеты в потертые старые ватники синеватой расцветки, разномастные фуфайки и штаны, ботинки, сапоги, калоши на босу ногу. На головах у них, как бы подчеркивая принадлежность к единой категории граждан, были измятые, плохонькие ушанки. Передвигались конвоируемые чуток заторможено, будто изможденные непосильным трудом, безмерно уставшие люди, едва поднимая ноги, пришаркивая при ходьбе, но по-настоящему смертельно изможденных, дышащих на ладан, в колонне не было.
   Замершие у раскрытого багажника Голицын и Нина, откинувшийся к стене, успевший все-таки достать пистолет, Воронцов и присевшая Сова растерянно наблюдали, как мимо проходят непонятные люди, так похожие и одновременно такие отличные от арестантов их мира. А со стороны колонны уже пахнуло тяжелым запахом давно немытых тел, дрянной, вонючей махорки, плохой пищи, сапожной ваксы и скипидара.
   Все это было настолько реально, близко и приземлено, безо всяких мистических фокусов, что ни Голицын, ни Ворон не могли понять, почему же ни конвоируемые, ни солдаты не обращают ни малейшего внимания на странных людей, замерших у странного автомобиля в нелепых позах. Будто придавленные внезапностью появления колонны, ни подполковник, ни штурмовик даже не пытались сменить неудобные позы, а девушки просто повторили за своими мужчинами детскую команду: "Замри".
   Колонна проходила мимо, слышно было тяжелое, хрипловатое дыхание конвоируемых, шарканье сотен ног, перемешавшееся с довольно бодрыми шагами конвоиров, прикашливание, редкие плевки на асфальт. И больше - ни слова, ни звука, ни окрика и - никакого внимания по сторонам, будто двигались они в тесном - полметра до стен - тоннеле, не видя и не слыша ничего в окружающем мире.
   - Человек пятьсот, - будто выплюнул из себя слова Ворон, когда колонна втянулась в далекий, едва видимый подземный переход на противоположной стороне улицы. - И всего двенадцать конвоиров.
   - Мне почему-то показалось, что их вывели из преисподней... вроде бы, как на прогулку, - приходя в себя, задумчиво проговорил подполковник, все еще глядя в черный зев подземелья, где только-только скрылась колонна. - Пять минут на свежем воздухе и - обратно, к адским котлам и сковородкам...
   - Вам, жандармам, виднее, где ад, а где рай, - нервно засмеялась Сова, подымаясь на ноги, видно было, что утратив свой редкостный дар предвидения, девушка находится не в своей тарелке, хотя и старается вести себя, как обычно.
   - У вас обывательское предубеждение к нашей службе, - мягко возразил Голицын. - Ни с адом, ни с раем при жизни жандармы не общаются. А что бывает после смерти, знают лишь умершие...
   - Хотите сказать, что все мы еще живы? - продолжила Сова. - Нас не порвал оборотень и не валяются наши тушки в Зеркальной Комнате в то время, пока души разгуливают в этом странном чистилище?
   - Православие не признает чистилища, - пожал плечами подполковник и, завершая теологическую тему, спросил: - Наверное, сейчас не время для разговоров на такие темы. Надо идти...
   - Куда и зачем хотелось бы знать, - окончательно приходя в себя, спросила Сова.
   - Пока идем в центр города, - как маленькой, объяснил ей Голицын, изо всех сил стараясь не допустить конфликтов в их маленьком отряде в самом начале пути. - А в центре - посмотрим. Или вы хотите предложить что-то другое?
   - Куда ни кинь, повсюду клин, - пошевелила плечами Сова. - В центр, так в центр.
   Но прежде еще предстояло приобуть рыжую репортершу, ведь заставить её шагать в резиновых сапогах на босу ногу, пусть и по ровным городским улицам, означало сбитые ноги, кровавые мозоли и полную не транспортабельность в ближайшие часы. Выручила солдатская смекалка Ворона. Помыслив всего пару минут, он отхватил ножом от подола платья Нины два примерно одинаковых куска черного шелка и моментально научил репортершу наматывать эти импровизированные портянки.
   - Шикарно, - сказала она, притопывая сапогами об асфальт и демонстрируя изрядно обнажившиеся красивые ножки. - В шелковых портянках, кажется, только литературные персонажи мечтали ходить. Мне не хватает бриллиантовых подвесок...
   При упоминании бриллиантов Голицын и Воронцов мельком переглянулись, но говорить ничего не стали.
   - Милая барышня, как только окажется, что в дома заходить безопаснее, чем находится на улице, я лично вам подыщу достойную обувь, - разразился высокопарной тирадой подполковник.
   - Интересно, а как мы это узнаем, не заходя в дома? - съязвила Сова.
   - Узнаем, - твердо, как подобает командиру, пообещал жандарм. - А сейчас - вперед...
   ...Примерно через час, если судить по бесстрастно тикающему на руке подполковника хронометру, они вышли к широкому и длинному проспекту. Впереди было едва ли не вдвое большее расстояние до центральных улиц и площадей, но девушки уже заметно устали, не привычные к длительным пешим прогулкам. Да и сам подполковник испытывал небольшой дискомфорт от монотонного движения, годы кабинетной работы сказались и на нем, как ни старался Голицын поддерживать собственную физическую форму. Лишь Алексей, закаленный в рейдах, продолжал, как ни в чем ни бывало, размеренно шагать вперед, то и дело оглядываясь по сторонам, бросая взгляды через плечо на отстающих Нину и Сову.
   - Глянь, Ворон, - притормозил его движение жандарм. - Тебе это ничего не напоминает?
   Он указал в сторону небольшого двухэтажного особнячка, стоящего в глубине от проезжей части и отгороженного от мира изящной кованой решеткой, водруженной на высоком гранитном бордюре. Домишко полуразвалился от старости, рухнула внутрь крыша, осели, оплыли, каким-то чудом еще держащиеся стены, сгнили двери и оконные рамы, а кроме того, вокруг дома буйно разрослись заросли сирени с широкими, почему-то почерневшими листьями. Они будто прятали домик, заслоняя его от любопытных глаз, если таковые и были в городе.
   - Я уже видел такое, - согласился штурмовик. - Заброшенные города в джунглях, в Индокитае... только там, городам этим, тысячи лет. И люди в них не жили, наверное, столько же.
   - А я видел в Индии, тоже в джунглях, - подтвердил Голицын. - Но и тут, похоже, никто не живет уже не одну сотню лет. Разрушения-то все естественные.
   - То, что город не бомбили, не штурмовали, видно сразу, - кивнул Алексей. - Вот только почему ж рядом дома свеженькие? Будто вчера из них жильцы уехали...
   - Думаю, надо передохнуть, - пожав плечами на слова Ворона, предложил подполковник. - Перед этим домом все-таки укромный дворик, не на виду, да и за решеткой будет спокойнее.
   - Жандарм - за решеткой, - не удержалась Сова. - Фантасмагория...
   Она оказалась ближе всех к особнячку и первой заглянула за ограду.
   - Эге... а тут уже кто-то бывал не раз, - проговорила девушка, оглядываясь на поспешающих за ней мужчин. - Видать, и правда укромный уголок...
   В маленьком дворике метров пять на пять, в самом центре чернело на серо-бурой, будто выжженной земле небольшое пятно кострища. Здесь явно не жарили целиком, на вертеле, быков или вепрей, а, скорее всего, просто кипятили воду в котелке или небольшом чайнике.
   - А следы здесь, очень похоже, свежие, - сказал Ворон, привычно опередив Сову и первым оказавшись во дворике. - Очень свежие...
   Следом за ним, внимательно оглядевшимся, не почуявшим опасности и прошедшим в глубину дворика, через декоративную маленькую арку, давным-давно лишенную решетчатой кованой калитки, вошли и остальные.
   - Следы-то, может, и свежие, - не стал возражать следопыту Голицын. - Только учти, что оставить их могли и несколько лет назад... просто сохранились они тут... ну, как вот те дома...
   Слева и справа дворик подпирали глухие боковины высоток этажей в двадцать, слегка обшарпанные непогодой, с облупившейся штукатуркой, но не выглядевшие столь пострадавшими от времени, как особнячок.
   - А и ладно, - махнул рукой Алексей, устраиваясь на непонятно как занесенной во дворик железобетонной балке, незаметно при взгляде со стороны пристроившейся у кострища. - Сюда, во всяком случае, колонна каторжан не поместится...
   Голицын чуть нервно покачал головой, мол, не накликай, вспоминая самое первое, неприятное приключение в городе. Впрочем, это не помешало ему поудобнее устроиться на деревянном, но почти окаменевшем чурбачке по другую сторону кострища. В этот раз аристократ не стал дожидаться, пока сядут дамы. Сова вытянулась прямо на земле, не побоявшись разлечься под обветшалой стеной древнего дома, странно повернув голову, уткнувшись лицом почти в плечо, чтобы не видеть арки, через которую вошла сюда. А рыженькая репортерша едва ли не рухнула рядом с Алексеем, невнятно застонав то ли от усталости, то ли от переживаний последнего дня.
   - Ну, вот, а говорят, репортера, как волка, ноги кормят, - добродушно сказал Ворон, подымаясь, чтобы уступить Нине дополнительное место. - Ты ложись лучше, да еще - ножки-то подыми повыше, быстрей отдохнут и легче потом будет...
   - Куда поднять? - не обратив внимания на дежурную шутку о репортерах, поискала глазами вокруг девушка. - Нет тут ничего...
   - Да хоть вот, на ствол...
   Рядом с балкой темнел куст сирени, его изогнутый ствол нависал почти над самым бетоном, а одна из довольно толстых веток торчала точненько в полуметре над поверхностью, как импровизированная спинка.
   - Какие листья странные тут, - кивнул на куст Алексей и застыл на секунду, шокированный увиденным.
   Нина, с облегченным вздохом снявшая сапоги, легко забросила маленькие свои ступни на ветку, но при этом и без того укороченные полотнища её юбки с разрезами завались едва ли не на грудь девушки.
   - Ну, а ты, как будто не знал, что под такие платья никто не надевает нижнего белья, - спокойно и деловито оправляя юбку, сказала она. - Да и ничего удивительного у меня там нет...
   Переведя дыхание, Ворон кивнул, мол, и в самом деле, чему тут удивляться. Гораздо удивительнее было то, что девушка спокойно легла обнаженной спиной на бетон, даже не охнув. Кто-то или что-то, будто нарочито перед их появлением, тщательно смел с поверхности балки всю пыль и крошки, превратив её в жесткое, но ровное и гладкое лежбище.
   - Жаль, никто не догадался из "Черного дома" еды с собой прихватить, - посетовала все тем же, удивительно спокойным тоном репортерша. - Я бы сейчас от пары бутербродов с колбасой не отказалась... и от горячего чая, а то здесь как-то не жарко...
   - Да никто не ожидал, что город пустой, - ответил ей Алексей, чтобы сгладить возникшую было неловкость от увиденного. - Да и потом, кто ж его знает, во что превратились бы эти бутерброды здесь...
   - Что не подумали - это верно, - согласился со своего места Голицын. - А вот про превращение бутербродов - это вряд ли. С нами же ничего не случилось за время пути. Кажется, ни у кого седой бороды не появилось, или тремора старческого. Могли бы и бутерброды выжить вполне... А может, и здесь они есть, только еще не дошли мы до этого места...
   - Колбасы в городе не бывает, - раздался от декоративной арки незнакомый голос. - Разве что, сырокопченую вековой давности вам где подсунут...

16

   У входа во дворик стоял невысокий мужчина в длиннополом, черном пальто нараспашку, опираясь, как на трость, на небольшой, не лишенный оружейного изящества карабин. Простое лицо его отливалось серым, будто впитавшимся в кожу цветом, длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, были той удивительной масти, что именуют "соль с перцем", при этом соли-седины в волосах было заметно больше. Под пальто у мужчины просматривалась перепоясанная ремнем с небольшой открытой кобурой кожаная куртка и такие же штаны, заправленные в крепкие, но разношенные сапоги.
   - За пистолетик-то не хватайся, - сделал незнакомец замечание Ворону, потянувшемуся было к оружию. - Я вас с дружком твоим снять мог, как только на проспекте приметил...
   - Выходит, поговорить пришел? - спросил Голицын, пытаясь перехватить инициативу, да и немного отвлечь незнакомца от Алексея.
   - Выходит, что нет, - ответил мужчина, шагнув чуть поближе к кострищу так, чтобы видеть всех сразу. - Говорить - это вы будете, а я - спрашивать, потому как - через мой район идете. Или не знали?
   - Не знали, - честно признался Голицын, понимая, что теперь основная тяжесть возможных переговоров ложится на него. - Мы в город только-только приехали...
   - Тогда себя назовите, - потребовал незнакомец, однако, сам представляться не спешил. - Да только без всяких там чинов и регалий, как у вас заведено, просто прозвища назовите.
   - Я Князь, а это Ворон, - кивнул на Алексея подполковник. - А это...
   - Девки не в счет, - оборвал его мужчина. - Надо будет, сам спрошу...
   - И твоя тоже не в счет? - с легкой подковыркой уточнил Ворон.
   В углу дворика, там, где решетка должна была смыкаться с обветшалой стеной особнячка, но была кем-то безжалостно выломана, на гранитном бордюре вырисовывалась длинноногая тонкая фигурка в коротенькой, едва прикрывающей пупок курточке, брючках в обтяжку и полусапожках, поблескивающих металлом блях. Какое оружие она держала в руках, разобрать глядя против света было трудно, но то, что это явно были не шпильки для волос, Алексей сообразил сразу. И еще он почувствовал, как неожиданно гулко забилось сердце в предвкушении чего-то непонятного, загадочного, но - вряд ли опасного для него и его спутников.
   - Так это ж Жанетка, - с легким удивлением в голосе сказал незнакомец и тут же осекся. - Вы что же - совсем пришлые получается?
   На лице его отразилась молниеносная работа мысли, череда каких-то расчетов, прикидок, догадок, даже фантазий. Чуть более внимательно незнакомец оглядел напрягшихся мужчин - одного в солдатском, простеньком мундире, слегка измазанном кровью на рукаве, второго - в вечернем, дорогом, но неброском костюме с пронзительным взглядом опытного дознавателя. И вслед за ними женщин. Нина во время разговора Голицына с неизвестным успела сбросить усталые ноги с ветки, оправить кое-как подол коротко обрезанного, но все еще выглядевшего шикарно платья, а Сова в своем цветастом одеянии так и продолжала лежать у стены неподвижно, с плотно закрытыми глазами.
   "С какого-такого светского раута эта парочка сбежала? - думал незнакомец. - Да еще по дороге солдатика, а мундир-то явно не офицерский, прихватила, да еще где-то эту блеклую цыганку нашли... Не столичные штучки, точно, да и не поедет сюда из Столицы такая компания. Им и в Столице вместе собраться только светопреставление поможет. И вряд ли фокусы какой-то из спецслужб, слишком уж мудрено, не в их правилах так работать в городе. Неужели Маха была права и сюда, к нам, время от времени открывается какой-то портал не портал, проход не проход, но нечто, через которое проваливают и люди, и нелюди?"
   Наконец, поразмыслив и приняв решение, он безо всякой опаски, сильно прихрамывая на левую ногу и пользуясь карабином, как костылем, прошел к кострищу и твердо заявил:
   - Значит так, разговаривать будем не здесь. Если хотите уцелеть и дальше существовать в городе, пойдемте со мной, там, кстати, и поговорить можно будет спокойно. Никого не спрашиваю, согласия не жду. Уходим через пару минут, как соберетесь...
   И тут же, повернув голову позвал:
   - Жанетка, давай сюда...
   Длинноногая девчонка легко и грациозно, как кошка, спрыгнула с бордюра и в десяток длинных, размашистых шагов пересекла дворик. Только тут Алексей понял, почему так разволновался, мельком взглянув на нее. Это была копия той самой мулатки из дальней африканской деревни, из другого полушария и другого мира. Копия настолько достоверная, что сердце Ворона не приняло на веру невероятность совпадения.
   - Ты как здесь очутилась? - невольно вырвалось у штурмовика.
   Наверное, он глазел на подошедшую Жанетку слишком удивленно и бесцеремонно по местным обычаям, и она демонстративно бросила взгляд на незнакомца, ища поддержки, тот молча кивнул, разрешая ответить.
   - Дядя меня взял, в оплату, - сказала мулатка, уперевшись глаза в глаза Алексея, видно, почувствовав женской интуицией двойное дно его вопроса. - Я теперь всегда с ним. Это каждый знает.
   - Какой дядя? - не понял штурмовик, уже приходя в себя от неожиданной встречи.
   - Дядя - это я, - ответил незнакомец. - Просто Дядя и всё. А взял Жанетку за проход через район. Мой район. Все платят, кто чем, вот её и предложили...
   ...В маленьком, когда-то тихом и уютном дворике перед небольшим двухэтажным особнячком, подальше от обветшалых стен, упавших мертвых деревьев и куч неизвестно откуда взявшегося мусора пристроились возле горящей ярким, синим пламенем таблетки сухого спирта два добытчика, как называли они сами себя. Над пламенем они приладили небольшой котелок, наполненный водой, принесенной с собой во флягах, и сейчас терпеливо ожидали, когда можно будет погреться горячим напитком.
   Оба добытчика были людьми опытными, сидели лицом друг к другу, на всякий случай контролируя пространство за спиной товарища, а свои тяжелые, громоздкие рюкзаки сложили в сторонке, добавив к ним еще и непонятную на первый взгляд кучку старого тряпья, явно представляющую для добытчиков ценность. А кто бы в Городе стал таскать с собой ненужные вещи?
   - Тихий здесь район, пустой, - неторопливо рассказывал тот, что был на первый взгляд постарше, заросший густой пегой бородой, своему подельнику, известному под кличкой Морячок. - Вот дальше, левее от реки опять начнутся жилые кварталы, там надо будет ухо востро держать...
   - А здесь кто хозяйничает? - полюбопытствовал Морячок.
   - Да всякое говорят, - уклончиво ответил сивобородый, предпочитающий, правда, что б его называли Седым. - Но вот там, за дорогой, начинается хозяйство Дяди...
   - Того самого? - полуоткрыв рот от удивления, спросил Морячок. - Из изначальных?
   - Ага, того самого, который здесь роту бундесвера закопал...
   - А ведь правду говорят, что он всегда один, или нет? как же он с целой ротой справился?
   - Один он, один, - подтвердил Седой. - Здесь никто не живет, разве что в метро народец пристроился, но это на оконечных участках дядиного района... Да и не лезет народец из-под земли на поверхность, привыкли они там, в подземельях своих.
   - А ведь ему ж поклониться надо чем бы? - спросил Морячок, намекая на обязательную мзду хозяевам тех районов, через которые они проходили в своем дальнем и опасном путешествии.
   - Не торопись, - солидно ответил сивобородый, - земля его начинается за дорогой, там он и хозяйничает, а тута пока еще ничья территория...
   - А почему ж ничья?
   - Да не нужна никому оказалась, или руки ни у кого не доходят под себя ее подгрести, - пояснил Седой. - Таких мест в Городе больше, чем занятых, вот мы и пройдем мимо без приключений...
   - А он-то нас не застукает? - с легким недоверием поинтересовался Морячок.
   - Территория большая, - туманно ответил Седой. - А мы тут часок посидим, чаю выпьем и дальше тронемся...
   - Чаем-то угостишь? - раздался за спиной сивобородого голос, от которого вздрогнули оба подельника.
   Люди опытные, в своем деле не раз проверенные, они просто-таки не могли не заметить не то, что человека, даже кошки, водись они в городе, подбирающейся к ним поближе, но голос прозвучал совершенно внезапно, а главное, раздавался непонятно откуда, чуть не с небес, затянутых привычным серым туманом.
   - Ох, угостим, - выдохнул из напрягшихся враз легких воздух Седой. - Подходи, вот, садись с нами, мил человек...
   Левая рука добытчика уже скользнула под полу старенького черно-серого бушлата, нащупывая рукоятку мощного армейского пистолета, припрятанного на такой вот случай за поясом брюк именно справа, но голос опередил его движение.
   - Руки перед собой, любой резкий жест, и вы оба покойники... теперь медленно повернитесь ко мне лицом...
   Когда из-за спины говорят такие слова, да еще уверенным спокойным тоном человека, привыкшего, что его команды выполняются на счет "раз", то лучше для здоровья и безопаснее, по крайней мере, на первое время, команды эти выполнять. Оба добытчика, безропотно положив ладони на колени и медленно елозя задницами по пепельно-серой земле, начали разворачиваться.
   Окликнувший их человек стоял чуть сзади и слева, каким-то хитрым образом не попав в поле зрения обоих до тех самых пор, пока не подал голос. Был он одет в привычное длиннополое черное пальто нараспашку, из-под которого блестела молниями кожаная куртка и такие же, чуть потертые штаны. Дядя опирался на старинный, еще дедами сотворенный небольшой армейский карабин с откинутым штыком. Но нарочитая беспечность в позе была обманчива, из левой руки, чуть скрываемой полой пальто, в сторону добытчиков смотрел настоящий монстр среди пистолетов, умеющий стрелять и очередями. С расстояния в три метра промахнуться из такого оружия не смог бы и слепой от рождения.
   - Тебя я знаю, Седой, - не двигаясь с места, но тщательно ощупывая добытчиков глазами, сказал Дядя. - А кого ты теперь с собой водишь?
   - Морячок это, Дядя, - отозвался сивобородый чуть подобострастно, как и подобает говорить с хозяином района. - Он в первый рейд со мной в этот раз...
   - А Сверчок, стало быть, сгинул? - скорее утверждающе, чем вопросительно произнес Дядя.
   - Да уж тому почти полгода, как сгинул, - подтвердил Седой, кивая.
   - Хороший был добытчик, правильный, сразу к хозяину шел, на разговор - веско сказал Дядя.
   - Да и мы к тебе собирались, - нагло соврал Морячок, без спроса влезая в чужой разговор. - Вот, думали, чайку попьем и к тебе сразу же. А то притомились, понимаешь, по дороге...
   - Какой шустрый у тебя подельничек образовался, - неодобрительно глянул на Морячка Дядя.
   - Ну, может мы того, руки-то с колен уберем? - попросил Седой.
   - Сидите, как сидите, - строго сказал Дядя. - Тебя-то я хорошо знаю, помню, не стоит слабину давать, загрызешь, как раз плюнуть, а вот Морячка твоего вовсе не знаю. Так что - посидите так.
   - Сейчас вода закипит, - выразительно скосил глаза на котелок над спиртовой таблеткой Седой.
   - А да и пусть кипит, - легко согласился Дядя. - Нам она не помешает... А пока - рассказывайте, братцы-разбойнички, как дела у вас?
   - Да какие дела, Дядя, - заерзал чуть нетерпеливо Седой. - Видишь, живые, вот то и слава богам.
   - Откуда идете? - тон Дяди стал повелительным, категорически запрещающим увиливать от вопросов.
   - С запада, почти от самой Реки, - убито признался Седой, понимая, что молоть языком, заговаривая зубы, теперь уже бесполезно.
   - С Хранилища что ли? - вдруг повеселел Дядя. - С золотишком, с камушками? Или еще с каким ценным товаром? По заказу или сами по себе туда лазали?
   - По заказу, Дядя, - вновь быстро вклинился в разговор Морячок. - Кто ж туда сам по доброй воле полезет...
   - Да ты не расплывайся в горе, Седой, - насмешливо подбодрил добытчика Дядя. - Не горе это, так, мелкая неприятность в жизни. Да и мне ваше золото не нужно, что ж я его - есть что ли буду или в карабин заряжать...
   - Да у тебя-то есть, чем карабин заряжать, - по-прежнему тускло отозвался сивобородый.
   - Точно, в патронах у меня достаток полный, - согласился Дядя. - И с харчами порядок, потому и разговоры с вами веду, а не пристрелил на месте...
   - Мы ж на нейтралке, - почти взмолился Седой. - За что стрелять-то? Твоя земля вон, чуток поодаль, не хотели мы туда идти...
   - Ты это Морячку рассказывай, он, похоже, и в самом деле здесь в первый раз, - деловито посоветовал Дядя. - Как бы ты дальше прошел, добытчик? через овраг? тогда и впрямь, давай я тебя здесь пристрелю, всё мучений меньше будет.
   - Ну, нечем нам поклониться, - наконец, покаялся Седой. - Золотишко есть, кольцами, монетами, парочка слитков, да камушки разные, а больше-то... пустые мы, под заказ сработали... своего нет, а чужое отдавать, сам знаешь, каково оно...
   - А хочешь, мы тебе негру отдадим? - вдруг предложил Морячок, почему-то только сейчас сообразив, что это будет выходом из положения.
   - Какую негру? - усмехаясь, поинтересовался Дядя.
   - А вот, у мешочков наших лежит, сейчас подыму, если позволишь...
   - Подыми, только без дури, - строго попросил Дядя. - Мне ваша кровь и жизни не нужны, зачем лишний грех на душу, и без того их там достаточно.
   Стараясь не делать резких движений, но в то же время поторапливаясь, что бы Дядя не успел передумать, Морячок подхватился с земли к сложенным у бетонной балки рюкзакам и слегка пнул непонятную на первый взгляд кучу тряпья, лежащую возле них. Тряпье медленно, нехотя зашевелилось, и из-под ветхого одеяла, давно потерявшего свою первоначальную расцветку, поднялась невероятно тощая девица с темно-шоколадным цветом грязной кожи и короткой стрижкой кудрявых, жестких даже на взгляд волос на голове. То, что это девочка, а не мальчик, угадывалось только по мелькающим под распахнутой безрукавкой маленьким грудкам. Еще на необычно экзотической для города негре были фантастических размеров шаровары, какие-то разбитые босоножки на грязных, запыленных ногах и - кожаный в заклепках ошейник, от которого к торчащей из бетонной балки арматурине шла тонкая, но прочная стальная цепочка.
   Морячок сноровисто отомкнул цепочку от арматуры и, сильно дернув за нее, подтащил девицу поближе.
   - Вот, Дядя, гляди-кось, какая негра, настоящая...
   - И зачем она мне?
   Теперь, когда де-факто признание прав Дяди состоялось, он сменил позу, перехватив карабин за шейку приклада и забросив его стволом на плечо. Пистолет-страшилище он сунул куда-то за пояс, но указательный палец правой руки бдительно лежал на спусковом крючке карабина, не давая добытчикам шанса даже просто попробовать изменить ситуацию в свою пользу. Да они и не стали бы тягаться в скорости и меткости стрельбы с одной из городских легенд.
   - Найдешь, на что пристроить, - зачем-то принялся уговаривать Дядю Седой. - По хозяйству, если сделать чего, да и попользовать можно с удовольствием...
   - С удовольствием говоришь...- Дядя пристально оглядел девицу, отыскивая в ней признаки грядущего удовольствия, но так ничего для себя и не нашел, вздохнул. - А на цепочку ее зачем посадили? для удовольствия или что б не кусалась?
   - Пугливая очень, - бойко соврал Морячок. - Боится всего, с перепугу бежит, сломя голову. Вот для ее же пользы и прицепили, что б не потерялась, пропадет же, если одна в городе...
   - Ох, и ушлый вы народ, просто оторопь берет, - явно процитировал какого-то неизвестного добытчикам автора Дядя. - Ладно, давай цепочку...
   Морячок ловко перекинул звенящий конец цепи, подхваченный Дядей левой рукой, и слегка подобострастно, переняв первоначальный тон Седого, спросил:
   - Ну, мы, наверное, пойдем, а, Дядя?
   - А я вас и раньше не держал, - засмеялся собственной шутке тот. - Через Казимира планируете дальше идти?
   - Планируем, Дядя, - согласился Седой, испытывая облегчение от того, что все так благополучно кончилось. - Удобнее там, да и мост, кажись, еще лет сто простоит, хоть и ржавый весь...
   - Скажешь ему, что бы прислал человечков за патронами, - распорядился Дядя. - Он и сам порадуется и вас до конца своей земли проводит.
   - Вот спасибо, Дядя, - Седой и в самом деле не ожидал такой щедрости, приготовясь было отдать Казимиру пару золотых вещичек из своего груза, тех, что полегче, да попроще, с ним по-другому, было нельзя никак.
   Обрадованные добытчики, благополучно забыв о недавнем желании попить горячего чайку, принялись лихорадочно собираться, утоптав догорающую спиртовую таблетку, закинув котелок в один из громоздких рюкзаков, поправляя свою одежду и снаряжение. Пока шли эти недолгие сборы, Дядя стоял неподвижно, изредка, скосив глаза, поглядывая на девицу на цепочке. А когда добытчики, почтительно поклонившись в знак уважения, отошли от них уже на порядочное расстояние, спросил, не поворачивая головы:
   - Ты откуда в городе взялась?
   - Родилась здесь, - без малейшего акцента ответила мулатка.
   - Вот как? - задумчиво констатировал Дядя. - А этим... давно попалась?
   - Вторую неделю за собой таскают... таскали то есть...
   - Погоди, сейчас они с глаз уйду, сниму с тебя цепочку, - пообещал Дядя.
   - Убегу, - равнодушно ответила мулатка.
   - Куда? - насмешливо удивился Дядя. - К таким вот добытчикам? или не притомилась, пока они тебя две недели пользовали? кормили хоть немного?
   - Немного, - помрачнев, ответила девица. - В самом деле достали до матки за две недели... А ты что ль меня пользовать не будешь?
   - Я тебе потом зеркало дам, - туманно пообещал Дядя. - Поглядишь на себя... Отмыть сперва, откормить, а уж потом про пользование думать...
   Бушлатовые спины добытчиков уже пропали за поворотом, но Дядя выждал еще пяток минут, и, отстегнув от ошейника цепочку, скомандовал: " Ну, вот, беги...", а сам присел на бетонную балку, достал из кармана пачку сигарет и со вкусом раскурил одну.
   Дернувшаяся было на пару шагов в сторону и с удивлением обнаружившая, что Дядя не собирается за ней гнаться, мулатка подошла поближе.
   - Тебя как зовут-то?
   - Жанетта.
   - А я Дядя, просто Дядя и никаких других имен. Покурю сейчас, и пойдем, Жанетка, на ночь устраиваться, время уже позднее, пока дойдем, самая пора будет. Сама-то куришь?
   - Когда дают, не отказываюсь, - сообщила мулатка.
   - А чего ж молчишь? - нарочито удивился Дядя. - Ты молчанку свою брось, если чего надо или захочешь, то сама спроси, я мыслей читать не умею, женских - тем более...
   Он положил на балку, подальше от себя, пачку сигарет и зажигалку, даже чуток отодвинулся в сторонку, давая понять девице, что это не приманка, бросаться на нее и хватать он не будет. Жанетка, чуть помедлив, раскурила сигаретку и присела на корточки рядом с балкой. Сигарета была ароматная, вкусная, это мулатка могла оценить, привыкнув с детства к дешевым ядовито-ядреным "гвоздикам". Докурив, Дядя аккуратно потушил остаток сигаретки о подошву и чуть цыкнул на Жанетку, собравшуюся было выбросить свой бычок:
   - Припрячь, а еще лучше, с собой захвати, не нужны тут следы наши...
   Жанетка послушно сунула окурок в карман своих грязных шаровар, а Дядя пояснил:
   - В городе таких сигарет больше нету, только я их и курю...
   Тяжело опираясь на карабин, он поднялся с балки, а мулатка, будто очнувшись от долгого сна, с удивлением уставилась на яркую желтую пачку с нарисованным на ней бурым горбатым зверем, исчезающую в кармане пальто Дяди.

17

   -... все подробности позже, сейчас поторопиться бы надо, - строго сказал хозяин района.
   - Долго идти? - уточнила Нина, старательно наматывая портянки.
   Дядя взглянул на нее с искренним удивлением, так смотрят обычные на люди на внезапно заговорившую кошку. Но все-таки ответил.
   - По вашим ногам - минут сорок хода будет, да еще и осмотреться на месте надо... - и неожиданно спросил репортершу, намекая на обнаженную спину: - В тебе вот так-то не холодно?
   - Не жарко, - поджав губы, ответила рыжая.
   - И то хорошо, - согласился Дядя. - Пойдете своим порядком, за мной. Подчиняться беспрекословно, слушаться, как бога, в которого верите. Ну, это, конечно, если хотите дойти невредимыми.
   Голицын кивнул, соглашаясь за всех с временным главенством аборигена. Ничего сверхординарного в требованиях Дяди не было.
   Вернувшись от древнего особнячка на проспект, группа практически сразу же ушла вслед за поводырем в узкий проход между домами и дальнейший её путь пролегал через проходные дворы, маленький скверик, короткие проулки.
   Дядя шел первым, сильно прихрамывая, но на карабин уже не опирался, разве что - иногда, а нес его в руках практически наизготовку. Разговоров не разговаривали, слишком уж внимательно, настороженно осматривался по пути хозяин района, частенько замирая на минуту-другую, пристально изучая то местечко, через которое им предстоит пройти. Притихла даже ноющая на неудобства ходьбы Нина, проникшись ситуацией.
   А вокруг было серым-серо. И земля, и небо, и дома, и деревья были окрашены в едва ли не одинаковый, серый, заунывный цвет. И даже красные и желтые кирпичи многоэтажных строений приобрели какой-то неестественный оттенок буроватой серизны. И по-прежнему было безлюдно. Но теперь и Голицын, и Ворон обратили внимание на то, что по пути им не попадаются не только люди, но и животные, и птицы. Город, казалось, вымер.
   Прошло полчаса дерганой, с постоянным изменением ритма ходьбы по городским пустынным закоулками, и Дядя остановил маленький отряд в глубокой, тенистой арке между двумя высокими домами. За аркой простирался очередной небольшой скверик с черными деревьями и малопонятными бетонными тумбами в два человеческих роста, а за сквериком высилась громада рукотворного обветшалого павильона. Дядя подозвал всю компанию поближе, подошла и Жанетка, всю дорогу то отстававшая от отряда, то обгонявшая его, исчезая и появляясь в поле зрения с легкостью и быстротой маленькой ящерицы.
   - Это бывший кинотеатр, - кивнув на павильон, пояснил Дядя. - На тысячу мест, со всеми удобствами. И не только удобствами. Приглядитесь, видите - стекло рухнуло?
   И в самом деле, одно огромное, витринное стекло на фасаде павильона отсутствовало, оставив после себя десятки крупных и мелких осколков, хищно скалящихся из металлической рамы.
   - Осколки я там, снизу, поотбивал чуток, но все равно, будете проходить - внимательнее, - предупредил Дядя. - Я первым туда, всё проверю, потом дам вам сигнал. Смотрите внимательно, видите - чернота?
   В глубине павильона в самом деле чернел зев какого-то то ли углубления, то ли входа непосредственно в кинозал.
   - Это спуск в буфет, там буфет внизу был, когда еще заведение функционировало, - продолжил Дядя. - Оттуда я вам и мигну фонариком. Два раза быстро и два - медленно, чтобы не перепутать с чем другим. Разные тут блики случаются. Как увидите фонарик, быстро, а лучше всего - бегом, летите туда. Под ноги только смотрите, там и битого стекла полно, да и сразу почти ступеньки вниз начинаются...
   Дядя передал Жанетке свой карабин, сбросил ей же в руки длиннополое пальто, оставшись в одной куртке, и быстро-быстро, как-то немного странно, полубоком, побежал из-под арки к павильону. Лишь несколько секунд спустя, Алексей сообразил, что ничего странного в перебежках аборигена нет, Дядя просто закладывает классический противопульный зигзаг, вот только хромота делает его бег необычным, еще очень необычно было видеть в пустынном и, кажется, незнакомом, но таком родном городе образцовые приемы поля боя. То появляясь, то исчезая за бетонными тумбами, Дядя очень быстро достиг павильона и юркнул внутрь. Напряжение среди маленького отряда к этому моменту возросло настолько, что все услышали, как явственно перевела дыхание Жанетка, а потом аккуратно положила пальто Дяди на потрескавшийся, посеревший от времени асфальт, закинула на спину карабин и вновь взяла пальто, перекинув его через левую руку.
   Воронцов хотел было предложить ей помощь, но почему-то засмущался. С первых же секунд встречи мулатка оказывала на него странное мистическое воздействие своим абсолютным сходством со случайной партнершей, встреченной во время боевого рейда в бескрайней саванне. Да и слабой женщиной, которой требуется помощь в переноске чужого пальто, мулатка вовсе не выглядела. Сосредоточившись на собственных раздумьях, ворон едва не прозевал условный сигнал Дяди. Хорошо видимый снаружи на черном фоне входа в подземный буфет ярко сверкнул желтоватым светом фонарик. Дважды короткими сигналами-вспышками, и еще разок с гораздо большими интервалами.
   Никто не стал командовать: "Вперед", даже пообвыкшийся было с ролью командира Голицын. Как-то разом все подхватились и устремились к павильону. А уже у самой металлической рамы с хищным оскалом остатков стекла Жанетка, как под руку, выкрикнула: "Осторожней!" и тут же на её слова отозвалась Сова негромким стоном и парочкой матерных выражений. "Нога", - добавила она, отвечая на взгляд Ворона. Из-под цветастого подола юбки не было видно, что же там случилось, но на сером, с морозными разводами мраморе пола появились яркие, такие бросающиеся в глаза, пятна крови... и с каждым шагом Совы их становилось всё больше и больше.
   Встретивший их в темноте бывшего подземного буфета Дядя сориентировался мгновенно, протолкнув мимо себя всю компанию и буквально упав перед Совой на колени.
   - Кровища... хуже не придумаешь, - буркнул он, отодвигая в сторонку подол цыганской юбки, уже впитавший в себя немного яркой жидкости.
   Что уж там рассадила себе, задев остаток стекла в раме, Сова, сказать вот так, при первом осмотре, было трудновато, но кровь лилась рекой и уже хлюпала в маленькой туфельке девушки.
   - Сама дойдешь? - выпрямляясь, спросил Дядя. - Тут недолго...
   Сова кивнула, а абориген уже извлек из кармана какой-то странный желтоватый мешок из пластика, заставил девушку сунуть в него ногу и быстро закрепил верх на голени.
   - На кровь тут всё, что хочешь соберется, - пробормотал Дядя. - Вот ведь нелегкая попутала...
   - Я не специально... - как совсем по-детски пролепетала Сова и сама испуганная обилием вытекающей из нее красной жидкости.
   - Сделал бы специально, уже давно была бы на Луне, - буркнул Дядя. - Теперь - все за мной, там тесновато, но потерпите. А ты, Жанетка, делай, что хочешь, но через минуту тут крови быть не должно...
   Жанетка, серьезная, испуганно-сосредоточенная, только кивнула в ответ, передавая Дяде его карабин и пальто.
   - Я помогу, - вызвался Ворон.
   Ему непременно хотелось сделать что-то для мулатки, обратить на себя её внимание.
   - Помоги, - кивнул Дядя. - Только быстро. И - её слушай.
   Он увел за собой в темноту подземелья остальных, поблескивая лучом фонарика на гладких, полированных стенах облицовки, на далеком, у противоположной стены, запыленном и потускневшем зеркале. А Жанетка знаком позвала за собой Алексея.
   Они поднялись по ступенькам к металлической раме, виновнице неожиданного происшествия. Оглядевшись, мулатка кивнула Ворону на стоящую в дальнем углу огромного застекленного вестибюля, где когда-то будущие зрители ожидали начала сеанса, а сейчас царила пустота и пыль, высохшую пальму в кадке.
   - Тащи сюда, - полупопросила, полуприказала девушка. - Будем следы засыпать...
   Пока штурмовик выполнял её распоряжение, Жанетка раздобыла где-то простецкий домашний веник и металлический совок.
   - Сыпь на кровь, я заметать буду... и по улицу гляди, не забывай, - распорядилась мулатка.
   Пальма пустила в кадке такие корни, что земли среди них почти и не было. В этом Алексей убедился, вскрыв пластиковую упаковку несколькими ударами ножа. Но приходилось выкручиваться, и он, откинув в угол ненужное никому злосчастное дерево, пытался изо всех сил присыпать остатками земли и пыли кровавые следы Совы. Мулатка следом за ним заметала влажную, окровавленную землю и тут же ссыпала её в неизвестно откуда появившийся у нее в руках пластиковый мешочек.
   И хотя такая работа здорово отвлекала от наблюдения за происходящим на улице, да и утомительная, однообразная пустота не способствовала обострению внимания, но Ворон все-таки первым заметил у далекой стены кирпичного, когда-то желтого дома две фигурки.
   - Глянь...
   Он не успел ничего сообразить, как Жанетка перепуганным зверьком метнула к стене, прижалась к ней, будто хотела раствориться в прессованной мраморной крошке облицовки, и сдавленно проговорила:
   - Прикрой меня...
   Несмотря на всю странность происходящего, Алексей каким-то чудом смог сообразить, что от него требуется, и не стал открывать по далеким фигурам беспорядочного пистолетного огня, бессмысленного на таком расстоянии, но "прикрывающего", отвлекающего обстреливаемых от их цели. Ворон подскочил к стене, в которую вжималась мулатка, и встал перед девушкой, спиной к ней, стараясь как можно шире расправить плечи, чтобы закрыть Жанетку от чужих глаз. При этом про пистолет он все-таки не забыл, сопровождая медленно передвигающиеся вдоль стены дома фигуры стволом.
   И только когда далекие прохожие исчезли за поворотом, Жанетка перевела дух и сказала:
   - Спасибо, выручил...
   - А кто это был? - кивнул в сторону улицы Ворон.
   - Не знаю, - пожала плечами Жанетка. - Может, добытчики, а может, и призраки...
   - А какая разница? - полюбопытствовал Алексей.
   Мулатка удивленно вскинула на него выразительные, большущие глаза, обрамленные пушистыми ресницами.
   - Правильно Дядя вас забрал, - сказала она. - Пропадете тут сами-то по себе... А разница... добытчик - он просто человек, как мы. А призрак - он не такой... не нашего мира, что ли. Вот с добытчиком ты можешь рядом посидеть, поговорить, даже вместе в рейд сходить, а призрак тебя не замечает, будто и нет совсем.
   - А если и с ним поговорить? - не успокоился объяснением Ворон. - За руку взять, ударить...
   - Ну-ну, - саркастически скривила губки Жанетка. - Один раз коснешься - ничего не будет, может, он исчезнет, или уйдет своей дорогой... а другой кто коснется - почернеет и сгорит за два часа, как дерево в огне... ну, а бывало, что и пропадали люди после этого, а куда, как - никто не знает... Ладно, нам заканчивать надо быстрее.
   И снова сухой землей на капли крови, размякшую кашицу - в пакет, и так до тех пор, пока вокруг рамы и по пути к лестнице вниз, в буфет, не осталось следов.
   - А почему тебя здесь не должны видеть? - поинтересовался Алексей, когда и разрезанная кадка из-под пальмы, и остатки самого дерева, и веник с совкам были надежно припрятаны за полуразвалившейся дверью в кинозал.
   - Не меня, Дядю, - серьезно ответила Жанетка. - А я просто его отражение. Все знают, что если я здесь, значит и Дядя тоже. А такие места, как это - беречь надо... идем, только фонарика у меня нет, я-то дорогу помню, а ты лучше держись сзади, за куртку, и не отцепляйся...
   Ночное зрение у Алексея было, вообщем-то, неплохое, но - именно что ночное, а не инфракрасное. В темноте незнакомого подземелья, куда не долетал ни единый, даже сильно посеревший в городе лучик света, Ворон оказался совершенно беспомощным. Впрочем, нет худа без добра, и вместо того, чтобы вцепиться мертвой хваткой в полу куртки мулатки, Алексей положил руку ей на плечо, тут же почувствовав под двойной-тройной броней одежды нервное и изящное девичье тело.
   Жанетка провела штурмовика привычным путем почти через центр большого, гулкого зала в дальний его угол, к когда-то шикарному по местным меркам туалету. Правда, в сплошной темноте, царящей тут уже многие годы, оценить фешенебельность отхожего места было невозможно.
   Алексей по звуку определил, как сузилось, стало совсем маленьким помещение, а потом плечи мулатки задвигались, она что-то делала, чуть наклонившись вперед... вздохнула без малейшего скрипа открываемая дверь, и микроточка диодной подсветки вернула жизнь глазам штурмовика. С большим трудом, но он смог определить, что находится в узком, тесном даже для одного человека коридоре, а стоящая перед ним мулатка, плечо которой он перестал сжимать, как утопающий соломинку, а просто держал на нем свою руку, пытается сдвинуть с мертвой точки солидный по размерам штурвал на явно металлической, тяжелой двери.

18

   Широкий и приземистый коридор с выкрашенными в цвет хаки стенами и потолками, десяток самых обыкновенных дверей, когда-то белых, но с годами потемневших до "слоновой кости". Две синие "дежурные" лампочки в дальних углах коридора почти не давали света, а лишь обозначали его. И легкий, едва ощутимый гул далеко-далеко под двойным-тройным перекрытием пола работающего мощного двигателя, гул, который возможно было услышать и ощутить только в абсолютно пустом пространстве подземелья.
   - Вот там, в начале, продсклад, кухня, столовая на триста мест, это первые две двери, но я-то столовой не пользуюсь, неуютно как-то в таком большом помещении одному кушать...
   Импровизированную экскурсию по своим подземным владениям Дядя проводил уже после того, как очень лихо, почти профессионально, обработал рану на щиколотке Совы, сперва щедро облив её водкой из большой канистры, стоящей в углу коридора, потом сшил разрез самой обыкновенной иголкой. Видимо, долгая жизнь в Сером Городе обучила его и нехитрым, но очень нужным порой хирургическим приемам.
   Едва закончилась операция, и Сову усадили в небольшой, уютной комнатке на жесткую, казенную кушетку, как вернулись Жанетка и Ворон, пройдя через три шлюза с массивными металлическими дверями, кодовыми замками, маленькой душевой, правда, сейчас не работающей. Оставив вместе с Совой всех новоприбывших то ли охранять девушку, то ли просто не путаться под ногами, Дядя и мулатка без малого два часа тщательно обследовали совершенно пустые залы и комнаты подземелья, заглядывая во все темные уголки. И только после этого осмотра абориген и принялся рассказывать и показывать нежданным гостям находящееся в его полном и безраздельном владении помещение.
   -...дальше - спальня, тысяча человек спокойно, не толкаясь, влезет, а если постараться, при нужде и две тысячи вполне войдет. Потом - вещевой склад и что-то типа оперативной комнаты с выходом наружу через тройной шлюз. Это основной выход, там сразу человек пятьдесят могут выйти. А вход - рядом, через дезактивационную. Ну, а тут вот - оружейка и склад боеприпасов.
   Ниже этажом - всякие технические помещения, там же и дизель стоит, и запас солярки. По моим-то потребностям - лет на двести хватит..."
   - Для каких же нужд всё это строилось? - несколько удивленно спросил Голицын.
   Еще в самом начале жандармской карьеры ему довелось повидать всякие бомбоубежища, но в основном это были подвалы в жилых домах или торговых центрах, где можно было пересидеть несколько часов авианалета. Здесь же подземелье создавали в расчете на долгое автономное существование, смысла которого подполковник не мог понять.
   - Так защита на случай атомной войны, - в ответ тоже удивился Дядя. - Против ядерного оружия... или у вас такого нет?
   - Если и есть, то под другим названием, - уклончиво ответил жандарм, понимая, что такого ужасного оружия, от воздействия которого надо на недели, а то и месяцы, прятаться под землю в их мире и в самом деле нет.
   - Ну, а раз нет, то повезло вам, значит, - правильно понял сомнения Голицына Дядя. - А вот тут мои апартаменты... Что-то вроде штабного помещения, как раз на небольшое количество народа рассчитано. Тут и поуютнее, и подальше от всех входов-выходов. Да и на освещении-отоплении экономия значительная получается...
   Подполковник решил не углублять тему смертоносного оружия, но для себя сделал отметку в памяти: при случае поговорить с Дядей подробнее, вдруг это окажется полезным, когда они вернутся в свой мир? А в возвращение пока еще верилось без особых каких-то сомнений.
   - А как же дизель работает? - уточнил Ворон, засомневавшись в очевидном. - Солярке-то срок хранения лет пять от силы, ну, может, и через десяток она пригодна будет, но это уж очень на удачу...
   - А то ты сам не видел в городе? - хитренько подмигнул ему Дядя. - Один дом стоит, как новенький, второму, рядом с ним, уже за сотню лет перевалило, весь расползся без ухода... Вот тут мне повезло, все запасы до сих пор свежие, будто вчера-позавчера закладывали... электричеством-то от города я опасаюсь пользоваться, вычислят враз, от генератора надежнее в смысле безопасности...
   - А откуда в городе электричество? - спросил Голицын. - Кажется, на первый взгляд, конечно, всё давным-давно позаброшено...
   - Электричество нам снаружи подают, газ также, продукты привозят, только - консервы одни, так выходит, что ничего свежего город в себя не впускает, - пояснил Дядя. - Хлеб здесь пекут, а об остальном никто не заботится, жрут тушенку и маринованные огурцы... но - видать всем всего хватает, раз больше ничего не придумали. Человек ведь такой по природе, если чего захочет, то непременно придумает, как сделать...
   - И за что же вас так вот содержат? Кормят-поют-одевают? - поинтересовался Ворон, выучивший простую истину, что ничего в жизни не дается задаром, еще в раннем детстве.
   - Не задаром, конечно, просто ты себе представить не можешь, сколько ценных вещей остается в пустом городе, даже если жители его покидают без особой паники в мирное время... - чуть снисходительно пояснил Дядя. - А, кроме металлолома всякого, утиль, так сказать, сырья и прочего, у нас ведь тут и банки были со своими запасами драгметаллов, и исследовательские институты, и лаборатории научные, и штатские, и военные. Вот тут эвакуацию проводили, как оказалось, из рук вон плохо. Почти все на месте осталось. Вот только - достать трудновато, но ведь достают ребятишки. Их за это добытчиками в городе называют. Пожалуй, единственная профессия и осталась, остальное, кроме электриков, так - любительщина. А электрики эти на трансформаторной, нас, говорят, от крупнейшей гидростанции запитывают, так вот на трансформаторной уже, кажись, внуки тех, кто начинал, работают. И живут там, короче, клан такой получился...
   - И что же случилось-то с городом? - задал интересующий всех вопрос Голицын. - Почему такое вот...
   - История долгая, с кометы все началось... - отозвался Дядя. - Конечно, умом каждый понимает, что комета тут не причем, но именно с её появления в небе всё это светопреставление в городе и началось... старая история. И длинная.
   Да и вы, кажется, пока никуда не спешите. Разве что - вернуться в свой город, в привычный, не то, что здесь, мир... помочь я вам вряд ли смогу, но и мешать, конечно, не буду, а что из ваших попыток получится, даже представить невозможно", - перевел разговор с чем-то обременительной для него темы Дядя.
   Как уже успели заметить подполковник и унтер-офицер, абориген рассказывал только, что считал нужным, умело сворачивая в сторонку с неудобных или преждевременных по его мнению вопросов.
   - Не было раньше таких случаев? - полюбопытствовал Голицын.
   - Может и были, - пожал плечами Дядя. - Кто в городе вам что-то скажет наверняка? Слухи разные всегда ходили, но так ведь даже про контакты с призраками рассказывают, но... на словах это всё... так - сплетни, байки у костра. Я, во всяком случае, ничего достоверного не знаю...
   Конечно, лукавил Дядя, да и как ему было сразу перед неизвестными из иного мира раскрывать все свои секреты? Любой бы на его месте сначала выяснил, что за люди к нему попали, чем дышат, как живут...
   - А что же - властей никаких в городе нет? Так и живете, каждый сам за себя? - поинтересовался Ворон, меняя тему, видимо, ощутив, что большего пока от аборигена, кроме ссылок на городские слухи, не дождаться.
   - Как же без властей, - усмехнулся Дядя. - Где больше одного человека, там всегда кто-то - власть. Вот у меня - тут - я власть, а Жанетка, вроде как, подо мной ходит. Да и весь район тоже. Только для меня такая вот власть - скорее уж шалость, забава как бы.
   А другая власть, над большим числом жителей, она в центре, только центр теперь не там, где вы привыкли, где он всегда в городе был. Центр давно уже сместился к железной дороге, и даже не к вокзалу, никто ведь в город и из города не ездит, а к товарной станции. Туда эшелоны с продуктами приходят, там же и расчет ведут за товары. Вот там и власть моментально образовалась. Они и со столицей связь поддерживают, и заказывают иной раз, что нужно не только, чтобы собственное самолюбие потешить, но и для города что полезное.
   Я с ними мало контачу, в своем районе дел хватает, да и не мое это - во власти лезть. Но знаю, если попрошу о чем, ко мне прислушаются. Я же тут городская легенда, прямо живой артефакт..."
   - А чего ж ты тогда так людей опасаешься, если легенда? - спросил Ворон. - Тебе же честь должны отдавать еще за двадцать шагов...
   - А ты сказки-то детские помнишь? - неожиданно переспросил Дядя. - Вот про кощея бессмертного, про змея горыныча... тоже ведь легендарные личности, а всякий в тех же сказках их убить норовит. У простых-то людей не получается, но попробовать одолеть легенду каждому хочется. Приходится беречься и от дураков, о себе возомнивших, и от всяких умных людей... Сказки сказками, но ведь по городским-то меркам это и не бомбоубежище вовсе, а пещера Алладина, полная драгоценностей...
   - Но, если в остальном мире всё по-прежнему, а вот только наш город таким стал, то почему люди здесь продолжают жить? Среди всяких опасностей, без удобств, без нормальной пищи, - задумчиво спросил Голицын.
   - Уйти-то можно, - согласился Дядя. - Вот только не всех город выпускает, ну, так же, как не всех извне в себя впускает. Говорят, по окружной дороге можно сутками ездить, если с той стороны, а в город въехать так и не суметь. Да и еще... ведь от добра добра не ищут. Тут люди уже которое поколение живут, привыкли, приспособились, другой жизни не видели и не знают, и сколько им не рассказывай про солнышко, дожди, снег... ну, не нужно им какое-то непонятное солнце, если они его в глаза не видели.
   - А сюда, значит, извне все-таки попадают люди? Обыкновенные, не потусторонние, как мы? - спросил Ворон.
   - Попадают, да еще как, - кивнул Дядя. - Особенно поначалу, кто только не рвался... и ученые, поглядеть, что тут да как, и военные, имущество свое прибрать, и так - любители острых ощущений. Считать, конечно, никто не считал, но мне думается, один-два из сотни пройти смогли. А вот дальше...
   Тут же как. Зайдешь в один дом, все чисто, тихо, можешь даже пожить остаться недельку-другую, пока не надоест. Телефон, опять же, работает, звони в любое место. Водопровод во многих домах функционирует. Вода, правда, плохая, грязная, но... для бытовых-то удобств вполне подходящая. А в соседний, или через один-два, дом зайдешь, тут тебя и ногами вперед вынесут, если будет кому выносить. И непонятно почему. Нет никаких закономерностей в этих странных ловушках.
   Потому добытчики, те, кто в городе шурует, смертники. Сами это знают, и редко кто до серьезных годков доживает, всего ведь предусмотреть невозможно. Но ходят упорно, кто сам по себе, кто по заказу железнодорожных... а те, по большей части, сами заказы получают от иногородних.
   Вопросец ваш общий, от обоих, предупрежу. Конечно, ученым всяким жуть, как интересно было, что же у нас происходит, да как такое возможно, но... Что тут сказать? Аппаратура, которую они иной раз сюда протаскивали, показывает, что всё в городе нормально. И радиации особой нет, и каких-то канцерогенов и мутагенов... черт разберет эти слова, но все это значит только одно - нормально всё в городе. Ученые эти отколупнут, бывало, на анализ кусок от кирпича, а анализ показывает, что камушку этому полторы тысячи лет. От соседнего дома отколупнут, а тому - и полусотни лет не наберется.
   Вообщем, из-за таких вот загадок и погас как-то научный интерес к нам. А какой может быть интерес к сплошной загадке без разгадок? Да никто и не в обиде, меньше заморочек без этих-то умников. А военные... те из-за другого утихомирились.
   Как получалось. Шлют они полностью снаряженную группу из лучших бойцов спецназа. Задача - тьфу для таких профессионалов. Пройти через пару районов, добраться до лаборатории какой-то секретной или заводика, на котором вояки заправляли, взять оттуда то ли записки, то ли какие результаты экспериментов, а может и какие готовые изделия не громоздкие и - вернуться. А группа исчезает. Как сахар в горячей воде, растворяется без остатка. Не то, что тел, ни оружия, ни кусочка амуниции, ни даже следов от стоянок их не остается. Даже передать ничего не успевают, как и что тут происходит. Радио-то в городе совсем не работает, не пропускает волны ни туда, ни оттуда. Пробовали через городские телефоны связь держать, так еще хуже выходило. Любой почти звонок - минус человек из группы.
   Вот так и успокоились, чего ж людей гробить, да и не людей жалко стало, а то, что безрезультатно. Правда, бывает и до сих пор, раз-другой в год кого подсылают... или по их же просьбе любители приключений забредают. Но с такими тут разговор короткий... да и не у нас, у самого города".
   Не сказать, что Голицын и Ворон слушали Дядю раскрыв рты, им по своему предыдущему статусу жандармского подполковника из отдела неординарных расследований и штурмовика с огромным боевым опытом не положено было открыто выражать свои эмоции. Но вот впитывали они все, что говорил абориген, как сухая губка воду. Это могло, да и обязательно пригодится им в сложившихся жизненных обстоятельствах, поможет избежать многих обязательных в начале любого нового пути глупых ошибок.
   - Получается, что обратной дороги нам нет? - почему-то решил в завершение сегодняшнего, первого обстоятельного разговора спросить Алексей.
   Сейчас его по непонятной причине больше волновало не возможное возвращение, а то, как сложатся здесь его отношения с мулаткой, ничего не подозревающей об их предыдущей, казалось бы случайной, встрече в дебрях Африки.
   - Дорога-то, наверное, через все тот же "Черный дом" проходит? - риторически спросил Дядя, которого Голицын уже успел просветить по некоторым деталям их попадания в город. - А к "Черному дому" вам еще дойти надо. Вопросец пока самый сложный для вас. Вы же сюда больше ехали, чем шли, и шли потом по трассе, а это - разговор особый, ну, да еще и новичкам везет, вот и проскочили без потерь. Ну, или почти без потерь. Девка-то ваша оправится через сутки, может, и пораньше, у нее только кровопотеря большая, а так - пустяки. А вот обратно только идти придется. Как доберетесь? И дойдете ли вообще? У нас на такие рейды, да еще и за город, не всякий добытчик вызовется. А вы все пока еще здесь, у нас, зеленые...
   И в самом деле, ни Голицын, ни Ворон, ни кто-то из девушек не имели даже минимального опыта выживания в таких экстремальных, непредсказуемых условиях. Наверное, лучшим выходом было пожить хотя бы несколько недель в городе, освоиться с местными условиями, подготовиться к переходу.
   - Ну, ладно, разговоры разговаривать бесконечно можно, - прервал сам себя Дядя. - Теперь надо перекусить, что там успели девки приготовить, помыться да отдыхать...
   - А почему же девки? - поморщился от такой явной вульгарности аристократ.
   - А как еще? - искренне удивился Дядя. - У нас такое обращение всегда было, ничего обидного, девки, пока молодые, и мужики...
   - Ну, если только всегда, - вскинул подбородок Голицын, давая понять, что ему все равно не нравится такое обращение к женщинам, и сам он будет тщательно оного обращения избегать.

