В январе 1998 года отец на что-то сильно рассердился, в результате чего с ним случился инсульт. Он хотел еще пожить, был уверен в себе, когда в свои 80 лет вел свой дом в деревне, выполняя всю необходимую работу, не требуя помощи от своих детей и не соглашаясь поменять дом на городскую квартиру. Он понял, что ошибся, когда позволил себе так рассердиться, он думал, что он силен как прежде, а в таком возрасте - большие нагрузки уже непозволительны. Он сказал мне, когда я увозил его в госпиталь: "Ну, всё! Я больше не вернусь!" Я, конечно, его успокаивал, заверял, что он поправится. Спустя месяц, после госпиталя ему действительно стало лучше: речь почти полностью восстановилась, лучше стали двигаться правая рука и нога. Затем, в течение трех месяцев здоровье отца стало постепенно ухудшаться. Девятого мая собрались все дети, чтобы поздравить отца-фронтовика с Днем Победы. Он улыбался, видно было, что всё понимал, хотя говорить уже не мог. На следующий день у него поднялась температура, наступило ухудшение, и 12 мая в 10 часов вечера он скончался. 17 июня ему бы исполнился 81 год. Мать моя Валентина Алексеевна прожила еще 10 лет и умерла в возрасте 90 лет. Часто вспоминая отца, я понимаю, что с уходом родителей, их братьев и сестер, безвозвратно исчезает их мир, остается то, кем они были для нас и что рассказали нам - своим детям о прошлом. Я решил записать, хотя бы то, что я помню из их и своей жизни. А жизнь их поколения и жизнь их родителей была вся сплошь изрезана революциями и бесконечными войнами, войны эти перешли в наше поколение (Вьетнам, Афганистан) и захватили наших детей (Приднестровье, Абхазия, Чечня).
Часть 1. Отец.
Дедушка и бабушка мои по отцу - переселенцы из Курской губернии. В конце девятнадцатого века приехали они в Сибирь в поисках лучшей доли. В то далекое время правительство Российской империи стимулировало переезд крестьян из бедных губерний России в Сибирь, чтобы заселять бескрайние её просторы, осваивать, принадлежащие России сибирские богатства. А люди думали найти в Сибири свой кусок земли и более вольную, чем в западных областях России, жизнь. Дедушку Федора и бабушку Марию привезли родители в один из нынешних районов Новосибирской области в восьмилетнем возрасте. Село, в которое попали переселенцы, заполнялось еще и переселенцами из Украины, как говорили потом, с "харьковщины". Одна сторона села, где строили свои дома курские, стала называться "курщина", а другая, где устраивались украинцы - "харьковщина". Местных жителей, я думаю, то же, переселенцев, но более ранних, называли сибиряками. К их домам пристроились курские и обосновали еще одну новую улицу, Береговую, которая протянулась по берегу озера. Озеро это, как рассказывала мне в детстве моя бабушка, в то время представляло собой заросшую высокой травой низину, где только в самом низком месте была вода.
До первой мировой войны, мои дедушка и бабушка поженились, у них родилось двое дочерей: Анна в 1912 году и Евдокия в 1914 году. Деда забрали на фронт в 1914 году, где он провоевал до 1917 года. Когда началась гражданская война (по рассказам бабушки), дед стал участником партизанских действий местных мужиков против колчаковских войск в Сибири. Однажды случился бой под селом Кочки (ныне районный центр Новосибирской области), в котором мой дед получил пулевое ранение в шею. Образовался нарыв, пуля показалась, и бабушка зубами вытащила ее. Но дед, по ее словам, умер не от ранения, а оттого, что в этих походах сильно простудился и заболел. Случилось это в 1921 году, когда младшей его дочери Елене был всего один год, а отцу моему, единственному их сыну (он родился в 1917 году), пошёл пятый год. Так и осталась моя бабушка, как говорится, с четырьмя детьми на руках без кормильца.
Когда отцу исполнилось семь лет, его отправили в школу, где он закончил только четыре класса, т.е. получил начальное образование. Дальше учиться ему не дала нужда - нужно было помогать матери кормить семью, и он был отдан в работники, правда к своему дяде, материному брату, семья которого жила лучше их. Отец рассказывал, что отработав на хозяина весну, лето и осень, он обеспечил свою семью питанием на всю зиму, а также заработал себе на одежду и обувь. Может это субъективное мнение отца, что он, подросток столько заработал? Всё же, его хозяин был ему родным дядей.
Все мы делаем в детстве опрометчивые поступки. Запомнился мне один случай, о котором рассказывал отец. Однажды, он попросил сверстника прокатиться на велосипеде, единственном в селе. Во время неудачного заруливания, переднее колесо велосипеда ударилось в столб, который, как известно, вечно перебегает дорогу горе-водителям. Обод колеса погнулся, поднялся скандал; хозяин велосипеда потребовал его забрать, а ему купить новый. Мать уже думала, что придется продавать корову, чтобы возместить ущерб, но выручил местный кузнец, который сумел выправить погнутый обод и уговорил хозяина прекратить претензии. Представьте себе, сколько стоил этот велосипед, если за него нужно было, фактически, отдать корову, единственное животное, которое кормило семью молоком?
Может кто-нибудь из молодых не знает, чем, принципиально, кроме количества жителей, село отличалось от деревни? Я поясню. В селе могла быть церковь, а в деревне - нет; из соседних деревень ходили в сельскую церковь молиться. Таким образом, прихожанами церкви являлись не только жители села, но и жители соседних деревень. В нашем селе тоже была деревянная церковь. Она сгорела в 1933 году, якобы оттого, что сторож оставил горящую печь без присмотра, мол, от печи и загорелось. Отец высказывал предположение, что её специально сожгли. Наверно, это предположение основывалось на тех событиях, которые тогда происходили. Известно, как большевики уничтожали церковь и веру.
В двадцатых годах сначала стали организовывать коммуны, в которых собиралась одна беднота, и толку от них было мало. В этих коммунах не на чем и нечем было обрабатывать землю. В тридцатых годах в селе организовали шесть колхозов, собрали всех коров и лошадей с населения, отобрали у богатых жителей всё имущество, а самих сослали на север Томской области. Самым богатым и вредным для советской власти считался хозяин, у которого была своя молотилка. Ясно, что обслуживать её только своей семьей он не мог и сдавал машину жителям улицы за плату, для коллективного обмолота. Ему это ставили в вину, что он "эксплуатировал" трудящихся, тем самым нарушал одну из первейших заповедей коммунистов: "уничтожить эксплуатацию человека человеком!"
