Аннотация: Рассказ пролетел на "Рваной грелке". По ходу обсуждения стало понятно, чего в нем не хватает. Дописала, вешаю.
Снега мало. Ветер сдувает его в низины.
Валы на пашне голы, краснеют мерзлым суглинком.
От этого земля полосата, словно тельняшка.
Но обработанные поля - лишь рядом с деревней, дальше - только степь: буро-желтые от сухой травы увалы и белые распадки.
Ветер взвивает крошечные смерчи ледяной пыли. Поземка скользит призрачными змеями, переметая дорогу. Небо бледное, блеклое, это не облака, а прозрачная дымка - предвестник бурана.
В двадцати километрах от Ивантеевки машина заглохла. Я заставил себя вылезти из теплого салона.
Ветер полоснул по лицу - словно наждаком.
Я с досадой пнул колесо:
- Козел!
- Она спрашивает, с кем ты разговариваешь, - подал голос Джеймс.
Я не заметил, как он выпрыгнул на дорогу.
- С машиной, - ответил я.
Сказанное мне самому показалось идиотизмом.
Джеймс ослепительно улыбнулся и с видом богатого покупателя окинул взглядом унылый пейзаж.
- Мы уже приехали? - радостно спросил он.
- Нет.
В машине завозились, она закачалась, хлопнула дверца, и появилась Лили - собственной персоной. Не знаю, чьей еще персоной можно являться, но про нее нельзя иначе. Она всегда является, как королева перед придворными. Персона.
Когда пышная негритянка почти двухметрового роста залезает в салон, "УАЗ-Патриот" проседает и скрипит рессорами. У Лили огромные блестящие глаза и сиреневые губы. Роскошная, жаркая женщина. Ее антрацитовые кудри похожи на грозовую тучу, редкие седые пряди - словно вспышки молний.
Когда Лили недовольна, кажется, что ее волосы шевелятся, словно у Медузы Горгоны.
Джеймс что-то быстро залопотал по-английски.
Я вздохнул. Более дурацкой ситуации не придумать.
Эта парочка наняла меня в качестве водителя и фотографа.
В Европе это, наверное, называется "гид".
Этакая продвинутая разновидность официанта - подает не ресторанные деликатесы, а экзотические красоты.
А мне все равно!
Я давно собирался побывать в Ивантеевском заказнике. Конечно, ехать лучше весной, когда степь расцвечена тюльпанами, а на озерах порой не видно воды из-за птичьих стай, которые отдыхают тут во время перелета. Но богатые туристы окупали обе поездки - эту и весеннюю.
Джеймс - англичанин из Лондона, но выглядит как карикатура на "стопроцентного американца": рослый, румяный, с чуть заметным брюшком, но спортивно-подвижен. Если бы Джеймс был актером, то обязательно играл бы роли "простых хороших парней", капитанов университетских футбольных команд. Но говорит он, к счастью, на том правильном английском языке, который мы учили в школе. Если медленно и внятно произносит слова, обрывки давно забытых знаний всплывают у меня в голове, и я его понимаю. Хотя нужды в этом нет, Джеймс изучал русский в университете и работает переводчиком.
А вот Лили - существо непостижимое. Она - американка, но родом откуда-то то ли с южных островов, то ли из Пуэрто-Рико, то ли еще откуда, я так и не понял. Ее английский такой странный, что я не понимаю ни слова.
Джеймс обмолвился однажды, что это - южный диалект в сочетании с акцентом латиноамериканцев.
При этом Лили - профессор философии. Работает в каком-то университете. Собственно, она и затеяла экспедицию к Ивантеевским курганам, Джеймс при ней - такой же наемный работник, как и я.
А наша хозяйка продолжала что-то лопотать, тыкая в экран своего айфона.
- Она говорит: нет связи, она не может посмотреть на карту, она беспокоится, - перевел Джеймс.
Я пожал плечами.
К счастью, у меня хватило предусмотрительности заранее поинтересоваться, будут ли работать сотовые в Ивантеевке. Сама деревня - на границе зоны более или менее уверенного приема, а нужная нам точка - еще на двадцать с лишним километров дальше от ближайшей вышки.
- У меня есть карта, - сказал я.
Мы залезли обратно в машину, где еще сохранялись остатки тепла, я вытащил из "бардачка" папку с картами. Лили расстелила лист на коленях и принялась тыкать уже в бумагу, повторяя одно и то же слово: "Уйтас".
- Что она говорит?
