Про Муром нам в поезде рассказала старуха. Старый русский город, один из самых древних - недавно отпраздновал свое 1100-летие - а рядом, в семи км от него, молодой поселок - Ивлевый. Очень благоустроенный, красивый. Стоит в сосновом лесу, в его границах - цепь поросших вербою прудов, вдоль улиц - газоны с розами. На местном заводе высокая зарплата, приезжим сразу предоставляют семейное общежитие, а через год - квартиру. Бесплатное питание.
Матушка все поняла сразу, как только началось это перечисление чудес, а до меня же дошло только после последней фразы.
- Они там уран перерабатывают что ли?
- Муром недалеко от Горького. - подбросила аргументов матушка. Мы, помотавшись по закрытым точкам Советского Союза, хорошо знали о роли Горького в нашей атомной промышленности.
- Недалеко. - согласилась старуха, - Но взрывчатку на тамошнем заводе производят попроще. Правда, взрывается она чаще. В цеху, где дают квартиру - три, иногда четыре раза в год. За последние десять лет особенно сильных взрывов не было, но менее двух человек в год не гибло.
Она помолчала, пожевала губами и добавила:
- Я смотрела на тебя. Если будешь внимательной - уцелеешь. Да и Белая... Не верю я, чтоб она не присмотрела за дочерью Антона... И раз ты в своих гадюшниках уцелела, значит, присматривала... Правда... если у нее не появились особые планы насчет внука Антона... Не должно, вроде бы... И я же смотрела. - она еще помолчала и кивнула на меня, - Мальчишка в восьмой класс перешел, ему учиться надо, а в поселке школу недавно новую выстроили - так мебель прямо с московской выставки вывезли... Учителей хвалят... Да и самой... Самой-то тебе не надоело болтаться? А там хорошо... Сосны, пруды... - и хмыкнула, - Только лебедей не хватает...
Поезд безостановочно стучал на стыках. В купе - старуха не переносила толчеи плацкартных вагонов - в купе было тихо и уютно. На столике в стаканах с роскошными желтыми подстаканниками остывал чай. Ни в какие взрывы не верилось. А матушке все было безразлично. Может, из-за документированного свидетельства о смерти моего отца, а, может, она никак не могла поверить, что рядом уже никогда не будет Федора. Так что отсутствие в прудах поселка лебедей, ее не взволновало. До Москвы мы не доехали. Мы сошли в Муроме.
Матушка умела быть ослепительной. Но на этот раз, когда она собиралась в отдел кадров, то даже губы не накрасила. Долго выбирала платье - с туалетами у нее был полный порядок: от подарков она никогда не отказывалась, а дешевые - возвращала. Иногда прилюдно. И наслаждалась скандалом. Так вот на этот раз она выбрала само старое, самое серое - из тех в которых полы мыла.
- Мама, ты же в поездах лучше одеваешься!
- Одевалась. На предстоящие пару лет - никаких поездов. В дороге надо выглядеть дамой. Надо. Так спокойнее. А здесь будет спокойнее, если я буду выглядеть маленькой серенькой мышкой. Хватит нам приключений. И ты... - она улыбнулась мне, - Постарайся обойтись без драк. Постарайся, а? Обещай мне.
Когда она так улыбалась мне, когда она так просила меня, я был готов даже чистить картошку, даже терпеть пьяную компанию мужиков, я был готов на все.
- Обещаю. А ты? Ты обойдешься без драки? - сумел улыбнуться я. - Мы за спокойной жизнью сюда приехали?
- Да!
- И поэтому ты пойдешь устраиваться в цех, который четыре раза в год взлетает на воздух? Зачем нам ещё какие-то приключения, драки какие-то.
Она рассмеялась и взъерошила мне волосы. Она абсолютно не боялась.
Не знаю, на что она надеялась. Может быть, на то, что в отделе кадров будет работать старая мымра. Там и работала старая мымра. Но когда матушка принялась заполнять бесконечную анкету, мымра вышла, а зашел начальник ОтиЗа Бугаев Петр Карпович и тут же предложил ей вместо должности лаборантки в убойном цеху - должность секретарши председателя профкома.
- Правда, на этой должности не положено бесплатное молоко, но мы... мы компенсируем. - улыбнулся он.
- Спасибо, лучше не надо, бо я не шибко грамотная. - попробовала вспомнить выговор дальневосточных фабричных матушка.
- Для "не шибко грамотной" ты шибко проворно с анкетами расправляешься. Смотри не пожалей...
Мама молча опять взялась за анкету. Он еще чуть постоял, но мама не поднимала глаз.
- Ну, да как хочешь... Но ежели что - приходи, может что и придумаем. - наконец, не выдержал он и вышел.
- С анкетами я, конечно, прокололась. - говорила потом мне она, - но я их столько назаполняла... И какие они все одинаковые!
- Кто - они, мама? Анкеты или начальники?
- И те и другие, и те и другие.
- Но раз и здесь - все тоже, то тогда нам без драки не обойтись! Как всюду, как раньше. А дяди Федора уже нет.
- Ничего, ты ведь уже научился драться и сам? Да?
