Аннотация: армия нуждалась не только в солдатах, но и в бухгалтерах...
Брата дедушки Шойла Шаю Лихта мобилизовали на второй день после начала войны. Но уже через месяц, когда отступающая воинская часть остановилась не переформирование в Житомире, его по состоянию здоровья и западному происхождению сначала перевели в строительный батальон писарем, а через полгода вообще комиссовали. Немолодой человек со слабым здоровьем оказался в незнакомой местности без работы, без дома, без семьи, которая без него пропала. Если бы можно было забыть об участи постигшей его жену и малышку Суламифь, можно было бы смело сказать, что мобилизация спасла Шаю.
Мобилизация сохранила жизнь многим жителям Ровно. Те семь тысяч евреев, что не покинули Ровно, нашли свою смерть во рвах, которые сердобольные убийцы забросали гранатами, экономя на патронах. Среди них была моя бабушка и ее мама, и родители моего дедушки. Среди них были его братья и сестры: Янкель, Ента, Кива, Аврум, Ривка и Роза. У многих, как у самого Шаи, были маленькие дети.
По свидетельствам очевидцев земля, которой засыпали ямы уничтоженных людей, еще несколько дней шевелилась...
В феврале 1942 года Шая оказался в безопасном месте и в полном одиночестве. Единственный адрес, по которому можно было найти родню, был адрес его московского брата Иосифа. Письмо от Шаи пришло, когда Иосиф уже вернулся из Сызрани, где оставались в эвакуации его жена Хиня и дочь-школьница Лена (Нюся). Ответственный пост требовал присутствия Иосифа в Москве, но не давал ему возможности вызвать в Москву жену с дочерью. Еще меньше у него было возможностей помочь родственникам, уверенным, что Иосиф всесилен. Вместо вызова Иосиф послал брату сызранский адрес своей семьи.
Предание умалчивает, как они втроем разместились в крохотной комнатушке, где едва хватало места для одной кровати и небольшого стола. А вот радость тех редких дней, когда Хиня пекла лепешки из принесенной Шаей "мучки", дочь Хини сохранила на всю жизнь. Нюся и объяснила нам, что "мучкой" называли пыль от мешков, в которых хранилась на складах мука. Но и такая радость выпадала Шае, работавшему в бухгалтерии "Заготзерно", не каждый день. А вот день, когда Хиня с дочерью получили долгожданный вызов в Москву, был для него безрадостен. Впереди вновь замаячило одиночество.
Результат медицинского переосвидетельствования был для него спасением и решением многих бытовых проблем. Как выяснилось, армия нуждалась не только в солдатах, но и в бухгалтерах. И особенно в хороших бухгалтерах. Шая был из их числа, и поэтому сызранский военкомат направил его в распоряжение ульяновского, для усиления тамошней бухгалтерии. Примечательно, что в направлении было требование обеспечить Шаю "нормальными бытовыми условиями".
Нормальными условиями оказалась комната, в которой не было ни воды, ни канализации, но стоял письменный стол и черный кожаный диван. И пусть мне никто не поверит, но я помню этот диван, хотя мы уехали из Ульяновска, когда мне было три с половиной года. Помню его глянцевую горбатую поверхность, с которой как с горки, я любила скатываться на пол. Так же как помню некую кровать с сеткой, на которой весело прыгали старшие дети: мой брат и дочь дяди Шаи, Таня. Меня сетка бросала, как попало, вбок. Наверное, это было смешно. На всякий случай, я смеялась вместе со всеми.
Впрочем, ни я, ни Таня еще не появились на свет в ту осень 1945 года, когда в комнате у Шаи поселилась его племянница Фирочка. Именно в ту осень дядя Шая вторично женился. Лида была вдвое моложе своего мужа. Но между ними было много общего. Оба потеряли на войне своих самых близких, обоих в Ульяновск закинула война, оба были совершенно одиноки, жизнь обоих резко переменилась, когда в мае 1946 года у них родилась дочь Татьяна. Изменилась жизнь и самой Фирочки: в то лето она стала студенткой московского медицинского института.
Кажется, именно тем летом приехал в Ульяновск и поселился у дочери возникший из небытия Давид Ройхель. В тесной комнатке ему приходилось спать на составленных в ряд стульях. И когда на следующее лето приехала к брату на каникулы Фирочка, долго гадали, как разместиться в комнате впятером.
В детской кроватке сладко посапывает сынок. На супружеской кровати валетом спят мужчины: муж и отец Рут. На составленных стульях спит Фирочка. Больше в комнате мест нет. Покончив с домашними делами далеко за полночь, Рут опускает сетку у детской кроватки сына и, сложившись ножичком, пристраивается на краю. Утром она с трудом поднимается, растирая онемевшие ноги. Поднимает оградительную сетку детской кроватки. Осторожно сдвигает, разошедшиеся под Фирочкой стулья и тихонечко принимается за приготовление завтрака. Скоро встанет Арон, надо будет его накормить горячим перед работой.