Лезинский Михаил Леонидович : другие произведения.

Я помню вас... и всегда буду помнить...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Светлой памяти двух моих друзей-товарищей, двух настоящих поэтов Владимира Орлова и Валерия Саулова (Рубинштейна)...

  
   ВОВА, ВОВОЧКА,ВОЛОДЯ...
  
   Мои друзья из севастопольского издательства "ЭКОСИ-Гидрофизика" , руководимого талантливым человеком , лауреатом Государственной премии СССР в области космических исследований Юрием Терёхиным решили, - посоветовшись сами с собою! - ко дню моего шестидесятипятилетия преподнести подарок. А что может быть лучшим подарком для человека пишущего, чем его собственная книга, изданная, - как в лучшие советские времена! - бесплатно для автора! Да ещё такая, за которую гонорар можно получить!
   И такая книга "ИСТОРИИ СВЯЗУЮЩАЯ НИТЬ" появилась вскорости.
   В этой книге, помимо моих "севастопольских рассказов", были и поздравления в стихах и прозе. И среди них я вдруг увидел знакомую подпись: "Владимир Орлов. Жму руку. 5.04.96 г. г. Симферополь".
   А за подписью - стихи:
  
  " МИХАИЛУ ЛЕЗИНСКОМУ
   Люблю я Мишу выше крыши,
   А, может быть, ещё повыше.
   Хоть он разбойник и бродяга,
   А по годам, - совсем салага!
   Девчатам русским по душе
  
  Перед самым отъездом в Израиль, я приехал из Севастополя в Симферополь к Владимиру Орлову, чтобы поблагодарить за поздравление и сказать прощальное " прости-прощай "...
   С Вовкой дружить было сложно, - такой уж у него был характер скрипучий, и мы с ним часто сорились, сходились и расходились... и так в течении многих-многих лет...
   Нонны, - его, жены, выдерживающий с внутренним достоинством проделки мужа! - дома не было, она гостила у сына в Израиле! - а была какая-то молоденькая девочка, которую Нонна попросила ухаживать за больным мужем.
   - Старик! - обрадовался Володя, будто не было десятилетней размолвки. - Радуйся! У меня вышла книжка с очень раздражающим для некоторых названием "Еврейское счастье". Я тебе надпишу!
   И он, волоча больные ноги и своё грузное тело, вдавливая костыль и ноги в ворсистый ковёр, прошкандыбал к книжной полке.
   Я отвернулся. Мне хотелось плакать. Я не думал, что он ТАК болен и Так беспомощен. Я тоже не помолодел, но я старился медленно, наблюдая своё лицо в различных зеркалах, а он - мы не виделись с ним очень и очень долго, - в один день.
   Володя достал с книжной полки "Еврейское счастье" и надписал:
   Мише Лезинскому:
   Последний кусок колбасы
   Я в старости отдал бы смело
   -Лишь только бы наши часы
   Затикали справо налево.
  
   А потом мы на кухне пили чай, - словно не было десяти лет разлуки! - и ударились в воспоминания: в сегодня, в завтра, в двухтысячный год. Хотя мы и не встречались, но друг о друге знали всё. Говорили и о наших детях, ставшими неожиданно взрослыми. Рассказывал о Юрке, как тяжело ему приходится в Израиле.. Вспомнили и о том времени, когда он слушал "вражьи голоса" и делился со мною - тогда об Израиле он, да и я, были лучшего мнения...
   Вспомнил он и мою дочку Олю, которой когда-то в Севастополе, - он приезжал вместе с Нонной ко мне в гости , - и, которая ему очень понравилась. Оля спросила у него: "Что ты ешь во рту?" И он тут же, восхитившись этой фразой, надписал свою очередную книжку, изданную в Москве только что "Чудеса приходят на рассвете"
  
  "Желаю Оле
  
  Счастливой доли!
  
  Вл. Орлов. 28. У!!!. 71".
  
   А потом дарил ей свои детские книжки, которые она и привезла в Израиль.
   Володя поинтересовался, как ей живётся ? И я честно сказал:трудно,
   -Я хочу, - сказал Володя, - надписать и ей книжку, девочке, которую я видел маленькой. И написал на "Еврейском счастье":
  
  "Трудно мне без Оли,
   Как Орлу в неволе!
   От автора и друга."
   И расписался, не забыв поставить дату: 29.У. 95
  
   - Прощай! сказал Володя и обнял меня. - Больше не увидимся в этой жизни.
   - Ну что ты, Вова, я приеду...
  
