На руле поблёскивал звонок. Я вывела велосипед из стойла. Он вскинул заржавевшую гриву и радостно заржал. Предвкушение Дома - особенное, ни с чем не сравнимое ощущение, что-то вроде ностальгии по тем местам, где никогда не был, но до мельчайших деталей помнишь каждое своё отсутствие. Интересно, каким он будет сегодня - мрачной громадой с лестницами, ведущими во всегда разное неизвестное? Сонной, поросшей мхами скалой? Или полузатопленным подвалом?
Велосипед, взбрыкивая на ухабах, тащил меня привычной дорогой. Из-за поворота выглянул знакомый серый камень. У камня, как всегда, сидели две с половиной старухи. Они молча и сосредоточенно сматывали пряжу в клубки, безучастно двигая тонкими сухими руками. Молча поприветствовав камень, я постаралась проскочить мимо них незамеченной.
За следующим поворотом начиналась знакомая неизвестность. Сегодня ею оказалось река, в которую велосипед весело скатился. Легко перебирая под водой педалями, он с наслаждением плыл по направлению к лодочной станции, которой сегодня был Дом.
Внутри станция оказалась дощатым схроном. На земляном полу задумчиво бормотал костёр. Несколько человек стояли полукругом, положив руки на плечи друг другу, будто собирались танцевать сиртаки. Все они были моими знакомыми, которых я не знала. Точнее, я знала их, но это были не они. Рядом со мной оказалась девочка-подросток Маринка. У Маринки, которая давно уже взрослая, волосы русые, а глаза светло-голубые. Девочка рядом со мной была рыжая и зеленоглазая, и звали ее Женькой, но я понимала, что это Маринка. Впрочем, в детстве я была знакома с одной веселой девочкой Мариной, которую даже собственные родители, махнув рукой, начали называть Женькой - уж слишком большими буквами это имя было написано на ее веснушчатом носу.
Мы стояли, ритмично покачиваясь, а высокий угловатый Ванька, сидя на корточках, подкладывал в огонь одно за другим принесенные поленья. Я точно знала, что это он, хотя здесь он был Мишкой. Ванька, Ванечка... Тебе всегда быть двадцатипятилетним. Проведя последние десять лет жизни на высоте в альпинистском снаряжении, ты просто как-то раз и навсегда не сумел подняться с горячего песка далёкого курортного пляжа. И вы никогда не были знакомы с Мишкой, который благоденствует в одной из благополучных стран Европы. Зачем Дом свёл вас здесь, у своего очага?
Полукруг неожиданно распался. Затевалось что-то новое, неизведанное, но меня вдруг остро потянул дом - мой собственный обыкновенный дом. В руку ткнулся прохладной рамой велосипед. У него почему-то больше не было правой ручки, но он не жаловался. Он только хотел увести меня из Дома. Похоже, он знал что-то такое, чего мне знать не полагалось, а полагалось просто уйти, и как можно скорее.
Усадив меня в седло, он понесся по какому-то мрачному туннелю. Стены сжимались, подталкивая нас к вздыбившимся каменным ступеням выхода.
Наверху светило солнце и зеленел знакомый холм пригородного парка. Дорогу под холмом перерезала невесть как пробравшаяся сюда река. Оставив велосипед на траве, я спустилась к воде, чтобы отыскать тропу. Она оказалась полосой жидкой грязи. По склону в изобилии росли горькушки, а увидев лисички, я с удивлением отметила, что декабрь - не самое подходящее время для них. Впрочем, в траву за ними не полезла - дома в холодильнике еще довольно большой запас замороженных с осени лисичек.
Я карабкалась на холм, когда раздался какой-то резкий звук, будто вскрикнула раненная птица - и за ним то ли всхлип, то ли всплеск.
Старухи всё так же сидели около камня. В широкой корзине шевелились клубки. Быстрым движением пальцев старухи вытягивали нити еще не завершенных, продолжая наматывать их на растущую основу. Кончики готовых клубков цеплялись за них, не желая отпускать. Половина третьей старухи держала половину руля моего велосипеда - ту, на которой не было ручки. На руле поблёскивал звонок.