"Раскулаченных" крестьян грузили на пароход и отправляли вниз по Оби на север, где в определенном властями месте высаживали на необжитый таежный берег и бросали на произвол судьбы. Следили только затем, чтобы никто не сбежал домой. Мужики строили жильё, женщины занимались с детьми и помогали в строительстве мужьям. Голод и болезни косили приезжих. Моей теще было уготовано судьбой и советской властью - пережить это время. В ссылке у неё умерла маленькая сестра, а потом и мать. Отец её, от отчаяния, не в силах помочь умирающим от голода детям, два раза уходил по тайге в сторону Томска - оба раза его ловили и возвращали к семье.
Когда подняли вопрос в девяностых годах о компенсации детям репрессированных, тещин брат занимался сбором документов для получения льгот. Одним из документов, сохранившихся в архиве Алтайского края, откуда семья была выслана, была перепись имущества, отобранного при выселении. Я читал ее копию. Там были переписаны наиболее ценные для крестьянина - живность и инвентарь: лошадь - 1 шт., корова - 1 шт., сенокосилка - 1шт., кое-что из мебели, да и всё богатство, из-за которого отца тещи признали кулаком и выслали всю семью. Кто немного понимает в крестьянском хозяйстве тех времен, тот скажет, что хозяин даже сенокосилку одним конем не мог эксплуатировать, а кооперировался с соседом, чтобы тот запряг в пару свою лошадь. Так же, пару лошадей запрягали в жатку, для скашивания ржи или пшеницы. Так что до кулака тещиному отцу было еще далековато. Но, видимо, они попали в ссылку в то время, когда настоящих "кулаков" уже всех выслали, а из районного центра присылали планы: сколько человек нужно выслать по данному сельскому совету - вот и гребли всех подряд. Было такое. Правда, тёща назвала другую причину, почему их семью сослали - отец не хотел вступать в колхоз, значит, тем самым противодействовал советской власти.
Перед армией мой отец женился на Анастасии, местной девушке. Уже, когда он был в армии, у него родилась дочь - Мария. В армии отец служил на Дальнем востоке. Попал он в конницу, что было естественно, т.к. крестьянских детей, умеющих управляться с лошадьми, направляли в эти войска. Первый год он служил как все, в строю, а на второй год его взял к себе ординарцем заместитель командира полка по политической части (комиссар полка). Ординарец обязан сопровождать своего командира в поездках и ухаживать за его боевым конем, ну и за своим, конечно. Вроде личного водителя, по-нынешнему. У отца был свой график работы и отдыха. Когда он был не нужен, его начальник мог отпустить по его личным делам, но мог и вызвать в любое время дня и ночи. На эту должность подбирали по рекомендации непосредственного командира подразделения из числа добросовестных и дисциплинированных бойцов. Часть отца принимала участие в вооруженном конфликте с японцами на озере Хасан, но про этот эпизод, он почти ничего не рассказывал.
Вернулся отец с действительной (так, тогда называли службу в армии) осенью 1940 года. В колхозе его отправили на курсы трактористов в Купино (это районный центр Новосибирской области), где он и проучился почти до самой войны.
26 июня 1941 года, на четвертый день войны, он уже сидел в теплушке поезда, который шел из Новосибирска на запад, на фронт. Так как отец окончил курсы трактористов и даже немного поработал в колхозе на тракторе, он попал в артиллерийскую часть, машинистом на трактор. Тракторами буксировали тяжелые орудия, а именно - гаубицы. Кто не знает, гаубица стреляет не прямо по цели, а по параболической дуге на приличное расстояние, до нескольких десятков километров, в зависимости, в основном, от калибра орудия. По этой причине артиллерийская часть тяжелых орудий всегда находилась в тылу фронта, по наводке обстреливая передний край. Может, поэтому отец и остался жив. У него за всю войну была только легкая контузия после бомбежки и легкое ранение осколком бомбы.
Часть, в которую попал отец, защищала Мурманск и относилась к Карельскому фронту (к слову, немцы в течение всей войны, так и не взяли Мурманск). Когда Гитлер понял, что Мурманск не взять (ему нужен был единственный незамерзающий северный порт) - он приказал уничтожить город с воздуха. Авиация Геринга беспощадно бомбила город, превратив его здания в руины. Отец попадал под бомбежки и вспоминал, что не испытывал более жуткого состояния за всю войну.
Отец рассказывал про свои трудности и особенности - находиться постоянно в обороне. Во-первых, защитникам была положена уменьшенная, против других фронтов, норма питания. Во-вторых - северная область, где все привозное, а раз идет война, значит трудности с поставками всего необходимого для жизни. Жили на позициях зимой в землянках из снега, правильнее назвать - в "снежанках", а топились, иной раз, доставая порох из снарядов и сжигая его в печках, т.к. добыть дрова на склонах заснеженных гор - было проблематично. В снаряде порох был спрессован в виде продолговатых пластин по длине снаряда (или в виде прутьев, похожих на большие макаронины), которые доставали и, держа пластину за один конец, подносили к огню в печи, где порох, шипя, сгорал, согревая помещение. От нехватки продовольствия, а особенно витаминов, многие болели цингой и куриной слепотой. Отец говорил: "Стоишь на посту и в трех шагах днем ничего не видишь от куриной слепоты, знал бы "немец", шел бы и палкой нас бил, зачем ему автомат, если мы были, как слепые "кутята" (щенки).
Многие писали рапорта с просьбой отправить на Западные фронты, чтобы не умереть здесь от голода и холода. Только, когда наступил перелом в войне, их часть вывели на побережье, погрузили вместе с техникой на корабли и через Норвегию отправили на юг. Так отец попал на 3-й Украинский фронт. В военном билете у отца записано: с 27 июня 1941 года по ноябрь 1941 года 35 запасной артиллерийский полк должность - разведчик, затем с ноября 1941 года по май 1942 года 6 запасной артиллерийский полк - курсант, с мая 1942 года по январь 1944 года 47 артиллерийский полк командир отделения тяги, младший сержант, потом с января 1944 года до сентября 1946 года он служил в 205 армейской пушечной артиллерийской Свирской бригаде тракторным механиком, после чего он был демобилизован и поехал домой. В 1944 году 20 октября он был награжден медалью "За отвагу" приказом по 1237 армейскому пушечному артиллерийскому Свирскому полку за проводку своего орудия через горы в Норвегии и в 1945 году 2 апреля второй медалью "За отвагу" приказом от 9 июня 1945 года по 205 армейской пушечной артиллерийской Свирской бригаде за бои под населенным пунктом Шахендорф в Австрии .
Путь его частей: Заполярье (Мурманск), Закарпатье, Румыния, Венгрия, (краем - Югославия) с выходом в Австрию. Прошли почти всю Австрию, их остановили до границы с Германией. Не стали тащить их тяжелые орудия через горы или другие мысли были у полководцев, но в Германии отец не был и конец войны его застал в Австрии. В это время он уже получил американский орудийный тягач, вместо своего трактора. Это, наверное, все равно, как если бы сейчас пересесть со старого "Москвича" на новый "Форд-фокус".
