Аннотация: Если не на волю, в пампасы, то хотя бы в лесополосу...
- Наверняка существуют какие-нибудь виды разрядки и снятия напряжения. Необходимо сосредоточиться и отыскать их...
Огой вещал как по писаному, расхаживая вдоль балконных перилец. Я мрачно разглядывал согнутую спину садовника, копавшегося под балконом, и подавлял желание плюнуть на него с высоты второго этажа.
Шел уже четвертый день, и четвертые сутки я не мог уснуть. Раньше мой личный предел составлял семьдесят два часа, а на семьдесят третьем начинались галлюцинации, и неумолимо срубало прямо на ходу. Теперь же меня вовсе не терзало желание закрыть глаза и забраться под одеяло, но от этого становилось только хуже. Бесцельные брожения по коридорам и комнатам нагоняли желтейшую тоску ровно с того момента, как я переворошил все, что можно было найти в библиотеке, не отвлекаясь на обеденные перерывы и посещение туалета. Столь массированная информационная осада не дала мне ровным счетом ничего - ценные сведения не держались в голове дольше трех минут. В результате я был вынужден признать, что категорически не в состоянии усваивать новые знания. Что я знал раньше, осталось со мной, а открывшиеся перспективы затуманились пеленой хронического склероза. Схему расположения миров я по-прежнему таскал в кармане, присовокупив к ней тайно составленный список сослуживцев. Всех тридцати девяти - с краткими характеристиками, полными именами и прочими пометками. В ночной тишине я снова и снова насиловал собственный мозг, буквально вдалбливая в него цифры и строчки с важным содержанием. В конце концов, что-то начало получаться, и все же меня ужасала мысль о подобном методе обучения. Перспектива познания новых миров откладывалась на неопределенное время.
Между порывами исследовательского характера я даже успел прокатиться на лошадях - исключительно шагом - и испытал нечто вроде разочарования, не разглядев в них ничего выдающегося. Здоровые - несомненно, почти как кемерн, но никакой брони или рогов у них не было. Только на копытах ловко прилажены ощеренные лезвиями накладки. Если лягнет как следует, то пробивает даже стену - это я видел. По именам я их не запомнил тем более, но придумал собственный метод - звать мысленным способом, поскольку уж что-что, а содержание больших голов у них было совершенно разным. Разноцветье шкур помогло увязать индивидуальность и внешность.
На фоне остальных жирных минусов этот жалкий плюсик выглядел каким-то недоплюском.
- Ты меня слушаешь, ха?
- Спасибо мама, я уже пообедал, - отделался я фразой из анекдота и все-таки плюнул. Пока плевок летел, я испытывал чувство глубокого морального удовлетворения, но садовник совершенно случайно сделал шаг в сторону, и плевок просвистел мимо. Настроение с таким же свистом рухнуло вниз.
- Он нас совсем не слушает, - пожаловался Огой своему любимцу. - Мерзкий человечек.
Любимец как всегда промолчал. Он был черепом. Такой неприхотливый домашний зверек. Точнее, птичка, еще точнее, ее главная часть. Огой носил черепок на плече вроде погона, и обращался к безмолвному товарищу в минуты душевного волнения, приобретая при этом неповторимые горлумские интонации
- А может быть у меня хоть какая-то избранность есть, - я перескочил от проблем со сном к проблемам существования себя вообще. - Не каждый же день люди становятся...
- Мертвецами? - злорадно подсказал Огой.
- Сейчас я столкну тебя с балкона, и ты станешь человеком-инвалидом, - пообещал я.
- Ха? Лучше бы рассказал еще раз все с самого начала. Мне кажется, ты что-то пропускаешь.
Я вздохнул и заученно повторил историю, подробно поведав про грибы, про камень, обернувшийся медведем, и про краткосрочный провал в синюю реальность Шолым. По личным соображениям я никому так и не сообщил про явление дамочки, сопровождаемой эскортом и все тем же медведем. Я уже твердо решил, что это был ее любимец, и поэтому именно она ответственна за мое нынешнее агрегатное состояние. Оставалось только найти обидчицу, распускающую диких животных, и поквитаться.
- ...хотя причины я все равно не вижу, - недовольно закончил я. - Всю жизнь было здоровое сердце и крепкие нервы. А тут - один несчастный медведь, и я уже становлюсь этим... эксклюзивным телохранителем.
- В смысле трупом, - снова капнул ядом Огой.
Я протянул руку, собираясь схватить его за шкварник и действительно подержать над землей хотя бы секунд десять - во устрашение.
- Но может иметь место совпадение фактов, - важно добавил Огой, пятясь в сторону балконной двери.
Я замер на полушаге. Из вымороченной памяти с глухим бульканьем поднялось некое воспоминание. Кажется, Стас что-то говорил о совпадениях.
- Ага! - собеседник хлопнул меня по ладони с таким довольным видом, как будто сам только что придумал эту версию. - Я знаю! От сильного испуга у человека иногда, на крошечную долю секунды сбивается ритм сердца, оно может даже пропустить целый удар. И если в этот момент рядом оказалась бавуха, то все очень просто, - сказитель плавно изобразил ладонями птичьи крылья. - Один взмах, и ты уже здесь. Правда, при этом ты уже умер, но разум-то остался... Наверное. Гм, - закруглился он, явно удивленный собственным умозаключением.
- То есть ты хочешь сказать, что это нелепая случайность? Что не было схождения девяти планет на линии солнца? - я ткнул пальцем в небо. - И мне не суждено как минимум спасти этот гребаный мир, чтобы от меня была хоть какая-то польза?
- Ээ... Ты же не думаешь, что тебе сразу все вывалят на тарелочке? - Огой ловко открестился, но по его глазам я видел, что он уверен - ничего высокопарного и мистического здесь нет, а есть идиотическое стечение обстоятельств и ничего более.
Не выдержав моего многозначительного молчания, Огой развернулся и с достоинством сбежал. Откуда ему догадываться, что под молчанием скрывается отупение. Я просто не знал, что говорить и что делать. Хотелось немедленно превратиться в бесчувственное полено и больше никогда ни о чем не думать. Проще говоря - хотелось умереть. По-настоящему.
Вытащив узур, я прищурился, пытаясь представить себе как буду с криком бросаться грудью на острие или яростно пилить себе горло. Лезвие безмятежно поблескивало, не делая попыток заговорить со мной и провещать что-нибудь судьбоносное, что вселило бы в меня надежду на перспективное светлое будущее. Повернув клинок плашмя, я в очередной раз попробовал рассмотреть там свою унылую физиономию, и гладкая поверхность исправно отразила бесформенное пятно в серых и желто-зеленоватых тонах. Попытка номер эн вновь не увенчалась успехом.
- А ведь когда-то я совершенно спокойно смотрелся в зеркало, - я скорчил рожу оконно-балконному отражению, - несмотря на то, что уже помер.
- Это когда?
Я слегка присел, не ожидая от собственного мутного отображения такой разговорчивости. Между тем сквозь стекло отчетливо проступила чужая, а главное - наглая рожа, ухмыляющаяся во все пятьдесят шесть зубов.