19

   На аскетичные, больше всего похожие на тюремные, крепящиеся к стене нары настелили отличные матрасы с какой-то мягкой и упругой одновременно синтетикой внутри. В самой дальней от входа в штабное помещение комнатке легли женщины, Нина и Сова, во второй устроились мужчины вместе с Дядей, который, похоже, ради них пожертвовал плотскими удовольствия с Жанеткой. Во всяком случае, его постель была вдвое шире, чем все остальные в комнате и явно предназначалась не одному человеку. Мулатку же абориген отправил дежурить в аппаратную. "Пусть последит за приборами, там и вздремнуть есть где", - коротко пояснил Дядя, но все, конечно, поняли, что караулить Жанетка будет не показания вольтметров и амперметров, а их самих, нежданных гостей. И то правда, мало ли кто чего задумает учудить ночью? Тем более, что девушка захватила с собой компактный, но грозный на вид пистолет-пулемет, казалось бы, совершенно излишний в изолированном от внешнего мира подземелье. "Ночь - время особенное, - туманно пояснил Дядя. - А с оружием спокойнее всегда..."
   Впрочем, если верить все тому же аборигену, ночи в городе отличались от дня лишь сменой серого неба на очень темно-серое. Ни Луны, ни звезд сквозь загадочный покров видно не было, как и не пробивались к земле уже который год солнечные лучи.
   Измученная долгим днем, полным неожиданных встреч, открытий и прикосновений к тайнам, не менее долгой ночью, проведенной в "Черном доме" и успокоению нервов тоже не способствующей, рыженькая репортерша уснула мгновенно, что называется - без задних ног. Прилегши на правый бок, она на том же, казалось, боку и проснулась утром, ни разу не пошевелившись за долгие без малого десять часов. И снов не видела, как бы не старалась что-то вспомнить на утро.
   А вот Сова, изобильно напоенная за ужином красным вином для скорейшего восстановления потерянной крови, спала беспокойно, то и дело переворачиваясь со спины на живот, сворачиваясь калачиком и снова распрямляясь. Может быть, её беспокоил порез на ноге, может быть, туманные, полные неясных намеков сновидения, но и она утром ничего не могла вспомнить из, кажется, увиденного.
   Лучше и спокойнее всех собравшихся в бомбоубежище спал Воронцов. За годы солдатской службы у него выработался иммунитет и к нервным встряскам, и к условиям отдыха, лишь бы достаточно было времени на сон, а здесь его никто не собирался будить по "подъему" или чужими выстрелами поблизости.
   Долго не мог уснуть подполковник Голицын, хотя никогда не жаловался на нервы, находясь едва ли не с юношеского возраста на работе особых служб. Но в данный момент вся его закалка не помогла, и Князь раз за разом вспоминал рассказы Дяди, старался хоть как-то проанализировать интонации, жесты, мимику, сопоставляя их со словами аборигена. Наверное, в более приемлемой обстановке, да еще и при помощи специалистов, это дало бы какой-то значимый результат, но сейчас, в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием подполковник все больше и больше убеждался, что Дядя не врал, во всяком случае сознательно, в большинстве своих рассказов.
   Жанетка тоже долго не могла заснуть, ворочаясь на узкой кушетке в дежурке, среди слабой, контрольной подсветки бесчисленных, казалось бы, циферблатов, тумблеров, панелей. Она уже привыкла здесь, в бомбоубежище, каждую ночь проводить с Дядей, но прекрасно понимала, что он отослал её в дежурку от греха подальше, чтоб не вводить в излишний соблазн своих гостей-найденышей. Хозяин района и самой мулатки отлично понимал, что спать рядом с ней и не попользоваться темпераментным, стройным телом способен лишь натуральный евнух, с напрочь отрубленной пятой, мужской конечностью, тем более, что Жанетка чаще всего сама выступала с инициативой в любовных играх. И еще её тревожило поведение того самого солдата, с которым она убирала остатки крови у разбитой витрины павильона. Что-то не давало Жанетке понять этого, уже немолодого, по меркам города, парня, его взгляды, странные вопросы и какое-то глубинное неправильное ощущение, что они уже где-то виделись, встречались, может быть, в другой жизни или ином мире. И встреча эта была очень запоминающейся для обоих. Наконец, усталость взяла свое, и мулатка, свернувшись на кушетке калачиком, провалилась в чуткое забытье до самого первого тревожного звука, оказавшегося на поверку вовсе не тревожным, а бытовым и обыкновенным.
   А Дяде снилась комета. Косматая звезда. Яркая точка на небе, с которой все и началось когда-то, очень давно. Так давно, что и сам Дядя перестал вести отсчет прошедших уже и не дней или месяцев, а лет и десятилетий...
   ...которую уже ночь подряд в небе над Городом висела злая хвостатая звезда, обещая беды и катастрофы до сих пор человечеству неведомые и ужасающие. Она появилась давно, и предсказавшие её появление астрономы еще месяцы назад разглядывали небесную странницу в телескопы, не придавая её появлению особого значения до тех пор, пока простым, невооруженным оптикой глазом каждый смог увидеть внушающую какой-то особый мистический трепет комету.
   Подспудно вселяющуюся в души людей при виде небесного явления тревогу мало кто воспринимал всерьез, небось, не в средневековье живем, но и отделаться от смутных предчувствий было не так просто. Тем более, что следом за открытым для простого зрения появление на небе кометы пришли слухи.
   Кто-то рассказывал о тщательно скрываемой властями катастрофе на нефтехимическом комбинате, расположенном на дальней окраине Города, волнуя слушателей ужасающими подробностями выброса смертоносных газов и приближающимся кошмарным ядовитым облаком. Но через несколько часов сплетню осмеяли жители окружающих нефтекомбинат кварталов. Они, как ни в чем ни бывало, приехали на работу и только тут узнали о своей горькой участи, уготованной им языкатыми сплетниками.
   Но остановить прорыв человеческой фантазии уже было невозможно. Нелепые и зачастую вполне правдоподобные слухи множились в Городе, как круги на воде от единственного брошенного камня. И заговорили о прорыве канализации, отключении электричества, о жутких собаках-монстрах, сбившихся в стаи и пожирающих все, что встречалось им на пути. Обладающие более богатой фантазией придумывали "истинные происшествия" с участием таинственной бактериологической лаборатории, нелепых мутантов-зомби в темных глубоких подвалах старинных домов, с внезапной солнечной активностью и потоками жесткого излучения.
   Прошло совсем немного времени и запутавшиеся, не знающие, кому и в какой мере верить обыватели испуганно вздрагивали, услышав по радио бодрый голос ведущего: "А теперь - последние новости из Города Катастроф..."
   И все-таки, невзирая на панический испуг и нервные срывы отдельных горожан, Город продолжал жить в привычном ритме. По-прежнему ходили по улицам автобусы и трамваи, продолжало, как ни в чем ни бывало, функционировать метро, люди отсиживали положенные часы в конторах и выстаивали свои рабочие смены у станков, после работы ремонтировали бытовую аппаратуру, шили новые костюмы и пальто, покупали продукты, которых, как ни странно, в магазинах не стало ни меньше, ни больше.
   Но подспудно, как-то мистически, кризис назревал; незаметно, капля за каплей, аккумулировался в людях страх, неуверенность в будущем, готовность верить в любое громко произнесенное слово; и в первую очередь это чувствовали не городские власти, не милицейские оперативные службы, которым по рангу положено было знать всё, что твориться в Городе, и даже не сами аборигены. Первыми просчитали этот кризис военные, и аккуратно, без паники и особой рекламы они свернули и перевели из Города в другие места унтер-офицерское училище, полдесятка складов военного имущества, в первую очередь - запасов продовольствия и горюче-смазочных материалов. Ну, и конечно, эвакуировали ту самую таинственную бактериологическую лабораторию, о которой так много говорилось в последние дни, но про которую достоверно мало кто из горожан знал. А вот до складов боеприпасов и оружия, тех самых, стратегических, длительного хранения резервов, руки у армейских хозяйственников не дошли.
   И когда гром грянул, он показался каким-то невзрачным, тихим и неприлично спокойным. Вовсе не этого ожидали от ставшей уже привычной, но все равно напряженной, полной панических настроений и истерик атмосферы. Просто начался Исход. Без забитых машинами трасс на выезде из Города. Без штурма отходящих поездов, без захвата улетающих самолетов. Незаметный на первый взгляд... и на второй - тоже.
   И сигналом для Исхода послужило исчезновение птиц. Все голуби, воробьи, вороны, да и более экзотические для Города птицы исчезли в одночасье с улиц и площадей, из дворов и городских скверов. Даже волнистые попугайчики и голосистые канарейки куда-то подевались из домашних клеток. Поначалу, кажется, на это и не обратили особого внимания, но тут кто-то вспомнил про странное поведение животных и птиц перед началом землетрясений...
   Ну, в землетрясение, цунами, извержение вулканов и прочие бедствия не поверили и самые легковерные из обывателей. До любого из океанов пришлось бы лететь на скоростном авиалайнере из Города не меньше пяти часов, а до самых близких потухших вулканов - и того больше. Да и землетрясений за полторы тысячи лет городской истории здесь не было ни разу. Но... это был тот самый, первый, чаще всего незаметный комочек снега, с которого обычно и начинается сход лавины.
   Люди уезжали по-тихому, не предупреждая соседей, не прихватывая с собой какого-то значимого имущества. Просто покупали билеты, садились на поезд с парой чемоданов в руках, как какие-нибудь курортники, уверенные в скором и благополучном возвращении домой. И исчезали на бескрайних просторах страны. Никто из них не пытался спрятаться, затеряться, просто люди переезжали с одного места жительства на другое, а то, что при этом не прихватывали со старого ни шкафов, ни кроватей, ни пылесосов, ни телевизоров, так ведь у каждого свои причуды, верно? Может, захотели начать новую жизнь и всё необходимое для нее закупить уже на новом месте? Тем более, что первоначально уезжали вовсе не бедные люди. В карманах у них соблазнительно для мелких воришек и всякого рода проходимцев-мошенников соблазнительно позвякивали желтенькие монетки разного достоинства.
   Да, заботиться в первую очередь о себе все-таки более присуще людям состоятельным, владеющим в жизни ценностями не только духовными. А те, у кого ценностей материальных было не так много, не спешили с отъездом в неизвестность, понимая, что нигде их особо не ждут, и всюду будет сопровождать их обыденность и рутина "работа-дом-работа", ну, или, для особых счастливчиков, наоборот "дом-работа-дом", кому уж как повезло в жизни.
   А комета тем временем всё увеличивалась и увеличивалась в размерах. Теперь уже по ночам легко можно было разглядеть на блеклом звездном небе и её распушившийся хвост, и даже невнятное, золотистое сияние, которое окутывало его. Астрономы и примкнувшие к ним специалисты других наук рассуждали о составе газов, входящих в хвост кометы и дающих такой пока еще непонятный желтоватый оттенок, а простые люди, кто со страхом, кто с замирающим от диковинного восторга сердцем, просто разглядывали необычное небесное явление. И никто не мог понять, какими еще новыми бедствиями, кроме ставших привычными пожаров, отключений электричества и водоснабжения от целых районов на сутки, а то и больше, непредсказуемого разгула подростковых банд и уличной преступности, инфляции и резкого подорожания всего и вся грозила Городу комета.
   Но однажды, в предвечерние сумерки, когда большинство людей отдыхало и набиралось сил перед новым рабочим днем - ведь комета отнюдь не стала вместо горожан выпекать хлеб, развозить товары по магазинам, изготавливать бытовую технику, перегонять нефть в бензин - в сумерках на Город обрушились летучие мыши, про которых забыли уж и самые древние старики и старушки, родившиеся когда-то за городской чертой. Довольно редкие в пригородных лесах местные нетопыри в сравнении с пришельцами выглядели, как дворняжки рядом с породистыми догами. А эти - огромные, с почти полутораметровым размахом перепончатых крыльев - заполонили городские площади, проспекты, улицы и переулки. И резкий, звенящий крик летучих зверей на несколько вечерних и ночных часов стал новым кошмаром Города. Мыши метались между домами и деревьями, пищали, переговариваясь между собой, пугали редких и без того перепуганных прохожих, иной раз бились в стекла окон, принося панику в уютную квартирную безмятежность.
   Но, казалось бы - повезло. Всего лишь вечер и ночь продолжалась эта вакханалия. На утро летучие мыши исчезли из Города, будто бы огромная стая перелетных птиц, передохнув немного на пути, снялась с места и улетела по своим, исконно птичьим делам. Только и осталось после нетопырей, что груды помета и нервное ожидание новых неприятностей. Ну, и еще пара десятков женских и даже мужских истерик с перепугу, вот и все беды, которые натворили мыши в Городе. Да, к тому же в ночь пребывания летучих мышей небо над Городом не почернело привычно в положенный час, а зыбко позеленело, будто в плохо настроенном ноктовизоре. И таким вот - бледно-зеленым, с едва заметными точками самых крупных звезд и ярким штрихом кометы, оставалось оно еще несколько ночей подряд, будто напоминая своим неестественным цветом о мышином нашествии.
   Ночная зелень как-то незаметно рассосалась с небес, но истинным знамением разрослась почти до дюймового размера комета. И вот что странно, лишь над площадями и улицами Города можно было наблюдать её в таком колоссальном масштабе. А всего в километре-полутора от окружной дороги, вне городской черты, комета необъяснимым казалось бы образом превращалась в едва заметную среди звезд пылинку Вселенной. От большого ума, ну, или просто от нечего делать, ученые и не очень люди заговорили об атмосферной линзе, неизвестно как образовавшейся над Городом, о дифракции, рефракции и интерференции световых волн, но сути дела их умные слова не меняли: комета, казалось, уже открыто делала вид, что прилетела сюда из бездонных глубин космоса только ради Города и горожан.
   И вот однажды утром на Город упал туман. Он был вязким, как овсяный кисель, плотным и непроницаемым, как выкрашенная белесой краской стена. И в нем исчезали дома, улицы, автомобили, самолеты, поезда, люди. Впрочем, передвигаться по Городу туман не мешал, он будто расступался перед человеком, смыкаясь беспросветной завесой за его спиной. И тогда самые упертые из неверующих в худшее поняли, что наступает развязка.
   Среди первых тихонько сбежавших из городского тумана и под его покровом были временный мэр, его заместители и их чиновное окружение. Погрузив в маленькие грузовички и личные авто всё возможное и невозможное имущество, чад и домочадцев, они рванулись по пустынной трассе из Города к столице, со скоростью убегающего от святой воды черта, ища спасения от неведомой, но оказавшейся так близко опасности. Следом, тоже особо никого не оповещая, даже собственное начальство в вышестоящих штабах и столице, уехали военные: комендант, командир спецбатальона, базировавшегося в городской черте, десятки все еще проживающих в Городе офицеров, военные связисты, призванные даже в случае ядерной войны не покидать свои посты, обеспечивая передачу данных от высшего командования исполнителям Армагеддона. Сбежали еще не успевшие сделать этого раньше пожарники и врачи, начальники коммунальных служб и ремонтники, управляющие заводов и фабрик...
   И Город на какое время замер, прислушиваясь к своим опустевшим домам и улицам, присматриваясь к брошенным автомобилям, открытым дверям уже мало кому нужных магазинов, к потемневшему и посеревшему небу...

20

   "...вертеп - место у нас известное, он почти на границе стоит жилых районов и моего, - рассказывал Дядя. - Хотя, границы в городе - вещь довольно условная, но тут как раз четко. До вертепа - жилой район бывшей промзоны, за вертепом - пустой. Сам-то по себе этот вертеп обыкновенный модуль из металлических листов, ангар, склад бывший. Его под питейное заведение один шустрый мужичонка приспособил, очень давно это было. Сейчас там уже шестой хозяин сменился, из них только двое вертеп по наследству получили. А новенький этот там надолго не задержится, чует мое сердце. Нет у него хватки, значит, кто-то другой доходное место под себя подгребет.
   Доходность, конечно, специфическая. Кто из добытчиков через мой или соседский район возвращаются, непременно через вертепчик идут. После рейда напряжение снять, отпраздновать, что живой вернулся - святое дело. Значит, или хозяину, или тем, кто вокруг вертится, возможно первыми добычу перехватить, частенько - задешево, но и на свой страх и риск. Не всегда добытчики из рейдов безопасные игрушки волокут, бывает, что такими фокусами - ой-ёй-ёй...
   Публика там собирается, прямо скажем, совсем не элитная даже по здешним меркам. В основном, голодранцы, за стаканчик бурды, что там вином называют, готовы последние штаны с себя или товарища снять. Где что украдут, тут же тащат в вертеп. Поговорку даже переиначили. "Что пропало, то в вертеп попало". Вот так теперь звучит.
   Но, если, конечно, ты при деньгах, то и посадят за столик почище, и подадут жратву покачественнее. И вместо разведенного концентратом сока технического спирта нальют настоящей заводской водки. И девку там можно прикупить и тут же, на месте, попользовать. В картишки перекинуться без особых надежд на выигрыш, тоже можно. Вообщем, удобное для всех местных гуляк местечко.
   Запрет на оружие там, как везде в жилых кварталах, строгий. Ничего снаружи на тебе быть не должно, а если где под одеждой спрячешь, то лучше с этим не попадаться, могут сразу убить, если убежать не успеешь. На ножи, кастеты и прочие прибамбасы из металла этот запрет не распространяется, так что поножовщина в вертепе - дело обычное..."
   С собой Дядя решил взять Ворона и объявил об этом таким тоном, что даже у подполковника Голицына не нашлось аргументов в пользу собственной кандидатуры. Видимо, унтер-офицер на второй день знакомства сильно поразил хозяина района в импровизированном подземном тире, оборудованном хозяином района в спальном помещении бомбоубежища.
   Разглядев в оружейке незнакомую, удивительно короткую штурмовую винтовку, которую Дядя звал то автоматом, то "калашом", Ворон с интересом попросил разрешения освоить и пристрелять новое для него оружие. И абориген, с легким удивлением и недоверием, но искренне согласился.
   Винтовка оказалась простейшей в разборке, совершенно примитивной, на первый взгляд, но сделанной добротно, без изъянов, характерных для более сложной оружейной техники. А когда дело дошло до стрельбы...
   Конечно, короткая "штурмовка" это тебе не родная снайперка, с которой прошел не одну тысячу верст и не один десяток боев. Но и тир - это не саванна или джунгли Индокитая, тут все проще и помешать может только собственная криворукость, ну, и иной раз количество зрителей. А посмотреть на неожиданное развлечение сошлись все, начиная с Дяди и заканчивая сильно хромающей Совой, видимо, рана её оказалась не такой уж поверхностной, как показалось с самого начала. Ну, а первой, как и рассчитывал в душе Алексей, прибежала, отвлекшись от кухонных обязанностей, легкая на ногу Жанетка.
   Тем, как быстро он освоил неполную разборку-сборку автомата, Ворон заслужил одобрительный взгляд хозяина района, но про себя подумал, что задача-то была крайне несложная. Особенно, если учесть простоту конструкции "калаша". Ведь обращаться с незнакомым, иной раз, крайне экзотическим стрелковым оружием штурмовиков обучали специально. Мало ли в какой Бразилии или Новой Зеландии придется подхватить трофейный ствол. Ну, а потом унтер-офицеру потребовалось всего три выстрела, чтобы понять, как сильно ведет ствол вправо-вверх, и что нужно для компенсации этой особенности автомата.
   Попросив Жанетку сбегать к дальней стене спального помещения, заложенной мешками с песком для пулеулавливания, этак метров за сто-сто двадцать от рубежа, и подвесить там с десяток поясных мишеней, Ворон уточнил у аборигена:
   - Вот здесь, глянь... предохранитель, одиночные, автоматический, а между ними что?
   - Отсекает короткую очередь на три патрона, - пояснил Дядя.
   - И зачем это? - хмыкнул как бы про себя Алексей, устанавливая рычажок на автоматический огонь; ход спускового крючка для него перестал быть секретом уже после второго выстрела.
   И уже после возвращения мулатки, Ворон стрелял по мишеням экономно, как когда-то учили, по два-три патрона. Стоя, с колена, лежа, потом - в простом движении, потом - в сложном зигзаге... Особенно разбежаться в подземелье, конечно, было негде, но чертовски приятно было слышать восхищенные ахи репортерши, смешки Совы, нарочитые рукоплескания Голицына, но самым чувственным для Ворона признанием оказались слова Жанетки: "Ну, ты и выдал..."
   Впрочем, Алексей и сам всё делал с огромным удовольствием, припомнив, что не тренировался в стрельбе с самого момента загрузки в геликоптер при возвращении из рейда. Пяток пуль по ногам оборотня в "Черном доме" за серьезную работу Ворон никак не считал. И вот только здесь, в подземелье, натешился от души.
   - Ай, красота! - оценил Дядя, когда штурмовик в хорошем темпе, но при этом вовсе не торопясь, закончил расстреливать сорокапатронный магазин и расположился за простым канцелярским столом, превращенным в оружейный для разборки и смазки автомата. - Но... вот только не говори мне, что у вас, там, так любой солдат может...
   - Конечно, не любой, - удивленно пожал плечами Ворон. - В штурмовые батальоны любого и не возьмут...
   Видимо, тогда Дядя и решил, что с ним пойдет наверх именно Алексей, хотя для себя результаты стрельбы Ворон оценил, как посредственные, все-таки в первый раз с новым, абсолютно незнакомым оружием добиться чего-то существенного, ну, хотя бы половины "смертельных" попаданий, было трудно. Но... "Повидаться надо с одним человечком, - туманно сказал тогда хозяин района. - И для вашей пользы тоже... человечек этот очень даже помочь может, надеюсь... а уж если не он, то кто же?.."
   - У тебя с ним встреча назначена? - поинтересовался Голицын, казалось бы, просто так, для поддержания разговора.
   - Учтите! - Дядя строго глянул на подполковника и Ворона. - В городе уже давно никто никому встреч не назначает. А уж чтобы к определенному времени... у добытчиков это вообще за скверную примету держат, если пообещаешь: "Буду там-то через такое-то время...". Убить не убьют, но обидятся на тебя за это сильно.
   Немного помолчав, абориген, как бы подчеркивая свои только что произнесенные слова, добавил древнюю сентенцию:
   - Знают двое - знает и свинья...
   И эта, казалось бы до дыр затертая поговорка, прозвучала от Дяди, как гамлетовское "Быть или не быть?"
   "Наверное, много здесь народу легло от засад, - подумал Ворон, неторопливо прохаживаясь по стволу автомата шомполом. - Ведь в пустом городе, подишь ты, как удобно залечь где-нибудь на чердаке со снайперкой и просто подождать, пока назначивший встречу придет в нужное место..."
   ... они вышли на поверхность через второй, запасной, как называл его Дядя, вход, который тянулся от самых штабных комнаток, через два шлюза с герметичными дверями, длиннейшим коридором, обложенным почему-то ярко-желтым кафелем, без малого километра на два, и заканчивался в простецкой на вид трансформаторной будке, лишенной своего электрического содержимого. Приземистая будка из хорошего силикатного кирпича стояла в самом центре обширного дворика, далеко от домов. "С умом как тут все устроено, - подумал Алексей. - Разбомби хоть дотла все эти многоэтажки, до трансформаторной хорошо, если обломки кирпичей долетят, а сама будка - ну, кому она нужна?" А хозяин района долго, на взгляд Ворона, так излишне долго разглядывал через хитрую перископную систему и сам двор, и окружающие его дома, и небольшой, с трудом проглядываемый участок далекой отсюда улицы. Но Алексей терпеливо ждал, когда же Дядя даст команду на выход, понимая, что местному, знакомому со всеми странностями города человеку надо в такой ситуации довериться полностью.
   Небо над головой оказалось все такое же мрачно-серое, как и в первый день пребывания в городе, но сегодня оно странно клубилось непонятными завихрениями, напоминая картину абстракциониста, выполненную в единой серой цветовой гамме, но настолько причудливую, что захватывало дух. На безмолвный вопрос заглядевшегося на небо Ворона Дядя, также без слов, только легонько махнул рукой, мол, бывает и не такое, но ничего особенного от этого ждать не надо.
   Вокруг было, как обычно, тихо и успокоительно тревожно. Хозяин района перед тем, как двинуться через пустынный двор, взял наизготовку свой карабин, и Алексей повторил за ним движение со своим оружием, теперь уже неплохо знакомым "калашом".
   - Глянь, - подсказал Дядя, едва они выбрались через узкий проход между стенами двух домов на обочину широкого, наверное, когда-то оживленного шоссе. - Вот там...
   Карабин на открытом пространстве прозвучал вовсе не так грозно и солидно, как штурмовка, точнее, автомат-"калаш" Ворона в подземном тире. Алексей проследил взглядом, как от панельной стены довольно далекого дома брызнули осколки. Рядом с образовавшейся щербинкой, меткой от пули, за стеклом обыкновеннейшего окна клубилась, извивалась тьма, резко отличающаяся от окружающей её серости небо и стен, похожая на разлитые внутри дома непроницаемые и слегка взбаламученные чернила.
   - Такое редко увидишь, - пояснил Дядя. - Это - смерть, в дом входить нельзя, ну, если, конечно, хочешь прожить подольше. Обычно она себя так не показывает, видать, в твою честь проявилась...
   Ворон усмехнулся в ответ на незамысловатую шутку:
   - Жизни не хватит, все это понять и прочувствовать...
   - Поэтому вам пока что в одиночку по городу шляться не стоит, - коротко кивнул Дядя. - Мы-то здесь с рождения обитаем, насмотрелись...
   Они выбрались на широкую, хорошо сохранившуюся трассу, и хозяин района повел Алексея прямо посередине, по ярко-белой, разделительной двойной полосе, нанесенной поверх асфальта.
   - Зона безопасности, - пояснил Дядя, уверенно хромая вперед. - На сквозных, через районы, а то и весь город, трассах друг в друга не стреляют. Иначе бы... сам понимаешь, засядь кто с оптикой на верхних этажах, вон, любого дома и отстреливай бредущих из пустых районов добытчиков. Ну, а подельнику только и останется, что подбирать вещмешки, да тащить в укромное место.
   Пока они шли по открытому со всех сторон шоссе, начало не резко, но как-то очень быстро темнеть. Воронцову это почему-то напомнило, как плавно, но проворно орудовал реостатом театральный электрик, гася свет в зале перед началом представления.
   - Ты говорил, по ночам всякая нечисть оживляется, - как бы в пространство, поглядывая прямо перед собой сказал Ворон.
   - Оживляется, но в жилой зоне нечисти мало. Считай, что и нет совсем, а мы - уже на границе, - разъяснил свои давние слова Дядя. - Сейчас институт Физики пройдем и выйдем к вертепу, а это уже - другое дело...
   Огромное, внушающее почтительный трепет и уважение своей фундаментальностью, массивностью и основательностью старинное, но вовсе не старое здание института отделяла от шоссе ажурная решетка, чем-то похожая на ту, что окружала дряхлый особнячок, возле которого встретил Дядя пришедших из иного мира. Вот только эта ограда была проржавевшей едва ли не дотла, и на чем она ухитрялась держаться, было непонятно. А через пару сотен метров решетка переходила в огромные, такие же фундаментальные, как само здание, ворота, выкрашенные когда-то голубой краской, и колер этот невероятным образом сохранился до сих пор. У ворот, в быстро сгущающейся темноте трудновато было разобрать, маячила какая-то очень знакомая фигурка, и лишь подойдя поближе Ворон признал - Жанетка. Она стояла, подпирая плечами крашеный металл, согнув левую ногу в колене и упершись каблуком в полотно ворот. Взгляд мулатки был устремлен куда-то далеко-далеко, в неживое, темно-серое пространство города.
   - Призрак, - успел сказать слегка отставший Дядя до того мгновения, как Алексей повернулся к нему. - Безобидный, но, знаешь, лучше не трогать. Она здесь частенько стоит, памятное для нее местечко, вот, видимо, флюктуации всякие и сгущаются...
   Они прошли мимо, но так близко от призрака, что Ворон смог разглядеть не только то, что одета Жанетка не в привычные куртку-брючки, а в какой-то странноватый, будто размытый по краям балахон с камуфляжными разводами, но и то, что её пушистые ресницы в темноте, казалось, светятся легким флюоресцирующим светом. Впрочем, и в бесформенном, скрывающем очертания тела балахоне мулатка выглядела соблазнительно, как выглядела бы, наверное, в любой, самой затрапезной одежде.
   То ли отвлек призрак, то ли так получилось благодаря городским странностям, но вертеп Алексей приметил, когда они подошли уже совсем близко к ржавым и разномастным листам металла, ограждающим внутренний дворик заведения от нескромных посторонних взглядов. С такого, впрочем, вполне еще приличного, расстояния ощущалось, что в вертепе полным ходом идет ночная жизнь. Сквозь щели в листах металла, изображающих забор, пробивались слабенькие, но кажущиеся ослепительными в серой темноте лучи электрического света, слышались изрядно пьяные, невнятные голоса, что-то выясняющие между собой, и, кажется, даже звучало нечто визгливо-стонущее, напоминающее музыку.
   - Добрались, - констатировал очевидное Дядя. - Как войдем, сразу во дворе, оружейка, лачуга там такая стоит, там автомат оставь, увидишь, все так делают, тут уже с оружием нельзя. Только запомни, куда приемщик поставит. Не по злобе, по пьяному делу могут и местами перепутать, и чужое всучить, но с умыслом здесь никто ничего не возьмет.
   - Уверен, что встретим здесь, кого надо, сегодня? - поинтересовался Алексей, закидывая автомат на плечо.
   - Так ведь она обычно после ходки-то здесь... информацию собирает, - после секундной паузы пояснил Дядя. - Не сегодня, так завтра-послезавтра придет, по всем срокам, пора уже объявиться...
   - Она!?? - почему-то резко, как удара хлыстом, вскинул голову Ворон, ловя взглядом прячущиеся глаза Дяди...

21

   В вертепе привычно шумели разговорами, позвякивали ножами о края тарелок, стучали кулаками и ложками по столам подгулявшие, но еще не пропившиеся догола добытчики, хитрованы-перекупщики, "фараоны" с ближайшего участка, темные личности неизвестного происхождения, живущие мелкими кражами, суетливые подростки, притащившие на продажу свой первый уворованный хабар, да и еще многие, у кого сегодня позвякивало в кармане десятком-другим свободных монеток. Совсем по виду сопливые мальчишки-официанты устало, но деловито сновали по грязному полу, разнося клиентам разбавленный технический спирт-этанол, сок, сделанный прямо тут же из концентратов, вскрытые еще на кухне банки разнообразных консервов. У металлической, как почти всё в вертепе, стойки буфета толклись уже очень даже развеселые девицы, успевшие по паре-тройке раз выпить предложенное клиентами и обслужить некоторых из них в зависимости от финансовых возможностей и пожеланий последних.
   В "чистом" углу вертепа, за столом для имеющих деньги и вес в обществе, а лучше всего и то, и другое сразу, вольготно расположилась маленькая, рыжая девка, по виду - совсем подросток, с очень короткой стрижкой, почти под ноль, в новеньком, почти неношеном камуфляжном комбинезоне и старых, но крепких сапогах солдатского образца, давным-давно в армии не носимых. Она приходила и садилась за этот столик вот уже почти неделю практически ежедневно, никогда и ни с кем из других посетителей не разговаривая, небрежно и очень действенно отшивая разнообразных любителей выпить и закусить на халяву, не говоря уж о тех, кому хотелось попользовать ее, как женщину. Ела рыжая мало, закуску брала чисто символическую, а пила только очень хорошо проверенные напитки, иной раз отказываясь от того, чем не пренебрегали и богатенькие любители из пришлых, со Станции. Совсем юные официанты и персонал постарше шептались между собой, что у нее в носу встроен химический анализатор, с точностью до сотых долей процента выдающий разбавленность и вредные примеси в предлагаемом питье. Кого и зачем ждала в вертепе рыжая никто не мог и предположить, но то, что она приходит сюда не ради стакана водки и куска только что отваренной рыбы со свежеиспеченным хлебом было понятно любому, кто хоть раз заглядывал под крышу этого заведения.
   Загадочная это была девка, непонятная для завсегдатаев вертепа, всегда при деньгах, но сама не при ком-то, да еще - и это замечал почти каждый - веяло от нее какой-то таинственной силой. Нет, не физической, где уж взяться физической силе в таких мощах килограмм на сорок, не более. Тайная сила стояла будто бы за спиной у девки и всех любопытствующих заблаговременно предупреждала, что ничего хорошего ждать от нее не надо. Большинство опытных добытчиков, да и местная мелкая шелупонь безропотно слушались такого предупреждения, лишь некоторые, чересчур перебравшие плохого спирта на две трети разбавленного водой, или по дури распалившись собственными несуразными фантазиями, пренебрегали. И тут - вот дела! - по-разному получалось: кто-то просто уходил под настойчивым, ледяным взглядом рыжей, кто-то вдруг униженно начинал бормотать извинения, а кому-то и похуже досталось.
   Таким вот, без царя в голове и удачи в кармане, не слушающим даже самых вопящих предупреждений собственной интуиции, хорошо развитой едва ли не у всех жителей Города, был ввалившийся в этот вечер в вертеп добытчик годами ближе к тридцати, громоздкий, чуток неуклюжий, с длинными руками и буйной копной черных волос на голове. Здесь его знали хорошо. Силантий за неделю до этого дня, по собственной дури связавшись с опытными шулерами, прогулял в вертепе всю свою месячную долю в добыче, и с тех пор больше рассчитывал на готовящихся к новым рейдам или только что вернувшихся оттуда добытчиков, чем на собственный карман. Халявное угощение, если такое кто и проставлял, Силантий отрабатывал байками и давно устаревшими предупреждениями о ловушках на пути к заброшенным кварталам Запада и Междуречья, известных любому, больше одного раза сходившему в рейд, добытчику. Вот только иной раз роль пусть и временного, но все-таки прихлебателя, бесила мужика, и изрядно подвыпивший Силантий срывался на драку, вернее, на попытку драки, в вертепе погром хозяйского имущества сурово не приветствовался, и драчунов быстренько выставляли на пустырь перед заведением. После парочки таких, на ровном, казалось бы месте, выходок, за Силантием приглядывали особо, чтобы успеть в зародыше пресечь назревающее безобразие этого вовсе не хилого человека.
   Но вот уже несколько дней Силантий не баловал вертеп своим обществом, видимо, окончательно промотался и залег до будущих удачливых денечков в своей норе или ушел с кем-то в рейд, что, впрочем, было маловероятно, в последнее время из местных никто в пустые районы не отправлялся, все только готовились. Но сегодня Силантий вновь появился, да и не пустой, пустого добытчика еще у входа завернул бы обратно Павиан, исполняющий обязанности и швейцара, и вышибалы и метрдотеля в вертепе. Нюх на чужие деньги у Павиана был феноменальный, и посетителя с одной-единственной серебряной монеткой в кармане он бы просто не допустил сюда вечером, в то время, когда эти самые монеты десятками и сотнями переходят их карманов своих временных незадачливых владельцев в карман хозяина вертепа или более удачливых людишек.
   Чуть косолапо ступая давно просящимися на помойку ботинками с обрывками старых шнурков на высоких голенищах, Силантий прошел было через зал в излюбленный свой уголок, где разливали уже не по третьей и даже не по четвертой за вечер бутылке разъедающего желудки и мозги пойла, но аккурат в середине пути неожиданно притормозил, первый раз за все это время разглядев за чистеньким столиком маленькую рыжую девку и стоящего рядышком в почтительной позе ожидания распоряжений официанта лет двенадцати.
   Маха спокойно перечисляла юному шустрику, уже привычно обслуживающему ее чуть ли не в десятый раз, свои претензии к спиртному и к обещанному рыбному супу из консервированного лосося, но зато якобы со свежей картошкой, появившейся в вертепе непонятно откуда и предлагаемой за такие фантастические деньги, что согласиться на такое блюдо мог только не местный или вконец ошалевший от удачи добытчик. Кроме того, сегодня девка неожиданно заказала сок и хлеб, шпроты, маринованный сладкий перец и консервированную ветчину. Водку Маха привычно брала только заводскую, сразу литр, и за вечер ухитрялась выпить до дна обе выставленные на стол бутылки. Во время первых её появлений в вертепе официанты-мальчишки восхищенно цокали языками вслед ровной трезвой походке покидающей заведение девки, но очень быстро привыкли к этому, как и к другим странностям и вычурам не экономящей серебро клиентки.
   Небрежным ударом ноги Силантий отодвинул стоящий у стола Махи свободный стул и взгромоздился на него, старательно, едва ли не с хрустом, вытягивая свои косолапые, давно не мытые ноги. Маха чуть заметно поморщилась. В вертепе за "чистыми" столами сидели одни, или в своей, узкой компании, это за другие столики посетители набивались, как шпроты в банку, лишь бы хватало уголочка, пристроить стакан и нехитрую закуску.
   Неодобрительно покосившись на Силантия, мальчишка-официант продолжал слушать Маху, почтительно кивая головой в такт ее словам, но про себя отметив, что сразу от столика надо бы свернуть к входной двери, возле которой дежурит Павиан и срочно дать знать тому о таком вызывающем поведении одного из клиентов, пока дело не дошло до рукоприкладства и порчи мебели. Но Маха портить мебель не собиралась, во всяком случае, до степени ее полной невосстановимости. Деловито закончив диктовать заказ, она подбросила вверх серебряную монетку, ловко подхваченную пареньком-официантом, и попросила того побыстрее принести хотя бы водку.
   Поразглядывав пару минут девку мутноватыми, явно плохо соображающими, где он находится и с кем хочет пообщаться, глазами, Силантий придвинулся к столешнице и тяжело навалился на нее грудью, стараясь при этом заглянуть Махе в глаза:
   - Ты же тут недавно с Хромым ходила?
   Вытаскивая из брошенной на стол полупустой пачки сигаретку, Маха не сразу отреагировала на вопрос, сперва не спеша закурила, выпустила дым в потолок, оглядела зал, и только потом, не глядя на Силантия, как бы все еще думая о своем, негромко сказала:
   - Ходила...
   - Вот, значит, как, - Силантий опять попробовал поймать взгляд Махи, и опять ему это не удалось, но он все-таки продолжил: - А Хромого с тех пор никто не видел.
   - Видели, - все так же, вроде бы только для себя, проговорила Маха. - В квартале у заводчан видели. И, говорят, не так давно.
   - После вашего рейда - не видели, - наливаясь непонятной даже самому черной яростью, на выдохе уточнил Силантий. - Ты с ним ушла, и его не видели больше.
   Маха равнодушно пожала плечами. Ей был неприятен этот немытый, опустившийся, воняющий плохим спиртом и немытым телом человек. И расспросы его о Хромом были неприятными, ведь Силантий ни минуты не сомневался, что Маха виновата в исчезновении известного многим бригадира добытчиков, он подсел не для того, что бы выяснить судьбу Хромого, а с простой и невнятной целью - поскандалить, отвести душу и еще разок привлечь к себе внимание тех, кто изредка наливал ему за свой счет стаканчик другой. И Маху выбрал своей целью только потому, что она казалась ему неприятной своей независимостью, денежным карманом, да и вообще, была не такая, как все.
   - Не хочешь отвечать? - угрюмо поинтересовался Силантий, распаляясь еще больше из-за пренебрежительного молчания девки. - А почему не хочешь мне отвечать?
   - А тебе не кажется, уважаемый, что не стоит приставать с расспросами к человеку, если он не хочет тебе отвечать? - возник возле столика Павиан, как обычно, одетый пестро и безалаберно в цветастую жилетку на голое тело, наброшенный на плечи бушлат, явно взятый напрокат в котельной, малиновые грязные шаровары и обрезки резиновых сапог.
   Силантий, слегка затихая, мрачно поглядел на него снизу вверх, потом сверху вниз, тяжко вздохнул, желая высказать очень много про таких вот, которые... но у входа в служебные помещения уже маячили трое плечистых парней с дубинками и при ножах напоказ, в поясных ножнах. Это был основной и очень весомый аргумент хозяев вертепа, хотя и Павиан в драке вполне мог постоять за себя, несмотря на свой несерьезный внешний вид. Злость на себя и на всех окружающих, подымавшаяся в Силантии девятой волной, выплеснуться так и не смогла. Против троих постоянных бойцов вертепа во главе с ряженым Павианом это было бессмысленно и чревато серьезными увечьями.
   - А может, она хочет ответить, да только сказать нечего? - неожиданно обрадовался найденной формулировке Силантий. - Вот и молчит... да и тебя, вроде, не звала, так?
   - Меня звать не надо, - слегка обиженно ответил Павиан. - Я сам прихожу. А ты знай, Сила, свое место. Здесь, за столиком, люди деньги платят, чтоб просто в покое посидеть, без твоей глупой компании. Да и вообще, чего я тебя учу жизни? или ты у нас первый раз?
   - Ха! деньги платят! - немедленно отозвался Силантий, воодушевленный собственной находчивостью. - А раз я без денег, то должен сидеть в темном уголке на вонючем коврике? А вот откуда у нее деньги? Тебе-то, Павиан, все равно, лишь бы платила, а я, может, завтра в рейд, а кто мне спину прикроет в пустых кварталах?
   - А ты божий дар с яичницей не путай, и чужие монеты со своей спиной тоже, - самоуверенно заявил Павиан, желая все-таки уладить дело миром, без мордобоя и вывода из зала Силантия, хотя тот уже изрядно поднадоел распорядителю. - Вот уж кто-кто, а она твою спину прикрывать в жизни не будет...
   - А я не за себя беспокоюсь, - ответил Силантий, чуток успокаиваясь и, казалось, ввязываясь в дискуссию, в которой рассчитывал победить "глупого" холуя. - Она вот с Хромым ушла, а вернулась одна, кто следующим будет?
   Павиан, еще с первых слов сообразив, что его втягивают в бессмысленную и бесцельную дискуссию, оглянулся, подавая условный знак стоящим у служебного входа помощникам. Вместе они за пару секунд скрутили бы Силантия и вывели того вон, что бы больше уже не впускать в вертеп, по крайней мере месяц, но...
   - Ты гляди, что у нее своего, - не заметив павианьего сигнала, продолжал разглагольствовать Силантий, чувствуя, как привлекает своим скандальчиком внимание ближайших столиков. - Где она монетки взяла? у кого? а вот такой нож откуда? и курит она что?
   Он кивнул на лежащий на столешнице и в самом деле необычный, длинный, узкий нож, больше похожий на стилет, который Маха выложила, как прибор, к обеду. Большинство посетителей вертепа так поступало, используя собственные ножи, ложки, а некоторые снобы и вилки приносили, чтобы не сомневаться в качестве помывки местных.
   Остановив легким движением руки готового отдать заключительную команду своим помощникам Павиана, Маха быстро взяла в правую ладонь нож, незаметным движением освободив его от простых кожаных ножен. Какое-то мгновение-два в свете тусклых, запыленных и от века грязных лампочек блестела отменная сталь, а потом лезвие по самую рукоятку вошло в столешницу, сколоченную из толстенных слегка обструганных и отшлифованных сотнями человеческих локтей досок. Пробив сантиметров десять дерева насквозь, нож застрял, кажется, намертво, только тонкая, под девичью ладошку рукоятка торчала из столешницы, как некое редкостное, экзотическое украшение стола. Силантий и Павиан замерли с полуоткрытыми ртами. Конечно, половина гостей вертепа смогла бы при желании и соответствующем желанию настроении пробить узким лезвием насквозь такую вот столешницу, но... Во-первых, любому из них потребовалось бы, как минимум, встать, да и богатырский замах для этого был неизбежен, а, во-вторых, щуплая, маленькая девчонка никак не вязалась в понятиях мужчин с силой, а тут - почти без замаха, без требующегося напряжения и целеустремленности, без резкого выдоха и издавания дурацких, подбадривающих себя звуков.
   - Вытащи, - коротко кивнула Маха на рукоятку ножа.
   Слово прозвучало негромко, но настолько требовательно и властно, что Силантий невольно отшатнулся на спинку стула, а Павиан, качнув головой, сделал обратный знак своим помощникам, чтоб не подходили близко. Похоже было, что девка эта и без посторонней помощи справится не с одним, а может и не с двумя такими вот Силантиями. Воспользовавшись замешательством растерявшегося добытчика, Маха не стала ожидать его дальнейших действий, а просто взялась за рукоять ножа тремя пальцами, даже не упираясь локтем в стол, и... через мгновение лезвие вновь блеснуло в свете ламп.
   Аккуратно и деловито вложив нож в ножны и пристроив его на то же место, где он лежал до этой потрясающей воображение демонстрации, Маха, уже не обращая внимания на Силантия, этак спокойненько попросила Павиана:
   - Поторопи, пожалуйста, мальчика, а то он где-то застрял, может, просто подойти стесняется?
   - Сию минуту, - выговорил Павиан те слова, с которыми он обращался только к очень уважаемым клиентам вертепа.
   И стоило ему только обернуться, отыскивая глазами замершего с округлившимися глазами у стойки мальчишку-официанта, поддерживающего на правой руке поднос с бутылкой водки и шпротами для Махи, как Силантий попытался скромненько и незаметненько, как нашкодивший кот, исчезнуть из-за стола. Но растерявшийся и потерявший свое лицо и веру в себя, душевно опустошенный превосходством девки добытчик оступился, запутался в ногах, зацепился за стул и не нужно шумно растянулся на полу, успев только выругаться, да и то скорее про себя, чем для окружающих. А из окружающих, больше всего занятых собственными делами и самими собой, мало кто понял суть происходящего, хотя, можно быть уверенным, через пару часов малолетние официанты, а вслед за ними и выстроившиеся у стойки буфета проститутки распишут этот маленький скандальчик в самых ярких красках, добавив к нему собственные фантазии и фантазии своих товарищей.
   Едва шевелясь, больше всего на свете в этот момент желая стать невидимым и неслышимым, Силантий привстал на четвереньки и так и побрел на выход из вертепа, ему хотелось выть и визжать от такой вот несправедливости этого мира, смачно плюнувшего на ловкого и удачливого добытчика, каким считал себя сам Силантий. Но даже малейшего писка в знак протеста издать Силантий не посмел.
   - Sic transit gloria mundi, - негромко сказал ему вслед Маха и пояснила удивленно вытаращившемуся на нее Павиану: - Это древний язык, сейчас его только доктора и помнят немножко...
   Мальчишка-официант, воспользовавшись моментом спокойствия, вслед за водкой и шпротами уже расставлял перед Махой не вскрытые банки с маринованным сладким перцем и ветчиной и тут же ловко их открывал. Отошедший к служебному входу Павиан что-то рассказывал буфетчику, крутящемуся за стойкой и паре веселых девиц, скучающих пока без работы. "Вот так, наверное, и рождаются легенды", - подумала Маха, наливая в стеклянный стакан водку.
   Хороший этиловый спирт, тщательно перемешанный с очищенной речной водой отвлек ее от происходящего в зале, да и не на что там было смотреть. Столики все теснее и теснее обсиживали добытчики и перекупщики, попрошайки и шулера, темные личности и "фараоны". Все они требовали водки и портвейна, желательно подешевле и побольше, иногда - хоть какой-то закуски, тоже не высшей категории, кто-то, чаще из новичков, спрашивал и сигареты, хотя в вертепе они стоили раза в два дороже, чем в других местах. Самые серьезные и денежные посетители разговаривали о планах на месяц и даже два-три вперед, подыскивали себе заказчиков под разные разности, виденные, но почему-то не принесенные из пустых районов, те, кто попроще, просто напивались, растрачивая заработанное за день или за два, кто-то уже блевал прямо под стол, но его тут же сдернули со стула и шустро уволокли через черный ход, чтобы не портил аппетит людям. Кто-то, разгорячившись спиртным и собственными желаниями, оторвавшись от столика, подходил к стойке и пытался торговаться с продажными девками, но чаще всего получал не скидку, а от ворот поворот. Но вот за пару простеньких монеток низшего номинала можно было нагнуть проститутку тут же, возле стойки буфета, и облегчить мужскую душу всего за несколько минут. Это было гораздо дешевле и проще для привычных к таким вещам добытчиков, чем идти в отдельные комнаты, оборудованные в вертепе специально для подобных развлечений, там раздеваться, пользовать девку, как того душа пожелает, а потом опять одеваться и возвращаться за свой столик. Да и девки были приспособлены к быстрому, накоротке, удовлетворению мужских вожделений: сидели или стояли у стойки в коротких юбчонках, без трусиков, в легких футболочках, которые при необходимости легко было задрать под горло.
   Непроизвольно поглощая мешанину информации из обрывков разговоров, вскрикиваний, пустых клятв и жаргонных словечек, откладывая что-то на потом, а что-то анализируя на ходу и сохраняя на будущее, Маха насторожилась единственный раз, когда, будто по сигналу невидимого режиссера, зал вдруг притих и по него пробежала короткая, взволнованная волна странных перешептываний, завершившаяся уже почти полной тишиной. И уже через несколько секунд причина такого поведения обозначилась у столика Махи.
   Невысокий, длинноволосый мужчина в черном пальто остановился рядом, тяжело, с заметным усилием, опираясь на старинный карабин. "Гостей ждешь, Маха? - произнес он приветливо. - Присяду я, поговорить есть о чем..."
  

