Олрису снилось, что он снова оказался посреди зимнего ночного леса, по которому блуждал после нападения Безликих. В этом сне он продирался сквозь заснеженный валежник и колючие кусты, едва не плача от отчаяния и чудовищного перенапряжения. Он помнил, что ему необходимо отыскать в этом тумане Меченого, но никак не мог его найти. И что-то темное, опасное и злое шло по его следу и дышало ему в спину, и он кожей ощущал, что у него осталось совсем мало времени, чтобы отыскать Крикса и спастись. Олрис скрипел зубами, что-то бормотал и просыпался от звука собственного голоса. Но пробуждение было фальшивым - веки не хотели подниматься, мысли путались, а голова, словно налитая свинцом, никак не отрывалась от подушки. Так и не придя в себя, он снова погружался в вязкий и тяжёлый сон, и в самый разгар своих блужданий по ночному лесу вспоминал, что Меченый в тюрьме, а сам он вовсе не в лесу, а всего-навсего в своей постели во дворце. Это воспоминание из раза в раз вплеталось в спутанную вязь его мыслей, и каждый раз казалось отвратительным и страшным откровением, от которого по коже продирал озноб. Олрису чудилось, будто тяжелая, широкая дубовая кровать, на которой он спал, проваливается сквозь пол, и от ощущения свободного падения в кромешной темноте у него перехватывало дух. После одного из таких "падений" Олрис окончательно проснулся, раздражённо сел в постели и внезапно ощутил, что ему очень холодно.
Сначала он подумал, что его трясет из-за того, что дрова в камине прогорели и уже не согревают спальню, но пару секунд его скрутило от такого сильного и неожиданного приступа озноба, что он глухо застонал и повалился на кровать. Еще примерно с четверть часа он терпел, глупо надеясь, что все как-то обойдётся, и начавшаяся было хворь пройдет сама собой, но потом осознал, что заболел всерьез, и, если ничего не сделать, завтра утром он будет лежать пластом.
...Олрису очень не хотелось даже мысленно, перед самим собой, признаться в том, что ему просто страшно оставаться в одиночестве и темноте. Он сам не знал, что с ним творится, но сегодняшняя ночь была особенной, наполненной какой-то чужеродной жутью, от которой у него тоскливо сжималось сердце.
- Ингритт! - позвал он хрипло. - Ингритт!..
Ингритт, похоже, спала крепко. Он успел отчаяться, что сможет её дозваться - но потом за занавеской все-таки послышались шаги, и бледная, заспанная Ингритт заглянула в его спальню. Темные косы были расплетены, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
- Чего тебе? - спросила она хмуро. По ее лицу сразу же становилось ясно, что ему не поздоровится, если окажется, что он поднял ее с постели без значительной причины. Олрис на мгновение представил, как бы она отреагировала, вздумай он сказать - "мне все ночь снились кошмары про дан-Энрикса, а теперь у меня такое чувство, будто в комнате кто-то есть. И этот кто-то хочет причинить мне зло. Пожалуйста, можешь немного посидеть со мной?".
Если бы Ингритт не убила его сразу, то потом, наверное, смеялась бы над ним до следующей зимы. А может быть, и нет. Ингритт была загадкой - временами она проявляла истинные чудеса сочувствия и понимания и относилась к Олрису с какой-то почти материнской нежностью. А потом, без всякой видимой причины, снова делалась холодной и язвительной.
- Мне кажется, я заболел, - смущённо сказал он.
- Что значит "кажется"?.. - Ингритт решительно направилась к его кровати. Она потрогала его лоб и озабоченно нахмурилась. - Ого... ты весь горишь! Давно ты мучаешься?
- Нет. Я только что проснулся. Извини, что разбудил.
- Ты все правильно сделал, - возразила Ингритт. Она словно стала старше и серьёзнее - как и всегда, когда вопрос касался лекарского дела. Олрис сглотнул, боясь признаться самому себе, что такой она нравилась ему еще сильнее, чем обычно. Пальцы девушки скользнули по его щеке и прижались к живчику на шее. - Пульс слишком частый... но это, наверное, от жара. Горло не болит?