- Это когда с грибной охоты вернулся, - ответил я опознанной роже. - Правда, потом зеркала начали мяться и пучиться, а потом и вовсе взрываться.
- Ну так процесс пошел, - ответили с той стороны. - Как снежный ком в Оржане.
Подойдя к балконной двери вплотную, я ткнул пальцем в стекло, прямо в центр лба, прижатого к прозрачной преграде с той стороны. Урша осклабился еще больше, демонстрируя оригинальное строение челюсти, позволяющее ему без проблем жрать кур и кроликов живьем, а поросят - в убиенном, но все еще сыром и цельнокопытном виде.
- Чего надо? - перешел я к конкретике.
- Да больно ты мне нужен, - ухмылялись из-за стекла. - Я так, мимо проползал, думаю - чего бы не поддержать разговором? Уж больно вид твой депрессивен.
Какие все добрые, просто плеваться хочется. Ну это я, конечно, преувеличивал. Все-таки, они меня жалели, а вдобавок мы были повязаны пресловутыми ниточками Сети, и уж мне-то нисколько не мешала связь с таким количеством существ. Скорее, радовало чувство коллективного сознания. Но я уже успел заметить, что в одиночестве мне остаться категорически не дают. Постоянно рядом ошивался хоть кто-нибудь, делая вид, что оказался тут совершенно непреднамеренно. Как только уходил один, его место немедля занимал другой. Я твердо решил в следующий раз пожаловаться Талеону, который засел в своих личных покоях и в ближайшее время выползать оттуда не собирался. Что он там делал - интересовало меня примерно так же, как сводки об урожае в Мозамбике. То есть никак.
- Ну тогда смело ползи дальше, - посоветовал я и прищурился, пытаясь разглядеть себя в идеально вымытом стекле. Из-за пресловутого синего освещения угадывались только контуры в темных тонах. Я поворачивал голову то так, то эдак, всем видом игнорируя застекольного собеседника, и многозначительно скреб пальцем подбородок.
- Что, зудит щетинка у свинки? - не выдержал змеелюд.
- У меня ее нет, - категорично отрезал я. Щетина в самом деле не росла, видимо, стремясь таким образом доказать, что каждый имеет право на посмертный покой.
Урша хмыкнул с присвистом, и отлепился от стекла, растворяясь в полумраке коридора.
Кинув прощальный взгляд на придомовый пейзаж, я покинул балкон, оставив на нем и мысли о самоубийстве заодно. Все равно ничего бы из этого не получилось. Даже фирменный удар ямановских рогов не помог.
С этим рогатым товарищем мы успели еще разок подраться, но уже по моей инициативе. Победило умершее добро.
- Тебя не поймешь, - фыркал яман, - сначала ты еле двигаешься и над каждым вопросом думаешь полчаса, а потом вдруг начинаешь скакать, словно одуревший кузнечик.
- Он просто забывает думать, - пояснил Лакай, сидевший на бревнах у конюшни. - Отвлекается на что-нибудь и забывает, что должен ограничивать себя привычными рамками. Мне-то видно.
Вот такая хитрая механика.
Задумчиво бредя по коридору в никуда, я умудрялся отслеживать сразу цельный букет ощущений, приходящих со всех телохранительских сторон. Вон Старший закапывает кость у входа в будку - хорошая, вкусная кость, так бы и сожрал, но нельзя. Прибьет тяжелой лапой, потом неделю будешь на подогнутых передвигаться. А вот мое отражение в зеркале, пожалуй, надо будет сделать сегодня масочку из ромашковых выжимок, а то что-то круги под глазами... Блин, это не мои мысли. Это серомундирная Клицкаотлакль - гордая представительница чудовищно маленькой популяции инков, проживающих тут с незапамятных времен после одного из массовых саможертвоприношений. Ага... а вот степные просторы, расстилающиеся где-то далеко за лесом. По ним здорово мчаться наперегонки с вихрем, особенно, если знать, что дома ждет теплая "кон'юшня" и добрые, хоть и немного неуклюжие люди. На двух-то ногах особо не побегаешь...
Я остановился, едва не врезавшись в напольную вазу, заменявшую неизбежный фикус. Вспомнился сумасшедший полет следом за кемерном, пересчитанный на тысячу километров в час и покрывший расстояние от Тюгорского края до самой Яи - так строго и незатейливо называлась сонная столица синего царства-государства. А ведь летели мы не по геометрически однообразному ландшафту, верно? Какие же маневры могут быть на такой скорости?
Резко развернувшись, я зашагал обратно, держа свой извилистый путь прямо к скромной библиотеке, где уже пытался нагрузить себя полезными сведениями. Определенно я видел где-то там книгу, озаглавленную как-то наподобие "Роль кемерна в междугородних связях".
Переворошив четыре стеллажа, я, наконец, отыскал желаемое с крупным титулом на обложке, выполненным красновато-золотистыми буквами: "Конь огненный, кемерном прозываемый".
Прихватив книгу, я с удобствами развалился на диване, закинув ноги на спинку, и принялся медленно читать витиеватый текст, то и дело прерываясь на разбор очередного слова, выполненного полулатиницей-полунепонятьчемицей. Раньше я только пробегал подобные книги глазами, а то и вовсе смотрел лишь в оглавление, поэтому в самых общих чертах понять их не составляло труда. Понять - и забыть. Теперь же я прокапывался сквозь текст как крот сквозь мерзлую землю, выдирая зерна здравого смысла. С почти физическим усилием удерживая разрозненные данные, я докопался до самого большого зерна - зерна истины - и сварганил из него приличный хлебец.
Кемерн не просто бежал сломя голову, игнорируя при этом законы биологии, он еще и законы физики игнорировал, поскольку одним своим присутствием раздвигал окружающую действительность. Вернее, не раздвигал, а чуть-чуть смещался в сторону другого уровня - ровно настолько, чтобы без проблем пролетать сквозь упомянутые леса и горы, а так же протаскивать сквозь них пассажиров. Я еще раз пролистал книгу, пытаясь точно определить, к какому из миров-слоев проваливается волшебная упряжка, но составители фолианта об этом стратегически умолчали. В голове наподобие червяков тут же зашевелились различные идеи, касающиеся постепенного перемещения наверх со столь же постепенным приобретением иммунитета. Вроде ежедневных тренировок на сопротивляемость организма к разложению.
Здесь-то мне даровали практически неограниченные возможности, как следовало из брошюры и кое-чего, нашептанного на ухо еще в момент пребывания в доме Номи. Знание всплыло совсем недавно, как раз когда я пробрался в библиотеку для получения вороха секретов Шолым. А я еще гадал, почему так автоматически-непреклонно заявил Талеону, жаждущему обеспечить меня антеннами, что сделать этого физически невозможно без моего разрешения. Вот где собака порылась.