Часть четвертая.

Далеко от "Черного дома" (Чужой город-2)

Там и звуки, и краски - не те,

Только мне выбирать не приходится...

В.Высоцкий

22

   Сунув автомат в небольшое, показавшееся игрушечным, окошко оружейки во дворике вертепа, организованной в древнем вагончике-бытовке, обшитом снаружи стальными листами, Алексей следом за Дядей, оставшимся при своем карабине как ни в чем ни бывало, прошел внутрь местной достопримечательности и только тут впервые увидел множество аборигенов сразу и в одном месте. Колонну каторжан, встреченную едва ли не сразу при въезде в город, можно было не брать в расчет, частенько призраки отличались от местных, как день от ночи.
   По непонятным ассоциациям обстановка в вертепе напомнила Ворону странную мешанину из театрализованных представлений одновременно по мотивам гоголевского "Тараса Бульбы" и ранних, "босяцких" рассказов Горького. Может быть от того, что у странно подергивающегося в разговоре, щупленького замухрышки-добытчика в кармане оказались новенькие золотые монеты Госбанка? Или потому, что разряженный попугаем Павиан в сущности был очень неплохим, опасным бойцом и не заметить это мог только слепой? А может быть и стайка полуодетых девчушек с явным отпечатком профессии на лице, сгрудившаяся у стойки буфета, навела унтер-офицера на такие мысли?
   От настоящего, по представлениям Воронцова, театра вертеп отличался удивительно плохим, даже поганым освещением, изобилием висящих в воздухе вовсе не театральных слов, застарелой прокуренностью помещения и тяжелым запахом давно немытых тел, человеческих испражнений и свежей, только что прибранной расторопной прислугой, блевоты. Но едва только Дядя переступил порог заведения, как многочисленные возгласы, шумливые пьяные разговоры и угрожающие, вот-вот готовые перейти в драку, перебранки затихли. Легкая волна узнавания прокатилась по залу и завершилась у дальней, грязной стены вовсе недружелюбным полустоном-полувздохом: "Вечный..."
   "Так и запишем", - с легкой внутренней усмешкой подумал Алексей, сразу же решив, что это прозвище его спутнику подходит гораздо больше, чем просто "Дядя".
   Но сам Вечный Дядя не обратил никакого внимания на такой почтительный, но и вполне враждебный одновременно прием со стороны посетителей вертепа. Или, по крайней мере, сделал вид, что ничего не заметил и не услышал, целеустремленно продвигаясь к небольшому столику в относительно чистой и неплохо освещенной, по сравнению с остальными, части зала.
   - Гостей ждешь, Маха? - приветливо спросил Дядя у спокойно сидящей за столиком совсем, казалось бы, юной девчушки. - Присяду я, поговорить есть о чем...
   - Дождалась, - ответила Маха на риторический вопрос Вечного. - Садись, в ногах правды нет. Её, вообще-то, нигде нет, но в ногах особенно...
   Дядя немедленно воспользовался символическим разрешением девушки и, устраиваясь на стуле, кивнул Ворону:
   - Садись и ты, не жди особого приглашения...
   - На этих вот, - чуть помедлив после рассаживания и обозначив движением головы соседние притихшие столики, сказал Дядя. - На этих вот внимания не обращай, хотя и присматривай... по-крупному они не навредят, а настроение могут испортить запросто...
   - Это турист с тобой или любитель? - поинтересовалась, как бы невзначай, Маха.
   - Не угадала, - довольно потер ладони друг о друга Дядя. - Это - совсем другая история. И тебе - понравится.
   Девушка промолчала, но, видимо, потому, что стремительно подскочивший к столику мальчонка поставил перед гостями два свеженьких стеклянных стакана и выложил завернутые в чистую тряпицу, заменяющую тут салфетки, две вилки из отличнейшей нержавеющей стали.
   - Ты ешь, время не трать, - посоветовал Ворону Вечный. - Тут продукт хороший, пусть и консерва. Маха себя обмануть не даст.
   - Я к консервам привыкший, - пожал плечами Алексей, но орудовать вилкой не торопился, по-прежнему приглядываясь к общей обстановке в вертепе и к соседке по столику.
   А зал потихоньку отошел того шокирующего впечатления, что произвело прибытие Вечного, и зашумел, загудел разноголосьем, впрочем, стараясь не выходить за пределы неизвестно кем установленных, непонятных им самим приличий. Будто отогретые воробьи, зачирикали-захихикали девки у стойки буфета, откровенно тыкая пальцами в посетителей и, наверное, обсуждая их достоинства и кредитоспособность.
   А несколько секунд спустя из-за кулис вертепа, из "номеров", предназначенных для серьезных, желающих хорошо и интимно отдохнуть посетителей, послышался неразборчивый шум, чьи-то невнятные вскрики и топот босых ног. В зал, в чем мать родила, выскочила девка, совсем юная, может, чуток постарше Махи, худышка почти без груди, с узкими, еще мальчишескими бедрами, но уже на загляденье красивыми круглыми ягодичками, злая, взлохмаченная и с ошалевшими глазами. Она успела только буркнуть на выдохе: Во-о-о...", схватила со стойки для кого-то из посетителей приготовленный пластиковый стаканчик со спиртным и вылила его в себя одним глотком.
   - Не, ну, я это... все понимаю, есть любители, - чуть отдышавшись от ободравшей глотку дрянной водки, выговорила, оправдывая свое поведение подскочившей товарке, голенькая девка. - Кому-то и говно месить нравится, ну, ладно... вот только зачем без предупреждения, да еще и на сухую... и ржет, издевается, знает ведь, верняк, как от его болтометра больно... а у самого... отрастил... тоже мне... что б я еще раз... и где все эти... и откуда у них...
   Маха фыркнула сдавленным смехом, приглушая звук странным движением губ, она тоже прислушивалась и присматривалась к происходящему, как бы независимо от общения с Дядей.
   - Жестокие, сударь, нравы в нашем городе, - явно процитировала девушка какого-то классика, вот только до Ворона не сразу дошло, что это фраза из Островского. - Суровые, но простые.
   - Видывал и попроще, - буркнул в ответ Алексей больше, конечно, ради красного словца.
   Впрочем, он был не так уж и далек от истины, в жизни штурмовиков случались не только изматывающие рейды, изнурительные многодневные засады и короткие кровавые стычки. Вот, прямо сейчас вспомнилось, как в одном портовом кабачке, неважно, в какой стране и даже на каком континенте, совершенно без серьезного повода чинная, по-русски глубокомысленная пьянка как-то незаметно, сама собой, переросла в такой свальный грех, что голенькая девица у буфетной стойки с её смешными претензиями к клиенту показалась бы тогда Мадонной...
   - Что же, Дядя, получается, что ты мне вот этого... - Маха слегка замялась, подыскивая словечко необидное для Алексея, но ничего так и не подыскала. - ...вот этого человека привел, как бы в компенсацию своего интереса?
   - Не только - как бы, - покачал головой Вечный, хозяйским, как он привык, жестом наливая себе полстакана водки. - Тут дельце-то поинтереснее оказалось даже и моего интереса...
   - Интереснее этого? - Маха ленивым, и при этом показавшимся Ворону грациозно-смертельным, движением достала из карманчика комбинезона маленькую коробочку, едва ли дюйм на два.
   Дядя заинтересованно протянул руку, и коробочка оказалась у него. Гладкая, непонятного черного металла без единой царапины и почему-то даже без, казалось бы, непременных отпечатков пальцев девушки, хотя на такой ровной, полированной поверхности они должны были остаться обязательно.
   - Чип, - коротко, будто отрезала, пояснила Маха. - Не экстра, но - это тот самый первый шаг к моему...
   - Первый шаг, - задумчиво повторил Дядя, зажимая в ладони футляр так, чтобы его не видно было со стороны. - Первый шаг... и сколько же идти еще придется?
   - Из города - вечность, - ровным голоском пояснила Маха. - Из столицы, возможно, несколько километров. Хотя, пути и скорость прогресса неисповедимы. Иной раз достаточно просто дать намек на саму возможность, как это вызывает лавину интереса и необычайных открытий... и не только прямых, но на стыке...
   Они говорили о своем, хорошо обоим знакомом, будто продолжая совсем недавно прерванный разговор, и вели себя так, словно находились не в вертепе, а некоем фешенебельном, английского духа, клубе, за столом, накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, обмакивая в процессе обмена репликами в португальский портвейн сочные, свежайшие бисквиты.
   Слушая их и не понимая ничего, кроме отдельных слов, Алексей даже немножко заскучал, но внимания не ослабил, вполне возможно, что детали этого разговора гораздо больше скажут подполковнику Голицыну, чем простому унтер-офицеру. Поэтому-то и следовало все тщательно запомнить.
   - Рабочий? - уточнил Дядя о переданном ему чипе, хотя, судя по выражению лица Махи, уточнение было излишним.
   - Их два, - кивнула она тем не менее. - Один запасной, я не проверяла. Второй работал. Думаю, пока несла их сюда, ничего не произошло такого...
   Она пошевелила в воздухе пальцами, вновь, как и в случае с Алексеем, не в состоянии подобрать необходимого слова.
   - В городе всё может быть, - чуть флегматично отметил Дядя. - Но - надежда умирает последней...
   "Тяга к сентенциям, пословицам, поговоркам... - успел подумать Ворон. - О чем это говорит? как там учили-то?.." Вспомнить он не успел. Будто заметив или почувствовав настроение своего спутника, Дядя неожиданно переключился на него.
   - Не скучай, солдат, - дружелюбно подмигнул Алексею Вечный. - И не сиди надувшись, как мышь на крупу. Вряд ли что ценного из нашей болтовни почерпнешь, да и подполковник твой... а если и поймете, чего не хотелось бы сейчас... вы же пока в курс дел войдете, пока сообразите, что и кто к чему тут у нас, времени столько пройдет, что сегодняшняя тайна секретом Полишинеля будет...
   - Над ним еще и подполковник есть? - нарочито изображая удивление, переспросила Маха. - Так-так-так...
   - Не над ним, а вместе, а это большая разница, - уточнил Дядя. - Вот это и есть мой отдарок тебе за чипы. Послушай, сама сообразишь, что стоит оно того...
   Он коротко, очень коротко и сжато изложил историю попадания в город странной компании из жандармского офицера, боевого унтера-штурмовика и двух женщин - репортерши и неопределенных занятий предсказательницы, лишившейся своего дара. При этом Алексей фигурировал едва ли не ежесекундно, как основной свидетель подлинности рассказа. Еще в самом начале Дядя предупредил: "Ты поправляй, если чего не так скажу... мало ли как бывает..."
   Внимательно вслушиваясь в слова аборигена, Маха, казалось, окаменела лицом, превратившись на какое-то время в памятник самой себе. Даже глаза остекленели, что уж было совсем невероятным. Но Ворон мог бы поклясться любыми клятвами, что именно так оно было.
   ...- ...да, история достойная хроник... э-э-э... нет, летописи, - поправила себя Маха, когда Дядя закончил основную часть рассказа, сопровождаемую кивками и поддакиванием Алексея.
   Глаза девушки по-прежнему были стеклянными, но лицо ожило, будто странным образом включились мимические мышцы.
   - Нужно обдумать, просчитать, но... Дядя, что скажешь насчет "Черного дома"?
   Впервые за все время знакомства с аборигеном Алексей увидел, как тот замялся. По сути, ему нечего было ответить, но и промолчать означало некую частичную потерю лица, пусть и перед одним только городским, местным человеком. Ведь в то время Ворон еще считал Маху человеком...
   - Слышал, но... еще до всего этого... была старая, почти заброшенная усадьба под городом... да и сейчас, как видишь, есть, - нехотя сказал Дядя. - Постоянно в ней никто не жил, иной раз передавали то военным, то профсоюзам, пытались там устроить то санаторий, то лабораторию какую-то... но местные говорили, что место там... плохое. Дескать, строй не строй, а стоять не будет. Вот так этот дом и существовал то, как стройка, то как заброшенная стройка... постой, еще там, рассказывают, собирались всякие сатанисты, но, ты ведь знаешь, как я к этаким сектантам отношусь, которые одни только истину и ведают...
   - Значит, надо туда попасть, - подвела совершенно неожиданное резюме их разговору Маха. - Как, зачем и когда - надо продумать, просчитать варианты. Это дело не пяти минут, согласен?
   - Что время нужно, согласен, - ответил Дядя твердо. - А вот в этот "Черный дом" мне не нужно. У меня и здесь полон рот хлопот.
   - А я как раз освободилась... - задумчиво сказала Маха, и стеклянные глаза её вновь обрели почти нормальный человеческий вид.
   Простучав по столешнице нечто, напоминающее бравурный марш, девушка, казалось, приняла окончательное решение.
   - Обеспечишь пока вот на ближайшее время товарищей или господ? на что они охотнее отзываются? - спросила Маха, кивая на Алексея, и Дядя с готовностью подтвердил, мол, какие разговоры, это-то как раз совсем не трудно. - И мне снаряжение подкинешь, поиздержалась я на прошедшей охоте...
   И девушка хищно, как небольшой, но смертельно опасный зверек, улыбнулась, показывая идеально ровные, острые зубки...

23

   "Пришли..."
   Хромой характерным жестом остановил идущих следом. Они так и замерли в том же порядке, как шли: Маха чуть слева от вожака, в двух шагах позади, а за ней, чуть правее - Мика и Таньча, постоянно жмущаяся к рослому, могучему мужчине, едва только позволяла это сделать обстановка, и - замыкающий Парфений, в этот раз недовольный тем, что его поставили в хвосте маленькой колонны. Недовольство молодого, слегка неуклюжего увальня было так же привычно, как вечный голод Таньчи и знание маршрута Хромым. Всё это уже давно не вызывало ни удивления, ни каких-то других сильных эмоций у подельников.
   Сейчас они тоже не обратили особого внимания, как Парфений забормотал себе под нос: "Вот опять... то иди, то стой... то опять иди, то сядь..." Все смотрели вперед, на узкую ленту маленькой речушки, которую и рекой-то назвать было трудно после прохождения метромоста над главной водной артерией Города. Но вот преградой для подельников даже такая речушка служила серьезной и угрожающей. Ее берега, когда заросшие густым низкорослым кустарником, сейчас выглядели так, будто кто-то облил этот кустарник мазутом, а коварный нефтепродукт, недолго думая, взял, да и застыл живыми, тягучими подтеками на ветках, листве, даже на земле, но не стекая постепенно вниз, а продолжая непонятное движение вокруг какой-то внутренней точки, фантастического центра тяжести, неизвестными силами смещенного из центра земли и поделенного на десятки тысяч фрагментов.
   Маха успела только, пристально присмотревшись, понять, что вся это тягучая масса живет своей, непонятной жизнью, как Хромой указал подельникам на хлипкие остатки мостка через речушку. На мостке "живого мазута" не было видно ни капли, но вот беда - центр мостка был разрушен и, похоже, задолго до Катастрофы. Только две тонкие металлические балки поддерживали остатки досок при входе и выходе с мостка, а в середине, прямо под балками, блестела угрюмая серовато-бурая, тяжелая и неподвижная вода.
   - Рыжая, - чуть повернувшись к Махе спросил Хромой, - ты по такой ширине пройдешь на тот берег?
   Девка отреагировала не сразу, в обществе таких подельников она все чаще и чаще предпочитала отмалчиваться, хотя, конечно, хотелось сказать, что мол, запросто, давай не просто перейду, а еще и станцую стриптиз на самой середине, но что-то помешало Махе так вот сгоряча похвастаться, что, бывало, ходила и по такой тонкой, и даже потоньше на первый взгляд, дорожке.
   - Правильно молчишь, - серьезно одобрил Хромой. - Место плохое, тут без мыслей никак нельзя...
   - А чего думать-то? - забубнил сзади Парфений. - Вон, пусть веревку берет и шагает, если надо, выдернем обратно, на этот берег...
   - А сам пойдешь с веревкой? - поинтересовался Хромой, даже не оборачиваясь на Парфения.
   - Не-е... ты же рыжую выбрал, пущай она и топает, - во время сообразил отказаться парень.
   Не отвечая, Хромой притянул к себе Маху, приобнял за плечи и чуток подвел к мостку. На, казалось бы, давно проржавевших насквозь балках бегали явно видные из-под густого слоя ржавчины цветные пятна: тускло-синие, голубоватые, фиолетовые. Пятна притягивали взгляд, манили, то слегка выступая из глубины, то снова ныряя под рыже-серый слой окислившегося металла. И Маха сразу поняла, что они таят в себе какую-то непознанную, загадочную угрозу. Может быть, становятся скользкими, как лед, если на них наступишь, может быть, проваливаются под ногой, или подталкивают ступню, а может быть, и просто отводят глаза, и человек, шагая, казалось бы, по балке, вдруг оступается и летит прямо в воду. Б-р-р-р... оказаться в этой буроватой, густой и неподвижной жидкости Махе совсем не хотелось.
   - Сообразила? - спросил Хромой, даже не взглянув на Маху. - Вот только как пройти, я не знаю. Но видел, что остается от тех, кто попадал в речушку. Вообщем-то, мало чего остается. Ты это учти. Веревку, да, веревку с собой возьми, вон, затяни на поясе, мы тут её придержим, только это совсем не страховка. На той стороне привяжешь ее к поручню мостка, так оно легко перейти, вот только веревка долго здесь не держится, иначе б давно постоянную привесили.
   Слушая монотонную речь Хромого, поясняющую, что идти над речкой не просто опасно, а опасно обязательно, и грозит непонятно еще чем, кроме самой обычной, естественной для человека смерти, Маха совершенно не слышала его слов. В ушах девки почему-то мерно, с тяжелой, нарастающей силой звучал раскручивающийся винт вертолета, когда-то виденный ею в кино. Махе показалось, что огромные лопасти поют гулкую и монотонную песню прямо здесь и сейчас, и только через пару секунд она сообразила, что этот звук идет от металлических балок, переброшенных через речушку, но вот только никто из её подельников ничего не слышит.
   - В раскоряку ты тут не пройдешь, - продолжал пробиваться сквозь гул упрямый, поучающий голос Хромого. - Ноги у тебя коротки, да и у всех нас тоже. Даже ползком не получится, слишком тонкая балка, придется идти по ней, вот только сама держись, старайся вниз не смотреть, тут хоть и невысоко, но иной раз и в метре от земли голова может кругом пойти...
   Маха чуть напрягалась, усилием воли убирая гудение металлических балок из своей головы. Это удалось ей легко, будто просто повернула некий выключатель, и всё стихло.
   - Я иду, - просто сказала она, снимая рюкзак с плеч и скидывая на землю следом за ним бушлат. - Давай веревку.
   Скинув собственный вещмешок и слегка покопавшись в нем, Хромой нашел веревку и сам обернул её петлей на талии Махи, закрепив скользящий узел сзади, почти на копчике. Принял от девки пистолет, запасные обоймы, нож. Та и сама не знала, почему ей вдруг так горячо захотелось избавиться от оружия, но собственную интуицию Маха всегда слушала очень внимательно.
   Когда она сделала первый шаг на мостик, еще прикрытый высохшими от старости, но все еще почему-то гибкими досками, Махе показалось, что в ней, изнутри, отключились сразу все органы чувств, кроме внимания и чувства равновесия. Всего через три шага она оказалась на металлической балке, широко раскинув в стороны руки, осторожно перенося тяжесть тела с одной ноги на другую, тщательно готовясь к следующему маленькому шажку вперед. И Тут Маха невероятным образом поняла, что цветовые пятна на балке не видят ее, не замечают, а потому и не смогут, ну, никак не смогут навредить ей во время перехода. Она могла бы играючи пробежать по узкой металлической тропинке туда и обратно, остановиться посередине и стоять столько времени, сколько сама пожелает, а пятнам и той силе, которая выражала себя через эти цветные псевдоживые кляксы, будет абсолютно все равно, что есть здесь Маха, что нет.
   Старательно не обращая внимания на собственные ощущения, непонятную легкость, чувство безопасности и прилив сил, Маха, осторожно ступая, добралась до противоположной стороны и, только почувствовав под ногами относительную твердь деревянных дощечек, решила обернуться.
   Вся компания подельников отсюда казалась скульптурной группой, замершей на противоположном берегу в ожидании перехода Махи. Не шевелясь, и будто устремившись вперед, вслед за девкой, стояли Мика и прижавшаяся к нему Таньча, засунувший палец в нос Парфений, и только Хромой чуть заметно двигал губами, будто творил непонятную молитву или начал что-то подсказывал двигающейся по металлической балке Махе. Но стоило только резко тряхнуть головой, и картинка перед глазами ожила, словно запустили дальше фильм после стоп-кадра.
   Пройдя по доскам до конца мостка, Маха ослабила узел на опоясывающей её веревке, выскользнула из петли и принялась крепить снасть к уцелевшим и довольно крепким металлическим конструкциям, расположенным уже на суше, в относительно безопасной зоне.
   - Стой там, - чуть нервно прикрикнул на Маху, собравшуюся уже было вернуться за своим вещмешком, Хромой. - Лучше я два мешка перенесу...
   - Ладно, - немного удивившись, согласилась Маха, отодвигаясь чуток в сторонку от схода мостка.
   Ей так даже проще было, чем шататься туда-сюда по узкой балке. А перешедший речушку первым Хромой, сбросив с плеч на землю оба мешка, снизошел до того, чтобы пояснить:
   - Бывало, что веревка в труху обращалась после возврата, ну, то есть сюда пропускала народ спокойно, а вот отсюда...
   Маха равнодушно пожала плечами. Сейчас ее больше интересовали неожиданно открывшиеся странности собственного организма и реакция на них металлической балки, точнее, чудных цветовых пятен, не почувствовавших в Махе живого человека.
   Следом за Хромым через мостик без всяких происшествий перебрались Мика и Таньча, а последним - непрерывно ворчащий Парфений. Выждав несколько минут, пока подельники, скинув на землю вещмешки, успокаивались, кто как умел, прикуривали и настраивались на кратковременный отдых, как обычно после преодоления очередной преграды на пути, Хромой объявил:
   - Ну, что, мальчики и девочки, нам тут совсем немного осталось до цели. Вот за этим бугорком и будет...
   Старик, а по городским меркам Хромой был уже глубоким стариком, жестом указал на вздыбленный невысокий и пустынный холмик у подножия которого они и расположились. Холмик начинался почти сразу за мостком и был достаточно крутым и высоким, что бы заслонить собой дальнейший обзор.
   - Идем туда? - спросила спокойно Маха, подхватывая свой вещмешок, она теперь явно не нуждалась ни в отдыхе, ни в успокоении разыгравшихся у остальных подельников нервов.
   - Погоди, туда мы успеем, - остановил ее Хромой. - Передохнуть надо. Мне, после этой речки, что-то не по себе, уж больно она тебя легко пропустила. Так не бывает.
   - Я должна была обязательно упасть в воду? - по-прежнему равнодушно уточнила девка.
   - Не обязательно ты и не обязательно упасть, - как-то туманно ответил Хромой. - Тут со всеми добытчиками что-то случается... кто-то подельников теряет... кто-то груз или запасы свои... а мы прошли без потерь. Может, еще и из-за этого как-то муторно на душе.
   Маха едва не ляпнула, что всё на самом деле в порядке, что мостик и балки под ним, и цветные пятна на балках просто-напросто не признали в ней живую, но во время сообразила, что такое откровение не только не успокоит Хромого, а еще больше встревожит. "И у меня обнаружились нервы", - подумала она с легкой иронией.
   В это время Хромой, не обращая внимания на остальных подельников, начал распаковывать свой вещмешок, доставая оттуда "химку", таблетки сухого спирта, сверток тускло поблескивающей фольги и простецкую жестяную кружку. Поймав чуть удивленный взгляд Мика, старик заявил:
   - Никуда дальше не пойду без чая.
   Мика не стал спорить с вожаком, раз тот сказал, значит, так надо, и молча пожав плечами, тоже занялся своим рюкзаком, извлекая из него любимую Таньчей тушенку и несколько сухарей для себя. Парфений, пользуясь свободной минутой, повалился на черную землю, даже не расстелив "химки", и зашарил по карманам в поисках сигарет. Через минуту, сделав вид, что не нашел ничего, крупнее табачных крошек, он посмотрел просительно на Мика, но тот в ответ только усмехнулся, дурная манера попрошайничать без всякой на то нужды въелась в кровь Парфения и была хорошо известна подельникам.
   Присев возле своего мешка на корточки, Маха как бы задумалась о том, что же предстоит дальше пережить и ей, и всем подельникам, уцелевшим при переходе речушки против всех правил, выработанных добытчиками за многие десятилетия смертельно опасных рейдов. То, что цветные пятна отказались признать ее живой казалось необъяснимой загадкой, и это было неприятно, ведь загадок вокруг хватало и без этого. Вдобавок, Маха неожиданно уловила, что в голове у нее вертятся непонятные цифры, складываясь постепенно в какой-то длинный, недоступный пока её пониманию ряд. К цифрам прибавлялись буквы, да не простые, а из латинского и греческого алфавитов. И если латиницу в городе еще употребляли иной раз в разговорах и на уцелевших вывесках давно заброшенных магазинов и лавок, то уж греческих букв никто не видывал давным-давно.
   Суматошная, малопонятная череда цифр, маятником качающаяся в голове Махи, немного отвлекла ее от окружающего. Тем временем Хромой уже разложил маленький костерок из таблетки сухого спирта, выставил на него кружку с водой из своей фляги, Таньча аппетитно дочавкивала тушенку из банки, Мика докуривал, а Парфений лениво разглядывал склон, по которому подельникам предстояло подниматься к гребню холма через несколько минут. Именно он, Парфений, как это ни странно, и заметил что-то там, среди черных зарослей, обломков арматуры и странных кирпичных стен в полметра высотой, разгораживающих склон на несколько участков.
   - Вон оно, вон! Глядите!!! - выкрикнул неожиданно парень, указывая пальцем на небольшое завихрение серо-черной пыли, возникшее на склоне неподалеку от самого, на первый взгляд, толстого древесного ствола.
   Привыкшие к бытовой легкой придурочности Парфения подельники отреагировали насмешками.
   - Пробежал или пробежала? - уточнил Мика, улыбаясь во весь рот.
   - Глюк, что ли? - деловито осведомился Хромой, готовясь засыпать в закипевшую воду щепотку чая. - Так ты ж, вроде, вчера не пил никакой дури...
   - Вот дали боги подельничков, - со злостью ответил Парфений и плюнул через плечо, но неудачно, слюна повисла на левом рукаве повыше локтя, и окончательно расстроенный Парфений принялся счищать ее рукавом правым. - Вот ведь пробежало там что-то, прямо по склону, а вам бы лишь бы дурака валять, да на меня насмешничать...
   - Некому здесь бегать, - серьезно и строго, будто отчитывая за очередную глупость, ответил Хромой. - Нету здесь людей. И зверей нету, как и во всем Городе, или ты думаешь, что мы в заповедник пришли?
   - Ничего не думаю, - обиженно и раздраженно отозвался Парфений. - Бегало там что-то, вот и сказал вам сдуру, теперь вообще всегда молчать буду...
   Парень, надувшись от обиды, перевернулся на другой бок, демонстративно отворачиваясь от подельников, а Маха задумчиво погладила себя по рыжеватой и жесткой, короткой щетке волос на голове. Она понимала, что Парфений, как и сама Маха, в самом деле видел небольшой плоский ящичек, похожий на старинный переносной вычислитель. Вот только ящичек этот сам по себе появился из ствола дерева и там же исчез, подняв небольшое облачко пыли. И еще - этот ящик спросил непонятным образом у Махи: "Код доступа?"
   Впрочем, легкая перебранка с Парфением, и нечто им, якобы, виденное насторожило подельников, и без того привыкших к крайней степени осторожности в пустых районах. Конечно, ни Хромой, ни Мика не могли поверить, что парень успел что-то разглядеть в неожиданно возникшем облачке пыли, но ведь сами по себе, просто так, облачка не возникают.
   После случившегося Хромой без всякого удовольствия проглотил в два приема чуть поостывший чай, кивнул Мику на опустошенную Таньчей банку тушенки и попросил:
   - Знаешь, прикопай-ка ты ее, пусть следов тут не будет...
   Мика кивнул, безмолвно соглашаясь, и несколькими ударами ножа вырыл в мягком, податливом грунте маленькую могилку для пустой банки и окурков.
   Сообразивши, что через несколько минут они тронутся в путь, Маха поднялась на ноги, подхватила свой вещмешок, прилаживая его поудобнее на спине. Следом за ней зашевелились и остальные подельники, даже обиженный Парфений не стал дожидаться постоянных подгоняющих слов и жестов от Хромого.
   - Ты, глазастый, первым, Мика с Таньчей за ним, - скомандовал, оглядев готовых к движению подельников, Хромой.
   Не возражая и даже не заворчав привычно по поводу своего неожиданного первенства в строю, Парфений начал подыматься по крутому склону холма, осторожничая пока еще совсем не по делу, старательно нагибаясь почти до самой земли и то и дело опираясь об нее руками. Следом, чуть спокойнее, но все равно настороженно и опасливо двинулись Мика и Таньча. Чуть задержавшийся, пропуская вперед подельников, Хромой, внимательно посмотрел на Маху и вдруг спросил тихо-тихо, что б не мог услышать не только никто из ушедших вперед, но даже и стоящий почти рядом:
   - А ты ведь тоже чего-то заметила, а, рыжая?
   Маха привычно пожала плечами, мол, если и заметила, то что ж теперь об этом говорить? Но Хромой почему-то не отстал, в этот раз совершенно не удовлетворенный таким ответом.
   - Ты хоть поняла, что это было? Ты не ерошься, ведь вместе ляжем, если что не так... - терпеливо, но настойчиво пояснил Хромой.
   - Ничего не было, - ответила, наконец-то, словами Маха. - Мелькнуло что-то и пропало. Пыль вон полетела. Далеко от нас, что там можно заметить? Да и спокойно там было, в округе...
   Хромой хоть и понимал в глубине души, что девка вряд ли заметила что-то важное, но интуиция не позволяла ему просто так принять на веру спокойствие и равнодушие к происходящему, которое демонстрировала Маха. В первом своем рейде люди себя так не ведут, об этом постоянно помнил Хромой, внимательно приглядываясь в пути и к Таньче, и к Парфению. Вот у тех всё было нормально, как положено, и реакция на встречающиеся опасности и неприятности похода была человеческой. С Махой же никак не складывалось, хоть и не чувствовал Хромой никакой враждебности и или подлой неискренности в девке. "Вот ведь сам себе загадку загадал, - озабоченно подумал старик, - надо было эту рыжую еще до выхода в рейд попользовать, может, после этого что и узнал. В этом деле человек чаще раскрывается, чем просто в жизни... Теперь-то поздно уже. Сглупил малость. Только и остается надеяться, чтобы эта малость в большие неприятности не вылилась".
   - Ладно, рыжая, идем, - чуть тронул ее за рукав Хромой. - Поглядывай по сторонам повнимательнее, да и говори, ежели что... не бойся... лучше лишний час носом в землю полежать, чем без головы-то остаться. Обидно будет... в двух-то шагах от места...
   Они не успели вскарабкаться и до половины склона, как сверху, с самого гребня, раздался вскрик опередившего всех Парфения:
   - От это ДА!!!
   И тут же, вслед за возгласом, раздался глухой удар неуклюже падающего тела и невнятные ругательства...
   Стремительно поднимая взгляд вверх по склону, Маха была готова увидеть и окровавленный труп парнишки, и невероятные псевдоживые организмы, живьем пожирающие подельников, но - оказалось, что это всего-навсего Мика свалил Парфения ударом под колени и прижал его к земле, что бы глупец не скатился вниз, обратно к речушке.
   - Чего разорался, даун, - со злостью шипел Мика в лицо подельника. - Всех тут положить хочешь? убью, заразу...
   - Отпусти его, - одобрительно сказал Хромой, подбираясь поближе. - Он больше не будет, верно ведь, Парфений?
   Парфений угрюмо молчал, понимая, что сотворил ужасающую глупость, нелепыми криками привлекая внимание к себе и подельникам. Его даже спокойный, почти ласковый тон Хромого не успокоил, а только насторожил в ожидании дальнейшей экзекуции. Но Хромой не стал ни бить, ни выговаривать парнишке ничего сверх уже сказанного Микой. Старик, ближе к гребню холма передвигавшийся на четвереньках, сейчас вообще лег на живот и медленно выполз на вершину. Неподалеку от него лежала Таньча, а чуть ниже стоящий на коленях Мика прижимал к земле несопротивляющегося Парфения.
   Взбирающаяся рядом с Хромым по склону холма Маха приостановилась возле Таньчи, но не легла на вытяжку, носом в землю, как ее названная подруга, а приподнялась, разглядывая так поразивший Парфения пейзаж, открывающийся с вершины.
   Там, внизу, в маленькой котловине между холмами, располагался низкий, угрюмо-бетонный темно-серый цилиндр, больше похожий на творение древнего, давно позабытого разума, чем на дело рук человеческих. Узкие окна-бойницы, закрытые снаружи стальными, чуть тронутыми ржавчиной ставнями; покрытая антеннами всевозможных форм и размеров абсолютно плоская бетонная крыша; несколько дверей, даже издали показавшихся Махе тяжелыми, неимоверной толщины; идущая вдоль всего здания на уровне второго этажа непонятная, блестящая лента, казалось бы, вживленная в бетон стены. Жутковатый, потусторонний вид самого здания подчеркивала идеально чистая, будто только что заасфальтированная, без малого двухметровой ширины дорожка, идущая в стык со стеной вдоль всего дома. На фоне выжженной серостью, равнодушно-опасной земли, вздыбленной маленькими холмами, унылых почерневших кустов, привычно серого неба и городского безмолвия этот футуристический цилиндр смотрелся абсолютно инородным, инопланетным телом, неизвестно как оказавшимся здесь.
   - Что это? - едва слышно, будто бы только для себя, спросила Маха, уже зная ответ, но все еще сомневающаяся, подобно людям, в очевидном.

24

   ...Похоже было, что персонал и оборудование отсюда эвакуировали в большой спешке, но без паники и неизбежной лишней суеты. Показавшиеся сразу не нужными на новом месте вычислители, осциллографы, термосы-дьюары, скрученные шланги проводов сваливали в угол хоть и в полнейшем беспорядке, но так, что бы образовавшаяся куча не мешала движению в вестибюле от дверей до дверей. В других углах чернели своеобразными, давно засохшими без полива листьями пальмы в кадках, какие-то баулы и странные объемные вещмешки.
   - Ничего не трогать, - бессмысленно предупредил Хромой еще до входа в здание. - Ну, если жить, конечно, хотите.
   И сейчас он уверенно вел маленький отряд подельников мимо следов эвакуации, мимо высоких колонн с осыпающейся псевдомраморной облицовкой в глубину широкого, темного вестибюля, подсвечивая путь синим карманным фонариком.
   Следом за Хромым, чуть левее, пробирался, постоянно чертыхаясь и пиная какие-то трудноразличимые предметы на полу, Парфений. Он был страшно зол на Мика и так же страшно напуган рассказами старика за время их почти полуторачасовой лежки перед входом в здание. Да и переход из-под сумрачно-серого небесного свода под мрачно-черный бетонный, в темное помещение без окон, заваленной всяким хламом не способствовало успокоению.
   За Парфением, внимательно приглядывая за разбросанными по полу вещами, что бы не споткнуться и не оступиться шли Таньча и Маха. Они шли рядом, и Таньча, по привычке, вцепилась в левую руку рыжей, будто ища хоть какой-то эфемерной опоры. Маха не возражала, тем более, что стоило ей очутиться внутри бетонного цилиндра, как глаза мгновенно стали различать в темноте все предметы, разбросанные и уложенные вокруг, так же хорошо, как и в ясный, серый день на открытом воздухе. Маха успела только заметить вроде бы скользнувшую в голове тень, на сотые доли секунды покрывшую глаза сплошной пеленой. Но еще во время лежки на гребне холма, пока Хромой и Мика тщательно оглядывали знакомые им подходы к чуть приоткрытым дверям бетонного цилиндра, Маха решила не заострять ничьего внимания на происходящее с ней, чтобы подельники не поняли, что слышать инфразвук, замечать передвигающиеся со сверхскоростью предметы и отвечать внутренним голосом на запросы кода - для нее превратилось во вполне обыденное, привычное дело.
   Последним из подельников шел Мика, так же, как и Хромой, подсвечивая путь фонариком. Вот он-то, пожалуй, и волновался больше всех, вспоминая свое предыдущее проникновение в это здание. Впрочем, свое волнение Мика не демонстрировал, да и позиция в арьергарде не давала возможности остальным оценить его моральное состояние.
   Хромой, уверено передвигаясь по знакомому месту, провел подельников через мрачный вестибюль в небольшую, отгороженную от основного помещения легкими перегородками комнатку и, подвесив на вбитый в стену, хорошо ему известный гвоздь свой фонарик, вполголоса скомандовал:
   - Тут оставим мешки, дальше пойдем налегке, только с "химкой" и оружием. Фляги с водой возьмите, ну и еще - у кого что спиртного заначено, может пригодиться. И пожевать в легкую, только без тушенки, так - сахар, шоколад, сухари.
   И через несколько минут, пользуясь тем, что все отвернулись, зарывшись в собственные мешки в поисках давно подготовленных на такой случай заначек, Хромой добавил совсем уж бьющее по напряженным нервам:
   - Кто потеряется, сюда выходит. Друг друга не ищем, встречаемся и ждем опоздавших и отставших здесь.
   - Ох... - испуганно выдохнул Парфений, случайно и удивительно звонко роняя на пол плитку шоколада.
   - А ты думал - в баньку с девочками пришел? - чуть нервозно поддел его Мика. - Девочки-то, глянь, есть, да только до них ли тебе будет...
   - Не психовать! - властно перехватив инициативу, скомандовал Хромой. - Про "потеряться" я для порядка сказал. Идем все вместе, никто не потеряется.
   Парфений нагнулся и принялся шарить вокруг себя руками, пытаясь найти оброненный шоколад. Ни Хромой, ни Мика не стали подсвечивать подельнику, но Маха, заметив на темном полу как-то по-особому выделяющийся прямоугольник, подтолкнула его носком сапога под руку Парфению. И тут же почувствовала на себе быстрый, будто бы случайный взгляд Хромого. Тот успел отвести глаза, но Маха поняла, что сделала что-то неправильно, похоже, ей не стоило так вот небрежно, походя, открывать свою способность видеть в темноте. Но Хромой, отвлекаясь сам и отвлекая её, уже переключил свое внимание на Парфения, прикрикнув:
   - Ну, что ж ты там возишься, или решил весь мешок по карманам распихать?
   - А вдруг кто сопрет? - возразил Парфений, старательно утрамбовывая в бушлат что-то совсем уж здоровенное, выпирающее, то ли банку не разрешенной тушенки, то ли запасные брюки.
   - Вот ведь даун, - расхохотался Хромой, смехом своим немного снимая напряжение среди подельников. - Да кто ж сюда придет? а если и заглянет, то твоими шмотками в последнюю очередь интересоваться будет...
   Но Парфений, не отвечая на шутку, продолжил распихивать по карманам какое-то уж совсем неважное барахло. Впрочем, Хромой больше не обращал внимания ни на него, ни на Маху, а двинулся вперед, бросив через плечо короткое: "Пошли".
   Они двинулись, выйдя из комнатенки, вдоль стены практически в том же порядке, что добрались сюда, и очень скоро начали спускаться по узкой запасной лестнице, ведущей вниз, куда-то в подвалы этого дома.
   Лестница оказалась чистой и легко проходимой, только изредка в синих лучах фонариков взметалась из-под ног подельников пыль, скопившаяся на бетонных ступеньках за многие десятилетия. Ничего особенного на лестнице не случилось, хоть и спускались они долго, Маха насчитала то ли двадцать восемь, то ли двадцать девять пролетов по полтора десятка ступенек в каждом, пока, наконец-то, Хромой не остановился в небольшом помещении перед черным тоннелем горизонтального коридора, уводящего куда в глубины здания.
   В углу непонятного назначения комнатки лежали какие-то тряпки и ведра, и, ожидая, пока сюда доберутся Парфений и Мика, старик сказал девкам:
   - Мы вот здесь в прошлый раз вещмешки оставляли, а потом - вверх их на себе... тяжело получилось...
   "Он планирует обратно тут же подыматься, - подумала Маха, присаживаясь у стены на корточки, якобы отдохнуть, хотя никакой усталости не чувствовала, несмотря на такой длинный спуск. - Получается, что никакого тяжелого груза брать отсюда Хромой не планирует, и в самом деле, замотаешься с тяжестью на такую верхотуру лезть". Она успела глянуть своим новым зрением в темный коридор, но не увидела там ничего любопытного, кроме висящих под потолком лампочек в защитных кожухах. Только голые стены без окон и дверей с огромным количеством проводов, повешенных на кронштейнах вдоль стен у самого потолка. Впрочем, метров через сто коридор сворачивал.
   - Тут же в лучшие-то времена лифт был, - продолжил Хромой. - Представляете - вжик, и за секунду ты уже внизу, как в сказке. Вот только электричества теперь на лифт не хватает, а то бы и мы с шиком...
   Подтянулись чуть отставшие на лестнице Парфений и Мика, и подельники двинулись дальше за Хромым по коридору, который через сто метров, после поворота, превратился в низкий, широкий зал. Дальние стены слева и справа его исчезали в темноте, а напротив входа можно было разглядеть массивную, почерневшую по краям, будто опаленную, дверь с выкрашенным когда-то в красный цвет, но изрядно ободранным и потускневшим солидных размеров штурвалом. И до нее было совсем недалеко.
   Хромой, остановившись в сторонке от двери, жестом подозвал Мика и что-то пошептал ему на ухо, подельник, внимательно выслушав и согласившись со словами вожака, кивнул и тут же, что бы не смущать остальных, пояснил:
   - Пока все нормально, мы тут уже бывали как-то раз. Ничего не изменилось с тех пор. Вот только дверь мне самому не открыть...
   И в самом деле, дверь пришлось открывать даже не Мике с Хромым, а еще и Парфению. Старик, как фокусник, вытащил оттуда-то из темного уголка обыкновенный, простой лом и вставил его в штурвал замка, после чего на длинную сторону рычага они навалились разом, втроем, пыхтя и мешая друг другу, но медленно, сантиметр за сантиметром, сдвигая красное колесо. Конечно, от легковесных девок в такой работе было мало толку, и Маха воспользовалась моментом, что бы оглядеться и еще раз проверить свои потайные способности.
   Она отлично видела дальние, обвешанные какими-то проводами и стендами стены, несколько маленьких столиков то ли из пластика, то ли из очень легкого металла, а пару раз, где-то в уголку глаза, даже мелькнули, как ей показалось, цифры, обозначающие расстояние до стен и столиков, но больше ничего интересного разглядеть было невозможно, потому что интересное это просто отсутствовало на голых бетонных стенах.
   А сразу за открывшейся стараниями трех мужчин дверью было на что посмотреть. "Технический этаж", как сказал Хромой, был похож на фантазию перестаравшегося режиссера футуристических фильмов: огромные кожухи двигателей непонятного назначения, переплетение труб разного диаметра, резкие звуки капающей где-то по углам с потолка воды. Но вот здесь-то Маха и увидела...
   Все эти механизмы, не поймешь, живые или мертвые, светились разными цветами: бледно-розовым - готовые хоть сейчас к работе, стоит только повернуть тумблер включения, темно-зеленым - те, которые надо "разогревать", синим - охлаждающие контуры, с замершей в них неизвестной жидкостью. И - общий, почему-то светло-коричневый фон этого зала. Пораженная разноцветьем Маха не сразу и сообразила, что просто видит своим особым зрением разницу внутренних температур механизмов, а не сумасшедшую абстракцию шизофреника.
   - Аккуратненько тут идите, ни к чему не касайтесь, - на всякий случай предупредил Хромой, выбирая путь посередине прохода между аппаратурой непонятного для него и остальных подельников назначения. - А то будет вот, как с этим...
   Старик посветил фонариком в один из проходов. Там, на темном полу, белели небрежно разбросанные бледные кости, явно человеческие, а с невысокого, в ладонь, фундамента для какого-то таинственного механизма глядел на незваных гостей пустыми глазницами белесый череп без нижней челюсти. Маха ощутила, как явно вздрогнули и Таньча, и Парфений, и даже Мика пробормотал что-то, но - вот беда-то - сама девка увидела, что кости, лежащие на полу, соединены между собой тончайшими металлическими проволочками, потому и не рассыпались в беспорядке, а продолжали держать форму человеческого скелета. Да и были они, костяшки эти, искусно сделаны из какого-то незнакомого пластика. Похоже, учебный скелет, бывший когда-то и где-то пособием для студентов-медиков или школяров старших лет обучения, просто бросили здесь при эвакуации за ненадобностью, а еще, может быть, это не в меру веселые техники из обслуживающего персонала держали такое вот пугало для излишне любопытных посетителей или розыгрыша новичков.
   Но ничего говорить подельникам Маха не стала, тем более, Хромой уже повел их дальше, уверенно перемещаясь в странном лабиринте машин, и вывел через несколько минут в узкий коридор, кольцом опоясывающий какое-то очередное помещение.
   Про кольцо коридора Маха догадалась сразу, едва попав в него, тут же поняла, что здесь и начнется ее часть работы, то, для чего ее и Таньчу, собственно, и приобрел, как он сам считал, Мика - поверху коридора, исчезая за плавным поворотом, шел неширокий короб воздуховода.
   - Перекурим, - скомандовал Хромой, устраиваясь у стенки. - Вот тут, ребятки, мы с Микой прошлый раз и застряли.
   - Как застряли? - поинтересовалась Маха, присаживаясь рядом с Хромым.
   - Двери здесь неподъемные, - охотно признался старик, похоже, очень довольный тем, что оказался у самой цели без особых потери и в подельниках, и в самом себе. - Снаружи не вскроешь, надо внутрь пробираться, а нам - куда ж с такими жопами в трубу лезть?
   И Хромой подсветил фонариком вверх, на воздуховод.
   - А за дверью там - что? - жадно спросил Парфений. - Небось, золотишко? или еще какая лафа?
   - А кто ж знает, - пожал плечами Хромой, раскуривая сигаретку. - Только вот за такими дверями дерьмо не прячут, это точно.
   Маха видела, что старик врет. Он точно знал, что именно надо им, ну, то есть, ему и Мику, а еще - неведомым пока заказчикам рейда, за этими дверями. Знал, но говорить не хотел, потому что загадочная добыча совсем не была похожа на золото или серебро.
   Покурив, Хромой легко поднялся на ноги, будто поймав после трудного, долгого пути второе дыхание, и попросил подельников, обращаясь, впрочем, конкретно только к Парфению:
   - Вы тут пока посидите, а я пройдусь недалеко, огляжусь, - и добавил чуть потише: - Рыжая, давай-ка со мной, для тебя дело будет.
   Готовая к такому развитию событий, Маха послушно двинулась следом за Хромым по коридору, но, едва только из глаз скрылись продолжающие покуривать, сидя у стены, подельники, как старик, неожиданно и резко развернувшись, прижал Маху к стене. Ничего угрожающего в его действиях не было, девка могла бы освободиться в тот же миг, но именно поэтому она ничего предпринимать и не стала, внимательно вслушиваясь в слова и интонацию Хромого, который негромко, только для нее, проговорил:
   - Вот уж судьба... похоже, что мне повезло с тобой, рыжая... Ты правильно делаешь, что талант свой никому не показываешь... ну, не любят люди тех, кто умнее, хитрее, может больше и лучше, чем они сами... Да еще в таком деле, как добыча. А мне вот плевать. Мне это просто сейчас на руку, вот и всё. Кажется, тебе - тоже.
   Хромой замолчал, пытаясь поймать своими глазами взгляд Махи. В темноте, при фонарной подсветке откуда-то снизу, получалось плохо, и он, натужено вздохнув, продолжил:
   - Хочешь быть себе на уме - будь. Только помни, одна здесь пропадешь. Не пугаю, сама понимаешь... А с нами еще есть какой-то шанс. Теперь вот - смотри. Дверь - там.
   Хромой махнул фонариком чуть дальше по коридору, за угол-изгиб. Потом вновь подсветил вверх. Здесь труба воздуховода уходила прямо в стену, туда, куда и стремились подельники. В трубе чернела грубо вырезанная дыра с острыми, хищно блеснувшими краями.
   - Соображай, это мы в прошлый раз сделали, думали - а вдруг сможем. Но - не пролезли ни я, ни Мика. Теперь ты. Попробуй, может, и доберешься. Там, внутри, я не знаю, что есть, и как эту дверь открыть. Но ты должна сообразить, вряд ли тут что-то сильно сложное.
   Отпустив смирно стоящую у стены Маху, Хромой шагнул ближе к дыре, задрав голову и высвечивая ее нутро. Потом опять повернулся к девке.
   - Конечно, решетки там, я сам видел первую, тут она, прям, как влезешь. Но у тебя уже сноровка есть. Да и нож хороший, думаю, без труда получится. Вряд ли там, внутри, какие ловушки стоят, но ты поосторожнее ползи, с оглядкой. Оттуда, изнутри, уже никак сигнала не подашь, стены тут...
   Хромой с размаху шлепнул по монолитному бетону ладонью, будто бы демонстрируя его звуконепроницаемость.
   - На твою соображалку сильно надеюсь, ведь и надо-то только дверь открыть. Там уж я разберусь, что к чему... А если все удачно будет, то мы с тобой, рыжая, считай, на всю жизнь людьми станем. Можешь, конечно, не верить, но подумай, зачем бы другим я сюда второй уже раз пошел бы?
   "По заказу, - с легкой иронией подумала Маха и тут же ощутила смятение: - Кто-то еще, кроме меня, знает цену этой маленькой вещи, лежащей в странной круглой комнате. И цена эта для кого-то такая, что битый перебитый в рейдах Хромой решился на вторую попытку после неудачи, хотя это и идет против всех добытчиковских правил и примет".
   Внешне по-прежнему спокойная и равнодушная, она подошла поближе, вглядываясь уже привычным, видящим взглядом в темноту дыры, а Хромой, отступив на пару шагов, вдруг сказал как-то обреченно:
   - Может, и зря я тебя уговариваю, сама лучше меня всё понимаешь. Ладно, поболтали, так и давай - вперед.
   - Погоди, труба никуда не уйдет, - сказала Маха. - Дай на дверь гляну.
   - Ну, погляди, - согласился Хромой, все больше утверждаясь в собственных подозрениях. - Хотя, что там глядеть, дверь и дверь, только уж больно прочная, а взрывать тут - это себе дороже, завалит, как пить дать.
   Маха, уже не притворяясь слепой в темноте, спокойно шагнул за поворот и почти тут же увидела дверное полотно со следами гари. То ли в прошлый свой приход Хромой с подельниками не просто ломился в нее, но пробовал поджечь, то ли у них с собой был сварочный резак с газовой горелкой. Но дверь выстояла легко, просто краска слезла по краям, где ее пытались атаковать ломом, дрелью, огнем. "Да тут, пожалуй, и взрывчатка не помогла бы", - с неожиданным знанием предмета подумала Маха, быстрыми шагами возвращаясь к дыре в воздуховоде.
   Хромой ждал ее на том же месте.
   - Насмотрелась? - поинтересовался он. - Что интересного там увидела?
   Маха пожала плечами, вряд ли стоило объяснять старику, что ей просто любопытно было глянуть снаружи на дверь этакой "неприступной крепости", которую штурмуют добытчики по второму разу. Все это уже смахивало на лирику. "Вот ведь, чертовщина какая, - подумала Маха. - С чего это меня на такие слова и понятия потянуло? Раскисла, что ли к концу пути? Так ведь еще и обратная дорога предстоит, да и тут всё далеко еще не закончено..."
   Небрежно скинув на пол бушлат и чуть напружинив мышцы, Маха легко подпрыгнула с места и, уже внутри воздуховода, раскинула в стороны руки, удерживая тело в подвешенном положении. От удара ладонями и локтями жесткая жесть гулко зазвучала, порождая где-то далеко-далеко непонятное эхо. Маха прислушалась, но ничего необычного в этом звуке не было, и она втянула себя внутрь, вытягиваясь в трубе горизонтально.
   Воздуховод оказался гораздо шире и удобнее, чем тот, по которому Маха ползала в заброшенном цеху так давно, что иногда ей казалось, что это все было в какой-то другой и даже совсем не её жизни. В этой трубе и пыли было меньше, и жесть под весом её тела не изгибалась в центре длинных пяти-шестиметровых пролетов. Да и видела Маха теперь не в пример лучше. Но были здесь и свои сложности.
   Во-первых, решетка, о которой говорил Хромой. В нее Маха уткнулась головой, едва только влезла внутрь. Пришлось отодвигаться, что бы спокойно работать руками, и для удобства вывесить наружу ноги. Оставшийся возле дыры Хромой, заволновавшись, спросил:
   - Что там?
   - Сам же про решетку рассказывал, - ответила Маха, и ощутила, как звуковые волны ее голоса летят вперед и назад по трубе. - Перепилю ее и дальше полезу...
   Успокоившийся Хромой отошел в сторонку от свисающих ног Махи, а та резким ударом ножа проделала в частой, сплетенной из десятков проводков решетке первую, самую важную в работе дырку. Сперва получалось кое-как, но Маха быстро приметила, что некоторые проводки, хитро вплетенные между простыми, металлическими, сделаны совсем из иного материала, и при нажиме не режутся, а пружинят. Пришлось их просто перепиливать, благо "алмазная" пилка у основания клинка позволяла делать и это без особых проблем. Закончив освобождать проход, Маха перехватила нож за лезвие и рукояткой по возможности максимально загнула вперед, по ходу движения, остатки проволоки по краям трубы. Не то, что бы она очень беспокоилась о своем свитерочке и брюках, но зачем же портить вещи, которые очень могут пригодиться в дальнейшем путешествии, когда этого можно легко избежать?
   Подтянув ноги, Маха теперь уже окончательно и надолго скрылась в трубе.

