Аннотация: Хогвартса, варки зелий и комплексов по поводу упсовства не будет, но в принципе - классический снейджер. Без сенсаций, но со всем необходимым.
Глава 1.
Северус Снейп
Что за дом притих,
Погружён во мрак,
На семи лихих
Продувных ветрах,
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами -
На проезжий тракт?
В.С. Высоцкий
Я аппарировала в тень от трубы заброшенной ткацкой фабрики, когда ещё не начало темнеть. Я выбрала ориентиром трубу просто потому, что на многие кварталы вокруг не было другого ориентира. Но это никак не облегчило мне поиски. Ещё битый час я кружила по узким заснеженным переулкам, похожим друг на друга до полной неотличимости.
Домá в переулках тоже казались бесчисленными отражениями одного и того же дóма - старого, унылого, заброшенного, никогда не знавшего лучших времён. Забитые окна, ржавые таблички с неразличимыми надписями... И ни души. Умом я понимала, что очутилась именно там, где нужно, но душа отказывалась воспринимать это место, как жилое. К концу моих бессмысленных блужданий улицы представлялись мне какими-то призраками улиц. Их бесконечный кирпичный лабиринт создавал ощущение кладбища. Если б не замёрзшие уши и не противный запах, который раздражал меня всё сильнее, я бы вообще решила, что заснула над очередной статьёй про магэкологию и мысленно продолжаю искать выход из словесного тупика.
Тупик.
Очень тихо, пока никто не слышит, я помянула исподнее Мерлина, вернулась, прошла через очередной узкий и тёмный проулок и выбралась к источнику запаха - мутной и мелкой речке. По берегам был разбросан скопившийся за долгие годы мусор, небыстрое течение несло мимо меня смятые пластиковые бутылки и такие же грязные, бесформенные льдинки. Готовый материал для статьи про магэкологию.
Я обречённо вздохнула, поправив на плече сумку. Уже было ясно, что поиски придётся начать сначала. Здесь город кончался, за речкой не было никакого жилья - только заброшенные поля, присыпанные снегом и мусором. Я бы ни на секунду не задержалась на этом богом забытом берегу, если б не повторяющийся металлический звук, доносившийся от кромки воды.
Может, там есть жизнь? Придерживая сумку, я протиснулась через дыру в ржавой ограде и спустилась по скользкому откосу, под конец едва не свалившись в воду. Источник звука тут же перестал быть загадкой, но моё появление не прервало монотонного дребезжания. Мальчишка лет восьми или девяти продолжал сосредоточенно кидать камушками в консервную банку и интересовался этим занятием куда больше, чем появлением посторонней взлохмаченной ведьмы. Впрочем, откуда ему было знать, что я ведьма?
- Привет! - моя радость могла показаться неестественной, но я уже не рассчитывала кого-нибудь встретить. - Ты здесь живёшь, да?
Ребёнок поднял на меня глаза, не переставая бросать камушки, сощурился и ответил после непродолжительной паузы:
- Ага. Прямо тут. Сплю вон под тем кузовом.
Он не обернулся, но, видимо, знал по памяти, что чуть дальше в берег врос остов перевёрнутого автомобиля. Мальчик наверняка был уверен, что сочинил удачную шутку. На самом деле, глядя на него, легко можно было поверить, что да - тут он и живёт. Судя по перепачканной одежде явно с чужого плеча и простуженному виду.
А вдруг он и впрямь не шутил? Рон сказал бы, что меня опять повело. Со мной всегда так, я знаю. Меня постоянно тянет кого-нибудь спасать. Вязать для эльфов совершенно ненужные им шапочки, строчить никому не интересные статьи про защиту природы... Теперь вот - отмывать чумазых детей. Это, наверное, война так на меня повлияла. Но мальчишка, понятно, знать не знает ни про какую войну, глядит на меня насмешливо и самодовольно. Ясно, всё-таки пошутил. Всё равно его не мешало бы вымыть и постричь. И куда родители смотрят?
Дзынь - очередной камушек точно приземляется в банку, и я спрашиваю спокойно, как положено взрослой:
- А ты не знаешь, как найти улицу Прядильщиков?
Я ведь действительно взрослая. Я - корреспондент "Ежедневного Пророка". Уж два года как. После войны наше издательство сильно расширилось, дела пошли в гору, и теперь мне доверяют разные ответственные проекты. Вроде борьбы за магэкологию или вот этой командировки. Я тут по работе, между прочим, и не стану связываться с маленьким нахальным хулиганом. Дзынь... Руки мальчишки покраснели от холода и покрыты цыпками, но он набирает новую горсть битого кирпича и отходит ещё на пару шагов от банки.
- Улица Прядильщиков? - хмыкает он несколько озадаченно. - Паучий тупик, что ли?
- Наверное... - неуверенно отвечаю я.
- И что вы там забыли? - в его голосе звучит искреннее удивление, но взгляд по-прежнему выражает лишь настороженную неприязнь.
"Волчонок" - думаю я почему-то, изучая его цепкие, без тени улыбки глаза. Река за спиной мальчика имеет такой же цвет - очень тёмный, полностью скрывающий дно.
- Хочу навестить друга, - отвечаю я, чтоб не вдаваться в подробности - мальчик не так уж мал, чтоб не понимать, что задал неуместный вопрос.
Он усмехается почти издевательски и с наслаждением заявляет мне:
- Врёте. Там никто, кроме нас, не живёт!
- Так ты живёшь на улице Прядильщиков? - я радостно хватаюсь за соломинку.
- Ну не здесь же! - огрызается ребёнок. Для него определённо важно подчеркнуть разницу. - А вы и поверили? Вон туда идите, где труба - видите? - он указывает грязным пальцем то направление, откуда я явилась. - Тупик кончается прямо у стены.
Я бормочу слова искренней благодарности и начинаю заново искать глазами трубу. Дзынь - ещё один осколок кирпича падает в банку, но я уже не вижу этого - только слышу, успев развернуться в обратную сторону.