  +++++++++++++++++++++++++++++++++++
  
   И сегодня, через много-много лет, на исходе века, стараюсь припомнить, о чём же мы вели разговоры в те далёкие годы, когда были здоровы и полны творческих планов?..
   Естественно для пишущих, да ещё для евреев, о женщинах: кто? где? когда? - мы были несколько моложе и эта тема явно преобладала в наших разговорах.
   Но не только об этом шла речь. Это было время, когда детский поэт Сергей Баруздин "перекрыл кислород" Владимиру Орлову, поэту, пишущему для детей - он выступил в "Литературной газете" со статьёй, где, - цитирую по памяти, - Баруздин писал: отчего это Новосибирское краевое издательсво печатает и извещает о своих намерениях и в дальнейшем печатать, стихи смферопольца Владимира Орлова!?. Что им, в краевом издательстве, - "краевом" было подчёркнуто, недостаточно своих поэтов с сибирской пропиской!?..
   После такой постановки вопроса, Орлова не только Новосибирское издательство перестало печатать, но и родное - симферополльское
   Да что там - Симферопольское! В Москве тоже печатать перестали, несмотря на заступничество Самуила Маршака и Агнии Барто. Несмотря на доброжелательность всех редакторов,- кроме крымских! - с коим соприкасался Володя Орлов.
   Плохим поэтом был Баруздин, но крупным начальником в Союзе писателей СССР, могущим позвонить в ЦК КПСС! Последнее считалось большим приимуществом.
   Но не с бухты же барахты он выступил в солидной газете, серьёзные мотивы должны присутствовать.
   Высказываю свою мысль: да, мотивы были! Серьёзные-несерьёзные это как на это посмотреть!
   Дело в том, что детские стихи Сергея Баруздина и стихи для детей Владимира Орлова появились на одной странице в русском журнале, выходящем на Украине , "РАДУГА". Одновременно. Бок о бок. Заканчиваются Володины стихи, начинаются Баруздина. Талантливые - Орлова, бездарные - Баруздина. Кто-то явно хотел щёлкнуть по носу Сергея Баруздина стихами Владимира Орлова - на фоне орловских стихов, бездарность баруздинских рифмосплетений особенно чётко просматривалась.
   Хотели "щёлкнуть по носу Баруздина", но тот увернулся и выпад срикошировал по еврейскому носу Владимира Орлова...
   Уже отсюда, из Израиля, я попытался продолжить наш давний разговор о Баруздине, написал ему об этом в письме. Получил ответ:
   "... а вот с Баруздиным посложней. Я до сих пор не знаю, какая сука его натравила на меня. Ведь именно в то время он очень заботливо ко мне относился: дал рекомендацию в СП ( Союз писателей - М.Л.) , в трудную минуту беспрекословно одалживал деньги, пытался устроить меня на Высшие курсы Литинститута. Сдаётся мне, что он вдруг узнал о моей пятой графе ( Пятая графа - национальность - М.Л.) Другой причины я найти не могу до сих пор.
   Дело это в моей памяти заглохло, но ты разбудил эхо и оно до меня из того времени донесло какие-то воспоминания, связанные с душевной болезнью Баруздина. Сейчас эта история меня не трогает..."
   Это из письма мне от Владимира Орлова от 15. 05.97 года!..
   И ещё в те далёкие дни, перераставшие в вечер и ночь, Нона стелила нам в "вовкином" кабинете! Прокуренном насквозь, - и Володя, и я ещё курили тогда, пили водку и ухаживали за женщинами! - мы с ним беседовали о земле обетованной, - Володя регулярно ловил "вражеские голоса" и мы обменивались впечатлениями.
   С кем он ещё мог поделиться!? Только с друзьями!
   Вот тогда-то он и сказал, что написал два новых стихотворения. И - прочитал. Я заставил его переписать свежеиспечённые стихи в мой блокнот. Вот эти стихи для детей, навеянные исторической родиной:
   Очень грустно
   Пароходу -
   Привязали
   Пароход.
   Пароходу
   Нету ходу
   Ни назад
   И не вперёд.
   Пароход
   Повесил нос:
   - Я не лошадь
   И не пёс!
   Почему же
   Я привязан?
   Почему же
   Я наказан?
   Почему меня
   В портах
   Держат люди
   На цепях?
  А вот второе плач-стихотворение!
   Глядит на море
   Пристально
   Встречающий народ:
   К своей родимой
   Подходит пароход.
   До этого мгновения
   Прошёл он сто дорог,
   Наверно, от волнения
   Охрип его гудок.
   В его иллюминаторы
   Заглядывали скалы,
   И солнышкр экватора
   Борта его ласкало.
   Моря его качали,
   Ветра над ним рычали,
   Но чёрными ночами
   За тридевять морей
   Он думал о причале
   На Родине своей.
   И вот на море
   Пристально
   В порту глядит народ -
   К своей
   Родимой пристании
   Подходит пароход.
   Огромный
   И железный, он тихо заурчал
   И нежно,
   Нежно,
   Нежно
   Потёрся о причал.
  
