Стучат, стучат колеса, и в сумраке ночи за окном почти ничего не видно - только провода, медленно опускающиеся, опять взлетающие к столбам и снова опускающиеся. А там, дальше смутно проглядывает стена леса. И не разобрать в ней ни деревьев, ни веток, ни прогалин, ни полян - лишь застывшие клубы темного дыма, лишь смутная, зубчатая полоса - длинная размытая клякса!
И вдруг высоко над горизонтом разорвалась пелена туч, и взошла луна, но острые края туч сдвинулись вокруг нее, и она опять нырнула в облачную мороку. И снова вырвалась. И больше не было для нее преград - одно громадное чистое небо, и в нем она - огромная чужая, чуждая людям планета, нависшая над маленькими елями, аккуратными березками, игрушечной деревенькой. Она присматривалась к нашему миру, пустыми глазницами, принюхивалась, к нему, приценивалась...
Какую же цену назначит она нам за наши судьбы? А колеса стучат, стучат, стучат... И тянет по среднерусской равнине свой состав паровозик. И глядя на него, оскалившись, хохочет над ним, луна.
1985 год.
Они вышли из темноты и перекрыли нам дорогу. Я обернулся. Сзади, отрезая нас от переулка, тоже уже стояли.
Если бы их было трое-четверо, я бы их разметал. Если бы их было шестеро-семеро, мы бы пробились. Но их было больше... Много больше...
И не было рядом друзей, которые встали рядом, и не было рядом даже вывороченного булыжника, который можно было бы взять в руки - голая мостовая, освещенная голыми фонарями.
- Тебе придется прикрывать мне спину, - сказал я подруге, мягко освободился от ее рук, сбросил куртку и сделал несколько сосредотачивающих движений.
Толпа перед нами притормозила. Каратэ только-только входило в моду, толком о нем мало кто еще знал, но как руками разбивают кирпичи слышали многие. И многие из этих шакалов представили себе на месте кирпичей свои головы. И не напрасно.
Но один не выдержал. Что-то завизжав, он прыгнул и попытался достать меня ногой. Я поставил блок. И инерция понесла психа на меня, на мою встречную серию.
На землю он рухнул без звука. Они не думали церемониться с нами, и мои тормоза были отключены тоже. Я уже наносил последний, проникающий удар, когда она перехватила мою руку.
- Стой! Отдай их мне! Они думают что поймали нас, а попались сами! Неужели ты не видишь: вот-вот и - полнолуние!
Она вскинула руку, и, словно подчиняясь ее движению, облака разомкнулись, и над городом, и над улицей, и над нами встала луна. Ее сияние пробило уютный свет фонарей, и озарило лицо моей красавицы. Оно подсветило и расширило ее и без того громадные глаза, бросило тени под ресницы, отчертило губы.
Но мне было не до любования ею. Под ногами скулил один из своры, а остальные подтягивались к нам. И надо было выделить вожака, надо было вычленить самых наглых, звереющих в стае, начинающих бойню и добивающих жертвы. И нельзя было пропустить первый удар.
Они тоже поначалу не особо обратили на нее внимание. Ею они еще займутся. Позже. Сначала он, то есть я. Правда парень попался не подарок, но ничего. Сейчас подойдут другие и тогда...
Но вот "тогда" так и не наступило. Мною они не занялись. Я вообще оказался не у дел, по сути дела пропустив-таки первый удар. И то, что удар был нанесен не с той стороны, меня не оправдывало. Пропустив момент, когда пропала одна тень, я точно так же мог зевнуть появление другой.
Сразу, как только возникла боевая ситуация, я автоматически встал спиной к луне, чтобы по теням контролировать тех, кто сзади. А занявшись вычислением лидеров, я слишком увлекся этим, потеряв, выпустив из бокового поля зрения землю. Конечно, сзади никого еще не было, и тени были достаточно длинными, так что времени у меня хватило бы, но перед тренером я бы не оправдался.
Одного взгляда мне хватило, чтобы понять роль вон той наглой - спокойной! - морды и тех, двух истериков. А что там у нас сзади? Сзади?! Вот моя тень, а где тень от нее?! Она-то хоть еще здесь?! Где же ей быть, если ее рука по-прежнему сжимает мое плечо. Опять взгляд вниз, потом - на ее руку. Господи! Это еще что?! Она?!
Здесь я тоже все упустил. Метаморфоз уже начался! И она продолжала меняться. Из ее оскаленного рта еще продолжали расти вниз и вверх две пары клыков. Еще темнела кожа, на ней еще углублялись морщины, а из скрюченных пальцев продолжали расти когти.
Но мало того, что я упустил начало процесса - тут я вообще начисто выключился из боя. И о своих противниках вспомнил только тогда, когда она, все еще меняясь, с визгливым хохотом вдруг сделала шаг вперед и ударила главаря по щеке.
Не просто ударила. Ее когти впились в его кожу, она рванула рукой, кожа лопнула, и из рваных ран брызнула кровь. Парень завизжал от боли и ужаса, его вопль подхватили другие, и они бросились во все стороны.
А она развернулась. Поняв, что дело нечисто, те сзади уже остановились, а увидев ее ярко освещенное луной лицо, остолбенели.
И тут я вдруг сообразил. Сквозь мое внезапное отупение за какое-то долгое мгновение пробилась мысль, понимание, что они не могут отвести взгляда, не от ее страшного лица, они смотрят на меня, точнее - на мое плечо, еще точнее - на ее пальцы, вцепившиеся в мое плечо. И замедленно, как в кошмарном сне я перевел взгляд туда же и увидел, что ее когти пробили свитер, и на его белой шерсти расплываются пять кровавых пятен. И тут же тупо отметил про себя, что ожил и пытается на четвереньках отползти от нас первый недобиток.
Но и она тоже заметила это. И опять леденящий душу крик, и ее когти впиваются ему в спину. И - клочья куртки, и - брызги крови, и - еще один, совершенно животный вопль. Еще крики, еще топот, и вот мы опять одни.