25

   ... удар, рывок лезвием вниз, рассекая многожильный металлический провод решетки... почувствовав сопротивление, просунуть клинок вперед, по самую рукоятку, и алмазной пилкой поелозить по синтетической нити, вплетенной среди металла. Потом - новый рывок, и опять работа пилкой... вырезав "окно" в решетке, загнуть острые края торчащих наружу проводков рукояткой, перехватить нож лезвием к запястью, протиснуться вперед и ползти дальше, до новой преграды, внимательно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям...
   Маха быстро освоила технику перемещения по этому воздуховоду, впрочем, неплохо помогала и давняя репетиция в заброшенном цеху. И еще, руки и ноги, казалось, сами делают свою работу, без участия мозга. Это помогало сосредоточиться на том, что ее ждет впереди, через десять, пятнадцать, двадцать метров.
   А где-то там, впереди, стоял непростой инфракрасный анализатор, контролирующий температуру в трубе и подымающий тревогу, если поток воздуха вдруг нагревался выше предусмотренного заранее максимума. Обычная сторожевая и пожарная система, вместе с тем предохраняющая ценный объект и от несанкционированного вторжения, и от риска преднамеренного поджога.
   Приостановившись после пятой решетки вроде бы, как передохнуть только по привычке, ведь никакой усталости в мышцах Маха не чувствовала, девка ненадолго задумалась, как можно обмануть инфракрасного сторожа и пройти без тревоги и возможных неприятностей дальше. Мысль о том, что нужно просто понизить температуру своего тела градусов до двадцати, двадцати двух теперь спокойно воспринималась Махой, как абсолютно нормальная и естественная. "А не так давно и сама сочла бы себя сумасшедшей, - иронично подумала девка. - И постаралась бы держаться от себя подальше..."
   Но сейчас она твердо знала, как надо поступать при необходимости снизить температуру своего тела. Процедура-то не хитрая, вот только приостановить сердце-насос, ослабить свой и без того декоративный кровоток и - через пять-семь минут можно даже превратиться в ледышку с нулевой температурой. Но это будет перебор, этак инфракрасный сторож может совершенно законно отреагировать и на слишком низкую температуру.
   Немного залежавшись сначала в легких раздумьях, а потом и во время процедуры по снижению температуры тела, Маха через десять минут поползла вперед с удвоенной энергией. Редкие, пару раз в минуту, удары сердца и вдохи-выдохи, холодные по сравнению с нормальным человеческим телом руки, ноги совсем не мешали ей передвигаться с прежней энергией и скоростью. Она не воспринимала собственное состояние, как нечто необычное, то, к чему следует долго привыкать, она была изначально готова эффективно работать в таком и не только в таком режиме.
   И новый режим не подвел. Мимо инфракрасных датчиков Маха проползла, как мимо пустого места, на ее небольшое и холодное, чуть выше температуры окружающей среды, тело автоматика не среагировала, хотя и обратила свое автоматическое внимание.
   А почти сразу за датчиками в трубе оказалась сдвоенная решетка из совсем уж тонкой и мелкой сетки, да еще и прикрытая с обеих сторон синтетическими капроновыми чехлами. Видимо, здесь производилась окончательная фильтрация поступающего снаружи воздуха, а дальше...
   Сквозь узкие щели отдушины, появившейся в полу воздуховода, Маха попробовала разглядеть находящее под ней помещение, но это оказалось не просто трудно, а практически невозможно, и тогда девка, не мудрствуя и не ощущая возможных неприятностей от охранных систем, локтем высадила легкую пластиковую накладку на отверстии воздуховода и заглянула внутрь.
   "Круглый зал". Почему-то именно такое название прозвучало в мозгу Махи, когда она осторожно, не ожидая подвоха, но и не рискуя понапрасну, выглянула головой вниз из трубы воздуховода. Помещение под ней и в самом деле было круглым и пустынным. В том смысле, что ни людей, ни каких-либо других живых или даже псевдоживых организмов в нем не наблюдалось, это Маха почувствовала сразу, стоило ей только высунуть нос наружу. Но вот всевозможной аппаратуры, вычислителей, странных ложементов-саркофагов здесь было с избытком. Все эти непонятные, но очень знакомые Махе приборы и оборудование выстраивались концентрическими кругами, начиная от стен, облицованных голубовато-зеленым, мягкой, успокаивающей расцветки пластиком. В самом центре, может быть, даже в сердце этого зала за полукруглым столом, уставленным полудюжиной погашенных, мертвых экранов сидел... нет, это был не человек, и Маха с облегчением сообразила, что ощущение безопасности её не подвело. Некое человекообразие у восседающего за столом наблюдалось: пара верхних конечностей, нечто, похожее на голову, шарообразное и блестящее, как фольга на шоколадке, венчающее подобие торса. В вот то, что ниже человеческого пояса и скрывалось столом, Маха не видела, но была готова поклясться, что там нет ничего человеческого, скорее уж - просто широкая тумба на маленьких стальных роликах.
   Вернувшись обратно в трубу, Маха пробросила рывком тело вперед, за небольшое вентиляционное отверстие, в которое только что заглядывала, и теперь первыми просунула в него ноги и туловище, легко, даже как-то играючи, повиснув на руках, что бы вновь проконтролировать обстановку в зале, не спускаясь сразу на пол. Она с самого начала не верила в слова Хромого о том, что весь бетонный бункер и особенно его подземная секретная часть пусты и безопасны. Зачем же в таком случае понадобилось двум друзьям-подельникам тащить с собой через полгорода малость придурковатого и жадного парнишку Парфения и двух девчонок, пригодных разве что для пользования по ночам, ну, да и вот еще - лазания по узкой трубе воздуховода.
   Соскочив на пол после повторного осмотра зала, Маха уже не отвлекалась, таращась по сторонам, а уверенно направилась к сидящему за столом, в центре помещения, манекену. Резким движением руки она откатила его подальше, в сторонку, по слегка запыленному, но на удивление чистому полу, застеленному тугоплавким, особой прочности пластиком. "Теперь - включение, - подумала Маха. - Где-то под столом, но на уровне вытянутой руки, иначе было бы неудобно, а люди - всегда так заботятся о собственном удобстве..." На черном фоне пластика, прикрывающего внутреннее содержимое подстольного пространства краснела небольшая, но яркая выпуклая кнопка, и Маха привычным почему-то движением нажала на нее указательным пальцем.
   Где-то очень глубоко и далеко, то ли на другой планете, то ли в другом измерении, а может - и то, и другое сразу, мягкое давление на красную кнопку вызвало к жизни неведомые и странные силы. С мягким, едва уловимым гулом закрутились, зажужжали вентиляторы, замигали разноцветные, утопленные в столешницу миниатюрные лампочки-диоды, волнообразная серая дрожь прокатилась по экранам.
   "Система запущена, - прозвучал негромкий, внятный голос из подвешенного к потолку маленького динамика. - Провести контроль функционирования".
   Ожидавшая чего-то похожего, может быть и не дословно, Маха оглянулась по сторонам в поисках стула или кресла, на которое можно было бы присесть, но - увы, ничего похожего она не видела еще и из вентиляции. Тогда девка бесцеремонно пристроилась за столешнице, присев полубоком и свесив ноги, что бы наблюдать и за происходящем на экранах, и за дырой в воздуховоде, откуда она не так давно выбралась, да еще и поглядывать на четко выделенную тремя белыми полосами - горизонтальной и двумя вертикальными - входную дверь с надписью Exit, наливавшейся сейчас зеленоватым, благожелательным светом.
   "Контроль функционирования окончен, - через полминуты продолжил все тот же мягкий женский голос. - Система к работе готова. Введите коды допуска и установку режима работы".
   Почти не глядя, автоматическим движением Маха подтянула поближе к себе странный многоклавишный пульт, лежавший на углу столешницы и заполненный буквами и цифрами, и, не удивляясь собственному умению, принялась сосредоточенно, но без напряжения выстукивать те цифры и буквы, которые уже не раз всплывали у нее в голове по пути следования сюда.
   "Коды приняты", - вслед за словами из динамика засветилась на экране зеленоватая, переливающаяся серебряными отблесками аналогичная надпись.
   "И что теперь? - спросила сама себя Маха и тут же ответила: - Дверь бы входную открыть, добытчиков пустить. Вот только - зачем?"
   Но пальцы уже скользили по клавиатуре.
   "Разблокировать основной вход"
   "Введите пароль"
   "Один, два, восемь, четыре, пять, три, девять, ноль, ноль, девять, три"
   "Введите код"
   "Стрела"
   "Уточните персонализацию"
   "Администратор"
   "Вход разблокирован. Внимание! В настоящее время открытие основного входа может нарушить стабильное функционирование аппаратной части комплекса"
   "Дать на экран основную и резервную блок-схемы функционирования аппаратной части комплекса"
   По матовой черной поверхности, заполняя её, поплыли синие, зеленоватые, желтые нити, квадратики, круги, подписанные странными аббревиатурами и украшенные непонятными поначалу значками. Странное, жутковатое, но уже знакомое чувство узнавания опять захлестнуло Маху. Всё оказалось ведомо, знакомо и понятно, оставалось только оценить степень угрозы и рассчитать время, на которое можно открыть разблокированный основной вход без вреда для аппаратного комплекса.
   "Подготовиться к открытию входа в режиме сервисного обслуживания. Сменить пароль и код"
   "Готовность полная. Введите новый пароль"
   "Семь, пять, четыре, восемь, ноль, один, семь, девять, три, три, ноль, два"
   "Введите новый код"
   "Код звуковой. Включить запись"
   "Говорите после сигнала"
   Пискнуло где-то в глубинах, под столом, и тут же сигнал повторился и прозвучал из верхнего динамика.
   - Долла, - четко артикулируя, произнесла Маха.
   "Код принят. Режим сервисного обслуживания включен"
   От дверей почти к самому столу, на котором восседала Маха, протянулся узкий невысокий коридорчик, очерченный жесткими желтоватыми световыми стенками. Внутри коридорчик на разной высоте перечеркивали разноцветные лучи, похожие на прозрачные куски арматуры.
   "Перед началом сервисного обслуживания сдайте на временное хранение весь массив долговременной и оперативной памяти", - настойчиво потребовал голос.
   "Вот те нате, хрен в томате, - чужими словами подумала Маха, - как это так? вот сразу взять и сдать кому-то все, что есть у меня за душой? Зачем? Не хочу..."
   И тут она поняла, что после слов неизвестного бездушного автомата, притаившегося под столом, в заблокированной, недоступной для людей комнате, посреди бетонного подвала в чудом уцелевшем здании, ее охватил самый настоящий страх. Заключался этот страх не в дрожании рук и ног, не в замирании сердца или холодном поту, стекающем между лопатками и по вискам. Страх материализовался, превратившись в лихорадочную переборку накопившейся в ней за долгие годы информации, самого ценного, что вообще было в Махе, огромного куска ее "я", спрятанного, сокрытого от посторонних.
   Она ни за что, никому и никогда не хотела и не могла отдать то, что знала, потому что это было не только ее знание, это было и знание о других, знание, которое могло не только принести пользу, но и повредить кому-то из ее знакомых, подельников, друзей...
   ... Вокруг Махи буйствовала природа. Зелень травы, хлесткие удары ветра по пригибающимся и вновь восстающим на свое место кустам с зелеными и желтоватыми, чуть выгоревшими на солнце листьями. И само солнце, заливающее мир вокруг беспощадным, но таким живительным светом, и облака, белесые, едва заметные в высоте, плотные, белые и веселенькие чуть пониже. И прохлада, тянущаяся от воды в жару летнего полудня, подгоняемая ветерком, такая чистая и желанная. В высокой, разноцветной траве стрекотали кузнечики, какие-то мошки перелетали с цветка на цветок, резкими, угловатыми рывками носились стрекозы. И вода в реке, покрытая рябью, цветная, текучая, живая, поблескивала на солнце. И в тени, под склонившейся к воде старой ивой, темнел глубокий омут, и веселые струйки реки, казалось, обегали его стороной, стараясь не тронуть холодную стоячую воду, не врезаться в нее, не быть поглощенными, не уйти в глубину. И только Маха, неторопливо ступая прямо по высокой траве, раздвигая ее коленями и бедрами, упрямо и настырно шла к омуту. Он тянул, как магнит тянет к себе железо, своим спокойствием, уверенностью, глубиной и - страхом. В него нельзя было прыгать с разбега, нырять, сломя голову. В эту черную непрозрачную глубину можно было опускаться только постепенно: сначала ноги до колен, потом - выше, по бедра, следом - торс, плечи, шея, голова... вот уже и глаза скрыты чуть колышущейся водной завесой, уже начинает темнеть, где-то высоко, над головой, остается солнце и свет, а омут тянет в себя, не выпуская и не принуждая погружаться все глубже и глубже, туда, где на дне нет ни света, ни жизни, а только вечный темный покой... покой до конца, до последних мгновений этого мира...
   Нет! Маха встряхнула головой, отгоняя внезапно возникшее наваждение. Она точно знала, что никогда не видела зеленой травы и стрекоз, никогда не ощущала прикосновения живого ветра к своей коже, и небо для нее всю жизнь было серым, а не голубым. И нечего отдавать ей на хранение непонятной железяке под столом. А может, и не только под столом, кто знает, на какую еще глубину уходит вниз это подземелье, набитое нечеловеческой, но кем-то предназначенной для людей, техникой?
   Будто вспышкой в мозгу промелькнуло озарение, и пальцы вновь резво и умело забегали по клавишам: "Введите код и пароль для доступа к долговременной памяти".
   Маха улыбнулась, довольная собой, теперь никто чужой не сможет взять принадлежащее ей и спрятанное в глубинах мозга, он, этот чужак, просто не знает кодов доступа в нее. Как, оказывается, легко и просто можно избежать ошибки, как легко и просто обмануть железную логику механизма, рожденного из логики человеческой.
   "А еще говорят, что мы не умеем врать, обман не свойственен доллам, это качество чисто человеческое", - мелькает где-то на окраине сознания мысль, тут же сметенная бархатным, манящим голосом из динамика: "Код Ультра-Зет. Пароль Долла. Обеспечьте прямой контакт с носителем информации"
   Из маленькой, не бросающейся в глаза панельки на углу столешницы сам собою выполз, извиваясь, тоненький, серый кабель с каким-то неизвестно-знакомым разъемом на конце, блеснувшим холодным металлом. Маха, еще не вполне понимающая смысла происходящего, но уже знающая, что все происходящее неизбежно и воспринимать его следует только, как должное, протянула руку, привычно и умело прихватывая кабель на пол-ладони ниже разъема. Показавшийся знакомо-неизвестным кабель наощупь не вызывал никаких ассоциаций со змеей, готовой впиться ядовитыми зубами в ее тело, впрыснуть яд, отскочить, втянуться в свое гнездо в углу стола. И тут же у Махи на самом краю сознания невольной вспышкой блеснула и тут же пропала мысль: "Куда же его пихать-то, этот шнур для контакта с носителем?", а рука с кабелем уже, продолжая движение, тянулась к груди, а пальцы второй быстро, автоматически, задирали свитерок, расстегивали пуговицы, обнажая бледную синевато-серую и холодную кожу... Стальная пластинка, ограждающая от повреждения сверхтонкие контактные иглы, сдвинулась при соприкосновении с телом, утопая в утолщении на конце кабеля, иглы вошли в кожу безболезненно, неощутимо, и только легкий зуд под левой грудью сказал Махе, что контакт установлен.
   "Чудеса в решете", - успела совсем по-человечески подумать девка, и ее мозг захлестнула волна...
   ... через долю секунды калейдоскоп в голове Махи остановился, сложившись в четкое изображение круглого зала и только легкая, едва уловимая щекотка под грудью да четкие, мелькающие циферки в углу левого глаза напоминали о происходящем.
   Пару раз сморгнув, Маха погасила цифровое изображение в глазах и несколько секунд прислушивалась к собственным ощущениям, но услышала из динамика неожиданное:
   "Оперативная память скопирована. Идет копирование долгосрочной памяти. На вашу идентификацию есть сообщение. Начинаю передачу"
   Чей-то голос, знакомый и давно забытый одновременно, зазвучал в голове непонятными интонациями, а перед открытыми глазами бежала строчка букв, дублируя это пока еще таинственное послание.
   "Кажется, я из себя представляю совсем не то, что сама себе представляю, - подумала Маха, старательно изображая на лице усмешку. - Вот только представить все как-то особого желания не возникает..."

26

   Из-за двери, мелко перебирая ногами и взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, со своей вечной глуповатой улыбкой, будто наклеенной на лицо, показалась Таньча. Она шагнула в зал после сильного и не совсем дружелюбного толчка в спину и замерла на пороге, ловя равновесие и вглядываясь в полумрак, подсвеченный огоньками на панелях непонятной аппаратуры. В сравнении с абсолютно темным, пустым коридором, центр связи - теперь Маха знала, что это именно центр связи - был все-таки освещен и казался наполненным жизнью. Но Таньча, похоже, ничего этого не поняла, а дернулась было вправо, уходя с дороги, уступая ее кому-то шедшему следом, и Маха сообразила, что ее невольная подруга не видит четко очерченных светом стен тоннеля, ведущего от входной двери к столу, на котором она сидит. Маха не знала - почему, но была твердо уверена, что выходить за пределы этого маленького коридорчика смертельно опасно.
   - Стой! Замри! - резко и громко крикнула Маха со своего места. - Только вперед! Медленно! Влево-вправо - нельзя!
   Её несколько сумбурное предостережение подействовало, Таньча отшатнулась от светящейся стены и осторожно, маленькими шажками, ощупывая перед собой пол, как слепая, двинулась вперед, на голос, продолжая всматриваться в зал, но почему-то так и не видя подруги.
   - Рыжая! Жива? отзовись? - крикнул, едва войдя вслед за девкой, Хромой, памятником замирая возле дверей, видимо, он услышал предостережение Махи.
   - Жива, жива, куда я денусь, - уже спокойнее отозвалась Маха. - Ты иди за Таньчей, только не шебуршись влево-вправо...
   - А там что? - уточнил Хромой, все еще не двигаясь с места.
   - Смерть, - равнодушно глядя на него, сказала Маха.
   Хромой резко выдохнул и осторожно, чуть ли не след в след двинулся следом за Таньчей, прошедшей почти половину расстояния до стола и только сейчас обнаружившей спасшую её подругу.
   - Ты чего так долго-то? - спросил Хромой, подходя поближе и не в силах держать в себе накопленное волнение. - Мы уж думали, что все... хана тебе... хотели вон - подругу следом через воздуховод засылать...
   - А там через решетки пробираться не сахар, - сухо ответила Маха. - Да и попробуй с первого взгляда сообрази, как дверь-то открыть.
   - Это да, - согласился Хромой. - Тут все на электронике, кажись...
   Вслед за Таньчей и Хромым в зал просочился Парфений. И замер у входа испуганным зайцем, озираясь по сторонам, готовый метнуться обратно при первых же признаках опасности. Оглянувшийся на него Хромой с бессильной укоризной в голосе произнес:
   - Сказал же, ждать сигнала, а ты куда прешься? Вот ведь уродился человек...
   - Да я же просто так, глянуть, - привычно заворчал, забубнил под нос Парфений. - Сколько ж ждать-то? а тут просто заглянул, вижу, что все в порядке, можно и обратно, а то чего ж просто так стоять...
   - Рыжая, нам еще долго так, по нитке идти? - не слушая бубнеж Парфения, спросил Хромой.
   В этот момент Таньча уже зряче подходила к столу, и Маха пальцем ткнула ей: "Стань сюда и помалкивай". Девка шагнула в сторонку, оглянулась и охнула тихонечко, по-бабьи. С этого места, от стола, посверкивающий световыми стенками тоннель был виден просто отлично.
   Через минуту подошел и Хромой, он двигался спокойнее и свободнее, чем идущая первой Таньча, но не сдержать эмоций при виде светового коридора сумел.
   - Вот ведь как... по коридору смерти прошлись... до костлявой за полшага... это ж как они так сделали-то, что при входе, у дверей, ничего не видно? - чуть испуганно и удивленно спросил он сам себя и тут же поинтересовался у Махи: - А отключить не пробовала? Может, есть тут какой механизм?
   - Не пробовала, - согласилась Маха. - И так еле-еле доперла, как дверь-то открыть, тоннель и включился сразу... Да и не все ли равно? Отсюда все видно, могу и дальше подсказывать, куда идти, чтоб не обжечься...
   - Ну, да, ну, да, - покивал Хромой. - Здесь видно...
   В разговоре он, как бы ни был взволнован, внимательно присматривался к Махе, будто искал отличия в этой девке от той, которую час назад запускал в трубу воздуховода. "Смотри-смотри, - непонятно почему злорадствуя, подумала Маха. - Может и высмотришь чего нового...". Но где-то, в глубинах своей загадочной души, ну, или что там у нее вместо этого, девка насторожилась и немного напряглась, ведь об интуиции добытчиков, особенно старых и удачливых, десятки раз ходивших в пустые кварталы, в Городе слагали легенды.
   В этот раз легенды не помогли, и Хромой особых различий не нашел. Ну, разве что измазалась в пыли девка, лицо даже окончательно посерело, да вся одежда топорщится.
   Дождавшись, пока Парфений доберется до безопасного места, Хромой приказал ему и Таньче сесть на пол и не шевелиться без нужды, а сам достал из-за пазухи какой-то листок бумаги, завернутой в прозрачный полиэтилен, и принялся крутить его в руках, прилаживая от руки нарисованную схемку к реальному помещению, в котором он оказался. Довольно быстро сориентировавшись, Хромой свое внимание перенес на дальний угол, на небольшую часть стены между двумя громоздкими шкафами, похожими больше на сейфы, чем на стандартную канцелярскую мебель. Заметив это, Маха усмехнулась. Если верить блок-схеме помещения, то на этом месте в стену был встроен небольшой настоящий сейф, открывающийся только кодированным инфракрасным сигналом с переносного пульта-ключа, ну, или пятью-шестью килограммами взрывчатки. Но здесь, в круглом зале, применять взрывчатку было чрезвычайно рискованно, противопожарная система в таком случае могла в доли секунды герметизировать помещение и заполнить его криптоном. От этого сюрприза могли спасти только изолирующие противогазы, а таких, как знала Маха, в Городе не было вообще.
   Хромой, старательно держась подальше от световой стены, прошел к замаскированному сейфу и поскреб ногтем стенку, будто бы пытаясь содрать с нее обветшавшую за годы краску. Конечно, никакой краски он не содрал, да и не было её на пластиковых панелях, но, похоже, старика и не ждал ничего интересного от собственных действий. Отступив на пару шагов от стены, Хромой оглянулся на замерших у стола Парфения с двумя девками, тревожно повернулся к ним спиной и осторожным движением достал пистолет. И только загнав в ствол патрон и сняв предохранитель, старик слегка успокоился и извлек из внутреннего кармана бушлата продолговатый черный предмет, легко помещающийся у него на ладони и завернутый все в тот же прозрачный полиэтилен.
   И сразу же после включения с пульта-ключа инфракрасного сигнала-дешифратора Хромой, резко присев и развернувшись, выбросил перед собой руку с пистолетом, ловя на мушку того, кто, по его мысли, должен был нанести подлый удар именно в этот, самый важный момент всего похода. Но - никто на Хромого не покушался. Таньча, чуть приоткрыв рот, разглядывала зал, надолго застревая взглядом на каждом незнакомом ей предмете, а таких было гораздо больше, чем знакомых. Парфений, усевшийся на пол позади девки и пользуясь её отрешенным состоянием, откровенно мял ей грудь и лапал за бедра, пытаясь урвать хоть такой вот урезанный "кусочек счастья". И только Маха неожиданно подмигнула старику. Она по-прежнему сидела на столе, покачивая правой ногой, изредка поглядывая на дверь, за которой остался страхующий подельников Мика. Вот только весь ее внешний вид говорил интуиции Хромого о сжавшейся пружине, готовой мгновенно выпрямиться и отреагировать на любое изменение обстановки. Отреагировать по-своему, как надо ей. И это вот собственное желание девки настораживало и отвлекало, мешая чувствовать себя хозяином положения.
   - Ты, рыжая, не смотри на меня так, - внятно пробурчал Хромой, поднимаясь на ноги и опуская пистолет. - Незачем тебе на меня смотреть...
   - А ты пистолетиком не махай, - спокойно пожала плечами Маха, и этот жест мгновенно успокоил старика своей привычностью.
   Сунув пистолет прямо в карман бушлата, он еще какое-то время смотрел по сторонам, мимолетно косясь на Маху, но, в конце концов успокоившись, повернулся к обозначившейся на ровной стене дверце сейфа и, привычно встав в сторонке, потянул ее на себя. Внутри бронированный ящик освещался маленькой, но достаточно яркой лампочкой, что бы Маха, чуток усилив и без того свое отличное зрение, смогла увидеть маленькую матово-черную металлическую коробочку, стоящую на папке, плотно набитой бумагами. "А в папке, пожалуй, документация", - поняла Маха, но вслух ничего говорить не стала, наблюдая, как Хромой ловко и жадно пакует коробочку в толстый полиэтилен и прячет ее запазуху. А вот документами старый добытчик пренебрег, то ли заказа на них не было, то ли решил, что тащить дополнительный, да к тому же легко разрушающийся груз ни к чему.
   - Парфений, - позвал повеселевший старик подельник, - хорош девку-то лапать, налапаешься еще. Давай-ка осторожненько, сходи в тот угол, глянь, там есть чего интересного...
   Парфений недовольно оторвался от грудей Таньчи, повел смурным взглядом в дальний угол, демонстративно сплюнул на пол и заявил:
   - Нету там ничего. Я и отсюда все вижу. Да и вообще тута ничего нет. Только зря лезли.
   Первой мыслью Хромого было - достать пистолет, заставить Парфения отойти в угол, да и пристрелить его там. Уж слишком откровенно хамил мальчишка своему бригадиру. За такое поведение из любой бригады могли вышвырнуть и гораздо более заслуженного добытчика. Но вот ведь беда, пистолет был и у Парфения. И, переходя в угол спиной к старику, парень легко мог достать свое оружие.
   Все-таки Хромой, добыв назначенную вещь, расслабился и растерялся. Он и сам не ожидал от себя такого. Сначала - девка с невыразимо самостоятельным взглядом, девка, которую купили, как вещь, которая всю дорогу вела себя, как кукла, ну, может, чуток половчее, поумнее, но мало чем отличаясь от своей подруги, для которой главное - еда. И следом за ней, минута в минуту, Парфений. Вечно недовольный, ворчащий, как выживший из ума дед, вечно несуразный, забывающий об элементарных вещах. Желающий, по его же словам, лишь портвешка и бабу, ну, иногда - сухариков. Хромой затянул паузу, которую затягивать было нельзя, колеблясь, решая, как же вести себя дальше, и каким-то уже не шестым - седьмым-восьмым чувством сообразил, что расслабленность и растерянность его почувствовали подельники.
   И тут он ошибся еще раз, отступая, сдавая свои позиции верховной власти в бригаде.
   - Ладно, ребятки, - успокоительно сказал Хромой, выставляя перед собой ладони, будто защищаясь ими от Махи и Парфения. - Мы тут, глядишь, засиделись, а ведь пора и за добычей. Есть тут кое-чего на верхних этажах, вот только охранку надо было выключить. Злая здесь защита от гостей...
   - Тогда чего здесь сидеть? - возмутился Парфений, подымаясь с пола и отталкивая от себя Таньчу. - Пошли, куда ты там зовешь...
   - Идем-идем, - согласно закивал старик, прикрывая дверцу сейфа. - Рыжая, давай, что ли, вперед, выводи отсюда подругу.
   Маха снова пожала плечами, понимая, что Хромой затеял какую-то каверзу. Но стрелять в спину он, пожалуй, прямо сейчас не будет. Ему проще и удобнее завести их куда-то в злое место, да и пустить первыми. Вот тогда и маленькая совесть бригадира перед самим собой будет чиста, и противящиеся его воле подельники уйдут на Луну.
   Она не успела додумать, раскладывая по полочкам ситуацию, как из-за двери раздались гулкие в тишине подземелья, неожиданные выстрелы из пистолета, и сразу же вслед за ними - ровная строчка короткой автоматной очереди.
   - Дверь... - только и успел произнести Хромой, резко побледнев до синевы на впалых щеках и судорожно хватаясь за пистолет.
   Старик еще ухитрился присесть на колено, вытягивая вперед руку с оружием, когда в круглый зал ворвался громадный мужик, больше похожий на медведя с книжных картинок и из старинных фильмов.
   Продолжая хладнокровно сидеть на столе и успев даже уловить отголосок собственной мысли о том, как же мешает контролировать ситуацию этот толстенный, непроницаемый бетон, Маха с немыслимой скоростью набирала на клавиатуре сигнал аварийной блокировки дверей, а Парфений и Таньча, не успевшие ничего сообразить, так и застыли двумя нелепыми бесполезными статуями.
   Время, казалось, притормозило свой стремительный ход, и Маха, вслепую стуча по клавишам, видела, как указательный палец "медведя" медленно, но уверенно давит на спусковой крючок старой, затертой штурмовой винтовки, кажущейся в лапах этого великана игрушечной. В то же мгновение человек-медведь начал грамотно уходить вправо, на сверкающую, но невидимую им световую стену коридора...
   Вырывающиеся из ствола автомата пули еще только начали свое движение, а Маха уже рассчитала их траектории и поняла, что ни одна из них не грозит ей лично ничем серьезным. И тут же по глазам, по ушам, по нервам ударила ярчайшая вспышка: уходящий с возможной линии огня человек-медведь невольно прошел насквозь стену коридора. Маха увидела, как громадное сильное тело на глазах превращается в черно-серый пепел, доли секунды еще висит в воздухе, сохраняя свои очертания, а потом медленно оседает на пол, теряя форму, превращаясь в маленький холмик. И в ушах зазвучал визг срикошетивших пуль. Их было немного, покойный человек-медведь стрелял больше для устрашения и потому отсек короткую, в четыре патрона, очередь.
   Все закончилось через полторы секунды. Дверь в круглый зал была заблокирована командой Махи, ворвавшийся внутрь стрелок сожжен защитным полем, но... Четыре пули, выпущенные из его автомата успели натворить гораздо больше, чем можно было подумать. Одна из пуль прошла навылет через аппаратуру, укрытую под столом, на котором сидела Маха, и вывела из строя систему управления электропитанием. Поэтому-то на блокировку входной двери потребовалось гораздо больше времени, чем предполагалось - система управления переходила с основной на запасную схему. А еще одна пуля попала в Таньчу. Девка лежала почти под столом, сбитая с ног ударом, и по телу ее периодически пробегала волна странных мышечных сокращений, будто бы пыталась Таньча встать, напрягала руки и ноги, терлась затылком об пол, но никак не могла преодолеть слабость и непослушание в мышцах. Даже не осматривая подругу, Маха поняла, что это агония. И в самом деле, через десяток секунд тело в последний раз изогнулось и замерло, издав какой-то трудноуловимый звук, похожий на выход.
   - Вот те на, на Луну ушла девка, - сипло сказал Хромой и прокашлялся, аккуратно продвигаясь к столу, на котором продолжала сидеть внешне все еще невозмутимая Маха.
   В слабом освещении круглого зала она заметила, как опоздавший среагировать на опасность Парфений выпучивает глаза, приоткрывает рот и тихо-тихо оседает на пол, старательно и уже бессмысленно лапая себя под бушлатом в поисках пистолета.
   - Мы что теперь здесь? - проворчал Парфений откуда-то снизу, как-то очень быстро на этот раз сообразив, в какую ситуации они попали. - Так и засели на всю жизнь? или ты, Хромой, для этого нас сюда привел?
   - А я что? я здесь или я там? - косноязычно отозвался Хромой, вновь теряя лицо перед подельником и пытаясь оправдаться. - Отсюда одна вон рыжая сейчас вылезет, да и то куда она? там же они, ждут...
   - Вам дверь открыть? - спросили Маха.
   Хромой и Парфений уставились на нее, как на заговорившую статую, и девка подумала, что зря спросила про дверь. Сейчас, деморализованные и перепуганные, подельники вполне могли и забыть о том, что, кроме Махи, никто не умеет открывать и закрывать двери в круглый зал. Нервы у обоих оказались гораздо слабее, чем это представлялась по пути сюда, да и реакция на происходящее была не совсем адекватной.
   - Может, ты заодно и всех тех перебьешь, кто там окопался? - уточнил приходящий в себя Хромой.
   - Перебить-то не вопрос, - пожала плечами Маха. - Вот только они наверняка у дырки в воздуховоде дежурят. Понимают, что это такое.
   - Боишься? - зачем-то спросил Парфений, видимо, по привычке задирать собеседника и пытаться ловить "на понт".
   - Как был дураком, так и остался, - вздохнул Хромой. - А что, рыжая, отсюда один выход? только через ту дверь, что вошли? ну, если, конечно, лаз этот по трубе не считать...
   Маха пожала плечами, медленно проводя пальцами по клавиатуре, но не нажимая клавиш.
   - Да любой выход все равно в этот же коридор вокруг зала выводит, - сказала она.
   Хромой, опустив, наконец-то, пистолет, задумался, даже почесал в затылке. Выходить к недружелюбной бригаде, вооруженной, похоже, гораздо лучше его самого, старику до дрожи в коленях не хотелось. Но вот ведь беда, оставаться в круглом зале ему хотелось еще меньше, он отлично понимал, что появившиеся следом налетчики не уйдут и через месяц, если решат караулить добычу. Да и нет у подельников никакого месяца в запасе, нет ни еды, ни питья, только то, что принесли с собой в карманах. Так что, задерживаться здесь нельзя. С каждой минутой их преследователи все лучше осваиваются в коридоре, да и в самом здании, скоро найдут себе уголки для отдыха, чтобы дежурить возле рукотворной мышеловки в смену, значит, прорываться будет еще на порядок опаснее.
   Что бы хоть чуть отвлечься от горестных размышлений, Хромой огляделся по сторонам и тут только заметил, что сожженный защитной стеной светового коридора добытчик выронил свой автомат в тот самый момент, когда-то начал проходить через адский огонь внутренней защиты круглого зала. А вот с таким оружием в руках, даже если в нем и осталось немного патронов, шансы прорваться из круглого зала и выйти на поверхность значительно возрастали. Хромой постарался незаметно шагнуть в сторону угасшего уже сразу после закрытия дверей светового коридора, но обычно ненаблюдательный и пассивный Парфений вдруг вскинулся с пола:
   - Ты куда, Хромой? Уходишь? Один?
   Нервы старика не выдержали, вскинув пистолет, он подряд трижды нажал на спуск, вбивая пули в пластик пола у самых ног Парфения. Казалось, еще секунда, и следующая пуля пойдет выше - в ноги, в живот, в грудь парнишке, но Хромой остановил себя, выплеснув накопившиеся за все это время страх и злобу.
   - Стой смирно и помалкивай, - твердо сказал он, теперь уже смело поворачиваясь спиной к Парфению и шагая в сторону дверей.
   Подхватив валяющийся на полу автомат, привычно отсоединив магазин и проверив наличие в нем патронов, Хромой повеселел и вернулся к столу уже совсем в другом настроении.
   - Ну, что, рыжая, - отчаянно подмигнул он Махе. - Давай, погляди что ли, где тут второй выход, с такой машинкой не стыдно и людям показаться...
   Это снова был уверенный в себе, старый, битый жизнью добытчик, готовый к сложностям судьбы и сюрпризам любого рейда, от паникующего старика, потерявшего на несколько минут голову, не осталось и следа.

27

   Со стареньким, но вполне еще пригодным для своей смертоносной работы автоматом жизнь загнанных в угол крыс превратилась в сказку со счастливым концом. Сначала Маха, поманипулировав клавишами, открыла самый дальний от предполагаемого места засады запасной выход, больше похожий размерами на собачий лаз, через который наружу и выбрался на четвереньках сначала Хромой, а за ним и сама Маха с Парфением.
   А дальше все было просто и откровенно, ну, как в сортире, если говорить грубо. Хромой, бесшумно скользя вдоль стенки - а это он умел, чего не отнять, того не отнять - добрался до места, с которого отлично было слышно затихающее уже совещание оставшихся ни с чем конкурентов. Даже не подумав хоть на минуту прислушаться к тому, о чем они говорят, старик выставил ствол автомата из-за неудобного, закругленного угла и - закидал пулями пространство коридора. После этого отдаленный разговор превратился в короткие вскрики и долгий, нудный стон умирающего от смертельных ранений добытчика. Но Хромой не спешил поглядеть на результаты своей работы, ведь оставались еще те, кто должен был сторожить воздуховод, и к ним он попытался подойти с противоположной стороны. Но - опоздал. Видимо, заслышав стрельбу и крики своих раненных товарищей, подельники от вентиляционной трубы ушли. Ход тут был один - наверх, через технический зал, загроможденный металлом и пластиком непонятного назначения, но старик не рискнул сразу же бросаться навстречу свободе, в тесноте и темноте, сгоряча, нарваться на засаду было проще простого. Да и трофеи взять с убитых тоже не помешало бы.
   ...Убитых было двое, обычнейшие добытчики, разве что, габаритами посолиднее Хромого и его компании, одетые в привычные бушлаты, комбинезоны, сапоги, вооруженные старенькими пистолетами и еще одним автоматом, а еще один неудачливый их подельник был, видимо, серьезно ранен и лежал у стены без сознания. Чуть в стороне нашли и погибшего еще раньше Мика с кровавыми пятнами на груди. Церемониться с выжившим Хромой не стал, просто дострелив из собственного пистолета, и только потом подошел к своему другу-подельнику. Маха сначала и не поняла, зачем старик присел рядом на корточки, решила, что тот просто прощается с ушедшим на Луну товарищем, но тут же сообразила, что Хромой шарит по потайным карманам, извлекая спрятанные там монетки, патроны, какие-то совсем лишние у простого добытчика бумажки. "Мертвым-то оно ни к чему", - не оборачиваясь, проговорил Хромой, то ли оправдываясь перед самим собой, то ли почувствовав на себе взгляд Махи. Что ж, его друг - его право, а вот Парфений присел над убитыми врагами и шустро хватал их за карманы, пытаясь наощупь определить, что же там такого ценного может быть. Хромой не стал ему мешать, а переместился к вещмешкам, аккуратно составленным убитыми у стены. Здесь стоял и его мешок, даже не развязанный еще, и мешок Махи, и вещи остальных, захваченные зачем-то сверху нападавшими, но тоже не тронутые, то ли не хватило времени добытчикам, то ли не спешили они, понимая, что охота на Хромого только начинается и не время делить трофеи неубитого еще бригадира.
   В вещмешках у покойных нашлось много чего в самом деле ценного, но не по части монеток или иных богатств, а для обратной дороги. Таблетки сухого спирта, очень много шоколада, много даже для богатых добытчиков, собирающихся в далекий, без шансов пополнить запасы в пути, рейд, и еще - несколько фляг со спиртом, патроны россыпью, тушенка - куда ж без нее в Городе, запасные фонарики и батарейки к ним. Все это Хромой старательно выгребал на пол, раскладывая по кучкам. А Парфений первым же делом прихватил автомат, обтер его от чужой крови, и теперь баловался, то выщелкивал патроны, передергивая затвор, то отмыкал магазин и запихивал патроны обратно.
   Маха спокойно и равнодушно стояла чуток в сторонке, предусмотрительно наблюдая больше за той частью коридора, из которой могли появиться удравшие после стрельбы добытчики, чем за действиями Хромого и Парфения. Она понимала, что испугавшиеся стрельбы, или просто расчетливые мужики вряд ли по доброй воле полезут обратно, под пули, скорее уж устроят засаду где-нибудь на пути вверх, или уже на поверхности, но ведь мог и над ними быть такой командир, возражать которому они просто не рискнут. Потому и предпочла не вмешиваться в хозяйственные заботы Хромого, все равно, при необходимости тот поделится и с ней, и с Парфением, как делился по дороге сюда. Вот только - будет ли она, это самая необходимость, в ней и парнишке? А может быть, они уже выработали свой ресурс? пора на свалку, рядом с мертвыми Миком, Таньчей и этими вот незнакомыми, но явно не такими простыми мужиками-добытчиками? Но всё равно, это может случиться не раньше, чем они подымутся на поверхность, одному Хромому не справиться даже если к паре автоматов он отыщет где-то в закоулках крупнокалиберный пулемет.
   А старик в это время уже сноровисто доукомплектовывал свой рюкзак, запихивая туда трофейные шоколадки, спирт, какие-то ампулы и шприц-тюбики. Потом также энергично принялся дозаряжать магазин своего автомата. Увлекшийся ничегонеделанием Парфений хотел было вмешаться, ворчливо требуя свою долю в случившейся добыче, но Хромой только цыкнул, мол, давно бы себе сам взял, а раз не стал, так и не нужно тебе. Парфений примолк, но все-таки горсточку патронов внаглую у старика из-под носа уволок. А Хромой уже пыхтел и тихо-тихо ругался, прилаживая к своему автомату второй ремень. Маха не поняла сначала, что же он хочет такое интересное сотворить, и только увидев, как старик захлестывает ремень вокруг пояса, сообразила, что хитрец Хромой крепит на себе оружие, чтоб рукой только жать на спуск, особо не напрягаясь на поддержку почти пятикилограммовой дуры навесу. Заковыристый он все-таки добытчик, битый жизнью, опытный, даже и думать нечего сравнивать Хромого с Парфением, который прихватил с пяток шоколадок, сунул в мешок, да и продолжил забавляться с оружием, как малое дитя с совочком.
   Себе Маха не стала брать ничего, надеясь, что от проблем с питанием ее избавит запас Хромого, а оружие вообще не понадобится, во всяком случае, столько и такого мощного, как штурмовые винтовки. Хромой пару раз неодобрительно скосил на нее глаза, но ничего говорить не стал, боясь, видимо, как бы опять не сорваться в беспомощное истеричное состояние, как уже случилось в круглом зале. Ведь сейчас предстояло едва ли не самое сложное на всем пути: пройти темный, загроможденный технический зал, устроить в котором засаду сам бог велел, а потом еще и подняться по трем десяткам лестничных пролетов вверх, и тут тоже всех их можно положить легко и просто. Про то, что может случиться на поверхности, и сколько человек там может поджидать Хромого со товарищи Маха старалась не задумываться.
   Уложив в свой вещмешок старательно отобранное трофейное имущество, Хромой подсветил в очередной раз фонариком Парфения и задумчиво проговорил:
   - Как теперь выбираться будем? через технический зал с мешками идти, считай сразу ляжем, если там засада. И вверх еще потом... Ладно, давай, Парфений, двигаться, чем дольше тут сидим, тем непонятнее дело выходит.
   Он подхватил на плечо за одну лямку рюкзак и шагнул в сторону выхода, следом поднялся и Парфений, а Маха, как бы прощаясь, в последний раз глянула на убитых и уловила, наконец-то, что же так не нравилось ей в простых вроде бы мужичках, заросших недельной щетиной. Все они были экипированы в одинаковые бушлаты и стандартный камуфляж, в меру потертый, но все-таки новый, годами не носимый. И обувь у них была новая, не разбитая городскими развалинами. А вот оружие, оставшееся теперь бесхозным, пистолетами Хромой побрезговал, напротив - очень даже потертое бесчисленными прикосновениями человеческих рук, хотя и заботливо ухоженное. Вообщем, была это совсем даже не бригада добытчиков в рейде, а вполне боеспособное воинское подразделение, пусть и маленькое, но со своими порядками и даже единообразной формой. Это так хорошо бросалось в глаза особенно рядом с Миком, так и оставленным лежать у стены и одетым разномастно, хоть и добротно, что Маха даже удивилась, почему не приметила этого сразу.
   Увлекшись разглядыванием убитых, она немного отстала от двинувшихся с места подельников, но, спохватившись, в два неслышных прыжка догнала их и пристроилась за спиной Хромого. Тот ощутил ее приближение, оборачиваться не стал, только кивнул согласно головой, мол, чувствую, не возражаю, иди следом, как идешь. "Ишь какой, - подумала Маха, вглядываясь в спину Хромого и различая через бушлат, свитер, рубашку, как сжимается его сердце, как шевелятся легкие, перегоняя воздух, как пульсирует старая, изъеденная водкой и дрянной едой печень. - И покомандовать нами успел, и обосраться с ног до головы, и истерику закатить. Трех человек сам пристрелил, друга лишился, а все бросил и идет, как ни в чем ни бывало. Это выдержка или равнодушие в нем играет?"
   ...Ко входу в технический зал они приближались уже по стенке, старательно прилипая к ней всем телом, пытаясь распластаться, стать незаметными. Фонарик Хромой предусмотрительно выключил, а мешки волокли следом за собой по полу. У самых дверей, еле заметный даже в упор силуэт старика показал Парфению на пальцах: "Ложись и ползком пробирайся вправо от входа". Спорить или возражать Парфений не стал, сообразил, наконец-то, что не время, да и не место сейчас показывать свою дурь. Осторожно прилег, не выпуская из рук лямок рюкзака, и, выставив вперед автомат, извиваясь задницей, шумно пополз в технический зал. Следом за ним, также подтягивая левой рукой собственный мешок, пополз и сам Хромой, только не вправо, а влево от входа, как и задумывал изначально.
   Осторожно заглянув через дверной проем, Маха сосредоточилась на поиске ярких, цветных пятен живых человеческих организмов на фоне переплетений трубопроводов, чуть теплых емкостей с неизвестными жидкостями и электропроводки. Похоже, что в техническом зале никого не было. Может быть, ушедшие от воздуховода добытчики имели приказ в случае чего сразу же отступать наверх? или просто там, наверху, расположился их базовый лагерь с начальством и запасами? Сейчас перебирать пустые варианты можно было до бесконечности. Маха отвлеклась от этого совершенно ненужного дела, легко, играючи, подхватила на плечо свой вещмешок и спокойно шагнула во мрак технического зала. Сейчас ей уже не хотелось изображать из себя ничего не понимающую дурочку и елозить по бетонному полу животом и коленками, да и не было никакой нужды в этой игре.
   Через пару шагов на нее снизу, с пола, укоризненно поглядел Хромой. Он лежал повернувшись на бок и прижавшись спиной к вещмешку, пристально и внимательно рассматривая во тьме ее силуэт. Маха приостановилась, не доходя до старика несколько шагов, она почувствовала, что Хромой хочет высказаться, но не находит слов. Наверное, на его месте она тоже не нашла слов, если бы проползла на брюхе половину технического зала, в нервном ежесекундном ожидании выстрелов из темноты или хитрых взрывных ловушек, а кто-то легко и непринужденно прошел рядом, даже не пригибаясь, потому как ни засад, никаких ловушек не было, и этот кто-то все видел и понимал.
   Не говоря ни слова, Хромой привстал и двинулся дальше по проходу на полусогнутых ногах, для собственной уверенности поводя из стороны в сторону стволом подвешенного пониже подмышки автомата. Маха пошла за ним, а следом запыхтел, засопел, подымаясь с пола и прилаживая на спину вещмешок, Парфений. Неподалеку от начала лестничных пролетов Хромой остановился, зажег фонарик, уткнув его свет вниз, в бетон, и обернулся, нервно, в упор уставившись на Маху:
   - Все видишь?
   - Не все, - ответила она с ледяным спокойствием.
   - А почему не сказала?
   - Ты не спрашивал, - пожала плечами девка.
   Хромой не нашел слов для дальнейшего объяснения. И в самом деле, за калейдоскопом событий в круглом зале и потом в коридорчике, опоясывающем зал, он совершенно упустил из виду некие странные способности, проснувшиеся в Махе при входе в здание. А ведь сам же и обратил на них внимание тогда. Наверное, это было его очередной ошибкой в этом рейде. Ну, да что теперь жалеть и вспоминать напрасно?
   - А на лестнице есть кто? - уточнил Хромой.
   - Пролетов десять - никого, - сказала Маха, даже не выглядывая на площадку, с которой начиналась лестница. - А дальше - не знаю.
   - Не хватает, значит, силы-то на всю? - пробормотал Хромой, привешивая фонарик к поясу, что бы освободить левую руку.
   Маха не поняла на счет силы, может, Хромой думает, что она, как шаман из кино, с бубном скачет вокруг костра для того, чтоб вверх посмотреть? А тут просто бетон загораживает, отражает и рассеивает тепло, вот и не видно, есть ли люди выше десятка пролетов или там тоже пусто.
   - Тогда давай что ли, шагай первой, - приказал Хромой, поудобнее пристраивая рюкзак на спине. - Раз такая ты...
   В очередной раз по привычке дернув плечом, Маха шагнула на лестницу. Ей было все равно в какой последовательности подыматься на поверхность, это только там, в круглом зале, на какие-то минуты она засомневалась в старике, даже почудилось, что хочет он и ее, и Парфения прямо там на Луну отправить. Сейчас ситуация выровнялась, она стала, пожалуй, самым необходимым членом бригады, во всяком случае, до выхода из здания.
   Подымаясь по ступенькам, Маха продолжала автоматически следить за верхними пролетами, при этом даже не подымая головы, и так увлеклась наблюдением, что едва смогла услышать:
   - Стой, рыжая, загнала...
   "Опа, как это я пролетела-то почти десяток первых пролетов, - подумала Маха, останавливаясь и прислоняясь спиной к стене. - А кажется, только-только на первый ступила..." Десятком ступенек ниже хрипло дышал старик, а Парфений, так тот вообще отстал от подельников чуть ли не на полный этаж. Промашка была мелкой и, как всякая мелочь, досадной, ну, совсем упустила из виду Маха, что вверх, да еще с рюкзаками, подельникам будет тяжело забираться.
   Отдыхали они недолго, стоя, не снимая рюкзаков, а передохнув, продолжили карабкаться по ступенькам. И снова Маха, будто позабыв о собственной ошибке, не стала прилаживаться к тяжелым шагам Хромого и кряхтению Парфения за своей спиной. Меньше минуты ей потребовалось, что бы буквально взлететь по бесчисленным пролетам лестницы к выходу из здания, в забитый брошенным имуществом вестибюль. С первого взгляда казалось, что здесь все осталось без изменений, так же, как несколько часов назад, когда подельники входили сюда с улицы. Но где-то в глубине мрачноватого, мертвого простора, за почерневшей сухой пальмой в пыльной кадке, пристроился один из ушедших снизу добытчиков, загородившись для маскировки еще и каким-то металлическим ящиком с многочисленными отверстиями, похоже, бывшим когда-то пультом управления от сложного агрегата. Второго здесь уже не было, видимо, ушел дальше, на улицу, что бы предупредить остальных. "Вот интересно, сколько же их всего?" - подумала Маха, неторопливо и тщательно прицеливаясь в сидящего за пальмой из пистолета.
   В правом глазу будто кто-то включил зеленоватую мелкую координатную сетку, ловящую цель, и одновременно этот кто-то управлял мышцами правой руки, заставляя ствол пистолета приподыматься и опускаться, отклоняться влево и вправо, с максимальной точностью наводясь на цель. Конечно же, всякий скажет, что ей повезло, потому что метров с шестидесяти, в темноте, не имея до сих пор никакого реального опыта, девка ухитрилась всадить пулю точно в нос добытчику. Впрочем, целилась-то Маха повыше, да вот качество пороха и самой пули оценить в достаточной мере не смогла, так же, как и износ подаренного ей Хромым перед выходом в рейд пистолета. Но это уже были придирки к самой себе, убитый враг, расчищенная дорога к выходу под серое небо были великолепным результатом одного единственного выстрела.
   Догнавший девку Хромой успел только спросить: "Ты палила?", и, получив утвердительный кивок, успокоился, во всяком случае, внешне. Его палец, нервно выбирающий свободный ход спускового крючка автомата, Маха решила не замечать, да и, может быть, эта нервозность возникла от простой усталости. Прошагать с наполненным вещмешком за спиной, с единственной короткой передышкой тридцать лестничных пролетов для старика было нелегко.
   Успокоившись, Хромой, сколько не приглядывался, не смог найти в темноте вестибюля цель Махи и пришлось ему вновь обращаться к девке:
   - Один был?.. странно, а второй, значит, на улицу ушел... Ты хоть обшмонала того? Нет? всё верно, не успела... да и ладно, нет на нем ничего интересного. А монетки и еда - это мелочь сейчас... есть у нас и то и другое... пока-то хватит...
   Маха только пожимала плечами и кивала головой в ответ на ненужные здесь и сейчас ей слова старика.
   - Теперь что же, нас только на улице ждут? - переспросил Хромой сам у себя очевидное, наверное, разговаривая хотя бы и с Махой, он успокаивался, обретал присущую ему самонадеянность признанного авторитета среди добытчиков, потому продолжил общение: - И что ж делать будем? Парфения первым пустить, чтоб по нему засечь, где они залегли?
   - Опять Парфений? - раздался за их спинами пыхтящий и сварливый голос. - Ну, и чего опять Парфений? будто других людей на свете нету, кроме меня. Вот лучше бы отдохнули, посидели, пожевали чего, а там уж и дальше можно идти, за добычей, а не по пустым подвалам шастать...
   - Ну, а ты и присядь, Парфений, - неожиданно согласился Хромой. - Вон туда, видишь, там чуток почище, да и вход виден, если чего. Отдохни, перекуси, небось, есть чего пожевать-то у тебя в мешке...
   От неожиданности парень захлопал глазами и захлебнулся на вздохе, даже не зная, что ответить подельнику, ведь раньше все его инициативы об отдыхе и еде обрывались после первых же слов. С сомнением покачав головой, Парфений все-таки благоразумно отошел в сторонку от Хромого и Махи, опустил с плеч рюкзак и, присев над ним, принялся готовиться к неожиданной трапезе.
   - Автомат-то далеко не откладывай, - все так же серьезно посоветовал Хромой. - Неровен час случится чего, а ты с тушенкой, а без оружия...
   - Знаю-знаю, - пробурчал Парфений, подтаскивая к себе поближе брошенное было на пол оружие. - Меня тоже так просто не возьмешь, ученый уже, небось...
   Мелькнуло что-то продолговатое, маленькое, влетая в серый проем входа, и покатилось цилиндром по полу, металлически позвякивая о разбросанный мусор. Застряло среди обрывков проводов, кусков полиэтилена и оберточной бумаги. Маха успела заметить только дико расширившиеся зрачки Хромого...
   И время остановилось.