   Мы на кухне пили чай, - словно не было десяти лет разлуки! - и ударились в воспоминания: в сегодня, в завтра, в двухтысячный год. Хотя мы и не встречались, но друг о друге знали всё. Говорили и о наших детях, ставшими неожиданно взрослыми. Рассказывал о Юрке, как тяжело ему приходится в Израиле.. Вспомнили и о том времени, когда он слушал "вражьи голоса" и делился со мною ...
   - Прощай! сказал Володя и обнял меня. - больше не увидимся в этой жизни.
   - Ну что ты, Вова, я приеду...
   - Мужики, а плачут, - произнесла девушка, которую Нонна оставила вместо себя, - и ... заплакала...
  
  Поэт, драматург, острословец Владимир Натанович Орлов скончался в конце ноября ХХ уходящего века, не дожив до 2 000 года всего ничего, оставив нам сотни своих замечательных книг, переведённые на многие языки мира. Почитайте его стихи, дышащие жизнью.
  
   +++
  
  
  ЕСЛИ Б Я ИГРАЛ НА СКРИПКЕ
   Я тропою
   К лесу вышел,
   На опушке отдыхал,
   Сколько песен
   Я услышал!
   Сколько звуков
   Услыхал!
  
   Я пытался осторожно
   Всё в тетрадку
   Записать,
   Но словами невозможно
   Вам об этом
   Рассказать:
  
   Бормоча
   У старой ели,
   Пел родник на все лады,
   На ветру
   Дубы гудели,
   Как огромные шмели.
  
   В ручейке
   Плескались рыбки,
   Зяблик что-то
   Распевал ...
   Если б я играл
   На скрипке,
   Я бы это вам сыграл!
  
   СКАЗКА О СТЕКЛЯННОМ ЧЕЛОВЕЧКЕ
  
   Маленький,
   Не больше,
   Чем кузнечик,
   Не боясь на свете
   Ничего,
   Жил да был
   Стеклянный человечек
   В доме у мальчишки
   Одного.
  
   За мальчишкой
   Бегал он
   Вприпрыжку,
   От беды
   Хранил его, любя.
   И представьте,
   Знал он про мальчишку
   Всё, что знал
   Мальчишка про себя.
  
   Был он
   При мальчишке,
   Как советчик,
   Но его мальчишка
   Не любил,
   Потому что,
   Этот человечек,
   То, что думал, -
   То и говорил.
  
   И за это
   Днями и ночами
   Тот мальчишка
   На него кричал,
   Запирал в буфете
   И в чулане,
   Чтобы человечек
   Замолчал.
  
   Но чулан
   Без воздуха и света,
   С крысами,
   Шуршащими в пыли,
   И любые сладости
   Буфета
   Ничего с с ним сделать
   Не могли.
  
   Так и жил он,
   Никогда не не пряча
   Правды
   От мальчишки своего,
   Потому что,
   Если ты прозрачен,
   Ты не можешь спрятать
   Ничего.
  
   И схватил мальчишка
   Человечка
   И со злостью
   Сбросил со стола,
   И разбилось
   Хрупкое сердечко
   Из простого,
   Чистого стекла.
  
   А когда осколки
   Отзвенели,
   То глаза у мальчика
   Тотчас
   Потускнели
   И остекленели
   Холодом повеяло
   Из глаз.
  
