Ее обучение закончилось внезапно. Старая знахарка, ее наставница, просто сказала ей об этом когда они очередной раз вышли в поле собрать трав для зелья. Она повернула к ней свое морщинистое лицо и сказала: Я передала тебе все, что знала, Нава, ты теперь сама можешь многое. Голос ее был глубоким как будто доносившимся из колодца.
Нава поклонилась наставнице, приняла из сухих старческих рук узелок с лечебными травами, мазями и хлебом, флягу из тыквы с отваром из трав и поклонившись до земли навсегда простилась со старой Авлиной. Нава знала, что этой ночью Авлина уйдет из мира живых и обретет заслуженный старой знахаркой покой.
Наве тяжело было проститься с Авлиной которая приняла ее, маленькую никому ненужную сиротку и заботилась о ней, но Нава не хотела омрачать расставания и скрыла свои чувства за скромной улыбкой.
Авлина смотрела вслед своей хрупкой, светловолосой, похожей на колос пшеницы воспитаннице пока та не скрылась за поворотом дороги. Она понимала, как тяжело было Наве, и сама печалилась не меньше, но так было надо.
Всю ночь Нава беспокойно полудремала в высоком стоге сена в поле, а под утро проснулась и заплакала: она больше не чувствовала присутствия Авлины на этой земле. Она поняла, что старушка ушла. Вначале Нава не знала, куда ей пойти. Ведь теперь она осталась совсем одна во всем мире. Девушке вдруг стало очень больно и одиноко. Весь день она сидела в тени большого дуба и печалилась, плакала о своей наставнице, а следующую ночь снова провела в стоге сена. Утром Нава доела остатку хлеба и в поисках пропитания решила идти прямо по дороге вдоль деревень. За кусок хлеба девушка нанималась делать самую тяжелую и грязную работу, но от тяжелого труда ей было лучше - не успевала думать о своем горе.
Деревенские косо поглядывали на нее - они не любили знахарей, по сути из-за своей неграмотности они не делали различий межу знахарями и колдунами. Слухи множились и вскоре никто не хотел нанимать Наву. Она продвигалась все дальше из деревни в деревню, но рано или поздно ей все равно приходилось уходить. Она не понимала что дело не только в том, что она знахарка. Старых знахарок иногда терпели. Но красота Навы раздражала деревенских женщин. Когда девушка шла по воду или работала в поле - она непременно привлекала к себе мужское внимание. Ни один мужчина не проходил не предложив помощь или не одарив улыбкой юную целительницу.
Вот это, пожалуй, и было основной причиной сплетен: женщины деревенские считали, что она чарами привораживает мужчин.
Девушка не понимала, почему ее прогоняют и так зло и завистливо смотрят вслед. Она решила, что стоит ей поискать место в городе. Там в этом большом суетливом муравейнике людям нет дела до того ведьма ты или знахарка - главное чтобы могла работать. И решила Нава идти в город.
Ее путь пролегал по единственной дороге, соединявшей город с деревнями, расположенными вдоль реки. Это были красивые, нетронутые человеком места. Иной раз, правда, попадались поля, на которых зрел хлеб и овес, но чаще Нава видела луга, щедро украшенные матушкой Природой. Они пестрели клевером и ромашками, а возле дороги девушка встречала целебный подорожник, кое-где находила вереск, багульник и зверобой.
Так девушка шла несколько дней пока не кончилась еда. Деревни и села исчезли - начался долгий путь к городу, а у Навы на ужин не осталось даже крошки. В последнем селе, где ей работы не нашлось, но все же дали немного хлеба и овощей на дорогу ей сказали, что по дороге к городу есть монастырь и несколько почтовых станций. Нава надеялась, что доберется до станции. Она не хотела идти в монастырь. Девушка с детства боялась церковных, но не могла объяснить почему.
Целительница решила заночевать недалеко от дороги, а с утра двинуться в путь - она не знала как далеко до ближайшей станции, а колокольня монастыря, видневшаяся из-за пышных крон, манила, подобно тому, как маяк влечет усталый корабль. Но девушка все равно не решалась идти к монастырю.