28

   ...Басовито, со всхлипом и совсем немелодично прозвучал в дальнем углу вертепа голос баяна, и Алексей, сам не ожидая того, вздрогнул от этого звука, приходя в себя. Рассказ Махи захватил и поглотил его полностью, наверное, уже тем, что не был похож ни на казенные стандартные отчеты рейдовых групп штурмовиков, ни на воспоминания товарищей по службе в томительные или сладкие часы отдыха в казарме...
   "... тут и бросили гранату. Светошумовую. Тебе никогда не доставалось от нее? Повезло. Мне-то что, так, на пару миллисекунд зрение-слух отключились, да и только. Мелкой неисправностью и то не назовешь... А Хромой при мне в сознание так и не пришел. Парфений только через десяток минут слышать хоть что-то стал, а видеть - нет. Они все правильно рассчитали. Ну, меня не учитывали, конечно, просто знать не могли. А так - все валяются в бессознательном состоянии, но тушки абсолютно целые. Спокойно подходи, обыскивай, бери с тел то, что тебе надо. А добытчиков - хочешь, пристрели, хочешь, так брось, все равно в итоге эффект примерно такой же будет..."
   Разухабистая, чем-то знакомая Ворону мелодия, отчаянно и старательно зазвучавшая на баяне, заглушила заключительные слова Махи. Но в целом рассказ её, и без того необязательный, который вполне можно было исключить в процессе общения с Вечным и его неожиданным спутником, подходил к логическому концу.
   - И сколько же их всего было? - полюбопытствовал Дядя, опираясь подбородком на ствол своего карабина.
   - Наверху, уже на улице, пятеро, в вестибюле один, да внизу мы оставили четверых, ну, не считая, конечно, Таньчи и Мика, - скучновато и деловито пересчитала Маха. - Правда, я потом следы еще одной двойки нашла, те просто наблюдателями были, очень далеко сидели, смотрели через оптику и ушли тут же, как все закончилось...
   - А второй чип?..
   - Пришлось спускаться еще раз, - улыбнулась и как-то хищно повела плечами Маха. - Чего не сделаешь ради старых приятелей... даже на двенадцатый этаж лишний раз сбегаешь... вниз и вверх...
   Сейчас только Ворон сообразил, что Маха напоминает ему пантеру. Ту загадочную и легендарную черную кошку из мультика про Маугли, в которую он влюбился по самые уши в детстве. Но вовсе не ту, что он видел не раз в зоопарке - измученную пристальным праздным вниманием, перекормленную и утомленную бездельной жизнью. А ту, что встретилась ему живьем всего лишь один раз в жизни. Маленькую смерть из джунглей с пронзительными желтыми глазами. Вот только у Махи глаза были светлые, ледяные и частенько застывали, превращаясь в стеклянные.
   - Это наши военные, - уверенно сказал Дядя, прорываясь голосом сквозь стоны и взвизги баяна. - Их манера сразу две-три группы выводить на цель, да еще над ними наблюдателей ставить...
   - И что - даже командиров групп не предупреждают о дублерах? - уточнил очевидное Ворон. - Глупо как-то, и неэффективно, наверное...
   - Они же не своих кадровиков посылают, - спокойно разъяснил Дядя. - Кадровикам-то обычно все рассказывают, а вот нанятым, таким, как Хромой, покойный, был...
   - Знаешь, что... - перебила их Маха с легкой улыбкой. - Я, кажется, успела рассчитать, как нужно... погоди секунду...
   Взмахом руки она подозвала к столику мальчишку-официанта, внимательно наблюдавшим за особенными гостями от стойки буфета, и совсем тихо, только ему на ухо, прошептала что-то, незаметно для окружающих сунув в ладонь паренька пару серебряных монеток. Обрадованный нежданной подачкой юный халдей молнией метнулся в уголок, откуда доносились звуки баяна, и тут же, всхлипнув на полутоне, инструмент примолк.
   Заинтересовавшийся Алексей повнимательнее присмотрелся к музыкальному уголку. Там с роскошным, отделанным перламутром и серебром, огромным для него баяном восседал на высокой, специальной табуретке совсем хилый, тощий мужичок в живописнейших обносках. Он внимательно выслушал официанта, пару раз о чем-то переспросил, постреливая глазами на столик заказчика, незаметно для посторонних принял от мальчишки монетку, и только потом, как бы для пробы, взял несколько аккордов и - заиграл. Неизбалованному симфоническими концертами, да и вообще не очень-то музыкальному по натуре Ворону песенка показалась слишком уж простой, незатейливой и плаксиво-надрывной, как большинство сочиненных уголовным элементом, ну, или кем-то другим, но для них же. Но слова...
   "Вот идет за вагоном вагон, С мерным стуком по рельсовой стали, Спецэтапом идет эшелон, С пересылки в таежные дали..."
   Что-то в них было очень важное и нужное не только для самого Алексея, но и для всей их компании, невольно оказавшейся гостями серого города. Да и Дядя серьезно так кивнул Махе, поддакнув:
   - Ну, я тоже так думал...
   - Ты просто думал. Я уже просчитала, - спокойно ответила девка без малейшего позерства. - Оптимальный вариант...
   "Здесь на каждом вагоне замок, Три доски вместо мягкой постели, И, закутавшись в синий дымок, Нам кивают таежные ели..." - выводил баянист, старательно и чуток хрипловато.
   Под этот аккомпанемент в углу зазвенела, падая со стола, посуда, видимо, кого-то и такая вот песня пробрала до печенок, но, так и не разгоревшись, скандал быстро утих, да и не было особых поводов для него, кроме душевной и физической неуклюжести кого-то из посетителей.
   Скандал, если его можно было так назвать, пришел, как и полагается, из гнезда разврата... из-за "кулис" вертепа, сметая все на своем пути выскочила очередная профессионалка в накинутой на голое тело футболке, измазанной кровавыми пятнами, и заголосила истошно, перекрывая и звуки баяна, и разговоры посетителей, и звон посуды: "Убили!.."
   Девятым валом взметнулся всеобщий интерес к новому развлечению, их так мало было у обитателей вертепа. В отгороженные тонкими металлическими листами комнатки для интимных дел метнулись было сразу трое охранников, еще один быстро-быстро выскочил во двор, а Павиан деловито занял свое место у выхода из зала. Сидящие за столиками добытчики, возле которых, выскочив из-за кулис, остановилась полуголая девка, потянули было её к себе, не столько, чтоб утешить или выяснить, что же такое произошло, чужая смерть - дело привычное, сколько полапать на халяву... их, да всех присутствующих в зале одернул неожиданный, зычный и властный окрик: "А ну, тихо! Всем сидеть по местам!", заставивший даже охранников остановиться на полдороги.
   Из гущи столиков выдвинулся на притихший пятачок перед стойкой буфета солидный, даже, кажется, с брюшком, мужичок в привычно поношенном бушлате и серой, маленькой кепочке, прикрывающей козырьком неширокий лоб и глубоко посаженные, чуть хмельные глаза. Завсегдатаи и персонал вертепа его признали сразу же и примолкли, как было приказано, не забыв перед этим шепотком пояснить прочим посетителям, что из себя представляет этот новоявленный командир.
   - Слышь, Павиан! - продолжал распоряжаться пузатый. - Ты давай-ка мальчонку живо в участок... чтобы одна нога здесь, вторая - уже там... И - всем! сидеть тихо, по залу не шастать, никуда не выходить...
   - А по нужде как же, гражданин начальник? - громко и насмешливо спросил кто-то из-за столиков.
   - Потерпишь, - не дал сбить себя с командного тона пузатый. - А невтерпеж - под себя сходишь. Небось, не привыкать...
   И он, прихватив двумя пальцами, как брезгливо берут противное, отвратительное и гадкое земноводное, растерявшуюся девку за плечо футболки направил её к маленькому столику у самой стойки, на котором обычно деловитые мальчишки-официанты раскладывали заказанное посетителями перед тем, как отнести консервы и выпивку по назначению. "Сиди тут и помалкивай", - буркнул толстячок проститутке, а сам неторопливо направился на место происшествия, в интимную комнатку, из которой только что выскочила девка.
   - Постой-ка, Петрович, - не дал ему скрыться с глаз коренастый, морщинистый и длиннорукий добытчик, одетый получше других, да и сидевший за столиком в окружении явно своей, хорошо знакомой друг с другом компании. - Погоди мальчонку в участок гонять, может, мы и сами тут разберемся...
   Пузатый остановился, пристально, будто незнакомого, разглядывая коренастого и одновременно раздумывая на его словами. "Фараон", а это был именно отдыхающий в вертепе представитель власти, прекрасно понимал, что добытчики предпочитают не выносить сор из избы, да и к нарушителям своих неписаных правил относятся гораздо суровее и справедливее, чем непонятно кем и за что назначенные начальством из центра города судейские.
   Воспользовавшись его заминкой, коренастый скомандовал негромко:
   - Сигизмунд, и ты вот, Паша, встаньте-ка у дверей...
   - Ладно, - как бы в ответ на это распоряжение согласился пузатый Петрович. - Посмотрим, что да как... но я ничего тебе не обещал.
   - А и не надо, - кивнул в ответ коренастый. - Быстро дело уладим, так и тебе же хлопот меньше, ну, а если не пойдет... тут тебе и карты в руки...
   Парочка добытчиков, выполняя распоряжение своего бригадира, торопливо прошла к выходу, расположившись неподалеку от Павиана даже и не подумавшего пока никуда гонять официанта. А коренастый же, напротив, не торопясь, к какой-то ленцой в движениях подошел к Петровичу, и они вместе скрылись за тонкой, жалобно лязгнувшей дверью из листового металла.
   - Ну, не было печали, - покачал головой Дядя, прислушиваясь одновременно к сбивчивому рассказу свидетельницы, мгновенно окруженной товарками и официантами, и загомонившими за своими столиками добытчиками.
   - Пришла беда, откуда не ждали, - явно процитировала нечто незнакомое Ворону Маха. - А что? хоть какое-то развлечение и для почтеннейшей публики, и для нас...
   - Нам пора, - отказался от такого развлечения Дядя. - Допивай водку, солдат...
   Алексей, за весь вечер выпивший едва ли пару глотков, кивнул, всем своим видом показывая, что он готов подняться и покинуть зал немедленно. Про требование пузатого "фараона", подтвержденного коренастым добытчиком, никому не покидать зал Ворон напоминать не стал, Дядя все видел и слышал и раз считает, что они могут уйти, значит, так оно и есть на самом деле.
   - Увидимся, - пожелала им на прощание Маха.
   - Мир тесен, а город еще теснее, - согласился Дядя, подымаясь со своего места.
   И ему, и нечеловечески странной девке не надо было говорить лишних слов, чтобы понять друг друга. Полунамеками, одной короткой репликой и странной уголовной песенкой их следующая встреча была назначена с точностью до нескольких часов. Для города это было обычным делом.
   Подхватив карабин в правую руку так, чтобы его хоть частично прикрывало полой распахнутого длинного черного пальто, Дядя двинулся к выходу, возле которого уже маячили, в дополнение к Павиану, две фигуры в небрежно наброшенных на плечи бушлатах. Шагнувший следом Алексей успел оглянуться, как бы бросая прощальный взгляд на столик, за которым они только что сидели, на чудную, непонятную девку с внешностью угловатого тощего подростка и повадками матерого профессионала-убийцы. Он увидел, как Маха жадно, в два глотка, осушила стакан водки и тут же наполнила его, готовая снова выпить, будто изголодалась по разведенному водой спирту за время, проведенное в компании с Дядей и Алексеем. "Она что же - алкоголичка? - невольно подумал Ворон и тут же вспомнил, что за время их общения Маха почти непрерывно прихлебывала водку, правда, не так жадно и много, как сделала это сейчас. - И вовсе даже не похоже, хотя, весь вечер пьет, как лошадь... не меньше литра уже вылакала..." И тут же, где-то по краешку его сознания искоркой мелькнула и погасла мысль: "Заправка..."
   - А ну-ка, стой, - отвлек Алексея от не к месту нахлынувших размышлений грубоватый, нахрапистый голос.
   Они подошли вплотную к дежурившим у дверей вертепа, и один из добытчиков, молодой, с карими глазами навыкате и совсем юной лопоухостью, перегородил им дорогу, хотя и Павиан и второй охраняющий наоборот, постарались отшагнуть в сторонку, делая вид, что в упор не замечают Дядю и его спутника.
   А сам Вечный нарочито удивленно взглянул на нахального мальчишку, перегораживающего ему путь.
   - Ну-ка, вернись, откуда шел, - продолжил юнец и, будто бы только заметил, заорал едва ли не обрадовано на весь зал: - Так ты еще и с ружьем!!!..
   Что-то отвечать новоявленному блюстителю порядка Дядя посчитал ниже своего достоинства. Он просто отступил на полшага и сделал трудноуловимое простым глазом движение, перехватив карабин второй рукой, и без замаха, быстрым ударом ткнул прикладом точно поддых добытчику. Казалось бы, удар получился несильным, больше похожим на простой толчок, освобождающий дорогу, но Ворон по собственному опыту знал, чем могут закончиться такие удары.
   Молоденький добытчик выкатил и без того выпуклые глаза, захлебнулся на вздохе и сложился пополам, падая на грязный, заплеванный пол, в доли секунды. Кажется, Алексей даже успел приметить выступившую у него на губах розоватую пену крови, но, может быть, мальчишка просто прикусил язык или губы от неожиданности боли...
   - Вразумишь его, когда очухается, - будничным тоном, как про нашкодившую кошку, сказал Дядя, глянув почему-то на Павиана.
   Тот судорожно и охотно кивнул, при этом отодвигаясь как можно дальше от Вечного. Дядя усмехнулся и прошел вперед, под темно-серое, ночное небо города и крохотную, кажущуюся такой яркой только в полной темноте пустынного двора, лампочку у главного входа в вертеп.
   - Автомат не забудь, - напомнил он Алексею, безмолвно следующему за ним.
   Впрочем, мог бы и не напоминать, про оружие штурмовик забыть бы не смог, даже если в этот момент в городе начался "последний день Помпеи" в горячей смеси с Содомом и Гоморрой.
   ... - Не торопись, - сказал Дядя, когда они, с оружием наизготовку, вышли из дворика вертепа в глухую пустынную ночь города. - В бункер мы сейчас не пойдем, риск велик, а смысла в нем нет никакого...
   Уточнять или переспрашивать Алексей не стал, привычно, по-солдатски, промолчав в ответ на незаконченную фразу своего временного, но все-таки больше и лучше его знающего местную обстановку командира.
   Одобрительно хмыкнув, Дядя продолжил, остановившись посреди проезжей части начинающегося шоссе:
   - ...у меня тут неподалеку есть лежка, где до утра можно пересидеть, поговорить спокойно, без всяких там напряженностей и шараханий по углам от призраков и прочей ночной гадости... удобства там есть по минимуму, конечно... но, думаю, тебе интересно будет многое узнать. И не только о планах на ближайшее будущее относительно всех вас... про Маху - тоже...
   Внимательно оглядевшись по сторонам, Вечный резко сменил направление движения, легко, невзирая на хромоту, перепрыгнув через высокий бетонный бордюр, разделяющий встречные полосы движения на шоссе. Впереди, под жутковатым, черно-серым небом простирались пустынные, без единого огонька и признака жизни, заброшенные давным-давно кварталы...
  

Часть пятая.

Возвращение к "Черному дому"

Возвращаются все -- кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин.

Возвращаются все -- кроме тех, кто нужней, --

Я не верю судьбе, а себе -- еще меньше.

В.Высоцкий

29

   На второй день пути Вечный вывел подполковника Голицына и рыженькую репортершу на довольно-таки оживленные, в сравнении, конечно, с пустыми районами, улочки и переулки нынешнего центра города. Народец тут шнырял, вообще-то, сильно похожий на всех, кого до этого момента встречали невольные путешественники иного мира, но - почище, одетый в крепкие, не драные бушлаты и сапоги. И лица у центровых были поухоженнее, хотя городская серость покрывала и их кожу, никогда не знавшую солнца, несводимой меткой.
   На полупустых улочках к вечеру зажглись кое-где фонари, замельтешили лампочками при входе лавки, странные увеселительные заведения без вывесок, но с небольшим, в обычный канцелярский лист, списком предоставляемых услуг, вывешенном обычно у дверей. А вот расценок нигде обозначено не было, видимо, стоимость еды, питья и других удовольствий определялась уже внутри самого заведения.
   - И куда мы теперь? - вежливо поинтересовался у проводника по этим, почти дантовским закоулкам жандарм.
   Предыдущую ночь они провели на очередной дядиной лежке, которых, наверное, в городе было превеликое множество. Обыкновеннейшая, на первый взгляд, пустая квартира, из которой кем-то и когда-то была вынесена вся мебель, содраны даже обои, но в тайниках, умело оборудованных в ванной комнате, хранились и надувные матрасы, и небольшой запас еды и питья, и даже постельное белье, практически не имеющее широкого хождения на окраинах города. Самым же главным в квартирке была безопасность от всякого рода ночной нечисти.
   Уточнять, кто именно мог шарить по соседним домам, бродить по улицам в поисках неосторожных или беспечных путников, но не смел заглянуть в занятую Дядей квартиру, Голицын не стал. Ему достаточно было посмотреть несколько раз за время дневного перехода на свежеобглоданные кости, на сгоревший также, очевидно, совсем недавно, черный съежившийся труп какого-то бедолаги, как вопросы отпадали сами собой. Конечно, подполковник совершенно справедливо подозревал, что Дядя специально провел его и Нину мимо таких вот, отмеченных смертью, мест. Впрочем, экскурсия эта, будь она таковой по сути, пошла только на пользу и самому Голицыну, и, особенно, рыжей репортерше, внушив необходимое в таком путешествии почтительное уважение к своему проводнику и справедливое чувство опасения городских непонятных каверз и ловушек.
   - Теперь мы заглянем на пару минут в гости к очень неприятному человечку, - отозвался Дядя. - А ночь проведем во вполне приличном месте, если, конечно, не возражаете против нашего сервиса...
   - А зачем же ходить к тем, кто тебе неприятен? - вставила свою реплику Нина.
   - Не всегда в жизни приходится делать только то, что нравится, - выдал очередную, древнюю сентенцию абориген. - Сегодня вот придется зайти к этому человечку, научить его кое-чему... Вам бы, конечно, со мной лучше бы не ходить... Но одних вас тут на куски растащат...
   - Как это? - усмехнулся подполковник Голицын.
   Он считал, что в любой ситуации сможет постоять за себя и за репортершу, перед которой считал себя ответственным. Все-таки это именно его приглашение к неофициальному сотрудничеству привело девушку вместе с жандармом в такой знакомый и чужой серый город.
   - То, что стрелять и драться, хоть на кулаках, хоть на ножах, ты умеешь, я вижу и без проверки, - серьезно кивнул Дядя. - Вот только, понимаешь, хорошо было бы пройти к эшелону тихо, без всяких там драк и эксцессов. А одинокие чужаки в городе - сладкая приманка. Ну, не любят тут у нас пришлых, тем более, что вы пришлые вдвойне...
   - Не замечала я пока особой нелюбви, - из чисто женской привычки сказать что-то против мужского слова отметила Нина. - Как-то даже наоборот, всё больше с почтением расступаются...
   - Так передо мной же, - чуть самодовольно, но скупо улыбнулся Дядя. - Не любят в городе не только чужаков, но и со мной связываться... злопамятный я человек, да и живу тут очень уж долго и знаю, от кого чего ждать можно.
   - Тогда зачем же долго рассуждать, веди нас вперед, Вергилий, надеюсь, это недалеко? - подтвердил и без того не спрашиваемое с него согласие подполковник.
   - В гости-то - рядом, - повторно кивнул Дядя. - А потом чуток по закоулкам поплутаем и на ночь определимся... вот только, пусть твоя девка не обижается... там, понимаешь, что-то типа бордельчика небольшого. В нем остановимся. Меня там знают, и местечко получается самое безопасное поблизости от станции...
   - Что же я - в борделях не была что ли? - нарочито возмутилась репортерша, уже привыкшая, что она и Сова в городе превратились в девок, ну, принято тут у них такое обращение. - Господин подполковник, наверное, помнит громкое дело о "доме на Пятницкой"?
   Голицын улыбнулся и кивнул. Хотя его сфера интересов лежала в стороне от простой бытовой уголовщины, но раскрытие нелегального притона на Пятницкой в свое время наделало много шума. И даже не столько самим фактом, собственно, существования борделя, мало ли всяких притонов и притончиков открывается и прикрывается в большом городе, сколько удивительным контингентом, пользующимся услугами этого заведения. Известные литераторы, крупные политические обозреватели солидных газет и журналов, несколько высоких полицейских чинов... и все это не считая более мелкой сошки: около кинематографических помощников режиссеров, сценаристов, авторов цирковых скетчей и куплетов, музыкантов из городского симфонического оркестра. На этой истории Нина приподнялась над общим криминально-репортерским уровнем и переплюнула большинство своих коллег мужского пола, написав целый цикл статей о ходе расследования и судебного разбирательства, и ухитрилась разговорить на пространное интервью даже заведующую притоном, пару девочек-профессионалок и мальчишку-крупье, ведь кроме интимных услуг в заведении предоставляли еще и игорные. Так что, изнанку борделей рыжая репортерша знала не понаслышке.
   - А раз такие дела, то можно двигаться дальше, - мягко скомандовал Дядя. - Вот в конце этой улочки и проживает нужный человечек...
   Человечек этот лет тридцать назад появился на свет в семействе ничем, казалось бы, непримечательного станционного грузчика, единственной радостью в жизни для которого, исключая, разумеется, портвейн, было чтение с уклоном почему-то в античных авторов. Это и привело к тому, что сыну он дал имечко Велизарий. Впрочем, с самых юных лет никто не звал Велизария иначе, как Велькой.
   От отца Велька не унаследовал ни силы, ни стати, и в грузчики был не годен изначально. Но вот тяга к бумаге, чтению и цифири, все-таки передалась, и мальчишку годам к четырнадцати приметил и взял под свое крыло станционный бухгалтер. Вольница вольницей, полное невмешательство в городские дела извне, серое небо и однообразная погода круглый год - это, конечно, все так, но и тут оказалось, что без обыкновеннейшей бухгалтерии не обойтись. Кто-то должен был учитывать прибывающие в город продукты, их распределение, сводить остатки на складах по бумагам и фактическому наличию.
   Повзрослевший и теперь желающий не только выпить, но и повеселиться с девками где-нибудь в сауне или, на худой конец, пустой квартирке, которых и в центре города было хоть отбавляй, Велька при этом отличался редкой для своего возраста усидчивостью и аккуратной внимательностью на работе. А какие еще таланты могли бы пригодиться на должности младшего бухгалтера? Постепенно к мелкому, но глазастому и назойливому там, где ему надо, пареньку стали привыкать и грузчики, семьями кормившиеся на станции, и приезжающие извне экспедиторы, и даже кое-кто в городской верхушке начал обращать внимание на всегда молчаливого, но очень много знающего мальчишку.
   А Велька жил себе припеваючи, разок в два-три месяца спуская свое жалованье, да еще то, что набегало помимо него, в совершенно немыслимых при первом на сухонького, невысокого паренька взгляде развлечениях с реками портвейна, ордами девиц очень и очень легкого поведения и уже появляющимися около чужих денег нахлебниками. Длилось такое развлечение иной раз по три-четыре дня, но осторожный Велька всегда заранее предупреждал своего старшего о возможных отлучках, ибо место при бухгалтере кормило и поило его. А вот в глазах грузчиков, пару-тройку раз заставших мелкого паренька в местах откровенно не подходящих ни для его возраста, ни для чина, Велька значительно вырос, стал если и не полностью своим, то уже и не чужим - точно. Приметили и стали выделять его и экспедиторы из столицы, в большинстве своем всякий раз новые, но отлично знающие что из себя представляют и встречающие их грузчики, и редко, но навещающие свои склады хозяева, и весь прочий народец, что толокся вокруг станции.
   И как-то раз, оставшаяся ночевать в городе бригада экспедиторов, а это случалось не так уж и часто с учетом прибытия всего трех-четырех эшелонов в месяц, возложила именно на Вельку почетную обязанность сопроводить их по ближайшим злачным местами для отдыха души и тела. Приглашение мелкий воспринял с воодушевлением, тем более, что приближался срок и им самим назначенного себе очередного загула, а тут удалось, как бы, совместить оба мероприятия в одно.
   Через пару дней, очнувшись от бесконечных тостов, пожеланий, возлияний и бесцеремонных ощупываний себя непонятными девками, Велька обнаружил, что не только сохранил свои драгоценные монетки полностью, но еще и обогатился без малого на сотенку новых. Кто и когда в процессе гулянки сумел подсунуть простому, казалось бы, бухгалтеру такие деньги, Велька, конечно, не помнил, все три дня загула слились у него в один, но беспрерывный.
   А хорошо гульнувшие экспедиторы запомнили шустрого паренька, способного не только ублажить ищущих приключений, навести на относительно безопасный по городским меркам кабак или бордельчик, но и отлично знающего взаимоотношения между хозяевами районов, добытчиками, бригадирами... Расслабившись портвейном, болтал Велька много и охотно, не всегда замечая, на какие темы его направляют нужными вопросиками собутыльники. И вот, за первым, таким, казалось бы, неожиданным последовало второе, третье, четвертое приглашения. Велька постепенно становился штатным гидом частенько меняющихся экспедиторов. И, как и в первый раз, за все свои и велькины удовольствия платили сами иногородние, обыкновенно мужики крепкие на мускулы и голову, все чаще и чаще в последние годы - с откровенной военной выправкой. Они еще и прибавляли мелкому, как бы, за труды сотню-другую монет, при этом, правда, постоянно выпытывая все новые и новые подробности о городской нечисти, о походах добытчиков в особые, потаенные места, о скупках добытого в пустых районах хозяевами складов или кем еще...
   На работе Велька стал появляться все реже и реже, впрочем, старший бухгалтер зла на него не держал, быстренько подыскав пареньку достойную замену, ведь мелкий всегда заранее предупреждал о своих отлучках и не пытался юлить и скрытничать, когда загул с экспедиторами затягивался на лишний день или два. Теперь основной доход Велька имел от удовольствий, получаемых не только иногородними пришлыми, но и им самим. Конечно, про бесплатный сыр и мышеловки для жадных на халяву мышей мелкий слышал с самого детства. Но в своих рассказах о городской подноготной он не видел ничего плохого, об этом же знали едва ли не все в меру внимательные и наблюдательные обитатели города. Вот только у экспедиторов с каждым новым визитом в кабаки и бордельчики появлялись все новые и новые вопросы о маршрутах добытчиков, о сохранности строений на некоторых территориях, о самых известных и опасных ловушках и ночной нечисти, о распределении доставленных продуктов, о распорядке и методах работы городских сил правопорядка... И, пополняя свои сведения об известном, интересуясь пока еще и ему неведомым, Велька продолжал бродить по станции, заглядывая в самые дальние и сокровенные её закутки, посещал вертеп и другие кабаки, где собирались добытчики, выспрашивал, вынюхивал, а главное - запоминал, чтобы потом охотно поделиться с новыми, постепенно становящимися старыми, иногородними дружками.
   Временами он, конечно, задумывался, зачем нужна чужакам такая вот детальная подноготная Города, к чему им сведения о том, кто и с кем поделился привезенной для хлебопекарни мукой, откуда добытчики понатащили вдруг такое количество иридия и осмия, не собирается ли кто в поход за банковскими сокровищами или оружием с заброшенных армейских складов. Но, как ни крутил Велька в голове передаваемую экспедиторам информацию, никак не мог найти в ней конкретного вреда для города или кого-то из хозяев и добытчиков. Не мог он и знать того, что с годами превратился в одного из самых достоверных и постоянных поставщиков сведений о происходящих в черте города событиях. Конечно, и военные, и прочие заинтересованные ведомства в стране имели и других осведомителей, но те все-таки не дотягивались до уровня пусть и не очень образованного, но сохранившего привычную бухгалтерскую аккуратность и дотошность Велизария.
   На выплатах от экспедиторов, на подсказках с их же подачи кое-кому из добытчиков, в каких местах можно с большей для своего кармана пользой пошерудить, Велька приподнялся. Занял неплохую квартирку совсем рядом со станцией, обставил её в основном мебелью из соседних, заброшенных квартир и даже пригласил к себе постоянную подружку, чтобы не тяготиться домашней приборкой и приготовлением еды. С выбором женщины он не заморочивался, лишь бы стирала, готовила и подметала регулярно, не позволяя помещению превращаться в помойку, может быть, поэтому девка ему попалась не из лучших, откровенно вздорная, предпочитающая по любому поводу сначала орать, как резанная, а потом, получив должный мужской отпор, замыкаться в себе, молчать и дуться часами, а то и днями. Единственного в глазах Вельки плюса у нее было не отнять: готовности к постельным утехам в любое время дня и ночи. Правда, для Вельки и этот плюс иной раз выходил минусом, когда он возвращался из своих походов за свеженькой информацией откуда-нибудь с окраин раньше намеченного срока.
   Не один уж десяток раз приходилось ему заставать дома прокуренную спальню, бычки от неизвестных ему марок сигарет, заброшенные в угол пустые бутылки, и пьяненькую, с довольным выражением лица, девку Альку, голышом фланирующую по квартире и что-то веселенькое напевающую себе под нос. Бывало, что заставал не одну и прямо в постели, за что, без церемоний выпроводив предварительно мужика, бил, а потом жестоко пользовал ее прямо тут же, оживляя в памяти всяческие необычные штучки, виденные во время совместных с экспедиторами походов по злачным местам.
   Впрочем, казалось бы, жизнь Вельки была совсем неплоха, если бы не эти, теперь едва ли не еженедельные встречи с экспедиторами, встречи, в последнее время приносящие не только деньги, но странное физическое утомление. В городе случалось не так много интересующих пришлых происшествий, да и что-то в последнее время просьбы экспедиторов порасспрашивать народ о том, о сем стали все больше какие-то неприятно рискованные, касающиеся бывших военных заводов, хранилищ непонятно чего на местах стоянки воинских частей, и еще разных таких мест, куда никто из добытчиков не заходил, да и не хотел ходить даже за большие деньги. Добытчики лучше других в городе понимали, что жизнь за монеты не купишь.
   Теперь приходилось день за днем бегать по пристанционному району, изображая непонятную кипучую деятельность, просиживать вечера напролет в ближних и дальних кабачках, хотя Велька, соображающий, что экспедиторы проверяют его работу через каких-то других, так же купленных людишек, с гораздо большим удовольствием провел бы это время дома, под бочком скандальной и безалаберной, но такой безотказной Альки.
   Впрочем, к ближайшей, ожидавшейся завтра, к вечеру, встрече Велька был готов и морально и физически. Наконец-то, появились хоть какие-то слухи о судьбе Хромого, ушедшего еще с месяц назад в рейд к загадочному зданию у Малой речки. Да еще и про суровую до жестокости, говорят, самолично отрезающую своим врагам головы хозяйку нескольких складов Бражелину удалось кое-что выяснить... вот только дельце с бывшим ракетным заводом в пустом районе Вечного застряло, так и не сдвинувшись с мертвой точки. Но сегодняшний вечер Велька решил посвятить простому домашнему отдыху, без особых возлияний и прочих излишеств, разве что, опрокинуть парочку стаканчиков портвейна перед сном.
   Подходя к своему дому, Велька подивился, как тихо сегодня в его маленьком, пристанционном переулке, да и почему-то во всем квартале; нигде не слышно ломающихся подростковых голосов, не переругиваются соседствующие и вечно чем-то недовольные женщины, не звенит разбитая посуда, да и из квартиры его, если прислушаться с улицы, не доносилось ни звука, будто пьяненькая Алька уже зажалась где-то в уголке, свернувшись калачиком, и уснула. Про возможного любовника Велька не думал, памятуя, что в пользовании Алька была голосистой, охи и вздохи далеко разносились бы по улице, а в моменты, когда ее разбирало от удовольствия, так девка иной раз вообще срывалась на пронзительный визг, слышимый, наверное, и в соседнем квартале.
   Поднявшись по грязноватой, но крепкой, не оплывшей, как в некоторых других домах, лестнице на свой, как он считал, достойный солидных людей второй этаж, Велька сразу же приметил, что дверь в его квартиру приоткрыта. Такого безобразия Алька не позволяла себе уже с месяц, а то и побольше, после того, как перепилась портвешка с двумя мужиками и заснула в процессе их совместных игрищ прямо посреди небольшой, но её же стараниями уютной кухоньки. Их тогда так и застал забегавшийся по складам Велька: голых, с трудом шевелящихся мужиков, тоже портвешком от души не побрезговавших, и Альку, беспокойно, со вздохами, спящую в процессе ленивого, пьяного пользования её с двух сторон. И смех, и грех был, может, как раз из-за смеха-то и не влетело тогда Альке до синего цвета на боках и скулах.
   "Неужто опять в перепое?" - с неожиданной тоской подумал Велька, решивший перед встречей завтрашнего вечернего эшелона от всей души попользовать девку, что б потом, ночью, без всяких проблем и посторонних, мешающих мыслям желаний обдумать то, о чем будет говорить с экспедиторами.
   Как ни тихо было в квартире, а едва войдя в маленькую прихожую, застланную какой-то лохматой шкурой из синтетики, чтоб собирать грязь с обуви, которую никто никогда не снимал дома, Велька скорее почувствовал, чем услышал тихое сопение-всхлипывание Альки. Насторожившись и для безопасности придвинув поближе к животу ножны неплохого охотничьего ножа, выменянного недавно у каких-то охламонов, толкавшихся возле вертепа, за десяток банок тушенки, Велька по-хозяйски резко вошел в комнату. За годы общения с грузчиками, добытчиками, доверенными лицами хозяев складов и районов, примелькавшись и тем, и другим, и третьим, он невольно перестал опасаться случайных встреч с незнакомыми, злыми людьми и чувствовал себя вполне уверенно, зная, что никто не станет нападать на него без причины и даже, что совсем уж редким было в городе, без предупреждения.

30

   После первых же часов прогулки по городским заселенным кварталам Ворон понял всю степень правоты Дяди, разделившего их маленькую команду на две еще меньшие. "Нам шум никак не нужен, - пояснил свою мысль Вечный. - Нам пройти на станцию надо, и вас на эшелон пристроить, в обратку". А в том, что при прохождении по улицам города шестерки неплохо вооруженных людей, из которых четверо иногородних, шум обязательно бы возник Алексей сообразил, понаблюдав, как перемещаются по улицам сами горожане. Шли ли они по каким-то своим делам или просто прогуливались, убивая время, а может быть, ждали кого-то из своих знакомцев, но больше трех-четырех человек не собирались в одном месте, да при этом все они были местными, с привычными землисто-серыми лицами. Лишь однажды навстречу Алексею и Сове, сопровождаемыми Жанеткой, попался небольшой отрядик, человек в шесть-семь. Но тут же подруга Вечного сориентировалась и быстро свернула с основной улицы, увлекая за собой штурмовика и Кассандру. "Добытчики это, - разъяснила она свое поведение уже в узком, извилистом переулке. - Хорошо, если в рейд собрались, такие никого трогать не будут, хоть и себя в обиду не дадут, а если просто отдыхают?"
   После посещения вертепа Ворон очень хорошо представлял себе, как могут отдыхать местные добытчики, поэтому не стал возражать, когда Жанетка провела их узкими закоулками едва ли не до самого места назначения. Штурмовик никогда специально не искал приключений на свой зад и всякий раз из предоставляемых судьбой или начальством вариантов действий предпочитал наиболее спокойный и безопасный.
   Привычный, знакомый едва ли не с детских лет переулочек, к которому привела их Жанетка, был искажен до неузнаваемости и серым, цвета оцинкованной жести, небом над головой, и неожиданно разрушенными едва ли не до основания домишками рядом с абсолютно новенькими, будто только что построенными. Людей в переулке было совсем мало, мулатка объяснила это очень коротко и емко, сказав только: "Время..." Наверное, ближе к ночи, когда стемнеет окончательно, переулок заполнится желающими отдохнуть от суетных ежедневных дел аборигенами.
   Впрочем, ждать до темноты на улице в планы Жанетки не входило. Она остановилась неподалеку от знакомого двухэтажного особнячка-новодела, в их мире тут проживал какой-то довольно известный адвокат с семьей, и кивнула Ворону:
   - Давайте сразу туда? Дядя с вашими когда еще появится, а тут можно будет хотя бы перекусить и посидеть без волнений...
   - От таких предложений не отказываются, - отозвался Алексей, всегда, по-солдатски, готовый перекусить и выпить впрок. - Конечно, если заведение на вертеп не очень похоже...
   - Ну, ты и сравнил, - засмеялась мулатка. - Вертеп - кабак пограничный, там любому рады, если в кармане звенит... А тут...
   Тишина, мягкий полумрак и далекая, едва слышная музыка встретили их в гардеробной заведения. Вдоль стены были прикреплены самые на первый взгляд обыкновенные крючки-вешалки для верхней одежды, и только пристраивая на них бушлат, благоразумно накинутый поверх унтер-офицерского мундира, Ворон обратил внимание, что все эти крючочки тщательно начищены и сияют прямо-таки морским, боцманским блеском.
   А дальше... помещение напомнило Алексею заграничное словечко "бар", с длинной полукруглой стойкой, вдоль которой торчали высоченные табуреты на одной ножке, с полудесятком небольших столиков, рассчитанных на то, что посетители в основном будут только пить и ограничатся с минимальной закуской. У дверей на маленькую кухоньку стояли три девчушки-официантки, одетые в простенькие, короткие платьица, за одним из столиков сидела парочка явно иногородних: мужчина лет тридцати с солидным гаком и женщина в откровенном наряде, наверное, более уместном на стриптиз-сцене, чем в этом тихом заведении.
   - Моя юбка здесь не показалась бы странной, - меланхолично заметила Сова из-за плеча Алексея, остановившегося при входе в зальчик, чтобы оглядеться.
   - Можешь переодеться, - серьезно посоветовала Жанетка. - Тут всё можно, только спрашивать надо... А в юбке по пустому району ты бы много не походила...
   Возразить было нечего даже просто из желания поболтать языком, при проходе через загадочные развалины и полностью сохранившиеся безлюдные дворики, при томительно долгом сидении у стены дома перед стремительным броском через улицу, да и при ночевке в гулкой, пустой и пыльной квартирке на четвертом почему-то этаже панельного строения полувековой давности камуфляжной расцветки комбинезон, простенький бушлатик и яловые сапоги на ногах были гораздо удобнее цыганской юбки и пестрой кофтенки Совы. Впрочем, все свое имущество она несла в заплечном мешке, благо, много места оно не занимало и тяжестью не отличалось. Дядя, неизвестно по какой причине, категорически отказался оставлять в бункере любую вещь оказавшихся в городе не по своей воле людей. Пришлось не только Сове, но и переодевшимся жандармскому подполковнику и рыжей репортерше загружать в свои рюкзаки всё, вплоть до носовых платков и грязных носков. Повезло в этом смысле только унтер-офицеру, появившемуся в городе в солдатском мундире и табельных сапогах штурмовика, вполне пригодных для передвижения по пустым районам и лишь слегка замаскированных накинутым поверх кителя бушлатом.
   - Пойдем в самый уголок, - предложила Жанетка, указывая на столик ближе всех расположенный к выходу, но интимно укрытый небольшим выступом стены. - Так всех видно будет, а мы глаза никому мозолить не будем...
   - Тут всего-то, кому можно глаза намозолить... - начал было Ворон, но мулатка, наконец, разглядевшая посетителей заведения, энергично перебила его:
   - Не "всего-то", а целый Антон Карев сидит... с подругой...
   Не дожидаясь объяснений о том, кто же этот Антон и почему он вызвал такую неожиданно бурную реакцию у Жанетки, Алексей первым устроился за столиком, выбрав местечко спиной к стене. Аристократическим предрассудкам Голицына, ожидающего обычно, пока рассядутся дамы, Воронцов предпочитал в первую очередь заботу о собственной безопасности, справедливо полагая, что это поможет обеспечить и общую защищенность группы.
   Объяснений попросила Сова, когда вслед за Алексеем устроилась у столика, бросив под ноги свой тощенький вещмешок:
   - И чем же этот парень так знаменит?
   На взгляд Алексея ничего особенного в Кареве не было, кроме негородского цвета лица, впрочем, изрядно подпорченного чрезмерным употреблением спиртного, да еще нелепого здесь, хорошо пошитого из темной замши, полуспортивного костюма. Его спутница выглядела гораздо ярче: миниатюрная платиновая блондинка с длинными, прикрывающими полспины кольцами кудрявых волос, одетая в очень узкую полоску ткани на груди и едва прикрывающую трусики юбчонку ярко-синего цвета. Впрочем, для защиты от холода на плечи её была наброшен самый ходовой в городских условиях, но явно детского размера бушлатик.
   - Это самый скандальный и знаменитый романист из иногородних, - серьезно сказала Жанетка. - Он еще в одной рок-группе на гитаре, бывает, играет. Но в основном - пишет. Ну, и скандалит везде, где только можно. В город, к нам, он первый раз попал несколько лет назад, теперь тут бывает чуть не три-четыре раза в году. Такое редко случается, чтоб город так в себя пришлых пропускал. Видать, зачем-то нужен тут Карев.
   - Ну, а пишет-то хоть о чем? - поинтересовался главным Ворон.
   - Разное пишет... о войне, например. Он же в Индокитае воевал, когда там заварушка была, еще на срочной службе, в парашютистах, - начала рассказывать Жанетка. - Еще просто о жизни, о разных случаях... Читаешь - не оторвешься...
   И, заметив чуток удивленный взгляд Совы, пояснила:
   - Ты думаешь, в городе не читают? У нас тут телевидения нет, радио не работает, кино разве что посмотреть, та и то всё старое в основном. Редко, кто сюда свежие фильмы или музыку притащит. Вот люди и читают, кому что нравится, библиотеки ведь никто никуда не вывозил, да и растаскивать там нечего, разве что - раритеты какие, книжные; но их еще в первые годы растащили. Просто у нас, тут, как-то не принято на людях читать, при ком-то. А так - у каждого любимая книжка есть, чтобы отдыхать душой...
   - И все же, что необычного-то в его романах? - вновь возвращая разговор к экстравагантному автору, кивнул на Карева Алексей.
   - Пишет он правду, - без рисовки, серьезно сказала Жанетка. - Как видел, как слышал. Нет, конечно, придумывает и свое, но - без лакировки, совсем не так, как всяким начальникам хочется...
   - Ладно, - так же резко, как начал, свернул разговор Ворон, поняв, что без чтения романов этого самого Карева все равно не получится составить о нем полного впечатления. - А что ж нас не спешат обслуживать? Кажется, даже в вертепе официанты проворнее, или там так было из-за Дяди?
   - Нет, Дядя тут не при чем, - улыбаясь, пояснила Жанетка. - Тут порядок такой, что человек может и просто посидеть за столиком, сколько хочет... Я ж говорила - обо всем спрашивать надо...
   И она сделала манящий знак рукой. И тут же одна из девчушек, оттолкнувшись от стены, которую подпирала в томительном, так свойственном работникам сферы услуг ожидании, подскочила к столику, одновременно торопливо, но и неким с чувством собственного достоинства, без лишнего халдейского подобострастия.
   Оглядев гостей доброжелательным, но и очень внимательным при этом взглядом, девка улыбнулась:
   - Я вам могу предложить черную икру с коровьим маслом... на бутербродах. Хлеб у нас свежий, утренний. Есть еще маринованные овощи, пара баночек крабов найдет, но не больше. Всё остальное - по вашему желанию.
   - По желанию будет водка, по двести грамм на каждого, - ответила Жанетка, как местная, да и на правах хозяйки в их маленькой компании. - Икра, масло, хлеб - раздельно, ладно? Крабов обязательно, ну, и еще, наверное, что-нибудь рыбное, сайру, шпроты, горбушу... только без томатов, хорошо?
   Непонятно чем обрадованная девка, весело заулыбалась, кивая в подтверждение словам мулатки, и упорхнула на кухню, едва ли не танцуя на ходу.
   - Здесь тоже знают Дядю и то, что ты... - Ворон немного замялся, сходу не придумав, как назвать отношения Вечного и Жанетки. - ...что ты - с ним?
   - Дядю знают везде, - серьезно ответила мулатка. - А то, что я его женщина, здесь могут и не знать, город-то большой, вот только девки здесь очень бойкие, им бы где-нибудь в другом месте на досмотре работать... карманы чужие насквозь видят...
   И, будто бы доказывая и без того очевидное, Жанетка извлекла двумя пальчиками из кармана короткой курточки маленький желтого металла кругляшек и аккуратно постучала им по столу. И словно на сигнал появилась с большим подносом, кажется, только-только отошедшая девчушка и принялась расставлять на столешнице хрустальную вазочку с черной икрой, фарфоровую, изящную масленку, несколько глубоких, "салатных" тарелок с сайрой, неркой, кальмаром, соусницу с майонезом и плетеную из соломки хлебницу с неожиданно душистыми кусками пшеничного, мягкого даже на вид хлеба. Чуть позже, пока Жанетка, Сова и Ворон намазывали себе бутерброды свеженьким маслом и икрой, поднесли чистые стаканы двух видов - поменьше под водку, побольше под сок, две запотевшие бутылки "заводской" с чудными на взгляд унтер-офицера этикетками, но - видывал он и почуднее, чего греха таить. Сок предложили ананасовый, разумеется, из концентрата, но тоже охлажденный, приятный на вкус. На незаданный вопрос мулатки про вторую бутылку, официантка сделала кругленькие глазки и шепнула: "От заведения..."
   Желтенький кругляшек монеты перекочевал из пальцев Жанетки в ладошку официантки, Ворон, исполняя мужские застольные обязанности, разлил водку, но выпить они не успели, в дверном проеме бесшумно, но как-то очень значимо появился огромный, глыба глыбой, мужчина в полувоенном френчике, туго перепоясанном портупеями, и внимательно оглядел зал, особо задержавшись взглядом на спрятанном за стенным выступом столике.
   - Вот дела, - проговорила Жанетка, подхватившая и так и держащая в руке холодный стакан с водкой. - Здесь, похоже, что-то такое намечается сегодня...
   Следом за шагнувшим в зальчик заведения габаритным мужчиной быстро прошла и по-хозяйски уселась у одного из центральных столиков по фигурке совсем молоденькая девка с короткой, небрежной стрижкой. Вот только лицо и руки выдавали её настоящий, весьма для города солидный возраст.
   - Сама Бражелина пожаловала, - пояснила свои же слова мулатка. - Она тут, в центре, наверное, за основную хозяйку и по складам, и по скупке. Народ так, между собой, шепчется, что Дядя её такой сделал лет двадцать назад, но я-то, конечно, не знаю, что правда, что нет, сам Дядя про такие дела вспоминать не любит... он про прошлое, вообще, не любит говорить... Да, и вот интересно, Карев-то первый раз в город попал как раз к Бражелине... у нее жил почти месяц, правда, говорят, все вот с этой же подругой. И снова они вместе собрались...
   На удивление строго соблюдая местный этикет, скандальный романист и ухом не повел на появление своей старой знакомой за соседним столиком. Сама же Бражелина, повелительным жестом отослав из зала громоздкого мужчину, сопровождавшего её появление, подозвала девчушку-официантку и стала обстоятельно что-то выяснять с ней, то и дело касаясь то девкиной руки, то прихватывая её за талию...
   - Она, говорят, почти как я начинала, - продолжила свой рассказ-сплетню о Бражелине Жанетка. - Тоже в конгломерате была... это так называют, когда парни и девки лет по двенадцать-пятнадцать вместе собираются... ну, дурака валяют, подворовывают, что плохо лежит, кто поумнее, стараются по пустым домам в округе пошарить, как бы тренируется в добытчики... вот только меня такие быстро мимо проходящей бригаде продали, а Бражелину Дядя выцепил, помог, значит, стать человеком. Там же, в конгломератах закон простой: свои - так все свои, каждая девка - общая, ну, и парни тоже, конечно... редко кто из таких вот в люди выходит... А потом Бражелина подругу встретила какую-то, и любовь с ней уже закрутила. Говорят, с той поры она только на девок и смотрит, а мужики так... побоку...
   И будто накликанный частым повторением своего имени в дверях появился Дядя в сопровождении Голицына и Нины. Пришлые выглядели хоть и подуставшими, но вполне себе боеспособными, и это порадовало Ворона от всего сердца. А Дядя тем временем внимательно оглядел зальчик, едва только не крякнул от удовольствия - все в сборе, в нужное время и в нужном месте. После этого он кивнул молчаливо спутникам:
   - Вы присядьте к своим-то пока, поговорите, как добрались, выпейте, закусите и расслабьтесь. Тут - как дома, да и ночевка у нас здесь же будет...
   А сам без приглашения и особых церемоний присел за столик к Бражелине.
   - Как добрались? - по-местному, без приветствия и церемонного вставания, спросил Ворон, когда подполковник подтащил к их столику от соседнего два стула, дождался, пока сядет рыжая репортерша, и уселся сам.
   - Удачно, если иметь в виду собственную целость и сохранность, - кивнул Голицын. - Но не без приключений...
   - Угощайтесь, пока есть чем, - кивнула на стол Жанетка. - А надо будет еще чего: водки, еды, попросим и принесут...
   - Да уж, спасибо, - слегка скривилась Нина. - После такого приключения кусок как-то в горло не лезет... вот разве что водки выпить...
   - А что случилось? - больше из вежливости полюбопытствовал Ворон, любую настойчивость в разговоре не приветствующий и сам.
   - Вербовка на крови, - усмехнулся Голицын, наливая себе и репортерше водку в большие стаканы, которые не успели еще использовать под сок...