Пока незабвенная грудастая Эль выкалывала на медленно издыхающем теле свои узоры, Мартин успел сболтнуть, что колоть-то можно лишь до погружения в воду, а потом - все, кино закончится. Будет шкура каменная, непробиваемая. Слова его застряли где-то между правым и левым полушариями, засыпанные горой впечатлений, а в спокойной библиотечной обстановке выплыли наружу. Потом и Талеон поднял этот вопрос. Буквально позавчера. Страшно давно.
Котла изловил меня среди ночи, когда я слонялся вдоль самого края крыши, рассматривая невнятно-серый диск, повисший в центре неба. По моим предположениям это было все то же солнце, но втянувшее протуберанцы и затаившееся до утра. По обычной луне я уже начал тосковать. На это серенькое убожество и не повоешь толком. Стыдно-с. Поэтому настроение у меня было не самое радужное, и следом за Талеоном я пошел медленно и печально.
- Тут написано, что тебе не страшны любые удары.
Талеон восседал на излюбленном подоконнике и помахивал тоненькой брошюркой, так что мне оставалось только кивнуть, подтверждая очевидное. О какое невообразимое счастье - я не смогу умереть второй раз, даже если на меня рухнет бетонная плита весом в несколько тонн.
- Однако, - тоном кгб-шника, изобличающего шпиона, продолжил Талеон, - здесь же написано, что легкое воздействие ты воспринимаешь. И как это понимать? Тебе можно медленно и без проблем отпиливать голову?
- Просто я чувствую, что ко мне прикасаются, - буркнул я. - Пальцы отпиливать не пробовал.
- Проверим?
Он поднялся и, гротескно крадучись, зашел мне за спину. Но великий мастер не учел того, что в самодовольно поблескивающем стекле книжного шкафа его замыслы видны как на ладони. Испытывая тихую мстительную радость по этому поводу, я охотно сыграл в угадайку.
- Плечо... подколенная... локоть... а вот этого не надо!
Я поймал в растопыренную ладонь кулак, норовящий соприкоснуться с моими почками.
- Чуешь! - произнес Талеон с такой гордостью, будто прочувствовал это сам
На этой торжественной ноте мы расстались и больше не виделись до сих пор.
Внезапно я поймал себя на том, что неотрывно пялюсь на светильник, испускающий ровное зеленоватое сияние. Из-за него библиотека выглядела утопшей в пучинах морских. Вот-вот из-за стеллажа разбухшей колодиной должен был выплыть утопленник и заколыхать длинными тинистыми лохмами. Я гмыкнул и захлопнул книгу. Эх, поспать бы. Ну хоть полчаса.
Светильник испуганно померк, стоило лишь мысленно замахнуться на него тяжелым стулом. Сначала мне было пацифистски жаль эти светильники, работающие на постоянном страхе, но добрый подход обернулся парочкой травматических для чувствительных глаз вспышек, и я растерял все остатки миролюбия.
В воцарившейся приятной темноте я сомкнул веки и попробовал отключиться. Даже начал считать овечек, но на сто двадцатой забыл, как считают дальше, перепугался и подскочил на своем узком ложе. Надо было что-то делать. Срочно. Может быть, разгадать какую-нибудь дворцовую интригу? Вот сейчас как проберусь в святая святых нанимателя, выкраду кучу секретных документов и выясню, кто же все-таки убил Кеннеди...
Хотя нет. Я же обещал, что не полезу в его дела. Точнее, меня заставили пообещать.
Следом в голову пришла другая, куда более гениальная мысль. Выдвинуться на местность лично. Я трое местных длиннющих суток просидел в доме, где только вернувшаяся прислуга шебуршится по углам, и телохранители кучками шляются.
Скатившись с дивана, я на четвереньках прополз через библиотеку и боднул дверь. С легкостью распахнувшись, она внезапно во что-то ударилась, и следом раздался неблагозвучный вяк.
- Ага, - обличительно произнес я, - опять шпионите?
- Тебе не приходило в голову, что кому-то просто может понадобиться книга?
Раздавшийся из-за двери голос принадлежал еще одной соратнице по бравому охранительному делу. Я хмыкнул, поднялся и гораздо более аккуратно открыл дверь. Из коридора в библиотеку пролился яркий свет, обтекавший застывшую на пороге фигуру. Я вежливо отступил в сторону, сделав приглашающий жест. Мика прошествовала мимо, оставив за собой плотный шлейф сладковатого запаха. По ее прямой спине и трем величественно покачивающимся косам было видно, что она глубоко оскорблена. Интересно, дверь ударила ей в лоб или в таранную грудь умеренно-арбузных размеров?
Выскользнув за дверь, я торопливо направился, куда глаза глядят, и свернул в первый попавшийся коридорный отросток. Отросток внезапно обернулся аппендиксом, который закончился ничем не примечательной дверью. Ни о чем не думая, я толкнул дверь и попал в самое настоящее святилище чистоты. Это была кладовка со швабрами и метлами. Тьфу ты...
Вывернув обратно, так сказать, в основную кишку, я параноидально обернулся, ожидая увидеть где-нибудь очередного доброжелателя, но Мика, видимо, застряла в библиотеке, а заместителей у нее не нашлось. Тем не менее, одна живая душа тут была.
- Эй, красавица, - я окликнул девчонку в форменном платьице, старающуюся слиться со стеной на то время, пока я нахожусь в непосредственной близости. Обычные люди боялись меня, хоть вечер благотворительности и показного вегетарианства устраивай. - Не знаешь, где Райаль Котла?
Вопрос, кстати говоря, самый идиотский. Кому как не мне чуять, где находится живой приемник, для которого я постоянно транслирую сигналы? Но мне восхотелось обычного человеческого общения - не с работорговцами, не с телохранителями, не со специалистами в области различного оружия. И даже не с полумифическими вампирами. Просто с человеком. Чуть-чуть. Хотя бы пару слов. Ну..?
- Не знаю, - четко и безлико-вежливо ответила человечка.
Я попробовал заглянуть ей в лицо, но она была много ниже ростом, да к тому же опустила голову, а барским жестом подцеплять ее за подбородок мне вовсе не хотелось.
- Счастливого пути, - буркнул я, отворачиваясь.
В меру быстрые шаги прошелестели за спиной и угасли в коридорной тишине.
Закрыв глаза, я побрел следом за тонюсенькой ниткой зова, которая прихотливо изгибалась, забегая то в систему коридоров, то в отдельные комнаты. Создавалось впечатление, что Талеон петлял как заяц или ловил ошалевшую от тепла муху. Пару раз я натыкался на предметы мебели, невежливо обращенные ко мне острыми углами, и в результате чуть-чуть приоткрыл один глаз, чтобы наблюдать за обстановкой. Тонкая линия подрасплылась, налилась багровым мерцанием, местами стала пунктирной, но направление по-прежнему указывала верно.
Нить Ариадны вывела меня в пресловутый внутренний дворик. Талеон пребывал там в гордом одиночестве, если не считать компанией офигенных размеров топор, точнее даже - секиру, которой он бодро махал по всем направлениям. Рубашки при нем не было, и Сеть металлическими полосками вспыхивала на теле, отражая солнечную корону. Я поморщился, пересиливая желание закрыть глаза ладонью.