Рассказывал один эпизод: они идут на марше со своими гаубицами мимо мест, где прошли бои, мимо разбитой нашей и немецкой техники. А скорости же маленькие, можно сказать - ползут помаленьку. Пока колонна пройдет мимо разбитого трактора, механики успевали открутить от него всё, что могло пригодиться в ремонте своих тракторов. От машин оставалась только голая рама.
Отцу, по его рассказам, реально грозило погибнуть в боях на озере Балатон, в Венгрии, где немцы неожиданно контратаковали наши войска. В этом бою, он говорит, мы едва убежали на своих "черепахах", когда наши войска были отброшены на восток. В боях на озере Балатон, насколько я знаю из книг, наши войска потеряли убитыми более 30-ти тысяч солдат и офицеров.
Когда стояли в Австрии, жили в доме у местного фермера. Отец, конечно, заинтересовался: как устроено крестьянское хозяйство. Двор под крышей - там находились все службы: колодец, дровяник, сеновал, пригон для скота, т. е. чтобы управиться со скотиной, можно в непогоду и не выходить со двора. По двору на огород - проложена узкоколейка, по которой с помощью лебедки двигалась тележка для уборки навоза. Везде - чистота и порядок, скотина чистая, ухоженная, все что можно - механизировано.
Не зря Сталин боялся фронтовиков, увидевших жизнь на Западе. В то время как наша пропаганда твердила, что у нас всё лучше всех, фронтовики (а большинство их - были бывшие колхозники) сравнивали свою жизнь в колхозе, где работали за "палочку" в табеле, с жизнью западного крестьянина, работавшего на себя. И становилось горько от вопроса, почему мы не можем так же жить, как они? Неужели мы хуже можем работать или хуже соображаем? Может нынешний строй не позволяет человеку устроить себе достойную жизнь? Возникновение таких мыслей нежелательно для властей. Мало того, власть делала всё, для того, чтобы такие мысли в голове советского человека не возникали. Но делала это - только за счет пропаганды советского образа жизни и репрессиями, а не реальными изменениями, которые привели бы к улучшению жизни людей. И власть, в основном, добивалась своей цели. Взять, хотя бы моего отца. Хоть он и понимал, что в стране что-то делается не так, но у него не возникало мысли, что нужно изменить строй. Да что отец, когда Горбачев, вместо того, чтобы отказаться от советского строя, собирался только - построить социализм с "человеческим лицом".
После победы все фронтовики поехали домой - мы можем увидеть это в фильмах кинохроники, где их с почетом встречают на Родине, как героев. Но, это в кино, а в жизни было, не совсем так. Встречали победителей только старших возрастов. После разгрома Германии - часть войск было отправлено на войну с Японией. Подлежавших демобилизации бойцов, конечно, всех сразу домой не отпускали. Стали отпускать домой сначала военнослужащих старших возрастов, потом - более молодых. Пока срок демобилизации не подошел, отца перевели в Западную Украину, в город Винницу, где его часть занималась восстановлением разрушенного города. Отец на своем тягаче с прицепом возил строительные материалы на объекты. Их часть охраняли войска НКВД, так как на Западной Украине, так называемые "лесные братья" - украинские националисты, воевали с советской властью до 1956 года. Отец рассказывал, что, например, если женщина постирает бельё солдатам, то может сгореть её хата или её убьют, как помощницу "москалей".
Вернулся отец домой только в декабре 1946 года. Стал работать на тракторе в колхозе. Норма на пахоту на трактор была такая - чтобы её выполнить, нужно "ходить" на третьей скорости, а на третьей - трактор не "тянул" плуги, а на второй скорости, хоть не вылезай из кабины всю смену, не успеешь сделать норму. За ходом полевых работ следили, так называемые уполномоченные, которые, как правило, ничего в сельском труде не понимали. Они назначались районным начальством по принципу преданности советской власти, а не по профессионализму. Видимо такие же специалисты разрабатывали и нормы выработки. Голодное послевоенное время, когда за взятый с поля колосок, можно было "загреметь" на десять лет в лагеря!
Свои награды отец отдал нам, сыновьям - поиграть. Мы поиграли ими так, что сохранился только орден "Отечественной войны" и одна медаль "За отвагу", остальные - потерялись. А медаль "За защиту Заполярья" потерялась при пересылке из одного военкомата в другой уже после войны. Помню, что у отца была ещё медаль "За освоение целинных земель". Видимо наша местность входила в зону освоения целинных земель, организованных при Никите Хрущёве. Этим мероприятием хотели резко увеличить производство зерна в СССР. Но эта затея не принесла ожидаемого результата. Увеличение производства зерна было недолговременным. Тяжелые климатические условия Сибири и Казахстана не позволяли выращивать высокие урожаи; сказалась, как и в других начинаниях - неэффективность советской системы. Распахали миллионы гектаров земли, чем только вызвали песчаные бури и эрозию почвы. А хлеб стали закупать в Канаде! [Author ID1: at Wed Jul 25 19:42:00 2007
]
В 1948 году у отца с Анастасией родилась вторая дочь - Валентина. А в 1949 году отец ушел из семьи и женился на моей матери. В 1950 году родился я, а в 1951 году родился мой младший брат - Володя.
Когда я подрос и стал помнить что-то из своего детства - отец уже работал бригадиром полеводческой бригады. Мы, дети, его почти не видели. Он уезжал на работу - мы ещё спали, он приезжал - мы уже спали.
Мать пропадала в школе, после школы проверяла тетради, ходила к родителям нерадивых учеников, участвовала в общественной жизни школы и села, поэтому с нами занималась наша бабушка Марья, отцова мать. Это была строгая женщина, и нам частенько перепадало от неё. В селе её уважали. Женщины села часто просили её сшить себе что-нибудь, обращались к ней за советом.
Вспоминаю, как она взяла меня с собой к своей дочери, к моей тётке Елене. Бабушка Марья везде ходила пешком, она не признавала никакой транспорт, даже лошадь. Поэтому в гости к моей тётке отправилась, как обычно - пешком. А к ней нужно было идти в соседний посёлок километров семь. А мне, представьте, в то время было - лет пять. Маленький совсем, идти далеко не мог. Я вышел с ней за село и расписался, устал, идти не могу, тогда бабушка посадила меня к себе на плечи и, считай, всю дорогу пронесла.
Про мою тётку Елену. В молодости её угораздило закрутить любовь с казахом из небольшого аула, который находился в пятнадцати километрах от нашего села. Этот молодой казах увёз её в Казахстан, где у неё родился сын - Володя. Она с этим парнем, видимо, не была расписана, так как сын получил фамилию матери, а по отчеству она его записала - Иванович. Так у моего младшего брата появился абсолютный тёзка - "казачонок". Когда Вовке было лет шесть, у тётки в Казахстане жизнь не заладилась, она вернулась к матери и стала жить в посёлке, в который мы и ходили с бабушкой Марьей.