Олрис помотал головой.
- Что-то мне не нравится твой вид, - сказала Ингритт неожиданно. - Может, мне разбудить леди Гефэйр и попросить послать кого-нибудь за ворлоком? Что-то это не похоже на обычную простуду. И вчера вечером, когда мы фехтовали в галерее, ты совсем не выглядел больным.
- Не надо никакого будить! - запротестовал он, испугавшись, что с Ингритт и в самом деле станется поднять на ноги весь дворец. - Я простудился, потому что ночью вышел на балкон и долго стоял там в одной рубашке, - соврал он, припомнив вечер, когда он послушал разговор мессера Ирема и Крикса.
- Тогда, может быть, тебе достать лекарство не от жара, а от размягчения мозгов?.. - спросила Ингритт, вскидывая бровь. - Ну ладно, полежи пока. Я спущусь в кухню и найду там все необходимое.
- Да ну, зачем?.. - вяло сопротивлялся Олрис, которому совершенно не хотелось, чтобы Ингритт уходила. Девушка прищурилась.
- Не знаю, на что ты рассчитывал, но я - не Меченый, и не умею исцелять людей одним прикосновением. При лихорадке поступают так: дают больным настой из ивовой коры, а еще заставляют их побольше пить и лежать под тёплым одеялом. Если жар не спадает несколько часов подряд, а самочувствие больного ухудшается, обычно делают кровопускание. Но, если у тебя обычная простуда, то до этого, скорее всего, не дойдет.
И, успокоив Олриса подобным образом, она накинула на плечи его теплый плащ и вышла в коридор.
Должно быть, несмотря на все насмешки, Ингритт в самом деле беспокоилась о нем - во всяком случае, вернулась она быстро. Олрис за такое время точно не успел бы отыскать на кухне ничего полезного - особенно если учесть, что в такой час Ингритт наверняка пришлось расталкивать спавших прямо на кухне поварят, чтобы узнать, где что лежит. Ингритт открыла дверь ногой, поскольку её руки были заняты подносом. От кувшина на подносе пахло чем-то умопомрачительным - Олрису померещилось, что он узнал запах сушёных яблок, меда и гвоздики.
- Я попросила повара сварить тебе оремис и нашла на кухне уксус для компрессов, - сообщила Ингритт.
Кривясь от горечи, Олрис заставил себя проглотить вяжущий ивовый настой и запил его несколькими кружками оремиса. От уксусных компрессов ему ненадолго полегчало, но не успел он обрадоваться, что дело идет на лад, как жар опять усилился. Озноб и боль в костях сделались почти нестерпимыми, а в довершение всего Олриса начало отчаянно тошнить. Ингритт меняла влажные, прохладные компрессы у него на лбу и казалась все более встревоженной. Наверное, выглядел он действительно паршиво, потому что Ингритт сделалась непривычно ласковой - сидела на краю его кровати, гладя его по руке, а когда он, решившись, сжал горячими пальцами её ладонь, не стала отнимать свою.
Лежать, держась за руку Ингритт, было горько, и одновременно - удивительно приятно. Он ни на мгновение не забывал о том, что она влюблена в дан-Энрикса, а её ласковое отношение к нему сродни тем чувствам, которые вызывает заболевший младший брат, но это не мешало наслаждаться этим ощущением случайной, мимолетной близости, даже наоборот - придавало ему какое-то щемящее очарование.
