Сказка - стеб, да в ней намек... Добрым (и не очень) молодцам урок...
В некотором царстве, в некотором государстве, в лесу дремучем, в избе скрипучей, жила-была девица-красавица, Свет-Василисушка со старой бабкой своей Ядвигой Морьевной. И была Василиса умна да пригожа, красою лепа, бровьми союзна, червлена губами, косою руса. И всем была хороша Василиса, да вот беда - не сыскать женихов в лесной глуши. Растет девица - уж и замуж пора, а все не едут сваты. И то сказать - какие сваты, когда бабка-старуха с печи на дверь глядит, выходить не велит, зато велит кудель спрясть, полотно сткать, скотину накормить, печь затопить. А опосля, как месяц в окно заглянет, можно и к пруду заросшему сходить, деду старому, что по материной линии, блинков да квасу снесть - а то ему, горемычному, в дырявой мельнице худо да одиноко. Василиса девицей уродилась послушной да кроткой, все бабкины наказы исполняла, на судьбу не роптала, а нет-нет, да и обронит слезинку-другую в студеную воду, что век одной вековать придется в избушке старой, да бабкины дела перенимать. Дед Никита Водопол дядькой был добрым, племянницу любил очень, баловал, а потому втайне от Ядвиги, сестры своей сродной, то петушка сахарного Василисе подсунет, то молодца доброго, что не в урочную пору к воде искупнуться спустился. Да всё не любы были красавице женихи дедушкины - синие, раздутые, усатые, в волосах тина и рыбой воняют. Кому такие надобны? Разве что дочкам Водополовым, что по лету резвиться в батькины угодья приплывали, да все по осени замуж выскакивали. Так бы и грустила Василисушка одна, если бы одной порой ночной не заехал к Ядвиге Морьевне племянничек ее дальний, воды седьмой да на киселе родич. С виду красив да строен, глаза умные-ясные, волосы что вороново крыло, саблю при себе острую держит, конь добрый опять же, да и зовут не по-нашему, а по-заморски - Иннокентием, только бабуся его все Кешенькой да Кащеюшкой кликала - до того худ был, что кожа да кости. Вот возвращается раз Василиса от дедушки Водопола, а на дворе конь невиданный копытами землю роет: грива, что ночь, черна, до самой земли струится, глаза искрами пышут, из ноздрей дым валит. Подивилась Василиса на коня, хотела погладить, да только руку протянула - взвился конь на дыбы, едва копытами не забил девушку. Тут-то и выскочил из светлицы добрый молодец Иннокентий, одной рукой коня за узду схватил, другой - за гриву, да голову его к земле пригнул и приговаривает: - Ах ты, волчья сыть, своих не признал? - Прости, батюшка, - сипит конь. - Не признал. - В другой раз наука будет! - сдвинул брови Кощей. Отнял он руки, улыбнулся девице. - Не бойся, девица, не бойся милая, конь мой теперь смирный, мухи без слову моего не обидит. Василиса вспыхнула. как маков цвет - обидно ей перед молодцем трусихой выглядеть - головку вздернула, да и говорит: - Не из боязливых я! Рассмеялся молодец, зубами белыми сверкает. - Вот значит как? Так может и прокатиться желаешь? - Желаю! - запальчиво кричит Василиса, да на коня черного вскакивает. Не успел и глазом моргнуть Кощей, а девицы уж и слет простыл. Свистнул он тут молодецким посвистом, ударился оземь, обернулся вороном черным, да следом за девицей полетел. Насилу догнал девушку - у самого края света, где Море-Окиян солнце красное встречает, ударился он оземь, да обратился опять добрым молодцем. Смотрит - стоит Василисушка над обрывом, коня черного гриву жемчужным гребнем чешет, а конь от ласковых рук девицы млеет - ни следа былой спеси. Усмехнулся добрый молодец. - Победила ты меня, девица. Чьего ж ты роду-племени будешь, коли меня, самого Кощея, обогнать сумела? Улыбнулась Василиса. - А я бабки Ядвиги внучатая племянница. - Так стало быть ты и невеста моя, - обрадовался Кощей. - Ишь, какой прыткий, - усмехнулась