- Хэй!
Райаль Котла завершил длинный полукруглый замах и развернулся точно ко мне. Острое навершие топориного древка уставилось мне куда-то в район переносицы.
- Добродень. Я тут собираюсь на разведку, - вежливо сообщил я. - Посмотреть, как здесь у вас обустроена столичная жизнь.
- Зачем тебе это нужно? - Талеон смахнул пот со лба и картинно оперся на рукоять секиры, смачно вонзив навершие в утоптанную до каменного состояния землю. - Здесь есть все, что необходимо для существования, - он обвел вытянутой дланью гипотетические сельские просторы. - Свежий воздух, здоровая пища...
Я искривился, всячески выражая отвращение к простым радостям бытия. Особенно отвратительной представлялась перспектива здорового питания. Все будут жрать кур и кроликов, а я буду мрачно сидеть в углу, оберегая законсервировавшийся желудок.
- Не могу же я просидеть здесь всё время, как цепной пес, - аргументировал я.
- Хорошо, - Талеон на удивление легко принял известие, хотя я ожидал долгого и нудного спора. - Отправляйся с Лакаем, он к оружейникам собирался.
Не раздумывая ни секунды, я тут же кивнул, признательно откашлялся и со всей возможной скоростью покинул двор. Кто его знает, может Талеон на солнце перегрелся, потому и не осознал всю глубину моих замыслов. Того и гляди опомнится да передумает, пока я буду благодарственные реверансы откалывать.
Пока я не скрылся в доме, взгляд Талеона всё сверлил мою спину на манер старательного короеда.
Лакая я нашел довольно быстро, всего лишь прочесав приусадебный лес, в котором прятались все постройки бытового назначения. Разумеется, одним лишь барским домом Талеон не ограничивался, но и оскорблять взор примитивными бараками да сараями не пожелал, из-за чего они и были запрятаны среди всяких сосен и дубов. И если вокруг усадьбы царила сонная тишина и спокойствие, то в лесу жизнь прямо-таки бурлила.
Про постоянное проживание телохранителей в доме Котла приврал. Возможно, так было запланировано в теории, однако на практике велось дежурство по десять (в одном случае - девять) человек на сутки через двое. И основная масса народа проживала в экологически чистом комплексе а ля "Народная изба". Сколько я ни пересчитывал эти избушки с сараями, все равно сбивался со счету, забывал, и то и дело наскакивал на какой-нибудь неучтенный курятник или будочку сортирного типа.
- Эй ты! - я в очередной раз заплутал и сдался, ткнувшись в избу с красными петухами по наличникам, мимо которой проходил уже третий раз, старательно пытаясь изобразить, что знаю, куда иду. - Слышь, там, наверху!
По-птичьи засевший на хрупком с виду коньке подгорный крылан недовольно наклонил голову, до того задранную к пустому небу.
- Чего надо, Зох? - он намеренно выделил голосом мою кличку, напоминая, что в начале разговора неплохо бы поздороваться.
Я выдержал секундную мучительную паузу, потом вспомнил и продолжил уже гораздо более радостно:
- Доброго дня, Фэдди оглы! - это ж кто придумал такую родовую приставку к именам, умереть же со меху можно, - ты Лакая не видел? Он еще не уехал?
Фэдди оглы всплеснул неактивными крыльями, завалился набок и повис вниз головой, цепляясь ступнями за конек. Черные полотнища спящих крыльев свесились едва не до земли.
- Сколько можно повторять - я с ним не живу, - крылан вывернул голову, одним глазом глядя на меня, а другим - назад. - У него рядом с домом клювятня стоит. Ты специально не запоминаешь? И, да, он вот-вот уедет.
- Данкешонствую, - поблагодарил я, игнорируя намеки на склероз. Не рассказывать же, что я и в самом деле ни хрена не помню. Пусть скажут спасибо, что я еще по внешности ориентируюсь, а не бросаюсь на каждого с криками о нарушителях границ.
- И прекрати коверкать язык! - донеслось из-за спины, когда я уже направлялся в том направлении где, как смутно помнилось, был дом с клювятней рядом.
- Кстати, там у тебя наверху пчела, - через плечо сообщил я.
За спиной раздался испуганный вопль, хлопок крыльев и грохот падения на твердое крыльцо, а так же последующий мат.
С чувством выполненной гадости я прибавил шагу до бодрой рыси.
Дом с клювятней находился слегка на отшибе, что и неудивительно. Клювятня - такое место, куда нормальный человек и даже нечеловек не сунется без крайней необходимости. Клювахи крайне ревниво относятся к местам своего гнездовья и на нарушителей кидаются всем семейством. Из клювятни их надо выманивать, чем успешно занимался сожитель Лакая. То есть не сожитель, а соквартирник или соизбник, как уж там правильно будет. Весь в следах от острых и длинных клювов, с такими же слегка ненормальными круглыми глазами и снабженный язвительно-острым языком. Типичная клюваха в человечьем обличии. Я бы не удивился, если бы узнал, что он тайком несет яйца.
Как назло Юрик сидел на крыльце, и я, оказывается, до этого уже проходил мимо него пару раз не обращая особого внимания. Что бы такого придумать?
Я полез в карман, достал измятую бумажку и с умным видом принялся ее изучать. Затем аккуратно сложил, снова запрятал в карман и уставился на Юрика, флегматично ковыряющегося зубах ножом. На коленях у него развалилась клюваха, напоминающая огромное меховое яйцо. Средняя клюваха размером с турецкую дыню, густо заросшую пушистым мехом, к которой словно приклеили длиннющий клюв и пару коротких пингвинячьих лапок. Круглые черные глаза приоткрылись, красно-бурый мех взволновался, и клюваха зашипела.
- Лакай дома? - строго спросил я.
- Пока дома, - зевнул Юрик, дразня клюваху пальцем. Ее орудие убийства щелкнуло пару раз вхолостую, клюваха обиделась и повернулась к дразнильцу задом, капризно вытянув лапки.
- Это хорошо, - глубокомысленно заключил я, и заорал в сторону дома: - Лакай! Выходи, дело есть!
Клюваха взвилась свечкой, ловко приземлилась в пыль и яростно застригла клювом. Юрик промахнулся с направлением пальца, которым явно собирался поковырять в носу, и едва не попал себе в глаз.
- Идиот, - он слегка повысил голос, поднялся и прихватил возмущенно орущую клюваху подмышку. Мохнатая тварь тут же оправдала свое название, долбанув его по рукаву куртки, и удовлетворенно затихла. Юрик, выражая негодование всем своим видом, развернулся и размашисто зашагал в сторону клювятни.
- Ээ... пардон, - произнес я вослед ему.
Вместо ответа Юрик, не оборачиваясь, показал мне классический жест со средним пальцем в главной роли. Как мне померещилось, клюваха тоже попыталась изобразить что-то всей задницей и оскорбительно задрыгала лапками.