Она оборачивает свое оскаленное лицо ко мне. Я не побежал. Если бы побежал, то раньше. Но меня удержала ее рука. Остатки моего разума, хотя нет, причем тут разум! В голове кроме ослепляющего ужаса ничего не осталось! Другое: ведь все-таки, хотя на свитере и выступила кровь, я не чувствовал боли! Я не чувствовал когтей, мое плечо все эти сумасшедшие мгновения сжимали нормальные, теплые, женские пальцы.
И эти же пальцы дали мне силы выдержать взгляд ведьмы. А она опять начала меняться. Стремительно побледнела и налилась живыми красками кожа. Разгладились морщины. Ушли под губы клыки. Она погладила меня по плечу, и под ее уже человеческими руками, заросли дыры на свитере, выцвели и пропали пятна крови.
- Прости. Не удержалась. Но такая луна, что я не выдержала. Так захотелось немножечко побеситься. - она помолчала и добавила, - А ты в самом деле поубивал бы их? Они ведь все-таки люди... Но ты меня простишь? Я больше не буду, честное слово не буду. Прости меня, пожалуйста...
Передо мной не стоял вопрос, прощать или не прощать.
И словно, чтобы подчеркнуть смутное мое состояние, тучи вновь сомкнулись вокруг луны, и муть ночи снова замкнула нас.
-----------------------
Познакомился с нею я случайно. Было 11-ое число. Предварительная
распродажа билетов в театрах.
Мы тогда взяли Ленком и Сатиру. За ночь почти не спали. Под утро у Ленкома отбили атаку Физтеха: когда те появились, наши дежурные стояли у входа. Они успели дать знать, и две толпы - бауманцев и физтехов подбежали к дверям в кассу практически одновременно. Дежурные уцепились за колонны, пару минут продержались, потом мы пробились к ним, и Ленком достался нам. После 11 часов, взяв билеты, мы сразу поехали к Сатире. И в этом театре очередь вели наши, и мы получив номера, купили билеты еще и там.
Бессонная ночь наложилась на возбуждение от удачи. Мы шумно и весело возвращались в общагу. Вокруг меня оказались козероги, у большинства подобная вылазка была одной из первых, и кто-то из них кричал, что им повезло, потому что они накануне крепко выпили за успех, другой утверждал, что причиной всему его недавний крупный проигрыш: "должно же было хоть в чем-то повезти!", а третий умник вспомнил, что Физтех - за городом, "а нам иосквичам помог Георгий Победоносец".
Кем-кем, а москвичом чувствовать себя я уже перестал: до зашиты оставалось пару месяцев, а там - вперед! Конечно, у них впереди не месяцы, а годы, и многие из них надеются остаться, ну и Бог в помощь! Я бы промолчал, но бессонная ночь и мне развязала язык. В тон остальным я объявил, что им, может, помог и Георгий, а у моего города свои святые заступники - Петр и Феврония Муромские. Забытое женское имя вызвал оживление. Пришлось кой-кому объяснить, насколько они не правы.
Тут динамик прохрипел: "Станция площадь Свердлова. Переход на станцию площадь Революции и проспект Маркса." Нам было на площадь Революции.
Толпа хлынула на выход, понесла меня за собой, в дверях развернула боком и уже должна была вытолкнуть из вагона, и вот тут - в дверях - я оглянулся.
Она сидела напротив и глядела мне прямо в глаза. Ее красота настолько соответствовала моему внутреннему представлению об идеале, что я на мгновение ослеп. Я ничего не видел кроме нее, но и черт ее лица не различал тоже. Нет, до нее было всего метра три, и ее никто от меня не закрывал, но вот, если бы я вышел, то спустя мгновение не смог бы вспомнить, какого цвета у нее глаза, волосы - ничего не осталось бы в памяти! И если бы я тогда вышел, я твердо бы знал, что глаза у нее - серые, что волосы темно-каштановые, что губы - чувственные. Что глаза - крупные и широко раскрытые, что волосы - густые и не стянуты сзади в пучок или узел, а свободно обрамляют лицо, что губы не нуждаются в помаде - все это я бы знал.
Нет, я не смог бы вызвать в "очах моей души" ее лицо, но за свою первую четверть века я уже дважды впадал в подобный столбняк и выучил, что его вызывает.
Если бы я тогда вышел, то спустя несколько месяцев уехал бы из Москвы, еще через год - женился, и если умиротворенный покой есть счастье, то был бы счастлив.
Но к счастью я не вышел. Ее взгляд соединил нас. И я, как по мостику над пропастью, как по лунной дорожке сквозь мрак, пробился сквозь толпу к ней, вынул пачку билетов, опустился на одну колено и протянул их ей:
- Я приглашаю вас в театр.
Она приняла билеты. "Тиль" и "Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты", ЛенКома "Дон Жуан или любовь к геометрии" и "Ревизор" - "Сатиры" самые известные тогдашние спектакли! - там было из чего выбирать. И она выбирала!
Она невозмутимо разглядывала названия спектаклей, даты, что-то прикидывала, брала следующую пару и снова разглядывала и снова прикидывала, а я на одном колене стоял перед ней. В вагоне метро. В толпе народа.
Как только она перевела свой взгляд с меня на билеты - сразу нелепость моей позы стала вызывающей, и если бы не тренировки: "Ваше тело расслаблено... дыхание ровное и спокойное... все радости и печали остались за пределами зала... Сейчас будет бой!" - я бы, пожалуй не выдержал. Впрочем, и в этот круг я не сумел бы войти. Я не смог бы ограничить его собою и ею, выключив из него весь мир и все метро, если бы не ее соседка.
Эта стареющая и когда-то верно тоже очень красивая женщина помогла мне. Она улыбнулась. Ее улыбка не была ободряющей: "чего уж там, лепи!", или поддерживающей: "ну и влипли же вы, молодой человек!". Ее улыбка вообще не была предназначена для меня. Она завидовала нам: "как же вы молоды!", и вспоминала: "у меня и не такое было!".