- Да! Я тебя защищу, мама!
- Конечно, сын. - опять улыбнулась она мне.
Поселок и вправду был хорош. Он действительно разместился в старом лесу, вековые сосны при строительстве старались сберечь, и если дерево росло в паре метров от строившегося здания, рубить запрещали. Рабочие ругались, но рубить не смели.
На речушке, делившей поселок на две части, стояли три плотины и образовалось три пруда. Особенно хорош был первый - с лесом подходившим прямо к воде. Но и два другие - глубокие чистые, с рыбой, неплохо клевавшей на удочку - тоже не портили пейзажа... Лебедей не было, но осенью садились утки.
Совершенно роскошной мне показалась школа - с огромным спортзалом, учебными мастерскими, а классы!.. Не классы даже, а кабинеты! В химическом - опыты проводили за каждой партой, да и не за партой вовсе, а за столом со сливным бачком, с пластиковым покрытием, и опыты проводили все, а не только учителя; в физическом - и электростаты и телескоп; в биологическом - живой уголок. Даже доски - не обычные, черные, а темно-зеленые, с навесными секциями... Учителя могли вызывать к доске сразу человек десять! Некоторые и вызывали...
А Дом Культуры! Огромный с колоннами, как в Большом театре! Перед сценой - яма для оркестра! Помимо партера еще и балкон! Да в нем полпоселка помещалось! (Говорили, что директора завода, который вбухал в строительство ДК деньги из каких-то не тех фондов, чуть с завода не сняли, едва из партии не выгнали, объявили строгача, но потом из министерства приехали, посмотрели и выговор сняв, объявили благодарность.) А какие фильмы шли в том ДК! Те же самые и в то же самое время, что и в лучших залах Москвы!
Вот после такого фильма, уже на третий или четвертый день после нашего приезда, все и случилось.
Это была "Великолепная семерка". Вообще-то "детей до 16" на нее не пускали и также запрещали нас пускать на вечерние сеансы, но что матушке какие-то запреты! Мы чуть припозднились, и когда билетерша осталась одна, матушка ей улыбнулась, и старая обозленная тетка...не понимая себя улыбнулась в ответ.
Фильм... Это было... это было как чудо!
И... и так знакомо. Так мне знакомо!
Когда входишь в класс, как бросаешь вызов, когда читаешь книжку на перемене, как бросаешь вызов, когда отвечаешь у доски, как бросаешь вызов, и они твой вызов принимали, они не принимали тебя! За что?! После очередной школы это уже не интересовало. И когда вразвалочку к тебе подходил один, ты уже не ждал пустых слов, а бил первым. А потом по партам - ко второму, к третьему, которых вычислял еще на уроке, а потом, теперь уже как тот, первый из них, неспешно, вразвалочку шел к главному. Которого надо было сломать. Иначе - неизбежна была затяжная война с подходами резервов и союзников. И почти наверняка - обидного, но необходимого вмешательства дяди Федора.
Для матушки это фильм прозвучал так же. И Федор, и мой отец могли бы встать рядом с теми киношными героями и ничем не уступили бы им! Разве что отец был красивее американских звезд, а Федор - удачливее ковбоев! Ведь те ковбои продержались - половину команды потеряв! - продержались всего в одной деревне, против одной банды, а Федор провел нас через 9 точек! И не потерял никого - ни шалой женщины, ни беспомощного мальчишку!
Хотел бы я знать, кого из них, своих настоящих мужчин она тогда вспоминала. Не из-за ковбоев же плакала после кино, стоя под соснами недалеко от афиши, в двух шагах от дороги. Я искал что-то сказать ей, но она ладошкой прикрыла мне рот. И мы пошли через парк на берег пруда. Постоять при луне, помолчать у воды, словно еще раз попрощаться с чем-то. Или с кем-то.
Не дали.
Почти сразу следом за нами из лесу вышли трое. Если бы не этот фильм, они остались бы живы. Им же не велели убивать или уж сильно избивать нас - так, припугнуть - и матушка отговорилась бы, обсмеяла бы их, они бы сначала ругались, потом начали смеяться тоже, и в конце концов стали бы с ней почти приятелями... А так...
У нее перед глазами стоял отец, которого погубили урки, и вот такие же урки с наглой уверенностью в своей безнаказности шли позорить ее перед сыном. И еще... Она не говорила об этом... Но наверняка, наверняка где-то в уголке ее подсознания горела фраза старухи: "Почему этот еще жив?!". И еще мама слышала, как старуха пробормотала: "Во имя Твое". И кровь... Она позвала Белую и Белая вспомнила про нее, вспомнила про нас. Она - не Рыжая, она любит отзываться, отвечать на зов...
Я почувствовал заледенелость матушки. Давно пора было или смеяться и налаживать отношения или блефовать - кричать хотя бы про Бугаева, или проще, раз она не хотела больше приключений, брать ноги в руки - и ходу, ходу. За нами мостки, потом подъемчик и деревня Подболотня, где люди. А чтоб те алкаши догнали нас на подъеме!..
Но матушка только обхватила ладонями запястья.