31

   Растерянный, до сих пор перепуганный и нервозно реагирующий на любого, приближающегося к нему, человека Велька бродил в стороне от путаницы станционных железнодорожных путей среди дальних пакгаузов в ожидании вечно запаздывающего эшелона, и лихорадочно, с дрожью в коленях и голове, снова и снова перебирал в памяти то, чем хотел было поделиться со знакомыми экспедиторами, и то, чем было велено ему делиться, забыв о прочих, добытых по кабакам и борделям сведениях и городских сплетнях.
   Вечерний эшелон запаздывал, что было вполне обычным делом, никакого твердого расписания прибытия не существовало, но Велька все равно психовал от одного только раньше такого привычного факта задержки состава, вздрагивал от резких звуков, которыми всегда была наполнена станция, и никак не мог изгнать из своей памяти, как прошлым вечером он, настороженно, но все-таки по-хозяйски, вошел в свою комнату и увидел вольготно расположившегося на его широкой кровати мужчину лет сорока в черном длинном пальто, непривычно знакомого той странной известностью, какой бывают знакомы киноактеры, политики, да и вообще популярные публичные люди. Мужчина сидел, откинувшись к стене, опершись одной рукой о спинку кровати, вытянув перед собой ноги, а на коленях его спокойно почивал старинный карабин. Но, несмотря на присутствие у знакомого незнакомца оружия, первой мыслью у Вельки была, конечно, грешная, про Альку... но та, почему-то одетая, скорчившись, сидела на корточках в уголке и тихонько поскуливала, задерживая дыхание. Только тут Велька понял, что ей очень и очень больно, но стонать и вопить в полный голос она не смеет, напуганная этим таинственным незнакомым знакомцем до полусмерти. От такой догадки у него самого подло засосало под ложечкой. Впрочем, велькино внимание тут же привлекли еще двое гостей, безмолвно и неподвижно присутствующих в комнате. Это были явно иногородние, один только сметанно-белый цвет лица рыжеволосой девки чего стоил, но пришли они с местным, кому Велька по незнанию или недоразумению как-то перешел дорогу. И теперь бедолаге предстояло узнать на своей шкурке где и как...
   Высокий, с той самой выправкой, что отличала большинство экспедиторов, мужик стоял в противоположном от Альки углу комнаты, отрешенно скрестив на груди руки и с надменной брезгливостью морщась. По лицу читалось, что происходящее в комнате ему не очень нравится, но вмешиваться он не будет, даже если патлатый незваный гость начнет резать Вельку и его подругу на маленькие кусочки. А рыжая, поджав красивые губки, присела на высокую, старинной работы тумбочку, заполненную всякой хозяйственной ерундой, и старалась не смотреть ни на вошедшего, ни на Альку, продолжающую тихонечко поскуливать в уголке. Для репортерши так же, как и подполковника, не в новинку было жестокое обращение с женщинами, но и он, и она от этого никаких положительных эмоций не испытывали.
   И Голицын, и Нина с гораздо большим бы удовольствием посидели бы на маленькой, уютной кухоньке или во второй комнате, обустроенной под гостиную, чем наблюдали бы за откровенно жестоким поведением Дяди, с ходу, едва ли не с порога, начавшего действовать прикладом карабина, утихомиривая попытавшуюся завизжать Альку. Но - Вечный еще в подъезде дома попросил их держаться вместе с ним. "Почует этот человечек, что в комнатах кто-то есть посторонний, и разговор сломается", - пояснил свою позицию абориген, и жандармский подполковник вынужден был с ним согласиться. Сам же Дядя подумал, что ему повезло пойти на встречу с Велькой вместе с пришлыми, теперь у бывшего бухгалтера будет гораздо больше поводов для раздумья после их визита, а в первое же время - просто ошарашит и собьет с толку...
   ...Не позволяя Вельке придти в себя и неторопливо подумать над сложившейся ситуацией, патлатый гость с загадочно-знакомой внешностью сменил позу, уселся на кровати покрепче, подтянув ноги и поставив карабин на пол, и из-за своей спины вытянул какой-то небольшой пластиковый мешочек.
   - Красиво устроился, Велька, - то ли похвалил, то ли обругал, а скорее всего - откровенно издеваясь, сказал незнакомец. - А вот девку себе завел глупую.
   - А.. это... ты чего... это... - только и смог выговорить в ответ хозяин квартиры.
   - Орать не надо на незнакомых, - поучительно, но нагло сказал патлатый, обращаясь больше к Альке, чем к хозяину дома.
   Велька заметил, что дернувшаяся в углу девка часто-часто, соглашаясь, закивала головой, видимо, желая сказать, что больше так никогда не будет себя вести, но тут же сжала зубы и зашипела едва слышно от боли. Похоже, что и говорить ей было не велено пришельцем, иначе Алька бы не удержалась, уж в этом-то Велька был уверен.
   - Это, ты... ну, хотел-то чего?.. - с трудом справился с речью бывший бухгалтер, понимая, что именно так говорить с этим пришельцем нельзя, но слово - не воробей, и оно уже оказалось сказанным.
   - Хотел? - с удивлением поднял бровь знакомый незнакомец, разглядывая пристально Вельку, как какую-нибудь диковинку, вытащенную добытчиками из-под развалин. - Ну, уж точно не бабу эту голосистую попользовать...
   Пришелец весело, с удовольствием расхохотался над собственной незамысловатой шуткой и, не прерывая смеха, вдруг в одно движение оказался на ногах, рядом с Велькой, и неуловимым движением, без замаха, но удивительно сильно ткнул его стволом карабина поддых. Выпучивший глаза от боли и удивления Велька не успел даже и согнуться толком, как следующий удар, уже в грудь, опрокинул его к стене, вдоль которой он и сполз бессильно на пол, задыхаясь и прижимая к животу руки... там все-таки болело сильнее, чем в груди.
   - Слушай внимательно, падаль, - отчетливо сказал пришелец. - И не думай над тем, что я тебе скажу. Тебе думать вообще нельзя с этой минуты, а надо только слушать и делать. Понял?
   Часто-часто моргая, чтоб побыстрее стряхнуть навернувшиеся на глаза слезы, Велька отчаянно закивал головой, заранее соглашаясь со всем, что скажет ему незнакомец, он уже сообразил, что в гости к нему пожаловали совсем не простые люди, и не за какие-то мелкие грешки, вроде утаенного на прошлой разгрузке полумешка сахара, и теперь изо всех сил пытался сообразить, что же это за непонятно знакомый визитер. Да разве можно было, вот так, даже представить себе, что городская легенда, человек, фигурирующий едва ли не в каждом втором рассказе добытчиков, сам, запросто, придет к нему в дом и лично, своей рукой, пусть и удлиненной стволом карабина, будет бить его?
   - Завтрашним вечерком, как придет в город эшелон, ты будешь встречаться с Горвичем, - сменив тон, и деловито, без прежнего нажима и запугивания сказал пришелец. - Что ты хотел ему рассказать про делишки Бражелины, про рейды добытчиков к Малой речке, про странный бункер у её берегов - забудь...
   От таких слов Вельку прошиб холодный пот. Незнакомец не просто знал все, чем он занимается, шляясь по кабакам и толкаясь на выгрузке вагонов, но и непонятным образом сумел прочитать его заветные мысли про как-то неожиданно обострившийся у многих добытчиков интерес к Малой речке, про Бражелину, к которой вновь заглянул извне странный иногородний мужик со своей распущенной подружкой... да и про многое другое, о чем нормальный, простой человек никогда бы и не догадался. Во всем городе был только один, на кого кивали, как на глядящего в суть любого события и в душу любого человека. Неужели и в самом деле - он?
   - Дыши глубже, Велизар, - насмешливо, с издевкой сказал Дядя. - У тебя еще есть время дышать по сравнению, вон, с ней...
   Кивок в сторону Альки был пренебрежительным, будто и не на человека, а так, на кучку мусора, сметенного в угол. Велька похолодел, но с удивлением заметил, что после этих слов Дяди где-то в самом кончике напрягшегося, как натянутая струна, позвоночника зародилась предательская надежда.
   - Всякие прочие твои разговоры с чужими про городские мелочи меня не трогают. И город не трогают, и вряд ли когда тронут, - вновь деловито продолжил Дядя. - Про бункер на Малой речке скажешь, что там был я. И взял оттуда кристалл. Какой и зачем - это тебе неизвестно, достаточно одного слова "кристалл", кому надо - поймет. А откуда узнал, сам придумаешь, тебя учить врать не надо, сам сто очков форы любому дашь...
   Велька охотно бы закивал, подтверждая, что понял все, что надо рассказать экспедиторам, если бы взгляд Дяди, казалось, совсем обычный, человеческий, но неуловимо холодный и смертоносный, не заставил оцепенеть не только ноги и руки, но и шею.
   - И про тот ракетный завод, которым так интересовались твои приезжающие с эшелоном дружки, скажи, что никто туда больше не пойдет по доброй воле, и за деньги тоже, - продолжил неторопливо пришелец. - А что бы у тебя веские основания были так им всё объяснить...
   Дядя поднял лежащий на постели пластиковый мешок и тряхнул его. Окончательно ошалевший от леденящего все его тело ужаса и только теперь уверившийся в своем предположении, что в квартире у него, сейчас и здесь, находится собственной персоной, наверное, самая страшная легенда города, Велька увидел, как из мешка на одеяло скользнуло что-то бесформенно округлое и лохматое, но не живое. Дядя брезгливо тронул непонятный предмет стволом карабина, и на Вельку уставились мертвые глаза добытчика, того самого бригадира, с которым несколько недель назад Велька долго и обстоятельно разговаривал в вертепе про предстоящий рейд к ракетному заводу. Разговаривал, разумеется, не просто так и на деньги все тех же экспедиторов.
   - Кажется, я тебя убедил, - зло засмеялся Дядя, наблюдая за содрогнувшимся и резко побледневшим лицом Вельки с явно выраженными на нем позывами к рвоте. - Терпи, потом проблюешься...
   Но, несмотря на категорический, казалось бы, приказ незваного гостя, Велька не смог справиться с неожиданно накатившей дурнотой и, чуть отвернувшись в сторону угла, где совсем затихла Алька, фонтаном выбросил из желудка все съеденное и выпитое за день.
   - Даун, - брезгливо сморщился Дядя, бросая пластиковый мешок на постель, рядом с мертвой головой добытчика. - Сиди смирно, я еще не закончил...
   Дергано выпрямив спину, Велька не стал даже стирать рукавом стекающую из угла рта струйку слюны. Вот таким он сейчас и в самом деле напоминал дауна: со слезящимися глазами, текущей изо рта слюной и изломано-дергаными, неестественными движениями.
   - И еще разок, чтобы крепче запомнил, - посерьезнел после своего нарочитого веселья Дядя. - Про Бражелину забудь. Про кристалл с Малой речки просто скажи - он у меня. Про ракетный завод упомяни, и если хочешь - с подробностями. А о чем другом - даже в мыслях не вспоминай, если не хочешь попасть в неприятную ситуацию.
   Дядя не стал детально расшифровывать, что он имел в виду под "неприятной ситуацией" для Вельки, но явно не простое усекновение головы, чего удостоился бригадир добытчиков, рискнувший вторгнуться на запретную территорию. Может быть, это был таинственный лабиринт Заречья, в котором люди, по слухам, бродили неделями, сходя с ума от голода, жажды, странных видений и бесконечных кирпичных стен... Хотя, кто сказал, что стены там кирпичные, если живыми из лабиринта не выходили? А может быть, Дядя имел в виду загадочную дыру в земле возле окружной дороги, про которую рассказывали, что засасывает она человека по пояс и начинает медленно жрать живьем, до последних секунд поддерживая в человеке жизнь и оставляя в ясном сознании? Да еще много страшилок ходило в городе про чудеса, подвластные Вечному, который любил, когда его называют просто Дядей. При воспоминании об этих разговорах Вельку опять сильно затошнило, но в этот раз он сумел удержаться...
   - Завтра, до обеда еще, отнесешь Баллонщику в вертепе тысячу золотом, любыми монетками, скажешь, что это от меня, он знает, что с ними дальше делать, - Дядя замолчал на секунду, и Велька, старательно сдерживая тошноту, истово закивал, готовый расстаться не только с золотыми монетами, но и со всем своим имуществом и даже с некоторыми частями тела, лишь бы сохранить жизнь.
   Дядя, чуть задумавшись, или же просто держа паузу в разговоре, сделал пару шагов к двери и обратно, опираясь на карабин, как на костыль. Велька следил за его перемещениями, как загипнотизированный кролик следит за удавом. И хотя ни разу в жизни Велька не видел удава, да и кролика знал только в виде тушенки, но это где-то вычитанное или от кого-то слышанное сравнение было в данный момент абсолютно адекватным.
   - Да, - насупившись, сказал Дядя, будто вспомнив о чем-то малозначительном, но необходимом в разговоре. - А девку свою - на Луну... И давай прямо сейчас, при мне...
   "Так вот, что Дядя имел ввиду, когда говорил, что дышать ей меньше, чем мне осталось", - всплыло в затуманенной страхом голове Вельки. Никакой жалости к съежившейся в углу женщине у него не было, но желания убивать её, несмотря на категорическое равнодушное указание Дяди, тоже. За свою долгую по городским меркам жизнь Велька никого еще не убивал вот так, палачески, не в драке, не защищая себя, а просто потому, что несдержанная на язык девица разнесет по всему кварталу, да что там кварталу, по всему центру, а следом и городу, что приходил к ним таинственный Вечный и имел долгую беседу с ее мужчиной. О содержании беседы, может и не вспомнит даже, да и не со зла - по глупости разнесет, по слабому женскому умишку, но...
   С трудом, придерживаясь за стенку, Велька поднялся на ноги и, нащупав у пояса рукоятку, как-то автоматически, неверным, ребяческим движением вытянул из ножен клинок, шагнул к Альке. Ту трясло мелкой дрожью, и тупая, безвольная обреченность ощущалась в ее застывшей в углу, скорченной фигурке. Ни криков, ни визгов, ни мольбы о пощаде уже не будет, понял Велька, она умерла раньше, чем он подошел к ней, может быть, даже и сразу после слов Дяди о том, что дышать ей осталось недолго.
   Не сумев быстро сообразить, что же теперь надо делать, и как следует убивать несчастную девку, Велька, неловко прихватив ее за волосы, попытался рывком задрать голову, но получалось плохо, уже умершее, но все-таки еще живое тело не слушалось, и он, не глядя, наугад ткнул лезвием туда, где должно было находиться ее горло, попал во что-то мягкое, с отвращением и страхом отдернул нож и еще раз ударил, а потом еще, и еще, и еще...
   Сильная рука Дяди взяла за его плечо, обжигая пальцами сквозь ткань куртки и рубашки, отшвырнула от стонущей и булькающей кровью Альки обратно, к стене, от которой он едва отлип несколько минут назад.
   - Вот ведь шваль, - обдал его Дядя холодным, запредельным презрением с ног до головы. - Убить-то по-человечески не может...
   Из-под полы черного пальто в его левую руку скользнул длинный и тонкий нож, почти стилет с замысловатой фигурной рукояткой. Шагнув в угол, Дядя коротким ударом в глаз оборвал муки девицы, мгновенно отправив ее на Луну...
   И последнее, что успел запомнить от этого жутковатого визита Велька, было странное, хрипловатое покашливание так и не тронувшегося с места во время всего разговора чужака и глубокий вздох сидящей на тумбочке рыжей девки...
   ...Далекий звук тормозов, скрежет металла о металл и громкий мат грузчиков, подтягивающихся со всех сторон станции к прибывающему эшелону оторвал Вельку от тоскливых и неприятных воспоминаний. Судорожно передернув плечами, он опасливо огляделся. Не хватало еще, что бы кто-то застал его за такими вот неподобающими моменту мыслями.
   Собравшись с силами и еще разок оглядевшись для профилактики, Велька затрусил в противоположном направлении, к самому, пожалуй, дальнему от места разгрузки, забитому всякой никому не нужной ерундой пакгаузу, изредка используемому станционными рабочими и окрестными подростками для интимных утех с непритязательными девками. Этот пакгауз выбрал осторожный и внимательный к мелочам Грович, как место их постоянных встреч. Дальше общение могло протекать и возле вагонов, и в бордельчике или кабаке, но сначала было это почему-то овеянное ореолом таинственности местечко. И хотя до окончательной остановки эшелона, отметки прибытия у встречающих, начала разгрузки, при которой должен присутствовать, как штатный экспедитор, сам Грович, времени было еще очень много, Велька заблаговременно забился в дальний угол пакгауза за груду давным-давно проржавевших насквозь механизмов непонятного предназначения, на небольшую горку специально натасканных сюда матрасов и одеял с армейских складов, покрытых вездесущей пылью и следами пользования девками. Устроившись поудобнее и успокаивая себя перед предстоящей встречей, Велька закурил дорогую, из привозимых специально для него, сигаретку с фильтром.
   Главное теперь было собраться с мыслями и не дать себе расслабиться в разговоре, что бы наблюдательный и хитрый экспедитор не почувствовал, как Велька говорит чужие слова, выдавая их за свои, иначе тут, может, и прямо во время встречи, быть беде. Бывший бухгалтер никогда не воспринимал денежный ручеек от чужаков, как благотворительный, и был уверен, что рука Гровича не дрогнет, когда придет время запускать на Луну самого Вельку.
   Уже заслышав скрипучие на мелком мусоре, далеко слышимые в сумеречной тишине, по-военному четкие шаги ожидаемого визави, Велька не выдержал, выхватил из внутреннего кармана бушлата плоскую фляжку с заводской водкой, которую таскал с собой всегда, куда бы ни шел, судорожно скрутил пробку и сделал два больших глотка, одновременно борясь с тошнотой и ощущая, как теплая, обжигающая гортань жидкость, упав желудок, быстро поднимается по крови вверх, в голову.
   Через минуту в нешироком, подсвеченном снаружи электрическими огнями станции, дверном проеме входа в пакгауз показалась знакомая невысокая, но крепкая фигура Гровича в чистеньком и аккуратном, хотя и изрядно заношенном комбинезоне и неизменной кепке в черно-серую клетку, прикрывающей небольшую лысину. Экспедитор, отложив текущие дела по разгрузке, заметно поспешил на эту встречу. И, увидев его, Велька прикрыл глаза и чуть слышно, жалобно застонал, покачивая головой...

32

   Устроившись в уютном, маленьком дворике заброшенного дома, Маха отдыхала. Вернее, так мог бы сказать любой, увидевший её человек. А как же иначе, если сидит себе девка на старинной отлично сохранившейся лавочке, полузакрыв глаза, не двигаясь, не обращая, казалось бы, никакого внимания на окружающий её город. Впрочем, любая попытка незаметно приблизиться к ней была бы пресечена без долгих разговоров и достаточно жестко, чтобы в следующий раз такого желания не возникало.
   А Маха тем временем запустила просчет вариантов развития событий и, тщательно взвешивая, обдумывая каждый пунктик, составляла реестр факторов влияющих на изменение обстановки в этом мире и городе в случае её перемещения в загадочный и пока еще не познанный самой Махой "Черный дом". Если удастся максимально достоверно учесть все возможные условия в прогнозируемом развитии событий, то, наверное, стоит попробовать узнать, как же можно вот так просто, с помощью, казалось бы, обыкновенных зеркал перемещаться между мирами.
   Одновременно с работой над реестром Маха решила посмотреть, освежая собственные впечатления, небольшой эпизодик из не так давно окончившегося рейда. Сейчас ей казалось, что в том эпизоде заключена.... Нет, не загадка и не разгадка, а нечто такое, что поможет ей сделать правильный выбор.
   Достаточно давно нелюдь научилась вызывать перед внутренним своим зрением содержимое долгосрочной памяти так, как это бывает обычно у людей во сне, при этом не отключая основных сторожевых функций и продолжая работать над текущими проблемами. Наверное, кто-то умный назвал бы этот процесс мультипрограммным режимом, но таких вот умников ни в городе, ни поблизости от него не было и в помине...
   ...утром - это который уже был день в пути? да как бы третий получается - Хромой не торопился подымать подельников.
   Весь прошлый день они шли по унылому, засыпанному черной пылью пустырю, на котором ни раньше, ни сейчас не росло ни былинки. Только бесконечная серо-черная земля под ногами, да изредка встречающиеся привычные уже обломки бетона и кирпича, раскиданные по полю без всякой системы и значения, да едва различимая цепочка полуразвалившихся домов почти у самого горизонта.
   Идти здесь было, понятное дело, легче, чем по пустому району, все-таки, место ровное, но душу до самых краев заполняло жутковатое, непонятное ощущение странности, ирреальности окружающего мира. В самом деле, откуда здесь, посреди города, взялась эта огромная пустынная плешь?
   Когда, притомившись, подельники устроились пообедать, расстелив прямо посреди этой безлюдной и безжизненной равнины плащи "химки" и вскрыв очередные банки с тушенкой и зеленым горошком, Маха спросила у Хромого:
   - А что тут раньше-то было? Пустое все и голое...
   - Да кто бы еще знал, - ответил Хромой, неторопливо пережевывая холодную тушенку. - Может, парк какой, может просто место для стройки готовили. Тут безопасно, хоть по нервишкам и бьет эта пустота.
   - Говорят, - добавил слушавший их разговор Мика, - что тут никогда ничего не строили, даже, когда в центре места не хватало. Видать, еще тогда здесь что-то не так было, как везде. Вот так-то.
   То, что сам Хромой и его друг не знают ничего об этом пустыре, хотя и уверены в его относительной безопасности для людей, оптимизма Махе не прибавило. Но идти дальше все равно пришлось. Никто из подельников не интересовался подспудными тягостными ощущениями не только купленных за серебряные монетки девок, но и друг друга, если, конечно, ощущения эти не кричали во весь голос об опасности.
   А ближе к вечеру Хромой повернул уставших, уже автоматически передвигающих ноги подельников в сторону ближайших домов. Как они дошли туда, как расположились, Маха помнила смутно, уставшая непонятно от чего за время, казало бы, обычного дневного перехода. Такого жуткого опустошающего утомления за собой она припомнить не могла, да и сил напрягать память почему-то тоже не было, и в себя она пришла только почувствовав острый, резкий запах водки, кружку с которой Хромой поднес ей прямо к лицу. От неожиданности Маха резко отшатнулась, но Хромой продолжал сидеть рядом, впихивая емкость девке в руки почти насильно.
   - Выпей, выпей давай-ка, - настойчиво посоветовал он. - Плешь эта у всех силы отнимает, будто высасывает. Только нам к Реке никак короче не пройти было, а так бы я и сам здесь не пошел.
   Сумев наконец-то подхватить под донышко жестяную кружку, Маха легко и даже как-то с желанием выпила теплую, отвратительно пахнущую жидкость, думая, что сейчас ее от такой дозы, да еще с устатку наверняка вывернет. Но, к удивлению девки, водка легко скатилась внутрь и мгновенно расползлась по организму, легкой эйфорической волной смывая изматывающую, будто бы многодневную, да что там многодневную - многолетнюю усталость.
   Внимательно поглядев в глаза Махи, Хромой удовлетворенно хмыкнул, будто увидел в них то, что и ожидал, и деловито посоветовал:
   - Вот теперь можешь и спать валиться, все равно кусок в горло не полезет, завтра утром, пораньше, встанешь, да и поешь за два раза сразу. Это всегда так после пустоши...
   ...В тесной комнатке уже было совсем светло, когда он растормошил самых больших любителей поспать: Парфения в дальнем углу и Таньчу, оставленную Микой досыпать на общем для них лежбище из кусков поролона. За собственную сонливость и девка, и парнишка были наказаны спешным проглатыванием едва ли не на ходу не разогретой тушенки и запиванием ее соком из своих фляг. Уже успевшие неторопливо, по-человечески, перекусить Мика и Маха ожидали подельников у дверного проема, снаружи, молчаливо присев на корточки и покуривая одну сигарету на двоих, передавая её друг другу после двух затяжек на третьей. Через четверть часа после побудки и завтрака, из протяжного и монотонного, чуть ленивого городского ритуала превратившегося в быстрый рейдовый перекус, Хромой вывел подельников на разбитую, развороченную когда-то давно гусеницами тяжелой бронетехники дорогу к Мосту.
   Шли недолго, но тяжело, хуже, чем по развалинам; будто вспаханная асфальтовая мостовая заставляла все время сбиваться с ноги, перешагивать трещины и вывороченные комья застывшего битума, да при этом еще и внимательно смотреть под ноги, поэтому тот миг, когда из-за угла дома открылся вид на Мост Маха позорно прозевала и поняла, что они пришли, только подняв голову и оглядевшись.
   Маха никогда еще в своей городской жизни не видела таких грандиозных сооружений, да и саму Реку, угрюмо стоящую в бетонно-гранитных берегах она увидела первый раз в этой жизни. Мост походил на огромный двухъярусный дом, поставленный поперек реки на могучие бетонные опоры причудливой фантазией какого-то сверхъестественного существа. Может быть, именно про него, существо это, и говорили старики "бог" или "господь", вспоминая остатки забытых с годами ритуалов древней религии?
   Добытчики расположились в нескольких сотнях метров от Моста, оглядывая смутно освещенный зев главного входа, в котором исчезали ржавые рельсы метро, выныривающие из тоннеля, расположенного как раз неподалеку от остановившихся добытчиков. Повыше этого входа открывался второй, для проезда обычных автомобилей, но добраться до него было сложнее: специальная эстакада, ведущая от наземных дорог ко второму ярусу моста, рухнула много лет назад, и сейчас только бетонные, массивные, но изрядно раскрошившиеся основания-колонны указывали на то место, где она когда-то находилась.
   Едва остановившись, Маха привычно уже подставила плечо, на которое оперся Хромой, наблюдая за входом на мост и тихонько, будто бы про себя, похмыкивая. Оглянувшийся на них Мика хотел что-то спросить, но, видимо, передумал и тоже пристально стал вглядываться в слабо освещенный зев входного тоннеля. И, как всегда, заторопился в ненужное время только Парфений.
   - И чего встали-то? - заворчал он. - Пошли бы, что ли, уже... а то так и до вечера простоим, на одном месте...
   - Не суетись, - посоветовал ему Хромой, то ли ленясь рассказывать о своих планах и наблюдениях, но, скорее, что-то высмотрев на мосту из того, чего не увидели остальные подельники. - Вот сунешься туда не во время, тогда и совсем спешить никуда не надо будет.
   - А чего это не надо будет? - не понял простого намека Парфений.
   - А покойникам спешить некуда, - засмеялся Мика, поддержав шутку старшего подельника.
   - Хромой, - негромко позвала из-под его руки Маха. - А ты разве тут не ходил?
   - Ходил, - ответил Хромой. - И не так давно. Вот только Мост всегда проходишь, как первый раз. Характер у него такой... вздорный, что хочет, то и творит.
   Маха только привычно передернула худенькими плечами. Про характер пустых районов, уцелевших домов, подземных переходов Хромой и Мика говорили часто и обсуждать их могли часами, но она не всегда понимала пока еще, каким таким характером могут обладать неодушевленные, давным-давно покинутые людьми вещи?
   Что бы чем-то полезным занять себя, Маха решила рассмотреть повнимательнее закованную в набережную поверхность Реки. Угрюмые, темно-серые воды, казалось, не текли, а замерли на месте, отражая на своей поверхности изнанку Моста, верхушки черных деревьев, подступивших к воде с противоположной стороны, каменный парапет набережной. Там же, на другой стороне Реки, к маленькой пристани, притулившейся у парапета, жался прогулочный пароходик, похожий больше на черно-белую картинку из книжки, чем на настоящий водный транспорт. Махе показалось, что над пароходиком вьется невнятный сизый дым. Она присмотрелась внимательнее. Дым исчез, но стоило чуть отвести в сторону глаза, прихватывая пароходик боковым зрением, и дымок появлялся снова и тихонечко, никому не мешая, вился и вился себе над трубой.
   А чуть дальше, по эту сторону Реки, на дороге вдоль парапета, Маха разглядела проржавевшие остатки автомобилей, брошенные здесь, наверное, еще в первые годы странного катаклизма, накрывшего серой пеленой город. Их было много, десятки и сотни, они перегораживали дорогу плотными рядами, и не хватало фантазии, что бы понять, куда и зачем ехали они в тот последний день своей автомобильной жизни, да и вообще, откуда взялось в городе столько автомобилей.
   Маха, наглядевшись на оба берега, саму Реку и автомашины, застывшие на дороге, собиралась уже перенести внимание на спустившийся к набережной черный лес противоположной стороны, как Хромой, видимо, что-то разглядев, или, наоборот, не увидев ничего опасного, скомандовал:
   - Пошли вперед, прежним порядком. Парфений, ты первый, и - не спеша, не увлекайся и слушай меня.
   Парфений, проворчав что-то себе под нос по дурной привычке оговаривать любое распоряжение от подельников, даже самое элементарное и понятное, поправил на плече лямку вещмешка и шагнул на бетонные шпалы, проложенные между двумя рыжими от ржавчины рельсами. Следом за ним - Таньча, Мика... Маха, как и все эти дни, пошла следом за Микой, внимательно глядя под ноги, но успевая при этом и прихватывать краем глаза окружающее пространство слева, справа и перед собой.
   А впереди был вход на Мост, освещенный сильными лампами, расположенными по верху арки тоннеля так высоко, что свет их днем слабел и казался совсем не нужным. Сразу за аркой было чуть сумрачно, но дальше легко можно было разглядеть огни, не менее яркие, чем при входе.
   Едва маленькая колонна втянулась в мрачноватый, пусть и хорошо освещенный зев тоннеля, как бригадир скомандовал:
   - Парфений, давай-ка влево, там лесенка должна быть маленькая, и - осторожно, не наступай на эти рельсы от греха...
   Послушно свернувший влево Парфений принялся забавно подымать ноги, перешагивая через рельсы и выбираясь на узкую, мощеную бетонной плиткой тропку, идущую вдоль обветшалой, замшелой стены. Тропинка упиралась в железную, хорошо сохранившуюся лесенку в полдесятка ступенек, ведущую на неплохо освещенную, абсолютно пустую, зачем-то заасфальтированную просторную платформу, расположенную под высоким, сводчатым потолком Моста.
   Взобравшийся на платформу Парфений отошел чуть в сторонку, поджидая остальных подельников. Шедшая в арьергарде Маха, прогрохотав по металлическим ступенькам сапогами, удивленно застыла, поднявшись следом за Микой. Огромные, высотой в двухэтажный дом, не меньше, стены тоннеля слева и справа оказались прозрачными, и неожиданно яркий, не городской свет вливался в тоннель через разделенное металлическими рамами на большие квадраты толстое мутноватое от времени и отсутствия должного ухода стекло.
   За стеклом шла давно забытая в городе, кажущаяся чужой и странной, жизнь. Легкий ветерок шевелил кроны зеленых деревьев на противоположном берегу Реки, вздымал белесые барашки волн на зеленовато-бурой воде, гнал легкие облака по синему - синему! - небу.
   Почему-то едва не до дрожи в руках напуганная невероятным видением, Маха схватила за руку, чуть выше локтя, Хромого, и только тут заметила, как вся их группа встала в маленький круг, упираясь спинами друг в друга, плотно прижимаясь к стоящему рядом подельнику.
   - Это... чего... - произнес едва слышно Парфений, судорожно вцепившийся в рукоятку своего пистолета, но не имеющий ни сил, ни ловкости, чтобы быстро достать его из-за пояса брюк.
   - Говорят, - хрипло, чуть прокашлявшись, сказал Хромой. - Говорят, что это стекло помнит последний день, что так всё и было в городе до Катастрофы...
   За стеклом, на длинных, с трудом различимых простым глазом тросах покачивались человеческие фигурки, в руках у которых изредка вспыхивали сиреневые огоньки электросварки.
   - Наваждение такое, - дрогнувшим голосом сказал Мика, переводя дыхание. - Третий раз здесь прохожу, всегда пугаюсь, наверное, привыкнуть невозможно...
   Немного успокоившаяся Маха незаметно оглядела обалдевшего, застывшего с чумовыми глазами навыкате Парфения, поеживающегося от открывшегося за стеклами стен пейзажа Мика, угрюмого, чувствующего себя не в своей, командирской тарелке Хромого и застывшую в непонятном, блаженном оцепенении Таньчу с приоткрытым ртом, из которого потянулась вниз тоненькая струйка слюны. Сознание малахольной девки отказывалось воспринимать светлый мир за стеклом, как что-то давным-давно и навсегда ушедшее из жизни города. Но вот, казалось, протяни руку, ударь по стеклу и выйди туда, где веет ветерок, где вода живо течет по бетонно-гранитному руслу, где деревья не черные, а зеленые, и небо наполнено непонятной, но такой естественной синевой. И в тоже время, сама Маха отлично помнила, как всего несколько минут назад смотрела на бурую неподвижную воду, черный лес, серое небо и безжизненную громаду Моста, подпираемую огромным скоплением, настоящим кладбищем, мертвых автомобилей.
   - Давай-давай... Пошли... - судорожно каркнул Хромой. - Здесь всю жизнь стоять и смотреть можно...
   Плотной группой, старательно выпихнув чуть вперед упирающегося Парфения, подельники двинулись по платформе, удаляясь от входа. Маха, идущая ближе всех к краю, с любопытством смертницы глянула туда, вниз, и увидела гладкие, блестящие, без единого намека на ржавчину рельсы, расположившиеся в глубокой выемке между платформой и стеклянной стеной. Заворожено переведя глаза с узких полос металла вверх, она с удивлением приметила горящие в полную силу гирлянды ламп под потолком, странные, белые балки, идущие через весь тоннель, какие-то надписи на знакомом, но совершенно не понятном языке...
   - Говорят, сюда еще заезжают поезда метро, - сказал мрачно Хромой, и сам старательно прижимаясь к Махе, едва не сталкивая её этим старанием вниз с края платформы. - И вот если увидишь поезд, пока стоишь тут, на перроне, то это уже полный конец тебе...
   Странно, перепугано хрюкнув, услыхавший его слова Парфений едва ли не со всех ног бросился по платформе к затененному узкому выходу, обозначившемуся возле уходящего в непросветную темноту продолжения тоннеля. Прозевавшие его неожиданный рывок Мика и Таньча сбились с ноги, растерявшись: то ли догонять парнишку, то ли еще плотнее прижаться к прикрывающим им спину Хромому и Махе. А сам вожак, подавив в себе такое же паническое желание броситься, не оглядываясь, вслед за Парфением, деловито, но слегка дрожащим голосом констатировал:
   - Ну и ссыкло же наш малой, сказано же - если увидишь, пока тут стоишь...
   Он не успел закончить фразу... со стороны выходящего на поверхность тоннеля, с улицы, откуда подельники и появились на станции, подошла тугая, сильная и свежая струя воздуха, настоящий тоннельный ветер. И вслед за ним - неизвестно, чем вызванный и где-то далеко зародившийся, начал приближаться странный звук - шипящий, гремящий, наполненный запахом горячего железа и машинного масла.
   Не однажды побывавший на железнодорожной станции города в те моменты, когда туда прибывал очередной эшелон с грузами извне, Хромой сразу узнал в приближающемся невнятном грохоте перестук колес и лязг межвагонных сцепок тормозящего поезда...
   И тут же, перекрывая все звуки, стелящиеся по-над платформой, в уши ударило рваное тяжелое дыхание и стук каблуков о старый, выщербленный и затертый миллионами ног асфальт...
   ...Маха содрогнулась всем телом, возвращаясь в привычный мир из сказки двоичного счисления и цифрового отображения памяти, открыла глаза и с неподдельным вниманием оглядела уютный, тихий дворик, будто только что, несколько часов назад, оставленный людьми. Здесь все дышало покоем, миром и прежней, безмятежной жизнью, и иллюзию эту портило только свинцово-серое небо над головой и мертвая, будто выжженная земля под ногами. Странная нелюдь не чувствовала себя здесь чужой, как, наверное, не чувствовала в любом другом месте, где ей довелось побывать. Внедрение было главным, принципиальным условием её существования где бы то ни было.
   Красиво очерченные, хоть и бледные, с сероватым отливом губы Махи растянулись в удовлетворенной улыбке. Пусть никто не видел её, но сдерживаться, гасить в себе на корню эмоции она не стала, ей нравилось быть, чувствовать себя настоящим человеком. Особенно в тот момент, когда заканчивался вынужденный процесс расчетов ситуации и планирования дальнейших действий. Теперь наступало время работы, воплощения в жизнь просчитанного и задуманного. Все, что требовалось для этого было проверено, проанализировано и взвешено настолько точно, насколько позволяли исходные данные, и будет корректироваться уже в процессе, при изменении обстоятельств или выявлении неточностей в первичных сведениях.
   Несмотря на свою любовь и тягу к визуальному анализу прошлого, Маха нисколечко не пожалела, что воспоминания её оборвались едва ли не на самом интересном месте, вызвать их вновь к жизни не составляло труда, но смотреть теперь стоило только ради того заоконного пейзажа, увиденного на мертвой, заброшенной станции метромоста. Маха поняла, что ей очень надо побывать в том месте, где пейзаж этот жив, а не является лишь забытым отражением в стекле. И шанс такой совершенно неожиданно появился вместе новыми знакомцами Дяди. Возможность эту дополнял загадочный даже для такого человека, как Вечный, "Черный дом", некое место сосредоточения странных сил, способных рвать тонкую, но необычайно прочную ткань мироздания...
   Теперь Махе оставалось только подать понятный сигнал, ожидающему его Дяде, этому вечному созданию странного серого города и его невольным гостям.

33

   ...подсев за столик к Бражелине, Дядя выждал, пока отойдет, исполняя заказ обласканная той девка-официантка, и чуток хвастливо, но не обидно, как умел только он в городе, сказал:
   - Подарочек от меня, Желька... вояки наши надоедать своим вниманием тебе не будут с полгода, а то и побольше...
   - Вот дела! - искренне обрадовалась женщина. - И когда ты все успеваешь? Да, кажись, и дел особых с ними у тебя никаких не было?
   - Да зачем мне с ними дела иметь? - весело подмигнул Дядя. - Просто переключил их с тебя на себя, вот и все. Давно не разминал старые косточки, пришла пора, значит...
   - Помочь чем-то надо? - деловито уточнила Желька.
   - По этому делу я и сам справлюсь... - ответил Дядя. - Пособить мне в другом надо.
   Он оглянулся на столик, за которым тесно устроились Голицын, рыжая репортерша Нина, унтер-офицер Воронцов, Кассандра-Сова и Жанетка.
   - Пришлым, что ли, помочь? - уточнила Желька.
   - Помочь уйти из города, - кивнул Дядя.
   - А как попали - так же обратно не получается? - полюбопытствовала женщина. - Помнится, Антон со своей-то... также и уходили...
   Она едва заметно, чтобы не привлекать внимания, кивнула в сторону столика известного скандального романиста. Тот, о чем-то тихо переговариваясь со своей подругой, которую Желька поостереглась назвать похабным прозвищем, прихлебывал из большого граненого стакана коньяк. Закуской Антону в этот вечер служили сигареты и мармелад, на который, впрочем, больше налегала его подруга, тоже не отказывающая себе в темно-янтарном напитке.
   - Там была другая история, - улыбнулся Дядя, вспоминая с какими приключениями впервые смог попасть в город романист. - А этим уходить надо через станцию... Но, вообще-то, думаю, что мы сейчас с тобой спустимся вниз, в сауну, возьмем с собой девок, я вон Жанетку прихвачу, попаримся, отдохнем, как следует... ты ведь за этим сюда и пришла, верно, Желька? Там я тебе подробности и обрисую...
   - С девчонками попариться я всегда только "за", - засмеялась женщина. - Не боишься, что негритянку твою отобью? Очень она мне нравится, да и, кажись, сама тоже не против побаловаться...
   - Балуйтесь, балуйтесь, - поддержал шутку Дядя. - От нее не убудет, а уж от меня-то - тем более... Кстати, о прибылях и убытках... ты, кажись, как-то говорила, что Баллонщик твой стал из доверия выпадать?
   Бражелина мгновенно сосредоточилась, вспоминая, в самом деле она говорила такое Дяде, или он узнал о её затруднениях с один из ближайших помощников по каким-то своим каналам.
   - ...так вот, завтра твоему управляющему от меня деньги передадут, тысячу в золоте, вроде, как за мною съеденное и выпитое, ну, и аванс на будущее, сама знаешь, не люблю халявничать и быть в долгу по монетам, - продолжил Дядя. - Так ты проследи, как он перед тобой по этим деньгам отчитается... думаю, тут сразу все видно будет...
   - У тебя сегодня день благотворительности? - спросила подозрительно Желька.
   - Нет уж, - засмеялся Дядя. - Ты же знаешь, я за "просто так" ничего не делаю... Завтра ведь эшелон приходит? Так вот, экспедиторы в городе надолго не задержатся, тут же обратно рванут...
   - Тоже - твоих рук дело? - уточнила Бражелина еще более подозрительно.
   - Неважно, - отмахнулся Вечный. - А важно то, что экспедиторам срочно связь нужна будет, вот и стартуют обратно тут же после разгрузки. На городские телефоны, сама понимаешь, надежды очень мало, можно и дозвониться, куда надо, а можно и сгореть за минуты, только трубку взяв. Значит, надо будет им вырваться из города и по рации доложить свежую новость. За которую кому-то могут и орденок навесить...
   - Вот даже как... - будто бы про себя, вполголоса протянула Желька.
   - Этих вот парней и девок, - Дядя легонько кивнул в сторону их столика, - надо в эшелон подсадить... тихо-мирно, незаметно... да и проедут-то они всего верст двадцать, не больше...
   Бражелина еще раз внимательно оглядела странную компанию чужаков за столиком. Офицерская выправка подполковника Голицына и солдатские манеры Воронцова бросались в глаза даже не особо просвещенной в армейских тонкостях городской хозяйке. Видимо, это её "прочтение" внешности гостей Дяди отразилось на лице Бражелины, и абориген поспешил замять возникшую неловкость:
   - Всё узнаешь внизу, - сказал Вечный. - Там будет детальный разговор...
   - Хорошо, - согласилась Желька. - Сделаю, как ты просишь, это не трудно, тем более, говоришь, эшелон обратно тут же погонят.
   - Ну, значит, это дело принципиально порешали, - удовлетворенно подвел некий промежуточный итог Дядя. - Пора и отдохнуть... собой, так сказать, заняться...
   Резко развернувшись всем телом к столику, занятому пришельцами, Дядя жестом подозвал к себе Жанетку, и та очень быстро, торопливо, почти подбежала к нему. Впрочем, в её торопливости не было нелепой собачьей преданности, мол, хозяин зовет, девка просто спешила туда, куда ей хотелось спешить по собственному желанию, совпадающему с желанием её мужчины.
   - Слушай-ка, нас тут Желька в сауну приглашает, - оповестил мулатку Дядя. - Ты же не против? Не боишься, что тебя она там соблазнит?
   - Не боюсь, - засмеялась Жанетка. - Я и сама, кого хочешь, соблазню... А ты?
   - Я-то в обязательном порядке присутствую, - успокоил мулатку Дядя. - Только для начала, подымись ты на второй этаж, глянь, чтобы для наших гостей комнаты приготовили. Ладно?
   Жанетка послушно кивнула, тут же выискивая глазами ближайшую официанточку, чтобы вместе с ней отправиться наверх, в комнаты для гостей этого заведения.
   - Не хмурься, - попросил Дядя Жельку. - Тебе я, конечно, полностью доверяю, но вот твоим девкам - не очень. Да и не столько в доверии тут дело... Знаешь ведь фразу: "Мы в ответе за тех, кого приручаем"? Вот и не хочу я о себе плохую память оставить... Считай пока, что каприз это мой... вот так.
   Жанетка ушла наверх в сопровождении одной из девок, кажется, как раз той, что и понравилась Бражелине, коротко попросив компанию пришлых: "Дождитесь тут меня, я скоро..." Дядя продолжил о чем-то беседовать с Желькой, но теперь их разговор носил совершенно не деловой характер, похоже, что они, подобно большинству старинных знакомцев в таких случаях, просто вспоминали памятные события общего прошлого.
   Воспользовавшись моментом, Голицын и Ворон накоротке пересказали друг другу, как добирались до места встречи. Впрочем, больше говорил, естественно, подполковник, ведь по сути Алексею рассказывать было нечего, их с Совой переход из бункера Дяди до этого заведения прошел абсолютно без приключений.
   - Никак понять не могу, - вмешалась в мужской разговор рыжая репортерша. - Зачем это Дядя при нас такое устроил? Напугать что ли хотел? Так мы и так послушные, как овечки. Деваться-то некуда, никто другой нас из города до "Черного дома" не выведет так скоро...
   - Пугать ему нас незачем, - чуть подумав, ответил Голицын. - Наверное, сперва просто не хотел нас от себя отпускать, чтобы потом не искать по всему городу, тут ведь всякое может произойти, вспомни его рассказы... Ну, а потом...
   - Потом ему не до вас было, - неожиданно сказала Сова. - Он свое дело делал, а вы просто присутствовали, как бы, для мебели...
   - У тебя опять пробудились способности? - иронично удивился Голицын.
   - Ну, не то, чтобы пробудились... - слегка смешалась Сова. - Просто это же очевидно...
   - Жаль, - искренне констатировал подполковник. - Иначе ты бы очень нам всем помогла. А у тебя, Ворон, какие предчувствия?
   Алексей пожал плечами. Никаких вызывающих опасения предчувствий он не испытывал уже давно, едва ли не со времени последнего своего рейда, после которого и попал вот в эту передрягу сначала в "Черном доме", а потом и тут, в чужом городе.
   - Тогда остается только надеяться на лучшее, - подвел черту под разговором подполковник.
   К этому моменту в зальчик вернулась Жанетка и тут же, не присаживаясь к столу, заявила:
   - Для вас всё готово... любая девка тут вам комнаты покажет, мужская - отдельно, женская - отдельно... можете хоть сейчас идти, отдыхать. А завтра уже, к вечеру, на станцию.
   - А здесь еще посидеть не возбраняется? - вежливо уточнил на всякий случай Голицын.
   - Да все заведение в вашем распоряжении, - весело подмигнула мулатка. - А если еще чего, по мужской или по женской части, понадобится, вы только девкам намекните, все будет, как захотите...
   Она, похоже, очень гордилась тем, как здесь принимают и уважают её мужчину и его гостей.
   - Сама-то сейчас куда? - будто бы для поддержания разговора спросил Ворон, посчитав, что совместный поход по городу дает ему право на маленькое любопытство.
   - Да мы с Дядей и Бражелиной в сауну, - пояснила мулатка. - Они же старые знакомцы, есть о чем поговорить-вспомнить, не только ж по делам толковать, отдыхать тоже надо...
   - Ну, а с людьми-то пообщаться можно? - спросила Нина, видимо, по репортерской привычке. - Вон, с писателем, например...
   - Отчего нельзя? - удивилась Жанетка. - Общайтесь, если хочется, вот только...
   Она чуток замялась, обдумывая, как выразить свою мысль, но Голицын опередил девку:
   - Но только без особых откровений, в пределах разумного. Я правильно понимаю?
   - Ну, да, - согласилась мулатка. - Зачем всем знать, как вы сюда попали? Да и вообще, сами знаете, на иногородних у нас без особой симпатии смотрят...
   ...Дядя и Бражелина уже поднялись из-за столика, собираясь пройти в подвальное помещение, в сауну, как к ним немного робко, но решительно подошла одна из официанток с маленьким подносиком в руках.
   - Вот, просили передать, - набравшись решимости, сказала девка, заглядывая в глаза Дяди.
   - Мне просили? - усмехнулся он.
   - Сказали: "Сама знаешь кому"...
   - И кто же так сказал?
   - Да пузырь совсем, - официантка показала ладонью расстояние от пола чуть больше полуметра. - Подскочил к дверям, сунул вот посылочку, а сам - бежать, такого разве догонишь, чтоб расспросить? На ходу только и крикнул, сама, мол, знаешь, кому это.... Я вот подумала - а кому ж еще?
   - Тут все такие сообразительные? - риторически поинтересовался Дядя у приостановившейся рядом с ним Бражелины и снова обратился к девке: - И чего ты с таким умом-то тут в официантках крутишься...
   - Да я ж не только на стол подаю, - серьезно пояснила девка. - Когда надо, то и по-всякому могу, только скажите...
   - И нравится так-то? - спросил Дядя довольно глубокомысленно, хотя в глазах его уже забегали веселые, озорные искорки.
   - Если человек хороший, то и приятно бывает, - откровенно ответила девка. - А если что, то и потерпеть можно... только тут, у нас, редко какие придурки бывают, это ж не на улице, когда в подворотне всем конгломератом пользуют...
   - Далеко пойдешь, девка, ой, далеко... - высказал, будто самому себе, Дядя, подхватывая с подноса небольшую пластиковую фигурку Буратино.
   Кукла, видимо, долго пролежала на улице, и краска с коротеньких штанишек, курточки и колпачка слезла совсем, превратив фигурку в этакого голыша, правда, с четко обозначенной одеждой. И длинный нос игрушки затупился, стал больше похожим на сигаретный окурок, тем более, что был измазан чем-то тускло-серым.
   - Ну, и что это такое? - с брезгливой осторожностью потыкала пальцев в лежащую на ладони Дяди куклу Бражелина, когда тот легким, игривым шлепком отправил официантку исполнять её не только официантские обязанности.
   - Это, Желька, талисман... хотя, нет, талисман - это то, что при себе носят, вроде бы, на счастье, а это, наверное, просто знак, - чуть задумчиво сказал Вечный. - Знак согласия... значит, есть кому моих гостей до "Черного дома" проводить... нам-то с тобой не с руки как-то за городом шляться... понимаешь?
   - Вот ведь правду, получается, говорят, что ты очередную нечисть приручил, - с укоризной сказала Бражелина. - И охота тебе со всякой нежитью якшаться, будто людей в городе мало...
   - Эх, Желька, с такой вот нежитью пообщаться - только на пользу себе, да и кому другому выходит...
   Дядя по-дружески прихватил женщину за талию и слегка подтолкнул по направлению на выход из зальчика...