Забравшийся на заднее сиденье Джеймс перегнулся через плечо Лили:
- Она говорит, что до... до цели пути совсем близко. Не нужно останавливаться, едем!
Я только теперь сообразил, что женщина до сих пор не поняла, что остановка - вынужденная:
- Скажи ей, что машина сломалась. Мне нужно разобраться с мотором. Я - не автомеханик, но, может, сумею понять, в чем дело. Может быть...
- Она говорит: что нельзя ждать, - прервал меня Джейма. - Она говорит: солнце скоро сядет. Надо идти. Ночевать будем тут, около машины.
Я пожал плечами.
Эти иностранцы - психи, особенно - Лили.
Последние числа октября - не самое лучшее время для ночевок по степи.
Правда, в багажнике - ворох снаряжения. Они привезли с собой какую-то особенную "арктическую" палатку, портативную печку, еще что-то из достижений современной цивилизации. Разве что биотуалет не прихватили.
Так что из всех вариантов тот, что предлагает Лили, - самое разумное. Я могу провозиться с мотором до темноты, когда ехать дальше будет уже бессмысленно. Что мы увидим ночью? Проще бросить "УАЗик" на дороге и прогуляться до курганов пешком. Вон они - на горизонте, по карте до них - не больше пары километров. Потом можно будет вернуться к машине, поставить палатку, переночевать и там уже решать, что делать дальше. Или я разберусь с мотором, или кто-нибудь проедет мимо, если дать денег - отбуксирует до трассы.
Сворачивая в Ивантеевку, я приметил заправку и рядом с ней - шиномонтажку.
Пока буду приводить в порядок мою "лошадку", туристы могут делать с курганами все, что им заблагорассудится.
Так какая разница, где ставить палатку?
Здесь даже удобнее - недалеко от дороги уютный распадок, по краю которого - полоса кустов, переходящая в редкий березняк. Можно набрать сушняка. Печка печкой, а небольшой костерок запалить не помешает. Живой огонь - всегда приятно.
- Хорошо, - сказал я. - Только заставь Лили надеть шапку. Холодно.
Они оказались продумками. Джеймс распаковал одну из бесчисленных сумок, вытащил из нее новенькие валенки, пуховики и комбинезоны на синтепоне. Лили замоталась в оренбургский платок, натянула капюшон. Теперь она походила на тех теток, что торгуют на уличных лотках.
"В такой упаковке можно гулять и в декабре, - усмехнулся я про себя. - Наверное, их предупредили об ужасных морозах. Хотя это и к лучшему. Мне меньше головной боли".
Я тоже переобулся - не в кроссовках же по мерзлой грязи скакать, - и накинул на плечо ремень кофра с фотоаппаратом.
- Идем! Идем быстро! - перевел Джеймс нетерпеливые возгласы женщины.
Впрочем, по-настоящему "быстро" они не умели.
Джеймс пыхтел маневровым паровозом, Лили сначала откинула капюшон, потом сдвинула на затылок платок.
Я перешел на прогулочный темп, время от времени останавливаясь, чтобы сделать снимок. Первый раз женщина недовольно зыркнула на меня, но когда я без труда догнал их, успокоилась.
А мне никак не удавалось поймать то ощущение, которое вызывала степь.
Не зима и не осень, но одновременно - и то и другое.
По-зимнему черные обнаженные ветви и по-осеннему черная колея дороги.
Белые мазки снега в ложбинах.
Любая мелкая неровность почвы, любая кочка, которую в другую пору и не заметишь, темнеет на светлом фоне, как настоящая гора. То, что обычно в тени, подчеркнуто яркостью снега, а то, что летом на свету, потеряло краски и кажется темным провалом. Нюансы коричневого и бурого, черного и серого, светлая охра пожухшей травы и темная - глинистых обнажений. Пуховики моих спутников, красный у Лили и голубой у Джеймса - кричащие цветные кляксы. Они слишком яркие, они неуместны на этой скудной, унылой и мрачной земле, словно фламинго в гусиной стае.
И все же я недооценил возможности Лили и переоценил ее спутника. Джеймс начал отставать от женщины, а та перла вперед с упорством носорога. Расстояние между ним постепенно увеличивалось. Когда я в очередной раз догонял парочку и поравнялся с Джеймсом, он уцепил меня за рукав:
- Подождите, Кирилл!
Я вопросительно взглянул на него.
- Кирилл, скажите, где достопримечательности?
Хм, Джеймс явно растерялся.
- Какие достопримечательности?
- Мы идем смотреть... смотреть Уйтас... могилы?
Не сразу и поймешь, о чем речь.