Юрик скрылся в клювятне, где тут же поднялся страшный галдеж. Я там еще не был, лишь мельком заглядывал, но и зрелища огромной кучи гнилых бревен, среди которых бегали комки меха с горящими глазами, мне хватило.
Едва собеседник исчез из поля зрения, как на его место явился Лакай, яростно начесывающий то воронье гнездо, которое претендовало на звание шевелюры. Гнездо сопротивлялось, Лакай шипел и матюгался сквозь зубы. Где-то в матюгах я выловил вопрос, обращенный ко мне мол, что я тут делаю, и сколько стоит от меня избавиться.
- Ты едешь в город за оружием, и я собираюсь поехать с тобой, - назвал я цену.
- Кто это сказал, что ты поедешь? - Лакай выдрал клок волос и теперь с ненавистью разглядывал расческу.
- Талеон.
- Талео-он... - Лакай умолк, и на несколько секунд его взгляд сделался отрешенным. - Ага... В таком случае готовься к долгой скачке.
- Э... а как же хорханцг?
- Личный хорханцг Талеона? - рыжий покрутил пальцем у виска.
- А типа машины нет? - все еще сопротивлялся я.
- Да ну эту дрянь, - теперь ирландец поморщился. - Чем тебе лошади не угодили?
- Я не умею ездить верхом, - раскололся я. - Это для меня тайна за семью печатями.
- Подумаешь, - Лакай отмахнулся. - По ходу научишься.
- Ну нет, - я решительно воспротивился. - Если я переломаю себе все кости, то кто мне оплатит протезирование? Ты что ли? Кто меня будет в инвалидной колясочке возить?
- Ты еще хуца затребуй в качестве ездового зверя, - прищурился ирландец.
- Кого?
Лакай носком сапога изобразил в пыли схематичную фигуру козла, попутно пояснив, что в основе своей эти животные благородного черного цвета и столь же благородного характера.
Я лишь прищурился, разглядывая знакомое изображение. Изыскомая виновница со свитою и медведем передвигались именно на таких козлах-переростках. Правда, медведь шел своим ходом, но это абсолютно ничего не меняло.
- И много их существует? - задумчиво поинтересовался я.
- Да не очень. При желании можно отследить родословную любого помета. В столице их пара сотен разве что.
- Обязательно поеду, даже верхом, - тут же определился я.
На этом подготовка не закончилась. Лакай наряжался так, словно собирался на собственную свадьбу. Он успел целых четыре раза появиться передо мной в разных вариантах парадной экипировки, прежде чем я интеллигентно психанул. Подобные сборы живо напомнили мне манеру Лерки и Инги перекрашиваться пятьдесят раз за полчаса до выхода. Учитывая то, что теперь мне было в принципе не суждено увидеть кого-то из них еще раз, психанул я вдвойне. Сомнительно, что кому-то постороннему Лакай позволил бы выражения, хотя бы отдаленно напоминающие те, которыми разродился я, но... Но мы-то были повязаны передовой телепатической Сетью, базирующейся на встраиваемых антеннах.
Собственно, об этих антеннах я и заговорил, осведомившись, не собирается ли Лакай украсить их тремя полосочками разноцветной эмали и тщательно отполировать.
- Выход в столицу - это праздник, и встречать его нужно достойно, - ощетинился рыжий.
Однако после этого враз перестал перебирать наряды, остановившись на чем-то неуловимо-британском. Клетчатые мотивы и костяные пуговицы придавали наряду легкий шотландский оттенок, а кожаные сапоги - английскую чопорность. Эдакий сэр на выезде, собирающийся заглянуть в ближайший паб за двумя-тремя пинтами эля. А может пива? Забыл.
- А ты что, так и собираешься ехать? - вспомнило его сэрство обо мне. - Только не говори, что у тебя нет приличной одежды, ты же всех ограбил по этому поводу.
Я самодовольно хмыкнул. После вхождения в должность ретранслятора, я начал присматриваться к народу, и пришел к выводу, что скромность и аскетичность здесь не в чести. У меня даже сложилось впечатление, что все телохранители стараются привлечь к себе как можно больше внимания, словно пестрые птицы. Возможно, в этом был хитрый тактический смысл, вроде отвлечения внимания гипотетического противника.
Посему, заунывно жалуясь на скупость нанимателя, я с протянутой рукой обходил союзников по несчастью, вытрясая из них те самые нитки, которые, если верить преданиям, должны связаться в рубашку для голого. На все возникающие вопросы я важно отвечал, что в скором будущем собираюсь посетить самое что ни на есть злачное заведение.
- А дорогу обратно забыть не боишься? - осведомлялся очередной недобровольный пожертвователь, неохотно расставаясь со штанами.
- В крайнем случае я позову на помощь, - заверял я, придирчиво разглядывая очередное выцыганенное сокровище: то куча декоративных завязочек, то клепки на заднице, а в целом много-много понтов - то что надо.
Но на этот раз мне принципиально не хотелось наряжаться под расписную хохлому, привлекая тем самым нездоровое внимание окружающих. Хватит с нашего дуэта и рыжего выходца из ирландских холмов. Поэтому я лишь посоветовал ему взять волынку на случай внезапного карнавала, сам же твердо вознамерился оставаться в его тени. Лакай настаивал, я упирался. Конфликт был налицо.
- Глупый мальчишка, - Лакай сорвался на присвистывающий шепот. - Кому и что ты хочешь этим доказать?
Я в молчаливом изумлении поднял бровь, рассматривая Лакая с ног до головы. Ничто в нем не выдавало почтенный возраст, позволивший бы столь невежливо обращаться ко мне.
- Да-да, я намного старше тебя, - сквозь обычное человеческое лицо внезапно проступили совсем другие черты, вроде... каменных что ли... - Поэтому тебе лучше меня послушать.
- Зато я умер раньше.
Фразу я выговорил с надлежащим высокомерием существа, воскресшего после пяти тысяч лет забвения. Развернулся на пятке и двинул в сторону конюшни, внимательно прислушиваясь к оставшемуся за спиной. Витающие в воздухе эмоции не обманули, и я, подчиняясь смутным предчувствиям, прыгнул строго вверх. Прыжок получился словно во сне - высоченный, с замиранием в пиковой точке. Я медленно-медленно подтянул ноги к груди, и точно в этот миг земля встала дыбом на том месте, где я только что стоял. Взметнулась сухой волной, шкрябнув гребнем по рубчатым подошвам.
- Да вы, друг мой, редкий пакостник, - выдохнул я, приземляясь на перепаханную полосу. Время пустилось вскачь. - Быть может, померяемся шворцами? - и какое-то подобие интереса к жизни трепыхнулось на месте сердца.