И, восполнив энергией ее торжества безучастность моей красавицы, я замкнул треугольник, и его жесткую структуру не в силах было сокрушить ничто.
- Я выбираю вот этот. - оторвала она себе один билет, - мы выходим? Она протянула мне руку, и мы вышли. Потом долго поднимались на эскалаторе. И я, наконец, разглядел ее. И как по пунктам отметил: темнокаштановые волосы, серые глаза, прямой нос, чувственные, яркие, ненакрашенные губы. И у меня хватило решимости накрыть ладонью ее ладонь. И она не убрала свою.
Вот в тот самый день, в те долгие минуты подъема на эскалаторе ее облик впечатался в мою память, как в монолит каменного угля в доисторические времена вмуровывался диковинный цветок, и уже ничто не могло его вытравить: ни катаклизмы природы, ни безмерное время. Разве что огонь смерти был в состоянии уничтожить его, но лишь вместе с антрацитом.
И сейчас мне не надо заслоняясь о лунной пыли опускать веки, ни легчайшего напряжения, чтобы ее лицо встало перед моим внутренним видением и затмило собой внешний блеск холодного светила и залитый ее светом подлунный мир.
----------------------------
- Ну и девицу ты себе нашел. Вот страшилище.
- Ты был в Сатире?
- Да. Бронь взял.
- И чем же это она тебе не понравилась?
- Да, наконец, рассмотрел ее...-
Он рассмотрел ее, он увидел ее в третий раз и, наконец, рассмотрел. Она ему не понравилась, но он только с третьего раза сумел рассмотреть ее!
-... и в ней...В ней, как это?.. Всего слишком много: слишком большие глаза, слишком длинные ресницы, слишком густые волосы, слишком высокая грудь. Да и бедра... И еще. Она слишком недобрая. Натерпишься ты с ней.
- Это мои сложности. Всё?
- Подождем Витаса.
И мое "всё" и Витас не имели никакого отношения к предыдущей фразе. "Всё" означало, что мы доели последнюю 3-ью шоколадную конфету, которой "это тебе на ужин" снабдила Эмиля его девушка. Был час ночи, и на нашем этаже общежития уже все было съедено и съедено не только у нас, а на 4-ом - женском - уже все спали.
- Надо было в буфете не шампанское пить, а пиво. Говорят, бутылка пива заменяет бутерброд с колбасой.
- Не говори ерунды, шампанское калорийней - виноградный сок, чистые углеводы.
- Углеводы, углеводы!.. Пиво не конфетами закусывают! Может, еще попробуем с горохом?
- Ну его к черту.
Месяца два назад мы, соблазнившись дешевизной, купили 2 кг гороха. Однажды уже пробовали его сварить. Он кипел у нас добрых три часа, но не стал ни мягче, ни съедобнее.
Надо было дожидаться Витаса. Он приезжал из-за города на последних электричках. В час-45. Добрая мать его девушки постоянно совала ему в сумку что-нибудь на дорожку.
Меня моя Асенька не баловала ничем. И никогда. Действительно не добрая. И было от чего натерпеться.
-----------------------------
В предварительную продажу выбрасывались билеты за две декады вперед. Первая пара была на спектакль, который должен был пойти только через 25 дней. Анастасия долго выбирая, выбрала именно эту пару, и расставаясь подтвердила: "Встретимся у театра." Но встретились мы раньше. Гораздо раньше. Через два дня.
Мы с ребятами шли в кино в "Художественный" по моей любимой станции "Арбатской". Я еще издали заметил двух девушек. Одна стояла спиной к нам, другая в чем-то убеждала ее и поглядывала в нашу сторону. Мы приблизились. Вот они прощаются. Одна бежит к подошедшей электричке, вторая оборачивается и...
- Здравствуй.
Я впадаю в столбняк. Эмиль, быстро оценив ситуацию, говорит: "Мы пошли", - и они исчезают.
- Мне плохо. Ты мне поможешь?
Вот так мы перешли на "ты". Я еще не знал тогда, что не с моими слабыми человеческими возможностями пытаться оградить ее от темных мороков, запутавших ее судьбу. Что только она, она сама может противостоять им. Если у нее хватит на то веры, упорства, мужества. Веры в себя.
Я еще ничего этого не знал. Я об этом совсем не думал, я совсем ни о чем не думал. И помимо моего сознания прошло все, что Ася еще говорила. В голове застыли и заглушили ее голос строки: "Вас притягивали луны двух огромных глаз". Две маленькие луны затмили свет остального мира. Все остальное осталось вне нашего времени и пространства. Мы словно выпали в какое-то 10-ое измерение, в котором силовое поле ее взгляда удерживало и ограждало нас.
Но отключившись, отсоединившись, отъединившись от внешнего мира, я перестал поначалу воспринимать и ее тоже. Я как будто вышел из темного помещения на открытый воздух, и на минуту ослепнув, лишь постепенно обретал возможность видеть - видеть ее глаза, ее лицо, ее фигуру. Видеть всю ее напряженную фигуру, напряженное лицо, чего-то ждущие глаза. Я еще не мог по ним, по ее лицу, голосу разобрать ее настроение, ее желания, но понемногу смысл произнесенных ею слов стал доходить до меня, и так же постепенно я начал осознавать, что и она не отрываясь, смотрит на меня, смотрит прямо в глаза, впитывая мое ослепление и, кажется, сама ослепляется, согревается им.
Но и этого ей было мало. Помимо выражения его незрячего лица, воспоминания о тоне ее потерянного голоса, то есть помимо зрения, слуха, привычных сигнальных систем, я увидел, услышал, понял, почувствовал в ней нечто, что можно было бы назвать смертной тоской, но представлявшейся мне пульсирующей, черной дырой в сознании. И я откуда-то знал, что совсем недавно с каждым новым биением это черное пятно становилось все больше и больше, а сейчас застабилизировалось, но его надо было сжать и загасить.