девица, а у самой сердце от радости так и скачет. - Ты сначала сказывай, кто ты есть, да откуда, да с чем пожаловал, а уж потом и сватайся. - Звать меня Кощеем, Бессмертным прозван, посколь ни в одной битве не удалось сразить меня ни конному, ни пешему. Богат я страшно, и пожаловал к тебе, любая моя, с шелками неткаными, да с самоцветами заморскими, яхонтами да изумрудами. Коли пойдешь за меня - царицею сделаю, все царство мое у ног твоих будет. Зарделась Василиса, а все ж виду не кажет. Отвернулась она, лицо в гриве конской шелковой спрятала. - Али не люб я тебе? Не красив, не пригож? - удивляется Кощей. - И умен, и силен, и лицом не обижен. - Всем-то ты хорош, Кощей Бессмертный, да только не пойду я замуж за нелюбимого. - И чем же мне любовь твою заслужить, девица? - А ты подвиг соверши, а там и посмотрим. Задумался добрый молодец Кощей Бессмертный, затылок почесал. - Какой же подвиг ты жаждешь, любая моя? Али царство какое сокрушить? Или с героем каким сразиться? Улыбнулась Василиса улыбкой хитрой, да в ладоши хлопнула - обратилась она лягушкой зеленой, незаметной. - Коли любишь ты меня, Кощей Бессмертный, отыщи меня за тридевять земель в царстве тридесятом - тогда и твоей буду. И сроку тебе - три года и три дня. Не поспеешь - на себя пеняй. С тем и пропала зеленая лягушка в морских волнах - только ее и видели. Остался Кощей с конем своим у обрыва. - Значит так тому и быть, девица. Жди меня через три года...
То присказка была, а теперь сказка будет. В некотором царстве, в тридесятом государстве жил да был царь Берендей, любитель веселых затей. И была у Берендея жена первая Авдея, любимая да главная, и жена втора - Авдеи сестра, Людмила, и третья была - из страны заморской, звалась Фроськой. И было у царя три сына: старший умный был детина, царев наследник, ленивец и сплетник. Второй - от Людмилы - был юноша хилый, а третий - от Фроськи - охотник до драк и вовсе дурак. Все три сыночка с одного годочка, друг другу братья - да хуже врагов. Старший сидел на печи, ел калачи, квасом запивал, слуг гонял. Второй на перинах лежал, мух считал, нянек да мамок звал. Третий собак по двору да голубей по крышам гонял да пальцем в носу ковырял. Смотрел-смотрел на все это Берендей, любитель веселых затей, да и решил с горя женить всех троих сыновей, да с глаз долой сослать, а царство приемышу передать. Вот созвал Берендей своих сыновей, да и говорит: - Вот вам, дети, по луку да по стреле, и благословение мое, идите с глаз моих и до той поры не возвращайтесь, покуда жен себе не отыщете, да таких, кто за вас, обормотов, пойдет и счастьем сей брак назовет. Посмотрели царевичи на странные орудия да и говорят: - Да ты, батенька, совсем головой на старости лет плох стал. Царское ли это дело - из лука стрелять? - Молчать! - кричит Берендей, любитель веселых затей. - Слово мое крепкое: или в поле стрелять, или голове вашей на плахе лежать! Идите за своей судьбой, а иначе не сыны вы мне боле! Пожали плечами три сына, безмозглые детины. да на три стороны и разошлись. Старший, Федор, к мамке-Авдее побежал - та любимого сыночка к подруге своей давней, боярыне Морозовой, на двор отправила, к дочке, что три года в девках сидела. Второй, Петр, Людмилы любимец, в карету на перины мягкие с маменькой забрался - к родичам купеческим, к сестре троюродной свататься. И только младший, что Иваном звался, честно взял лук и стрелу и в чисто поле пошел - так на то он и дурак. Долго примеривался Иван, лук к стреле прилаживал, потом стрелу к луку: то тетиву забудет натянуть, то стрелу уронит. Наконец, натянул лук Иван, да в небо стрелу запустил - полетела стрела за темные леса, в самую чащу посреди болота угодила. А лягушка-Василиса тут как тут - к стреле прыг, в лапки ее хвать, да и сидит себе, принца поджидает.