Это не было жестом растерянности. Под рукавами платья у нее были ножи, без которых в новом месте она никуда не выходила. И я почувствовал, как у нее успокаивается дыхание и расслабляется тело. Перед взрывом. "Вот и обошлись без драки".
Урки ничего не чувствовали.
- Ну, что, дура, довыпендривалась?! Придержите сопляка. А я уж с ней... У глазастенькая-то какая, а сисяс...
Он не договорил. Он подошел уже достаточно, и мама начала движение. Уловив, его я тоже прыгнул вперед и, сорвав дистанцию, ударил в пах тому, кто направлялся "придержать" меня. Каждый из них сидел, но никто не жил в призонных городках. В них к малолеткам относились с большим вниманием. Там бы мой удар вряд ли прошел, но эти...
Урка взвыл, согнулся, но упасть не успел. Матушка словно отмахнувшись левой рукой от своего, не прекращая движения, правой всадила нож в основание шеи согнувшегося от боли моего противника, и тут же на том же движении ножи вылетели из ее рук и, синхронно вращаясь, синхронно вошли в шею последнего. Сзади еще сипел с перерезанной глоткой первый, а матушка уже тащила меня прочь, не давая оглянуться, остановиться, приглядеться. Только на мгновения выпустив мои плечи, нагнулась, вырвала ножи из тела и поволокла меня дальше.
- Добилась своего! Она все-таки добилась своего! У-у, сука белая!...
- Мама!
- Прости, я больше не буду. Я больше никогда не буду! Никогда! А ты запомни: не убивай во имя Ее, только ради себя! Только ради себя.
Я думал, что ночью мне не заснуть. Я не рассмотрел их лиц, не видел смертельных ран, но в ушах стояли предсмертные хрипы, и мне было страшно. Я старался не показать свой страх матери, пытался выглядеть хладнокровным и предусмотрительным. Я заговорил о создании алиби. Она со всем соглашалась и ничего не делала. Она притащила меня в общагу, заперла в комнатушке, а сама достала из заветного чемоданчика тщательно упакованный пучок трав и вышла. И пока я пытался по методике дядюшки Ли унять дрожь, мама, как потом выяснилось, выгнала всех из кухни и полчаса что-то там делала, о чем-то там бормоча.
Вошла с горшком полным отвратительно вонявшего варева и заставила меня выпить едва ли не кипяток. Я опалил рот, но дрожь унялась. Я только и успел - спросить:
- Нас же легко найдут?
- Да. - ответила она не раздумывая. - Если будут искать. Но зачем им искать, если они и так все знают. Не беспокойся, все теперь будет нормально. Мы свою драку выстояли.
Она еще что-то говорила, но я уже не слышал. Я спал.
А ее драка-то еще и не начиналась.
Школа у меня была во вторую смену, матушка будить не стала, и я благополучно проспал часов до 11. Пока проснулся, пока сварил обед, сделал уроки - уже надо было идти в школу. Я и пошел. И уже подойдя к школе понял, что мне не давало покоя в нашей комнатушке: я вспомнил, как сильно пахло ее любимыми духами. Очень дорогими. И старое платье, в котором она ходила все эти три дня, висело на стуле.
"И здесь всё то же. И у нее, и у меня. И ни ей, ни мне не обойтись без драки. Только уже нет дяди Федора. Ну что ж..." - и я начал успокаивать дыхание. И только тогда разжались зубы.
Матушка утром не стала копаться в старье, как все предшествующие четыре дня, а оделась, как привыкла одеваться, надушилась, накрасилась, как привыкла, и пошла на завод. "С зенсины исколки долзны сыпаца!" - твердил ей старый китаец. Какие там "исколки"!..
Матушка пошла не в свою мастерскую, она пошла к директору завода. Она смела с пути пожилую секретаршу, сразу сбросившую свою маску привычной - ах, откуда вы все на мою голову! - усталости, и ворвалась в кабинет.
Длинный стол, во главе - он, легендарный Ермаков Виктор Афанасьевич. За столом много людей - начальники помельче, а рядом с директором еще три кожаных кресла. В них - начальники покрупнее. Интересно, этих начальников по росту что ли подбирали? В одном - Бугаев. Но мама не глядела на него.
- Что вы себе позволяете?! - опять сзади взвизгнула секретарша и опять не решилась схватить ее за плечо. Но мама не оглянулась на нее. Она шла к Ермакову.
Он с любопытством ждал продолжения и молчал. И все замолчали. И никто не вмешивался. Даже секретарша перестала причитать. Только мамины 12-сантиметровые шпильки стучали по паркету. Она подошла почти вплотную.
- Планерка? - глухо осведомилась она. - Инсультов не было?
И закричала в полный голос, открытым звуком:
- Отстаньте от меня! Вы все! Отстаньте от меня!
Выхватила из рукава нож, вскинула обе руки над головой, так что подол юбки взметнулся, и всадила нож в стол.
Стол был добротным, старым, советским дубовым столом, он выдерживал кулак директора, выдержал и ее нож.
Матушка не пыталась его высвободить. Он торчал в паре сантиметров от рук директора и дрожал. У Ермакова пальцы не дрожали. Он посмотрел на нож и опять молча поднял глаза на нее.