И не придумать мне было ничего иного, как только швырнуть в эту пропасть свои чувства, воспоминания, боль, любовь.
Но какие у меня там были чувства кроме минутного восхищения, какие воспоминания кроме минутного подъема на эскалаторе, какая любовь кроме, может быть, несбыточных ожиданий, кроме минутных, отрывочных - не сглазить бы!- мечтаний, кроме подсознательного ощущения чуда, чуда этого совершенного ее соответствия, бессознательному, интуитивному, что во мне ждало ее, ждало вот такую, с этими серыми глазами, сейчас все более набиравшими зелени - Бог ты мой! - ведь это невозможно, здесь в метро постоянное освещение! - этим ее странным, неправильным, выделяющимся в любой толпе лицом, этими ее руками, вцепившимися мне в мои плечи, телом все больше приближающимся, прижимающимся ко мне коленями, бедрами, плотной грудью - возбуждение! - вот что еще можно бросить в эту бездну! Нет, уже не бездну, даже не пятно - на ослепительно черную точку, которая не стала от этого ни тусклее, ни меньше. Да и как может стать меньше не имеющая размеров точка?!
И не погасил ее ни запах ее волос, ни даже вкус ее губ. И не погасила ее даже темнота моего обморока.
Утром ребята удержались от расспросов, хотя было видно, каких трудов им это стоило.
Ася доставила меня к общежитию, как раз, когда они возвращались из кино, и сдала груз в мало транпортабельном состоянии. Поднять меня на 6-ой этаж - им вдвоем это вообще-то не проблема, но...
Проснувшись я съел все съедобное, что нашлось у нас, и все, что осталось у наших девочек. После этого сумел сам добраться до душа. Ребята пошли со мной, и там Эмиль не выдержал:
- А это что такое?!
- Где? Что?
- Вот это! И это! - ткнул он мне сначала в одно плечо, потом в другое. Я посмотрел. Кто только, чем только не молотил по моим плечам последние три года 2,3 а то и 4 раза в неделю. Перчатками и кулаками, ногами, палками, и чем попало... И вот на каждом из них, давно потерявших особую чувствительность, отчетливо выделялись по пять кровоподтеков.
Эмиль приложил ладонь. Пальцы аккуратно легли на каждый из них.
- Она?
Я только оторопело переводил взгляд справа налево и ничего не мог ответить.
- Где же вы раздевались?
- Нигде.
- Так это она через куртку?! - он было не поверил, но посмотрев на мое оторопелое лицо, понял, что я сам во все это с трудом верю, - Ну и силища... - и выдал диагноз, - Послушай, она - сумасшедшая. Или ведьма.
Потом я часто думал, как я сразу не разобрал, не почувствовал, колдовскую атмосферу вокруг нее? Из-за первого этого нашего свидания? Решив, что в произошедшем нет ничего необычного, я уже не обращал внимания на последующие несообразности? Да и что, собственно говоря, было такого невероятного? Хорошенькой девочке стало тоскливо? - тоже мне чудо! Или то, что я сумел сконцентрироваться на ней и перелить в нее свою жизненную энергию? - так три года тренировок! Пожалуй, могла насторожить степень концентрации, но! но! но!.. Какая там настороженность, какие раздумья! При первом же воспоминании о ней, голову заполнял хрустальный туман и разноцветный звон вытеснял все мысли. Я опять и опять ощущал, как ее тело податливой волной льнет к моему!
Или все дело в том обычном ослеплении ранних свиданий: первых узнаваний, слов, терпких ожиданий, первых прикосновений, первых поцелуев, - всего того душного сумрака, сопутствующего влюбленности, когда все внове, а потому ничего и не удивляет?
Или и это тоже было задано и было предопределено ею? Ведь не чувствует ничего необычного кролик, загипнотизированный удавом. Он просто лезет в змеиную пасть.
После душа ребята заварили чая. Витас преложил сбегать в магазин:
- Красное вино - вот что тебе нужно.
- Еще с утра я не напивался!
- Тогда чай. - постановил Эмиль,- Крепкий и сладкий. Очень крепкий и очень сладкий.
Он ушел на кухню, а Витас достал сервиз.
Как-то на первом курсе мы собрались поужинать. Было очень поздно, ужин стал одновременно и обедом, есть хотелось и не просто хотелось, а очень хотелось, посуды не было, ложки-вилки пропали, и пришлось есть кому чем. Эмиль, помнится, захватил нож, Витасу достался штангельциркуль, а я по рыбацкой привычке сообразил нечто вроде черпачка из консервной крышки. В день следующей стипендии Витас наплевал на наши чертыхания, реквизировал по червонцу - почти четверть получки! - и купил столовый набор.
Дешевые ложки других комнат кочевали по всей общаге, их приходилось искать, но в самый нужный момент они исчезали начисто, наши же были всегда при нас.
Результат выглядел настолько убедительным, что покупка на 2-ом курсе чайного сервиза особых протестов не вызвала. Следствие покупки оказалось неожиданно приятным: к нам полюбили ходить пить чай девочки с четвертого этажа. Пришлось провести ремонт.
Эмиль поулыбался продавщице ближнего хозмага, и та вынесла обалденные финские обои. Мы ободрали казенные и наклеили свои. Покумекав над планировкой, развернули книжные полки. Они отделили кровать от кровати, образовав четыре закутка, и комната перестала походить на больничную палату или на кубрик в казарме.
А завершил ремонт - валдайский колокольчик. ( Эмилю его привезла из Новгорода одна из его многочисленных подруг: "Захочешь встретится - позвони. Я услышу и приду.") Мы его подвесили у входа. Шнур пропустили в коридор и подвесили к нему блестящий мощный электрический конденсатор.
Поначалу, всякий проходящий мимо считал своим долгом дернуть за веревочку.
- Ну, погодите! - вскипел Эмиль и зарядил конденсатор.
- Так нехорошо, - осудил Витас и выполнил художественный плакат: "Не трогай - убьет!!!", мы пришпилили его к двери, конденсатор зарядили, предупредили девочек и ушли.