   Он живёт и ходит
   Рядом с нами,
   Дома и на улице
   Грубя.
   Он глядит
   Стеклянными глазами,
   На меня глядит
   И на тебя.
  
   Он глядит на звёзды
   И на речку,
   На деревья, травы
   И цветы.
   Только, кто живёт
   Без человечка, -
   Тот не замечает
   Красоты ...
  
   В сказке нет
   Намёка и подсказки,
   Но возьмите сказку
   Про запас,
   Потому что
   В этой самой сказке
   Ничего не спрятано
   От вас.
  
   Для того,
   Советом помогая,
   Человечек
   Рядышком живёт,
   Чтобы жили вы,
   Оберегая
   Тех, кто любит вас
   И бережёт.
  ++++++++++++++++++++++++++
   О смерти Володи Орлова, я об этом узнал ровно через час! А через два мне позвонил из Димоны Валерка Рубинштейн и спросил с присущем ему тактом:
  - Вы уже слышали...В Симферополе...
  - Да, мне только что позвонили...
  Валерий обращался ко мне на вы... Он же был намного моложе меня, хотя в Израиле, где мы с ним живём, даже солдат обращается к генералу на "ты", но мы же с ним были выходцы из страны сплошных советов...
  Тогда мы с ним и порешили - собрать книгу воспоминаний о Володе Орлове и я должен был быть составителем такого всеобщего сборника...
  Обещали прислать свои воспоминания многие, но выполнили только двое:я и Валерий Саулов...
  И вот сегодня, когда Валерия нет в живых, - умер в конце 2003 года, я впервые публикую его воспоминания...
  