- Эй! А заплатить не судьба?! - окликает меня осипший детский голос.
Я краснею, хоть и понимаю, что услуга не стоит денег. Я копаюсь в карманах куртки в надежде, что там завалялась хоть какая-то маггловская мелочь. Нахожу всего несколько монет и отдаю их местному жителю. Он презрительно фыркает, но забирает деньги, и мне хочется дать ему что-нибудь ещё. Шарф хотя бы. Но это ведь будет глупо?
- Как тебя зовут? - спрашиваю я почему-то.
- А вам-то что?
Действительно. Я не могу объяснить и поэтому по-взрослому качаю головой:
- А твои родители знают, чем ты занимаешься вместо школы?
Мальчишка отступает и скалится в невесёлой усмешке. Наверное, он решил, что я какой-нибудь представитель соцзащиты и поэтому ищу его улицу. Или он так реагирует на малейшую угрозу? Мне становится стыдно. Я сама не знаю, почему. Но я опять краснею и чтобы не краснеть дальше перед этим безрадостным ребёнком, начинаю карабкаться обратно на берег. Конечно, падаю, конечно, пачкаю куртку и сумку. И, конечно, мне вслед несётся не по-детски холодный и хриплый смех и набор слов, смысл которых я понимаю лишь приблизительно, хотя сама росла среди магглов и всю жизнь дружила с мальчишками. Я разматываю шарф, вешаю его на покривившуюся ограду и выбираюсь обратно на скользкую разбитую мостовую. Смех больше не слышен, но равномерное "дзынь" сопровождает меня до поворота за угол.
Я размышляю об этой встрече всю оставшуюся дорогу. Мне не по себе, как будто я увидела призрака. Нет, не так. В магическом мире призраки - обычное дело, я их давно не боюсь и не путаю с живыми людьми. Я увидела ребёнка, запертого в призрачном мире - такое объяснение будет точнее. И вот я возвращаюсь через заброшенные кварталы к заброшенной фабрике и не могу не думать, что здесь ждёт этого мальчика? Кто из него вырастет? Кто может из него вырасти в этих мёртвых местах? Вот бы он оказался волшебником - мог бы поехать в Хогвартс! А то совсем пропадёт.
Нехорошо, конечно, так говорить - это обычный район обычного города, ну пусть вымирающий, но и тут люди живут! И тут у ребёнка может быть любящая семья, и тёплая комната, и щенок с мокрым носом и мохнатыми лапами. Но почему-то мне кажется, что ничего этого нет - иначе вокруг не ощущалась бы атмосфера кладбища.
Я должна бы размышлять о предстоящей трудной работе и первом впечатлении, которое произведу, но работать я умею, а впечатление будет далеко не первым, и я упорно думаю о щенках. Возможно, потому, что у меня был щенок, а его сбила машина. Возможно, потому что я совсем недавно собиралась выйти замуж и, конечно, завести ребёнка с добрыми весёлыми глазами, а ребёнку завести щенка. С мокрым носом.
У меня нос тоже мокрый. Я не плачу - я устала и, похоже, простудилась. Сейчас бы сесть к камину и выпить чего-нибудь горячего. Лучше бодроперцового... Но я упираюсь в кирпичную кладку - ну вот опять! Тень трубы снова нависает надо мной, полуобвалившаяся стена давно закрытой фабрики преграждает дорогу - точь-в-точь, как обещал мальчик с консервной банкой. Я сама виновата - меня просто предупредили, что улица кончается тупиком, но никто не заставлял меня это проверять! Надо вернуться и внимательно осмотреть те дома, что выглядят поприличней.
Уже стемнело, а фонари горят только на перекрёстке позади меня, и я не сомневаюсь, что потрачу ещё час, стучась не в те двери. В этот момент в окне последней развалюхи, льнущей к забору фабрики, я замечаю свет. Свет! Я не верю своим глазам. Я уже была здесь, но в первый раз вообще не заметила этот дом! Если верить моему безымянному помощнику, это либо его жилище, либо... Либо то, что мне нужно. На всякий случай я достаю платок, вытираю нос, приглаживаю волосы и поправляю сумку на плече. Стучу в дверь и - о чудо! - мне открывают. Не прошло и двух часов!
Я так счастлива, что в первый момент не могу произнести ни слова. У меня даже возникает желание броситься на шею хозяину дома, такое же импульсивное, как желание подарить шарф случайному мальчишке. Но в этот раз я себя сдерживаю, я просто стою и радостно улыбаюсь. Я ведь почти уже поверила, что его не существует и придётся возвращаться ни с чем. Как это было бы обидно и как здорово, что он всё-таки есть!
Он - это Северус Снейп.
Глава 2.
Полукровка
Я помню точно рокот грома
И две руки свои, как лёд.
Я называю вас. - Он дома,
Сейчас придёт.
М.И. Цветаева
Я и правда была рада, что застала профессора в добром здравии. После победы он перестал где-либо появляться и не дал ни единого интервью, хотя его регулярно об этом просили. А на последнее предложение неожиданно согласился. Мистер Поллард, наш главный редактор, просто не поверил своим глазам и минут пять ошалело взирал на пергамент, с которым вернулась его сова. Вокруг даже начали собираться озадаченные сотрудники редакции - все предположили, что издательство закрывают, или Волдеморт опять возрождается, или магглы объединяются с нами в единый мир. Но оказалось, что известие ещё неожиданней.
Диаметр мистера Полларда позволяет собраться вокруг него в полном составе, и вскоре уже все читали сенсационное послание. Но мистер Поллард на всякий случай показал мне письмо отдельно - вдруг это чей-то чудовищный розыгрыш? Никому не хотелось заявиться к профессору Снейпу непрошеным гостем. Но я вынуждена была удостоверить подлинность подписи. И, поскольку я при этом не вздрогнула, меня сюда и послали.