Ещё мне вспоминается случай, как меня бабушка Марья в этом же возрасте водила лечить к бабке. Перед этим на Рождество или на старый новый год (я уж забыл), нас с младшим братом бабушка отправила отнести "вечерю" (так назывались гостинцы) к моей крёстной матери. Было такое правило, которое моя верующая бабушка соблюдала. Когда мы зашли к ним во двор и прошли до крыльца; на меня напал гусь и стал клевать меня в спину. Я, естественно, испугался и заорал. На крик выскочил из дома муж крёстной и отогнал гуся. После этого случая, бабушка, видимо определила, что я чем-то или кем-то напуган, хотя не помню, знала ли она про нападение. Она привела меня к знакомой бабке, которая лечила заговорами. Та сначала разогрела воск и стала лить его в кружку с водой, над моей головой. В кружке воск остыл и принял какие-то очертания, фигурки. Бабка посмотрела и сделала заключение, что я испугался, когда играл с пшеницей на колхозном току. От этого испуга она меня и заговаривала. Не помню, наверно помогло! В общем, пока мы были маленькие, с нами возилась моя бабушка Марья.
Она умерла в 1963 году, когда мне было тринадцать лет. Царство ей небесное!
В это время у нас в селе уже был совхоз, вместо колхоза. Отец стал работать заведующим ремонтно-тракторной мастерской, с девяти утра до шести вечера и с одним выходным в неделю. Это его так поразило, по сравнению с работой бригадира, что он бросил курить и больше не начинал до конца жизни. В его ведении был коллектив ремонтников, который обеспечивал капитальный ремонт совхозной техники зимой и текущий - в остальные времена года. Отец стал больше уделять внимание детям. Мы вместе косили траву на сено, заготавливали дрова, копались на дворе и в огороде. Летом ставили сети на своем озере, где в них ловились караси, ездили на мотоцикле за клубникой. Осенью с отцом ездили на утиную охоту. Интересно, что отец оставлял мотоцикл, даже не вытаскивая ключ зажигания из замка. Не было случая, чтобы кто-нибудь что-то взял или нашкодил, или тем более - угнал мотоцикл.
У меня с братьями старшим Михаилом и младшим Владимиром была своя компания мальчишек, с которыми мы устраивали свои приключения. Летом мы, обычно, пропадали на улице. Чаще всего играли в игры с деревянным шариком. Не знаю, откуда эти игры пришли к нам, но думаю, что их привезли фронтовики, т.к. одна из игр, в которую мы больше всего любили играть, напоминает американский бейсбол. Называли мы эту игру - "верховой". Шарик вырезался вручную из круглого корня молодой березы, диаметром, примерно, 10-12 сантиметров, высушивался, чтобы стал легче. Участники делились на две команды, в каждой из которых: один из игроков назывался "маткой". Прежде всего, ставшие в шеренгу члены команды, которые должны бить (по жребию), делали лунки напротив каждого игрока. Соперники шли "пасти" в поле, кроме их "матки". "Матка" команды соперников подбрасывал шарик, как подбрасывают мяч, когда играют в лапту. Можно сказать, что до этого момента, игра похожа на лапту. Но в лапте по мячу бьют битой, не выпуская её из рук, а здесь нужно бросить биту (она называлась - "шаровка") так, чтобы её средней частью угодить по шарику в воздухе, примерно на уровне глаз бьющего игрока. Шарик летел в "поле", а ударивший, быстро решал: бежать ему за своей "шаровкой" или разрешалось подождать более удачного удара соседа по команде. В поле шарик останавливали и бросали его своей "матке". Тот должен поймать шарик и "засолить" им в лунку, убежавшего за шаровкой игрока. Ловили шарик, который бил чувствительно, голыми руками. Если игрок оказывался проворней, то подавался шарик следующему игроку в команде. В случае если, игрок в поле умудрялся на лету поймать шарик или "матка" засолила игрока, не успевшего прибежать со своей шаровкой - команды менялись местами.
В эту игру мы могли гонять с утра до вечера. Обычно, к вечеру уже играли (то же с шариком) в менее подвижную игру. Игроки становились в круг, каждый держал шаровку в своей лунке. В центре круга, тоже была лунка, в которую игрок (по жребию) с внешней стороны круга катил своей шаровкой шарик. Ближайший к нему игрок, быстро вынув своё "оружие" из лунки, отбивал шарик и снова ставил шаровку в лунку. Если в момент отбивания, катящий шарик игрок, успевал вставить свою шаровку в его лунку, то проигравший шел катить шарик к центру круга. Такая игра не требовала беготни и мы, как бы, отдыхали. Была еще одна игра, когда нужно было сбивать шарик с кола, забитого в землю.
Я, почему, так подробно описал эти игры? Потому что, в тех областях, где я работал или был, я не слышал, чтобы знали про такие игры. Сейчас, даже не могу сказать, откуда они к нам пришли, но что интересно: почему играли, именно деревянным шариком, а не теннисным или резиновым мячом? Деревянный шарик ведь бил по рукам, когда его ловили. Теннисный мяч в деревню и не мог попасть в то время. А вот, резиновым можно было, но видимо и резиновый мяч в то время, когда появилась эта игра, был дефицитом. Дети в лапту играли редко, (в лапту играла взрослая молодёжь) больше предпочитая игру с шариком. Играть начинали весной, в мае, когда подсыхала земля, летом - в свободное время и осенью, пока было тепло. В настоящее время эти игры в моем родном селе забыты.
Ещё мы любили ходить на местный колхозный ток. Что нас там привлекало? Не знаю. Мы, прячась от сторожа (местного старика), залезали на сушильную установку в большом и высоком помещении; там был бункер, в котором мы прятались, когда дед заходил в помещение. Однажды он нас выследил и погнался за нами с палкой. Мы убегали по огородам к озеру, а он не отставал - вот где был адреналин! Но всё-таки мы от него убежали! Однажды, кто-то из старших мальчишек придумал такую забаву. Брали (у родителей без разрешения) заряженные патроны от ружья, пробивали отверстие в основании патрона, насыпали на отверстие немного пороха. Затем укладывали патрон в ямку, присыпали землёй, а к нему прокладывали промоченный в керосине жгут, поджигали его и убегали. Патрон взрывался! Здорово! Пока, однажды гильза от патрона не пролетела мимо уха у одного из "испытателей", которые, обнаглев, не стали ложиться на землю, а ожидали взрыва стоя. После этого случая - опасное баловство прекратили. Никому не советую это повторять - опасное это занятие!