Утром Нава свернула к реке чтобы набрать воды. От реки дорогу отделяла полоска леса и воды не было видно, но девушка шла на шум потока. Когда она выбралась сквозь лесную чащу к обрывистому берегу, то увидела что не одна: чуть выше по течению стояла телега с тремя бочками и возле нее ходил высокий длинноволосый мужчина в коричневой рясе. Нава насторожилась. Подойти к реке можно было только в том месте, где стояла телега, но девушка не решалась. От голода у нее слегка кружилась голова и жажда так мучила бедняжку, что вскоре не колеблясь боле она пошла к тому месту, где стоял монах. Он не замечал ее так как стоял все время спиной к ней и поправлял что-то на телеге. Но как только она приблизилась, он внезапно обернулся и уставился на целительницу. Её поразили его глаза: холодные глубокие как у старца, хотя на вид ему было на пару весен больше чем самой Наве. Он был болезненно худ со впалыми щеками, заросшими щетиной, а растрепанный вид и воспаленные веки говорили о том, что он давно не спал вдоволь.
Он смотрел на нее в упор, и девушке показалось, что во взгляде церковного скользит не то гнев, не то страх. Вскоре, однако, она видела лишь любопытство.
-Я чувствовал, что ты придешь - шепнул он еле слышно.
Наву его слова удивили. "Кто ты и почему ты ждал меня?" - спросила она.
-Ты молила Его: "Пожалуста, не дай мне заблудиться!" Я же просил: "Пошли мне испытание, дабы мог я доказать что достоин..."
Нава вспомнила, что в тяжелую минуту, охваченная отчаянием просила Провидение о помощи.
Она снова обратила свой взор к воде. Невыносимо яркие блики солнца плясали на поверхности реки, ослепляя, затуманивая разум. Нава почувствовала приступ дурноты. Она не понимала происходящего и чувствовала, как силы покидают ее. В следующее мгновение целительница лишилась чувств.
Очнулась она в тени на грубом покрывале. Ее недавний знакомый исчез, но телега все еще стояла у берега. Она посмотрела на небо: судя по положению солнца, она пролежала без чувств не так уж долго. Вскоре вернулся монах. Он принес узелок в котором оказался хлеб, яблоки, немного сыра и вина. Молча они разделили скромную трапезу. Когда же все было съедено он спросил Наву кто она и что делает в этих краях. Целительница не призналась ему кто она, сказав что идет из далекой деревни в город на людей посмотреть да себя показать.
-Много опасностей таит в себе город - вздохнул монах - остерегайся там нечестивых людей и злых поступков. Но до города далеко, а у тебя обувь стоптана и еды нет.
Нава вынуждена была признать его правоту. Он попросил ее подождать и возможно он сможет достать ей обувь и одежду потеплее. Дни становились все холоднее и уже наступил сезон дождей. Монах сидел на траве и безотрывно смотрел в низкое серое небо. "Как же ты перебивалась все время?" - спросил он вдруг.
- Ты не печалься за меня - ответила Нава - природа дочери своей не обидит. Где травы постелет, где ягодой угостит.
-Холодно стало.
Помолчали глядя на тяжелые облака. Он наконец предложил - у нас за монастырем есть сарай заброшенный. Можешь там ночевать если не боишься.
Нава вместо слов благодарно посмотрела на него и вдруг разглядела в глазах его такую боль и тоску. Она хотела было спросить, но вовремя язык прикусила: скрывал он ее, ни за что не стал бы никому говорить.
Нава спряталась среди бочек чтобы никто случайно не увидел ее, а как стали подъезжать к монастырю, он указал ей куда идти. Нава спрыгнула и дождавшись темноты пробралась к сараю. Чтобы не привлекать внимания девушка не стала зажигать фонарь, что был оставлен монахом. Наскоро поужинав и мысленно поблагодарив своего благодетеля Нава укуталась в овечий тулуп, который он оставил чтобы ей не замерзнуть и впервые за несколько дней уснула в тепле на подстилке, а не на земле.