Олрис задумался - правильно ли он поступил, не сказав Ингритт о своих кошмарах. До сих пор он никогда не жаловался на здоровье; например, когда он в восемь лет из глупой лихости полез на тонкий речной лед, доказывать другим мальчишкам, что тот выдержит его вес, и с головой провалился в ледяную воду, он не заболел - хватило растираний и сидения перед огромным кухонным очагом в теплом плаще и кусачих шерстяных носках. И все-таки сегодня был не первый случай в его жизни, когда Олрис слег с жаром и ломотой в костях. Но до сих пор его болезни никогда не сопровождались жутким и необъяснимым ощущением, что этой тошнотой и жаром его тело противится не болезни, а чьей-то сосредоточенной, недоброй воле. В городе, где со дня на день ожидали нападения Безликих, это начинало выглядеть особенно зловеще. С другой стороны, какую ценность могут иметь предчувствия человека вроде Олриса? Он же не маг, не член Династии, даже не воин вроде сэра Ирема. Просто мальчишка из чужой страны, не успевший толком овладеть ни боем на мечах, ни даже местным языком. А тут еще и лихорадка, от которой его страхи начинают выглядеть, как горячечный бред...
Олрис внезапно осознал, что что-то говорит, но сам не понимает, что - слова слетали с языка как бы сами собой, помимо его воли. Попытавшись проследить за ходом своей мысли, он мгновенно сбился и растерянно взглянул на Ингритт. Его окатило запоздалым ужасом при мысли, что он мог случайно проболтаться о своей влюблённости и о своей печальной, безнадежной ревности к дан-Энриксу.
- О чем я сейчас говорил?! - испуганно стискивая её руку, спросил он.
- Не знаю. Ты болтал какой-то вздор про Крикса и Безликих. Ты уверен, что вчера ты просто вышел на балкон в одной рубашке? Судя по твоему состоянию, ты должен был, самое меньшее, заснуть там прямо на полу.
Олрис отвёл глаза и промолчал.
- Я иду к Лейде, - решительно сказала Ингритт, поднимаясь на ноги. На этот раз Олрис не спорил - кроме всего прочего, еще и потому, что точно знал, что Ингритт его не послушает.
На самом деле, Олрис не имел ничего против орденского ворлока. Мэтр Викар, по крайней мере, не станет смеяться над его страхами и говорить, что ему просто померещилось. Но больше всего Олрису хотелось поделиться собственной тревогой с Криксом. Хотя Меченому, вероятно, даже не пришлось бы ничего рассказывать - он бы понял все гораздо раньше, чем его стюард успел бы открыть рот. Иногда Олрису казалось, что Крикс видит других людей насквозь и всегда знает, о чем они думают. Раньше это смущало Олриса, а теперь он внезапно ощутил, как ему этого недостает. Сейчас это качество ассоциировалось у него с тем чувством абсолютной защищенности, которое он испытывал в присутствии дан-Энрикса. От Меченого всегда исходило ощущение надежности, доброжелательности и спокойной силы. Без него мир казался Олрису холодным, неуютным местом, словно комната с потухшим камином.
Он прерывисто вздохнул - и на мгновение прикрыл глаза, вспомнив тот день, когда дан-Энрикс рассказал ему об Олварге.
Случилось это на второе утро после их прибытия в Адель. Хотя накануне они с ворлоком и Ингритт обошли весь город и устали до гудящих ног, Олрис проснулся ни свет ни заря и первым делом вспомнил, что так и не рассказал дан-Энриксу всей правды о Драконьем острове. Мысли об этом порождали чувство острой и мучительной тревоги. Нужно было побеседовать с Меченным раньше, чем он встанет и опять исчезнет на весь день, но выходившие на галерею окна были заперты, а дверь в покой принца охраняли два гвардейца в одинаковых синих плащах. Олрис попробовал заговорить с тем, который показался ему чуточку приветливее, но гвардеец покачал головой и жестом показал ему, чтобы он отошел. Вид у него при этом был такой, как будто бы он отгонял назойливое насекомое. Мысленно понося упрямую охрану Крикса самыми последними словами, Олриc метался по неотличимым друг от друга коридорам, гулким пустым залам и безлюдным галереям, пока случайно не наткнулся на широкую мраморную лестницу, ведущую в дворцовый парк.