По приходу плакат оказался сорванным, конденсатор - оторванным, а на всем этаже стоял неутихающий хохот: "Шпиндель дернул за кондер, а кондер дернул Шпинделя! Аж до пяток достало! Он со злобы за него еще схватился! А кондесатор с первого раза не до конца разрядился и выдал остаток! У Шпинделя все катушки повыбивало!"
Первый урок впрок не пошел, и мы его повторили. Пару раз. Теперь уже без плаката. И у парней с общаги образовался стойкий рефлекс. Отныне, если звонил колокольчик, мы четко знали, что к нам либо гости издалека, либо наши девочки.
Да, кстати, Эмилива подруга так и не появилась.
Чай Эмиль заваривал сам и свой - зеленый. И как домашнее вино, которое привозил в соседнюю комнату Гаго из Армении, мало напоминало заводское, или домашние колбаски, которыми изредка баловал нас Витас, не шли ни в какое сравнение с магазинным продуктом, так и чай, регулярно получаемый им из Туркмении, отличался таким ароматом и вкусом, что, когда мы приглашали к себе, от приглашения не отказывались. И после первой чашки мне действительно полегчало. И тут зазвонил колокольчик.
Мы переглянулись. Дверь должен был открыть тот, кто ждал гостей, но считалось шиком принудить к этому другого. Сейчас к моему удивлению оба моих товарища недвусмысленно уставились на меня. И у меня ухнуло сердце.- Анастасия! И это была она.
Вот когда я понял, насколько я ослаб. Волна ее духов едва не сбила меня с ног, у меня едва хватило сил помочь ей раздеться, пододвинуть ей стул, усадить ее.
- Чай? Это как раз то, что нужно. - одобрила она, а когда попробывала, то не скрыла удивления, - Настоящий чай?! Кто же у вас такой мастер?
- Да разве я мастер, вот у меня дома...
- А где ваш дом?
- Эмиль из Ашхабада,- слабо вмешался я, - А Витас из Каунаса - это Литва.
- Интересно...- проговорила она и словно процитировала, - "... восточный витязь, русский богатырь и рыцарь с Запада..."
Ее духи странно воздействовали на меня: они обволакивали сознание, затуманивали разум, они словно вытачивали последние силы, и ее слова с трудом пробились ко мне.
- Чай, конечно, хорошо, но недостаточно... Вот так будет лучше. - она достала крошечный флакончик и капнула из него мне в чашку. - Одна капля. Достаточно, вполне достаточно. Выпей, все выпей. С заваркой.
Кажется, она догадывалась, что со мной творилось, и сама, полубняв, поднесла чашку ко мне, заставив выпить прямо из ее рук. А потом поцеловала. И поцелуй был долгим-долгим.
- Все. Мне пора. Не надо провожать меня.
В голове у меня уже прояснилось и хватило сил помочь ей одеться и хватило сил разобраться, увидеть, что она сама словно на грани, что она сама, словно только что перевалив через край пропасти, сейчас словно прислонившись к стене, смотрела в небо.
- Да, я зашла сказать, что уезжаю. Меня недели две-три не будет. Встретимся у театра, хорошо?
Она вышла. А ребята показали на оставленный ею флакончик.
- Это она что? Забыла и оставила или не забыла оставить? Давай-ка его пока в аптечку. На всякий случай.
---------------------------------
Стучат, стучат колеса, отмечая, что я приближаюсь, приближаюсь к Москве, а сверху за каждым метром моего пути, не успокаиваясь, следит луна.
Такая же луна разглядывала нас в окна через две недели. По графику, составленного Витасом еще вначале учебного года, пришло время стирать шторы. Мы с Эмилем попытались намекнуть, что и шторы еще очень даже приличные - мы же об них руки не вытираем, и дело идет к защите диплома, что в других комнатах их вообще не стирают, но Дед таких намеков не понимал принципиально, и наше окно оголилось.
Мы, как и все остальные на нашем этаже, раньше часа не ложились, а к полуночи всю неделю кряду рассеивались облака, и луна била прямо в окно.
Не в первый раз стирались у нас шторы, очевидно, не в первый раз к нам заглядывало ночное светило, но почему-то именно тогда она начала тревожить, раздражать нас. И не догадались мы, что это был сигнал, не поняли мы, что таким же сигналом, предупреждением, что нас видят, но уже с другой стороны, была сорвавшаяся с крыши и разбившаяся прямо у наших ног здоровая, в несколько килограмм сосулька.
Ожидание меня не особенно мучило. Диплом, работа, тренировки, дежурства в общежитии, рейды занимали все свободное время, а ведь надо было еще хоть полчаса в день посидеть у наших девчат, иначе обиды, жалобы и давление на психику: "Мы с вами через пару месяцев на всю жизнь расстанемся, понимаете: на всю жизнь! А вы!.. а вы!" - "Конечно, где нам до их принцесс!" - не преминет добавить вредная Катерина.
Нет, было не до тоски, раздумий или "грусти томной" - облик Анастасии жил в моей душе, и не в виде какой-то там абстракции, память о ней была не неясным призраком или смутной нежитью - стоило расслабиться, стоило отпустить вожжи внутренней дисциплины, и опять перед глазами вставало ее невероятное, измученное лицо, и я опять чуть ли не въявь чувствовал, как она приникает ко мне, прижимается ко мне, и теплая волна опьянения, как после доброй чарки водки туманила голову! И надо было трясти головой, лупить кулаками по стенке, чтобы физическая боль вернула меня к физической реальности.
Ребята в комнате хохотали и вертели пальцем у виска. Девочки томно улыбались: "Олеженька, что с тобой? Заколдовали тебя что ли?...". Эмиль ворчал: "Олег, нельзя было делать такие паузы. Я же тебя с такими красавицами знакомил! И не любят они слишком серьезных!.. Да и в твоей красотке что-то нечеловеческое есть.", а Витас смотрел и молча качал головой.