Нет, пишу я неплохо. Но пишут многие, и что бы я ни настрочила, всё это ещё сто раз перекроят редакторы во главе с самим Мариусом Поллардом. Моя незаменимость объяснялась исключительно тем, что я была в принципе не против многочасового общения тет-а-тет с Северусом Снейпом. Мне было даже интересно. Действительно, интересно. В конце концов, мы с ним делали общее дело. Когда-то. А меня всегда тянуло узнать побольше о чём угодно, и особенно о том, как всё было на самом деле.
Вот поэтому я стояла и улыбалась. А профессор, конечно, не улыбался. Он вообще никогда этого не делает. Я привыкла. Гриффиндор и Гарри Поттер слишком много значили в моей жизни, чтоб за все школьные годы я заслужила хоть один тёплый взгляд от декана Слизерина. На зельеделии или на ЗОТИ, хотя я хорошо знала его предметы. Или просто в связи с тем, что меня чуть не слопал тролль. Или потому, что кое-кто из его студентов нарастил мне зубы, как у бобрихи. Зато именно я украла шкурку бурмсланга. И Экспелиармус в Визжащей хижине на него тоже наслала я - так обидно было за мистера Блэка!
- Здравствуйте, сэр! - произношу я с нескрываемым облегчением. - Еле нашла ваш дом!
Знакомая усмешка.
- Так вот кого они решили ко мне заслать! Мисс Грейнджер. Прошу прощения, или вас уже следует называть миссис Уизли?
Начал с хорошего.
- Ещё нет, - я едва не прибавляю привычное "сэр" и спешу продолжить, чтоб не вдаваться в подробности личной жизни: - Вы разрешите мне войти, а то на улице холодно?
- Входите, раз уж вы здесь, - отвечает он равнодушно. - Но в доме ненамного теплее - я не топлю камин.
Зимой? Почему? Потому что привык к подземельям и предпочитает согревающие чары? По-моему, огонь всё же приятнее чар. Без огня в маленькой полутёмной гостиной как-то совсем безрадостно.
- А можно его разжечь? - спрашиваю я, пока он взмахом палочки запирает дверь.
- Ну попробуйте, - с прежней интонацией отвечает мой бывший учитель. - Чувствуйте себя, как дома - не стесняйтесь.
Такое ощущение, что я уже сделала нечто неприличное. Ох. И это мы ещё не начинали работать! Что ж, я ведь не надеялась, что из нас получится слаженная команда? Моё дело - собрать максимально полный материал для книги и постараться, чтоб меня не выгнали раньше. Я знаю, что и такое бывает. До сих пор гадаю, что такого произошло между ним и Гарри, но даже ради общего блага профессор не согласился продолжить индивидуальные занятия окклюменцией. Хорошо, что мне придётся в основном молчать, а ему - диктовать, что захочет. С его-то преподавательским опытом - что может быть проще?
Наверное, он рад, что больше не преподаёт. Не удивлюсь, если после всех перипетий бывший директор смотреть не может на Хогвартс. Я-то думала, он вообще не выживет. А он ничего, выкарабкался. Ещё мемуары пишет про всё это. Железная, однако же, воля у человека!
Пока я размышляю про всё это, водя перед камином волшебной палочкой, хозяин дома устраивается в кресле, под тусклой люстрой, в которой не горит добрая половина свечей, и смотрит на меня так терпеливо-выжидающе, что мне становится неудобно. И вдруг меня осеняет.
- Простите, профессор Снейп, но разве вас не предупредили, что приду именно я? - спрашиваю я, замерев с подвешенными на Акцио дровами. - Мистер Поллард посылал вам письмо.
- Возможно, - безразлично отвечает профессор. - Но я был в отъезде и ещё не разбирал письма.
Как неудобно-то! Свалилась, как снег на голову, да ещё на ночь глядя! Мистеру Полларду следовало дождаться ответа, но он, видимо, рассудил, что Снейп способен не только не ответить, но и вообще передумать. Не говоря о том, что я могла два часа прокружить вокруг старой фабрики совершенно напрасно. Впрочем, почему - могла? Не исключено, что мне так и придётся уйти ни с чем.
- Профессор Снейп, простите, это просто недоразумение, - расстроенно бормочу я. - Вам, наверное, хочется отдохнуть, раз вы только что вернулись. Я зайду в другой день. Скажите, в какой?
Он смотрит на меня и почему-то морщится.
- Кажется, вы уже зашли. К чему это повторять? - с чем с чем, а с логикой у него всегда всё было в порядке. - Да, если вам так приятнее, продолжайте звать меня профессором, но это не соответствует действительности.
Верно, это я по привычке. Но что тут обидного? Впрочем, мистер Снейп всегда найдёт, на что обидеться, а не найдёт, так придумает - лучше не вникать. Помедлив, я всё же доношу дрова до камина, направляю в них Инсендио и присаживаюсь на край дивана.
- Значит, мы сегодня начнём работу? - уточняю я, открывая сумку.
Профессор глядит на меня всё с тем же непроницаемым выражением лица.
- Могли бы начать двадцать минут назад, - замечает он, глянув на стенные часы.
О Мерлин! Долго мне не продержаться. Может, хоть крохотную заметку успею набросать?
Молча кивнув, я вынимаю из сумки зачарованный самоудлиняющийся свиток, специальные чернила, чтобы писать одновременно две копии, и обычное перо.
Профессор Снейп с интересом наклоняет голову:
- Вы будете писать сами? - недовольно осведомляется он.
Разумеется, а кто же ещё?.. А! Вот он, про что. Да, я не люблю самопишущие перья - всегда лучше соображаю, когда сама вывожу буквы. И в своём почерке мне легче разобраться. Но это мои профессиональные особенности - ему-то какая разница?
- Да, я пишу сама, - отвечаю я как можно ровнее. - Не беспокойтесь, сэр, на результате это не отразится.
- Это отразится на сроке достижения результата, - замечает он так недовольно, будто собирался уложиться в пару часов. - Что ж, будем работать более интенсивно.