  Валерий Саулов
  
  НАТАНЫЧ
  
  Владимир Орлов был старше меня одиннадцатью годами -то есть был человеком другого поколения. Разница в возрасте сказывалась, однако, разве в том, что он далеко опережал меня в своем житейском и профессиональном опыте. В личных отношениях она была совершенно незаметна. Но так у него, кажется, было со многими.
  В симферопольском литературном объединении, куда я пришел вскоре после того, как его покинул Орлов ("Вырос и ушел", - объясняли мне), только и было разговоров, что о нем.
  - У Орлова выходит новая книга...
  - Орлов написал пьесу для кукольного театра...
  - Орлов выступал со стихами...
  Сложилось что-то вроде легенды об Орлове, который как-то быстро и легко продвигается в литературе. Когда я, познакомившись с ним, сказал ему об этом, он удивился:
  - Легко?
  Он был "круглым" самоучкой - в образовании, в творчестве, в жизни.
  Двухкомнатная квартира Орловых, куда они переехали в конце 60-х, была почти пуста. В других квартирах этого писательского дома (построенного из крупных каменных блоков, отчего я и предложил дать ему название "Дом из Блоков1', -писатели хохотали), было тоже небогато. Но у Орловых без-бытная обстановка задержалась надолго. В гостиной - толстый серый ковер на полу да радиола "Латвия" на стуле у стены. В смежной комнате-пенале, поперек нее, ближе к окну - добротный письменный стол с "ундервудом". На единственном стуле восседал хозяин, за его спиной виднелась тахта. Гостю предлагался пуф.
  - Стихи принес? Читай!
  Большие спокойные глаза на полном круглом лице, саркастически сложенные губы. Слушает, берет лист из рук, сам читает вслух стихи об ураганах с женскими именами.
  Неистребим обычай
  странный,
  Известный миру
  издавна...
  - Второй строки нет. Поработай еще.
  Пытаюсь изменить строку с ходу - все не то. Нужен другой смысловой ход. Какой?
  - Ты хочешь, чтобы я за тебя работал? Ищи сам.
  Приношу новый вариант.
  Неистребим обычай
  странный
  Матриархального
  клейма...
  - Нонна! - кричит Орлов жене. - Послушай Хорошие стихи1 И после паузы:
  - Ты отделываешь строку!
  Орлов вовсе не занимался моим литобразованием. Но он "ввязывался" в каждую вещь. Это был его способ реагирования на действительность. И при этом - какая точность оценок, безупречность вкуса, постоянство позиции! Однажды, вспомнив мои стихи десятилетней давности, он неожиданно для меня сказал о них в точности то, что говорил когда-то и даже цитату привел ту же, что тогда! Поэтому каждая встреча с Орловым была событием и запоминалась надолго. После таких встреч изменялся масштаб самооценки, начинался как бы новый отсчет в понимании многого. А главное - хорошо и продуктивно работалось.
  Орловский интерес к творческому началу в людях был бесконечен и во многом определял его отношение к окружающим. Молоденькая поэтесса, к тому же хорошенькая, - а Орлов был к этому небезразличен - напрочь лишилась его расположения, когда он убедился, что она полагается на свое скромное дарование и обаяние, а над стихом не работает. Это было как приговор - он просто уклонялся о разговора о ней. Его внимание переключилось на совсем молоденького тогда, почти подростка, Григория Остера. Орлов восхищался его неожиданно ранней речевой свободой, владением техникой стиха, образной насыщенностью и художественной завершенностью его стихотворений. И при этом, что при первом знакомстве начинающий автор вызвал его раздражение юношеской заносчивостью и самомнением- Стихи же его Орлов хвалил и удовольствием читал на память знакомым: "Иду по берегу дороги..." И со значением поглядывал на меня - а ты, мол, так можешь? Чужая творческая удача всегда радовала его. Впоследствии Остер стал известным детским писателем.
  В те годы на литературном горизонте часто возникали новые лица. Так, появился некий последователь поэта Андрея Вознесенского, слава которого уже достигла зенита, а вот своей "школы" все не было. Последователь был обласкан и поддержан Вознесенским самым серьезным образом: помощью в издательских делах, совместными выступлениями и т. д,
  Вознесенец исполнял при мэтре роль сопровождающего лица. Его книги стали регулярно - каждые два-три года - выходить в местном издательстве. Но даже на факт издания его сборника в Москве Орлов особо не отреагировал. А вот о самой книге твердо сказал:
  - Все, что он пишет, по-прежнему очень плохо.
  Оценка, данная Орловым, оказалась пожизненно верна. Впрочем, она не помешала окололитературной карьере воз-несенца, вплоть до недолгой эмиграции на Запад в годы "перестройки", после которой он, вернувшись, выбился в некое литначальство - что только подтвердило орловскую оценку.
  И в творчестве, и просто в жизни у Орлова были принципы, которым он не изменял. Он не прощал другим нарушения того, что считал нормой. Помню, как взорвался Володя, услышав от знакомых о ком-то, ловко уклонявшемся от призыва в армию. Сам он отслужил полный срок.
  Я долго не мог устроиться на работу. Узнав об этом - разговор происходил на улице, возле редакции молодежной газеты - Володя потащил меня в редакцию. Представил, отрекомендовал. И с чисто орловской прямотой - редактору:
  - Но учти - какая у него фамилия...
  - За это я должен платить ему больше?
  - Ты будешь платить ему зарплату плюс авторские, сколько заработает.
  Я успешно прошел испытательный срок, газета опубликовала все мои материалы до единой строчки, но на работу так и не взяли. Однако это уже другой рассказ.
  Орлов придумал мне псевдоним.
  - Который год твоя книга лежит в издательстве? Пятнадцатый? Будет лежать еще столько же. Надо менять фамилию,
  Рубинштейн! Как тебя по-отчеству? Саулович? Будешь Саулов.
  Под этим именем и стали выходить мои книги. Орлов был первым, кому я подарил свою первую книгу "Городские куранты". В посвящении написал, что без него куранты бы не заиграли. По крайней мере, это была бы другая мелодия. *