В другое время это место наверняка произвело бы на Олриса сильное впечатление. Несмотря осень, сад выглядел так, как будто на дворе по-прежнему стояла середина лета. В каменных чашах фонтанов журчала вода, тянувшиеся вдоль дорожки ряды розовых кустов были усыпаны цветами, и только вылетавший изо рта парок напоминал, что на дворе уже октябрь. Но в то утро Олрису было не до того, чтобы обращать внимание на окружающую его красоту. Он вспоминал бахвальство Бакко, утверждавшего, что с помощью магических обрядов на Холме Олварг способен захватить Адель, и, постоянно ускоряя шаг, шагал куда глаза глядят по ровным парковым дорожкам, раздраженно обрывая попадавшиеся на своем пути цветы и оставляя за собой цепочки алых, розовых и белых лепестков.
Покрытая мелким речным песком дорожка приглушала звук шагов, и Олрис далеко не сразу осознал, что за ним следом кто-то идет. Он быстро обернулся, думая, что его выследил какой-нибудь садовник, который будет ругать его за обезглавленные розы, но вместо этого с удивлением увидел перед собой мэтра Викара, своего вчерашнего знакомого. Ворлок, похоже, не привык залеживаться на кровати допоздна.
- Я увидел тебя из окна, - пояснил он в ответ на его удивленный взгляд. Олрис поспешно выбросил последний сорванный цветок и принял беззаботный вид, как человек, который вышел прогуляться перед завтраком.
- Знаешь, в твои годы это кажется неочевидным, но совсем не обязательно пытаться разрешить любой вопрос своими силами, - мягко сказал мэтр Викар. Олрис нахмурился.
- Какой вопрос?..
Ворлок повел плечом.
- Не знаю. Тот, который беспокоит тебя со вчерашнего утра.
- Вы обещали, что не станете применять к нам свою магию! - возмутился Олрис.
- А я и не применяю. Просто я заметил, что вчера твоя подруга любовалась городом без всякой задней мысли, а ты ходил с отсутствующим видом и все время думал о чем-то своем. А сейчас Ингритт крепко спит, а ты вскочил с утра пораньше, бродишь тут один и обрываешь ни в чем не повинные цветы... Не обижайся, но не нужно быть великим магом, чтобы догадаться, что тебя что-то тревожит. Может, я могу чем-то помочь?
Олрис вынужден был признать, что ворлок прав. Пока они гуляли по Адели, он не мог отделаться от мысли, что, пока они шатаются по площадям и рынкам и глазеют на дома и статуи, городу угрожает страшная опасность. Постоянные попытки Ингритт обратить его внимание на ту или иную редкость и втянуть его в беседу действовали Олрису на нервы, но он силился вести себя естественно. Ингритт не виновата в том, что он не рассказал дан-Энриксу о том, что знал, и было бы нечестно перекладывать свою заботы на нее и портить ей все удовольствие.
- Мне надо поговорить с лордом дан-Энриксом, - сказал он ворлоку. - И чем скорее, тем лучше. Это очень важно. А охрана у дверей меня не пропускает.
Олрис боялся, что Викар захочет знать, к чему такая спешка, и начнет расспрашивать его о том, что именно он хочет сообщить дан-Энриксу, но ворлок смерил Олриса внимательным, оценивающим взглядом и кивнул.
- Понятно... Вообще-то принцу бы не помешало для разнообразия нормально выспаться, но, видимо, придется все же его разбудить. Пойдем.
Олрис не слишком верил в то, что охранявшие дан-Энрикса гвардейцы станут слушать ворлока, но, обменявшись с магом парой фраз, охранники безропотно позволили ему войти.
Переступив порог, Олрис растерянно замедлил шаг. Хотя совсем недавно в его обязанности входило подниматься в Ландес-Баэлинд каждое утро, ему ни разу до сегодняшнего дня не приходилось будить Меченого - тот всегда успевал подняться до его прихода. Но на этот раз дан-Энрикс спал так крепко, что не пошевелился, даже когда Олрис подошел к его кровати и окликнул спящего по имени. Ему пришлось еще несколько раз окликнуть Меченого и даже потрясти его за плечо, прежде чем тот перекатился на спину и посмотрел на Олриса. Рубец подушки отпечатался у него на щеке, а глаза были мутными и налитыми кровью. Так обычно выглядел Мясник из Брэгге, если сильно напивался накануне. Олрису пришлось напомнить самому себе, что предыдущей ночью, пока они с Ингритт отсыпались после утомительного путешествия, Меченый вынужден был оставаться на ногах, хотя устал ничуть не меньше их.
