Аннотация: История о Фейге Гофштейн, о советском паспорте и о реабилитации еврейской литературы.
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Фейги
1. Клякса в паспорте
Не все с гордостью доставали из широких штанин "серпастый и молоткастый" паспорт. Были и такие, кто пострадал от введения в 1932 году в СССР паспортной системы.
Вводили эту самую книжицу не для гордости советского населения, а для того, чтобы его одурачить, унизить и разделить. И не только потому, что в паспорте красовались пресловутый пятый пункт и прописка-якорь. А потому, что паспорт выдавался далеко не всем гражданам страны Советов. Служители культа, например, колхозники и лица "сомнительного" происхождения паспортов не получали. Беспаспортным было запрещено приближаться к крупным городам на 100 километров. Запрет принес много страданий, разбил семьи, оставил людей без работы и крова.
Для получения паспорта у Фейги была только метрика с обозначенным в ней далеко не пролетарским происхождением (ее отец Шимон был владельцем магазина) и сомнительная бумажка, выданная ей тель-авивским муниципалитетом для подтверждения имени. Эти компрометирующие ее документы Фейга подала в заветное окошечко, где вершились судьбы. В помещении, набитом ожидающими своей участи людьми, страх превратился в нечто почти материальное, обладающее цветом и запахом, парализующим движения и мысли.
Наконец, подошла очередь Фейги. От волнения она плохо видела и соображала. Услышав спасительное: "Распишитесь", - дрожащими руками поставила на паспорте свою подпись и... кляксу.
Только покинув переполненное людским страхом помещение, она заметила, что в графе "отец" вместе Шимон написано Соломон. Фейга неуверенно делает шаг назад: надо исправить ошибку.
- Не нужно, получила, и пойдем! - тянет ее подальше от заведения муж.
Не хотел снова окунаться в парализующую атмосферу страха? Или не верил, что, отдав паспорт на исправление, можно будет получить его обратно?
В сибирской ссылке паспорта не полагались. В течение почти двух лет Фейга отмечалась в комендатуре небольшого городка Енисейска Красноярского края. Город был до отказа набит ссыльными. Новые продолжали прибывать толпами. Число прежних не сокращалось, потому что срок ссылки имел странную тенденцию увеличиваться.
Но после марта 1953 года машина по переработке жертв, вдруг приостановилась. Пробуксовав некоторое время, она начала свой обратный ход.
Дошла очередь и до семьи Фейги Гофштейн. Радость известия о полной реабилитации и вручения новых паспортов была омрачена на следующий же день после их выдачи. Вызванным в комендатуру предложили сдать свои паспорта на небольшую поправку, а когда их вернули владельцам, "небольшая поправка" оказалась большим "минусом".
Минус 39 городов... Это значит, что в родной Киев путь закрыт. Это значит, что сменилось только место ссылки. Это значит, что они - меченные, неблагонадежные, люди второго сорта. Из Енисейска Гофштейны перебрались в Воронеж. Только в январе 1956 года, после посмертной реабилитации Давида Гофштейна, им выдали новые паспорта.
Глаза Фейги были полны слез, когда она ставила подпись на "чистом" паспорте, рука дрогнула... и в паспорте опять появилась клякса.
Это была последняя клякса в документах Фейги Гофштейн. Когда в 1973 году она уезжала с Левией в Израиль, их лишили советских паспортов.
2. Сказка о репке
После реабилитации еврейских писателей стало возможным реабилитировать их книги. Не сразу. Небольшим тиражом. После тщательного просеивания.
Первое посмертное издание стихов Гофштейна на русском языке вышло в Москве в 1958 году. Увы, сказав в предисловии много добрых слов о поэте, Рыльский не мог даже заикнуться о его трагической судьбе.
Тоненький сборник стихов Гофштейна 1958 года выпуска стоял в книжном шкафу родителей рядом с книгой Д. Бергельсона и русско-еврейским словарем, в котором оба сборника не нуждались, поскольку были изданы на русском. О Гофштейне я тогда только и знала, что он поэт и отец Левуси. В памяти сохранились мамины рассказы о его милых чудачествах. О его трагической судьбе мама, как и Рыльский, умолчала. Стихи мне не запомнились. Признаюсь, поэзия Гофштейна открылась мне только в Израиле, когда Левия подарила нам с мамой выпущенный ею в 1997 году сборник стихов отца в поэтически безупречных переводах Валерия Слуцкого.