Год проходит, другой на исходе - у Кощея нервы на взводе. Голова идет кругом: собрал он по свету лягушек двадцать пять кадушек, а так и не сыскал Василисушку. Злится Кощей, места себе не находит, по дворцу своему бродит, то за голову, то за меч хватается: уж и под водой смотрел, на самое дно Море-Окияна нырял, и в небеса птицей когтистой взмывал, к самому Солнцу Красному летал, да только зря перья опалил - не видали там и следа Василисы. Даже к Ядвиге Кощей с повинной являлся: мол, помоги найти племянницу. Так Ядвига Морьевна его чуть живьем в печь не затолкнула, да с Никитой Водокрутом впридачу: "мол, девке голову задурили, ироды, сами теперь и ищите, а от меня де помощи и не дождетеся!" Опечалился Кощей, да дед Никита Водопол-Водокрут вдруг как рассмеется, да и говорит: - Ты вот что, добрый молодец, ступай-ка в своё царство-государство. А я девиц своих, дочек да племянниц, созову, авось чего и узнаю. Тогда и весточку тебе пошлю, с сорокой, али с галочкой - на хвосте принесет. На том и порешили. Отправился Кощей восвояси, а Водопол - к себе на мельницу, и ну воду мутить. От ручейка к речке, от речки к озеру - бежит муть болотная, несет тревогу народу водяному. Стали к Водополу собираться русалки да водяные. Набралось столь, что пруд, где мельница стояла, из берегов вышел. Забрался дед Никита на мостки, да и кричит зычно: - Дети мои, дальние и ближние, не видел ли кто Василису? - Ни в заречных землях ее не видали, ни в заморских, - отвечают ему водяные. - Дочери мои, старшие и младшие, не видел ли кто Василису? - Ни в Тридевятом, ни в Тривосьмом царствах-государствах духу ее не было, - отвечают русалки. Рассердился водяной, ус прикусил, дуется, но тут как забурлит вода, как выплеснется на берег - стоит на кочке бабка-синюшка, босая да косая, тина в волосах, рыбка за пазухой. - Слухай, Никита Водопол, видала я твою Ваську, на болоте своем видала. Сидит на кочке, квакает. - Это где ж твое болото, тетка Кикимора? - Да за лесом дремучим, где Берендей, любитель веселых затей, свое Тридесятое отстроил. Там и видала. Поговаривают мои лягушечки да жабки, засланная на болотце появилась: стрелы в полете ловит вместо мух, да добрых молодцев с панталыку сбивает. Вот и пришла я посмотреть, а и правда: сидит Дурак, Берендеев младший сын, на болоте, да и жалуется квакушке: "Батюшка, мол, велел рубашку к утру сшить, да хлеб испечь, да в горнице прибрать..." А квакушка твоя и развесила ушки, радуется, что волшба ее в кои-то веки пригодится. Так что ступай, лови свою племянницу, пока она мне всех деточек не одурила! - сказала так Кикимора, да и нырнула в омут, только её и видели. Обрадовался Никита Водопол, водяных да русалок восвояси отправил, а сам сороку подозвал, на ушко ей нашептал, да и пустил в высокое небо, к Кощею весточку нести. А Кощей как раз десятый меч доламывает - все столетние дубы в своем саду изрубил от злости. Тут-то и прилетает ему... камешек по темечку. А следом и сорока-вестница спускается, да и кричит: - Что ж ты, ирод проклятый, делаешь? Нет, чтобы Василису свою в Тридесятом царстве на болоте ловить - он тут экологию нарушает, фулюхан! Давай, поспешай за невестой, а то как бы ее Дурак Берендеев замуж не взял! Удивился Кощей, обрадовался - даже рассердиться забыл. Ударился оземь, обратился птицей косматой-пернатой, когти железные, клюв стальной, да и полетел в Тридесятое царство.