- В чем дело? - хрипло спросил он. - Как ты сюда попал?..
Олрис замялся, осознав, что, хотя он уже не раз обдумывал, что именно сказать дан-Энриксу, он все равно не представляет, как начать подобный разговор.
- Меня впустил Викар, - ответил он, поскольку ответить на второй вопрос Меченого было куда проще, чем на первый.
Меченый яростно потёр глаза, как человек, который изо всех сил старается проснуться, но никак не может до конца прийти в себя.
- Понятно. А зачем?
Олрис сглотнул, почувствовав, что в горле у него внезапно пересохло.
- Я должен был давным-давно сказать вам одну вещь... Я с самого начала знал, что это очень важно, но молчал. Только, пожалуйста, не думайте, что мне теперь вообще невозможно доверять. Хотите, поклянусь, что всегда буду говорить вам только правду?..
Судя по виду Меченого, с каждым новым словом Олриса он изумлялся все сильнее.
- Все мы иногда чего-нибудь недоговариваем, - осторожно сказал он.
- Но не такое! Олварг обещал отдать Адель своим гвардейцам. Те, кто прошёл воинское Посвящение, могут ходить между мирами, как адхары. Так что они могут появиться здесь в любое время. Нужно что-то предпринять, пока еще не поздно! - Олрис ухватился за запястье Крикса, словно в самом деле собирался силой поднимать его с кровати.
Меченый аккуратно высвободил руку из его захвата.
- Спокойнее... Думаю, если эта новость как-то дотерпела до сегодняшнего дня, то она вполне может подождать, пока я встану и умоюсь. А ты пока что сядь на это кресло и, будь добр, расскажи все по порядку.
Олрису этой казалось бесполезной и почти преступной тратой времени, однако, по опыту зная, что возражать бесполезно, он с надрывным вздохом сел в предложенное кресло и начал торопливо и, пожалуй, несколько сумбурно излагать подробности своей поездки на Драконий остров, опуская все ненужные подробности, чтобы скорее перейти к самому важному - то есть к рассказу Бакко. Но в конце, не удержавшись, все-таки сказал :
- Я думал, они взяли меня для того, чтобы я сторожил их лодки, но потом узнал, что это было Испытание Молчанием.
Ему хотелось, чтобы Крикс, который, что ни говори, иногда обращался с ним, как с маленьким ребенком, знал, что в Марахэне его посчитали достаточно взрослым для воинского Посвящения. А ведь тогда он был по меньшей мере на год младше, чем сейчас.
Меченый, сидевший на краю кровати и натягивавший сапоги, задумчиво кивнул.
- Думаю, он велел тебе посторожить вместо него, а сам улегся спать, взяв с тебя слово, что ты не пойдешь на Холм.
Олрис едва не подскочил.
- Откуда вы об этом знаете?!