   - Ты написал хорошую книгу. Даже очень хорошую.
  Вскоре Володя попросил еще один экземпляр - хотел показать кому-то в Москве. Я провожал его на вокзале. Помню его сосредоточенное, неожиданно жесткое лицо.
  Это были трудные для него времена. Еще недавно он издавался в центральных и республиканских издательствах, его стихи для детей давно вошли в лучшие антологии. Выросло целое поколение, знавшее орловские строки наизусть. Но тут обратили внимание на то, что у него все благополучно только с именем и фамилией (прадед Орлова, юный солдат-кантонист, получил фамилию командира своего полка). А отчество подкачало: Натанович. Его вдруг надолго перестали издавать даже в родном Крыму, в Симферополе. Из моих "Городских курантов" издательство изъяло посвящение к стихотворению, подаренному Орлову. Он был взбешен. Он читал всем эти стихи, объясняя:
   - Это посвящено мне! Но посвящение выбросили! Старший редактор! Я знал ее еще двенадцати лет, работал с ее матерью! Кто мог подумать, что вырастет такая падла!
  В те годы Орлова спас театр. На десятках сцен ТЮЗов и театров кукол шли его пьесы для детей. И всегда с успехом. В одном из театров кукольники изготовили и подарили ему куклу "Владимир Орлов", с круглой розовой физиономией, большеротую и в очках.
  Я поддразнивал его, уверяя, что кукла -вылитый Расул Гамзатов. Известные композиторы писали песни на володины стихи. Орлов очень гордился этим. Он и сам был музыкален, отлично играл на губной гармонике - она всегда лежала на подоконнике в его кабинете-спальне. Кстати, мои стихи, посвященные ему, были как раз об этом.
  У нас не тяжелая ноша,
  Да нам не досталось
  иной. Всего-то мы только
  и можем
   Играть на гармошке
  губной.
  Ах, много оно или
  Мало
   Другим
  предоставим решать.
  Дыхание музыкой
  стало,
  И мы продолжаем дышать.-.
  Рояли и арфы громоздки.
  Тускнеет на воздухе медь.
  Но губы теплы - а гармошке
  Повсюду позволено петь.
  Мальчишки, подростки, мужчины -
  Мы дуем вовсю, не ленясь.
   И кузов попутной машины -Подмостки, достойные нас.
  Мы верим в удачу и счастье,
  Когда по губам напролет
  Изделие фирмы "Вельтмайстер"
  Серебряной рыбкой плывет.
  Гармошка, веди без помехи
   Свою хрипловатую речь.
   Внимание задней скамейки
  Не очень-то просто привлечь.
  Ему нравились мои "Серебряные парни" - стихи, нечаянно ставшие песней, которая получила первое место на всесоюзном смотре. Музыку сочинил композитор Лев Перевеслов. Орлов и писатель Борис Серман, с которым он был дружен, считали, что это "песня всесоюзного значения". "Серебряный парень" стало на время моей кличкой.
  Серебряные парни
   Дорогу стерегут.
  Не ждут они попутных
   И рейсовых не ждут.
  Не смертная усталость,
  Не дождь, не снег, не вихрь
  Простые пьедесталы
  Остановили их.
  - Вот только что Константин Симонов прогремел своей статьей о безобразных памятниках на солдатских могилах. Бетонные солдаты, выкрашенные под алюминий. А у тебя - "серебряные парни". Эта песня - твой "паровоз". За ним должны следовать вагоны.
  В поезде самого Орлова к этому времени были все больше паровозы. Книги, которые удавалось издать, быстро раскупались. Случалось, он дома не мог найти ни одного экземпляра, чтобы подарить - разбирали друзья. Возможно, поэтому свою библиотеку он сперва держал в кладовой - от глаз подальше. Однажды я попросил у него сборник Пастернака.
  - Не дам. Не вернешь!
  Выручали его и выступления перед детской аудиторией. Он умел и любил с нею разговаривать.
  - Сначала немного поиграл с залом...
  Однажды мы встретились а Сотере, под Алуштой, где Орлов устроился на лето работать в пионерский лагерь. Он допечатывал стенгазету на пишущей машинке. О делах спросил, не поднимая от работы коротко остриженной седеющей головы.
  Надо было зарабатывать на жизнь. У Орловых было уже двое детей. Я случайно угодил в аккурат на родины младшей. Володю я отыскал в магазине рядом с его домом. Он и писатель Борис Серман покупали водку для торжества. У Орлова не было ни гроша, платил Серман. Он жил в том же доме и был старше Орлова лет на двадцать. Сближала их не в последнюю очередь личная надежность, порядочность. В квартире Орловых было попрежнему пусто; поэтому накрыли прямо на полу, на знаменитом сером ковре, который в другое время служил полем общения: так как сидеть было не на чем, хозяева и гости разговаривали влежку, переползая от одного собеседника к другому. На нем и расстелили простыню, расставили тарелки и стаканы. Нонну, только что привезенную из роддома с новорожденной, усадили на почетное место, она всем улыбалась сквозь слезы.
  Впоследствии я видел Володину квартиру другой - обжитой, неплохо обставленной. Щегольски сверкали застекленные полки с книгами. Орлов сказал небрежно:
  - Как у всех...
  А когда он переехал в трехкомнатную квартиру, у него появился, наконец, большой рабочий кабинет со шкафом во всю . стену, стол ом-"стад ионом", креслом для гостей - настоящая писательская мастерская.
  Однажды я пришел к нему зимой, промерзнув до синевы на необычайно сильном ветру .
  - Растирай руки! На кухню, садись ближе к газу! Нонна, бу
  дем обедать. Ему нужно отогреться.
  Обед памятен еще и тем, что, уходя, я прихватил перчатки Нонны вместо своих. На следующий день возвращаю:
  - Прошу прощения - очень похожи. Ошибку заметил только
  по запаху от рук - духи.
  - Твои руки пахнут руками моей жены? А ну, сравним перчатки! Да... похожи...
  Как-то навестил его в больнице. Он был после операции -туловище туго охватывал бандаж. О болезни говорить отказался наотрез. Вместо этого - о медсестре, которая будто бы задержалась у него ночью.
  - Она мне объясняет, что мне ничего такого нельзя - мол, разойдутся швы, сдохнешь.
  И, морщась от боли:
   - А для меня это стимул, понимаешь?..
  