А меж тем по царствам-государствам слух пошел нехороший: говорят, у Берендея-то младшая невестка - ведьма! Две старшие - нормальные девки попались - ни теста замесить толком, ни нитки в иголку вдеть не умеют - да и надо ли сие дочерям купеческим да боярским? Им главное - царевной стать, а не с бельем вошкаться. Так что сидят они по домам, счастливые-довольные, шелками-нарядами любуются. И только младшая все взбалмошные заказы батюшки за чистую воду приняла: и рубашку тоньше шелка соткала, и хлеб, вкуснее которого не едали, испекла, и на пире честном таких мороков напустила, что будто и не лягушка вовсе, в коробочке принесенная, а девица-краса, что лебедей из рукавов выпускает. Да и мужа своего, Ивана-Дурака, почти человеком сделала: что ни день - сидит парень с книгой, али с мечом тренируется, али верховую езду осваивает, да стрельбой из лука рогового тешит свою удаль молодецкую. Царь-то не нарадуется на сыночка с невесткой, даром, что у последней кровушка холодна, аки ледок, а соседушки негодуют. Раньше как было: сидит себе Берендей, любитель веселых затей, на троне деревянном в царстве Тридесятом, никого не трогает, окромя своих дураков, а соседи то там кусок, то тут посошок - оттяпают и спят спокойно, Берендеевой кончины дожидаются, чтобы царство по кусочкам разобрать. А теперича как дождешься, когда сын у Берендея растет - даром, что Дурак, да жену нашел умницу, у такой разве чего отнимешь? Вот и стали поговаривать соседи, что де ведьма у Берендея в невестках. А с ведьмой какой разговор - сжечь и прах по ветру развеять - делов-то? Вот и стали соседи мечи точить, копья да стрелы вострить, силу-рать собирать, чтоб войной на Тридесятое царство идти. Вот раз просыпается Берендей по утру - а на дворе петухи горланят, даром, что не золотые: - Кукаре-ку, кукаре-ку, царствуй, лежа на боку, на востоке и на юге ожидают Кали-Югу, север точит топоры, запад выпустил стрелы. Только царь наш в ус не дует, так и царство прокукует. Рассердился Берендей, вскочил с перин, велел подать шелом да латы - да шлем куда-то закатился, а латы проржавели. Велел тогда Берендей точить мечи, да мечи давно на орала перековали. Велел тогда Берендей созвать своих бояр да полководцев - так не оказалось их, говорят, они давно уж к северу да к югу коней двинули. Пуще прежнего рассердился Берендей, велел позвать к себе Ивана - со старших-то дураков какой спрос? - да и говорит: - Сын мой любимый, беда на наше царство Тридесятое движется - рать большая со всех четырех сторон! Так вот! Даю я тебе свое родительское благословение и велю в три дня царство наше от неприятеля избавить. Избавишь - корону свою тебе дам и наследником объявлю. А не избавишь - ищи себе другого отца и царство другое, все равно это отберут! Сказал так Берендей, подхватил полы своего царского кафтана, да и был таков: только свист хлыста да пыль из-под колес царской кареты остались. Закручинился Иван, да и пошел на болото - жене своей, лягушке, жаловаться. Даром, что человеком стал - умом-то дураком остался. Тут-то и настала пора Кощею в дело включиться.
Идет Иван-царевич по лесу, а навстречу ему стар-старичок в рубахе до пят. Идет, на посох опирается. Иван даром, что дурак, зато вежливый - старичку поклонился в пояс. На что старичок ему и говорит: - Ой ты гой еси, добрый молодец, ты по что в лес ко мне пожаловал? - Да я, батюшка, уж который день здесь хожу, к невесте своей в гости. - Это к квакушке-то на болото? - подивился старик. - Неужель себе девицу в царстве своем не нашел, что лягушек моих в царевны сманиваешь? - Да не по свой я воле, дедушка, - и рассказал Иван старичку всю беду свою, про стрелу, да про войну. Покачал старичок головой, да и говорит: - Беде твоей помочь не трудно, да только что дашь мне за помощь, добрый молодец? - А все, что пожелаешь, дедушка, только помоги! - обрадовался Иван. Наморщил стар-старичок лоб, крепко призадумался, да только как блеснули среди седины глаза его черным, так и ответил, хитро улыбнулся: - А подари-ка мне то, добрый молодец, чего не знаешь ты в царстве отцовом! Рассмеялся Иван-царевич да и махнул рукою: - Уж я много чего не знаю, но ты, батюшка, бери все, что пожелаешь! Усмехнулся стар-старичок: - Слово твое - что птичка. Ты выпустил - я поймал. Ступай же теперь, царевич, на все четыре стороны, да на глаза мне не кажись, лучше спать ложись, а поутру пройдет твоя беда, как ветром сдует. Сказал так стар-старичок, посохом о землю ударил, да и пропал. А Иван-царевич, Дурак Берендеевич, пошел восвояси, в пустой терем батюшкин, да и лег спать.
