- Ой, и не говорите! - сокрушался Ильич, размешивая сахар в стакане с чаем,- эти крестьяне так голодают, так голодают! Это просто ужасно. Подайте мне еще меду!
Бонч-Бруевич сочувственно кивал и, не менее прочувственно, наяривал мед столовой ложкой прямо из банки, не замечая призывов вождя к равенству и братству, пока интеллигентная ленинская ручонка не отобрала банку под лукавый прищур татарских глазенок, сгоравших жадностью и нескрываемой любовью к пчелиному продукту.
- А я батенька, шутку выкинул намедни,- закладывая руку в нагрудный карман жилетки, произнес Ильич, доев мед,- скажу вам как другу и соратнику. Посылочку мне прислали... Дас.
Ленин помолчал, а потом спросил неожиданно:
- А вам когда посылочку присылали в последний раз?
Бонч-Бруевич сокрушенно покачал головой, мол, куда уж нам.
- Вот-вот, закивал Ленин,- а мне прислали. Крестьяне. Муку вот... Картошечку... А знаете ли,- Ильич откинулся на спинку стула, сыто отдуваясь,- не стал в детдом отправлять,- он махнул рукой,- не стал. Чего там, одна посылочка.
- Не одна, а две! - строго поправила мужа Надежда Константиновна, которая без стука вошла в комнату, собрала чашки и, хмурясь, вышла.
- Ну две! - обозлено заорал вслед Ильич,- ну и что? Одну себе забрала. Я ее и не видел, целиком,- добавил он тут же, так как не выносил лжи,- одна вот баночка медку и осталась со всей посылочки. Вот-с батенька. А я и думаю съедим под чаек, не пропадать же!
Бонч-Бруевич довольно развел руками:
"Мол, разумеется, Владимир Ильич!"
Ильич кивнул и продолжил негромко, почесывая животик и позевывая. Стыдливо прикрывая бородку всю в хлебных крошках.
- А не верьте, вы батенька, что эти крестьяне так уж голодают. Неправда это, ей-ей! Посудите сами, если б голодали, стали бы посылками разбрасываться? А то, чуть ли не каждый день, все шлют и шлют. То мне, то Наденьке, то Феликсу... - Ленин неожиданно скривился как от зубной боли,- Феликсу... - добавил он с ненавистью и стал судорожно вымазывать хлебом остатки меда.
Потом вскочил:
- Ну-с, ну-с, а теперь, батенька, работать, работать, и еще раз... - он отщипнул еще один кусочек хрустящей корочки и отправил его в рот,- ...работать!
Бонч-Бруевич, видя, что ловить больше нечего, стал собираться.
- Благодарствуйте Владимир Ильич, за хлеб, за соль.
Ленин отмахнулся:
- Пустое, батенька, не меня благодарите, народ! Ну, будет.
Он проглотил, прилипший где-то в глубине горла, кусочек и ушел в кабинет, крикнув в сторону комнаты Крупской:
- Я работаю!
Потом увидев, что за Бонч-Бруевичем закрылась дверь, крикнул еще раз, уже громче:
- Надежда! Я работаю!
Из-за дверей послышалось невнятное:
- Та пошел ты, работничек...
Ленин плюнул в ту сторону и, наконец, вошел в кабинет.
В кабинете он неторопливо прокашлялся, распахнул рубаху на груди, сел за стол, и засучив рукава, выдвинул верхний ящик стола. Разбросав бумаги и карандаши. Он вытащил из дальнего угла кусок белого сала, краюху черного душистого хлеба, две головки чеснока и красный, похожий на Бонч-Бруевича помидор. После чего судорожно сглотнул, подступившую слюну и принялся жадно рвать зубами громадные куски...
... Ильич уже доедал последний кусочек сала, когда в дверь постучали. Он недовольно спросил:
- В чем дело?
- Ходоки пришли,- сказала Крупская, замерев на пороге.
- Давай! - сыто отрыгиваясь, сказал Ленин.
Крупская успела еще раз с ненавистью зыркнуть на легендарного муженька и его измазанную салом бороденку. Сказала:
- Бороду вытри,- и пошла за ходоками.
Их было трое, худых костистых дедов из-под Рязани. Они поклонились в пояс, и потому не увидели, как вождь мирового пролетариата, что-то быстро спрятал в стол. Прятал он оставшуюся луковицу. Потом они, дождавшись приглашения, скромно присели, а Ленин стал рассматривать собеседников. На душе его было спокойно и сыто, мужички ему тоже понравились.