После пятого класса мне, как отличнику учебы, выделили путевку в знаменитый тогда пионерский лагерь "Артек" в Крыму. Но попасть туда мне не пришлось. Меня пригласила моя классная руководительница Марья Ивановна и в присутствии матери попросила уступить путевку моей однокласснице Любе, семья которой была многодетна. Люба тоже хорошо училась, но не была отличницей. Я согласился, чтобы поехала она. А меня отправили в районный пионерский лагерь. Мне там понравилось. Особенно впечатлила военная игра "Зарница", в которой наш отряд победил соперников. Там я познакомился с ребятами из других сел района, с которыми потом учился в 9 и 10-м классах в районном центре, так как у нас в селе тогда была школа-восьмилетка.
Летом, обычно начиная с семи-восьми лет, мальчишки уже ездили на сенокос, помогали взрослым в колхозе. Маленькие мальчишки, сидя верхом, управляли лошадьми, которые таскали копны сена к стогу. На лошадь надевался хомут, за гуж привязывалась длинная веревка, наездник на лошади объезжал вокруг копны сена и останавливался. "Подкопняльщица" - так называли женщин, которые следили за веревкой позади копны, чтобы веревка копну не подрезала или не перевернула. После того, как копна уезжала, она подгребала остатки сена. Подтащив копну к стогу, лошадь останавливалась, копна отцеплялась, и мальчишка ехал за следующей копной. И всё это на жаре, а еще тебя едят комары, а лошадь - "пауты" (слепни). И так весь световой день, не считая обеда и полдника. Ночевали там же, на полевом стане, в шалашах, (как Ленин в Разливе) сделанных из сена.
Подросших мальчишек, тринадцати-четырнадцати лет, ставили прицепщиками на грабли, которые таскал колесный трактор. В обязанности прицепщика входило сидеть позади трактора на сиденье граблей, когда набирался валок, дергать за рычаг. Зубья граблей механизмом поднимались, и валок оставался на месте. Мальчишек, которые учились в шестом-седьмом классе, уже ставили на прицепные сенокосилки, которые буксировали уже гусеничным трактором, обычно по четыре штуки за одним трактором. Все эти этапы я прошёл, правда, на граблях и сенокосилке я работал уже в совхозе (его образовали в 1962 году), когда мне было 12 лет. Так что деревенским мальчишкам - летом, когда начинался сенокос, играть было некогда.
Вспоминается, один забавный случай на покосе. Наши края славились урожаем луговой клубники. Однажды, когда я уже работал на сенокосилке, (её называли у нас - "косаркой") один тракторист привёз свою жену с собой на луга, чтобы она нарвала клубники. В то время варенье ещё не варили. Собранную клубнику сушили, а потом пекли с ней пироги или варили кисель. В некоторых избах зимой можно было увидеть мешок, полный сушеной клубники.
Вот эта женщина расположилась посредине большого луга и стала собирать ягоду. Ну, а мы стали косить по периметру этого луга, постепенно приближаясь к центру круга. Да, я забыл сказать про посуду, в которую она собирала. Она поставила на траву большую оцинкованную ванну, сейчас таких не выпускают, в неё входило, наверное, вёдер десять-двенадцать. Она собирала, конечно, в ведро, а когда оно наполнялось, женщина высыпала ягоду в ванну. И вот началось соревнование! Что будет вперёд? Полная ванна или скошенный луг, на котором уже ягоду не соберёшь. Ягода была такая богатая, что полотна косарок были красными от сока. Хохлушка (так называли у нас украинских переселенок) работала, как комбайн, косясь на наш агрегат, она рвала двумя руками, не разгибая спины. Это соревнование длилось почти весь рабочий день, и всё-таки жадная хохлушка победила нас! Когда мы закончили косить и подъехали к ней - ванна была полна крупной и спелой клубникой. В конце рабочего дня ванну с ягодой торжественно поставили на тракторную телегу и повезли домой.
Если летом все взрослые пропадали на работе, то зимой - свободного времени было больше. Управившись со скотиной, отец с матерью часто ходили в кино, на концерты художественной самодеятельности. Если приезжали гастрольные артисты, то на их выступления ходили всей семьей. Еще у родителей была компания из нескольких семей - друзей и родственников, с которыми они отмечали праздники, а если не было праздников, то собирались в воскресенье (тогда был один выходной) у каждой семьи попеременно и устраивали гулянье с песнями и плясками. Мы - дети, любили, забравшись на печку, смотреть за этим "представлением".
Особенно любили смотреть, когда плясал двоюродный брат отца - Николай. Он был мастер танца, его сложные па никто не мог повторить. И пел он очень хорошо. Тогда телевизоров не было, и народ сам себя развлекал, не то, что сейчас. Зимы в то время были холодные и метельные. Были случаи, когда мы сидели дома. Из-за сильных морозов не ходили в школу, а снегу наметало так, что мы могли кататься с крыши дома. Любимым занятием было устраивать в огороде тоннели в снегу с комнатами, где было теплее, чем наверху. Там мы даже могли сидеть вечером и при свете фонаря слушать старших "пацанов", рассказывающих "побасёнки" - так у нас называли анекдоты.
Когда мне исполнилось десять лет, я стал убегать к своему соседу Виктору, местному шоферу, который жил напротив нас. Я любил кататься с ним на машине. Но, не только кататься, а и самому поездить за рулём - очень хотелось! Постепенно, Виктор научил меня водить грузовик ГАЗ-51. Это - в десять-то лет. Умора! Я еле доставал до педалей ногами! Но эта наука мне скоро пригодилась на практике.
Моя старшая (по отцу) сестра Мария вышла замуж за шофера Ивана, парня из соседнего села. Иван был шофером автолавки, а Мария стала работать продавцом на ней. Однажды, летом они поехали торговать на ярмарку в Краснозёрск и взяли меня с собой. Там я первый раз попробовал мороженое. Иван, пока Мария работала, прикладывался к бутылке, в результате чего к концу дня он заснул. Тут ярмарка стала закрываться и нужно ехать домой, а мы его с Марией разбудить не можем. Страшно, конечно мне было, но делать нечего: я завёл мотор, потихоньку вырулил из парка районного центра, где проходила ярмарка, и благополучно доехал почти до самого дома. Недалеко от деревни был узкий деревянный мост, по которому я побоялся ехать, и остановился. Но тут уже проснулся Иван и дорулил до дома сам.
Так я, десятилетний мальчишка, выручил своих старших "товарищей", проехав тридцать километров; благо гаишников тогда не было столько, сколько сейчас. В то время уполномоченные милиционеры и то были не в каждом селе. Правда, тогда любой милиционер, не обязательно гаишник, мог остановить и проверить водителя. Но всё обошлось.
В этом же возрасте, только ранней весной, отец стал учить нас, троих братьев, ездить на мотоцикле. С этим связан курьёзный случай, который произошел со мной и моей учительницей. С целью облегчения обучения, я имею в виду то, что мы ещё по возрасту не могли удержать мотоцикл, отец прицепил к нему самодельную коляску. Потом он поднял заднее колесо мотоцикла на подставку, чтобы на месте научить нас работать с педалями. Когда мы освоили это вождение на "тренажере", начали ездить по-настоящему. Первым проехал старший брат, потом настала моя очередь.