Тем временем Кощей личину старика с себя сбросил, обернулся вихрем черным, да и взмыл в небо. Подул раз - налетела сила темная, да прямо на ворогов с юга, подул два - косым дождем смыл силу-рать с севера, завихрил-замел войска с востока. Всполошились воины, зазвучали трубы, затрещали барабаны - да слабы они супротив Кощея. А Кощей знай вихрем по полю бранному носится, и меч его сверкает, аки алмаз в ночи. Всех татей порубил, погнал, все войска разбил. Проснулся поутру Иван-царевич и диву дается: спать ложился в терему, а проснулся в дыму, да посередь лесу темного, у костра жаркого, а над ним стоит добрый молодец в черных латах, да посмеивается. Испугался Иван-царевич, за меч схватился - а меча-то и нет. А молодец знай смеется, зубы кажет: - Не бойся, Иван-царевич, али не признал ты помощника? Я свой уговор выполнил: хочешь - к западу скачи, хочешь - на юг повороти - нет боле силы-рати, и не будет, покуда дети твои, да внуки, да правнуки не помрут. Так что живи смело, Иван-царевич, а мне за наградой обещанной пора. - А что ж за награда? - Да жена твоя, Иван-царевич. Ведь и не лягушка она вовсе, а Ядвиги Морьевны внучатая племянница, колдунья да ворожея, Василиса Прекрасная. Сказал так Кощей, да и оземь топнул. Появилась перед ним лягушка, ударилась о сыру землю, обратилась девицей-красавицей, краше коей во всему миру не сыскать. Нагнулся Кощей, подхватил кожу лягушиную, да в костер и кинул. Вспыхнула кожа зеленая, да искрами рассыпалась. - Победил я в споре, девица красная, быть тебе моей! - подхватил Кощей Василису, да и был таков. Остался Иван-царевич посередь леса с разинутым ртом. Только и успел услышать: - Ищи меня, Иван, в царстве Кощеевом, коли любишь...
- Да ты что, девка, совсем ополоумила? - треснула тарелка о стенку, глиняные черепки по избе разлетелись. - А ты что хошь, то и делай, а все равно не пойду! - разлетелась крынка, разлилось молоко. - Да чем тебе не люб молодец? Ведь все условия твои выполнил, дурья твоя голова! - юркнул черный кот под лавку. - Да разве ж по-честному это - силой колдовской подвиги совершать? - распахнулась дверь, да и повисла на петле. Вылетела из двери сковорода чугунная, да прямо в лоб Водокруту и угодила. Рассвирепел дед Никита, шагнул в избу. - А ну - ша, девки! Что расшумелись? Вылез кот из-под лавки, да прямо к водяному. Смотрит дед Никита, да дивится: стоит в избушке сыр-бор, пыль с мукой вперемешку под потолком летают, Ядвига Морьевна на печи сидит, ухватом обороняется, а Василиса полную стопу тарелок расписных держит, да об пол колотит. - Воспитал племянницу? Бабушкино слово ни в грош ни ставит! - зло фырчит Яга. - Не шуми, бабка! - осадил ее Водокрут. - Сказывай, дитятко, что случилось? - Ой, случилось, дедушка, - разрыдалась Василиса. - Видано ли дело, девицу-сиротку да замуж без согласия выдавать! - Да ты ж сама, красавица, условие назначила! - обиделся кот, да облик свой истинный принял. Стоит Кощей, мукой да молоком выпачканный, всклокоченный да бледный. - Я же три года по миру скакал, тебя разыскал, подвиг совершил, тебя освободил! - И все-то силой колдовской, все-то обманом! - плачет Василиса. - Не буду я твоей! Вот придет мой Ваня... - Да твой Ваня дальше порогу не ступит! - А это мы еще посмотрим! Вот сумеешь победить без силы да обмана, любовь свою докажешь - тогда и пойду за тебя! Плюнул Кощей со злости на порог, да и был таков. Посмотрел ему вслед Водопол, да и вздохнул: - Изведешь ведь, девка, парня, почем зря иссохнет. - А ты помоги ему, дядька, - вымолвила Василиса не вдруг. - А то как же, без любви-то?