А потом мы встретились у театра, и пошли чуть ли не ежедневные свидания, а потом меня опять доставили в комнату почти невменяемым, почти без сознания.
Наутро Эмиль тщательно оглядел мои плечи со знакомыми синяками, а Витас, не говоря не слова, достал из аптечки так и невостребованный ею изящный флакончик и капнул в стакан с водой:
- Выпей.
Я не сопротивлялся. Они по-прежнему ни о чем не расспрашивали, а я не хотел ни о чем рассказывать. Да и как им было объяснить, что выбора у меня не было, что девочку мою мне выручать надо было, что, если бы не я, то это она сейчас была бы в таком же состоянии, если не хуже, а мне... а я... у меня тренировки, у меня мощный потенциал биополя, да и конце концов мужик я или нет?! А Анастасия...
И опять при одной мысли о ней, как серебрянные колокольчики зазвенели, как медом гречичным лугов пахнуло, как звезды разноцветные в глазах замерцали...
- Я же тебе говорил: она - ведьма, а он - дурак, и толковать с ним о ней - ни какого толка не будет!
Не о чем мне было с ними разговаривать! Мне бы набраться сил, чтобы к вечеру выбраться из комнаты, чтобы с ней встретиться. И я взглянул на аптечку.
- И не думай. Второй порции не будет. Я ребятам с химико-технологического на анализ немного давал. Так они, как услышали, что это пьют - позеленели: "Мухоморы свежие - и те безвреднее." И твоя Анастасия тоже прошлый раз предупреждала: "Не больше капли!". Ты каплю уже выпил. И больше не получишь.
Витас был, наверное, как всегда, прав. Пришлось свидание отложить и потом отложить еще на один день: тренировка. А на ней я заметил необычное внимание сянсэя.
Силы я восстановил еще не полностью, и мне должно было бы достаться крепко, но он вдруг резко сократил мне "физику", снял со спаринга, а вместо него заставил заниматься катами тайдзы-чуань. Он нам уже объяснял, что эти плавные экзотические движения гармонизируют внутреннюю энергию, стимулируют ее генерирование, но такого эффекта я все же не ожидал. Когда тренировка закончилась, я снова почувствовал себя человеком. А утром снова был готов на великие дела.
Но никто от меня ничего не требовал, и никто мне ничего не предлагал. Анастасия принимала мои ухаживания, с охотой посещала спектакли, выставки, но оставалась спокойной и безучастной. Я чувствовал. что она словно ждала чего-то. Но чего? И от кого? От бога? От дьявола? От меня? Спокойно обдумать ситуацию у меня не получалось. Какие тут раздумья, какие размышления?!
Когда она была рядом, у меня мурашки бегали по коже от любого ее прикосновения, и была лишь одна забота: как с ней остаться наедине, чтоб не открывались двери, чтоб никого рядом не было, чтоб никто не мешал! Но уйти удалось лишь однажды - загород, на лыжах.
К нам она зайти отказывалась напрочь! - "Нельзя мне появляться у вас! Поверь мне, нельзя!". Чему там верить?! Я уже сталкивался с предубеждением некоторых "приличных девушек" против общежитий. Не хочет пока - потом посмотрим!
Но это все с нею, а без нее... Ну, дел у меня и так хватало: диплом стремительно приближался, а кроме того работа на кафедре, ночные обходы в метро - но не в этом дело, не это главное!
Главное - не мог я о ней думать спокойно! Даже, когда у нас произошла размолвка и мы ненадолго расстались. А подумать было бы надо. Особенно, когда пришло второе предупреждение, которое я опять не понял и которому потому - да нет же, не только потому! - не внял.
Подошел очередной рейд. Наша секция была при обществе "Динамо". Вообще-то каратэ после недолгой легальности было негласно, но твердо запрещено: владеть любым оружием, даже, если это всего лишь пустая рука, советским гражданам не полагалось.
Мы уцелели, несмотря на то, что работали и с нунчаками, и с пиками, и мечами, но за это нам приходилось регулярно участвовать в правоохранительной деятельности, как-то: очистка ночных улиц от проституток или заброшенных домов от бомжей, или сопровождение футбольных фанатов, или - во времена Андропова - участвовать в облавах в кинотеатрах, а также в торговых центрах на отлынивающих от работы трудящихся. Мало кто из нас наслаждался, к примеру, беготней на матерящимися девицами, но сянсей зато получал возможность поставить очередную галочку в очередном отчете, а мы - три раза в неделю заниматься любимым делом.
И во время рейда а нас стреляли! По "ошибке" в нас стрелял милиционер! Государство уже защищалось от нас. Мы сами еще ни о чем не догадывались, ни к чему не примеривались, а Империя уже учуяла исходящую от нас угрозу и два раза выстрелами чуть ли не наугад попробовала остановить нас. Но безуспешно.
Когда мы вернулись, нас к себе зазвали наши девочки. У них оказалось запеченное мясо, у нас появился повод достать из запасов хорошее красное вино, и мы неплохо посидели. Эмиль расписал наше недавнее приключение, девочки поахали-поохали, вредная Катерина поинтересовалась "а сколько бандитов сбежало?". Потом нам объявили, что Галина выходит замуж и что мы, оказывается, праздновали помолвку: сегодня у них был день подачи заявления - так пришла очередь нам охать и ахать, но мы не стали. Тайны в общаге сохранялись с трудом, и о том, что у нее стремительный роман с дипломником из "М" факультета, мы уже знали.
- То-то я смотрю, чего это Галя последнее время так похорошела!
- То-то я смотрю, чего это ты последнее время так помрачнел? - не сумела удержаться Катерина, - а куда же ты смотрел раньше?
- Катька! Будешь вечно ехидничать - старой девой останешься! - опеpедил, к счастью опеpедил аналогичную мою pеплику Эмиль.
- А может, я не со всеми такая ехидная, может, с некоторыми я нежная-нежная... иногда...- промурлыкала она.- Или ты не помнишь? Или позабыл?