Повелитель чернозема классически хохотнул, совсем утрачивая благородный облик хомосапиенса, и взмахнул обеими руками, вздымая волны земные. Мне не оставалось ничего кроме как снова и снова изображать из себя зайчика на батарейках. Но на пятом прыжке удача мне цинично изменила, и плодом этой измены стал бесславный крах - волна не только лизнула подошвы, а поднялась еще выше и обхватила ноги жадными щупальцами, словно не из земли была, а из разогретого пластилина. Я не успел сказать даже "ай", как земляной язык втянулся обратно, утащив меня за собой в утоптанную землю. Со всех сторон сдавило, спрессовало сырой и холодной тяжестью, мелкие комочки радостно посыпались в не вовремя открытый рот, в глаза. На крохотный миг я ощутил жутчайший приступ клаустрофобии и острого удушья заодно. Из-под земли нельзя было вынырнуть как из воды, она не выпускала, сжав в каменных объятиях. На мое счастье, вспышка паники оказалась короткой, и я благополучно вспомнил, что могу не дышать. А уж выкопаться как-нибудь сумею. Застрял я не в самом удобном положении - ноги полусогнуты, правая неестественно вывернута; руки воздеты вверх, а голова запрокинута, как у пловца, замороженного в момент рывка к поверхности.
Между тем в мысленном эфире витала встревоженная неуверенность. Прислушиваясь к этим нравственным терзаниям, я начал извиваться и прокапываться наверх. Очень хотелось надеяться, что утянуло меня не на три-четыре метра, уж слишком быстро все закончилось.
Глубина действительно оказалась небольшой, земля уступала дорогу все легче и легче, и, в конце концов, я остановился, прикинув, что до поверхности осталось где-то полметра рыхлого чернозема. Я дождался, когда неуверенность Лакая начнет отдавать паникой - от нее свербело в ушах - и рывком устремил руку вверх, пробивая слои земли. Хватило в аккурат на то, чтобы кисть оказалась на свободе.
Хищно скрючив пальцы, я пару раз хватанул пустоту, прилежно изображая восставшего из ада, и только после этого с чувством глубокого морального удовлетворения выдрался из временной могилы, отплевываясь от глинистых комочков и парочки редкостно настойчивых корешков.
- Ну что? - я отряхнулся с энтузиазмом ньюфаундленда, - попробуешь удушить меня еще раз?
- Да!
Земля под ногами колыхнулась, я взмахнул руками, удерживая равновесие, и тут в мою полупустую голову пришла умная мысль. Даже не вытерев ноги, она нахально развалилась в центральном кресле и окинула происходящее оценивающим взглядом.
Три дня назад он тоже был в ярости и тоже нападал, и это меня не пугало, а невыносимо злило. А что было потом?
Я прыгнул с места вперед, в полете втянул желудок под ребра, пропуская под собой еще одну волну, теперь ощетинившуюся острыми камнями, и приземлился рядом с Лакаем. От удара из обеих подошв выскочили лезвия, я еле подавил потребность немедля пнуть ирландца в живот с размаху, и вместо этого изо всех сил вцепился ему в плечо, словно собирался прорыть в нем дырки числом пять. Лакай яростно вскрикнул и внезапно начал стремительно оседать наземь. Не падать, не плюхаться кульком, а именно оседать, как сугроб под прицелом теплового оружия последнего поколения.
Не было воспетого темными магами оттока силы, чужая энергия не вливалась в мои жилы бодрящим шампанским, и я не чувствовал себя пожирателем душ. Зато прекрасно ощущал, как слабеет протянутая между нами нить, грозит вот-вот рассыпаться. Открывшаяся сущность рыжеволосого стремительно затягивалась уже привычным мне обликом, словно утекала из человеческой оболочки.
- Прекрати, - зашипел Лакай, хватаясь за меня как токсикоман за полиэтиленовый пакет. Он и цвета был подходящего, с зеленоватым оттенком. - Хватит. Хватит, я сказал!
Надо же, в таком состоянии он еще и указывает, что кому делать. Невольно восхитившись. я тут же потерял необходимую сосредоточенность, и Лакай уже вполне бодро извернулся ужом, стремясь высвободиться. Я разжал пальцы, и он в последний момент уберегся от падения наземь, вместо этого опершись на руку в красивой стойке.
- Высушу и закопаю, - мрачно произнес я, будучи совсем не уверен в этом. Неудивительно, что Лакай живет на отшибе, с такими-то замашками и подозрительной родословной.
Лакай, кажется, впечатлился, вновь слегка изменил цвет лица и окончательно вернулся к человечьей личине, в коей принялся давить на мою психику познаниями о моде. Как будто ничего и не произошло. Может, у меня приступы галлюцинаций? Я потряс головой, и с меня посыпался чернозем. Нет, не глюки.
- Собственное мнение - это замечательно, - вещал Лакай, - но есть и мнение общественное, которым пренебрегать нельзя!
В конце концов, я плотно закутался в некий плащ с капюшоном, демонстрируя мрачные фиги в ответ на все требования прекратить дешевый маскарад, и поспешил в конюшню.
- Ну кто ж тогда тебя узнает? - в крайнем раздражении вопрошал Лакай.
- Вот и хорошо, что не узнают, - отвечал я, одновременно ловя неопределенные лошадиные эмоции, в которых сквозило умеренно нежелание переться вдаль, покидая настоянную конюшню. Наше приближение они встретили тяжкими мысленными вздохами.
- А как я хвастаться буду?
Лакай сорвался и проговорился о самом откровенном. Я загыгыкал. Так вот ты какая - жажда славы. Я сильно подозревал, что где-то там в городе у Лакая живет девушка, перед которой ему очень хотелось бы прогарцевать в сопровождении - подумать только - редкостного в наши времена живого трупа. Интересно, избранная девица тоже превращается в Каменную Бабу или пребывает в счастливом неведении относительно поклонника?
Тем временем конюх, завидевший нас издалека, молниеносно приспособил на лошадей легкие седла, самовольно выбрав для поездки гнедую и серую в едва уловимых яблоках.
- Хвастаться, - я вскарабкался в седло, умудряясь не довести дело до падения, - будешь в кабаке, когда второй литр пойдет. Еще могу автограф на заднице нарисовать для демонстрирования.
- Наглое с-создание, - пробурчал Лакай, но махать руками поостерегся. Вместо этого он так зыркнул на конюха, что тот моментально испарился, словно телепортировался. Рыжий легко вскочил на лошадь, вызвав у меня легкий приступ зависти.
- Не отставай, - буркнул он, тронувшись с места.
Я толкнул серую кобылку пятками, на что она отреагировала стоическим пофигизмом, и только третья попытка увенчалась успехом. Хотя, не исключено, что она просто решила прогуляться за компанию с товаркой.
К границе территории мы проследовали важно, с достоинством, раскланиваясь с каждым встречным и поперечным. Попутно Лакай успел принять с десяток заказов на нужные коллективу вещи, а я вспомнил, что лично мне денег никто не выдавал.
Толстобревные ворота распахнулись сами собой, выпуская нас на волю. Впрочем, лес в пределах усадьбы ничем не отличался от точно такого же леса за стеной. И все же, проезжая через ворота, я преисполнился осознания важности момента. Свобода!
Приставленная к выходу стража изобразила что-то вроде почетного караула, и вновь вернулась к чрезвычайно важному делу - игре в карты. Ворота за нашими спинами так же медленно и торжественно закрылись. Неужто на фотоэлементах?