- Если это не отвлечёт вас от других дел, профессор, - всё-таки я не могу пересилить себя и избавиться от школьного обращения. Наверное, потому что начинаю нервничать.
А когда я начинаю нервничать, сразу начинаю что-нибудь доказывать. В данном случае я пытаюсь доказать, что в состоянии качественно работать хоть двадцать четыре часа в сутки. У меня сейчас только одно задание - заниматься книгой его воспоминаний. И чем быстрее мы закончим, тем лучше. После двойной учебной нагрузки с Хроноворотом меня ничем не испугаешь.
Подозреваю, что у профессора Снейпа бывал даже более напряжённый график, и без всякого Хроноворота. Поэтому он только пожимает плечами на мои неубедительные потуги изобразить профессиональное рвение.
- Я как раз закончил все дела, - произносит он с едва ощутимой издевкой. - Так что раньше сядем, раньше встанем. С чего вы предлагаете мне начать?
- На ваше усмотрение, сэр, - отвечаю я, подтягивая к себе обшарпанный журнальный столик. - Обычно начинают с рассказа о родителях и о том месте, где появились на свет.
Я выбираю самый нейтральный вариант - про детство люди, как правило, не боятся рассказывать. На самом деле с той самой минуты, когда мне было поручено вести жизнеописание Северуса Снейпа, я нахожусь в глубоких сомнениях. Не могу представить, что из этого выйдет. Либо всё, либо ничего, но скорее ничего.
Профессор Снейп при всём моём к нему уважении - самая закрытая личность, какую я когда-либо встречала. Какую кто-либо когда-либо встречал. И дело не только в двойной, и даже тройной игре, которую он вёл долгое время. Дело в нём самом. Подозреваю, что даже Волдеморт был бы откровеннее. Но всё же лучше Снейп, чем Волдеморт. Хотя сейчас лицо у профессора очень недоброе. Я что-то не так сказала? Опять? Я начинаю уставать. Я вообще могу сказать что-нибудь так, чтоб не разозлить его?
- Я родился на том месте, где вы сейчас сидите, - произносит он без вступления, и я невольно подпрыгиваю. - Этот диван прежде стоял в комнате наверху, - профессор на секунду поднимает взгляд к тусклой люстре, чтобы я правильно поняла, где верх. - Мой отец в очередном запое избил мать, отобрал у неё волшебную палочку и запер в спальне на ключ, чтоб она не побежала в полицию. И вернулся только через три дня.
Он действительно умеет диктовать - произносит всё это ровно, с правильной интонацией и нужной скоростью - но я вдруг понимаю, что забыла буквы. Я не выдерживаю, откладываю перо и несколько секунд смотрю на него в немом изумлении. Открываю рот, но не сразу нахожусь, что сказать.
- Мне так и писать, сэр? - уточняю я после паузы, стараясь придать своему тону оттенок профессиональной вежливости.
Я не понимаю - он говорит серьёзно или это какая-нибудь проверка? Или такой своеобразный юмор? Если я начну подобным образом его биографию, он не вышвырнет меня сразу же в Паучий тупик?
- Пишите, как считаете нужным, - отвечает он терпеливо. - Это ведь вы, а не я, наделены даром художественного слова. Но каждую главу я буду за вами проверять и вносить правки.
Да, это упоминалось в договоре с редакцией, и это обычная практика. Я продолжаю растерянно хлопать глазами вовсе не потому, что мне ни на йоту не доверяют. Я не могу понять, откуда вдруг такое доверие. Но, раз он не шутит... Мне вдруг становится жарко - не иначе как от разгоревшегося камина - и я всё-таки решаюсь снять куртку. Больше заняться нечем, и глаза отвести некуда.
- Хорошо, сэр, - выдавливаю я, наконец, снова берясь за перо. - Чему вы хотели бы посвятить первую главу?
Профессор глядит на меня со странной усмешкой и отбрасывает волосы от лица знакомым по школе движением головы.
- Мы посвятим её моему счастливому детству, мисс Грейнджер, - отвечает он, откидываясь в кресле. - Точнее, первым десяти годам. Начнём с моих родителей...
* * *
Я не сплю полночи, а утром просыпаюсь и ещё полчаса плачу, прежде чем подняться с постели. Эта мрачная улица Прядильщиков очень угнетающе на меня действует. Или дело в Роне. Или в тех двадцати дюймах, которые я вчера записала под диктовку профессора Снейпа - надо бы, кстати, их перечитать и проверить, а то он поставит мне "тролль". Чем скорее мы соберём книгу, тем скорее я отсюда уберусь.
Почему бы мне не убраться прямо сейчас, не прогуляться и не развеяться? Хороший вопрос. А ответ ещё лучше. Потому что, если я уйду, то уже не вернусь. Это утверждение может показаться странным, но профессор Снейп состоит из сплошных странностей. Вчера он заявил мне, что пока биография не будет закончена, он меня за порог не выпустит. Вдруг я вздумаю кому-нибудь что-нибудь разболтать или уволочь в редакцию недоделанный отрывок? И это якобы тоже было прописано в договоре. Но ничего подобного договор, разумеется, не подразумевал и подразумевать не мог. Даже домашних эльфов уже освободили от рабства, а для корреспондента "Ежедневного Пророка" такие кабальные условия и вовсе неприемлемы. Ну и что? Это же Снейп!
Я прекрасно помнила, что его договор с издательством опирался исключительно на моё честное слово и подпись под пунктом о неразглашении любой информации, связанной с книгой. Это всегда пожалуйста - я не болтушка, это все знают! Но профессор (буду уж так его звать по старой памяти, чтоб не назвать хуже) даже не стал спорить, когда я возразила, что могу уйти в любой момент. Он только предупредил, что остальные главы я буду дописывать без него.
И я, конечно, осталась - я же дура. Ну что, что?! Признать, что я не справилась с заданием, уступить такой уникальный шанс кому-нибудь менее привередливому? А если профессор опять откажется о себе рассказывать? Меня же с работы выгонят! Судя по издевательской ухмылке, он всё это понимал. Так что говорить было особо не о чем.