А Иван-дурак тем временем и правда в ус не дует, лежит на печи и горюет, сам себя жалеет. Уж и царь Берендей воротился, и царство, как обещал, меньшому сыну выдал, да и корону в придачу, а все равно лежит Иван-дурак на печи, все свои занятия прежние забросил, только слезы льет да рубашку солит. Уж Берендей и уговаривал, и гневался, и сердечную хворь изобразил - все неймется дураку. Плюнул тогда царь, да со всем своим двором уехал к старшему сыну в терем. Осталась с Иваном только старая нянька, да дед-солдат, да и те с утра до вечера бранятся, с вечера до утра чаи дуют да разговорами тешутся, Берендея поминаючи. Ветшает царский терем, паутиной обрастает - наплевать Ивану. Вот раз постучался в ворота терема стар-старичок, древний-предревний, разве что мхом еще не порос. - Пустите, добры люди, переночевать! - Да ты что, старый хрыч, ополоумел? Его Светлость, батюшка наш Иван-царевич почивать изволит! - кричит ему из окна нянька. - Да разве ж это терем царский? - Разуй глаза, старик, он и есть! Самый что ни на есть царский! - Темный да грязный, что и черная изба краше будет! - удивился старик. А дед-солдат тут как тут, поддакивает: - А я чего говорю? Совсем запустила его Лукерья и воспитанник ее, дурак-царевич. - Да ты пошуми у меня! Мигом голову с плеч! - насупилась нянька Лукерья, а дед-солдат только посмеивается. - Да ты садись, седая борода, чем богаты, как говорится, тем и рады, но ты уж не взыскуй! Усмехнулся древний старик в бороду, на дивный стол глядючи: Берендей-то не жаден оказался, Иван-то как сыр в масле катается. - Да чем же мне отблагодарить вас за хлеб-соль, добрые люди? - Да чем ты можешь отблагодарить, седая борода, разве дурака этого с шеи стащишь! - ворчит нянька. - И то правда, старик, - усмехнулся дед-солдат. - Так что кушайте на здоворьице, да восвояси. - Так стало быть утомил вас дурак-царевич-то ваш? - прищурился старик, и заблестели из-под нависших бровей глаза молодые да ясные. - Ой, утомил, батюшка, спасу нет, - завыла нянька. - Вот как пропала жена его, лягушка, так и вовсе сладу с ним не стало. И раньше-то дураком был, а тут и вовсе последние крохи умишка отшибло. Горюшко нам с таким царем, да на кого ж его оставишь, окаянного. - Жена-лягушка, говоришь? - почесал бороду старичок. - А не та ли самая, что шелковы рубахи шила да лебедей пускала в тереме? - Она самая, - подтвердил старый солдат.- А ты откель знаешь? - Да слухами земля полнится, - отшутился старичок. - Ну, добрые люди, благодарствую за хлеб за соль, можно и на боковую. И завалился старичок спать, да так громко захрапел, что вскоре и няньку с солдатом дрема взяла. А старичок вроде и не спал вовсе, вскочил - и след его простыл.
На утро просыпается Иван-царевич, потягивается, да как всегда только изготовился няньку звать - глядь! Что такое? Куда ж терем подевался? Ни тебе стен бревенчатых, ни потолка расписного, ни печи изразцовой. Лежит Иван на мху болотном, вокруг него лягушки квакают, прыгают-скачут, а на пеньке против него сидит старик с бородой до пят, такой старый, что едва ли мхом не порос, да и смотрит на Ивана с прищуром. - Сказывали мне, Иванушка, лягушку тебе в жены надобно. Так у меня лягушек - двадцать пять кадушек, выбирай, какую хочешь. Есть русские, есть заморские, летучие, плавучие. - Не надо мне твоих лягушек! Мне Василису надо! - Ну а коли Василису надо - так не на печи лежать надобно, а в Кощеево царство топать. Надулся Иван, как мышь на крупу: очень уж ему топать никуда не хотелось. Да делать нечего - не в болоте лежать же. - Ну ладно, старик, веди в царство Кощеево. - Ишь какой прыткий, еще за ручку приведи, да Василису просто так отдай! Нет, Иван, Василиса - невеста завидная, за абы кого не пойдет. Вот тебе клубочек, брось его поперед себя, да и ступай за ним. Придешь к Бабе-Яге, тетке ее, а ты, быть может, отправит тебя к Кощею, - усмехнулся старичок, да с тем и пропал. А на том месте, где он стоял, клубочек серой шерсти остался. Делать нечего: взял Иван клубочек, да и бросил вперед себя. Покатился клубочек по мхам, по корням да по оврагам, а Иван следом пошел.