- Ну сейчас рванем, - удовлетворенно произнес Лакай, выбирая одну из множества дорожек, уходящих в лес.
- Только не галопом! - панически затребовал я.
Лакай мстительно расхохотался, найдя способ поквитаться, и рявкнул на свою лошадь так, что она с места взяла в карьер. Сам он прекрасно держался в седле, прямо хоть сейчас запечатлевай на холсте и потом продавай в частные галереи. Тьфу.
До города мы добрались за час быстрого галопа, и за этот час я проклял все. Несмотря на утраченную чувствительность, я крайне опасался отбить себе все части тела, соприкасающиеся с седлом, и просто растрясти организм до полной дестабилизации. Плащ радостно развевался парусом, капюшон поминутно слетал с головы, и лишь маниакальное упрямство не позволяло мне плюнуть на его расположение. Одновременно я судорожно цеплялся за луку седла, красочно представляя, как выпадаю из него, и на меня наступают сразу полтонны живого веса. В свете такой перспективы байка о невозможности подохнуть от тяжких повреждений выглядела очень и очень сомнительной.
К счастью для моего самолюбия, в этот день столица явно не переживала наплыва желающих ознакомиться с историческими ценностями, и на этой дороге некому было пялиться на наш творческий дуэт.
- Авто и хорханцги идут по разным дорогам! - проорал Лакай, явно подслушав мои мысли. - А мы по своей! По старой! Отдельные магистрали!
- Аг-га! - я щелкнул зубами и зарекся разговаривать на остаток пути.
Город начинался резко - в виде традиционной каменной стены, доставшейся городу в наследство, видимо, еще с каких-нибудь Темных Веков. Ее можно было бы увидеть издалека, если бы не расположение "лошадиной" дороги - в роскошном и чистом, но совершенно непроницаемом для глаза лесу. Такой экологический рай с утоптанной грунтовой лентой посередине. Сверху - естественный бирюзовый купол из ветвей. И только когда дорога в очередной раз вильнула, и лес внезапно оборвался, в глаза прямо-таки кинулась эта стена. Выше нее было только небо, совершенно некстати начавшее затягиваться в плотный корсет из элегантных темных туч.
За стеной, то есть с нашей стороны, ничего не было. Никаких пригородных свалок, ларьков, заправок, дач и прочего антуража. Так же в самой стене не было и ворот или какой-нибудь завалящей калитки. В это-то отсутствие калитки мы и должны были врезаться на всем ходу.
- Тпрру! - заорал я не своим голосом, одновременно пытаясь не слишком зверски натянуть поводья. Все-таки лошадь было жалко.
Вместо моей, отреагировала ездовая скотинка Лакая и круто затормозила, едва не отправив его в свободный полет кубарем. Моя же неслась неутомимо, и лишь рывок поводьев помог избежать катастрофы - правда, как выяснилось, одно из них я потянул сильнее, в честь чего лошадь описала красивый круг, центром которого был матерящийся Лакай. Собственно, в общепринятом смысле здесь никто не матерился, но выражения типа "блевотня зеленая" язык не поворачивался назвать иначе.
- Что? Что на этот раз? - возопил ирландец, стоило мне остановиться.
- Да ты с ума сошел? Я сквозь стены не хожу!
- Это всего лишь иллюзия... - Лакай не договорил и ткнул пальцем назад.
Я обернулся и узрел одинокого всадника, бодро несущегося к нам галопом. Он вовсе не спешил притормаживать, и, обогнув нашу диспозицию, устремился прямо на каменную преграду. Я прищурил глаз, желая как следует разглядеть убиение "ап стену", но всадник без затей и спецэффектов исчез в незыблемом с виду камне.
Лакай развернул лошадь и молча отправил ее туда же. Я потащился следом, терзая себя за врожденную трусость и недоверчивость. Можно же было догадаться, что раз уж дорога упирается в глухую стену, то какой-то подвох в этом заключен. Например, встроенные детекторы веса и раздвижная кладка, или та же иллюзия...
Упоенно занимаясь самобичеванием, я практически упустил момент прохождения сквозь стену. Да и не было в нем ничего примечательного - так, серый туман, холод и сырость на протяжении трех шагов. А потом мы выехали в город, и оказалось, что эфемерная завеса была еще и звуконепроницаемой.
Людской гвалт оглушил меня не хуже пыльного мешка со вложенным в него кирпичом. На несколько секунд мне даже показалось, что мы угодили в самый центр революции, и сейчас толпа воздвигнет нас на баррикады... Но секунды шли, никто нас не трогал, и я увидел, что нахожусь в самом обычном городе, пусть с уклонизмом к Средневековью. И жуткий гомон - это обычные городские звуки, от которых я примитивно отвык. Помимо того я отвык от запахов и от толкучки. Запахи вызывали желание немедленно натянуть респиратор, а толчея блокировала передвижение, и я тут же отстал от Лакая, о чем оповестил его немедленным воплем с одновременным дерганьем за ниточки мысленной связи.
- Я не могу давить честных горожан, - объяснял я потом, то и дело дергая за поводья.
- Если ты думаешь, что тебя пропустят или уступят дорогу, то сильно ошибаешься, - Лакай задрал подбородок. - Делай как я.
Он двинул сквозь толпу, словно капля "Фэйри" сквозь жир на сковородке. Мне оставалось лишь торопливо следовать за ним, чтобы жир, тьфу, толпа не успела сомкнуться снова. Обернувшись, я лично увидел, как стена на определенном участке идет переливчатыми волнами, а потом из нее выступает человек, тут же влившийся в толпу. Небось по-разведчицки сквозь лес прокрался, недаром тот к самой стене подступает, метров пятьдесят не доходит.
Более менее освоившись, я начал глазеть во все стороны разом, пытаясь ухватить взором как можно больше архитектуры. Именно по домам, а не по одежде и транспорту, можно сделать вывод о благосостоянии города. Человек может обойтись без модных тряпок, без "бэхи" последней модели, но не без крова над головой. Город меня не разочаровал. Больше всего в глаза бросалось стилизованное изображение летучей мыши, украшавшее любые мало-мальски пригодные возвышенности и поверхности. Козлов пока не наблюдалось, если не считать двуногих, которые норовили перебежать дорогу прямо под носом у лошади. Лошадь сатанела и тянулась мордой, норовя цапнуть обидчика. Я же в свою очередь нервничал, боясь выпадения с высоты седла на твердую мостовую, и хватался за поводья вдвое чаще необходимого. Непробиваемый я там или нет, однако в падении с высоченной лошадиной спины нет ничего приятного.
Оправдывая мои худшие ожидания, какое-то грязное существо неопределенного пола метнулось прямо под копыта моей лошади. Та подумала и неохотно встала на дыбы. Я вцепился в нее, словно капкан в ногу браконьера, одновременно мужественно стиснув зубы.