- Отстаньте от меня. - почти беззвучно повторила она.
Повернулась и пошла на выход.
Директор сидел, молчал - и остальные молча сидели тоже. Его голос остановил ее почти у двери.
- Эй, а вы кто? - с веселым изумлением спросил он.
Мама повернулась и пальцем указала на Бугаева.
- Он знает.
И не выдержала.
Откуда она выдернула второй нож, не понял никто. К рукавам, как в первый раз, она не прикасалась, под шелковым платьем его спрятать было негде, а раскрытые ладони она предъявила до того.
Но вот она указывает на Бугаева, а вот - звереет, заводит руку за плечо, почти за голову, опять щелкает пружина - и в Бугаева летит второй, такой же тонкий клинок и вспарывает кресло вплотную с его мясистым ухом. Он вскрикивает.
Тут уж вскочили все. Все кроме Ермакова. И Бугаева. Тот отодвигался от лезвия предельно осторожно, но на его ухе набухла и скатилась вниз тяжелая красная капля.
- Он знает. - опять повторила матушка и вышла.
- Сесть! - услышала она за собой рев директора.
Когда она пришла в свою мастерскую (таким термином обозначался их цех), мастерица ни слова не сказала насчет опоздания, но до работы с "составами" не допустила:
- Сама взорвешься и нас на тот свет за собой утянешь. Иди, подмети-ка лучше территорию. Самое дело для такого костюмчика.
Матушка еще не знала: бытовало поверие, что нарядные-то и гибнут. Даже переодевшись в бесформенные "форменные", белые халаты. Уже потом мы, а с нами и остальные, узнали почему: сняв верхние платья они не меняли белье. А еще потом-потом мастерица расскажет, что ей успел позвонить Ермаков.
"- Когда ты вошла, ты была такая... Я бы не решилась... Но он приказал: тебя в мастерскую ни под каким видом не пускать! "А заместо - пусть хоть плац метет!" Его я боялась еще больше.
Матушке вручили шанцевый инструмент и выделили территорию. Завод стоял в лесу, кругом цвела осень, листья сыпались, как снег в пушкинскую метель, и одна метла с одной совковой лопатой на большой заасфальтированной площади ничего сделать не могли. Но матушка работала. Весь их шести часовой рабочий день. А после пошла ко мне, в школу.
Опять же таки много-много позже мастерица ей расскажет, что сразу после окончания смены и ее ухода опять позвонил Ермаков:
" - Ну что, не взорвались? Она жива?
" - Да жива-жива, что с ней сделается.
" - А что ты ей выдумала?
" - Ну вы же сами сказали: мести плац.
" - И она мела?!
" - Да.
" - Весь день?!
" - Да.
" - И метлу не сломала?!
" - Она сдала метлу и лопату. Инструменты у нас новые. Их так просто не переломаешь.
Я ж тебя совсем не знала! Ты, конечно, девка здоровая, но их ведь и мужику хорошему не переломать, а ты после смены выглядела для меня такой... такой разлаженной, такой расслабленной, такой затурканной!.. Да нормальная баба разве б выдержала на целый день такого издевательства! Да еще и в нарядном платье! Да еще и на каблуках твоих сумасшедших! Но Ермаков - он и есть Ермаков. Выматюгался и говорит:
"- Значит еще кого-нибудь прирежет. Нет, голыми-то руками?.. Придушит! И где мне ее теперь искать прикажешь?!
"- Она в школу к сыну пошла. У него, она говорила, неприятности вроде...
"- Еще и сын нее с неприятностями! Хотя как же по-другому-то! - и другим тоном, -Ольга!Машину к подъезду! - и снова ко мне, - Мария, присмотри за ней в мастерской. Ну, знаю, ты за всеми приглядываешь, но не давай ты ей делать глупости! Работа - работой, но чтоб без дури ее бабьей! Если упрется - мне звони. Чего-нибудь вместе думать будем. - Ольга! Где там машина?! - Договорились?
"- Да она не вредная, она - тихая и послушная. Все хорошо будет, Виктор Афанасьевич!
"- Не вредная, говоришь, тихая и послушная... - захохотал он. - Ну-ну.
Я ж тогда еще не знала, что ты у него на планерке учинила. Да плевать мне на твои забавы с мужиками, а по работе ты всегда была аккуратной и дисциплинированной. И взорвалась не по своей вине - это Ритка, дура, виновата была. Да и я в другой смене работала".
Но мы и об этом звонке Ермакова узнали позже. А тогда матушка шла ко мне. Тихо, не спеша. После целого дня на каблуках, особенно не разгонишься. Она шла выручать меня из неприятностей. Федора-то уже не было. Отца - тоже. Он меня и не видел.
Когда я подходил к школе, я тоже не сомневался насчет "неприятностей", но особенно больших не ждал. По сравнению с зоновскими городками здешние "хулиганы" могли смело примеривать нимбы. Поселок не был поделен молодежными бандами на территории - не было банд. В школе не дрались постоянно между собой несколько группировок - не было ни одной! Наконец, не было для меня "стариков" - я перешел в восьмой класс, а в девятый или, тем более, в десятый отморозков не тянули: не хочешь учиться - не мешай остальным, и они рассеивались по ПТУ.