- Да ниоткуда, - отозвался Меченый, вставая на ноги и поведя плечами так, что хрустнули суставы. - Просто это часть первого испытания. Тебя нарочно подбивают посмотреть на что-нибудь запретное и смотрят, как ты себя поведешь... Олварг не слишком-то изобретателен. Однако он довольно ловко смешал местные традиции и то, что знал о подготовке кандидатов Ордена. - Олрис непонимающе смотрел на Крикса, и тот пояснил - За каждым кандидатом, поступившим в Орден, тоже постоянно наблюдают. Кандидату могут "по ошибке" рассказать о том, что ему знать не полагается, чтобы проверить, в состоянии ли он хранить секреты; могут дать ему какое-то абсурдное распоряжение, чтобы посмотреть, как он поступит - выполнит приказ, не вникая в его смысл, или будет спорить, или молча сделает по-своему. Но в Ордене все это служит одной цели - разобраться, на что ты способен. Одни люди хороши в роли подчиненных, но принимать решения у них выходит плохо, из других могут получиться замечательные командиры, но как подчиненные они невыносимы. Третьи - просто одиночки, которые могут полагаться только на себя... Задача старших офицеров - разобраться, кто есть кто, и найти человеку правильное применение. - Меченый подхватил со стула свежую рубашку и внезапно улыбнулся - беззаботной, почти мальчишеской улыбкой, полностью преобразившей его утомленное лицо. - Мне, правда, это знать не полагается, но Ирем всегда держал записи о новых кандидатах прямо на столе. То ли он правда видел во мне своего преемника, то ли просто не мог предположить, что у какого-то оруженосца хватит наглости читать доклады его офицеров. Когда я впервые оказался в Эсселвиле, я старался собирать любую информацию об Олварге. Расспрашивал людей, которые помнили Дель-Гвинир до появления Олварга, беседовал с вашими пленными... Среди моих бумаг, которые сгорели в Ландес Баэлинде, было кое-что об Испытаниях. Многое из того, что я узнал, казалось удивительно знакомым. Но, конечно, Олварг не был бы самим собой, если бы не вывернул смысл этой проверки наизнанку. В Ордене люди не подозревают, что их подвергают испытаниям. А если бы даже узнали, то, самое большее, боялись бы произвести на старших офицеров Ордена плохое впечатление. А люди, которые проходили через ваши воинские Испытания, все время ощущали, что их жизнь висит на волоске, и что они играют в смертельно-опасную игру, а правила этой игры известны только Олваргу. И главный смысл этих Испытаний - в том, чтобы человек буквально ошалел от страха и как следует запомнил, что ни его жизнь, ни его смерть не в его власти. Таким человеком проще управлять.
Олрис слушал рассуждения дан-Энрикса с каким-то завороженным вниманием. Он понимал не больше половины из того, о чем говорил Меченый, но от этого его слова казались еще более волнующими и притягательными. Завеса тайны, окружавшей Меченого в Эсселвиле, приоткрылась, и Олрис больше всего боялся спугнуть свою удачу и каким-то неуместным замечанием отбить у собеседника желание продолжать этот разговор. Казалось, Меченый вот-вот спохватится, что слишком заболтался, или вспомнит про какие-нибудь неотложные дела - но вышло по-другому. Меченый потёр заросшую щетиной скулу и сказал:
- Пожалуй, это хорошо, что ты заговорил об Олварге. Раз уж вы с Ингритт оказались здесь, вам стоит знать, с чем мы имеем дело. Будь так добр - сходи к Ингритт, разбуди её и пригласи прийти сюда. А я пока избавлюсь от этого безобразия.
Под "безобразием" он, вероятно, понимал свою отросшую за время путешествия бородку. Выглядевшую, с точки зрения Олриса, просто прекрасно, но не спорить же с дан-Энриксом... тем более, что Меченый и без того достаточно подшучивал над тем вниманием, с которым его стюард каждый день ощупывал собственные щеки и верхнюю губу, надеясь обнаружить там какую-то растительность.
Только потом до Олриса дошёл весь смысл сказанного. Пришлось со всей силы стиснуть зубы, чтобы удержаться и никак не выказать свою досаду. Он ничего не имел против Ингритт, но ему хотелось, чтобы Меченый хоть раз поговорил о чем-нибудь серьёзном с ним одним. Или доверил бы ему какой-нибудь секрет, которым не делился с остальными. "Интересно, он вообще когда-нибудь думает обо мне отдельно, или всегда вспоминает только нас обоих сразу? - с раздражением подумал он. - Вы с Ингритт то, вы с Ингритт сё - как будто меня вообще не существует!". Разумеется, сказать о чем-нибудь подобном вслух было так же немыслимо, как рассказать дан-Энриксу о своей тайной мысли - или, правильнее было бы сказать, мечте - о том, что Меченый мог быть его отцом. Хотя в отдельные моменты эта мысль казалось ему непреложной истиной, захватывая его целиком, как приступ опьянения или безумия, в своем обычном, трезвом настроении Олрис прекрасно понимал, что просто выдаёт желаемое за действительное.