Капюшон свалился, и я засветился на всю улицу, тут же уловив смену настроения в гражданских толпах. Общественное внимание обратилось ко мне, и я бы с радостью собой возгордился - случись такое недельку назад. Прямо сейчас осторожные и откровенные взгляды не приносили никакой радости. Лошадь грянула копытами оземь, вокруг меня тут же образовалось некоторое свободное пространство. Я попытался изобразить приветливую улыбку, и пространство еще немножечко увеличилось. Ну хоть дорогу стали уступать чаще. Лакай почуял что-то не совсем обычное, обернулся, узрел меня и расцвел как герань среди зимы на теплом подоконнике. Потом герань плавно мутировала в Верховного Главнокомандующего - Лакай надулся от важности и уже не просто ехал на лошади, а величаво передвигался и рассекал толпу одним лишь взглядом. Я мысленно вздохнул после чего окончательно пристроился за ним точно в хвост, стараясь соблюдать полуметровую дистанцию. И надежно спрятался под капюшоном.
Несмотря на дотошное разглядывание местности, я так и не увидел подсознательно ожидаемых небоскребов, зато на узкие башни насмотрелся в достатке. То и дело взгляд натыкался на величественные строения, словно стремящиеся дорасти до облаков. Благодаря изыскам неизвестного дизайнера упомянутые башни то ощеривались каменными клыками, то предъявляли множественные зубцы, то внезапно обрастали чудными переплетениями каменных же лиан - в общем, каждая была строго индивидуальна.
Остальные дома были несколько скромнее, преимущественно сохраняя высоту в четыре этажа и выглядя как ялтинские дворцы царской фамилии.
- Высокие - это для богатых семей, - пояснил Лакай. - В квартах живут середняки.
- А где же грязные трущобы? - осведомился я. - Где эта, так сказать, изнанка богатой жизни? Где порок, затаившийся в помоях? Лачуги, хибары, кабаки?
- Может тебе и нравится копаться в грязи, но я предпочитаю цивилизацию, - Лакай фыркнул породистым носом. - Не вижу смысла в поисках приключений на задницу.
Да не больно-то и хотелось. Мне тоже не свербило ни в одном месте лезть в лабиринты, пропахшие сыростью и зараженные серыми микробами преступлений, поэтому я вновь обратил взор к башням, получая эстетическое удовольствие.
- Дрожжи, дрожжи, свежие дрожжи! - орали где-то в толпе.
- Кому яблоки?! Свежие яблоки! - отзывались с другой стороны улицы.
Я сглотнул внезапно активизировавшуюся слюну и окончательно задрал голову, не желая терзать себя видами местных жителей, обжирающихся яблоками, дрожжами, какими-нибудь петушками на палочке и прочими недоступными мне радостями.
На очередном шпиле закономерно торчала фигурка летучей мыши, казавшаяся снизу совсем маленькой, а на ней сидел еще кто-то, уже и вовсе слаборазличимый. Пока я присматривался, неизвестный зашевелился, и в воздухе плеснули уже знакомые радужные сполохи. Разноцветные паруса затрепетали под ветром, и фигура крылана плавно взмыла вверх. По улице радостно пронесся десяток радужных зайчиков, засверкав в лужах.
- Мама, купи фонарик! - немедленно заверещало в толпе три или четыре детских голоса.
Я следил за полетом разинув рот, пока грубые жизненные реалии не постучались в дверь. Издалека донеслось непривычное "Дорогу! Дорогу!", работавшее тут вместо ведомственной сирены, и человеческая река тут же раздалась на два отдельных потока. Сначала я крупно стормозил, оставшись на свободном пространстве в гордом одиночестве, но потом с грехом пополам заставил лошадь влиться в человеческую мешанину, вызвав у отдельных ее представителей громкое возмущение.
- Эй, Зох! Давай сюда! - Лакай помахал издалека, но - слава всем богам - с этой же стороны опустевшей дороги. - Нечего тут пялиться!
С превеликим облегчением я направил лошадь в его сторону, посекундно извиняясь перед теми, кого распихивал таким незатейливым образом. На мой скромный взгляд нет ничего хуже, чем начинать знакомство с местными представителями власти, не обладая никакими подобиями документов. Кто их знает, может они зомби боятся и ненавидят по какой-нибудь давней традиции...
Лакай терпеливо дождался моего прибытия и махнул в сторону одной из множества улиц, отходящих от центрального проспекта.
- А где же все машины? - я то и дело оглядывался на покинутую улицу, неосознанно пытаясь разглядеть кавалькаду импортных автомобилей, сопровождающую какое-нибудь важное должностное лицо в лимузине.
- Здесь на машинах не принято передвигаться. Либо пешком, либо на лошадях.
- Скажешь тоже, - возразил я. - Столица - это не деревня, чтобы всю ее пешком обойти. Да и навоз на центральном проспекте...
- А кто торопится, тому местные трещины помогают, я потом покажу, они специально раскрашены полосками, и карты рядом...
Лакай что-то разъяснял лекторским тоном, но я его не слышал, вывернув шею назад до такой степени, что еще чуть-чуть - и оторвется голова, или я грохнусь с лошади. По главной улице как раз прошествовали те, ради кого устраивалась расчистка. Целая кавалькада, как я и предполагал. Все как на подбор черные, лоснящиеся. С длинной, тщательно расчесанной шерстью. Длиннорогие. Хуцы, в общем. Проклятые черные козлы.
Я пожирал глазами процессию, пока последний черный хвост не скрылся из поля зрения. А неохотно развернувшись обратно, едва не воткнулся в остановившегося Лакая.
- Увидел рыбку в трещине? - непонятно осведомился рыжий.
- Шею заело, - невозмутимо соврал я и украдкой огляделся. Мы вышли на перекресток сразу пяти дорог, и народу здесь было ничуть не меньше. Вдоль домов располагались мелкие лавчонки, в которых продавали все, начиная с блинчиков и заканчивая тускло поблескивающими грудами украшений. Жители и гости столицы, как и полагается людям занятым, разом куда-то спешили, создавая массовое движение. Благодаря некоторому числу всадников, мы не выделялись белыми воронами, но на всякий случай я надвинул капюшон еще глубже. Лакай покрутился у прилавков, распихивая пешеходов, а затем уверенно направился в узкий проулок, шикнув на жирную кошатину, расположившуюся точно по центру прохода. Издав недовольное мяуканье, та смылась куда подальше, демонстративно перейдя нам дорогу.
- Паршивка, - с удовлетворением произнес Лакай.
Здесь дома уже были много меньше, в расчете на одну семью, пусть и большую, да и выстроены из обычного серого камня, не приукрашенного белизной штукатурки. Лакай целеустремленно направился к нагло выступающему в проулок краснокирпичному дому, украшенному вывеской для непонятливых - скрещенные меч и топор. Из-за заборов редко и лениво брехали собаки. Улочка была сонной и навевала на меня такую же серокаменную тоску.
- Подожди здесь, - бросил Лакай, легко соскочил наземь и скрылся в недрах лавочки, войдя в приоткрытую дверь без стука или звонка.
Я честно караулил его лошадь пятнадцать дипломатических минут. На шестнадцатой примотал поводья к дверной ручке и с чистой совестью отправился в самостоятельное плавание.