Аннотация: Во рту было горько от хины. Горечь скудной пищи. Горечь одиночества. Год войны и год разлуки.
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Арона и Рут
2. Горький год
В те дни по дорогам страны на восток брело много таких же беженцев, как Рут и ее спутники, студенты львовского Политехнического института. Ночевали там, где заставала их ночь. Чаще всего в поле. Утро начиналось гулом приближающихся боев и страхом полного неведения того, с какой стороны от линии фронта они проснулись. Поэтому спали мало, и лишь только начинало светать, отправлялись дальше на восток. Чтобы сократить путь, брели по скошенным полям. По колкой стерне в прохудившихся парусиновых туфельках.
Старались держаться ближе к перелескам, в которых можно было скрыться от вражеских самолетов, на бреющем полете расстреливающих бредущих по дорогам беззащитных жителей. Брели под проливным дождем, шарахаясь от раскатов грома, почти не отличимых от грохота рвущихся снарядов и рева бомбардировщиков. Этот страх грозы будет еще долго преследовать Рут в мирной жизни.
Только добравшись до бывшей западной государственной границы, усталые путники наконец сели в эшелон. Это были открытые платформы битком набитые людьми. Плач голодных младенцев, которых безуспешно прижимали к опустевшим грудям обезумевшие от горя матери... Собственный голод... Правда, поездка давала отдых измученным ногам. Но долго отдыхать не пришлось. Эшелон задержали местные власти, молодежь мобилизовали на уборку урожая в ближайших колхозах. Год выдался на редкость урожайным.
Теснимые настигающими их боями беженцы продвигались все дальше вглубь страны. Среди студентов ходили упорные слухи о том, что многие учебные заведения эвакуированы в Сталинград. Спутники Рут решили пробираться в этот далекий волжский город. Рут не отставала от сокурсников Арона. За эти два длинных месяца она убедилась, что в военное время самым верным средством связи был беспроволочный телеграф - устный. А самой надежной почтой - передача писем по цепочке. Преимущество и того, и другого заключалось в том, что передаваемое находило адресата без указания точного адреса.
Сталинград осени 1941 года, еще ничего не ведающий о предстоящей ему судьбе, встретил студентов без особого энтузиазма. Начало учебного года откладывалось, чего нельзя было сказать о первых осенних заморозках и приближающейся линии фронта. Мысль о теплом и хлебном Ташкенте согревала в те дни многих беженцев. Студенты взяли курс на Астрахань.
Чтобы как-то упорядочить броуновское движение беженцев по стране, в крупных городах, где их скапливалось особенно много, создавались эвакопункты, сыгравшие судьбоносную роль в жизни многих. Регистрация в астраханском эвакопункте позволила Рут восстановить паспорт, хранившийся в заветном ридикюльчике, украденном в вокзальной суматохе. Потеря документа, удостоверяющего личность, в военное время была чревата непредсказуемыми последствиями. Особенно, если лицо без документов говорило с сильным польским акцентом и двигалось от самой западной границы. Наличие свидетелей и записи в эвакопункте помогло Рут восстановить паспорт, но не было никакой возможности восстановить фотографии сестры и матери. Весь ужас этой потери открылся ей только много лет спустя, когда сведения о судьбе евреев кременецкого гетто лишили ее всякой надежды на встречу с родными.
В украденной сумочке хранился также весь денежный запас их группы. Чтобы не умереть с голоду и заработать деньги на дорогу в Ташкент, студентам пришлось отправиться на рыбный промысел. Но за работу платили копейки, приходилось кормиться тем, что земля производила даром. Умирали не с голоду, а от кишечно-желудочных заболеваний. Побаиваясь переходить на подножный корм, измученная голодом Рут записалась в противочумный отряд по борьбе с грызунами. Грызуны и чума были не так страшны, как грызущий голод и ощущение потерянности и одиночества. В это самое время по студенческой цепочке пришло письмо от Арона.
Арон писал, что госпиталь, в котором он служит, стоит в Харькове, но приближается фронт и, скорее всего, их отправят в Сибирь. Арон писал, что ей надо пробираться к его отцу, которого война забросила вместе с дочерью-подростком в небольшой город Балашов. Рут читала перечисление имен и адресов, а в висках горячими толчками билось прочитанное между строк: она не одна, Арон ищет ее и не даст ей пропасть.
И то, что читалось между строк, оказалось к тому же единственно достоверной информацией, потому что все остальные сведения катастрофически устарели. Письмо так долго передавалось из рук в руки, что Харьков уже давно был сдан, путь на Балашов, вверх по Волге, был уже закрыт. Оставалось только найти госпиталь Арона на нескончаемых просторах Сибири. Рут объявила своим спутникам, что будет пробираться в Сибирь.