"Есть в них, что-то исконное",- подумалось Ильичу,- "и в мешках, тоже что-то наверняка есть",- закончил он мысль.
И правда, после обмена приветствиями, мужики стали вынимать из мешков свои нехитрые подарки, как-то пару гусей, курочку, два десятка яиц, какие-то узелки.
Ильич верный своим принципам, разумеется, стал отнекиваться, отрицательно махать руками:
- Не надо! Зачем?
Мужики тоже завозмущались:
- Примите, дорогой вы наш, примите, не позлорадствуйте над простотой душевной!
Ну, делать нечего, принял, не позлорадствовал. Еще успел заметить, что Крупская, крыса такая, в щелку дверную, как бы между прочим заглянула. Ленин быстренько вскочил, засуетился, тоже, как бы между прочим, прикрыл плотнее дверь и похлопал одного из ходоков по спине.
- Ну-с рассказывайте, как живете?
- Плохо живем, Ильич! - сразу, как по команде заныли деды.
"Фу,- подумал про себя Ильич,- начинается!",- и весело перебил мужиков:
- Небось баб по деревне гоняете до сих пор?
Обескураженные вопросом ходоки, примолкли и долго молчали, Ленин, лучисто улыбался. Потом самый солидный из троицы прокашлялся и произнес:
- Где там, благодетель...
- А че так слабо? - подмигнул Ильич.
- Дык, дык...
Ильичу стало совсем весело:
- Это плохо, баб надо гонять, а то они нам нам на голову сядут, и ножки свесят. Капиталистки.
Деды учуяли иностранное слово и снова заныли:
- Правильно, Ильич, капиталисты замучили, когда ж землю нам дашь?
Но Ленин мыслями своим унесся далеко, взгляд его вперился куда-то поверх мужицких голов, губы его шептали:
- Их надо гонять, сук...
- Вот! - обрадовались мужики,- гони их, капиталистов этих, житья от них нет. А землю нам давай! А ТО ПОНАЕХАЛИ КАПИТАЛИСТЫ ЭТИ, В КОЛХОЗЫ КАКИЕ-ТО ЗОВУТ, ОТДАЙ ИМ ВСЕ, ПОНИМАЕШЬ, ПОСЛЕДНЕЕ, А У САМИХ СРАМ, ПРОСТИ ГОСПОДИ, ПРОСВЕЧИВАЕТ.
Ленин все еще думал о своем, и спохватился лишь в самом конце фразы:
- Непорядок, непорядочек, где ж это видано, чтобы срам просвечивал? Это порнография, извините, называется!
- Вот! - обрадовались деды, восхищенно глядя на Ленина: "Какой, однако, великий человек!" И тут один из них, самый неказистый с виду вдруг ляпнул:
- И колхозы разогнать!
- Что-с? - вскинулся Ленин.
- Дык, капиталисты ж... - чувствуя, что сказал, что-то не то смутился неказистый.
- Какие капиталисты?
- Дык, в колхозах же... - пролепетал мужик.
Ленин всплеснул руками:
- Ай-яй-яй! Какой ужас! - и начал быстро прощаться, одновременно, распихивая подарки по ящикам стола. - До свиданьица, приходите еще, любезнейшие!
Любезнейшие кланяясь, стали выходить из кабинета. Когда за последним из них закрылись двери, Ленин вытер пот с лысого лба, и, пряча остатки продуктов, взял двух гусей. Того что помясистей кинул в стол, а второго оставил. Вздохнул, снял телефонную трубку и сказал туда:
- Феликс Эдмундович! Задержите, пожалуйста, ходоков, которые только что от меня вышли. Что сделали? Хм, да они, батенька, вообще против колхозного строя и по-моему против революции нашей в целом. Кстати, потом зайдите ко мне, у меня для вас гостинец. Да, да. А какой не скажу! Сюрприз! Да, приятный! Заходите.
Он положил трубку на место, почесал затылок и спрятал второго гуся вслед за первым. Взамен выложил недоеденную луковицу и прибавил к ней несколько картофелин, а после с удрученным видом умостился в кресле и проговорил:
- Да-с, да-с, господа, время теперь тяжелое, а делиться все равно надо... Вот так-с...