В нашем классе был один второгодник - некто "Штырь", был он старше остальных, ну и меня соответственно, года на 2 и выше остальных, ну и меня соответственно, почти на голову. Еще при нем в нашем классе имелся прихлебатель и пара дружков в параллельных, но им воли не давали. И если кто из них задирался на одноклассников, то мальчишки собирались толпой и доступно объясняли, что хотя и есть поговорка: "сила есть - ума не надо", но есть и другие: "дурная голова ногам покоя не дает", а также: "если не доходит через голову, то дойдет через задницу".
Но я был новичком и для класса - чужим. И еще - я получал за ответы пятерки. И еще - я на переменках читал книжки. И еще - я был худым и маленьким. И еще... Я был похож девочку... На худом личике - яркие губки и большие широко-раскрытые глаза. Мамина подружка как-то заметила: "В них смотреть больно!", и ресницы: "Девчачьи!". Я их пару раз состригал, но они отрастали еще пушистее. Это потом. за каждые последующие 3 года я буду вырастать на 10-15 см, надбровья притушат глаза, и ресницы на крупном лице перестанут выглядеть вызывающе, а тогда... тогда я выглядел переодетой девчонкой-заморышем. Выглядел жертвой. Только очков не хватало.
К книгам меня пристрастила матушка. Очевидно, не без тайной мысли, что если мальчик при книжке, значит, ее присутствие уже не потребуется. Я и не требовал. Особенно после того, как она в очередной дыре сводила меня с местным библиотекарем, а местный библиотекарь запускал меня в очередную библиотеку, сформированную из фондов МВД.
Ох уж эти фонды! Они собирались из конфискованных, частных собраний, и какие только диковинки не попадались в них! И дореволюционная поэзия, запрещенные имена - Цветаева, Гумилев (Матушка обожала Гумилева, и мне пришлось переписать с со>тню его баллад, и время от времени она устраивала ночи Гумилева - читал, конечно,я, но зато наутро мне разрешалось пропускать школу). И эмигрантская проза! И сочинения отцов церкви! И эзотерическая литература! И классика всех стран! И приключения! И фантастика!
Из того, что я прочел, многое тогда я понимал неправильно, многого не понимал вообще. Ничего - память была хорошая, запомнил, а потом разобрался. Кое с чем разобраться помогли другие. Тоже потом. Например... мда... с "Камасутрой". Говорят, что в 13 лет ее читать рано. Может, они не правы?
Ну, а в одной библиотеке, я нарвался на три томика Толкиена, изданные в Англии. Соответственно на английском. Но какие суперобложки! А иллюстрации!
И я их рассматривал, смотрел на иностранные, вроде бы, по школе, знакомые буквы и едва не плакал! Вот уж "видит око да зуб неймет!" А тут еще тощий хромой горбатый библиотекарь сказал, что эту книгу прочитали во всем мире и только у нас, из-за того, что в ней Зло приходит с Востока, не переведут никогда!
А потом достал тонкую синюю книжицу, почти брошюру.
"Хоббит". "Книга для чтения на английском языке" "Для старших классов". И тоже - Толкиен.
- Это начало, вступление, предыстория "Властелина колец". И это не оригинал - пересказ, он попроще. Каждый день читаешь страницу-лист. Учишь значения 5 слов. Если выучишь - в трудных местах я помогаю. Слабо?
За три месяца я выучил около 500 слов и освоил азы несложной английской грамматики. После этого школьные учебники читал свободно, а "Хоббита" выучил почти наизусть. Когда мы прощались, мама поцеловала горбуна. В губы. Процесс занял минут пять. На мой взгляд - было долго и скучно. Он чуть не умер. Что было на мой взгляд было хоть и очевидно, но непонятно. Даже в "Камасутре" о такой опасности не было ни слова. И он отдал нам Толкиена.
А в следующей зоне, после того, как я попросил, "а нет ли чего интересного на английском?", обомлевшая библиотекарша, скучающая жена одного из офицеров, закончившая Иняз, занялась со мной разговорным... А в предпоследней - я переводил новости с БиБиСи для матушкиного приятеля. Станцию на русском языке глушили основательно, а BBC Word Service шло без помех. Да и дикторы читали достаточно медленно и предельно отчетливо.
В тот день третьим уроком шел английский. В лорингофонном кабинете! На каждом месте - наушники... Бывает же! С преподавателем я должен был встретиться впервые и ждал уже привычного по прошлым школам небольшого триумфа. Еще один, с практической точки зрения, более весомый, я обычно зарабатывал на физкультуре. И обычно, после него число жаждущих "растереть по смазливой морде бабьи сопли" резко сокращалось. Но физкультура числилась только в завтрашнем расписании.
Штырь уже пару раз цеплялся ко мне, но я обещал матушке попробовать обойтись без драки, и честно старался выполнить обещание. Я тянул время - ждал, что на физре учитель даст мне отжаться сотню раз, или без ног подняться по канату, или постукаем в баскетбол...Да мало ли... И парни перестанут обращать внимание на девчоночьи ресницы. И может, Штырь уймется. А если не уймется, то... Ну, я сделал, что мог...