Когда она проснулась был уже день и монахи во всю суетились. Нава не хотела выходит чтобы не попадаться им на глаза. Она наблюдала за мужчинами разных возрастов, что суетились за воротами. Кто помоложе обрабатывал землю, кто постарше плели лапти и корзины. Один седой старец записывал что-то в книгу. Внезапно над монастырем разлетелся колокольный звон. Он начался так неожиданно, что у Навы сердце екнуло. Мелодия проникла, впиталась в тело, прокралась в душу и затуманила разум. Перед внутренним взором целительницы стремительно сменялись времена года, вставало и заходило солнце, пролетал вольный ветер и танцевали языки пламени. Ей захотелось узнать, кто этот дивный звонарь, что заставил трепетать ее естество. Девушка припала к щели меж досок старого сарая и каково же было ее удивление, когда она увидела там своего вчерашнего знакомого.
"Как дивно звучит его тоска - подумалось Наве - если бы знать, о чем он так горюет"
Когда стемнело, он принес ей еды. Монах извинился за то, что пока не может достать обувь, но Нава в ответ лишь усмехнулась. Она смотрела как он разжигает лампу и думала: "какой отчаянный, ведь если нас найдут - ничего хорошего не будет"
Он сидел напротив, погруженный в свои мысли. Казалось, что он смотрит сквозь пол, сквозь землю куда-то через пространство и время. Его зрачки расширились и теперь глаза были черные. Наву поразило то чувство, которое она испытала глядя на него в этот момент: она смотрела на тонкие черты его лица, на воспаленные веки, на бледную кожу, видневшуюся из-под ворота порванной рясы и ощущала, как жар поднимается к груди, как хочется коснуться его кожи. Ей казалось, что если она коснется его бледной кожи, это утолит жар. Но вместе с тем она понимала, что это лишь распалит его еще сильнее.
Когда он чуть наклонился вперед, целительница заметила кровавые ссадины и синяки на его груди. Она, сама не успела осознать того, что сделала: подавшись вперед Нава протянула руку и отодвинула край его одежды, обнажая грудь монаха. Он был такой худой, что под кожей четко различались ребра. Как раз на правой стороне поперек ребер и виднелись ссадины, которых девушка коснулась. Он лишь поморщился. Нава взглянула в его лицо. Каким красивым оно ей внезапно показалось! Девушка с уверенностью могла сказать, что не видела ничего прекраснее. Она развязала шнурок на поясе и достала банку с мазью. Скользкая прохладная мазь давала ей право касаться его, давала право делать то, чего она хотела так недавно. Нава чувствовала, как огонь разгорается внутри, но спорила с собой. Она вдруг вспомнила слова старой Авлины: "Дар живет только в нетронутой. Ты должна быть девственно чиста и подчинишь себе Силы" Разум Навы сопротивлялся, но запах трав вдруг ярко подчеркнул его запах. Она почувствовала, как напряглось его тело. Она боялась поднять глаза, боялась увидеть возмущение на его красивом лице. Но его кожа становилась все горячее, а дыхание чаще. И она решилась. Секунда - и сомнения Навы были заключена в теплом кристалле его зрачка. Душистой от травяной мази рукой она коснулась его щеки. Он закрыл глаза и наклонился вперед. Целительница встала на колени и обняв его за шею робко коснулась губами уголка его губ. Он сидел неподвижно, не отстраняясь, как изваяние. Нава прижалась щекой к его небритой шеке и прильнула к нему, вдыхая безумную смесь запаха трав и его аромата. Шнурок больше не поддерживал юбки и когда они упали, но ней осталась короткая рубаха, лишь немного скрывавшая бедра. Он не двигался. Не пошевелился он и тогда, когда рука целительницы проникла под рясу и нежно робко коснулась его там, где не касалась еще не одна женщина. Тело мгновенно отреагировало на призыв. Кровь побежала по венам на пути превращаясь в огненные реки, сжигавшие жалкие попытки сознания взять контроль над чувствами. Он перестал сдерживать себя и почувствовал как зверь рвется наружу из клетки. Зверь, который был причиной его страданий. Монах распахнул глаза и первое, что он увидел - испуг на лице Навы: она увидела отражение зверя в глубине его глаз и он приближался. Это длилось лишь мгновение - в следующую секунду монах оттолкнул ее и оказался сверху. Он рванул края рубахи и впился поцелуем в обнаженную грудь. Нава не издала стон, но это был стон не боли, а наслаждения. Вместо того, чтобы в страхе оттолкнуть его, целительница отдалась грубым ласкам. Она гладила его, глубоко погружая пальцы в волосы, целовала его. И ей удалось приручить зверя - его ласки становились нежнее, медленнее. Нава ввергла монаха в транс. Это был дивный танец, медлительный и жаркий. Каждое движение растягивалось в вечность полную сладкой муки и когда он овладел ею - для них это стало избавлением. Это был языческий катарсис.
