Когда я была ребенком, дедушка часто возил меня в деревню к своим родственникам. Обычный деревенский дом, огород, ароматный туалет и горячая баня. Я всегда спала на диване в зале т.к. за стенкой была печка и, ночью, особенной зимой, прижиматься к ее уютному жару было невыразимо приятно. А летом, как раз на мой день рождения, созревала черемуха, которая росла над летней кухней. И мы с братом залезали на крышу и часами ели сладкие вязкие ягоды. Старшие смеялись над нами, угрожали запорами и несварением , но необычный вкус черных блестящих шариков уничтожал все сомнения.
Я любила эти поездки. Дедушка всегда покупал мне что-нибудь запретно-вкусное, рассказывал об истории края, о космонавте, жившем в одном из сел, о лагерях, где каторжно работали тысячи людей, показывал мне места своего детства... В общем каждую такую поездку я ждала с большим нетерпением.
И вот, приехав очередным летом, я ввалилась в летнюю кухню в поисках чего-нибудь вкусного. Мух было невероятно много, они жужжали своими прозрачными крылышками и назойливо и щекотливо садились на меня. Я по привычки отмахивалась от них. Какой ребенок станет обращать внимания на таких мелких и незначительных существ, когда перед ним стоит целый таз с яблоками?
Резкий шлепок по заднице вырвал меня из фантазии о том, что я сделаю с бледно-зелеными плодами и заставил обернуться. Мой братец стоял за спиной и хитро улыбался.
-Смотри, че нашел! -Он протягивает мне нечто похожее на ракетку для большого тенниса. Ярко-желтый пластик, широкая круглая ручка с какой-то кнопкой и мелкая сетка из натянутой металлической проволоки.
-Что это? Ты где взял?
-Это мне дед Леша дал. Электрическая мухобойка. -Брат старше меня на четыре года, и он уже по привычке улыбнулся моим округлившимся от удивления и непонимания глазам. Ухмыльнувшись, он резким движением прихлопнул муху, сидевшую на стене. Гордый собой, он приблизил мухобойку к моему лицу, позволяя посмотреть на то, как мелкое насекомое корчиться в предсмертных муках, судорожно дергая переломанными лапками и взмахивая треснувшими крылышками.
-А теперь смотри! - Он нажимает на кнопку, и перламутровое крыло начинает съеживаться, как кусок полиэтилена на углях. Темные прожилки путаются, прозрачные перепонки сморщиваются в черный клубок. Лапки мгновенно испаряются, как будто их и не было. От них не остается даже праха. Изумрудное тельце темнеет, цвета уходят с его поверхности легким дымком, ворсинки исчезают, как будто врастая обратно. От мухи остался пустой и мертвый остов.
-Ух ты! Дай мне! -Брат снисходительно протягивает мне чудо-аппарат и теперь я уже ловлю, а потом поджариваю свою муху. Нам не надоедает наблюдать за смертью мерзкого насекомого. Такая растянутая, живописная мука притягательней любых мультиков. Мы не садисты, мы просто дети. Для нас это процесс творения, или разрушения. Мы не думаем над тем, что убиваем жестоко живых существ. Это игра.
И игра заканчивается, как только у мухобойки садятся батарейки. Всех мух мы все равно не перебили, по очень себя развлекли.
А теперь я сижу на кухне уже другого дома. Только что я повесила липкую ленту для мух, купленную у китайцев, и равнодушно наблюдаю за твердым тельцем с бензиновыми крылышками. С каждым часом их становится все больше. Каждая из них бьется, напрягая все свои ничтожные силы, пытается освободиться от липкой массы, в которой плотно увязли ее лапки. В их движениях есть синхронность. Они ритмично замирают, переводя дух и ища новые возможности для спасения, а потом снова начинают свою тщетную борьбу за жизнь. Старт этой борьбе дает всегда только одна муха. Она будто не выдерживает томительного ожидания и в одном порыве пытается сорваться с места и улететь, яростно жужжа крыльями. Этот звук дает сигнал остальным, как будто их коллективное старание сможет им помочь. Глупые, мелкие...
Чем липкая лента отличается от электрической мухобойки? Какая смерть милосердней? Как долго живет муха на липкой ленте? Это кстати интересный вопрос... Может и она умереть от горя, или только отсутствие пищи постепенно гасит жизнь в изумрудном хитиновом панцире?
Мы с забавой или равнодушием наблюдаем за их попыткой выторговать себе жизнь. Если муху отпустить она больше не прилетит и не станет докучать тебе своим назойливым голодным вниманием? Не думаю. Мухи не меняются.
Однако то, что для нас неприятная мелочь для кого-то жизнь. Целая жизнь. Муха, бьющаяся на липкой ленте или сгорающая под электрическим током, хочет жить. От чего же мы, подобно Богам равнодушно смотрим на ее муки, если смотрим вообще, и не реагируем на ее молчаливые призывы о помощи?
Слишком мелкая для нас, неприятная... Все что не наше, то внимания не заслуживает.
А я сижу и смотрю, возникает желание отпустить их всех, но вместе с тем я понимаю, что это глупо. Я стала убийцей нескольких десятков мух. За один день.