При одной мысли о том, чтобы поделиться с Меченым этой вздорной идеей и увидеть, как изумление в его глазах сменяется сперва пониманием, а потом жалостью, у Олриса всегда противно холодело в животе.
- Хорошо, - ворчливо сказал он. - Я её разбужу.
А Меченый, вместо того, чтобы кивнуть или сказать "спасибо", как обычно, улыбнулся и взъерошил ему волосы. От этого простого жеста вся его недавняя обида словно выцвела и потускнела, потеряв прежнюю остроту. И когда Олрис вышел в коридор, ему казалось, что где-то в груди, под ребрами, пульсирует живой и тёплый сгусток света.
В тот день Крикс много говорил о Тайной магии. Рассказывал о том, как Олварг ради глупой мести и пустых амбиций впутался в войну двух Изначальных Сил, а сам он унаследовал меч Энрикса из Леда и поклялся уничтожить Темные истоки. Олрис понимал отнюдь не все, но Истинная магия, которую Меченый называл парадоксальной и непостижимой, вовсе не казалась ему такой уж загадочной и недоступной человеческому пониманию. Для него эта магия была неотделима от самого Крикса. Олрису казалось, что это сияющее облако из силы, жизнерадостности и тепла пронизывало все, что связано с дан-Энриксом. Не только его силы, но и его слабости. Тайная магия смеялась, уставала, побеждала там, где невозможно было победить - и падала без сил после второй бессонной ночи.
Нужно было увидеть дан-Энрикса лишенным этой магии, чтобы понять свою ошибку. Олрис застонал сквозь зубы, беспокойно заворочался в постели, в очередной раз бессильно недоумевая, почему все должно было выйти так несправедливо.
Он не сразу осознал, что кто-то тихо, но настойчиво зовёт его по имени - и, разлепив глаза, увидел в тусклом свете очага присевшего на край его кровати ворлока. Чуть дальше, в полутьме, виднелись силуэты Ингритт с Лейдой. Олрис удивлённо заморгал, но потом вспомнил, что Ингритт собиралась просить Лейду отправить кого-нибудь за магом. Одновременно Олрис осознал, что он, наверное, заснул и спал не меньше часа - иначе мэтр Викар попросту не успел бы прибыть во дворец. Маг выглядел спокойным - если вдуматься, то даже чересчур спокойным.
- ...Будем исходить из худшего, то есть допустим, что причина лихорадки - не в простуде, - сказал ворлок Лейде с Ингритт, явно продолжая начатый ранее разговор, но смотреть он при этом продолжал только на своего "пациента". - Олрис, ты уже несколько раз назвал имя лорда дан-Энрикса. И Ингритт утверждает, что до этого ты тоже говорил о нем. Ты можешь попытаться вспомнить, о чем ты думал в тот момент, когда почувствовал себя плохо?..
При мысли о том, что мэтр Викар сейчас воспользуется своей магией, чтобы вытряхнуть его самые тайные мысли и чувства перед Лейдой с Ингритт, Олриса прошиб холодный пот.
- Да ни о чем я не думал! Просто спал, - полуиспугано, полусердито сказал он. Ворлок задумчиво кивнул - а потом обернулся к Лейде с Ингритт.
- Месс Гефэйр... Ингритт... Извините, но я попрошу вас выйти, - сказал он. Маг сам закрыл за ними дверь, после чего вернулся к Олрису и снова сел на край его кровати. - Олрис, иногда болезни - это результат каких-то мыслей или чувств, с которыми человеку не под силу справиться. Обычный лекарь в таких случаях помочь не может. Нужно выяснить, какая мысль или тревога вызвала эту болезнь. Пожалуйста, разреши мне тебе помочь. Поверь, я еще никогда и никому не раскрывал чужих секретов.
Олрис дёрнул подбородком.