Я благополучно проехал по своей улице и свернул на соседнюю. В начале было пожарное депо, потом дорога выходила на площадь, на которой стояли две ветряные мельницы, а справа в ста метрах - молокозавод. Я вам не зря сказал, что дело было ранней весной. По обеим сторонам дороги ещё лежал снег. Вот я еду, отец сидит в коляске - справа впереди, по обочине идет моя классная руководительница, Марья Ивановна. Вдруг, не доезжая её несколько метров, мотоцикл потянуло вправо. Это я, видно, зацепил колесом коляски снег, и мотоцикл потянуло на Марью Ивановну. Оглянувшись, в этот момент, она сначала улыбнулась знакомому водителю, потом поняла, что дело "пахнет керосином" и ударилась бежать. А у меня, как раз, заело ручку газа, и я не могу сбросить скорость! Так я прогнал свою учительницу несколько десятков метров, пока отец не остановил мотоцикл. Должен заметить, что эта пробежка моей учительницы по "пересеченной" местности не обошлась мне даром. В дальнейшем, я не раз испытывал на себе её последствия. Однако, несмотря ни на что, тяга к технике у меня не пропала до сих пор.
Закончив восьмой класс на одни пятерки, я собрался со своими друзьями поступать в сельское профессионально-техническое училище (там готовили трактористов и шоферов). Но отец сказал: "Нет, дружок, с такими оценками, да в училище? - Поедешь в райцентр, в девятый класс"! Было мнение, что в училище поступают только те, кто плохо учился или не хочет учиться дальше. Когда я закончил 10 классов, меня сестра, которая была со своими детьми на отдыхе в деревне и возвращалась с зятем домой, увезла в Новосибирск. Так закончилось мое детство.
Часть 2. Мать.
Родители моей матери, Валентины Алексеевны, (на снимке первая слева внизу) Алексей Гаврилович и Мария Петровна, приехали в Сибирь из Тамбовской губернии в 1908 году. Они поселились в с. Гонохово в Каменском районе Западно-Сибирского края. В 1937 году Западно-Сибирский край был разделен на Новосибирскую область и Алтайский край. Дедушка, Алексей Гаврилович родился 3 января 1886 года в деревне Большая Плавица Тамбовской губернии. У деда было трое братьев, Гавриил, Андрей и Иван. Все трое братьев умерли рано, оставив сиротами своих детей. Видимо в счет компенсации, за раннюю смерть братьев, Господь дал дедушке долгую жизнь, он скончался 7 июня 1986 года, прожив сто лет, пять месяцев и четыре дня. Мать, особенно, запомнила семью дяди Андрея Гавриловича. У них с женой Еленой Михайловной было семеро детей, из них - шесть сыновей и одна дочь - Валентина, с которой мать десять лет проучилась вместе, сначала в школе - семь лет, а потом в педагогическом техникуме. Из-за того, что мать и двоюродная сестра носили одну фамилию и были тезками - их называли в школе - Валентина - первая и Валентина - вторая. Также они подписывали свои тетради и были записаны в школьном журнале. Шестеро двоюродных братьев призвали на фронт в Великую Отечественную войну, где они все погибли за Родину.
В семье деда было восемь детей. Старшая дочь - Антонина, родилась в 1912 году. У неё - пятеро детей, трое сыновей и две дочери. С ней я встречался всего один раз, когда мне было - уже тридцать пять лет. Тетя Тоня умерла в 1988 году. Вторая дочь - Галина, родилась в 1916 году. У неё в семье - трое сыновей. Тетя Галя по профессии - телеграфистка, была на фронте ранена. Последнее время она жила в Новосибирске и иногда приезжала на Алтай, к моим родителям, где я и общался с ней несколько раз. Умерла она в 1990 году. Третья дочь, моя мама, Валентина, родилась 1 февраля 1918 года, сейчас ей - 89 лет. У неё - пятеро детей, две дочери и три сына. Четвертый в семье деда родился сын - Леонид, в 1920 году. Был на фронте тяжело ранен, умер в 1976 году. Я с ним ни разу не встречался. Пятая в семье деда - дочь Нина, родилась в 1922 году, участница ВОВ, имеет трех детей, живет в городе Белогорске Амурской области. С этой теткой у меня было много встреч. Из-за того, что она живёт в Белогорске, мы с женой и выбрали для себя место направления на работу после окончания института. Там находилась база мостопоезда, в который мы приехали по направлению. По приезду в Белогорск я нашёл дом, в котором жила моя тётя Нина. Но нас в Белогорске не оставили, а отправили работать на участок в Забайкалье. Меньше чем через год я стал начальником участка и каждый месяц приезжал с отчётом в Белогорск, где останавливался на два-три дня у своей тётки. Тётя Нина, как все её братья и сёстры - весёлая и общительная по характеру, "анекдотчица" и рассказчица. Была на фронте во время войны с Японией. Там встретилась с моряком Иваном, вышла за него замуж и осталась с ним, местным парнем в Белогорске. Шестая - дочь Надежда, родилась в 1925 году, имеет двух детей, живет в г.Барнауле. С тётей Надей я, сравнительно часто встречаюсь, когда приезжаю в Барнаул, где живёт мой младший брат. Седьмой - сын Михаил родился в 1926 году, участник ВОВ, военный, подполковник в отставке, имеет сына и дочь, проживает в г. Новосибирске. Дядя Миша в семнадцать лет был призван и направлен в военное училище в 1944 году. Захватил войну с осени 1944 года до победы в 1945 году. После войны его оставили служить в составе группы советских войск в Германии. В шестидесятых годах его перевели служить в СССР, в город Череповец. Когда он вышел в отставку, то переехал жить в Новосибирск. Восьмой - сын Николай родился в 1929 году, имеет дочь, проживает в г. Новосибирске. Дядя Коля - самый младший из всех. Он как стал работать в войну на военном заводе токарем, ещё подростком, так всю жизнь, до пенсии проработал на одном месте. Яростный болельщик за команду "Сибирь". Когда я учился в НИИЖТе, мы часто ходили с ним на стадион "Сибирь". Хоккейная команда "Сибирь" тогда выступала в высшей лиге; в Новосибирск приезжали московские и другие команды со всей страны. Стадион "Сибирь" тогда ещё был открытый, без крыши. Было холодно, так дядька во внутренний карман пальто всегда ставил с собой чекушку водки. "Для сугреву!" - говорил он, улыбаясь.
Первая жена деда и мать восьмерых детей Мария Петровна умерла в 1930 году, когда младшему сыну Николаю было чуть больше года. Дед женился на другой женщине, Марии Тимофеевне, которая и стала детям второй матерью. Она умерла в 1974 году. Дед пережил её на 12 лет.
