Аннотация: Работы Л. О. Пастернака и Н. Н. Ге на Передвижной выставке 1894 года.
Круг знакомых семьи Пастернаков легко установить по сохранившимся карандашным наброскам Леонида Осиповича. Некоторые из набросков становились потом основой будущих картин. От других - оставалась только общая идея, а явное сходство с оригиналом убиралось. Но даже при явном портретном сходстве персонаж будущей картины мог не иметь ничего общего с характером прототипа.
Наброски, подобно дневниковым записям, фиксировали фактические события, в то время как картины были плодом творческого воображения художника.
"Живопись - язык, - писал Леонид Осипович. - Сюжет, т.е. "литература" (беллетристика), в живописи значения не имеет. "Литература" - враг живописи. Эскизы, пастели, наброски - вот что есть непосредственная передача жизни в живописи или на рисунке, они фиксируют, схватывают жизнь. Картины с эскиза - сущее мучение! В картине пропадают первые творческие вспышки, самое драгоценное в искусстве, пропадает и теряется след их".
Высказанная художником мысль почти полностью совпадает с размышлениями его старшего сына, Бориса Пастернака, о поэзии. О поэзии ничего не знающей о "литературе". О поэзии, которая начинается как раз там, где кончается сюжет и многие готовы поставить точку в повествовании. О том, что никакой вымысел не способен затмить собой замысел окружающей нас действительности. Что действительность служит поэту не столько натурой и моделью, сколько примером для подражания. Что единственная задача поэта - "суметь не исказить голоса жизни, звучавшего в нас".
И сады, и пруды, и ограды,
И кипящее белыми воплями
Мирозданье - лишь страсти разряды,
Человеческим сердцем накопленной.
На очередную Передвижную выставку 1894 года Л. О. Пастернак подготовил три небольших холста.
- Лев Толстой и Ге на картине "За чтением рукописи" не только узнаваемы, энергия их духовности ощущается и в полумраке комнаты, в свете свечи, и в положении фигур российских старцев.
- Название второй картины - "Чижик-пыжик" - должно было подсказать зрителю, что человек, тычущий одним пальцем в клавиши рояля, к музыке никакого отношения не имеет. И хотя в его внешности легко угадывались черты художника Левитана, для картины это несущественно. Как второстепенно и то, что слушающий незамысловатую мелодию мальчик смутно напоминает старшего сына художника.
- Моделью для третьей картины - "Любитель искусства" - послужил Карл Евгеньевич Пастернак, чей характер, занятия и образ жизни не имели никакого отношения к изображенному любителю искусства.
Кроме перечисленных работ Леониду Осиповичу хотелось выставить в Петербурге четыре акварели - иллюстрации к роману Толстого "Война и мир". К тому времен альбом иллюстраций был уже издан. Однако низкое качество печати побуждало Пастернака искать возможности познакомить зрителей с оригиналами своих работ.
Незадолго до отправки картин в Петербург на суд жюри Передвижной выставки в Москву приехал Николай Николаевич Ге. Он мечтал показать свою новую работу "Распятие" сначала в московском кругу близких друзей и художников и, главное, представить ее на суд Толстому. Ге получил разрешение выставить "Распятие" в одной из недавно освободившихся мастерских на Долгоруковской. Занимавший мастерскую художник Коровин, вместе с обитателем соседней мастерской Серовым незадолго до этого уехали в творческую поездку на Север, субсидируемую известным предпринимателем и меценатом С. И. Мамонтовым.
Леонид Осипович вызвался быть помощником Николаю Николаевичу. Он взял на себя некоторые организационные заботы, а когда выяснилось, что Ге тяжело справиться со сплошным потоком посетителей, стал дежурить на просмотрах и стал невольным свидетелем реакции Толстого на "Распятие".
Пока писатель внимательно смотрел на полотно, его автор, не выдержав напряженного ожидания реакции главного своего судьи, выбежал из мастерской в прихожую.
Толстой был потрясен реальностью изображенной казни, натуральностью переданной боли, вызывающей не привычное умиление, а сострадание и понимание кошмара и безграничности человеческой злобы. Выйдя в прихожую, где смиренно ожидал его Н. Н. Ге, писатель протянул навстречу художнику обе руки. Друзья обнялись, пытаясь скрыть выступившие слезы. Едва сдерживая рыдания, Толстой произнес: "Так оно и было... Так оно все и было".
Взгляды обоих мастеров на искусство и его предназначение совпадали. Толстому претило "искусство для забавы", как характеризовал он в письме к дочери картину Касаткина "Трамвай пришел!" В том же письме от 26 февраля 1894 года Толстой сообщал: "В 4 часа проводил Н. Н. Ге на жел. дорогу. Они едут вместе весело, Касаткин, Пастернак, Левитан".
Все перечисленные Толстым художники, кроме Пастернака, уже были членами Товарищества передвижных выставок, единственного тогда в России крупного объединения художников. Организованное когда-то в противовес консервативной Академии Художеств, оно с годами превратилось в не менее консервативную организацию, для которой тематика произведения искусства была важнее самого искусства.
Пастернак не мог этого не видеть и все же мечтал получить признание самого крупного художественного сообщества тех лет. В то же время он понимал, что Товарищество передвижных выставок признавало только реализм с критически заостренной социальной тематикой. Опираясь на сомнительную истину, что искусство призвано служить народу, жюри Товарищества оставляло лишь за собой право знать, что нужно и понятно пресловутому существу под общим названием "народ".
В 1894 году чести стать членом Товарищества удостоился Серов. Коровину пришлось дожидаться этого еще пять лет. Работы Пастернака, по мнению Товарищества передвижных выставок, не отвечали народным требованиям.
И хотя на этот раз все три картины Леонида Осиповича были приняты жюри, а отказ принять акварели имел вполне легитимную причину (работы уже были опубликованы), Пастернак не смог скрыть своего огорчения по поводу того, что и на этот раз его "не признали".
Огорчение молодого собрата возмутили Ге: "Да ведь Вас-то сам Лев Николаевич любит и уважает - чего же это стоит?"
Пастернак подробно описал в письме к жене, как пришедший к нему в номер меблированных комнат Ге успокаивал, прочил успех и славу в будущем, а пока что предлагал ему свою дружбу и любовь: "Если Вы знаете хоть одного человека, который Вас любит, как я, - то становитесь на колени и благодарите Бога за это счастье".
Печальная судьба ожидала последние работы самого Николая Николаевича Ге.
Передвижную выставку посетили члены царствующего семейства. "Это бойня!" - будто бы воскликнул император Александр III, остановившись перед "Распятием". Этого возгласа было достаточно, чтобы министр императорского двора распорядился картину снять.
Удаленную с выставки картину сын художника после смерти отца увез в Швейцарию. Когда умер сын художника, картина попала в частную швейцарскую коллекцию. Прошло много лет, и вдруг она вновь возникла из небытия и была предложена для продажи министерству культуры СССР. Министры всех времен и правительств не отличались ни большой культурой, ни самостоятельностью решений. Предложение было отвергнуто по причине "религиозности" полотна. С тех пор следы "Распятия" Ге утеряны.
Остановившись напротив картины Л. О. Пастернака "Чижик-пыжик", император будто бы сказал наследнику Николаю: "Вот так я тебе маленькому одним пальцем наигрывал "Чижик-пыжик". Это замечание не вызвало никаких распоряжений со стороны царского клеврета.
Пройдут годы, сменятся правители, а произведения искусств неугодные власти будут преследоваться в России едва ли с не большим усердием.