Долго ли - коротко ли, дошел Иван до леса дремучего, а посередь леса - избушка, кривая, косая, да еще и на курьих ножках. Ну Иван, не будь дурак, полез в избушку. Заскрипели ставни, подскочили курьи ножки, отвернулась избушка от Ивана. Стал Иван избушку обходить: справа пойдет - отвернется избушка, слева пойдет - отвернется. - Да что за напасть! - кричит Иван. - Даром я дурак, а изба на месте стоять должна. А ну-ка, встань, избушка, по-старому, как мать поставила: к лесу задом, ко мне передом. - И только вымолвил это Иван, как случилось чудо: заскрипела избушка, да и повернулась, как приказано. Вошел Иван в избу, смотрит - сидит в углу старуха уродливая, горбатая, кривая, зуб торчит выше носа, а нос в потолок врос. Дивится Иван. - Ой, бабушка, даром я дурак, но так себя не запустил. Взял Иван клещи, что под лавкой лежали, да как дернет Яге зуб. Закричала Яга страшным голосом. - Ах, ты, дурак такой-сякой, да как ты смеешь так со старым человеком обращаться! - А ты, ведьма старая, сначала умойся, прежде чем с добрым молодцем разговаривать! Ишь, страхолюдина какая стала. Притихла Яга, насупилась. - И правда дурак, коли правду-матку режет не знамо кому. - Пожевала Яга беззубым ртом, сплюнула в угол, да и говорит. - Вот что, Иван-царевич, иди-ка ты отсель подобру-поздорову, покуда я совсем не рассердилась. - Так мне того и надобно! - обрадовался Иван. - Ты мне только дорогу к Кощею покажи! - Так вон она, дорога, от избушки направо, через лес, вокруг да около. Не заметишь, как в ворота упрешься. - Ай спасибо, бабушка, удружила. А себя все-таки блюсти надо, все ж таки женщина! - изрек Иван напоследок да и был таков. - Скажет тоже - женщина! - проворчала Яга, да и принялась за стирку - а то мало ли кто еще заявится.
Идет Иван-дурак по лесу, как Яга сказывала, сначала вокруг, потом около и направо наискосок - не показываются ворота Кощеева царства. А Кощей меж тем свои покои шагами меряет, даром что по стенкам не бегает: вроде и убивать дурака жалко - сам помрет, вроде и проигрывать не хочется, всеж-таки люба ему Василисушка. За такими думами и застал его Водопол. Сел на лавку у стены, да за Кощеем наблюдает. - Сел бы ты уже, Коша, в глазах мельтешит от тебя. - Что делать-то, дядька? Не любит она меня. - Ну так и что? И без любви живут люди! - Не хочу я так. Отпустить ее что ли? - А отпустишь - не пожалеешь ли? - прищурился Водопол. - Ох, не знаю, дядька. И отпустить надо, и пускать не хочу. Запутался я, - признался Кощей, сел на лавку, да буйну голову повесил. - Подскажи, как быть? - Эх ты, одно что - Бессмертный да непобедимый, а девкой в полон взят. Ну слушай, чего старик тебе скажет...
