Константин Макарыч Жуков, старый дед, перевезённый два года назад из деревни на постоянное жительство в город к сыну, в ночь накануне Дня Победы не ложился спать. Повредив недавно ногу в собственном подъезде, он кое-как слез с топчана, опираясь на скрипучие, ещё военных времён костыли, проковылял и уселся за старенький стол, где его внук Ванька обычно делал уроки.
Горестно вздохнув, Макарыч достал из Ванюшкиного ранца помятую тетрадь, немного посомневавшись, вырвал из середины чистый листок, разгладил его ладонью и положил перед собой на стол.
Из угла на него сурово косился тёмный образ, доставшийся Макарычу ещё от бабушки. Деду даже показалось, что Николай Угодник осуждающе нахмурил брови. Старик вспомнил, что давно не был в церкви, куда его не пускали нерасчищенные ещё с ноября дороги и скользкие тротуары, что так и не увидел он нового храма, построенного на месте закрытой в процессе "оптимизации" поликлиники.
Дед горестно перекрестил лоб, отогнал от себя посторонние мысли, вытащил из портков припасённый накануне химический карандаш и вдумчиво послюнявил его.
"Дорогой господин Президент! - писал он. - И вот пишу Вам письмо. Надеюсь, успеет дойти до Вашей "прямой линии" с нами со всеми, а значит, и со мной, чем я очень горжусь.
Поздравляю Вас с Днём Победы, который наступит завтра. Говорят, правда, что капитуляцию подписали сегодня. Завтра, значит, будет, вроде как вчера. Но что они там в своих брюсселях и парижах понимают?"
Дед перевел глаза на темное окно, в котором отражался свет настольной лампы, и живо вообразил себе Президента.
Видел он его только по телевизору, но все эти кортежи, проносящиеся по пустому городу во время инаугурации, амфоры, самолёты и подводные лодки производили на старика большое впечатление.
Особенно запал в сердце старому любителю природы Президент, уводящий на дельтаплане стаю стерхов в далёкие страны. То, что журавли так никуда и не долетели, тоже было символично и наполняло гордостью за свою Родину, которую даже птицы не хотят покидать.
Старик представил себе, как невысокий, но крепко скроенный глава государства на какой-нибудь встрече балагурит с народом и легко решает любой вопрос одним прищуром серо-голубых глаз.
Вспомнил шустрого рыжеусого мужичка, всегда крутящегося рядом и чем-то напоминающего деду его деревенского дружка - кобелька неизвестной породы Вьюна. Тот так же умильно смотрел на своих и чужих, хотя под его почтительностью и смирением скрывалось самое иезуитское ехидство. Рыжеусый всегда вовремя ввернёт фразу. Любую ситуацию, хоть про сбитый боинг, хоть про панамского виолончелиста, представит так, что всем всё сразу станет ясно. Да так складно это у него получается, что Президенту уже никому не приходится объяснять, кто он такой и что Россия - сверхдержава.
Вьюн тоже так умел. Умыкнёт у мужика курицу и ходит с таким видом, что никто на такого хорошего пса подумать не может.
Ванька, стервец, говорит, что это "трэш-секретарь". Что значит слово такое - "трэш", дед не знал. Но это и ни к чему. Известное дело: "хоть горшком назови...", лишь бы человек был полезный.
Макарыч мечтательно перевёл глаза на потолок. Он вздохнул и в очередной раз подумал, что заседания Совета Безопасности всегда напоминают ему посиделки в его родной деревне Холуёвке. Лавки, конечно, другие, и семечек нет, но разговоры те же: кому мы накостыляли из соседей на прошлых танцах и кому ещё накостыляем, если сунутся.
Сразу ясно, кто тут "пахан" и чья правда возьмёт верх.
Дед вздохнул, старательно облизал карандаш и продолжал писать:
"А намедни мне случилась выволочка. Я по нечаянности заснул в кресле с сигаретой. Сноха орать начала про детей, про пожар и выгнала меня курить на лестничную площадку. А он тут как тут. Хоть в подъезде и было темно, потому что он уже не только нагадил, но и лампочку вывернуть успел, я его узнал! Высокий, тощий и чёрный! Конечно, Обама! Чего ж он никак не успокоится? Уже переизбрали, а он всё лезет к нам и лезет. Я Обаму чуть не поймал, но поскользнулся на его же куче, упал и ногу сломал. Теперь на костылях ковыляю. Сосед мой, Степаныч, утром надо мной насмехаться начал. Это, мол, любимая русская забава: за Америкой гоняться и на г... спотыкаться. Я, конечно, ему костылём врезал. Тут он вообще в голос заржал, провякал что-то невразумительное про вторую русскую забаву, когда "бьют своих, чтоб чужие боялись", что-то про "бомбить Воронеж" и ушёл.