Моя мама, Валентина Алексеевна, окончила семь классов и Каменский педагогический техникум. После окончания техникума, она была направлена на работу в семилетнюю школу Доволенского района Новосибирской области, где отработала учителем 26 лет. Там она вышла замуж за местного парня, сына переселенцев из Украины. У них родилось две дочери и сын. В начале войны её мужа, Григория Ивановича, призвали в армию; он уехал на фронт и не вернулся. Мать получила сообщение, что он пропал без вести в ноябре 1941 года.
Во время войны учителям летних отпусков не давали, а направляли на работу в колхоз, а также на заготовку дров для школы. Осенью, помогая в уборке урожая, ночами работали на колхозном току: обмолачивали и просеивали зерно. В войну и после войны всю культурно-массовую работу с населением проводили учителя: читали лекции, проводили беседы с родителями, организовывали и участвовали в художественной самодеятельности. С учениками вели занятия в кружках по своим предметам. За хорошую работу и высокую успеваемость своих учеников мать наградили медалью "За доблестный труд в ВОВ 1941-1945года", медалью "За трудовую доблесть" и "Почетной грамотой". За рождение и воспитание пятерых детей она была награждена "Медалью материнства 2-й степени". Позднее, ей было присвоено звание - "Ветеран труда".
В 1949 году мать вышла замуж за моего отца, Ивана Федоровича. Так появились мы с младшим братом.
Свою первую бабушку, естественно я не видел, а вторую видел всего один раз, когда она приезжала к нам в гости из г. Камень-на-Оби Алтайского края. Мне, наверно, было лет семь-восемь. С её приездом связан интересный случай. В этот день отец взял меня с собой на полевой стан. Он был бригадиром полеводческой бригады, у него в распоряжении была лошадь, запряженная в "ходок" (так называли легкую повозку), на котором мы и отправились на его работу. Когда мы приехали на стан, отец купил в палатке на стане килограмм карамелек-"подушечек", положил их в брезентовую сумку, подал мне и в шутку сказал: "Вот, смотри, чтоб до вечера все конфеты съел"! Я перед собой такой цели не ставил, но в течение всего длительного летнего дня карамельки ел, доставая их из сумки, не глядя. Вечером, когда собрались ехать домой, отец спросил меня: "Ну, ты братьям - то конфет оставил?" Он открыл сумку, а там, на дне сумки лежало всего две "подушечки". "Здорово, - говорит, - ты поработал, как раз каждому по одной достанется"! Я смутился - сам не ожидал такого результата. Незаметно, в течение дня я съел килограмм карамелек и нормально себя чувствовал.
Днем, на стане, часа в четыре, я видел два грузовика с лесом, водители которых остановили у колодца, чтобы долить воды в радиатор. Из машины вышла женщина, чтобы немного размяться после длинной дороги, но я же не знал, что это моя бабушка! А когда мы с отцом приехали домой, а там - гостья. Она стала угощать меня конфетами, а мать, узнав, что я "срубал" целый килограмм, закричала: "Не давайте ему больше, а то ему плохо станет"! Но я на этот счет был другого мнения. Я конфеты взял, пообещав, что не буду их есть сегодня. На самом деле я обещание не выполнил и попробовал еще и шоколадных конфет (сладкоежкой остался до сих пор).
Отец, практически не занимался нашими школьными делами ввиду занятости на работе, да и образования у него было - четыре класса. За учебой детей следила мать. Она же отвела меня в первый класс школы, где она работала учительницей русского языка и литературы (потом - немецкого языка).
Из запомнившихся впечатлений первоклассника. В первый день нас провели по всей школе, потом вывели во двор, где показали пришкольный участок и туалет для мальчиков и девочек. Когда начались занятия, и мы все познакомились, я влюбился в свою одноклассницу Веру (она была дочерью председателя колхоза). Или так совпало, или моя учительница понимала это, но на новогоднем утреннике нас поставили вместе танцевать. Танец назывался: "Во поле берёзонька стояла". На мне был, сделанный матерью, костюм лисы. Находясь в маске лисы и материном платье, в душном зале сельского клуба, я плохо ориентировался в пространстве, поэтому, закружившись в танце, я упал вместе с Верой под ёлку. То-то было смеху для окружающих! Но только не для меня: ведь я опозорился перед своей пассией и сгорал от стыда - благо этого не было видно под маской. Я проучился с Верой только четыре класса; потом её отца перевели в Новосибирск, и они уехали. Больше я с ней не встречался.
Я любил ходить в свою школу, особенно интересно было зимой. Мы приходили утром в школу, когда было ещё темно. Электричества не было. Кое-где стояли керосиновые лампы; в школе был полумрак. Мы прятались друг от друга, бегая из класса в класс - было так таинственно в темноте! Потом, уже перед началом занятий, учитель физкультуры заводил бензиновый генератор, который стоял во дворе, и в школе загорались электрические лампочки. И начинались занятия. Как-то зимой сгорела наша старая деревянная школа, мы проучились до весны, кто где, а к осени закончили уже раньше начатую кирпичную школу и 1 сентября мы стали учиться в новой школе, восемь классов я закончил на одни пятерки, за что был отмечен "золотой" грамотой и уехал в районный центр, где, проживая в интернате, закончил 10 классов на "хорошо" и "отлично".
Я был прилежным учеником, учась в восьмилетке, ещё из-за чувства ответственности перед матерью - ведь она была учительницей. Моя плохая успеваемость или поведение отражалось бы на её репутации учителя! В пятом и шестом классе мать вела у нас немецкий язык, а в седьмом и восьмом классе - нас учила её ученица, Валентина Павловна Голодных. Их наука пригодилась мне только один раз, когда я, уже учась в институте, в составе студенческого строительного отряда ездил в Чехословакию. Там, местные "сосомольцы" (их организация называлась - Социалистический Союз Молодёжи - ССМ, а наш - Коммунистический Союз Молодежи - комсомол, поэтому я их так назвал) устроили нам встречу с иностранными студентами, отдыхающими в ЧССР. Благодаря моей матери и её ученице, я мог сносно общаться с ребятами-иностранцами. В общем, как бы хорошо ни учили в советской школе иностранному языку - всё это было, практически, бесполезное занятие. Чтобы знать иностранный язык - нужна практика, а такой возможности у большинства ребят тогда не было.
Часть 3. О себе
Так как после школы я хотел поступать в Омский автодорожный институт, а меня родители не пускали, (в Омске не было родственников) то я был на распутье, не решил куда пойти, в какой институт поступать в Новосибирске. Этим сначала воспользовался муж старшей сестры, который был радиотехником. Он привел меня в институт связи; я даже проходил туда на подготовительные курсы две недели. Потом, приехал со всесоюзных соревнований муж младшей сестры, который окончил железнодорожный институт. В институте он был спортсменом и продолжал выступать за команду железнодорожников. Он взял меня на тренировку в НИИЖТ, (Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта) за одно - показать институт, в котором он учился.