-Нет у меня никаких секретов! - слегка покривив душой, ответил он. - Я правда думал о дан-Энриксе... и еще, разумеется, об Олварге... Что тут такого? Думаю, что Лейда, или Ингритт, или даже вы на самом деле беспокоитесь о том же самом.
- Разумеется, - спокойно сказал маг. - Не помню, чтобы за последние несколько недель я хотя бы одну ночь проспал без дурных снов. И, думаю, что большинство людей, считающих Крикса Эвеллиром, могут сказать о себе то же самое. Но все-таки, как ты считаешь, почему тебе стало так плохо именно сегодня ночью?.. Ведь после суда над принцем прошло уже полмесяца.
Олрис опешил. При всей своей простоте, такой вопрос ни разу до сих пор не пришёл ему в голову.
-По-моему, дело не в самом Криксе, а в чем-то другом, - спокойно глядя Олрису в глаза, заметил маг. - Что-то напомнило тебе о Меченом, заставило все время о нем думать. Что?..
- Исток, - чужими, непослушными губами сказал Олрис. Теперь он понял, почему с таким упорством избегал не то что говорить - даже всерьез задумываться о природе своих страхов. Правда заключалась в том, что ему просто не хотелось знать ответ. - Мэтр Викар, это Исток! Мне всегда становилось дурно от присутствия адхаров. И от короля... то есть от Олварга... меня мутило, прямо-таки выворачивало наизнанку. Раньше мне казалось - это потому, что я слюнтяй. Но Крикс сказал, что страх перед адхарами нельзя назвать обычной трусостью. Что это вроде восприимчивости к тёмной магии. - Олрис умолк, пытаясь заново переосмыслить то, что только что сказал. - Мэтр Викар... как вы считаете... могу я в самом деле чувствовать Исток? Или мне это только кажется?
- Не знаю, - сказал маг. - Боюсь, я очень мало смыслю в темной магии. Но, думаю, нам лучше будет исходить из мысли, что тебе не кажется, и что это действительно Исток.
Олрис почувствовал, что губы, нос и все лицо противно холодеют, а в глазах темнеет, как бывает перед тем, как потерявший слишком много крови человек падает в обморок.
- Вы думаете, что все уже началось?.. - сглотнув противную, солоноватую слюну, спросил он ворлока. Странное дело - он все это время знал, что Олварг собирается напасть на город, но при мысли, что это должно произойти в течении ближайших нескольких часов, Олрис внезапно понял, что он предпочёл бы умереть прямо сейчас - лишь бы не быть, не видеть, не участвовать в том, что должно неминуемо случиться дальше.
- Не знаю. Но если и правда началось, то нам, по крайней мере, не придётся больше мучиться от ожидания, - сказал Викар. Олрису показалось, что он тоже был бледнее, чем обычно, но голос орденского мага звучал собрано и деловито. - Пойду разбужу мессера Ирема. Сможешь еще раз повторить ему все то, что сказал мне?..
- А толку-то? Он все равно мне не поверит, - буркнул Олрис. Ворлок отмахнулся от его сомнений, как от мухи.
- Ничего, поверит. Ирем не дурак и предпочтет встречать любые трудности во всеоружии.
Решительность метра Викара заставила Олриса устыдиться собственной недавней паники.
- Подождите меня. Я пойду с вами, - сказал он и попытался спустить ноги на пол, но ворлок, напрочь позабыв о деликатности, решительно толкнул его обратно на подушки.
- Не дури. Мы проще привести мессера Ирема сюда, чем смотреть, как ты трясешься от озноба, и гонять прислугу за ведром, когда тебя начнет тошнить. Лежи и набирайся сил - думаю, что они тебе скоро понадобятся.
С этими словами ворлок вышел. Олрису внезапно показалось, что от вчерашнего вечера его отделяет не одна-единственная ночь, а месяцы и даже годы - таким посторонним и далёким сейчас выглядел этот вчерашний день.
Сквозь цветные стекла окон в комнату сочился серый мартовский рассвет.