Штырь опоздал на урок, пришел не в настроении, нагрубил учительнице, она его выгнала за дверь, он по этому поводу опоздал на следующий урок, а на следующей перемене, когда уже входила учительница английского, он проходя мимо выбил у меня из рук книгу.
Я не любил отвечать словами. Да и вмешалась учительница.
- В классе появился новенький? О, действительно, маленький принц! My name is Mariana Andreevna. What is your name, my prince?
- У меня нет любимого куста роз, я не летал от звезды к звезде и ни в какой пустыне не встречался со Старым Лисом. Какой же из меня принц? My name is Alexander.
- Ты знаешь Экзюпери? - немного удивилась она и улыбнулась. В ее улыбке не было жалости, попытки поддержать в стычке со страшным Штырем. Она улыбалась не как взрослая учительница - малолетке ученику, а как... как девчонка-одноклассница! - Говоришь, ты не со звезды? Where are you come from?
"Откуда я на их голову взялся?" Мне было не трудно ответить, но отвечать надо было долго. Впрочем, меня никто не торопил, и я начал перечислять поселки, города, республики... А потом закончил, что нет у меня родной деревни или городка. "My native country is Soviet Union."
Интонацию я копировал с дикторов БиБиСи, и что больше позабавило преподавательницу - произношение или география моей недолгой жизни - уж не знаю.
- But where you were born? - решила все-таки допытаться она.
- I was born in Ivanteevka. It is in Ukraine.
Последнее слово разобрал и Штырь.
- Так он хохол! - заорал он, - Хохлушка!..
Кто-то хихикнул. Всё. Молчать дальше стало невозможно. Но первой вмешалась учительница:
- Штырьев, веди себя прилично на уроке! Alexander, - это на меня, - и ты, будь добр, постарайся сдержаться тоже. Keeр your mood, my рrince! - она помогала мне сохранить лицо...
- I'll try. - ответил я - "постараюсь" - и честно сделал паузу. - However, I am failed. - "Безуспешно", - улыбнулся ей.
В зонах любят театральные жесты, подчеркнутые интонации. Мальчишки копировали старших. Я крутился среди мальчишек. И поднахватался. Моя матушка, как могла, боролась с этой нечистью, но "безуспешно", только сама заразилась ею.
К тому же учительница... "Мой принц..." Это было неожиданно приятно. И как-то странно волновала ее интонация, ее улыбка. Все это тоже требовало действия. Драка была неизбежна, и вдруг захотелось, чтобы и она поприсутствовала, чтобы она меня увидела в деле - "в бою". В прошлых школах некоторые девчонки любили смотреть на наши драки.
Я повернул голову к Штырю и вытянув руку, указал на него пальцем:
- Ты, именуемый Штырь! Ты исчерпал меру моего терпения! На перемене - жди!
- Ты! Ты!.. Да я тебя!..
- Какой красноречивый... Ну, поговори-поговори... Напоследок.
- Штырьев! Молчать! Alexander, stoр bazaar!
Она была настоящей учительницей. Чем брала - непонятно, но пререкаться с ней Штырь не решился. Замолчал и я. И улыбаясь смотрел на нее.
Все нормально. Наконец-то не надо больше сдерживаться, не надо терпеть - я, конечно, обещал матери, но она ... она вон сама... Да и чего ради? Ради этого?! Штыря?!
- Ты, вроде бы, совсем его не боишься. А тебе не кажется, что вы ... - она сделала паузу подбирая выражение, - что вы в разных весовых категориях?
- Велика Федула да дура! - пренебрежительно ответил я. - Он у меня кровью умоется.
- Alexander! Ну, что за выражения!..
- Ты! ты! Щенок!..
- Вот видите, - я помедлил, но ее глаза смеялись, и я продолжил, - вот видите, обозвать меня "сучкой" он уже не решился. - ее глаза расширились, но она смолчала, и я закончил, - Федула!..
- Ты! - вскочил он.
- Вон из класса!
И он пошел. Он должен был пройти мимо меня и он обрадовался - вот сейчас он этому!.. "Этому" - это мне. И он взглянул на меня.
Я не собирался стоять отвернувшись. Времена, когда меня били в спину, закончились уже давно. Я смотрел на него. Сейчас-сейчас. Сейчас он, проходя мимо... Пусть только дотронется! Хоть пальцем, хоть кончиком локтя. Я уже знал куда буду бить. И знал - как. Я вскочу на парту и залеплю ногой в голову. Пяткой - сверху. Он растянется прямо здесь. Между парт. Прямо под ее столом. Пусть только попробует. Пусть он попробует! Пусть он попробует. Только бы не вмешалась Марьяна!
Она не вмешалась. А он... он помедлил и прошел мимо.
- Действительно - принц. Рыцарь... Тебе бы еще меч. Или хотя бы шпагу.
- И шпага и меч еще тяжелы для меня. Даже кинжалы. Так что только нож. Хороший нож. И все.
- Как в кино?