Некоторое время спустя они лежали не двигаясь. Казалось, силы полностью покинули обоих. Нава прижала его ладонь к груди и прижалась лицом к его израненной груди.
- Откуда эти раны? - прошептала целительница
- Так они заставляют меня умерщвлять плоть. Говорят, что от боли просыпается мой талант звонаря.
- Теперь больше не проснется - печально сказала девушка. - Как и мой дар.
- Я знаю.. - так же тихо ответил он.
На следующий день монах не пришел. Нава дождалась темноты и вышла из сарая. В небе восходила огромная красная луна. "Дурной знак - со страхом подумала девушка" Ворота монастыря были закрыты. Целительница промаялась без сна в сарае, а утром кинулась со всех ног к монастырю. Охранявшие вход не успели задержать ее. Влетев на монастырский двор Нава вскричала как безумная: Посреди двора на кресте был распят ее монах, на лице его застыла умиротворенная улыбка. Нава упала на колени. Растрепанные волосы поплыли по ветру. Целительница очертила круг и подбежавшие монахи не смели подойти к ней.
-Проклинаю! - закричала она глядя поочереди на каждого из собравшихся вокруг монахов - Проклинаю убийц! Вы уничтожили самое прекрасное существо, что обитала здесь. Так погибнете же, твари, вы страшной мучительной смертью.
Сказав это, Нава достала фонарь в котором лежали угли костра. Они еще не остыли, но девушка достала горсть, не чувствуя ожогов и швырнула монахам под ноги. Сено, которое лежало повсюду во дворе занялось немедленно. Монахи пытались потушить огонь, но он лишь разлетался искрами, создавая новые очаги. Они хотели бежать, но неведомая сила закрыла ворота и дюжина мужчин не смогла отпереть их. Тогда они в страхе как овцы ждущие своей участи уставились на Наву, вокруг которой бушевало пламя.
Нава изменилась: Ее волосы поседели, глаза выцвели и стали почти белыми. Она шла сквозь бушующее пламя к кресту и одежда тлела на ее хрупком теле. Дойдя, она свалила крест и склонилась плача к трупу монаха. Огонь подбирался к ней. Крики боли, вопли горящих заживо наполнили воздух. Нава целовала его, она знала, что вернуть к жизни она не сможет. Раньше, когда была невинна, смогла бы - Авлина учила ее, но теперь - нет. Нава в мыслях своих проклинала всех людей, их глупую веру, заставляющую их творить зверства, оправдывающую любую жестокость. Веру, которая учит как жить, кого ненавидеть, кого любить, кому молиться, кого распять.
Нава желала смерти. И из огня ей явился лик. Он звал ее обрести силу большую, чем у целительницы. Силу могущественную, сеющую зло, несущую смерть. Он говорил, что вернет зверя, которого она выпустила и приручила, но Нава знала что зверь не нужен ей без него. Она так же знала, что его не вернет даже эта неведомая сила. И Нава отказалась от этой силы. Она крикнула в лицо огню: "Отрекаюсь!" Тогда языки пламени сомкнулись над ней.