На ветках оседает тишина,
И временем мелькнувшим опаленный
Беззвучный лист, сорвавшись с ветки клёна,
В траве горит. Земля обожжена

Предутренним осенним серебром.
Изломы жести с мрачных постаментов
Зовут барокко мирное на смену
И стынет магмой черное габбро. 

В рулонности газонного листа 
Стволы дубов торчат карандашами,
И влага на щеках у Мандельштама
Зеркальной непрозрачностью чиста.

Здесь на аллеях жив двадцатый век -
Мучительный и противоречивый.
И время, завихряясь без причины,
Разбрасывает жёлуди в траве.

Измучена эпохою, прильнув
К осколку бронзы хрупкими плечами,
Застыла вечность в шали из печали,
И век склонился, чувствуя вину.

Оплакав тень, свеча легла у ног,
Расплывшись нагноившеюся раной.
Поэзия, страдание и Анна
Слились в неразделимое одно.