34

   В этот последний в городе вечер Ворону в очередной раз, примерно так же, как в вертепе, показалось, что он присутствует при театральной, ну, или кинематографической постановке. После почти суточного безделья в заведении, принадлежащем то ли Бражелине, то ли самому Дяде на паях с Бражелиной, то ли вообще третьему лицу с первыми двумя крепко-накрепко связанному, четверка невольно попавших в этот странный город взрослых людей в шумной компании подростков, которую здесь почему-то именовали заумным словом "конгломерат", прошла на территорию железнодорожной станции. Миниатюрные Нина и Сова, да и некрупный габаритами Алексей Воронцов прекрасно маскировались этой группой, выпадал из общей массы, пожалуй, один лишь подполковник, но он всю дорогу старательно сутулился, шел, чаще всего склонив голову, и тоже не очень-то бросался в глаза возможным случайным наблюдателям.
   Остановившись на углу одного из мрачноватого вида пакгаузов, совсем рядом с прибывшим и теперь интенсивно разгружаемым эшелоном, конгломерат вел себя шумно, бесцеремонно, задорно и весело. Мальчишки хватали своих подруг, которых, на удивление, было едва ли не вдвое меньше, за недозрелые еще грудки, с откровенной наглостью лапали между ног, изображали малопристойные телодвижения, имитируя спаривание чуть ли не на ходу. Кто-то хлебал из горлышка захваченной с собой бутылки неестественно бордовое и пахучее вино, практически все курили одна за другой сигаретки, явно выданные им из запасов главного режиссера этого спектакля. И, конечно же, буйство и шум конгломерата, вместо привлечения к себе внимания, оставался совершенно незаметным для грузчиков и других станционных тружеников. Ведь такая картинка была привычной для них, подростки частенько наведывались на станцию просто от скуки и вели себя сегодня так же, как всегда. Самым главным для станционных работяг было то, что пришедший конгломерат не мешал работать, не лез нахально в вагоны, не суетился под ногами во время переноски грузов, не выклянчивал сигаретки у занятых учетом бухгалтеров.
   А девки и парни, и без того особо не обращающие внимания на своих сопровождаемых, постепенно, по мере увеличения выпитого, расслаблялись и непотребствовали все больше и больше. Вот уже кто-то натуральным образом согнул подругу буквой "зю", а приятель помогал ему, стаскивая с девки штаны, пятеро самых догадливых, усадив в центр своего тесного кружка кого-то из девок, деловито, с шутками и глупыми прибаутками расстегивали ширинки...
   - Как-то уж слишком все откровенно... - брезгливо оглядываясь, проговорила рыжая репортерша.
   - А ты не туда смотришь, - негромко засмеялся Ворон. - Вон, где самое интересное...
   Нина глянула в указанном направлении, ожидая увидеть что-то и вовсе сногсшибательное в своей непристойности, но... по-прежнему возле вагонов суетились грузчики, выгребая остатки привезенных товаров, экспедиторы с военной выправкой и с какими-то неизменными в любом мире накладными осаждали пятерку местных бухгалтеров совершенно не конторского, разбойничьего вида...
   - Видишь, от пакгаузов идет...
   Ворон одним из первых приметил этого приезжего, деловым, но очень уж беспокойным шагом направляющегося к месту скопления экспедиторов с бухгалтерами.
   - Когда он уходил, мы не приметили. Видно, еще в самом начале разгрузки, как только эшелон остановился, - заметил Голицын, также с интересом, но искоса вглядываясь в приближающегося иногороднего. - С кем-то из городских, наверное, встречался?
   - ...и узнал такое, что заставило его забыть о правилах и манерах поведения экспедиторов, - поддакнул Алексей.
   А подошедший к своим коллегам-подчиненным Горвич коротко скомандовал: "Двадцать минут - окончить разгрузку, оформить документы, встать под отправку обратно!" Немного расхлябанные, расслабившиеся далеко от дома и начальства экспедиторы попытались возразить, мол, никогда так быстро не разгружались, да и, вообще, спешка нужна при ловле блох... но тут Горвич рявкнул по-настоящему, пусть и вполголоса, пытаясь не привлечь к себе лишнего внимания местных.
   За шумом и гамом конгломерата слова подлинного главного экспедитора услышали только те, кому они непосредственно предназначались. Но реакция на них видна была, что называется, невооруженным глазом. Приезжие засуетились, подсовывая свои бумаги бухгалтерам, на любое возражение махали руками, да ладно, мол, потом разберемся, и щедро сыпали из своих карманов в чужие соблазнительно позвякивающие серебряные монетки.
   Запланированная первоначально работа едва ли не на полночи и в самом деле была полностью завершена в ближайшие полчаса, и грузчики, удивленные и слегка ошалевшие от такой интенсивности, нехотя стали разбредаться кто куда по территории станции. Экспедиторы, старательно позакрывав двери разгруженных вагонов, собрались возле единственного пассажирского в эшелоне, изначально предназначено для их удобств в пути, а один из приезжих, высокий и крепкий, прошел по направлению к уже перегнанному в голову состава тепловозу, видимо, экстренные меры, объявленные Горвичем, предусматривали дополнительный контроль за локомотивной бригадой.
   Будто по неслышимой команде невидимого режиссера, конгломерат вместе с жандармским подполковником, ссутулившимся еще сильнее, рыженькой репортершей, штурмовиком и Кассандрой-Совой живенько так переместился к дальнему вагону, туда, где освещение грузового перрона было совсем слабеньким, и многочисленные тени от людских фигур искажали пространство, сильно затрудняя наблюдение. Вагон, обыкновенная теплушка без малого полувековой давности все еще нещадно эксплуатируемая, был, разумеется заперт на очень приличных размеров висячий замок. Такой и ударом приклада сбить было бы непросто, но удар не понадобился. Один из мальчишек, грубовато оттолкнув буквально висевшую на нем подружку, извлек из кармана явно отцовского по размеру бушлата небольшой кусок гибкой проволоки и, ухмыляясь и гримасничая, за полминуты открыл вагон, оставив замок висеть в петлях так, чтобы с первого взгляда не бросалась в глаза его декоративная отныне функция.
   - Вот так, - кивнул выскользнувший из темноты Дядя. - Все готово. Осталось лишь отъезжающим занять свои места... вот только купленных билетов нет, но и без них сойдет...
   Вечный остановился в тени вагона таким образом, чтобы не быть замеченным при беглом внешнем осмотре состава перед отправлением. Конгломерат же, при появлении городской легенды тихо-тихо, но очень шустро начал рассасываться, по одному, по двое, по трое исчезая в направлении того самого пакгауза, где несколько часов назад Горвич встречался со своим агентом-осведомителем и получил от него некие сверхсрочные, сногсшибательные сведения.
   - Ехать вам минут двадцать, от силы - полчаса, если машинист гнать не будет, - пояснил Дядя отъезжающим, когда они остались возле вагона одни. - Эшелон притормозит, а то и вообще остановится в нужном месте, тогда - выходите, ну, или выпрыгивайте, как кому нравится...
   - А потом? - зачем-то спросила Нина.
   - А потом двигайтесь к вашему "Черному дому", там недалеко, - все-таки ответил на глупый женский вопрос Дядя. - Часы-то у вас есть?
   Голицын молча поддернул рукав выделенного ему от щедрот аборигена бушлата и продемонстрировал свой платиновый хронометр.
   - Отлично, - кивнул в ответ Дядя. - Значит, не ошибетесь... ну, а случись чего не так, у вас есть кому вывести к нужному месту...
   И он внимательно посмотрел на Ворона. Тому даже как-то неуютно стало под этим пристальным прощальным взглядом, но говорить Алексей ничего не стал, просто кивнул, соглашаясь с возложенной на него миссией поводыря.
   - И вот еще... - предупредил Дядя жестом чуть выдвинувшегося было к нему подполковника. - У нас, здесь, не принято благодарить и прощаться... Если хочешь сказать что-то приятное человеку, просто скажи: "Увидимся..."
   - Увидимся, - коротко, по-офицерски отдавая честь, кивнул Голицын.
   - Увидимся... увидимся... увидимся... - повторили за ним остальные.
   - Все! По вагонам...
   Фигура Дяди и без того невнятная в глубокой тени, начала на глазах расплываться и исчезать, как исчезает кусок сахара в крутом кипятке...
   - И в заключение - материализация духов и раздача слонов, - нервно пошутила фразой из знаменитого сатирического романа Нина, когда у затененной стены вагона не осталось и следа от странной городской легенды.
   - То-то я смотрю он без Жанетки пришел, - задумчиво сказал в ответ Ворон. - Она, наверное, так не умеет...
   - Закончили разговоры, - неожиданно резко распорядился Голицын, вновь принимая на себя обязанности командира маленького отряда. - По местам...
   - Теперь главное, чтоб эшелон все-таки остановился, - заметила как бы сама себе под нос рыжая репортерша. - Очень бы я не хотела проехаться до их столицы и потом долго и бестолково объясняться с каким-нибудь местным подполковником от жандармерии...
   ...Эшелон не мог не остановиться в назначенном месте. Как потом нудно и продолжительно объясняли на профилактической беседе, больше напоминающей изнурительной допрос, машинист локомотива со своим помощником, им абсолютно непонятно было, откуда взялась в кабине тепловоза маленькая, худенькая девка, рыжеватая, с армейской короткой стрижкой.
   В кабине и так было не протолкнуться, ведь туда забился еще и контролирующий на всякий случай действия локомотивной бригады экспедитор, бывший офицер особого подразделения спецназа, мужчина совсем не маленький, но убитый рыжей девкой всего одним ударом клинка. Ни машинист, ни его помощник даже сообразить не успели, как это произошла, а та уже уселась на труп, вытирая об его комбинезон узкий, длинный клинок, и ласково, открыто улыбаясь, посоветовала тепловозникам: "Вы ехать хотели? Ну, так езжайте..."
   - Чума на наши головы... - перепугано пробурчал машинист, послушно вставая к пульту управления.
   Ситуация была похуже губернаторской из известного анекдота. Внутренняя поездная связь до выезда из города не действовала, а каких-то экстренных сигналов для оповещения экспедиторов на такой вот, крайний случай, предусмотрено не было. Можно было, конечно, прогудеть где-нибудь на стрелках при выезде со станции простейший SOS, но машинист, даже не переглядываясь со своим помощником, решительно изгнал из головы такие дурные мысли. Так легко проникшая на станцию, к тепловозу, и так играючи заколовшая матерого спецназовца девка, разумеется, поняла бы всё, и тогда... О том, что она может сделать с непослушной локомотивной бригадой, размышлять просто не хотелось, чтобы не портить и без того достаточно вздернутые нервы...
   Поэтому еще минут двадцать машинист вел состав молча, даже не пытаясь лишний раз оглядываться на сидящую позади него девку, а когда все же такое случалось, неизменно натыкался на её острый, внимательный и беспощадный взгляд. А потом рыжая легко поднялась на ноги и, глянув через плечо машиниста вперед, спросила иронично:
   - Призраков на пути не видишь что ли?
   На чем она стояла, оказавшись чуток повыше совсем не маленького железнодорожника, у того представить себе, без дрожи, душевной не получилось. Пришлось сосредоточиться на дороге, но путь был чист, темен и привычен, только яркий прожекторный луч, как всегда, поблескивал на рельсах. Что сказать в ответ девке машинист сразу не сообразил, а она, правильно поняв его заминку, продолжила:
   - Как же так? вон впереди, прямо поперек дороги их целая баррикада разлеглась... А ну-ка, гудни, да давай, начинай тормозить...
   - А потом? - похолодев от собственной смелости, буркнул машинист.
   - А потом остановишься, я выйду, а ты дальше поедешь, - засмеялась девка.
   Конечно, никто из следователей, беседовавших позже с локомотивной бригадой не поверил бы, да и машинист с помощником не стали им говорить о том, что после кратковременной остановки девка не просто ушла из кабины тепловоза, спустившись по ступенькам маленькой металлической лесенки, а просто-напросто рыбкой выбросилась из кабины в темноту ночи, исполнив перед изумленными невольными зрителями в кратком своем полете двойное сальто... Перед этим, правда, она успела сказать: "Как только выйду, гони вперед без остановок, а то ведь - я и догнать могу, если задержишься тут лишку..."
   Проверять такое категорическое заявление у машиниста не хватило духу, и он, едва только девка покинула приостановившийся тепловоз, "ударил по газам". Лишь через полтора часа, с большим трудом, по вагонным крышам и платформам в кабину добрался один из экспедиторов, обосновавшихся в пассажирском вагоне, да и то только для того, чтобы по внутренней связи подтвердить Горвичу правоту доклада локомотивной бригады. Останавливаться и пытаться разыскать собственными силами в ночи предполагаемую убийцу, уже ушедшую на десяток-другой километров от железной дороги, было бессмысленно. Тем более, учитывая ценность той информации, что спешил доставить своему начальству Горвич.
   ...на удивление без каких-то особых, никому сейчас не нужных происшествий, сразу же после отчаянного гудка тепловоза и краткой, на полминуты, не больше, остановки эшелона, вся четверка удачно покинула последний вагон, тут же вдоль крутого откоса насыпи уходя подальше, в темноту. Никто не споткнулся, не упал в самый неподходящий момент, не подвернул ногу, не отстал. И обе женщины послушно, пусть и чуть неуклюже, как солдаты-новобранцы, выполнили короткую, тихую команду Алексея: "Ложись!" и замерли, прильнув к земле, в ожидании, когда же состав тронется с места и исчезнет в отдалении.
   Ждать пришлось недолго. Вскоре сопровождающий эшелон грохот и металлический лязг удалился и затих, оставив за собой, в ночи, четверку людей.
   - Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... - пробормотал слова детской сказки Ворон. - Интересно, от кого нам еще уходить придется?
   - Пока еще никуда не ушли, - резонно возразил Голицын. - До "Черного дома" далеко, да и как там все сложится неизвестно...
   - Люди, смотрите, звезды!
   Нина, перевернувшись на спину, только сейчас уловила, как среди рваных, лохматых и призрачных ночных облаков поблескивают далекие холодные огоньки.
   - Я по ним успела соскучиться, - проникновенно сказала репортерша. - И по ветру тоже...
   - А мы не в городе, тут и ветер есть, и звезды видно...
   Совершенно незаметно и неслышно даже для Ворона к ним подошла Маха. Все такая же, как первый раз её увидел Алексей, вот только... или это просто кажется в ночи, что с лица девушки исчезла присущая городским обитателям землистая серизна.
   - Знакомиться не будем, друг о друге и так, что надо, знаем, - деловито продолжила нелюдь. - А церемонии сейчас не нужны. Пора бы и двигаться...
   - Куда? - уточнила репортерша.
   - Вон туда... - рукой указал в темноту Алексей. - К "Черному дому"...
   - Как жаль, что никто не додумался захватить фонарик... - как бы сама себе сказала Нина, поднимаясь на ноги, одновременно отряхиваясь и пытаясь что-то рассмотреть в кромешной ночной тьме.
   - А мне он и не нужен, - засмеялся Ворон.
   К сожалению, без света могли обойтись лишь двое, кроме Ворона свое ночное зрение включила и Маха, а вот об остальных позаботился подполковник Голицын, вручивший девушкам по маленькому, но достаточно мощному фонарику, чтобы не чувствовать себя совсем уж беспомощными на пересеченной местности ночью.

35

   Они шли недолго, не более получаса, даже рыжая репортерша, экипированная стараниями Дяди и Жанетки не хуже других, не успела еще утомиться и начать привычно выражать свое недовольство сложившимися обстоятельствами, как впереди, между ветвями высоких кустов засветился странный желтый огонек.
   Первыми его заметили Маха и Ворон, при этом, как ни странно, практически одновременно.
   - Лампочка, - лаконично сказала Маха, но тут же расшифровала: - Обыкновенная электрическая лампочка, свечей примерно на шестьдесят...
   - ...так и висит себе посреди поля в воздухе? - слегка съязвил Голицын, досадуя больше на самого себя за невнимательность, впрочем, отлично понимая, что ни со штурмовиком, ни с нелюдью ему соревноваться в зоркости не имеет смысла.
   - Почему? - искренне удивилась Маха. - Какой же смысл подвешивать лампочку в воздухе посреди поля?
   - Юмор такой, - зачем-то пояснил Ворон. - Но, судя по расстоянию, лампочку подвесили как раз возле "Черного дома"...
   Штурмовик оказался прав. Над маленьком крылечке в три ступеньки, врезанном прямо по центру длинной, высокой и мрачной, черной стены висела под жестяным абажуром простенькая лампочка.
   "Сумасшествие, - по-философски отстраненно подумал Алексей. - Кому и зачем понадобилось зажигать тут лампу? А, вообще-то, интересно, как долго она тут висит, и кто её включает-выключает?"
   ...А внутри "Черного дома" их ждало полное, убивающее надежду разочарование. Все те же разнообразные по размерам и предназначению комнаты были пусты, но явно неоднократно обживались строителями, оставившими после себя небольшие штабели кирпича по углам, несуразные жестяные корыта с засохшим в них раствором, полупустые мешки с цементом, кучки просеянного песка, мастерки, засохшие кисти, ржавые лопаты...
   В иных комнатах лучи фонариков высвечивали высокие деревянные козлы, заляпанные штукатурной и потускневшей с годами масляной краской. Кое-где остались следы перекуров работяг - наполненные окаменевшими окурками и пустыми сигаретными пачками маленькие ведерки, когда-то залитые водой.
   Но в остальном "Черный дом" оставался самим собой. Все такой же двухэтажный, с обширными подвальными помещениями. Со странными, коленчатыми коридорами, удивительными непропорциональными комнатами... и гулким эхом человеческих шагов, поначалу даже слегка пугавшим вошедших...
   Наверное, они могли бы бродить здесь не один день, натыкаясь на все новые и новые комнаты, коридоры, переходы... если бы Маха, именно она, не обнаружила скромно висящую в одном из помещений, в глубокой, не бросающейся в глаза нише портьеру когда-то роскошного шоколадного цвета, а сейчас покрытую толстым слоем строительной пыли. "Что-то там не то..." - коротко охарактеризовала она свои ощущения, когда все собрались вокруг занавеса, подвешенного, казалось бы, на голой, пустой стене.
   - Сейчас посмотрим, - решительно сказал Голицын, резким движением отдергивая будто прилипшую к стене портьеру.
   И тут же, заглушая фонарики, в глаза ударил неяркий, но живой, трепещущий свет десятков, сотен свечей, укрепленных перед зеркалами.
   - Нашли... - выдохнула обрадовано репортерша. - Вот уж не думала...
   Она первой шагнула в Зеркальную Комнату, а следом, опасаясь отстать, потеряться самим или потерять из виду рыжую Нину, буквально ввалились в помещение все остальные, стараясь держаться поближе друг к другу.
   - И что теперь? - поинтересовалась Маха с огромным любопытством, явно написанном на её лице, оглядывая разнообразнейшие зеркала, странный пол, утопающую в темноте дальнюю стену комнаты, бесчисленные свечи.
   - А ты ничего, совсем ничего не чувствуешь и не видишь? - с затаенной надеждой хоть немного приоткрыть завесу таинственности над Зеркальной Комнатой, спросил подполковник.
   Маха с сомнением покачала головой, видимо, и сама удивляясь отсутствию каких бы то ни было необычных ощущений.
   - Кажется, всё абсолютно привычно, - ответила она. - Даже торсионные поля без каких-то особых завихрений... ну, а для лептонного измерения нужна совсем другая аппаратура, я не гожусь...
   Мудреные слова, прозвучавшие из уст простецкой, казалось бы, девки чужого города, непонятные никому из присутствующих, дали своеобразный толчок к дальнейшим действиям. И Голицын, и Ворон, а следом за ними и рыжая репортерша подумали, что просто так стоять и ждать чего-то необычного не имеет смысла. А вот Сова, будто поймав какую-то никому неслышимую мелодию, изобразила парочку странных телодвижений, больше похожих на танцевальные па, и ткнула пальцем в портьеру, оказавшуюся изнутри привычной, черного бархата, и абсолютно чистой, как было это и первый раз во время их попадания в Зеркальную Комнату.
   - Быстрее...
   Стоящий ближе всех Алексей отреагировал на её слова автоматически, отдергивая завесу и тут же вдыхая ударивший в лицо теплый, показавшийся после ночной прогулки по заросшему кустами полю и брождению по пустым комнатам "Черного дома", даже горячим, воздух. Отлично подогретое для отдыха помещение за черной бархатной портьерой оказалось до боли, до спазмов в горле знакомым.
   У невысокого бортика бассейна с чуть теплой водой стояла, уперевшись в него руками и высоко отклячив симпатичную попку, обнаженная девица, а позади нее исполнял свои мужские обязанности совсем молоденький паренек с полузакрытыми от наслаждения глазами и чуть приоткрытым ртом. Его ритмичные, обыденные движения завораживали, как блестящий шарик или кристалл в руках гипнотизера, и в такт им вдруг начала приоткрываться дверь позади этой знакомой, но впервые увиденной живыми, парочки...
   Еще до конца не поняв, не осознав, что же сейчас должно произойти в комнате, Ворон шагнул вперед, за портьеру, и тут же мир наполнился звуками: едва слышным гудением электротэнов в парилке, пощелкиванием реле, журчанием воды, льющейся из плохо закрытого кем-то крана, пыхтением и вздохами наслаждающейся друг другом парочки у бассейна, невнятной, но хорошо различимой возней за соседствующей с выходом из Зеркальной Комнаты альковной портьерой...
   Как ухитрилась одновременно с ним проскользнуть в комнату Маха, Алексей не заметил и не понял. Но в тот момент, когда дверь за спиной юноши у бассейна открылась и в помещение, крадучись, вошел еще один человек, рыжая, маленькая девка стояла рядом со штурмовиком.
   Вошедшего Ворон признал мгновенно. Именно ему несколько дней назад он стрелял по ногам, именно он лежал мертвый и холодный на полу Зеркальной Комнаты. Но сейчас живой и невредимый оборотень, мгновенно уловив опасность, чуть склонив голову, буравил Алексея тяжелым взглядом своих разноцветных глаз. Наверное, этот пристальный, злой и обеспокоенный взгляд смог на мгновения скрыть от штурмовика истинные намерения оборотня. И когда, без разбега, прямо от дверей тот прыгнул на Ворона, время невероятным образом замедлило свой ход. Алексей, с труднопередаваемой тоской в душе, понял, что не успевает... ни достать из-за пояса пистолет, ни выстрелить, защищая своих товарищей, стоящих за его спиной... еще мгновение-другое, и тяжелое, налитое ненавистью тело оборотня собьет его с ног, клыки вонзятся в шею и... все еще инстинктивно он тащил и тащил пистолет, в душе уже согласившись со своей обреченностью... как рядом, в полушаге, оглушительном взрывом в тесном помещении рявкнул выстрел...
   Пуля оборвала прыжок оборотня, изменила его траекторию, и тяжелое, почти мертвое тело рухнуло в двух шагах, чуть левее Ворона на подогретый, красивый кафельный пол, выгнулось дугой и - стало совсем мертвым...
   Каким образом Маха успел достать старенький, затертый множеством прикосновений револьвер, прицелиться, нажать на спусковой крючок, не смог понять никто. А она, уже запихнув оружие обратно куда-то под бушлат, не обращая внимания на выпученные глаза и окончательно открывшийся рот паренька, все еще продолжающего свои древние движения, ласково взяла Алексея за руку и зачастила, приговаривая:
   - Это ничего... не твоя беда, он же в полтора раза почти быстрее... тут никто бы не успел... а ты не думай, все правильно сделал, как надо было... ты пока присядь... вот, давай-ка сюда...
   Все еще пребывая в шоке, Ворон покорно пристроился на краю бассейна, совсем неподалеку от пребывающей в не меньшем шоке парочки, которую, впрочем, вывел из их состояния резкий и властный голос Голицына, с ходу объявившего:
   - Всем оставаться на местах! Жандармский Корпус! Специальная операция!!!
   И тут же, практически без паузы, подполковник ткнул пальцем в наконец-то завершивших любовную игру Санчо и Танюху:
   - Вы! Перейдите вот сюда, сядьте и ждите...
   Послушные повелению жандарма, все еще оглушенные звуком выстрела, падением мертвого тела, неожиданно возникшими в помещении мужчинами и женщинами в похожей, как военная форма, одежде, молодые люди, даже не прикрывая наготы руками, как это обычно бывает, перешли от бассейна на лавочку у стены и покорно сели рядышком, как два манекена.
   - Ворон, проконтролируй тут... - обратился было Голицын к Алексею, но его перебила Маха:
   - Я прослежу, делай, что надо...
   Подполковник бросил быстрый взгляд на худенькую, маленькую девку, на распластавшееся тело оборотня... и уже через несколько секунд из соседней комнаты доносился его голос, отдающий распоряжения по телефону: "Пятерых ко мне, в сауну в подвале, с ними трех экспертов, вызовите труповозку, как приедет - проводите сюда же санитаров. Всё сделать скрытно, гостей в залах и комнатах не пугать, удостоверениями не размахивать! Исполняйте!"
   Маха, непонятно как и когда успевшая сбегать в соседнюю комнату и остаться при этом незамеченной подполковником, присела рядом с Алексеем на бортик бассейна и сунула ему в руки красивую, граненую бутылку наполненную темной янтарной жидкостью.
   - Ты выпей, - посоветовала она штурмовику. - Полегчает, отпустит быстрее... и я с тобой выпью, чтоб не скучно и за компанию...
   Она едва успела запрокинуть бутылку, чтобы хлебнуть ароматный напиток прямо из горлышка, как прикрывающая альков портьера откинулась, и только-только заметивший что-то неладное, происходящее в соседнем помещении, Степка шагнул было из глубины интимного уголка в заполненную посторонними людьми комнату.
   - А ну, брысь! - зло скомандовала недовольная тем, что её оторвали от коньяка, Маха. - Не видишь, что ли - жандармская операция!
   Она кивнула на смирно стоящих у стены репортершу и Сову в дядиных еще комбезах, распахнутых от жары бушлатах и кажущихся странными в этом мире яловых сапогах.
   - Сидите там тихо, - продолжила Маха, указывая горлышком бутылки за спину Степки. - И ждете, когда за вами придут... Марш!
   Наверное, если бы вместо странных девиц в полувоенной одежде по комнате шустрили привычные широкоплечие молодчики Жандармского Корпуса, Степка и смог бы найти нужные слова, чтобы затребовать для разговора их начальство, ну, или, по крайней мере, сделать вид, что затребует. Но при взгляде на Нину, Сову, а особенно почему-то Маху, ему совершенно расхотелось задавать вопросы и чего-то требовать. Он молча отступил назад, задергивая портьеру и что-то невнятно объясняя своим сокоешникам больше жестами, чем словами. В голове у Степки внезапно всплыл невольно подслушанный давным-давно монолог отца. Тот, объясняясь с кем-то из пришедших к нему на дом просителей, говорил: "Нет, уж. За дело против жандармерии я не возьмусь и под угрозой Страшного Суда. Вы, милостивый государь, просто понять не в состоянии, что же это за организация такая - Жандармский Корпус. Держаться от них надо как можно дальше, а уж если так получилось, что пересеклись ваши пути-дорожки, то лучше всего - улыбаться и кланяться... кланяться беспрестанно и выполнять все, что они скажут..."
   Вернувшийся в комнату Голицын внимательно оглядел мизансцену, хмыкнул удовлетворенно, совсем-совсем по-режиссерски, бесцеремонно отобрал у Махи бутылку и сделал прямо из горлышка большой, совсем не аристократический глоток. Вытирая губы все-таки носовым платком, подполковник отметил:
   - Хороший коньяк... правильно, что пьете...
   И обратился к оглушенным выстрелом и стремительностью дальнейших действий жандарма репортерше и Сове:
   - А вы бы, барышни, переоделись, что ли? Сейчас сюда набегут мои помощники, представляете, сколько будет ненужных вопросов и излишнего внимания?
   - Я бы еще и переобулась, - отозвалась Нина. - Если бы не каблук на туфлях...
   За прошедшие дни все, казалось бы, напрочь забыли о тех неприятностях, что достались на долю обувки репортерши. К сожалению, и сейчас с поломанным каблуком ничего сделать было нельзя, и подполковник только пожал плечами.
   - И где же здесь переодеться? - спросила будто сама себя Сова и тут же позвала Нину: - Пойдем, и в самом деле, стоит сменить это...
   Она легким жестом указала на собственный измазанный в земле бушлат и запыленные сапоги. Ведь до попадания в сауну своего мира всем им пришлось и поваляться на земле, соскочив с поезда, и побродить по грязным, захламленным строительным мусором комнатам "Черного дома".
   - А мне, вот, не во что переодеваться, - в спину уходящим девушкам сказала Маха, принимая обратно из рук Голицына бутылку. - Не знала я про ваши моды, и ничего женского и не захватила...
   - С тобой это не главная проблема, - вздохнул подполковник. - Чувствую, что мороки будет - хоть отбавляй...
   Из соседней комнаты, выходящей в небольшой тамбур, а следом и в коридор, послышались невнятные звуки и топот без малого двух десятков ног. Похоже, что вызванные жандармом пятеро оперативников и трое экспертов добрались-таки до места назначения...
   - Выстрел возьмешь на себя, - требовательно, но только ради того, чтобы все еще находящийся в шоке Алексей понял, чего от него хотят, сказал Голицын.
   Ворон покорно кивнул, окружающее сейчас было для него безразлично, а вот Маха ловко сунула ему под локоть, упертый в колено, свой старенький, затертый револьвер и, подмигнув совсем по-человечески, предупредила: "С возвратом..."

Эпилог.

Уйти, что бы вернуться... или десять лет спустя.

О несчастных и счастливых, о добре и зле,

О лютой ненависти и святой любви...

Что творится, что творилось на твоей земле,

Все в этой музыке, ты только улови...

К.Никольский

36

   В дневном респектабельном ресторане невозможно встретить подгулявшую компанию, бурно и весело празднующую чей-то день ангела или рождения, получение внеочередного повышения по службе или премии за успешно оконченную работу. И разухабистых, кабацких, так любимых подвыпившими гражданами и господами мелодий среди дня не слышно. С маленькой эстрады едва заметным намеком до крайних столиков доносится полонез "Прощание с Родиной", что в свете недавних событий в бывших польских губерниях звучит по меньшей мере двусмысленно. Но оценить таковое иносказание, как впрочем и тоскливые звуки скрипки, и партию фортепьяно, мог бы только хороший знаток или искренний любитель классической музыки. И вряд ли среди зашедших сюда пообедать солидных, представительных господ и скучающих от безделья дамочек набралось бы много по-настоящему ценящих и любящих именно классику прошлых веков.
   Сама себя к таковым Нина Березина не относила, хотя мелодия и была ей неплохо знакома. Да и оба музыканта на эстраде - тоже. В этом заведении бывшая криминальная репортерша, а ныне - очень и очень известная сочинительница романов, выставляемых для широкой публики под маркой фантастики, бывала неоднократно, потому, наверное, и назначила здесь деловую встречу со своим новым редактором. Вообще-то, с сытинским издательством отношения у нее сложились хорошие, едва ли не дружеские, особенно с отделом, курирующим приключенческую и фантастическую литературу. Еще бы, за последние восемь лет, благодаря в основном романам Березиной, отдел из двух затрапезных корректоров превратился в полноценное, доходное подразделение книгоиздательского товарищества и расширился более, чем значительно. Но приход нового человека, назначенного для работы именно с ней, требовал, как бы, заново утверждать и подтверждать эти отношения с обеих сторон.
   Несмотря на то, что называемый Василием Федотовым новый редактор встретил Нину возле дверей ресторана, да еще с небольшим букетиком незабудок, он бывшей репортерше как-то сразу не приглянулся. Среднего роста, для своего возраста и совершенно неспортивной профессии неплохо сохранившийся мужчина лет сорока с хвостиком, еще не обремененный ни лысиной, ни изрядным брюшком, казалось бы, не должен вызывать резкой, с первого же взгляда антипатии, если бы не... глаза. У редактора они были бесцветно-серыми, бегающими и почти постоянно полуприкрытыми, как будто он и сам боялся лишний раз показывать их людям. Неприятные оказались у господина Федотова глаза, но, что поделать, в ближайшее время Нине придется иметь дело с этим человеком независимо от собственного желания.
   Возле привычного, знакомого и удобного для бывшей репортерши столика Василий проделал все замысловатые, необходимые по этикету телодвижения: и стул перед дамой отодвинул, и дождался пока она присядет, и только после этого расположился сам, - крайне небрежно, как отметила Нина, подсознательно уже десяток лет оценивая людей по их отношению к собственной безопасности. А новый её знакомец, без малейших раздумий и треволнений, сел спиной ко входу в ресторанный зал, как, впрочем, на его месте сделали бы девяносто мужчин из ста.
   - Уважаемая Нина Трофимовна, - обратился Василий Аркадьевич к своей формальной подопечной. - Хоть время еще и раннее, но не желаете ли отобедать? Издательство, как и принято, все расходы на проведение встречи берет на себя...
   - Спасибо, - холодно ответила бывшая репортерша. - Время и в самом деле для меня не обеденное, а что же касается оплаты, то "Сытин и компания" имеет достаточно доходов, в том числе и от издания моих книжек, чтобы позволить себе подкормить иной раз своих авторов, верно? Впрочем, расплачиваться в ресторанах я предпочитаю сама, вам об этом, наверное, уже говорили? И вовсе не из феминистических побуждений, как утверждают злые языки. Самостоятельности и самодостаточности мне вполне хватает и без таких демонстративных жестов. Но у каждого человека имеются привычки, отказываться от которых трудно...
   Да уж... это была вовсе не та рыженькая "золушка" из журналистского цеха десятилетней давности. Нина не просто повзрослела, изменилась внешне, но и коренным образом поменялась изнутри, превратившись из слегка взбалмошной, легко меняющей настроение барышни в достаточно холодную и надменную с посторонними и случайными знакомцами леди. И даже отменная, от лучшего городского мастера, прическа - модное ныне каре - казалось бы, свидетельствовала о твердом и уверенном характере обладательницы бронзово-рыжих тщательно постриженных и уложенных волос.
   Привычным жестом Нина подозвала скучающего из-за отсутствия посетителей официанта, немолодого, до изможденности худого и смуглого мужчину в дневной светло-бежевой курточке, но все-таки в белоснежной сорочке и черной "бабочке" на шее.
   - Вот что, любезный, - попросила бывшая репортерша, предварительно поздоровавшись. - Принеси-ка ты господину Федотову коньяку, наверное, граммов двести, под "императорскую" закуску, лимон и сахарную пудру... а мне, пожалуй, джина, только не британского, а отечественного, городского завода, почему-то он мне больше нравится... и что-нибудь легкое закусить...
   - Несколько странно, - подал голос Василий Аркадьевич, - употреблять в такое время...
   - Если у вас нет наклонностей к алкоголизму, то употреблять можно в любое время, - назидательно ответила Нина и поторопила официанта: - Действуй, любезный, и запиши всё это на мой счет...
   - Слушаю-с... - на старинный манер сюсюкнул официант, тут же будто бы испаряясь от столика.
   - Надеюсь, от двухсот граммов полуденного коньяка у вас не разовьется запой или что-то подобное? - насмешливо уточнила она у редактора. - Во всяком случае, вы в любой момент можете отказаться от спиртного и попросить себе кофе или чай, тут их готовят отменно, как, впрочем, и все, что подают на стол гостям...
   Несколько шокированный таким поведением известной литераторши Василий Аркадьевич взял паузу, чтобы слегка придти в себя, вытащил из кармана не нового, но вполне еще приличного пиджачка пачку ставших не так давно модными сигарет и жестом спросил разрешения у дамы.
   - Курите, курите, - милостиво кивнула Нина. - Чуть позже я и сама покурю, после порции джина...
   Чиркнув спичкой, затянувшись и интеллигентно выдувая дым в сторону от стола, Федотов помолчал еще несколько минут, но все-таки первым продолжил разговор:
   - Скажи мне, как новому человеку, Нина Трофимовна, а почему вы не хотите заключить с издательством постоянный договор? На несколько лет? Мне представляется это более удобным, чем ежеквартально резервирование типографских мощностей под ваши возможные новые книги...
   - Как новому человеку, объясню, - снисходительно улыбнулась Нина. - Я ни с кем не связываю себя долгосрочными обязательствами. Мне так удобнее. Тем более, печь, как пирожки, обязательные по какому-то договору один-два романа в год я не умею. Пусть будет звучать высокопарно, но творческая работа не поддается нормированию и упорядочению подобно конвейерной сборке автомобилей. Когда у меня, с божьей помощью, что-то этакое получается написать, то я просто разрешаю "сытинцам" опубликовать мою книжку первыми. Далее - никаких преференций. Если вы успели уже узнать, то некоторые повторные издания моих романов я доверяю другим издательствам.
   - Ну, так ведь никто же не хочет загонять вас в какую-то кабалу... - начал было Василий Аркадьевич...
   "Да насрать мне на ваши желания, - едва не высказалась Нина, но пришлось сдерживаться, это в своей компании, дружественных литераторов, художников, актеров и прочей богемы она частенько бывала несдержанной на язык, а тут... - У вас, издателей, одно желание - продать книжки повыгоднее, а для этого надо и автору поменьше заплатить, и рабочим в типографии, не говоря уж о редакторах-корректорах и прочем конторском люде..." Конечно, в глубине души бывшая репортерша понимала всю сложность и многогранность издательского дела, ведь это не мясом торговать, ни хлебом, которые всегда ели и будут есть. Духовная пища - вещь тонкая, коммерсанту здесь прогореть - раз плюнуть. Но все-таки в разговорах до понимания всех трудностей книготорговцев не снисходила.
   - Ну, а раз не хотите, то давайте не будем поднимать этот вопрос, - как взрослая малышу, чуть снисходительно, но серьезно улыбнулась Нина. - Он уже давным-давно оговорен с Сытиным-старшим, пусть даже и не зафиксирован на бумаге, но Олег Петрович не такой человек, чтобы отказываться от собственных слов.
   - Да-да, - поспешил согласиться Федотов и этой поспешностью стал еще более неприятен литераторше.
   Было в его торопливости что-то ненужное, подхалимское по отношению к отсутствующему начальству, мол, ему виднее, а я - только маленькая-маленькая сошка.
   "И что это он все время глазами играет, будто они у него на шарнирах, - неприязненно подумала Нина. - Так напоминает некоторых сыскарей... из старых моих знакомых... но будь это жандармский или еще из какого солидного департамента, так Голицын бы предупредил. А нынешних полицейских я и сама всех знаю... писательство писательством, а старые связи не забываются, особенно, если их подновлять время от времени..."
   Тем временем на столе появился очень ароматный коньяк в пузатом, большом бокале, "императорский" тончайше порезанный лимон, блюдечки с сахарной пудрой и мелко помолотым кофе, высокий стакан не менее ароматного джина, тарелочка с охлажденными креветками и маленькой кляксой майонеза на краю.
   - Ваше здоровье, господин редактор, - приподняла стакан на уровень глаз, привычно салютуя, Нина, готовая ощутить во рту "холодный металл" голландского по своей сути напитка, привычно присвоенного бесцеремонными британцами.
   Федотов, следом за литераторшей, пригубил коньяк, но закусывать не стал, поставив бокал обратно, на столик, и продолжил было разговор:
   - Скажите, Нина Трофимовна, в конце этого квартала вы нас все-таки чем-то порадуете?
   "Вот ведь - точный дознаватель, - теперь уже открыто поморщилась бывшая репортерша. - И если не из жандармов и полицейских, то остаются лишь военные..."
   Чем могла её персона романистки привлечь военную контрразведку или разведку, Нина не знала. Но... учитывая, что в ряде её книг на фоне головокружительных приключений героев в некоем фантастическом антураже, прозвучали смелые, остроумные идеи о приоритетах развития техники, науки в различных областях знания... возможно, кто-то и заметил параллели между книжными, фантастическими описаниями и реальными исследованиями, проводимыми в закрытых от посторонних глаз лабораториях и на полигонах. Впрочем, в отношении любого рода секретных сведений, представляющих государственную тайну, Нина Березина была чиста, аки младенец перед Богом. А личное знакомство с некоторыми высшими чинами Жандармского Корпуса и полицейского управления только голосовало за нее в этом отношении.
   - Вы, Василий Аркадьич, видимо, не до конца еще изучили мое досье, - язвительно улыбнулась Нина. - Я не даю интервью, не рассказываю ничего о своей работе над романами, не делюсь планами на будущее. И с читателями тоже не встречаюсь. Исключение составляют военнослужащие штурмовых батальонов, ну, и еще те, кто принимает непосредственное участие в боевых действиях...
   "О, как загнула-то, аж самой завидно стало, - похвалила себя бывшая репортерша. - Надо будет слова записать, если не забуду... уж больно складная отповедь получилась..."
   - Нет-нет, что вы, - вновь, будто бы испуганно, засуетился Федотов, делая руками над столом непонятные пассы. - Вы неправильно поняли, наверное? Я просто хотел уточнить, продолжать ли нам держать бронь в типографии....
   Он не успел договорить. Небольшой пластиковый футляр, что Нина положила на угол столика прежде, чем садиться, задребезжал, завибрировал странным зуммерящим звуком. И редактор, или кто он там был на самом деле, уставился на черную, полированную поверхность удивленным взглядом. Такие вещицы только-только начали входить в обиход работников особых служб, высших армейских штабов, ну, и кое-кого из деятелей культуры.
   Нина приподняла верхнюю крышку пластиковой коробочки и мельком полюбовалась на матово-черный экран, расположенный на её внутренней стороне, на маленькую, будто игрушечную, клавиатурку... ох, сколько же мучений в первые годы ей доставляла пишущая машинка с невероятно тугими механическими клавишами, и вечные опечатки, и немеющие к вечеру кончики пальцев... рядом с клавиатурой, в аккуратной выемке лежала обыкновенная, но миниатюрная, под маленькую женскую ручку, телефонная трубка. Именно она и вибрировала, получив внешний вызов.
   Аппарат этот Березина получила едва ли не одной из первых среди штатских лиц, непосредственно незадействованных в особых службах, как знак признания своего таланта. Дело в том, что еще восемь лет назад, в одном из первых романов, Нина описала функционирование именно такого гибрида настольного мини-вычислителя с радиотелефоном. Кажется, это было совсем недавно, но в те годы подобное и в самом деле казалось чистейшей фантастикой.
   Откровенно усмехнувшись удивленному "чудесами техники" редактору в лицо, Нина подняла трубку:
   - Слушаю...
   "Да, это я..." "Давно вас не было слышно, князь..." "Да, правда, у меня деловая встреча с сытинцами, но ничего серьезного..." "Разумеется, не против..." "Это большая честь, ваше превосходительство!" "Ладно-ладно, больше не буду..."
   С лучезарной, издевательской улыбкой Березина посмотрела на как-то враз сникшего, съежившегося над своим бокалом коньяка редактора.
   - Вы хотели поговорить со мной о чем-то существенном? Представляющем взаимный интерес? Надеюсь это будет разговор об увеличении моего гонорара за очередную книгу?..