Бесплатно по железной дороге следовали только эвакуируемые. Чтобы попасть в их эшелоны, нужно было командировочное удостоверение. Рут отправилась в астраханский горисполком. Похоже, что в этом заведении ждали подобных обращений. Встретили ее очень радушно, вот только командировали туда, где была нехватка в рабочих руках, даже таких слабых, как у истощенной недоеданием Рут. На командировочном удостоверении значился город Гурьев. Но Рут не огорчалась. Главное куда-то ехать. Двигающийся человек рано или поздно достигает своей цели. Без командировочного удостоверения ей бы никогда не попасть на пароход, уходящий из Астрахани. Толчея и давка на пристани, страх быть скинутой в воду. Ее чудом вынесло на сходни, но прежде чем она успела ступить на борт парохода, от сильного толчка в воду полетел ее маленький чемоданчик. Ее единственное имущество, с нехитрым гардеробом, запасом еды и воды! Наученная прежним горьким опытом, документы и деньги она держала привязанными на шее.
Самой страшной оказалась потеря воды. На протяжении всего путешествия Рут сидела на палубе, смотрела на безбрежную морскую гладь и погибала от жажды.
Гурьевские степи. Непосильный труд в поле. Незнакомый быт, незнакомый климат, темные ночи. Рут особенно запомнила одну. Возвращались с полевых работ. Смеркалось. Рут приотстала от своей бригады, и, зайдя за стог, поправила что-то в одежде. Этого было достаточно, чтобы внезапно упавшая ночь разлучила ее со спутниками. Темнота была ослепляющей. Ночью, в степи, как в море, - можно двигаться наугад и никуда не приплыть. У Рут хватило мужества дожидаться утра там, где застала ее ночь. Вдали всю ночь выли шакалы. Бригада хватилась ее, только когда пришли в село. Искать ночью в степи человека так же бессмысленно, как искать иголку в стогу сена. Утром ее и нашли в стогу: замерзшую, но живую.
Все попытки Рут узнать о местонахождении госпиталя, в котором служил Арон, оставались безуспешными. Такими же безуспешными оказались попытки расспрашивать беженцев. Она уже была готова сесть в любой эшелон, следующий в Сибирь, но вместо этого оказалась в ташкентском эшелоне. Приютила ее семья земляков, выдав за свою родню.
- Там, в тепле, перезимуешь, - уговаривали ее беженцы.
- Отогреешься, отъешься... - вторили земляки.
В чьих бедовых головах родилась эта легенда о хлебном Ташкенте? Те, кто хватил там горя, знают, что Ташкент - это не так сытно и не всегда тепло. Те же нормы на хлеб, те же очереди за пайком. А на смену знойному лету пришли январские промозглые ветреные дни, когда холод пронизывал до костей, если в доме не было угля. Тем более что до ее костей в то время так легко было добраться...
Впрочем, в Ташкент Рут не попала. Таких, как она - нищих и безродных одиночек, не выпустили из эшелона. Ее отправили в далекое село Яккутай на уборку свеклы. Первое и единственное письмо от Арона обветшало и стерлась на сгибах. Новых писем не было. Да и не могло быть, отныне она была оторвана от всех, кто связывал ее с Ароном.
К плохому русскому языку Рут присоединился еще один совершенно незнакомый - узбекский. Пополнялся и ее послужной список. Когда работы на полях были завершены, Рут работала уборщицей в школе, а по ночам дежурила на почте. Главной ее обязанностью был прием ночных сводок. Почта была хороша тем, что туда в первую очередь поступали все новости. И не только фронтовые, но и житейские. Так, она узнала, что даже в этом вавилонском столпотворении люди находят друг друга через эвакопункты. Надо было зарегистрироваться в ближайшем. Ближайший эвакопункт был в Ташкенте. Она смогла туда выбраться только весной 1942 года.
А летом всех жителей села мобилизовали на уборку хлопка.
Цветущим хлопком хорошо любоваться издали. Розовато-белый пушистый покров безбрежных хлопковых полей простирался до самого подножия гор, снежные вершины которых упирались в неправдоподобно синее небо. Во время изнуряющей работы на солнцепеке мечталось, чтобы на эту синеву хотя бы изредка наплывали облака.
Тяжелая форма тропической малярийной лихорадки свалила Рут с ног. Бред был цветным. Розовато-белое выцветало до полной белизны и растворялось в бескрайнем ультрамарине. Жирный мазок огненной охры перечеркивал всю картину. Во рту было горько от хины. Горечь скудной пищи. Горечь одиночества. Год войны и год разлуки.