К сожалению, я никогда не смогу прочитать стихи Гофштейна в оригинале. Идиш так и остался для меня "взрослым" языком, к которому прибегали родители, когда не хотели, чтобы предмет их разговора был понятен нам, детям.
Но и для советских евреев, в совершенстве владевших еврейским языком, книги, журналы и газеты на идиш стали недосягаемой мечтой после погрома, устроенного еврейской культуре в 1948 году. Решение вопроса о возрождении в СССР литературы на идиш напоминало сказку о репке, которую на протяжении многих лет не могли вытянуть ни дедки, ни бабки, ни внучки. Почва ЦК КПСС оказалась целиной, которую не так-то легко было "поднять".
- Секретариат Союза писателей (А. Сурков) просил указаний от ЦК КПСС по поводу изданий книг на еврейском языке (16 декабря 1955 года).
- Председатель иностранной комиссии Союза писателей (Б. Полевой) сигнализировал в ЦК КПСС о реакции зарубежных журналистов на факт уничтожения Сталиным цвета еврейской интеллигенции и нежелания СССР восстанавливать очаги еврейской культуры (март 1956 г).
Общими усилиями часть репки показалась из-под земли. В конце 50-х на идиш выпущено 3 (три) книги классиков еврейской литературы: Шолом-Алейхема, Менделе Мойхер-Сфорима и Ицхока-Лейбуш Переца. Но все еще погребены в земле разрешения на издание литературного альманаха, на создание собственного издательства и собственной радиостанции. Как видно, без "внучки" с репкой не справиться.
- В мае 1960 года еврейский литератор А. Вергелис обратился к Хрущеву, главному российскому "куратору культуры", с пространным письмом, поясняющим, как можно заткнуть рот зарубежным клеветникам, пишущим на идиш без непосредственного партийного руководства, если противопоставить им отечественную идишистскую литературу, которая будет только этим руководством и руководствоваться. И как будет хорошо, когда "Голос Израиля", льющий "потоки грязи" на СССР, можно будет заглушить отечественной радиостанцией, которая на всем понятном идиш разъяснит мудрую национальную политику Советского Союза. Можно было бы сказать, что Вергелис был хитер и хорошо знал предмет, если бы не то, что писал он искренне. За что и был потом назначен главным редактором разрешенного литературного еврейского журнала. За что был не очень любим авторами разрешенного альманаха.
- Прибежавшая вслед за внучкой Жучка, зав. отделом культуры ЦК КПСС Поликарпов, оказалась вредной шавкой, которая уверяла, что еврейские книги издаются в достаточном количестве, а создание радиовещания на идиш и издание на этом языке газеты или альманаха лишено целесообразности.
В подтверждение отсутствия спроса на еврейскую культуру организовывали встречи представителей зарубежной прессы с теми из советских евреев, которые не нуждались в театрах и книгах на родном языке и уверяли, что русский уже давно стал их родным языком. А когда давление со стороны зарубежной прессы увеличилось, настырным объяснили, что возрождение еврейского языка будет тормозить "добровольную ассимиляцию евреев" и гнать их назад в гетто.
Самое страшное в этом утверждении - оно очень похоже на истинное положение дел. За последние 13 лет в Советском Союзе подросло поколение евреев, которое развивалось вне своей языковой среды, вне национальных традиций, вне еврейской культуры!
Так что сидеть бы репке, как и прежде в темнице, если бы на помощь не прибежала мышка из другой сказки, где она только хвостиком вильнула и... Под давлением французских евреев-коммунистов, пригрозивших всем "кагалом" покинуть ряды французской компартии, Хрущев был вынужден уступить. В 1961 году в Москве начал выходить журнал "Советиш геймланд" ("Советская Родина"). И все же остальная часть репки - обещанное еврейское издательство, станция радиовещания на идиш, созыв совещания всех представителей еврейской культуры... - так и осталась погребенной глубоко под землей.