Много ли - мало ли дней прошло - все блуждает Иван по лесу. Вдруг, откуда ни возьмись, явился перед ним Кощей в полном боевом облачении, да не один пришел - с Василисой. - Ну, здравствуй, Иван. Зачем ко мне пожаловал? - спрашивает Кощей. - За женой! - А раз за женой, так бери. Мне чужого не надобно. Оторопел Иван. - Это как так не надобно? Это ты мне ее так отдаешь что ли? - Ну да, бери, освобождаю. - Ну нет, - заартачился Иван. - Так просто жену не отдают! Видно подвох какой! Уж не подменил ли? Я смотрю и нос вроде не тот, да и глаз что-то дурной! А может обманываешь дурака, обесчещенную сбываешь? - Вспыхнула тут Василиса от обиды, словно маков цвет, но молчит, виду не подает, только брови сдвигает. Кощей же улыбается. - Ну не хочешь - дело твое. - Нет, постой, Кощей. Обманываешь ты меня. Давай сразимся: сумею тебя победить, значит моя Василиса, а проиграю - значит, твоя. - И почему дураки все усложняют? - удивился Кощей. - Да как же драться с тобой? Ни доспехов у тебя нет, ни меча. - А ты мне свои отдай, так честнее будет. - Тут Василиса от злости лицом побелела, да только уговор - дороже денег: молчит девица, как уговорено было, ни слова ни проронила. - Ишь ты какой хитрый, - удивился Кощей. - И все-то тебе отдай, и чтобы просто так. - Конечно, я же дурак, а дуракам везет. А ты и так с дураком справишься. - Ну будь по твоему, Иван. Вот тебе меч-кладенец, вот кольчуга, шелом золоченый. Бери, да бейся. Обрадовался Иван, схватил кощеево добро. А Кощей к Василисе поворачивается, да и говорит с поклоном: - Ну, прощай Василисушка, любая моя, не поминай лихом. Тут-то Иван - даром что дурак - и ударил мечом своего противника. Рухнул Кощей, как подкошенный, к ногам Василисы, да и разлетелся прахом. - Вот то-то!- усмехнулся Иван-дурак.- Будешь знать, как над дураком потешаться! - Схватил Иван Василису за руку, к себе привлек. - Вот теперь-то ты моя жена, и посмотрим, кто еще дураком назовет, что на лягушке женился. Ты всем лягушкам лягушка! Насилу вырвалась Василиса из цепких рук. - Думала я, любишь ты меня, Иван, а вот ты какой. Ну так и ступай к своей лягушке, коли ее в жены хочешь. - Сказала так Василиса, глазами сверкнула, да и обратился Иван-дурак в лягушонка. Квакнул, скакнул - да и пропал. Но это уже совсем другая сказка... А Василиса упала на колени на то место, где Кощей погиб, да и залилась горючими слезами. - Ты прости меня, добрый молодец, что не поняла любви твоей. Вернись ко мне, мой Бессмертный, навеки я твоей женою буду. Тут задрожала земля да надвое раскололась, и вышел из-под земли дядька Водопол под руку с племянником своим, Кощеем. А тот еще краше да статнее стал. Глядит на них Василиса, глазам не верит. - Ну то-то же, девка, - говорит ей Водопол. - Поняла теперь, как любовью честной разбрасываться? - Поняла, дядюшка. - Ну так совет да любовь вам, дети, - и пропал старик-водяной. А Кощей Василису в объятья свои заключил, в уста сахарные поцеловал, на коня своего черного посадил - да и умчались молодые прочь. И жили они долго и счастливо, как и положено в сказках.
Эпилог: В одном далеком королевстве жили-были король с королевой, и была у них дочка-златовласка, звали ее Ингрид. Больше всего на свете принцесса любила играть со своим золотым мячом в лесу, который окружал королевский дворец, а в лесу том был старый колодец, к которому давно никто не ходил. Вот однажды заигралась Ингрид, да и отбилась от своих фрейлин. Вышла она на поляну, где под старой липой и стоял колодец. Весело играла Ингрид со своим золотым мячом: подбрасывала вверх и ловила. Но вот подбросила принцесса свой мячик так высоко, что не смогла его поймать. Полетел золотой мяч далеко, да и упал прямо в колодец. Заплакала Ингрид, и плакала так сильно, что никак не могла утешиться. И услышала она голос у колодца: - Что ты так плачешь, принцесса? Даже камень - и тот разжалобится. Перестала плакать Ингрид и видит: сидит перед ней лягушонок... Ах да, это ведь уже совсем другая история... Ну а нашей сказке - конец, а кто слушал - молодец.