Переписываться с кем бы то ни было он мне тоже запретил. Тем же вечером ко мне прилетела первая и последняя до окончания книги сова - от главного редактора. Мистер Поллард интересовался, как идут дела, и жива ли я до сих пор. Я объяснила ему ситуацию в ответном письме и попросила предупредить родных и близких, чтоб не пытались меня спасать - профессор Снейп очень сильный и опасный волшебник. Отпускать сову было страшно, но не держать же и её в заточении? Тут и мне-то едва нашлось место - свободных комнат в доме, оказывается, нет.
"Ничего, - утешала я себя, карабкаясь на чердак, - всё равно надо было искать отдельную квартиру. А так - и к работе ближе некуда, и полное погружение в тему, и никакой вероятности случайно столкнуться с Роном".
Ничего. Чердак - хорошо. На нижних этажах комнаты махонькие, а тут одна большая. Холодно, но если придвинуть кровать к каминной трубе, закутаться в согревающие чары и завернуться в одеяло, то с утра будет лишь лёгкий насморк. А бодроперцового зелья у профессора, кстати, полно.
Недостающие вещи я могу себе натрансфигурировать. Я очень хорошо всё трансфигурирую. Еду буду заказывать по каминной сети - карточка Гринготтса у меня с собой. Всё будет в порядке - это ж на несколько недель, не больше! Немного неожиданно, но не смертельно.
Несколько недель наедине с профессором Снейпом! Я издаю сдавленный стон. Может, ну её, его биографию?
С другой стороны, мы же не будем вместе целыми днями! У него наверняка куча дел. Не исключено, что я даже увижу других людей. Ходит же к нему кто-нибудь в гости? Или нет? Да кто к нему может ходить?! Судя по состоянию дома, тут и хозяин-то бывает раз в десять лет! После его вчерашних откровений я просто кожей отторгаю этот дом. Не понимаю, почему он до сих пор его не продал?! Может, потом расскажет?
Несмотря на все странности, мне ещё больше хочется дослушать его историю до конца. В смысле, до настоящего момента. Это такая творческая болезнь - ничего не могу с собой поделать. Профессиональный синдром журналиста - азарт и любопытство. Иначе вообще невозможно работать журналистом. Боюсь только, что после этой книги я захочу навсегда оставить перо.
И почему всё это так сильно на меня действует? Точно, дело в Роне. Надо поскорее что-нибудь съесть и браться за дело. И не думать, не думать, не думать...
Волосы без специального бальзама не урезонишь, но не отправляться же к профессору со срочным заказом? С помощью магии и расчёски я кое-как затягиваю в хвост свою гриву и одеваюсь. Точнее, свитер уже на мне, остаётся только влезть в джинсы - ничего, что вчера я шаталась в них по грязным переулкам. А очищающее заклятье на что?
Спускаюсь на второй этаж - все удобства там, в крохотном чуланчике, ещё и поделённом надвое фанерной стенкой. Явно, модернизация дома производилась спустя много лет после постройки. И явно - нынешнему хозяину наплевать на какие бы то ни было удобства. Иначе мог бы втиснуть сюда ванну посредством магии. Или хотя бы нормальную раковину. Но раковина крохотная и обшарпанная, и душ такой же, даже без занавески. Честное слово, это выше моего понимания! Нарочно он издевается, что ли?
Вода только холодная. Без проблем, подогрею чарами. У меня кончаются мелкие предметы, подходящие для трансфигурации, а брать чужое как-то неудобно, и в зубную щётку я временно превращаю заколку. С пастой сложнее - её так просто не наколдуешь. Но тут мне везёт - в шкафчике за несуществующим зеркалом я обнаруживаю коробочку с окаменевшим зубным порошком. Зубной порошок. Без комментариев. Отложу комментарии до той поры, когда опишу это всё в пресловутых мемуарах.
Хозяина дома, кстати, нигде не видно. Возвращаясь из ванной по узкому тёмному коридорчику, я вторично прохожу мимо его двери, но не слышу за ней никакого движения. Проще всего было бы постучать, но только не в случае с профессором Снейпом. К нему лучше не приставать, пока сам не выйдет. Вряд ли меня вообще пустят когда-либо на частную территорию, несмотря на почётное звание мемуариста. А жалко - это было бы полезно для книги. Я ведь подхожу к работе со всей ответственностью. Я всегда и ко всему подхожу очень ответственно. Не этим ли я и доконала Рона?
Как ни стараюсь отвлечься, всё равно скатываюсь в тоску по неудавшейся личной жизни. Два года насмарку - достойный повод для досады! И, главное, никакого шанса помириться. Мы вроде как и не ссорились. Даже не знаю, почему расстались. Конечно, Рон заглядывался на мелькавшие мимо юбки и разбрасывал повсюду носки. Конечно, я готовила сплошные яичницы и до ночи пропадала на работе. Но ведь дело не в этом! Нам просто стало не о чем говорить. В какой-то момент мы поняли, что говорим исключительно о прошлом - о Волдеморте, о Дамблдоре, о Гарри... только не о нас. Мы всё это поняли и решили остаться друзьями. И это ничего не изменило. Вообще ничего. Настолько, что у меня зародилось подозрение - а вдруг мы никогда и не были никем, кроме друзей? Друзьям всё легко и весело делать вместе - учить уроки, бороться с врагом, терять девственность...
У Гарри с Джинни всё не так. Я знаю, она ему глаза бы выцарапала, заглядись он на кого-то ещё. И Гарри никогда не отпустил бы её так просто - он бы мучился, боролся, требовал объяснений. А Рон ничего не требовал. Даже не попросил, чтобы я съезжала. Друзьям привычно и удобно жить вместе. И поэтому я сразу собрала чемоданы. Раз вышла промашка, тут уж ничего не поделаешь. Да ладно, я не убита горем. Просто расстроена. Поди пойми, что такое любовь, если раньше с ней не встречалась! Может, мне кто-нибудь растолкует, чтоб я опять не ошиблась? Кто-то же должен это знать?