- Лучше. - нагло ответил я.
И тут за Штырем хлопнула дверь.
А она продолжила урок. Включила магнитофон, зазвучала мелодия "Yesterday " - Битлы. Мы начали разбирать текст. Изредка она обращалась ко мне. Бог ты мой! Да не бывает таких учительниц! Они все... все... Они все - старые мымры!
Урока Марьяна не закончила. Ее зачем-то вызвали к директору. Заменила ее другая. Совсем другая. Магнитофон выключили, и мы начали тренировать Рresent Continues. Мымра!
Штырь со звонком не явился. Когда он нарисовался в дверях, прошло уже полперемены.
- Эй, принцесса! Ты от меня что-то хотел!
Я отложил книгу и пошел к нему.
- Да не здесь. Здесь тебя опять какая-нибудь училка выручит. Пошли в сортир! - и он выскочил за дверь.
В сортир, так в сортир. Я пошел к туалету. А следом за мной потопала толпа одноклассников. А им-то чего надо? Неужели драться придется со всеми? Мало ли чего я сделал не так - может, они все поголовно влюблены в Марьяну. В такую можно. Нет, скорее просто - дюже любопытные. И ладно, чем больше толчея, тем проще будет мне.
Я не догнал Штыря, он вошел в туалет первым и не забыл прикрыть за собою дверь.
Это хуже. Какую пакость он там приготовил неизвестно, но если исходить из наиболее вероятного, то есть худшего - там сейчас вся его банда, и кто-нибудь ударит сразу - сзади. Ничего, у меня тоже было несколько вариантиков.
- Сашка!.. - И меня аккуратно придержали за локоть.
Я обернулся.
- Погодь минутку. Дай сначала мы войдем.
Одноклассники обтекли меня. Некоторые улыбались при этом, а двое, обходя, хлопнули по плечу.
Вот этого я не ожидал. Всюду, всюду за человеческое к себе отношение приходилось драться. Против одного, другого, толпы. И только потом, потом, когда матушке уже горело переезжать, начинала завязываться если не дружба, то что-то на то похожее... А чтоб сразу, на третий день... Такого никогда не было, никогда и нигде, такого не бывает вообще, по природе!
Так было. Один придерживал меня, остальные обходя улыбались, а двое - хлопнули по плечу.
Внутри заговорили на повышенных тонах, и я вырвался:
- Стойте, Штырь - мой!
Я ворвался в туалет.
Все трое были там. Штырь и двое его приятелей. Штырь уже бросил пререкаться с Вовкой Жуковым и теперь мрачно смотрел, как в туалет заходили все новые и новые мальчишки - из параллельных классов, из младших...
- А кто Штыря бить будет? - пропищал какой-то пятиклас-сник. - Ой, да здесь Корень!.. А он за кого?
Я выступил вперед и вытянул руку:
- Ты, именуемый Штырь!..
- Это вот этот?! - прервал мою высперенную тираду один из его дружков. - Это из-за этого шкета ты обделался?!
- Ты! - перевел я палец на него, - дальше ты будешь выбирать слова!
- Корень, он же про ножи говорил. Говорил, что он - лучше Бритта. - бурчал Штырь. - Ты знаешь, может, обе финки, обе те финки у него в кармане.
"Уже знают, - помертвел я, - а я подставился. И ладно, зато никто не подумает про матушку".
- Пацан, ты палец-то опусти. Рука устанет. Ты вправду вчера видел фильм? Не пускали же?
- Видел.
- А если видел, скажи, можно так финку метнуть? Снизу? Я вот верю, а он говорит - нельзя! Кино, мол, просто. Кто прав?
- Оба.
- Как это? Уж можно или нельзя, что-нибудь одно!
Я посмотрел на него. Он не хотел драться. Больше того - он не будет драться. И мне не даст. Он решил заговорить меня. Он... Он боится меня. Он видит за мной троих зарезанных.
- Ну что, признаешь, что заговорился? - осторожно спросил он.
- Нет. - отрезал я, - Мы - русские. Это у англичан есть два модальных глагола: "can" - уметь, и "may" - иметь право. У нас - один: "мочь".
- Эй, ты лекцию-то не начинай, перемена кончится, а тебе еще со Штырем разбираться. Дело говори.
- Снизу кидать "нельзя": или будет плохой - слабый - замах, или замах пойдет по сложной траектории, и трудно будет попасть точно. Это "нельзя" - имеет значение запрещения, то есть, если есть возможность, то так кидать нельзя. А если возможности нет? Если - нет, то кинуть можно. "Можно" - имеет значение возможности, умения. Ясно? Это англичане разделяли эти слова, а на Руси, если мог - значит и право имел! Или наоборот.
- Да плевать мне про право! Ты, вот как в фильме попадешь?
- Не докину. Снизу, как в фильме не докину. Силы не хватит. Метра три скосить надо будет. Я ж еще маленький.
- Докажи!
- У меня ножей в рукавах нет.
- А такой сгодится? - его дружок щелкнул пружинным ножом.
- Дай.
Он подошел и протянул нож.
- Как финочка?
Я взвесил нож на руке, провел ногтем по лезвию.