Я у внука Ваньки про этот "Воронеж" спросил. Ванька тоже засмеялся и послал меня в "сеть", как он объяснил, "не за правдой, а за истиной". Но в Интернете этом нормальному человеку разобраться нету никакой возможности. Когда я какую-то не ту кнопку нажал и в сети что-то не то очистил, Ванька, подлец, вместо того, чтоб мне правильную кнопку показать, начал прямо в экран, в эту ейную, сети этой, харю меня мордой тыкать.
Терпенье моё кончилось. Выудил я внука из-за компьютера и усадил смотреть телевизор, где шли новости. Хотел, чтобы он уму-разуму набрался. Чтобы понял, наконец, всю правду про Украину, про Сирию, про наших врагов и недругов, как нам тяжело в этом окружении сохранять свою духовность и беречь скрепы.
А то ведь он, поганец, совсем от рук отбился и перестал меня понимать. Боюсь, как бы не потеряли мы, ветераны, молодёжь.
Нету никакой нашей возможности, господин Президент! Сделайте божью милость, заберите её, молодёжь, из сети этой! Может какое "Десятилетие детства" объявить? Пусть в школах какие-нибудь уроки Памяти введут, гимн поют и по утрам с флагом маршируют.
А со всем остальным мы справимся! Не страшно, что пенсия теперь - насмешка одна. Мы ж понимаем, как Вам сейчас трудно. Затраты страшные. То на Крым, то на олимпиаду, то на саммиты. Вот ещё футбол приближается... То у "Зенит-арены" крыша съехала, то новая дорога обвалится, то в ракете не тот сплав припаяли. А ещё войны всякие. Кругом одни враги. Устроили нам конрсанкции. Но этим наш народ не взять! Можем даже всей страной голодовку объявить. Всё равно еды нормальной нету никакой. Пусть подавятся! Всё выдюжим, всех победим!
Только Вы уж, господин Президент, сделайте такую милость: вообще Интернет запретите! А мы за Вас молиться будем и в обиду никому не дадим!
Остаюсь Ваш преданный избиратель К.М. Жуков.
Паспорт N****, серия *********"
Подумав, добавил для солидности номера пенсионного удостоверения, полиса страхового медицинского страхования, ИНН, СНИЛС и свой адрес.
Потом свернул вчетверо исписанный листок и вложил его в заранее заготовленный конверт.
Ещё раз послюнявил карандаш и написал крупными буквами: "В МОСКВУ. Президенту РФ". Хотел добавить ещё имя, отчество и фамилию адресата, но, удивившись собственной фамильярности, не стал.
Завтра сын Андрюха уезжает в командировку, в Москву. С ним дед и решил передать послание.
Можно было, конечно, и в почтовый ящик опустить. Но с тех пор, как перевелись на Руси птицы-тройки со звонкими колокольчиками и пьяные ямщики, ФГУП "Почта России" работало плохо и письмо могло просто затеряться на подступах к столице.
Старик доковылял до прихожей, нашёл висевший на гвоздике пиджак сына, достал из внутреннего кармана портмоне, в котором уже лежал билет на завтрашний самолёт, аккуратно пристроил туда же конверт и вернул бумажник на место.
*****
Дед не знал, что сам факт отправки письма, породив некоторые колебания в "эфире", нарушил равновесие в "эмпиреях", и письмо уже начало свою собственную, самостоятельную, хоть и недолгую жизнь.
Москва заворожит Андрюху огромными домами, растравит душу яркими витринами. Про отцовское письмо, лежащее в кармане, он, само собой, благополучно забудет и, закончив к выходным все свои мелкие командировочные дела, окажется в самом центре столицы.
Прогуливаясь по Тверской Андрей попадёт в полицейский участок, как участник несанкционированного митинга, о котором он и понятия не имел.
Дознаватель долго будет раздумывать над письмом Президенту, но вспомнит, что дома его давно ждёт жена, что разнарядка на "уголовщину" уже выполнена, плюнет и отправит и листок, и конверт в мусорную корзину.
Андрюха, получив свои десять суток административного ареста, вернётся домой, не то чтобы сильно ошарашенный, но определенно задумчивый. Начнёт интересоваться политикой, слушать "Эхо Москвы" и почти бросит пить. Короче, изменится у него круг интересов, куда-то пропадут старые и появятся новые друзья... Но это уже другая история.
*****
Макарыч ничего этого не знал.
Письмо Президенту он написал и пристроил. От сознания выполненного долга дед почувствовал необычайный покой, как после долгой и самозабвенной молитвы. Как будто удалось старику наконец пообщаться с верховным божеством. И оно, это божество, отпустило деду все грехи.
Макарыч, кряхтя, взобрался на свой топчан, свернулся калачиком и, убаюканный сладкими надеждами, крепко уснул.
Кроме Президента, читающего письмо на Совете Безопасности, снились деду Рыжеусый, пространно рассуждающий о геополитике, и только что тяпнувший последнего за щиколотку Вьюн. Оба смотрели друг на друга заискивающими и наглыми голубыми глазами. Вьюн вдобавок подобострастно вертел хвостом, и поэтому нравился Макарычу больше.