37

   Алексей проснулся поздно, что для него было совершенно нехарактерно в последнее время. Гораздо чаще одолевала непонятная, трусливая бессонница, не позволяющая заснуть раньше двух часов ночи и подымающая на ноги едва ли не сразу после шести утра. Может быть, организм, вернее, психика его, так исподволь боролась с преследующими штурмовика кошмарами в сновидениях, а может быть, просто сказывались такие вот, не самые неприятные последствия контузии. А вот самые неприятные начались чуть позже, когда Алексей, встав с постели, сунул руки в рукава рубашки и попытался застегнуть пуговицы... ну, хотя бы одну... Пальцы ходили ходуном и категорически отказывались подчиняться хозяину. В очередной попытке Воронцову казалось, что уже - вот-вот... он плотно прихватил маленький пластмассовый диск и готов направить его в петельку, как тот упрямо выскальзывал из непослушных пальцев.
   Плюнув в душе на глупые пуговицы, Алексей взялся за брюки, и тут ему повезло больше, смог с первой же попытки заправить в них рубашку и даже! - прихватить язычок молнии на ширинке... Еще полгода назад, только-только покинув госпиталь, он, бывало, плакал от досады на собственную беспомощность, все-таки на госпитальной койке это выглядело немного по-другому, да и в основном все там были такие: с дергающейся головой, трясущимися руками, дрожащими от малейшего напряжения ногами. И еще - повезло, что оказался в их палате очень общительный и жизнелюбивый человек из соседнего, пятого штурмового. Он и сам не раскисал, и другим не позволял впадать в уныние, мгновенно примечая и широко рекламируя даже малейший положительный сдвиг в состоянии товарищей по несчастью.
   Но вот выйдя из госпиталя, Воронцов моментально ощутил себя беспомощным инвалидом. И пусть "братство штурмовиков" не забывало о нем, пусть не бросила его жена, половину из пяти совместно прожитых лет прождавшая - вернется ли Алексей из очередной командировки, но... В свои без малого сорок оказаться неспособным нормально поднести ложку супа ко рту казалось унизительным и - страшным. Самым странным при этом было счесть тот факт, что ни разу мысли о самоубийстве не посещали Воронцова даже в моменты обострения душевной хандры и физического недомогания. "Жить! жить, раз уж удалось выжить..." - порой бормотал он сам себе, пытаясь засунуть непослушную ногу в сапог.
   Впрочем, постепенно состояние его улучшалось, вот только не было рядом того самого подпоручика Седова, чтобы радостно сообщить, что унтер Воронцов смог, не облившись, самостоятельно выпить чашку бульона... Маленькая Настасья, конечно, ежедневно творила свой незаметный, бытовой подвиг, но не было у нее такого странного таланта - воодушевлять других и воодушевляться самой мизерными свершениями, да и со времени знакомства с Алексеем всегда его будущая, а потом и нынешняя супруга старалась быть, как можно более неприметной дома, на улице, в гостях... хотя и удавалось ей это с преогромным трудом...
   В первые месяцы утешало только то, что подобные приступы накатывали не так часто, ну, может быть пару раз в неделю, а потом и вовсе стали, казалось бы, отступать под давлением лекарств, спокойной домашней обстановки, любящей женщины... Как жаль, что это только казалось. За последние дней сорок приступы возобновились и участились. Теперь едва ли не через день Алексей чувствовал себя глубоким, разбитым стариком, не способным жить самостоятельно. И все равно - не хотел сдаваться и уступать контузии права на свое тело...
   - Н-н-настя!! - чуть заикаясь, позвал Воронцов, стараясь голосом не выдать накатывающееся раздражение и злость. - Н-н-настя...
   Второй раз он мог бы и не повторять, Анастасия возникла в комнате, безмолвно и невесомо, как тень, будто и не вошла, привычно открыв двери, а просочилась сквозь них. Она была... красива. Пожалуй, только это слово и возникало при первом же взгляде на уже не юную, но прелестную своим зрелым обаянием женщину. Воронова крыла волосы крупными кольцами локонов обрамляли чуть смуглое, матово-гладкое лицо, высокие, густые брови казались нарисованными вычурным художником, великолепные яркие губы были чуть приоткрыты, будто Настя хотела что-то сказать, да так и замерла на полуслове. Темные, глубокие глаза её горели сильным внутренним огнем любви. Домашний, короткий халатик обнажал красивые длинные ноги едва ли не до середины бедра и с трудом удерживал под своим покровом высокую грудь, которой явно было тесно в обрамлении легкого шелка.
   - Уже встал и почти оделся... - проговорила она ненужные слова только, чтобы обозначить свое присутствие в комнате. - Хочешь позавтракать?
   Конечно, Настя сразу же приметила дрожащие руки, нервный взгляд Алексея, но уже привычно не подавала вида, что признала надвигающийся приступ. Незачем, считала она, травмировать и без того расшатанную психику мужа, напоминая и причитая над очевидным.
   - Погоди с завтраком, родная, - попросил Алексей, немного успокаиваясь в душе, на него вид и любые слова этой женщины производили умиротворяющее впечатление. - Помоги вот... застегнуть рубашку...
   Ловкие женские пальчики справились с этой задачей в секунды и как-то невольно, может быть, своими прикосновениями, может быть, простым присутствием успокоились, притушили начавшую подыматься в душе Алексея волну нервного раздражения. Не теряя даром времени, Анастасия не только помогла мужу окончательно одеться, но и как-то ненавязчиво, что даже и близко не напоминало санитарное сопровождение, пропутешествовала с ним до ванной комнаты, а оттуда уже и в кухню. Все ту же современную, заставленную обновленной бытовой техникой и так разительно отличающуюся от антиквариата остальных комнат двухуровневой квартиры Воронцова. Ни у самого Алексея, ни у Насти за прожитые совместно годы так и не вошло в привычку завтракать, обедать и ужинать в столовой, эта комната оказалась предназначена для приема редких гостей на различных семейных и личных торжествах, вроде дней ангела, празднования Нового Года... хотя и такие праздники Алексей нередко проводил в рейдах или просто на службе.
   Усаженный женой за стол, Воронцов уперся локтями в столешницу, сцепил в замок пальцы, чтобы уменьшить пробивающую их дрожь и невольно залюбовался ладной фигуркой женщины, сразу же захлопотавшей у плиты.
   - Тебе чего хочется, Алешка, ветчины или колбасы? - спросила Настя, поворачиваясь к холодильнику, пока на большой, чугунной, от прадедов, наверное, еще сохранившейся и верно служащей в хозяйстве сковородке разогревалось масло.
   - М-м-м-не хочется, чтобы с-с-скорее наступил в-в-вечер, и ты бы с-с-с-села рядом со мной, взяла г-г-г-гитару и что-нибудь с-с-с-спела... или просто с-с-с-сыграла... зад-д-д-душевное... - откровенно ответил Алексей.
   Когда-то Анастасия выступала с цыганскими и городскими романсами с эстрады, имела определенную популярность... они ведь так и познакомились - после концерта, который организовала для штурмовиков Нина Березина, позвав своих знакомых и знакомых знакомых певцов, поэтов, литераторов, актеров скрасить нелегкую службу тех, кто в мирные дни оставался на переднем крае, в окопах, очень часто рискуя жизнью ради блага других. Но потом Настя стала женой. И сама, без всяких посторонних подсказок, поняла, что выбрала свой путь в жизни правильно, отказавшись от шумных залов, аплодисментов и частых неприличных предложений прямо в гримерке. Но петь она по-прежнему любила и никогда не отказала бы мужу, даже если бы он просил об этом ежевечерне... и хотя её вокал под аккомпанемент гитары действовал на Алексея очень благотворно, помогая расслабиться и успокоиться, лечащий врач в личной беседе с Анастасией не рекомендовал делать этого излишне часто. "У любого лекарства есть передозировка, сметающая в мусорную корзинку все положительные стороны самого лекарства... - заметил доктор глубокомысленно. - Вот только вашу личную дозу вы уж определите самостоятельно. Это слишком... интимно, что ли..."
   Поэтому Настя не стала отвечать мужу утвердительно, хоть он и приметил вспыхнувший где-то в глубине её глаз огонек радости, ведь любому артисту, чтобы они не говорили вслух о себе и своем отношении к публике, в душе приятно, если кто-то попросит его показать свой талант.
   - А тебе снова мешают сны? - уклончиво спросила Анастасия, проворно расставляя на столе тарелки и раскладывая приборы.
   - Нет, сны не мешают... - задумчиво отозвался Алексей. - Кажется, я к ним давно привык, вот только с утра...
   И в самом деле, сознательно, после пробуждения, Воронцов уже не испытывал сильных эмоций от увиденного, как это бывало раньше, в первые недели после контузии, когда частенько повторялось одно и то же сновидение...
   А снилось ему почерневшее, сожженное огнеметными залпами поле, перерытое окопами и траншеями с остекленевшими от дикого жара брустверами, оплывшими стенками, еле различимым дном, засыпанным черной пылью, бывшей когда-то людьми. От малейшего дуновения ветерка, от самого легкого движения над полем подымался черно-серый пепел и долго-долго кружил над землей невесомой завесой.
   Второй взвод, а с ними и унтер-офицер Воронцов передвигались по полю короткими перебежками, то и дело приземляясь на брюхо, вздымая тучи пыли и стараясь сквозь нее оглядеться, на сколько позволяли это сделать окуляры противогазов. Идти через сожженное огнеметами поле без средств защиты не захотел никто из штурмовиков.
   Припав на колено и локоть после двух десятков быстрых шагов, Ворон отчаянно закрутил головой, пытаясь хоть что-то разглядеть в густом пылевом тумане, и в этот момент что-то будто кольнуло его тонким острым лучиком в глаз... Из кучки спекшегося нечто, бывшего когда-то человеческим телом, торчали помутневшие от огня металлические суставы кисти руки... и продолжение их терялось в пелене пепла... Чужая мертвая кисть вдруг зашевелилась, явственно опираясь о землю, как делал бы это человек, пытаясь подняться...
   Мгновение растянулось в вечность, и Алексей, холодея от иррационального ужаса, наблюдал, как из кучки пепла восстает металлический монстр, некое подобие железного скелета, лишенного огнем кожи и плоти, как приоткрываются запекшиеся от нестерпимого жара горящего напалма заслонки над глазницами гладкого, будто отполированного пеплом черепа... Приподнявшись на одно колено и при этом продолжая опираться рукой о землю, металлический монстр огляделся, рывками, неуклюже поворачивая шею - набор стальных, чуть приплюснутых шариков, уменьшающихся в диаметре от плеч к затылку. Казалось бы, это продолжалось минуты, но и в тот самый момент на поле, и в каждом своем повторяющемся сне Воронцов четко понимал, что на любое свое движение монстр тратит не более сотых долей мгновения...
   ... "Какая-то все же чертовщинка была и там, в поле, и теперь происходит с этими снами", - подумал Алексей, погрузившись с головой в воспоминания о том, чего то ли не было вовсе, то ли было только для него одного... И внезапно услышал мягкий, мелодичный голосок Насти откуда-то издалека. "...да-да... спасибо... по-разному... нет, что вы... неужели?.." Супруга разговаривала по телефону, но ни когда она отошла из кухни, ни что при этом говорила ему, если, конечно, говорила, Алексей не заметил и не услышал. Такое вот погружение в себя, полное отключение от окружающей действительности после нескольких, казалось бы, мало что значащих слов лучше любого доктора говорило о психологическом состоянии штурмовика.
   "Эх, сейчас бы водки накатить грамм двести, - тихонечко, с душевной тоской проговорил Алексей. - Мозги бы прочистить... ведь знаю, что поможет... вот только..." Водка, да и любые спиртные напитки были ему категорически запрещены, впрочем, на взгляд самого Воронцова, в этом вопросе врачи перестраховывались, автоматически ожидая худшего от обыкновенного привычного опьянения. Как же оно случилось бы на самом деле, никто не представлял, потому что рекомендацию докторов Алексей выдерживал строго.
   - Алешка... - возле стола как-то вновь незаметно объявилась Анастасия, немного расстроенная, по глазам заметно, с телефонным аппаратом и снятой с него трубкой в руках. - Тут кто-то из твоих друзей... конечно, до завтрака я бы не стала... но очень уж он настырный и требовательный. Хотя - вежливый...
   Она протянула мужу трубку, продолжая держать сам аппарат в руках, будто бы намекая, что разговор не должен затягиваться. Тех, кого она сама называла друзьями мужа, Настя не считала таковыми. Ей казалось, что вся бытовая взаимовыручка штурмовиков попахивает каким-то детством, играми в "казаков-разбойников". Сама же она, выйдя замуж и расставшись со сценой, прежних связей не оборвала и продолжала иной раз посещать свои старые компании, сборища людей творческих и их окружающих, так разительно не похожих на иной раз нарочито грубоватых, громкоголосых и несдержанных на язык друзей Алексея. Впрочем, по-кошачьи мягких и загадочных, неожиданно появляющихся и так же внезапно исчезающих в никуда молчунов среди знакомых её мужа тоже хватало.
   Прихватив покрепче трубку, стараясь обнять её больше ладонью, чем пальцами, Воронцов прижал динамик к уху и коротко, без заикания, буркнул:
   - Алё!
   - Здравствуй, Ворон...
   Голос в трубке был настолько памятным для Алексея, что говоривший мог бы и не представляться, но, видимо, правила хорошего тона для него были святы:
   - Это Князь. Надеюсь, что не отвлекаю тебя ни от чего особенно неотложного?
   - Ты же знаешь, я всегда рад тебя слышать, - отозвал Алексей. - Только редко звонить стал в последнее время, забываешь...
   - Редко - это правда, - вздохнул Князь. - А вот про "забываю" ты не прав... ладно, звоню все-таки не для того, чтобы просто попикироваться и узнать о самочувствии. Тебе сейчас такими вопросами, небось, всю плешь проели до самого мозга... Так вот, по делу. Сегодня вечером мы встречаемся в ресторане "Аэлита". Явка обязательна.
   - Кто это мы? - успел спросить Ворон и едва не прикусил язык, кляня себя за несдержанность.
   - Сам понимаешь - кто, - невозмутимо отозвался Голицын. - Все четверо.
   - Но... - вот эти слова дались Алексею особенно мучительно. - Ты ведь знаешь, что один я не смогу...
   - Все знаю, не обижай нашу жандармерию, - с легким юморком ответил давно уже бывший подполковник, и у Алексея отлегло с души. - И не собираюсь присылать за тобой поводырей из своей службы. Так что, обрадуй Настю - у вас сегодня семейный выход...
   - Понял, хорошо, - кивнул Воронцов, едва не выпустив при этом трубку из рук, благо, только что помянутая Анастасия была рядом и помогла мужу.
   - Значит, двадцать ноль-ноль. "Аэлита".
   Не прощаясь и этим явно напомнив о событиях десятилетней давности, Голицын оборвал разговор коротким: "Увидимся..."
   Алексей немного помолчал, продолжая выслушивать короткие гудки, а потом все-таки протянул трубку жене и, вглядываясь в её встревоженные глаза, сказал:
   - Мне кажется, что я ждал именно этого звонка с той самой минуты, как очнулся после контузии...
   - Алешка, а ты заметил, что не заикаешься? - вдруг спросила Анастасия, женским чутьем обратившая внимание, как ей показалось, на самый важный аспект неожиданного телефонного звонка.

38

   ..............................................................................................................
   ..............................................................................................................
   ..............................................................................................................

39

   - Ваше превосходительство...
   В дверях показалась прилизанная, аккуратно постриженная темноволосая головка референта, и Голицын с непонятной для самого себя тоской вспомнил Машу. Жаль, конечно, что пришлось перевести девушку с секретарской должности, но должна и простая секретарша продвигаться по карьерной лестнице, а вот взамен... ничего не поделаешь, не положено генералам иметь в личных секретарях женщин, тем более таких молодых. Да и вообще, секретарша генералу не положена, а положен референт мужского пола в чине не меньше поручика. А на должности начальника Департамента, каковую князь Голицын занимал уже не первый год, положен был не простой референт, а целых три: старший и два младших, - да еще и секретариат, в котором как раз девчонки по возрасту под руководством матроны, годившейся им в бабушки, и захлебывались в безбрежном бюрократическом море входящих-исходящих, ДСП, секретно, совершенно секретно, абсолют и прочих многозначительных грифах на бумагах.
   - ...разрешите?.. - продолжил от дверей референт.
   - Входите, Пал Аркадьич, докладывайте, - кивнул Голицын, даже не замечая, что кивок у него получается генеральский, милостивый.
   Впрочем, бывший подполковник, а нынешний генерал-майор Жандармского Корпуса никогда не относился к подчиненным, да и вообще к обслуживающему его персоналу, а так же людям простого звания свысока или снисходительно. Еще в ранней молодости, взяв себе за пример одного из персонажей известного романа графа Толстого, он с годами оказался "в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были".
   - Поручик Синельников ждет приема... - едва только не выдав шипящее "с-с-с" после глагола, излишне, казалось бы, подобострастно доложился референт. - По вашему предварительному вызову...
   "Менять этого поддакивающего надо, - неприязненно подумал генерал. - Ведь мог бы и попросту сказать: "Ждет "нарк", которого я же и просил зайти..." так нет, разводит форменную китайскую церемонию с многозначительным докладом..."
   - .. пять минут ему выделено... - закончил референт.
   - Почему же так мало? - удивился Голицын. - Для своих-то можно и без этого... лимита?..
   - Дисциплина, - склонил голову, чтобы спрятать глаза, референт. - Должен укладываться.
   - Приглашай, - кивнул генерал, хотя по всем канонам канцелярского общения он просто обязан был спросить: " А что после того?" и хоть немного порассуждать на тему, как трудно бывает четко распланировать все мероприятия в течение дня, и как он ценит своего референта, обладающего таким умением.
   Но Голицыну не хотелось придерживаться негласного этикета с этим прилизанным референтом, внушающим антипатию.
   Слегка обиженный референт нарочито не торопясь покинул кабинет, чтобы через пару секунд вместо него объявился поручик Синельников, по первому же взгляду на которого можно было сказать, что этот человек пьет горькую едва ли не с собственного рождения. И дело тут не только в красновато-сизом носе, слезящихся глазах и набрякших мешках под ними. Вместе с Синельниковым в кабинете жандармского генерала объявился стойкий, многолетний запах перегара, пропитанного спиртом и никотином тела и свежего, едва ли не часовой давности, похмеления. Да и одет поручик был с той небрежностью, которая легко позволяет угадать сильно пьющего, либо пребывающего в запое человека: помятый, когда-то бывший модным, костюм, потрепанные манжеты рубашки, заляпанный чем-то жирный и подвергшийся небрежной чистке галстук.
   - Здравствуйте, ваше превосходительство! - старательно шмыгая носом, поприветствовал генерала Синельников. - Просили зайти?
   - Присаживайтесь, Сергей Петрович, - Голицын указал на гостевой стул возле своего стола, но подыматься навстречу и уж тем более подавать в знак приветствия руку не стал.
   С первого же шага в генеральском кабинете Синельников повел себя так, будто ему совершенно и глубоко безразлична собственная судьба и для её, судьбы, хотя бы частичного улучшения он не будет предпринимать никаких шагов, особенно в выказывании особого почтения начальству. Впрочем, откровенным фрондерством это пока назвать было также трудновато, пожалуй, больше смахивало на легкое нахальное бахвальство, основанное на народной мудрости: "После смерти не убьют, дальше Сибири не пошлют". Видимо, сам Синельников в своем Департаменте как раз и прибывал в "Сибири". Во всяком случае, никакого "священного" трепета перед лицом начальства, так ярко подчеркиваемого генеральским референтом, в поведении оперативника из Департамента наркоконтроля не было заметно, и вряд ли это было вызвано отсутствием прямого подчинения, ведь все же прекрасно понимают, что любой начальник в любой момент может оказаться и твоим непосредственным...
   - Давайте по порядку, но без излишних подробностей, - старательно не обращая внимания на вольготную позу присевшего Синельникова, попросил генерал. - Понадобятся подробности, я переспрошу...
   - Слушаюсь, - кивнул поручик. - Значит, это дело началось с полгода назад. Засекли через агентуру нового распространителя опия. Причем, по сравнению с другими, ничем иным он не торговал, только опием. А поскольку объем продажи был небольшой, да и что такое опий в сравнении с героином и кокаином, который стараются протащить через наши губернии дальше, в Европу, то и разрабатывали торговца ни шатко, ни валко...
   Были, конечно, с самого начала определенные странности, но - как бы в рамках все. А потом - случилось убийство, вы-то, ваше превосходительство, думаю, наслышаны, весь Корпус об этом деле знает, про двух блондинок. Но суть-то в том, что убийство случилось бытовое, на почве, так сказать, ревности, а убили того самого наркоторговца, которого мы пасли. И убили-то, как на грех, перед самым получением очередной партии опия. Схема там была простая. Кто-то закладывал в камеру хранения на вокзале рюкзачок с отравой, а этот Глаголев забирал, продавал и позже расплачивался с поставщиком.
   Повторюсь еще разок, что объемы были маленькие, особо сам продавец нигде не светился, вот и вели дело не то, чтобы с ленцой, но без особой спешки, пока, значит, убийства не случилось. Из-за него-то и активизировались все. Выяснили: поставщика опия из агентуры никто не знает. Ну, да ладно, не в первый, небось, раз, тем более, товар в закладке, надо брать и ждать контакта с требованием оплаты.
   Пока разбирались с этими блондинками, сами, наверное, помните, какая замороченная история получилась, успели выяснить интересную деталь: закладки товара поставщик делал на разных вокзалах, и нигде, ни один кладовщик в камерах хранения не запомнил того, кто сдавал всегда однотипные рюкзачки с опием. Вот самого покойного Глаголева запомнили шестеро из одиннадцати человек, опознавали уверенно. А поставщика... половина кладовщиков даже не вспомнила, мужчина это был или женщина.
   С этого, пожалуй, все и началось. А потом, дернула же меня нелегкая отдать на экспертизу кусочек того самого опия, из закладки. Причем, не просто в общую лабораторию, там оказалось долго результатов ждать, какая-то запарка была, а - в экспериментальную, особую. У меня, надо сказать, там знакомец старинный работает, он и пособил, а так бы ни в жизнь туда не пробиться.
   Вообщем, через пару дней позвонил мне сам начальник их, химик известный, да вот, может, и вы, ваше превосходительство, слышали про Варенцова, так вот, позвонил и обругал по-всяческому, чтобы, дескать, перестал валять дурака. А я и не понял - почему? Ну, отругался он и затребовал меня к себе со всем, значит, грузом. Почти три дня они с этим опием в лаборатории возились, даже кое-кто там и ночевать оставался, самолично видел, а Варенцов так загорелся - за свой счет реактивы какие-то ценные покупал, потому как - лимит на них квартальный вышел. Я тогда еще подумал, что всё это не к добру.
   Вот, значит, результаты и все формулы с обоснованиями я вам принес, здесь они..." - поручик похлопал по выложенной на краешек стола папочке неряшливого вида. Похоже было, что, использовать папку, как поднос, раскладывая на ней бутерброды к чаю, Синельников не стеснялся. И совершенно его не смутило, что в такой вот затрапезной обложке он передает документы высокому начальству.
   - Поручик, а ты горькую не пить - пробовал? - неожиданно спросил Голицын, лишь слегка покосившись на папочку с бумагами.
   Если и рассчитывал генерал выбить из колеи, растормошить или взбудоражить сидящего перед ним поручика, то внешне это никак не удалось. Синельников только рассмеялся, прилично и интеллигентно, едва приоткрывая рот, да еще и чуток отвернувшись от собеседника.
   - Ох, как еще пробовал, ваше превосходительство, - не таясь, признал он. - И к врачам всяким ходил, и к бабкам деревенским, даже на богомолье пробовал... зароки всякие в церкви давал... ничего не помогает, однако. Вот только стоит увидеть своих-то подопечных, на последнем издыхании которые, кому еще две-три дозы остались в этой жизни... сразу душа непременно так возрадуется, что миновала меня чаша сия... и про всякое лечение и зароки забывается тут же...
   Было в этом смешливом признании что-то этакое... заученное, нарочито бодрое и - одновременно искреннее, идущее от души. Голицын уловил и то, и другое... покачал головой, подыскивая, чтобы такое сказать в ответ, но так и не нашел нужных слов, кивнул вновь на папочку и спросил:
   - А своими словами результаты химического анализа можно изложить?
   -Своими словами совсем уж просто выходит, ваше превосходительство, - серьезно сказал Синельников. - Синтетический опий, практически не отличающийся от натурального. С различными примесями...
   Поручик замолчал, выдерживая паузу, дожидаясь очередного вопроса от генерала, который, ясное дело, был не вполне в курсе наркотических тонкостей, но - Голицын промолчал, вызывая "нарка" на дальнейшую откровенность.
   - Не делают такого у нас... Конечно, вон, кокаин наловчились синтетический гнать, - продолжил Синельников. - Но - опий... в лабораторных условиях делали, конечно, но все-таки ж не опий, а морфий и героин. Опий-сырец, как, к примеру, железную руду, смысла-то нет синтезировать. Если делать, то уж конечный продукт - чугун, сталь. Ну, или вот по нашим делам - морфий, героин. Вот только удовольствие это оказалось шибко затратным, ну, дороговато выходит, если в лаборатории. Просто мак вырастить, перегнать в опиум и дальше в морфий, героин... при всех затратах на транспортировку, при всех полицейских рисках... дешевле в сотни раз выходит.
   А тут - синтетический сырец, да еще и не в лаборатории, в граммах, а, как оказалось, на рынке, десятками кило. Нонсенс. Вот потому и ругался на меня господин Варенцов, что решил сперва, мол, розыгрыш это какой-то неудачный. Да, и еще... там, в пробе, среди примесей огромный процент иридия оказался. Ну, то есть, процента там десятые доли, но металл такой, что его на Земле поискать еще... а тут - в простом, казалось бы, опии, такое количество... То ли при синтезе этот иридий использовался, как катализатор, то ли еще каким образом он в наркоту попал - непонятно".
   - Ваш вывод? - неожиданно вновь перешел на "вы" Голицын, понявший, что говорить о своем неожиданном открытии поручик может часами вовсе не потому, что по природе такой он человек говорливый, а из простого желания ввести постороннего человека в курс дела получше, посвящая в конкретные детали.
   - Ох, лучше бы вы не спрашивали, - недовольно поморщился Синельников, открыто уже пренебрегая жандармским этикетом. - Вот я своему начальству выводы сказал, а меня - к вам отправили...
   И снова поручик попытался взять паузу и опять ему не удалось перемолчать Голицына. Генерал категорически не желал задавать ненужных, наводящих или риторических вопросов, которые так любит задавать всякое начальство.
   - Неземной это опий, - пожав плечами, все-таки высказался поручик. - Кто и как его делал - сказать не берусь, но не на Земле. Или, во всяком случае, не люди. По всему так выходит. И химсостав опия - последняя, можно сказать, капля в подтверждение.
   - Значит, неопознанный никем поставщик, небольшой объем наркотиков, их синтетичность...
   Голицын так же, как перед этим делал его собеседник, взял паузу, пользуясь своим генеральским положением, ведь не отвечать высокому начальству нельзя.
   - ...конечно, надо бы проработать потребителей, конечную, так сказать, станцию, - продолжил Синельников. - У нашего Департамента на такое ни сил, ни времени не найдется, а главное, желания с такими людишками разбираться, разве что - ну очень высокие чины среди них будут. Но - сомневаюсь я. А вот в том, что среди потребителей людишки очень и очень странные найдутся - уверен. Ну, это, если, конечно, как следует покопать...
   - Значит, мысли о дальнейшем расследовании у тебя есть, остается только набросать план оперативных мероприятий и приступить к выполнению? - пытливо глянул на заерзавшего после таких слов на своем месте поручика Голицын.
   - Это... вы меня что ж, к себе в Департамент вербуете? - все-таки решился спросить Синельников после минутного раздумья. - Так я не подхожу к вам... по моральному облику...
   Генерал засмеялся, понимая, что хочет сказать жандарм. Среди прочих функций Особый Департамент занимался и внутренней контрразведкой, приглядывая за всеми работниками Жандармского Корпуса. И брать из другого Департамента на службу не раз и не два проштрафившегося по пьяному делу, засидевшегося в поручиках простого оперативника выглядело бы нонсенсом.
   - Меня твой моральный облик не волнует, - твердо ответил Голицын. - И тебя я не вербую, и шпионить за своими товарищами не заставляю. Всего лишь - временно прикомандировываю, на период расследования дела о синтетическом опии. Я, поручик, без малого десяток лет в оперативниках прослужил, понимаю, что тебе сейчас легче всех работать по этому делу будет. И - плодотворнее.
   Не сдержался все-таки генерал, похвастался перед низшим чином своими заслугами, но получилось, как бы, и по делу.
   -... так что - иди сразу во второе отделение, это третья комната по коридору направо, представишься капитану Яшину, он пока там исполняет обязанности начальника. У них сейчас парочка столов свободных найдется. Посидишь до вечера, напишешь план мероприятий, а с утра - снова сюда, решим, что и кто конкретно будет делать по этому плану. Понятно?
   - Так точно, ваше превосходительство! - вскочил со своего места уже по-военному и без всякой нарочитости Синельников. - Разрешите исполнять?
   - Действуй, поручик, и - особо так ни с кем не советуйся и подробностями дела не делись... у нас это не принято.
   "Вот дела-то... из огня, да в полымя, - подумал бывший теперь уже "нарк", шагая через генеральскую приемную на выход. - Эх, не зря говорят по Корпусу, что Голицын - штучка еще та, моментально во всем разбирается... Жаль только, ребята в Департаменте могут не так понять... да это уж не от меня зависит, как поймут, так и поймут... а вот у меня теперь руки-то совсем развязаны, что захочу по делу этому - всё возможно будет, хоть Патриарха допрашивай. Правда, в таких вот случаях говорят не "допрашивай", а "побеседуй", но суть не меняется от названия... Хоть в этом повезло".
   И выпроводивший поручика из своего кабинета Голицын размышлял в том же направлении: "Удачно день начался, однако. С хорошего. Синельников этот, если б не пил горькую, давно в майорах ходил бы, есть у него и хватка, и ум. Как он сумел разобраться с опием... вот пусть теперь этот ум на пользу Особого Департамента потрудится..."
   - Ваше превосходительство! Дневная почта, - в дверях кабинета вновь возник референт, но в этот раз не задержался надолго.
   Мимо него, решительно оттесняя чуть замешкавшегося мужчину, в кабинет прошла совсем молоденькая девчушка лет двадцати, не более, стройненькая, курносая и улыбчивая. Одна из младших секретарей по имени Катерина всё чаще и чаще носила генералу скапливающиеся трижды в день бумаги: шифрограммы, докладные записки, распоряжения руководства, сводки происшествий, обзоры прессы. Чем уж она так влияла на генерала, никто не мог понять, но подружки-сослуживицы, и не только они, приметили, что у Голицына, после появления в его кабинете Катерины, всегда улучшается настроение, и с недавних пор использовали природное обаяние девушки в собственных, не всегда бескорыстных целях.
   - Немного сегодня, - сообщила Катерина, выкладывая перед вставшим при её появлении Голицыным папочку с документами.
   - И верно... - ответил генерал, рассеянно подхватив бумаги и делая вид, что тут же просматривает их.
   Сам же Голицын искоса любовался девушкой, не очень-то хорошо понимая, что же такое на него нашло и почему так приятен каждый визит её в этот кабинет?
   - Ваше превосходительство, - скороговоркой выпалила Катерина. - Я с вами посоветоваться хотела...
   - Вот как? - сказать, что Голицын удивлен, значило бы не сказать ничего, ведь невольно пользуясь своим обаянием все больше для общественных целей, Катерина ни разу не переступала ту тонкую грань, что отделяла простую работницу секретариата от высокопоставленного чина Жандармского Корпуса, одного из полусотни жандармских генералов. - О чем же?
   Вообще-то, Голицыну очень хотелось сразу, без раздумий, пообещать, что он с удовольствием примет участие в судьбе Катерины и постарается решить возникшие у девушки проблемы, даже личные, но... многолетняя привычка к сдержанности сыграла свою роль. Видимо, Катерина правильно поняла заминку генерала. Немного помолчав, будто собираясь с духом, она решительно выпалила:
   - Странная история сегодня утром приключилась... Шла я на службу, как всегда заблаговременно, не торопилась, тут ко мне неожиданно подошел совсем мальчишка, лет может восемь-десять, одетый вполне прилично, на попрошаек беспризорных или хулиганье какое вовсе не похож. И говорит так серьезно: "Передай, кому следует..." и тут же разворачивается и убегает, будто бомбу мне подсунул, я даже испугалась немножко сначала-то... Вот только не бомба это была, а вот...
   Девушка ловко извлекла из карманчика форменного френча только что упомянутую передачку, протянула её на ладони Голицыну и, заметив некое смущение и волнение, все-таки отразившееся на лице генерала, добавила:
   - Я подумала, что сперва следует посоветоваться с вами... все-таки, я служу не в простом присутствии, и даже не районном или губернском отделении Жандармского Корпуса... мало ли, что это значит...
   На ладони Катерины, занимая всего лишь её половинку, лежала отлично исполненная куколка, задорная фигурка деревянного мальчика, появившегося на свет из полена силой фантазии еще одного графа Толстого.

40

   Интерьер ресторана "Аэлита" был выдержан в багрово-голубых тонах, что, по мнению оформителей, соответствовало и букве, и духу, романа Алексея Толстого. Заведение не было особо фешенебельным, дорогим или модным, потому к вечеру народу за изящными голубовато-синими столиками на тонких, изогнутых ножках оказалось не так уж и много. Обещанная в ресторанной рекламе "живая" музыка еще не звучала, взамен неё, высоко под багровым, расчерченным стилизованными лучистыми звездами и хвостатыми кометами потолком, что-то заунывно-трогательное напевали простенькие колонки.
   Специально ли так получилось или нет, но Нина встретила подъехавшее такси с Алексеем и Настей у самого входа. Бывшая репортерша искренне обрадовалась несколько неожиданной встрече. И хотя всего пару недель назад она забегала к Воронцовым на огонек, проведать штурмовика, поболтать в непринужденной обстановке об общих знакомых с Анастасией, случайный свидетель сегодняшней встречи мог бы решить, что они не виделись несколько лет. При этом умудренная житейской мудростью репортерша отнюдь не интересовалась у Алексея новостями из его жизни - какие новости у инвалида, закрытого фактически в четырех стенах, а мгновенно перевела разговор на прошлое, вспоминая общих знакомых и былые встречи.
   Вот так, за легкой болтовней, Нина настолько непринужденно подхватила Воронцова под руку и как-то незаметно, но твердо повела дальше, в ресторанный зал, что штурмовик невольно уверился, что его "полупьяная", контуженая походка куда-то исчезла, что он вполне уверенно передвигается самостоятельно, а обе женщины слева и справа просто сопровождают его, любовно подхватив под руки.
   То ли госпожу Березину признал метрдотель, то ли генерал Голицын, заказывая столик, весомо, как он умеет, предупредил о своих гостях, но еще при входе в зал их встретили сразу двое официантов, вежливо, предупредительно сопроводили до места, помогли дамам, да и Воронцову тоже, поудобнее устроиться за столиком и тут же исчезли, оставив компанию вне своего в чем-то в настоящий момент ненужного и даже назойливого присутствия.
   - Ты здесь не был, - утвердительно сказала Нина, обращаясь к Алексею. - Не во вкусе штурмовиков, даже семейных, это заведение, а я, когда бывала, то только пила, к сожалению...
   - Почему к сожалению? - удивился Воронцов, еще при входе внимательно, насколько позволяло его состояние, осмотревший зал, и сейчас просто сосредоточившийся на беседе.
   - Потому что теперь вот не знаю даже, что тут можно, а чего не стоит заказывать, - засмеялась Нина. - Придется советоваться с метром, ну, или подождать нашего князя, он-то точно знает ассортимент во всех городских ресторанах...
   - Думаю, лучше подождать, - улыбнувшись в ответ, предложил Алексей. - Все-таки, он приглашал... неудобно без него начинать даже простой ужин.
   - Да бог бы с ним, с этикетом, - отмахнулась бывшая репортерша. - Вот как бы князь, появившись, не огорошил нас чем-то этаким, от чего кусок в горло не полезет...
   - Вы серьезно? - насторожившись, вмешалась в разговор Анастасия. - Все-таки, Алеше нельзя волноваться и...
   - Уж кто-кто, а князь это понимает не хуже других, а может, и получше многих докторов, - возразила Нина, понимая, что Голицын собрал их здесь вовсе не для того, чтобы навредить и без того хилому здоровью бывшего штурмовика.
   -... князь, наверное, понимает, а вот я, честно говоря, ничего не понимаю, - заявила Сова, как-то неожиданно появившись возле столика.
   Одетая в вечернее платье, как две капли воды напоминающее то самое, что было на репортерше в ту злополучную, десятилетней давности, ночь в "Черном доме", с обнаженной спиной и эротичными разрезами юбки повыше середины бедра, девушка показалась настолько инородной, чужой среди довольно-таки демократичной одежды посетителей ресторана, что Алексей невольно дернул головой:
   - Ох, и куда ж ты так вырядилась?
   И Нина, и Настя одеты были, конечно не в повседневное, но и темно-бордовый брючный костюм писательницы, и когда-то сценическое сине-зеленое, просторное платье очаровательной супруги штурмовика заметно уступали в интимной откровенности покроя и фасона туалету Кассандры.
   - А-а-а!!! - махнула рукой Сова, бесцеремонно, не ожидая услуг официанта, усаживаясь за столик. - Это у вас все дела дневные, ну, разве что, вот, госпожа писательница где-нибудь поздними вечерами болтается, а я - птица ночная...
   - И что за общество тебя ожидает этой ночью? - ехидно спросила Нина, немного обидевшись на "госпожу писательницу".
   - А я изучаю "Черный дом", - важно, по-детски надуваясь, ответила Сова. - А в нем - каких только людей не бывает...
   - Лучше уж прямо скажи, что изучаешь карманы постоянных обитателей казино "Черного дома", - вновь съехидничала бывшая репортерша.
   - Если от большого отнять немножко, то получается не грабеж, а просто дележка, - засмеялась Сова, довольная тем, что ей удалось-таки вывести из равновесия Нину. - А в "Черном доме" нет казино... так - с десяток игорных комнат...
   - Интересно, что за чудаки с тобой садятся играть, - задумчиво, будто бы про себя, поинтересовался Воронцов.
   - Еще как садятся, - подмигнула ему Сова. - А вообще-то, в процессе игры просто лучше ощущаются варианты грядущего...
   На минутку Алексею показалось, что никаких десяти лет не минуло, что только вчера все вместе они стояли в истомно-теплой комнате возле парилки и бассейна в сауне "Черного дома". Не хватало, правда, еще парочки персонажей, но вот Сова, даже в таком аристократично-экстравагантном эротическом одеянии была абсолютно такая же, как и в тот злополучный вечер. Хотя, повнимательнее присмотревшись, можно было легко заметить маленькую сеточку морщин вокруг ее глаз, да еще руки, главные предательницы женщин, выдавали прошедшие годы.
   Впрочем, Сову Алексей видел не так уж и давно, почти сразу же после выписки из госпиталя, вот только потом она ни заходила ни разу в квартиру Воронцовых... может быть, что-то увидела или почувствовала в дальнейшей судьбе бывшего штурмовика нехорошее, о чем ни в коем случае не хотела говорить ни ему, ни Анастасии.
   - Ты не права, - сказал, обратившись к бывшей репортерше незаметно появившийся у столика генерал Жандармского Корпуса в отличном, шоколадного оттенка, штатском костюме, похоже, одеяний попроще в гардеробе Голицына не имелось. - Добрый вечер барышни и единственный господин!!!
   - В чем? - вскинулась было Нина, но тут же сообразила, что речь теперь идет не о её пикировке с Совой, а о чем-то более серьезном.
   - В том, что вас здесь собрал я, - подтвердил её догадку генерал, дождавшись предварительно ответных, радостных и чуть напряженных приветствий от сидящих за столиком.
   - А кто же?.. - уточнила было Анастасия, отлично помнившая утренний звонок Голицина к ним домой.
   Вместо ответа генерал извлек из кармана маленькую фигурку Буратино, сделанную из дерева настоящим мастером и от души, и установил её в центре стола. Тут же, воспользовавшись небольшой заминкой среди сидящих, с любопытством разглядывающих игрушку, жестом поманил официанта.
   - Всем - по двести грамм хорошей водки, - повелительно заказал жандарм. - Господину - клюквенный сок и минеральной воды, лучше - Боржоми. Овощные салаты и закуску из морепродуктов...
   - И абсент... - добавил Алексей, продолжая вспоминать их возвращение из серого города. - Вряд ли тут найдется что-то более крепкое из напитков...
   - Верно, - согласился генерал. - И литр абсента в графин и - на центр стола...
   - Литр абсента? - почему-то не поверил официант.
   - Так ведь медицинского спирта у вас нет, - засмеялся Голицын. - Действуйте, любезный, и порасторопнее, порасторопнее...
   Слегка потерявший ориентацию от повелительных манер генерала, обычного, казалось бы, заказа водки и легкой закуски и совершенно необычного требования абсента в таких количествах официант, повинуясь Голицыну, очень расторопно исчез в кулуарах ресторана, а в наступившей за столиком секундной тишине отчетливо прозвучал вопрос Насти, адресованный "на ушко" Алексею:
   - А что это за кукла? И зачем столько спиртного?
   - Кукла - это знак, пароль, если хотите, - пояснил вместо Алексея генерал, с легким поклоном усаживаясь за столик рядом с Анастасией. - Видишь, кому знак предназначался, поняли его отлично, а для тебя, как человека постороннего, это всего лишь фигурка деревянного мальчика из детской сказки.
   - ...а зачем абсент, ты, может, и сама увидишь, - закончил ответ вслед за Голицыным Алексей. - А если не доведется сегодня, то полынная настойка просто вернется в закрома ресторана и будет ждать своего часа дальше...
   - Да, кстати, а почему ты решил всех собрать здесь? - поинтересовалась Нина.
   - Простейшая ассоциация, - пояснил генерал. - Я старался идти по элементарной цепочке образов. Никаких мест, связанных с самой сказкой про золотой ключик, в городе у нас нет, тем более, таких мест, в которых можно было бы собрать всю нашу компанию без лишнего шума и постороннего внимания. Значит, не просто Буратино, но и граф Алексей Толстой, как его литературный отец. В графские палаты я не вхож, знакомство с потомками писателя у меня шапочное, да и вряд ли нас всех пригласили бы в совершенно частный дом, верно ведь? Значит, остается единственное в городе заведение, связанное напрямую с творчеством покойного графа. Вот это самое, под названием "Аэлита".
   Что же касается нашего количества... на спине у куклы, красным фломастером, написана цифра четыре. Она в глаза не бросается из-за красных полосок на курточке Буратино, но вполне четко видна. Значит, приглашают нас, четверых, кто когда-то побывал в чужом городе. Кстати, именно фигурку Буратино некая наша общая знакомая передавала Вечному, как знак своего согласия на сопровождение нас к "Черному дому"... в последний день пребывания, если помните... А в самом "Доме" как в последнее время обстановка?.."
   Заключительный вопрос адресовался Сове, и вся компания, без дальнейших разъяснений, поняла, что изучает Кассандра "Черный дом" не сама по себе. Хотя это и казалось слегка странным, учитывая прежнее, неприязненное отношение девушки к жандармской службе в целом.
   - Да никаких особенных изменений, - покачала головой Сова. - Было бы что серьезное - сразу сказала бы, а так... всё необычно ведет себя, как обычно...
   Нет, все-таки она так и осталась легкой такой фрондеркой, не боящейся махнуть ручкой и слегка огрызнуться на жандармского генерала, мол, сама все знаю, не дурочка, учить меня не надо и без подсказок обойдусь...
   - Значит, будем надеяться, что знак этот с "Черным домом" и его сюрпризами не связан, - согласился генерал.
   - ...и что собраться мы должны были именно сегодня, - в тон ему иронично договорила Нина. - Помнится мне, что со свиданьями в конкретный день и час в известном нам всем месте были всякого рода проблемы и ограничения...
   - Получается, что я здесь, как бы, лишняя? - спросила у Голицына Анастасия о самом важном для нее. - Ведь приглашали-то четверых...
   - Ну, лишней ты точно быть не можешь, раз пришла с Алексеем, - по-своему успокоил её генерал. - Надеюсь, что твое присутствие предусмотрено приглашающей стороной...
   По зальчику ресторана прошла непонятная волна то ли напряжения, то ли взволнованности. Катилась она от входа, странным образом заставляя посетителей отрываться от ужина или застольных разговоров, суетливо, нервно оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что же такое отвлекло их от обыденных, привычных занятий. Впрочем, волна эта как накатила, так и отхлынула всего за несколько секунд, и большинство посетителей даже не поняли, чем было вызвано их внезапное ощущение тревоги и дискомфорта.
   За призрачной вуалью этого невнятного то ли события, то ли намека на грядущие события, никто из собравшейся компании не обратил внимания, как ловко был накрыт их столик графинчиками с водкой, салатницами, соусниками, тарелочками с хлебом, огромной, на фоне остальных, емкостью с зеленоватым абсентом, парой бутылок боржоми и стаканчиком с клюквенным соком. Официант услужливо и предусмотрительно исчез, едва закончив свои манипуляции над столом, и дамы, не ожидая мужских ухаживаний, а скорее, просто понимая, как это будет выглядеть со стороны Воронцова, разлили самостоятельно водку в разноцветные лафитники.
   - И тост выдумывать не надо, - сказал Голицын, подымая свою рюмку. - За встречу!
   - За встречу! - негромко отозвались остальные, протягивая руки к середине стола...
   - А ты тоже водки выпей, Ворон, - остановил их женский голосок. - Что ж это за штурмовик, который клюквенным соком чокается...
   Пожалуй, единственная из всех собравшихся сегодня за столом, Маха абсолютно не изменилась за эти годы, оставшись все такой же тощей и жилистой девчонкой-подростком с коротким ежиком рыжеватых волос. Впрочем, волосы она спрятала под платиновой расцветки паричком, да и оделась по-взрослому, хотя и не вполне подходяще для ресторанного вечера в респектабельной компании, в короткую замшевую юбку шоколадного цвета и маленькую курточку чуть более светлого оттенка, похоже, наброшенную прямо на голое тело, во всяком случае при любом движении девушки то и дело обнажалась полоска её кожи между пояском юбки и краем короткой курточки.
   - Ему же нельзя... не надо... доктора запретили... - успела было возразить Анастасия.
   - Можно-можно... уступи мужу свой лафитник, Настюха, соточка еще никому и никогда не вредила, - засмеялась Маха, ловко и непринужденно, будто не литровый графин, а простенькую зубочистку подхватывая со стола абсент. - Как сказал генерал - за встречу?
   Растерявшаяся от неожиданного послушания, собственного да и мужниного, чужим, да еще и женским капризам, как показалось Анастасии, она покорно подала в мужскую дрожащую ладонь наполненный лафитник и тут же, с невыразимым ужасом, мятным холодом скользнувшим вдоль сердца и опустившимся куда-то вниз, заметила, как пополз вверх край курточки Махи, запрокинувшей графин с абсентом жестом "трубача", обнажая плотный, твердый даже на взгляд животик девушки, покрытый ровным загаром, красивый такой, манкий животик... без пупка... Окончательно смешавшаяся от такого зрелища Настя даже не заметила, как Маха выпила ровнехонько пятую часть абсента, вульгарным, но почему-то показавшимся изящным движением обтерла губы тыльной стороной ладони, не дожидаясь услуг официантов, подтащила к их столику стул от соседнего и уселась напротив Алексея.
   Тот, отпив половинку из лафитника и осторожно, стараясь не расплескать остатки, поставив его на стол, сидел молча, сосредоточенно погруженный в собственные ощущения от выпитого, ведь он так давно не употреблял спиртного, что даже начал забывать его вкус.
   - Ты умираешь, - деловито сказала Маха, жестом престидижитатора выуживая из карманчика куртки сигаретку. - Сам это отлично знаешь, не боишься, борешься изо всех сил, но понимаешь, что осталось немного...

41

   Перемешиваясь со звуками подпотолочной музыки, звенели столовые приборы, негромко, иногда раскованно, а иной раз и натужено, переговаривались о своих делах люди за столиками. Мигали оранжевым и синим светом неброские, тусклые декоративные лампочки, вмонтированные в самый край стен, плавно и незаметно переходящий в потолок. Скользили, стараясь оставаться незаметными для посетителей, официанты, иной раз через зал проходили по одному или компанией к заказанным или просто свободным местам новые посетители заведения... казалось бы, все было, как обычно...
   Но сидящие за столиком женщины невольно замерли, когда очень уж бесцеремонно и равнодушно коснулась Маха болезненной для них темы. А еще не пришедшая в себя до конца Анастасия приоткрыла было рот, чтобы хоть как-то возразить, но Маха не разрешила ей этого сделать спокойным, но на удивление повелительным жестом, одновременно давая понять, что речь её далеко не окончена...
   - Сколько тебе еще осталось - трудно судить, тут вмешиваются слишком субъективные факторы, - как ни в чем не бывало, продолжила нелюдь. - Вот та же любовь настюхина... как же здорово она тебе помогает жить, но - оценить её, ввести в уравнение жизни и смерти, как серьезный фактор - невозможно...
   Но я тебе ничего не предлагаю, учти. Просто сделать надо так, как я скажу, другого выхода нет... Риск, конечно, но... в твоих, разумных пределах, - Маха хмыкнула чуть иронично, совсем по-человечески. - Пятьдесят на пятьдесят - или получится, или нет, тем более, никто же не пробовал такое делать с людьми, у вас и физиологические тонкости, и психологические... про эмоциональный блок я просто промолчу. К тому же у тебя частично повреждены нейронные связи между головным и спинным мозгом, да и еще кое-что там же работает со значительными перебоями... Зато, если все получится, как надо, тебе еще лет двести все люди завидовать будут..."
   - Ты предлагаешь... ты хочешь мозг Алексея пересадить в робота? - взволнованная неожиданной догадкой уточнила Нина, наверное, быстрее всех разобравшаяся в сути слегка заумных слов Махи.
   - Что за писательская фантазия, - мило поморщилась нелюдь, изящно и с неким даже эротическим подтекстом, чего раньше за ней никем не замечалось, ставя носок своей туфельки на проножку соседнего стула. - Мозг, куда его не пересаживай, отдельно от тела работать не будет, ну, а если будет, то очень недолгое время... Природа такой вот заслон поставила, чтоб не баловались всякие умники.
   - А если не мозг, то что же тогда? Ведь о простом, в человеческом понимании, лечении речь не идет? - серьезно уточнил Голицын.
   - Какое уж тут лечение, - махнула рукой девушка, она вообще с самого начала вела разговор очень просто, без надрыва и трагизма, будто обсуждая не смертельный недуг и предстоящую кончину хорошо знакомого человека в его же присутствии, а некий отвлеченный эксперимент, к собеседникам и вовсе мало относящийся. - У Ворона всё на ладан дышит, не только мозг... такой взрыв рядышком пережить... это примерно, как в Марианской впадине из батискафа на секундочку выйти...
   А речь идет об информационном слепке мозга... только так, по-другому бессмысленно. Слепок помещают на некий псевдоорганический носитель, а тот, в свою очередь, запихивают в искусственное тело, близкое по всем параметрам к человеческому..."
   Маха протянула руку, вновь подхватила графин с абсентом и все так же легко отпила из горлышка, поражая непривычную к таким манерам Анастасию необычайной ловкостью и невесомой простотой своих движений.
   - Так это же почти то же самое, что я и говорила, - воспользовавшись паузой, не смогла удержаться от реплики бывшая репортерша. - Киборг, андроид, искусственный человек, но все это будет - Алексей Воронцов, его сознание, его мышление... так ведь?
   - Ну, если хочешь упростить всё до безобразия - так, - кивнула Маха, вернувшая на стол графин, опустевший уже до половины, и тут же обратилась к Голицыну: - Ты, генерал, даже не думай предлагать для эксперимента другие кандидатуры и расспрашивать о перспективах в случае удачи... ладно?
   Жандарм, заметно разочарованный, слегка покачал головой. Перспективы и впрямь открывались было сумасшедшие, но... они тут же и закрылись, ведь генерал отлично понимал, что словами Махи пренебрегать нельзя ни в коем случае, а жизнь и здоровье Воронцова все-таки оказались для Князя более дорогим и близким, чем жизни и - сохраненные мозги каких-то иных людей.
   - А чему же люди потом завидовать будут? - поинтересовалась Анастасия, которой обсуждение болячек мужа доставляло настоящее страдание, а открывшиеся вдруг перспективы заронили пока еще смутную надежду.
   - Ну, есть чему... то есть, будет, конечно. Бессмертия не обещаю, неуязвимости - тоже, но... вообщем, убить тебя, Ворон, будет в сотни раз сложнее, чем лет пять назад, когда ты был и здоровым, и в самом расцвете... Но это просто - как пример, чтобы понятнее было... А вообще-то, слов маловато, чтобы описать все возможности, да и к чему сейчас делить шкуру неубитого медведя? - как-то так получалось, что говоря эти слова, вообще-то, непосредственно Алексею, Маха обращалась и к его супруге.
   - И он... он будет таким же, как сейчас? нет, каким был год назад?.. во всем?.. - чуть путано, но очень понятно спросила Настя.
   - Не факт, - серьезно ответила Маха. - Я же сказала: пятьдесят на пятьдесят. И - не выпытывай из меня то, чего я и сама не знаю, ладно?
   - Когда... - тихо-тихо спросил Алексей, все время разговора просидевший с отсутствующим умиротворенным видом, будто речь шла вовсе не о его жизни.
   В первые минуты мысли у него метались, как загнанные в ловушку зверьки, пытаясь осознать, во что же он сам превратится... как будет есть и пить... мыслить... понимать других... любить Настю, в конце-то концов... Но потом, не найдя моментального ответа, шторм в и без того неспокойной голове улегся, оставляя за собой мертвую зыбь невольного беспокойства, никак, впрочем, внешне не проявляемого...
   - Сейчас, - в унисон ему также негромко ответила Маха. - Потому и сказала, что ничего не предлагаю и времени на обдумывание не даю... торопиться, конечно, некуда, но и опаздывать с этим делом не стоит. У тебя ежесекундно отмирают мозговые клетки и рушатся нейронные связи. Значит, надо прямо сейчас встать и пойти...
   - Идем... - кивнул Алексей, пытаясь подняться из-за стола.
   Но то ли выпитая после долгого перерыва водка, то ли сожженные во время этого разговора нервы не дали ему нормально встать. Воронцова качнуло, повело, и он только с помощью своевременно вскочившей со стула Анастасии смог устоять на ногах.
   - Молодец, - строго похвалила, будто награду выдала, Маха. - Ты как раз и поможешь Ворону добраться к выходу... пусть все вокруг сейчас тихо-мирно, но я терпеть не могу, когда обе руки чем-то заняты, так все время нехорошее и мерещится...
   - А потом? - уточнила Настя, поудобнее подстраиваясь к мужу, чтобы деликатно поддержать его во время короткого перехода до дверей ресторана.
   - А потом ты освободишься... на время... дальше я справлюсь сама...
   ... - Как думаешь, это все правда? - задумчиво спросила Нина, провожая взглядом Алексея, в окружении жены и Махи осторожно, неуверенно, но целеустремленно шагающего к выходу. - Не в том смысле, что она сказала, а в том, что это возможно сделать?..
   - Думаю, об этом мы узнаем очень скоро, - пообещал Голицын. - Ну, а теперь, раз уж ситуация сложилась для всех нас такая бесперспективная, предлагаю переместиться в какое-нибудь более уютное и приятное местечко... например, в "Охотника"... а по пути захватить с собой и Анастасию, чтобы она не чувствовала себя в этот момент одинокой.
   - Тебе мало двух женщин, генерал? - ехидно отметила Сова, промолчавшая, казалось, весь вечер. - Ну, и запросы у наших скромных жандармов...
   - Сама ведь говоришь, что я генерал, - улыбнулся Голицын. - У любого генерала должна быть свита, а два человека, каких бы достоинств они ни были, на свиту никак не тянут...

42

Устала скрипка, хоть кого состарят боль и страх.

Устал скрипач, хлебнул вина - лишь горечь на губах.

И ушел, не попрощавшись, позабыв немой футляр,

Словно был старик сегодня пьян.

А мелодия осталась ветерком в листве,

Среди людского шума еле уловима.

О несчастных и счастливых, о добре и зле,

О лютой ненависти и святой любви...

Константин Никольский

Конец романа

  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  



Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"