- Дрянь. Баланс поганый, сталь дерьмовая, заточен плохо. Только перед девчонками выставляться.
- Отказываешься?
- А я и не подписывался. Я сюда не в ножички пришел играть. Хотя и он лишним не будет. - я откинул руку с ножом в сторону. - Штырь!
Пацаны вокруг сразу оттеснились по стенкам, а тот, который дал мне нож, отпрыгнул назад.
- Стоп-стоп-стоп! - раздался сзади, от дверей мужской голос. - Это не дело. С ножом на безоружного? Не по-рыцарски, - и как по заказу, совсем не вовремя, зазвенел звонок. - Так, парни, всем по классам! Кино кончилось.
Вперед, из-за спин, выбрался физрук. Аркадий Степанович. Институт физкультуры - кандидат в мастера по вольной борьбе в легком весе. Армия - спецвойска. Он в школе - второй год. Я - третий день, а про него уже слышал.
Мальчишки стали неохотно расходиться.
- Нет! - закричал я. - Он опять скажет, что меня учитель выручил!
- Не скажу. - поспешно опроверг меня Штырь.
- Поздно! Ты меня в классе перед девчонками в дерьмо вбивал, перед Марьяной... - я нехотя вспомнил о физруке и поправился, - перед Марьяной Андревной позорил. Ты ответишь!
- Подожди-ка, пацан. - это вмешался Корень. - Твои дела со Штырем - это твои дела. Но теперь и у нас общие дела образовались. Я тебя за язык не тянул. Так. Во-первых, ножичек-то отдай - мой он, а во-вторых, либо ты трепло, либо докажи, что с ножом, как в фильме, умеешь.
Но меня уже понесло:
- Нож - твой? Забери. Если сможешь. - я двинулся на них.
Хотел двинуться. Но сзади на плечи мои легли цепкие руки и легко остановили меня.
- Саша, минуту. - я дернулся. Он не отпустил... да и не надо. Зазор образовался - большего мне и не требовалось. Тем более, что он теперь ждет, что я и второй раз буду ломить его силу. А я... - Саша!... Только минуту! 60 секунд! Я знаю, что надо сделать. - и он отпустил меня.
От неожиданности я замер. Да что они здесь все какие-то не такие! Ладно. Я опустил нож и отодвинулся спиной к стене.
- Я же сказал: кино кончилось. Всем по классам! Жуков! Это и вас касается! - Ребята из моего класса глухо заворчали и сбились в толпу. - Ладно. Двое остаются. Их трое. Вас трое. Лады? Кто?
- Мы с Юркой. - сразу согласился Вовка. Он тоже стал не обращать внимания на разницу в весовых категориях.
- Остальные - в класс!
Ребята с облегчением шумно двинулись на выход.
- Пол-минуты прошло. - напомнил я о себе.
- Какой ты скрупулезный. Ладно. Тебе нужен Штырьев. Так?
- Так.
- Именуемый Штырь! Ты драться-то думаешь?
- Да он же порежет меня! Вы хоть нож у него заберите! Он же прирожденный псих. Он...
- Штырь! - вскинул вперед я руку, и Штырь заткнулся.
- Коренев, а ты хочешь получить назад свой нож и убедится в мастерстве этого юного воина. Так?
Корень ухмыльнулся на "юного воина", но ответил кратко:
- Так.
- 15 секунд осталось.
- Саша! Ты любишь книжки про индейцев?
- Да. - немного растерялся я. - А причем здесь индейцы?!
- Я о столбе пыток.
Я начал обдумывать его идею.
- Я уложился? - улыбнулся физрук.
- Он не согласится. А привязывать насильно вы же не будете!
- Я уложился? Ты сейчас на них не бросишься?
- Какой вы скрупулезный. - хотел насмешливо ответить я, но голос почему-то сорвался. - Да, уложились. Нет, не брошусь.
- Штырьев. - он аж вздохнул, расслабился и повернулся к Штырю. И перевел дух Вовка Жуков. Интересно, если бы я бросился на Штыря, физрук - на меня, куда бы двинулся он? А ведь пожалуй, я бы к Штырю не прорвался, хоть физрук был на шаг сзади. Он... он такой легкий... И был готов - он-то меня в нули не ставил. Нет, не прорвался бы: у меня еще нет взрослой скорости. - Штырьев! - повторил он, - Ты согласишься?
- Это вы о чем? Это какие пытки? Зачем меня привязывать?!
- Индейцы привязывали пленников к "столбу пыток" и метали в них томагавки. Сначала задачей было попасть вплотную к телу. Но при этом - не задеть. Коренев хочет посмотреть, как Саша метает ножи. Он и метнет. Мишенью будет твоя рука. Саша не заденет. Саша, не заденешь?
- Если не дернется - не задену.
- Если он согласится - трубка мира?
- Я не курю. - Аркадий Степанович смотрел на меня и ждал ответа. - Я его отпущу.
- Нож отдашь мне. Коренев?
- Это мой нож!
- Хорошо. Я его тебе отдам. При участковом.
- Ладно. - чуть не скрипнул зубами он. - Если он вам нравится - берите себе.