Внизу, в пасмурной и пыльной гостиной я заказываю через камин пару круассанов в любимом кафетерии на Косой аллее. Нам с Роном нравилось туда ходить, мы жили совсем близко... Мне опять делается грустно. Но всё-таки это не любовь - это привычка, это пустота и тоска по тому времени, когда я верила, что вот оно, то самое. И почему ничего не получилось? Не вспыхнуло? Не щёлкнуло? Гарри объяснял, что должно щёлкнуть. Или ёкнуть. Но как оно ёкает и отчего?
Заказ придется ждать минут десять - не меньше, у них там большая очередь, а мой камин очень далеко. Я вяло плетусь на кухню, скрытую за увешанной книгами скрипучей дверью. В гостиной книги вообще повсюду на стенах, на подоконнике, на каминной полке... Странно, что профессор ещё и потолок не приспособил под книжные шкафы! Но книги я люблю, книги это здорово, хоть не скучно будет коротать вечера. Подтяну своё магическое образование. Надо будет только спросить разрешения - что-то мне подсказывает, что у Снейпа просто так книжку с полки не возьмёшь.
На кухне в противовес гостиной все полки пусты. Пусто, пусто, пусто... Он не только не моется, но и не ест. И не пьёт. Он призрак. Или тёмный маг, равный Волдеморту - тот тоже не нуждался ни в еде, ни во сне, ни в обогреве. До чего скучная жизнь была у Волдеморта, если задуматься...
На верхней полке я нахожу затянутую паутиной банку кофе времён первой войны с Тем-Чьё-Имя-Не-К-Ночи-Будь-Помянуто. Надеюсь, одна ложечка мне простится. Чашки, как ни странно, имеются. Завариваю кофе, запах которого слегка отдаёт плесенью, и возвращаюсь в гостиную - доставать из огня свой заказ.
Пламя в камине теперь горит постоянно - я его так заколдовала, чтоб больше не мёрзнуть. Хозяина дома по-прежнему не видно. Я нахально оккупирую его кресло возле окна, отодвигаю пыльную штору и смотрю, как засыпает снегом улицу Прядильщиков. Если честно, выходить туда совершенно не хочется. Снаружи опять только пасмурная холодная слякоть. Такое ощущение, что здесь не бывает другой погоды!
Удивительно, но два года на Косой аллее запомнились мне как сплошной солнечный день. Хотя и в Лондоне наверняка бывали перебои с погодой. Я прикрываю глаза, пытаясь насладиться лежалым кофе, и на мгновение меня снова охватывает тоска. Ещё месяц назад кофе непременно был бы свежий, со сливками, в большущей полосатой кружке. И утро было бы совсем другим. Поскольку сегодня суббота, оно началось бы с Джорджа. Джордж бодро барабанил бы кулаком в дверь и орал что есть мочи: "Рональд! Рональд!" Я бы закрыла уши подушкой, а Рон, осторожно вытянув свою руку из-под моей головы, начал бы поминать штаны Годрика и искать свои.
"Рональд! Чтоб через три минуты был в лавке! И захвати блевательные батончики из кладовки!" - Джордж неумолим в вопросах семейного бизнеса. "Сейчас блевану без батончика", - мрачно пробормотал бы Рон, но в адрес старшего брата он только буркнул бы: "Иду!" - бизнес есть бизнес. Но Джордж, конечно, не унялся бы:
"Гермиона! Гермиона!"
Вторая подушка на уши. И еще одеяло - для верности.
"Гермиона!"
Скрип зубов.
"Гермиона Джин Грейнджер! Ты умерла?!"
Окончательный провал попытки заново заснуть:
"Нет..."
"Тогда спи! У тебя сегодня выходной!"
Через полчаса я, замотавшись в халат, сползла бы в лавку, чтобы чмокнуть Рона и обменяться парой любезностей с Джорджем. А потом откопала бы свою полосатую кружку, забралась на широкий подоконник тут же на кухне и занялась бы доработкой очередной статьи про магэкологию к понедельнику. И чего мне не хватало? Всё было так хорошо и правильно. Рон - отличный парень. Волшебные Вредилки - стабильный доход. Магэкология - важная и нужная тема.
Не моё. Всё это не моё.
В огне камина, наконец, появляется несгораемый пакет с моим завтраком, я приманиваю его волшебной палочкой, спускаю с кресла онемевшие ноги и по скрипучей лестнице отправляюсь обратно на чердак. Не сказать, чтоб обивку на мебели ещё можно было чем-то испортить, но надо соблюдать приличия - не всем нравится, когда посторонние барышни крошат выпечкой в их гостиной. К тому же мне хочется переписать на чистовую первую главу - чем скорее управлюсь, тем скорее отсюда выберусь.
Но спрятаться на чердаке я не успеваю. Профессор смотрит на меня с площадки второго этажа с таким видом, что сразу ясно: в его доме не принято есть на чердаке. Или ходить босиком. Или воровать кофе. В общем, не принято. Сам он, похоже, завтракать не собирается. И даже дома одет в глухую чёрную мантию. Он точно не призрак?
- Доброе утро, сэр, - я почти не давлюсь кофе. - Мы сегодня будем работать?
- Доброе. Если вам угодно, - да, вежливой улыбки мне не дождаться. - Непременно поработаем. Как только вы прожуёте и освободите руки для пера.
Мило, мне разрешили позавтракать! Но неужели у него и впрямь нет других дел? Я скрываю разочарованный вздох. Сесть за редактуру не получится. Спокойно поесть - тоже. Ну ничего, займусь всем этим вечером. Надо просто подстроиться под график профессора. Есть же у него какой-нибудь график?
- Между прочим, раз уж вы здесь, - произносит он, пока я переминаюсь с ноги на ногу на холодной лестнице. - Идёмте, я проведу для вас экскурсию, пока мы не засели за мемуары. Вам это наверняка пригодится.