Хорошенькая миниатюрная Катенька не боялась одиночества. Ее кукольная красота, кошачья грация волновала многих, и она, как шаловливая кисонька, многим позволяла ласкать себя, но на попытки приручения не поддавалась.
А вереница свадеб наших знакомых уже давно перестала удивлять: студенческая пора заканчивалась, и кто как мог, готовился к новой жизни, к окончательной взрослости, к прозе и серым будням. И только немногие не соглашались, что юность кончилась, продолжали требовать стихов и цветов и с нетерпением ожидали новых декораций долгого праздника.
В общем вечер прошел, как обычно: тихо, мило и уютно. А утром пришла телеграмма: "Жду шесть Революции первого=Анастасия", что означало: она ждет меня в шесть вечера на станции "Площадь Революции" у первого вагона метро..
Мы не встречались уже 12 дней! Расставание случилось по ее инициативе при унижающих мое мужское достоинство обстоятельствах, и все эти 12 дней моя гордость боролась с мутящим голову желанием, с затемняющей рассудок, откуда-то взявшейся нелепой ревностью, со вдруг выявленной необходимостью видеть ее, слышать ее, прикасаться к ней.
Телефон и адрес ее у меня были, но признать, что она нужнее мне, чем я ей - не будет этого! Не было никогда и ни с кем - и с нею не будет тоже! Одно из самых необходимых качеств в воинских искусствах всех стран - это умение терпеть и умение ждать. Выдержка и терпение. Терпеть меня учили уже 3 года и выучили!
Я выдержал. Нелегко далась мне последняя неделя, но я выдержал. Конечно, ребята, как могли и чем могли, каждый на свой манер постарались помочь мне: Витас под ворчание Эмиля еще более уплотнил наш график подготовки к диплому, а Эмиль... К Эмилю его красавицы вдруг стали заходить с подругами. Витас одну из них очень одобрил, но мне было не до них. Вон даже наши девчата заметили, что я не в себе, и наверное, догадались о причине моего нестроения, но я терпел. Мучался, но терпел. И вытерпел.
Я и потом вытерплю, выдержу, сдюжу, перетерплю долгие годы разлуки, зато теперь луна освещает мне путь к ней. А колеса стучат, стучат, стучат: "В Москву! В Москву! В Москву!". К Анастасии!
К принцессе Ойче.
Встреча подтвердила то, что мною было выяснено и себе доказано: я ей нужен гораздо больше, чем она мне. И подъехав ровно к шести, я застал Асю уже там. Она ждала. И увидев меня, так явно обрадовалась, что захолостнулось сердце. Она обрадовалось и моему появлению, и опять тем мелким знакам внимания, которые для меня давно стали привычными - например, что я приехал с ее любимыми желтыми тюльпанами или тому, что при встрече поцеловал ей руки. Иногда она мне напоминала восточную женщину, которая только что еле вырвалась из дикого кишлака и все еще никак не может привыкнуть к человеческому обращению.
А может, думал я, страшное ее прошлое - не такая уж и фантазия? Что мне было о ней известно? Ничего. Откуда она, чем занимается? - я вдруг осознал, что не знаю даже, работает ли она или учится! И что с ней происходит?! А происходило что-то уже знакомое: от нее опять, и чем дальше, тем сильнее тянуло каменным холодом, у нее опять, и с каждым днем все больше расширялись глаза, замедлялись движения. Она, отстраняясь от мира, отстраняясь от меня, словно сосредотачивалась на чем-то своем, к чему меня не подпускала. Однако я уже догадывался, что за этим последует, и был уверен что опять не буду лишним.
Пришлось обратиться к тренеру. К моему удивлению он проявил несвойственное ему нелюбопытство, без разговоров или вопросов изменил структуру тренировок и, резко ограничив контактный спаринг, принялся буквально накачивать меня внутренней энергией. И использовались при этом не только мои личные ресурсы - я вдруг обнаружил, что вся группа работает на меня.
Ребята не понимали этого: свою измученность к концу тренировки они объясняли еще одной новинкой - мы уже и раньше упражнялись с восточными мечами, а теперь у нас появился новый инструктор, и мы серьезно занялись фехтовальной техникой. Но с мечами-то работали мы вместе, а моя физическая усталость не шла ни в какое сравнение с их истощенностью.
А потом случилось неизбежное.
Нет, теперь я сам добрался до общаги и даже поднялся на шестой этаж, но вот чтобы раздеться сил у меня не хватило. А наутро мне не удалось отбиться от ребят. Они поступили очень нехорошо: забрали склянку с зельем и не отдавали до тех пор, пока я не согласился все объяснить.
Хорошо о чудесах, о возвышенном, о романтичном рассказывать девочкам: они распахивают глазки, всплескивают руками, удивляются, восхищаются и гордятся. Ты чувствуешь себя героем, ведущим битву с демонами и идущим во имя Прекрасной Дамы на подвиг, на смерть.
Вот иди и подыхай.
Совсем другое - излагать все своим друзьям. Не в пример прекрасной половине рода человечества, они встряют с неприятными вопросами, не считаясь с твоими святыми чувствами вдруг перебивают тебя c якобы к месту весьма неприличным анекдотом, почему-то не понимают и высмеивают само собой разумеющиеся мотивы и действия. И ты уже не чувствуешь себя героем, ты чувствуешь себя дураком, и нельзя ни обидеться - вот уж действительно глупо: давно мы потеряли право обижаться друг на друга, ни выгнать - как их выгонишь, если рукой едва шевелишь, ни самому уйти - куда уходить-то из собственной комнаты?! Но в конце концов они указывают, где выход, а если надо встают рядом, и ты сквозь что угодно пробьешься с ними.
Отбросив эмоции Витас резюмировал мой рассказ:
- По-моему, у нее время от времени происходит истощение жизненной энергии, и она ее восстанавливает. Восстанавливает за твой счет.