  ...Мы идем с ним через центр Симферополя, мимо "Детского мира". Володя рассказывает о своем старом знакомом.
  - Женщин любил. И женщины его любили. Что ты думаешь - отказали ноги!
  Кто мог угадать, что именно это случится с ним, жизнелюбом? При последней встрече, дома, сказал:
  - Я теперь невыездной. Ничего, если я при тебе сделаю процедуру?
  И, приспустив брюки, стал массировать ноги каким-то прибором.
  А работать продолжал. Не отказывался от встреч с читателями, если за ним присылали машину. Выходили новые книги. Его охотно публиковали и за рубежом, особенно в Израиле. А в прессе называли "Натаныч" - теперь это было хорошим тоном.
   О том, что Владимира Орлова не стало, в Крыму и в Израиле узнали практически одновременно. Тех, кого объединяла удача знакомства с ним, теперь объединило общее ощущение какой-то неестественной тишины. Это и стало знаком его ухода. И все вдруг увидели, как велик был "круг Орлова", образованный его личным магнетизмом, высоким интеллекту3
  альным и творческим напряжением.
  К Орлову никто не относился равнодушно. Его или любили, или избегали, пространство вокруг него как бы искрило разрядами. Некоторые считали его "тяжелым". А он просто не отступал от своих трудно добытых истин. Отсюда его бескомпромиссность и жесткость. Но также - нежность, понимание, участие. Всердцах сказал о знакомой писательнице, опубликовавшей резкий отзыв о коллеге-земляке:
  - Что она в самом деле себе позволяет! Ну нельзя же так...
  И вдруг добавил:
  - А ведь она его любит.
  Он быстро переходил от благодушия к раздраженности. Что делать - его внутренняя "магма" располагалась близко к поверхности. Может быть, поэтому за стихами для детей последовали сборники с юмористическими и сатирическими стихами. Он постоянно находился в состоянии работы. Если собрать все им написанное, получится, наверное, целая книжная полка. Известность пришла к нему рано и уже не оставляла его. Кое-что, я уверен, еще ждет настоящей оценки - например, переводы. Он мечтал издать книгу "взрослых" стихов. Но самым значительным и интересным из всего орловского для меня всегда был сам Орлов.
  Наш общий знакомый писатель Валерий Митрохин, друживший с Орловым, как-то заметил:
  - Ты похож на Орлова. После разговоров с ним или с тобой хочется писать.
  -Это самый дорогой комплимент мне за всю жизнь. Многое в Орлове дорогого стоило!
  
  Он знал, как надо выделать строку,
  Чтоб от нее пошла строка другая,
  Но больше не притронется к стиху,
  Продленностью молчания пугая.
  Он чувствовал магический кристалл
  В простой породе.
   Мог вспылить от фальши.
  А то, что сам словами поверстал,
  В мир перешло.
  И вот ни шагу дальше.
  Престол труда, легенда для друзей,
  Живой реванш достоинства и чести,
  Дразнитель псов кусачих и гусей,
  Веселый дух -
  теперь не с нами вместе.
  Упрямый самоучка, старший мой
  Собрат по крови,
   по судьбе и поту,
  Он заработал право на покой,
  Как человек, закончивший работу.
  
  Февр. 2000 - апр. 2001
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"