Я киваю, поудобней перехватывая тёплый пакет с завтраком, и мы отправляемся в его кабинет. То есть, это я так говорю - кабинет. Это комнатка над кухней размером даже меньше, чем та, потому что часть пространства отнял коридор. Все стены увешаны полками, а полки уставлены мутными банками, закопчёнными тиглями и коробками с сушёными жабьими глазами. В общем, вполне ожидаемо.
Вполне ожидаемо здесь притёрты друг к другу три стола, заляпанных пятнами всех известных и неизвестных цветов. Вполне ожидаемо на столах громоздятся невероятные конструкции из штативов, пробирок и спиртовок. Но, по крайней мере, здесь хоть что-то говорит о личности хозяина дома. Может, неприятной, может, странной, но определённо - личности.
Окон нет, горят только несколько свечек, помещение выглядит загромождённым и мрачным. Но мне здесь необъяснимым образом нравится. Гораздо больше, чем в спальне, куда хозяин распахивает дверь с тем же непоколебимым равнодушием. В спальне вообще не на чем остановиться взгляду. Серый свет из пыльного окна. Кровать под старым пледом. Тумбочка со стаканом воды. Всё это говорит только о том, что не должно ничего о себе говорить. И никак, ну совершенно никак не вяжется с его вчерашней откровенностью. Может, он приболел вчера? Или выпил что-нибудь не то - вон, у него какие запасы!
Я заинтригована, мне уже не терпится узнать, как и что он будет диктовать сегодня, но я только спрашиваю:
- Простите, сэр, а можно мне как-нибудь ещё побывать у вас в кабинете?
- Разумеется, - безразлично отвечает профессор. - В любое время, - и отправляется в гостиную - ждать, пока я съем свои круассаны.
Я запихиваю их в рот один за другим тут же на лестнице, запивая остывшим кофе. А через минуту уже сижу на своём месте в углу дивана. Полностью готовая к работе. Профессор обосновался в кресле напротив в позе, неотличимой от вчерашней, и голосом, неотличимым от вчерашнего, произносит, глядя не на меня, а в огонь камина:
- Сегодня я расскажу о Лили Эванс.
Состоявшаяся накануне тренировка принесла пользу, и моя рука лишь немного дрожит, и то в самом начале. Но начало звучит совсем не страшно. Люди действительно с охотой вспоминают о детстве. А профессор, даже спустя тридцать лет, без труда воспроизводит все детали и даты. Записывать за ним очень легко. И я пишу. Про скрип качелей на детской площадке. Про стук колёс Хогвартс-экспресса. Про ворчливый голос Распределительной Шляпы. Пишу и недоумеваю всё больше. Гарри говорил, что профессор Снейп буквально посвятил жизнь его матери. Вернее, её памяти и своей вине. Но ни с кем не хотел говорить об этом. Как, в таком случае, он намеревается жить после выхода книги? И зачем вообще выносит себя на суд толпы? Его ведь никто не заставляет!
Очень трудно писать о человеке, в котором совершенно не можешь разобраться. Может, он до сих пор скучает по Лили Эванс и хочет увековечить память о ней? Или ему так легче - хоть как-то выговориться? По нему не угадаешь. С таким бесстрастием можно повествовать о зелье против фурункулов, но не о женщине, которой дорожил больше, чем жизнью. Или я чего-то не понимаю. А я ужасно не люблю что-то не понимать. Я привыкла понимать всё. Но я пишу и ни о чём не спрашиваю.
Но когда-нибудь спрошу обязательно. Потом. Когда-нибудь. Я у него спрошу.
Глава 3.
Мастер Зелий
Но я - человек. И, паденье свое признавая,
Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.
То ревность по дому, тревогою сердце снедая,
Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.
А.А. Блок
Я спрашиваю его через пару недель. Я просто не выдерживаю слишком плотного потока чужой жизни, который льётся на меня в замкнутом и очень неуютном пространстве. Не выдерживаю холодной и безжалостной искренности, граничащей с помешательством. Он диктует целыми днями, и у меня уже мозоль на пальце, и чернила так въелись в кожу, что их не ототрёшь даже магией.
Всё это мелочи, но мне нужен отдых, и это уже не мелочи. Я редко признаюсь себе, что нуждаюсь в отдыхе. Я не отлыниваю от работы, я просто хочу переключиться на что-то другое. Всё равно, на что. На статью про плачевное состояние местной речки, к примеру. Я просто не могу постоянно пропускать через себя годы чьих-то воспоминаний. Чтоб составить достойный текст, мне надо в него вжиться, а я заболеваю от этого. На самом деле заболеваю.
Я всё время думаю про то, что пишу. Не сплю из-за этого ночью, а днём пребываю в полусне, так что временами моё перо соскальзывает со строчки, как у нерадивой школьницы. Тогда профессор на секунду прерывает свою бесконечную диктовку и бросает на меня презрительный взгляд. Он обязательно замечает, если я отвлекаюсь хоть на секунду. И он мне совершенно не помогает.
То есть, он педантично вычитывает всё написанное и аккуратно проставляет замечания на полях - точь-в-точь, как на страницах моих школьных эссе. И очень связно излагает события - никогда не просит вернуться назад, никогда не путает имена и даты, никогда не просит вычеркнуть что-либо из сказанного. Но я ведь не учебник истории составляю! Я пишу и не понимаю, о ком пишу. Он сообщает: "я был в полном отчаянии" с той же интонацией, с какой говорит "я был счастлив, как никогда в жизни", и мне приходится самой додумывать, как придать очередному эпизоду оттенок чувства. Вслепую. Наобум. А я ведь не Северус Снейп! Хотя... я уж и не знаю. Последние дни я живу исключительно Северусом Снейпом. А это уже можно отнести к профессиональной вредности. Мне должны давать бесплатное молоко.