- Ну ты и нарвался... Это же все равно, что целоваться с вурдулачкой. Если не хуже. Рвал бы ты когти. Слушай, а твой шеф, сянсей? Он же профессионал в этом деле. Ты к нему не обращался?
- Обращался. Я просил его неделю назад подкачать меня. По-моему он на это бросил всю группу.
- Ты ему рассказал зачем?
- Нет. Он обычно очень подробно расспрашивает: что? как? зачем? И знаете же, как он задает вопросы?! Как на перекрестном допросе оказываешься. И чего сам не понимал, о чем сам не додумался, станет ясно. Я ждал этого и не стал делать вступления. А он выслушал мою просьбу, сказал: "Хорошо", и отправил в зал. И все!
- Ничего себе! - изумился Эмиль, - Так выходит, он и сам все знает?! -
-Даже если бы и знал, не упустил бы случая вытрясти из него еще дополнительные подробности. -начал рассуждать Витас, - Вот и получается: если он знает - почему не расспросил, а не знает - почему не поинтересовался, зачем это нашему орлу срочно понадобилось резко повышать потенциал биополя? А про группу ты уверен?
- Почти наверняка.
- Слушай, а меченосец ваш когда появился? До твоей просьбы?
- Сразу после.
- А прошлый раз... Неужели твой Петрович не заметил, что ты был полудохлый?
- Думаю - заметил. По крайней мере он сильно помог мне. Я ожил после тренировки, а должно было быть наоборот...
- И опять без никаких расспросов?
- Именно так.
- Что же это за сила стоит за твоей красавицей, что она сумела отбить у твоего высокоуважемого сянсея все его любопытство?...
- Петрович никого не боится!
- Конечно-конечно... Но очевидно, кого-то здорово уважает...
- Тут мне одно мысль пришла, - вмешался Витас, - Давайте-ка посчитаем эту ведьмачку.
Когда Витас заявляет, что у него есть идея, мы с ним не спорили. Как никто из них не пытался спорить со мной в боевых ситуациях, как никогда не оспаривали мы мнение Эмиля о девочках или Катерины, - той самой вредины - о спектаклях, фильмах, книгах - что толку попусту тратить время?! Надо выслушать и принять на веру.
- Сначала разработаем шкалу ее настроений. Десяти градаций я думаю хватит. Давайте.
Эмиль хмыкнул и через пару минут все было готово:
"0" - смертный ужас;
"1" - на краю пропасти;
"2" - неужели я жива;
"3" - бедная я, несчастная я;
"4" - жизнь, она и Африке жизнь;
"5" - кажется солнышко встает;
"6" - улыбка бледной девы;
"7" - хорошо жить! а когда так хорошо - то еще лучше!
"8" - я - богиня;
"9" - экстаз, феерверки, фонтаны.
Я выслушивал, как он прочитал свою таблицу, без всякого энтузиазма: слишком далеки были эти "экстазы и фонтаны" от реальной Анастасии. Но Витас не обращал внимания на мой скепсис - что-то насвистывая он расчерчивал ватман,
- Итак, ось абсцисс, точка первая. Когда ты с нею познакомился?
- Одиннадцатого января.
- Один-надцатое, - протянул он ставя цифры. - И что мы тогда имели?
Я вспомнил Асю. Как она смотрела на меня, как, словно забыв обо мне, перебирала билеты. Я думал, что это было испытанием, а у нее просто уже ни на что не было сил.
- Единица.
- Следущая? - потребовал он, поставив точку.
- Через два дня. В метро. С вами.
- Зеро, - не ожидая моего комментария постановил нуль он. А я вспомнил, как она прижалась тогда ко мне, как я почувствовал своей грудью ее грудь, а у меня уже не было сил хотя бы на один поцелуй! Ничего, завтра мы с нею увидимся! Завтра!
- Эй, очнись! Единицу за следующий день я уже проставил, а потом?
Интересно, я-то думал, что никто кроме меня не заметил, что ее состояние на следующий день не многим отличалось от моего. Я недоверчиво посмотрел на Витаса, но он отмахнулся:
- Эмиль видел, что у нее руки дрожали, когда тебя зельем поила. Что потом?
Эмиль! Чтоб он что-нибудь не увидел у девочки!..
Потом я увидел Анастасию только 1 февраля. В театре. Мы сидели в мягких креслах. Она прислонила свои ноги к моим, и меня трясло от желания, а я мог, разрешал себе только время от времени дотрагиваться до нее, до ее руки, ее бедра, а она улыбалась и отстранялась, и забирала в свои ладони мои руки, и вдруг развернувшись сама прикасалась грудью к моему плечу. И у меня опять словно пчелиный рой в голове загудел. Загудели пчелы, несущие майский мед с альпийских цветущих лугов...
Что же подходило к ее тогдашнему настроению из их дурацкой шкалы? В антракте мы стояли у колонны, и она, чтобы привлечь мое внимание к чему-то, положила мне руку на грудь да так ее и оставила... И я уже ничего не понимал из того, что она говорила...Все заглушал медвяный гул, серебрянный звон, и золотые трубы...
- Олег!
Я опять очнулся. Ребята смотрели на меня, и мне не понравилось выражение их лиц.
- Вот это да-а-а. - протянул Эмиль. - опять датчики зашкалило.
- Что -"зто"? И что - "да-а-а"?
- Мы и раньше подозревали, - вместо него ответил Витас, - но как-то повода не было проверить. А сам не понимаешь?
- Да что я должен понимать?!
- По-моему это можно назвать - ментальная блокада.
- Ну, ты и нарвался! - восторженно завопил Эмиль, - Я же говорил, что она - ведьма!
- Это еще не доказано, - рассудительно прервал его Витас, - ничего сверхъестественного пока не было. На дворе не XIV век и гипнотизеров за колдунов не держат, хотя учтем, что литературу по данному вопросу просмотреть не помешает.
- Вы считаете... - никак не мог поверить я.
- Чего там считать?! Ты попробуй еще. Вспомни любую с встречу со своей красавицей и попытайся нам о ней рассказать.