В этот вечер произошла (для меня) историческая встреча, которая и привела меня в мою профессию мостовика. На выходе из величественного здания института, (а я уже решил сюда поступать) на крыльце зять встретил своего сокурсника, мотоболиста. Они поболтали, тот пригласил нас на игру, и тут зять сказал ему про меня, будущего абитуриента. Парень и говорит: "Ребята! Зачем вам этот "сарай"? - это он так выразился о своей альма-матер! - Идите в 136-ю аудиторию, там разместилась приемная комиссия Рижского института инженеров гражданской авиации"!
Зять сразу ухватился за эту идею и потащил меня назад в институт. Времени было часов восемь вечера, но комиссия была на месте. Короче, на второй день, думая, что он меня облагодетельствовал, зять забрал мои документы из института связи и, не выпуская их из рук, не слушая моих возражений, сдал их в комиссию РИИГА. "Ты что, Санёк, приедешь домой в лётной форме - девчата в ёлочку будут падать!"
На первом же экзамене по математике (письменно) меня "срезали". Причем, нагло: не поставив на моем листе ни одного замечания, поставили большую двойку. Когда я узнал из списка через два дня, что у меня "неуд" - сказал об этом зятю; и мы отправились в институт. В комиссии сказали, что они работы не показывают. Тогда зять попросил меня выйти за дверь, а минут через десять позвал. Там я увидел свою работу, в которой я больше всего боялся за логарифмическое неравенство, (мы их не учили в школе) но оно было решено правильно. "За что двойка? - спросил я. - Вы неправильно поняли условие задачи, - объяснили мне, - хотя то, как вы её поняли - решили правильно, но нашу задачу - вы не решили!" Короче, нашли к чему придраться, чтобы отсеять. Зачем им были нужны сибиряки, когда им европейцев хватало! А ездили они в Новосибирск по обязанности, по приказу министерства образования.
Жаловаться мы никуда не пошли; поступать в другой институт было поздно. Тогда, все институты проводили первый экзамен - 1-го августа. А результаты по первому экзамену сообщили только четвёртого числа.
Домой мне ехать было стыдно, что я хорошо учился, а поступить в институт не смог; да и сестра посоветовала остаться. Зять устроил меня в лабораторию мостовых конструкций в НИИЖТ, а на следующий год, когда я хотел поступать на механический факультет, мой начальник сказал: "Саша, ты уже - мостовик! Подумай об этом". Я подумал и легко поступил на факультет "Мосты и тоннели".
.Как я уже написал выше, в 1967 году я не поступил в институт и не уехал домой, а стал работать в лаборатории мостовых конструкций НИИЖТА. В лаборатории меня поставили на тему одного кандидата технических наук, который взялся изучить и внедрить мостовую ферму не из металла, а из железобетона. Я участвовал в изготовлении макета 44 метровой фермы в масштабе 1:40 из оргстекла и испытании её под нагрузкой, потом в лаборатории изготовили макет фермы в масштабе 1:4 из железобетона, испытали его, а после заказали на бетонный завод мостоотряда N38 изготовить ферму в натуральную величину. Цель этого эксперимента: заменить металлические фермы на железобетонные, как более дешевые и установить их на второстепенных железнодорожных путях. Одну ферму установили на подъездных путях к заводу в Искитимском районе. Но этот эксперимент постигло несчастье, как сейчас говорят - виноват человеческий фактор. Пьяные или непьяные были крановщики ж.д. крана, но они не закрепили стрелу крана и тепловоз потащил этот кран со станции на завод. Подъезжая к мосту, где стояла 44 метровая железобетонная ферма, стрела крана развернулась поперек путей и ударила в портальный раскос, после чего ферма стала разрушаться и её элементы упали в русло речки. К счастью никто не погиб, но на этом эксперимент был закончен. Вот так бывает в науке, что после многих лет работы, выясняется на практике, что это - ложный путь. Во время работы в лаборатории я ездил на 2 месяца в командировку на линию Абакан-Тайшет. Руководителем нашей группы в первый месяц был к,т,н, Усольцев Виктор Семенович и нас двое молодых парней, я и Сергей Прибытков. Мы приехали в Тайшетскую дистанцию пути, которая находилась на станции Тогул, Нас поселили в здании дистанции, где мы стали жить и каждый день выезжать на линию на автоматрисе для обследования мостов. Задача нашей командировки: выяснить причину обрушения тротуарных консолей 5-ти метровых пролетных строений. Утром в 5 часов мы выезжали на мост на грузовой матрисе, где мы с Сережкой ставили приборы, а ребята из местной мостовой бригады загружали тротуарную консоль рельсовыми пакетами. Однажды, после загрузки пакетов, тротуарная консоль отвалилась, рельсовые пакеты полетели в русло. Ну что делать? Позвонили на станцию, скоро должен был проходить пассажирский поезд Абакан-Тайшет. Заложили доски в проем, чтобы щебень не высыпался, подбили щебень под шпалы и пропустили поезд со скоростью 5 км в час. Нами было установлено, что на одном из железобетонных заводов, где изготавливали пролеты для мостов, была неправильно заложена арматура, что и послужило причиной разрушения. Вернулся я из командировки 15 июля, а 1-го августа стал сдавать экзамены на факультет "Мосты и тоннели" Новосибирского института инженеров железнодорожного транспорта (НИИЖТ), сейчас это Сибирский государственный университет путей сообщения (СГУПС). После поступления жить стал в общежитии института. На первом курсе жили в большой комнате 6 человек и седьмой под кроватью. Дело в том, что из тех, кто не набрал проходного балла, взяли на первый курс до первой сессии 10 человек и назывались они кандидатами. У кандидатов не было студенческого билета, места в общежитии, они должны были в первую сессию с первого раза сдать все экзамены, тогда их зачисляли в студенты. Из двух земляков с Алтая, один поступил, а второй стал кандидатом, вот он и спал у своего друга за шкафом под кроватью, чтобы комендант общежития его не заметил, как мы шутили - вел "половую жизнь". Как поется в студенческой песенке: "От сессии до сессии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год!". Которые жили слишком весело, после первой сессии поехали домой, потому как пробалдели от сессии до сессии и не смогли сдать экзамены. Кроме занятий, все студенты занимались спортом в секциях, кому где нравилось. Я ходил в секцию по конькобежному спорту, которой руководил олимпийский чемпион, мастер спорта международного класса Анатолий Иванович Лепешкин. Вообще, в институте спорт был хорошо поставлен, поэтому, в шутку НИИЖТ называли: "спортивный институт с железнодорожным уклоном".
