Аннотация: Рут была такая худенькая и маленькая, что свободно уместилась в багажном ящике
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Арона и Рут
6. Искусство кройки и житья
Рут была такая худенькая и маленькая, что свободно уместилась в багажном ящике. В том самом багажном ящике, который, располагался под нижним сидением плацкартного вагона. В вагоне было весело и шумно, как только может быть шумно в замкнутом пространстве, переполненном студентами. Также шумно и весело было в других вагонах этого состава, выделенного возвращающемуся в родные пенаты Московскому инженерно-строительному институту.
Но только в одном из вагонов состава студенты несли посменную дневную вахту в тамбуре и по цепочке предупреждали Арона о приближающейся проверке документов. Получив сигнал опасности, Рут тут же ныряла в свое тесное укрытие, духота в котором усиливалась, когда для пущей конспиративности щели багажного ящика загораживал сплошной ряд ног.
Время было военное, для въезда в Москву требовался специальный пропуск. Такие пропуска были выданы только студентам и профессорско-преподавательскому составу МИСИ, а также семьям преподавателей. Студентам иметь семьи не полагалось.
Рут ехала на свой собственный страх и огромный риск быть арестованной в пути. Днем ей еще удавалось посидеть вместе со студентами, которые предупреждали ее о приближении опасности, но ночь приходилось проводить в темноте и духоте багажного ящика. Потому что ночью студенты спали, а ночные проверки были особенно частыми.
Пока поезд мчался по российским просторам, нелегальное путешествие воспринималось Ароном и Рут как увлекательное приключение. Тревога овладела ими только при приближении к Москве. Любой состав, прибывающий из недр страны, проверяли самым тщательным образом. Задержание при нелегальном въезде в военную Москву грозило арестом. Но из любого безвыходного положения при желании всегда можно найти выход. Оставив свои нехитрые пожитки на попечение товарищей, Арон и Рут решили добираться до Москвы на пригородных поездах. Чтобы уменьшить вероятность нарваться на проверку документов, они пересаживались с одного пригородного поезда на другой, пока не достигли московского вокзала.
Но благополучный въезд в столицу в военное лето 1943 года не гарантировал благополучного существования в ней. И хотя в Москве жили два Иосифа (один был братом отца Рут, другой - братом отца Арона), Рут не могла поселиться ни у одного из них без московской прописки.
Арона на короткое время, пока он не получил причитающееся ему койко-место в студенческом общежитии, приютила на раскладушке семья его дяди Иосифа. Как на той же раскладушке размещалась худышка Рут, представить не трудно. Но даже, если бы она не умещалась под боком у мужа, все равно о второй раскладушке не могло быть и речи. И не только потому, что в небольшой комнате жила также семья дяди Иосифа (жена Хиня и дочь-студентка Нюся). Главной опасностью были соседи огромной коммунальной квартиры. Поэтому Рут прибегала к самым различным уловкам, только чтобы соседи не догодались, что она тут живет. Не было у нее права даже на половинку раскладушки. Не было у нее права подвергать опасности приютивших их родственников. Но и на улице Рут не могла чувствовать себя в безопасности. Без пропуска, без прописки, да еще эта шинель, которую она продолжала носить за неимением пальто.
- Тебя арестует любой военный патруль! - причитала Хиня, но продолжала давать ночлег жене мужниного племянника до тех пор, пока Арон не получил место в общежитии. Где и зажили они с Рут почти по-царски. Узкая кровать на двоих была гораздо удобнее раскладушки, а тоненькая занавеска стала надежным укрытием для молодой семьи.
Находиться в военной Москве без прописки было и опасно, и голодно. Продуктовые карточки Рут не полагались. Студенческая норма и для одного Арона была невелика, тем более тяжело было делить ее на двоих. И как бы Арон ни пытался делать вид, что сыт, начавшийся у него сильнейший фурункулез говорил о недостатке питания и витаминов. Вот когда Рут пригодилось ее мастерство портнихи. За время войны у многих женщин поизносился гардероб. Прибывшие из эвакуации жены профессорско-преподавательского состава института, в котором учился Арон, обнаружили, что прежняя одежда висит на них, как на вешалке, а новая, военных лет, явно не годилась для столичной жизни.
Рут шила на дому у своих клиенток. Расплачивались с ней обедами. Кормили сытно, так что Рут удавалось еще сунуть что-нибудь в глубокие карманы солдатской шинели, чтобы подкормить своего голодного студента. Не менее ценным, чем ежедневные обеды, было то, что благодаря клиенткам-профессоршам администрация студенческого общежития смотрела сквозь пальцы на занавеску в комнате, за которой молодожены прожили почти целый студенческий год.
В начале 1944 года бои шли за освобождение родных мест. На протяжении всех военных лет Рут ничего не знала ни о судьбе своей матери и младшей сестренки, ни о судьбе остальной кременецкой родни. Вести, передававшиеся по устной почте, не оставляли надежды, но человеку свойственно надеяться даже тогда, когда шансы безнадежно малы.
О своем отце Рут знала только, что он эвакуировался вместе с другими деятелями культуры Украины куда-то в Башкирию. Поэтому, когда в одной из московских гостиниц временно поселились возвращающиеся из эвакуации в освобожденный Киев члены украинского Союза писателей, Рут отправилась в гостиницу в надежде получить какие-нибудь известия о нем. Украинские деятели культуры ничего не слышали о Давиде Ройхеле и посоветовали обратиться к его двоюродной сесрте. Жившая в гостинице Фейга Гофштейн тоже ничего не знала о судьбе Давида Ройхеля. Но с легкой руки Фейги, никогда не остававшейся в стороне от людски бед, у Рут появились новые клиентки среди писательских жен. Это оказалось так кстати в ее новом положении, когда надо было заботиться не столько о сытости своего желудка, сколько о зародившейся внутри нее новой жизни.