По длинному коридору неуверенно ковыляла крупная птица. Вид у нее был такой, как будто ее только что вынули из центрифуги стиральной машины. Короткие мокрые перья жалобной щетиной топорщились на тонкой шее. Слегка загнутый клюв, казалось, был слишком тяжел для маленькой головы и пригибал ее к линолеуму.
Птица, словно услыхав, остановилась, неуклюже развернулась и побрела в обратную сторону, но через несколько шагов передумала и снова повернула ко мне. Ее уже не держали ноги, она почти ползла.
- Ну, птичка, ну, пожалуйста! - казалось, на большее сил у меня после шестичасового ожидания уже не осталось. Птица меня не слышала или не понимала.
И тут я рассердилась:
- А ну, пошел вон, павлин ощипанный! Где твое место?! Домой! Слышишь меня?! Немедленно домой!
Птица вздрогнула, слегка встрепенулась, развернулась и утиной походкой, качаясь, как пьяная, слегка похлопывая себя по бокам короткими бессильными крыльями, заторопилась в обратную сторону.
Из операционного блока вышел врач.
- Не волнуйтесь, операция прошла успешно. Долго не могли сердце запустить, только с третьего раза удалось. Но теперь уже всё в порядке. Завтра вас пустят к нему в реанимацию, а пока поезжайте-ка домой.
Дома я достала томик Брэма и самым старательным образом изучила всё о внешнем виде и повадках горных орлов. Через несколько дней, когда из реанимационной палаты его перевели в обычную, я рассказала ему про птицу. Не верящий ни в бога, ни в черта, он подробно и с интересом расспрашивал меня о ней. Ему нравился мой рассказ.