Аннотация: Аномальный ген выявляют еще в роддоме. Этот ген передается от матери по материнской линии, но виноватыми считаются отцы, так как некоторым из них трудно убить свою дочь.
-3-
Когда-то все было устроено иначе.
Книги повествуют об ушедшем мире, сотканном из солнечных лучей, смеха детей и улыбок. Он был создан для женщин и по меркам их легкомысленных прихотей.
Женщин закидывали цветами, сражались за улыбки на турнирах, ваяли скульптуры нагих обольстительниц, молились на матерей, воспевали юную божественную красоту и знойную зрелую страсть.
Этот мир слизнула послевоенная мерзлота. Он рассыпался в прах, как росчерк золотых песчинок, летящих в открытое лицо. Его остатки с тех пор гноятся в глубоких подвалах старинного музея. Вход разрешен лишь органам безопасности. Государственной тайной стали осколки сокровищ, собранных на развалинах. Прекрасные мраморные скульптуры, диковинные картины с пейзажами гор и долин, а главное портреты. В пыльных стопках в одну груду до потолка собраны тысячи лиц с прекрасными распахнутыми удивленными, умными или насмешливыми глазами.
Глаза - главное, что подарила человеку природа. Первые люди общались при помощи глаз. До того, как научились издавать звуки и жестикулировать, они, глядя друг на друга делились настроением, печалью, радостью или восторгом. Одна слезинка на глазах способна поведать больше, чем тысячи громких слов.
Но чувства преступны. Мечты ограничены райским роквиемом, призывающим к бдению сунн, заветов и толерантности.
Я не стала муззией только потому что, всегда предпочитала свободу тарелке тушеной фасоли.
Таких, как мы, осталось очень мало.
Как правило, отцов, родивших амазонку, лишают должности, разоряют, просто выгоняют из региона выживших.
Произвести на свет младенца женского пола - большое несчастье для семьи. Но если дочь, ко всем несчастьям, - амазонка, дело оборачивается трагедией.
Аномальный ген выявляют еще в роддоме.
Этот ген передается от матери по материнской линии, но виноватыми считаются отцы, так как некоторым из них трудно убить свою дочь.
Дело не только в том, что девочки-мутантки рождаются не с криком, а с ослепительной улыбкой на лицах, и даже не из-за природного очарования и особенного света в любопытных глазах. Их крепкие ручонки способны с неистовой силой вцепиться в волосы отцов. И стоит только родителю, взяв крошку на руки, встретиться с влюбленным преданным взглядом, как запускается механизм круче материнской гормональной пуповины.
Амазонки с рождения остроумны, любят подражать взрослым, высмеивая стражей, они доводят родителей до слез.
Во время обучения в младших классах они всегда лидеры, учеба дается не то что бы легко, но словно считывается из генетической памяти.
Они с рождения приговорены к смерти. Хотя, скорее всего, само общество, корчующее разумные ростки, приговорено к бесславному будущему. Дочери муззий рождаются муззиями. Но и сыны, воспитанные муззиями - всего лишь муззии в душе. Они бабы, которые кичатся наличием яиц. Муззии ненавидят своих соперниц, и, естественно, муззии мужского рода ненавидят своих жен. Поэтому без конца придумывают для них новые запреты и правила.
Горе женщине, из окна засмотревшейся на милого юношу. Издан закон, запрещающий муззиям подходить к окну.
Этого мало. Недавно был оглашен указ, запрещающий муззиям пукать. Мужчинам нужен повод, чтобы без зазрения совести поистязать женское тело.
Если в таком мире появляется девочка, умом опережающая любого семейного узурпатора, она становится врагом системы.
"Только оскопленная муззия способна стать верной женой и матерью многих сыновей!"
"Граждане правильноверного Игиллана! Выискивайте амазонок и тех, кто их укрывает! Амазонок невозможно подвергнуть обрезанию. Лишь оно главное условие супружеской верности и благополучия человечества! Без него слабая женщина уподоблена подростку, ищущему не мужниной спальни, а шаловливых прикосновений то служанок, то младших жен, то евнухов".
Для отцов амазонок заведено правило: если убьешь запрещенное дитя, получишь денежную компенсацию.
Благочестивые родители так и поступают. Но некоторые не могут руку поднять на чадо. Так и остаются всю жизнь на перепутье. Шаг - и ты в нищете. Зато ненаглядное дитятко сидит беспечно на твоем плече и говорит:
- Пап, гляди, какие глупые женщины вокруг. Прячут лица в потные тряпки. А для чего?
Действительно, для чего?
Противогазы на лицах муззий появились давным-давно. В пору массового заражения черной чумой. Женщины, как порождение грязи и разносчики заразы, обязаны были ходить, с ног до головы укутанные в черный саван. Им дозволялась лишь узенькую прорезь в саване для глаз.
- Пап, правда, что муззии заживо похороненные?
"От женщин зараза.
Женщины - источник чумных блох, вшей, проказы и сумасшествия.
Чем меньше женщина оскверняет нечистым дыханием воздух, - тем меньше зараженных.
От мандовошек спасет лишь саван", -
так проповедовали в старину.
А так вещает в наши дни центральный монитор:
" Но разве мы, закутавшие женщин в саваны, были не правы?
Те страны, где символом красоты стало обнаженное тело - выродились, доказав правоту правильного образа жизни".
- Пап, а почему разумное человечество выродилось, а дураки остались?
Несчастный папаша тайком смахивал накатившую слезу. Он знал, что амазонку можно скрыть от Главтолерантности только до совершеннолетия.