- Не могилы - курганы. Там несколько каменных баб...
Непонимающий взгляд:
- Бабы? Жительницы деревни?
- Скульптуры. Очень древние каменные скульптуры.
Джеймс кивнул.
- А что, Лили не объяснила вам, куда мы едем? - спросил я.
- Она говорила: могилы и знаки. И что нужно обязательно сегодня... она больная?
Похоже, Джеймс не готов к тому, что происходит. По мне - так с самого начала ясно, что только псих попрется в предзимье в сибирскую степь смотреть на каменных баб.
- Вам лучше знать, Джеймс, вы дольше знакомы с Лили, - уклончиво ответил я.
- Я не знать, - от быстрой ходьбы и волнения англичанин запыхался и начал путаться в формах глаголов. - Я хочу зарабатывать деньги. Хотел. Был думать: десять дней - очень мало.
- Ничего страшного, посмотрим на изваяния и вернемся к машине.
Но у Лили оказались свои планы.
Когда мы с Джеймсом поднялись на первый курган, она стояла, оцепенев, рядом с каменной бабой и смотрела на холмы, горбившиеся вдалеке от дороги. На вершине каждого темнел каменный монолит.
Я принялся лихорадочно щелкать затвором.
Солнце клонилось к закату. Облака набухали пурпуром. Винные отблески стекали с них, добавляя оттенков в белизну снега. Цвет пуховика женщины отражался в небе и истаивал на земле. Негритянка уже не казалась лишней. Она стояла рядом с каменной бабой, такая же большая и массивная, ее платок сбился на затылок, и ветер трепал гриву черных волос.
И, словно отражения в зеркале, темнели изваяния на остальных курганах.
В этой картине был ритм и была гармония.
Я делал кадр за кадром, стараясь поймать ту единственную точку, которая нужна, чтобы показать пляску сиреневых теней.
А Лили вдруг что-то забормотала себе под нос.
- Что она говорит? - спросил я Джеймса.
Переводчик ответил не сразу:
- Я не понимаю. Это не английский язык.
Не знаю, что ему пришло в голову, но, кажется, он испугался. Пятясь, спустился с холма и замер у обочины. А мне стало уже не до него - Лили вдруг запела. Сначала - тихо, потом все громче и громче.
Степь наполнилась женским голосом.
А я вдруг понял, кого с самого начала неуловимо напоминала мне экстравагантная туристка, - Эллу Фицжеральд, такую, как на обложках виниловых пластинок, выпущенных в семидесятых годах прошлого века. Не молоденькая девочка, но и не старуха, огромная и черная, как приближающаяся ночь.
Лили пела.
Я не разбираюсь в музыке, но, наверное, именно так должна звучать душная ночь на тропических островах: чуть хрипловато и мощно, страстно и так ароматно, что исчезают все мысли, остается лишь желание дышать и дышать этой сладостью, пить ее, как густой горячий ром.
Но мы не в тропиках!
Мне показалось, что голос Лили поднял ветер.
Днем он кружил поземкой, а тут вдруг стал теплым и влажным, но при порывах я едва держался на ногах.
Небо затягивало тучами.
Закат схлопнулся, словно закрыли дверь. Повалил снег, и вот уже вокруг нет ничего, кроме стремительно темнеющей серой мути...
А Лили по-прежнему пела.
И тут началось что-то совсем невообразимое!
Небо прочертила молния.
Загрохотал гром.
Земля задрожала, и грому ответил дальний гул, словно где-то мчались сотни груженых товарняков.
Почва ушла из-под ног, и ветру наконец-то удалось бросить меня на колени.
А снежные вихри уплотнились, затрепетали рваными полотнищами, забились в корчах - и вот уже это не снег, а какие-то жуткие твари мчатся по небу.
Скалились раззявленные пасти. Вздымались копыта и когтистые лапы. Извивались щупальца. Кто-то огромный хлопал крыльями, и ветер, который поднимали крылья, расшвыривал мчащихся по земле монстров. Там были существа без кожи, с набухшими черной кровью обнаженными жилами. Там были сухо белеющие скелеты, стремительные, как молнии. За ними ползли шипастые дирижабли и многоголовые змеи.
Потом стало ясно, что это - схватка. Твари рвали друг друга, рассыпаясь снежной пылью и вновь возрождаясь из земли и ветра.
Стоять посреди этого безумия на карачках слишком обидно.
После нескольких неудачных попыток мне удалось подняться на ноги.
Я встал и сказал в спину Лили все, что о ней думаю.