Единственный литературный журнал "Советиш геймланд" едва справлялся с тем количеством еврейских произведений, которые скопились за годы вынужденного молчания идишистских писателей. Образовалась длинная очередь на публикацию. Как и во всякой очереди, в этой было принято напирать, толкаться, отчаянно работать локтями, пробивая себе дорогу. Случались исключения из общего правила. Об одном из них рассказал в день поминовения Левии Гофштейн еврейский прозаик Михаил Лев, с 1961 года работавший ответственным секретарем возрожденного еврейского журнала "Советиш геймланд".
В тот день мы возвращались с кладбища и наши разговоры, так или иначе, касались семьи Гофштейнов. Почти у всех сидящих в машине было что вспомнить. Михаил Лев вспомнил, как удивила его просьба Фейги, отложить уже полностью подготовленные к публикации стихи Давида Гофштейна, уступив место в альманахе другому еврейскому писателю.
Странная просьба объяснялось очень просто. Кто-то рассказал Фейге об одиноком писателе, для которого каждая лишняя публикация - это не только кусок хлеба, в котором тогда нуждались многие, но и возможность стать членом Союза писателей (для членства требовалось определенное количество публикаций). И это членство было важно ему тоже не почета ради, а ради все того же куска хлеба. Фейга сочла, что ее положение не так плачевно и поступила так, как поступил бы на ее месте сам Давид.
- Благородство души было у них в крови...
Произнесшая эту фразу Ира Гохман, о характере Гофштейнов знала не понаслышке. Ее дедушка Велвл, родной брат Давида, не умел отказать просящему в долг, даже если для того, чтобы помочь, ему приходилось самому занимать деньги у соседа. В писательской среде (брат Давида Гофштейна был переводчиком) частенько жили от гонорара до гонорара. Такой заработок не отличался ни постоянством, ни пунктуальностью. Так что занимать деньги в долг у собрата по перу не было чем-то из ряда вон выходящим.
- Почему ты не можешь сказать, что у тебя самого нет денег? - удивлялась не раз его жена.
- Потому, что человек, пришедший просить в долг, уже один раз унизился, - терпеливо объяснял Велли. - Зачем же я буду унижать его еще раз, отказывая в просьбе?
Велвл Гофштейн не мог унизить, не мог пройти мимо беды, мимо человека, который за неимением крыши, был вынужден ночевать на улице. А то что приведенный им в дом человек оказался еврейским писателем Григорием Добиным, это уже совсем другая история.
3. Лекарство от смерти
Прошли годы. В Израиле Фейга издала двухтомник Гофштейна на идиш. В 1987 году, верная памяти мужа и замечательного поэта-лирика, Фейга Гофштейн учредила фонд премии имени Давида Гофштейна. Ежегодно в торжественной обстановке в "Бейт-Левик" происходит вручение этих премий израильским и зарубежным деятелям еврейской литературы и искусства, продолжающим традиции языка идиш, который, переселившись на Землю Обетованную, был значительно потеснен ивритом.
После смерти Фейги в 1995 году эстафету по изданию поэтических сборников взяла на себя ее дочь, Левия. Выпущенный ею в 1997 году сборник стихов Гофштейна в переводах Валерия Слуцкого включает письма Давида Гофштейна и страницы воспоминаний Фейги о муже. Таким образом, разлученные в жизни, они встретились по воле дочери на страницах книги.
Жизнь продолжается несмотря на то, что из нее ушла Левия - связующее звено нашей семьи.
- Теперь нам самим надо держаться вместе...
Права Вита, та самая внучка Давида Гофштейна, о которой он плакал, когда его везли в арестантской машине мимо окон киевской квартиры. Я познакомилась с ней на второй день своего прибытия в Израиль, когда она и ее муж привезли к нам Левию. Всего 14 лет отделяют ту счастливую встречу от скорбного дня, когда Вита с мужем приехали вручить нам с сыном последний предсмертный подарок нашей Левуси - бесценный.
С первых шагов по израильской земле наша семья была окружена заботливым вниманием Фейги и Левуси. Они одарили нас своей любовью и ввели в круг нашей общей родни. Мой сын, тогда еще дошкольник, составляя реестр своих добрых дел, среди прочего записал: "Придумать лекарство для Фейги, чтобы вернуть, если умрет".
Уже давно нет Фейги. Недавно мы потеряли и Левию. Мой сын избрал себе совсем другую специальность. Так что лекарства от смерти еще никто не придумал. Да и не оно нужно людям. Нужно лекарство от злобы, от насилия, от страдания.