-4-
Кем была та сгорбленная старуха, положившая на плечо почерневшую сморщенную ладонь? Проходя мимо, незнакомка наскоро прошептала:
- В полдень. На площади Отступников ты получишь весточку от отца.
- Кто ты? - обернулась я на голос, но добрая посланница уже исчезла. Лишь далеко впереди мелькнула прозрачная легкая тень. Старуха скрылась на роликах за углом.
Отец...
Он улыбнулся на прощание, взмахнул рукой, надвинул капюшон на глаза и шагнул в непроглядный туман.
- Папа, не уходи! - я с криком бросилась следом.
Мать, удержав, утащила меня в руины.
- Он завтра вернется.
- Но почему отец ушел в Игиллан?
- Так надо. Будем ждать.
- Старая Эли говорит, что там врата в ад.
- Не слушай никого. Главные врата в ад - человеческая глупость.
- Отец скоро придет, он обещал мне подарок.
- Он ушел не за подарком.
Тайны взрослых убивают души детей.
Отец не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Пропал навсегда.
Мама с тех пор замолчала, постарела, высохла. Казалось, не хотела жить. Целый день смотрела на шершавый бетонный закопченный от грязного парафина потолок, на котором плясала тень копоти.
Я кормила ее из ложечки.
- Мама, поешь, ну, еще ложечку! Это бульон из спаржи. Мне его дала старая Эли. Проглоти. Не покидай меня. Я без тебя не выживу, - умоляла я.
Она гладила меня по голове прозрачной рукой и шептала:
- Ты хорошая девочка. Ты красавица, умница. Папа тебя любил больше, чем меня.
- Неправда, он тебя любил больше своей жизни!
- Обещай никогда не уходить в город.
- Отец не вернулся. Может, что-то случилось?
- Отец жив. Знаю. Чувствую. Жди. Если не сообщили о смерти, значит вернется.
Как долго мы его ждали! И вот, наконец, первая весточка о нем.
Без трех минут полдень. Я на месте обещанной встречи.
Здесь, как всегда в будний день, мало прохожих.
Практически никого. Пустота. Казни состоялись в прошлую пятницу. Страдальцы отмучались и окоченели. Тела преступников высохли под солнцем, не успев разложиться. К ним не разрешается прикасаться, пока ветер не скинет иссохшие члены с крестов.
Останки лишены права на захоронение по обряду. Они прокляты и преданы общественному поруганию. Каждый проходящий мимо трупа обязан выразить презрение, швырнув в него камень.
Стражи бдительно следят за тем, кто не наклонится за булыжником. Таких упрямцев, как правило, вскоре находят здесь же на свежих кольях, и родичи, пришедшие проститься, обязаны плюнуть на униженное страданием тело.
Компания пацанов с затычками в ушах пронеслись на скейтбордах. Им весело. Они с пронзительным гиканьем принялись выписывать восьмерки между постаментами с распятыми преступниками, заглядывая в мертвые лица.
- Гляди! Гляди! - закричал пацан в полосатой бандане, показывая пальцем на свежий труп, насаженный на кол. - Это наша соседка. Ее казнили шесть дней назад. Знатное был зрелище! Весь наш район пришел посмотреть. Вот, зараза!
Он нагнулся за камнем.
Чугунная арматура проползла вдоль позвоночника совсем юной муззии, прорвав кожу над лопаткой. Голова свесилась на грудь, ветер лениво покачивал обвисшие пряди, засохшие, как кисти маляра, окунутые в бурую краску.
- Сдохла! - юнец кинул в ее голову булыжник. - Так и надо! Жаль, что быстро умерла. Если б я мог, оживил бы и снова казнил. А потом еще раз! И еще!
- А в чем ее прегрешение? - к нему, притормозив, подкатил младший мальчик.
- Убежала от мужа с астрономом, вон с тем, - парень показал на тело, насаженное на кол с другой стороны площади.
- Будь проклят, вор! - в сторону мученика полетел увесистый булыжник.
- Эх, жаль, что блудница умерла раньше вора! Видел бы ты, как они тянули друг к другу руки и вопили: "Прости меня!", "Нет, ты прости!", "Любимая!", "Любимый!"
Старший мальчик снова бросил камень:
- И ты брось. Повезло, им, рано отмучались.
- Почему ты думаешь, что на кресте им хуже, чем в аду?
- Знаю, что ничего плохого на том свете нет. Посмотри: черепа ржут над нами. Видишь - зубы скалят, радуются, что у нас, дураков, смертные муки впереди.
- Иди в ад!
Второй пацан тоже поднял камень. Раздался гулкий шлепок, из расколотого лба вытек мозг. Надсадные стоны поперхнулись утробной икотой, и вор, задергав членами, затих.
- Убил?! Что же ты наделал! Он мог бы мучиться еще три дня! Ты тупой! Если кто-нибудь заметил, что избавил преступника от мук, тебя самого казнят!
- Откуда я знал, что на этот раз не промажу? Ведь, правда, не знал? Ты же сам всегда дразнишь, что я косорукий! А я не косорукий. Ведь попал же, попал с первого раза!
- Валим отсюда. И никому ни слова.
Он остановился, громко свистнув остальной компании. К ним подкатила пятерка пацанов:
- Че свистел?
- Сматываемся.
- Гляди - рука! - один из мальчиков подобрал выбеленную временем кость и запустил в ухмылку распятой блудницы.
Череп дернулся и с хрустом отломился. Голова покатилась по бетонным плитам, зияя пустыми глазницами.