Высказал на русском трехэтажном, и пофигу, что черномазая меня не понимает.
Женщина даже не обернулась, зато в небе опять загрохотало. Казалось, в вышине кто-то хохочет надо мной.
Тогда я задрал голову вверх и проорал то, что просилось на язык.
Ветер взвыл с новой силой.
То, что теперь пикировало на равнину, больше всего напоминало не раз упомянутого мной "хреноглазого блядозавра". Если он может существовать, то должен выглядеть именно так.
"Где у этой дуры кнопка "Гейм овер?" - прошептал я, окончательно охрипнув.
Лили неподвижностью по-прежнему походила на каменную бабу.
Врезать бы ей по затылку, чтобы заткнулась...
И все же я не решился вмешаться в происходящее. Слишком уж едиными казались небесные монстры, камень курганов и почти неразличимая в снежной круговерти женская фигура цвета темной крови.
Я плюнул и кубарем скатился с холма.
Бешеная тетка знает, что делает, а вот Джеймс... мужик, кажется, не на шутку перепугался. Только бы не ломанулся в панике к машине. Заблудится - ищи его потом по степи!
К счастью, у англичанина хватило ума оставаться на обочине. Он сидел на земле и дрожал.
Я примостился рядом и спросил, перекрикивая шум ветра:
- Что Лили говорила о своих целях?
Я тщательно подбирал слова, чтобы интеллигентный англичанин понял.
Те выражения, которые вертелись на языке, вряд ли изучают в университетах.
- Она говорила... она говорила... будет вход... проход... задний... но, дальний проход... проход в другие миры. Надо наблюдать... контроль... контроль дороги...
- И надолго это? Не знаешь?
Джеймс, к моему удивлению, понял:
- Одна ночь. Она спешила. Это сегодня.
Я лишь хмыкнул в ответ. Естественно: все когда-нибудь кончается.
- А вы уверены, что это добро? - вдруг тоскливо спросил Джеймс.
- Что - добро?
- Иные миры - добро?
Он взглянул вверх.
В нескольких метрах над нами зависла зубастая пасть - только пасть, ни тела, ни лап, ни плавников.
Джеймс уткнулся лицом в землю, съежился, ожидая удара.
Я погрозил пасти кулаком:
- Кыш! Пшла нах!
Морок рассыпался снежной крошкой.
- Не знаю, добро ли, но прикольно.
Англичанин не ответил.
И почти сразу же все закончилось.
Ветер стал просто ветром, а снег - снегом. Теплый циклон мчался над степью, белые хлопья были мокрыми и липкими.
Лили, шатаясь, спустилась с кургана.
Обратную дорогу я почти не помню.
Сначала мы с Лили тащили потерявшего сознания Джеймса. Потом он пришел в себя, и я погнал его на пинках, но женщина стала сдавать, и мы волокли ее, кряхтя от тяжести. Ставил палатку и раскочегаривал печку я уже на автомате, почти не понимая, что делаю.
А утром было тепло и безветренно.
Из низких туч сыпались редкие снежинки.
Степь - девственно белая: ни одного следа, даже на дороге, только темный силуэт каменной бабы на горизонте, между белой землей и серым небом. Но и ее было почти не видно за кисеей падающего снега.
"УАЗик" завелся почти сразу, словно отдохнул за ночь. Впрочем, теперь бы я поверил и в мистические причины вчерашнего отказа техники.
Я сфотографировал на прощание вид на курганы, и мы тронулись.
Лили молчала всю обратную дорогу, и только незадолго до того, как мы въехали в город, о чем-то заговорила с Джеймсом.
- Она хочет знать значение слова "прикольно", - перевел англичанин.
- Йес, - кивнул переводчик. - Не есть добро. Есть прикольно.
Он повернулся к сидевшей сзади Лили и быстро залопотал по-английски. Я не прислушивался - надо было следить за дорогой. Машина "юзила", свежий снег - что жидкая грязь, того и гляди занесет. Но вдруг разобрал, как Лили явственно произнесла:
- Прикольно...
Автоматически взглянул в зеркало заднего вида - и встретился глазами с ее отражением. Негритянка смотрела оценивающе и одновременно - удивленно, словно купила в супермаркете банку шпрот, открыла и обнаружила там красную икру.
И сразу же краем сознания скользнула мысль о том, что обязательно надо приехать в Ивантеевский заказник весной.
На майские праздники как раз есть возможность... 30 апреля - можно на работу не ходить, отпроситься, к вечеру как раз на курганах буду...