Но молоко я тоже заказываю сама. Я доливаю его в неизменный кофе, стоя на чужой кухне чужого дома очередным безрадостным утром. В кухне окон нет, но я знаю, что погода пасмурная - здесь она другой и не бывает. Этот Паучий тупик - какая-то магнитная аномалия, вроде бермудского треугольника - здесь всегда стоят хмурые промозглые дни. Если б не кофе, я бы вообще впала в спячку, и никакие занимательные истории не заставили бы меня пробудиться. При мысли об историях я вздрагиваю. Вот - уже начала вздрагивать! Плохой признак. Ещё не психоз, но невроз есть уже точно. А чего я хотела? Столько общаться со Снейпом! Это сгубило даже Волдеморта.
Я усмехаюсь, неосознанно кого-то копируя, и плетусь в гостиную за очередной порцией откровений. Мне заранее не по себе. Вчера, то есть сегодня, поскольку к тому времени перевалило за полночь, мы добрались, наконец, до окончательного разрыва с Лили. А дальше, судя по логике, следовал полный ужас, мракобесие, Тёмный Лорд и Пожиратели Смерти. Похоже, я переоценила свои силы. И мистер Поллард их тоже переоценил. Если сейчас мой бывший учитель начнёт с тем же невозмутимым видом рассказывать, как Волдеморт расправлялся со своими врагами, я его ударю. Кажется, я не шучу. Будет скандал, и мне придётся уйти. Не уйти ли мне сразу?..
Профессор сидит в своём неизменном кресле и просматривает по диагонали вчерашнюю стенограмму. Вообще-то я могу переписать всё на чистовик, а уж потом представить пред его светлые очи, но раз ему не терпится, Мерлина ради. Про светлые очи я погорячилась, взгляд профессора темен, как ночь. Я уж не знаю, о чём он размышляет, но в данный момент очень легко поверить, что так и должен выглядеть Пожиратель Смерти, а уж я на них насмотрелась. Если честно, я бы с удовольствием пропустила эту главу. Жалко, что без неё нельзя.
Но сначала я хочу спросить его напрямую. Я сажусь на облюбованное мной место у левого подлокотника дивана - поближе к камину - и говорю:
- Простите, сэр, мне хотелось бы уточнить, почему вы согласились издать книгу воспоминаний?
- Своевременный вопрос, - замечает он без видимого удивления и рисует очередной иероглиф на полях моих записей. - Ваш интерес имеет какое-то отношение к нашей работе, мисс Грейнджер? А то вы и так задаёте мне по сотне вопросов в день.
Иногда даже больше сотни, и он на все отвечает - обстоятельно и подробно. Но я, конечно, понимаю, в чём разница. Мы общаемся исключительно в рамках книги. Он рассказывает, я пишу и иногда спрашиваю. Вот и всё. Я даже начинаю испытывать голод по человеческому общению, как будто делю кров с телевизором. С радиоприемником, принимая во внимание богатство профессорской мимики. Иногда меня даже тянет проявить ответную откровенность или выказать собственное отношение к тому, что он излагает. Или поговорить на отвлечённую тему. Да, это непрофессионально, но моя профессиональная деятельность почти полностью поглотила жизнь. А я, в конце концов, не самопишущее перо! Хотя очень быстро в него превращаюсь. Но мне это не нравится, и я проявляю настойчивость:
- Мой интерес имеет самое прямое отношение к работе, - объясняю я, не моргнув глазом. - Мне надо что-нибудь написать во вступлении. Что-нибудь, что убедило бы читателя в необходимости обратиться к вашим воспоминаниям.
Профессор кривится, отбрасывает пергамент на столик и переводит на меня свой нечитаемый взгляд.
- Нет никакой необходимости к ним обращаться, - отвечает он с лёгким нетерпением. - Я трачу время на вас и на эту ерунду просто потому, что у меня нет другого выхода. Если я не сделаю этого сам, какая-нибудь мисс Скитер не побрезгует потрудиться за меня.
- Побрезгует, - возражаю я, не колеблясь, - даже мисс Скитер понимает, что это подсудное дело.
- Если я подам в суд.
- А вы не подадите?
Он усмехается моему неподдельному удивлению.
- Непременно подам, мисс Грейнджер. На вас - за то, что вы бездельничаете, вместо того, чтоб, согласно договору, записывать историю моей жизни. И на вашего мистера Полларда - он клялся, что пришлёт ко мне лучшего из своих авторов, но явно поскупился.
Он не поскупился. Он польстил мне, чтобы польстить Снейпу. Интересно, профессор и правда не догадывается, что остальные попросту побоялись к нему подступиться? Судя по взгляду, догадывается. Ох, когда же это кончится! Какая длинная у него жизнь! Я обречённо киваю и берусь за перо, но в эту секунду раздаётся стук в дверь. Настоящий стук в дверь. Это так неожиданно, что мы оба вздрагиваем. Но уже в следующую секунду профессор Снейп раздражённо пожимает плечами и поднимается с кресла. Я поспешно сворачиваю свиток - договор есть договор, никто не должен подглядеть ни строчки.
Дверь распахивается в утреннюю серость Паучьего тупика, и в гостиную во всём своём великолепии вступает Люциус Малфой. Здоровается с хозяином дома и кивает мне, ничуть не удивившись. Это странно. Как он думает, что я делаю с утра пораньше в доме бывшего учителя босиком, в растянутом свитере и с чашкой кофе? Да наплевать, что он думает! Я даже не киваю Люциусу Малфою. Поднимаюсь с дивана, забираю чуть тёплую кружку и свои заметки и демонстративно удаляюсь на кухню. А что? Это просто вежливость. Им же наверняка надо пообщаться наедине. А ближе к концу нашего совместного труда профессор сам всё подробно мне перескажет. С неизменным безразличием.
Я хихикаю, сама не зная, над чем, и, за неимением подоконника, пристраиваюсь возле буфета. Разворачиваю свой свиток, раскладываю с десяток мелких обрывков с отдельными фразами и пытаюсь превратить черновик в чистовик. С позавчерашнего вечера я никак не могу осилить драку у Озера. Перечитываю несколько предложений, и на душе становится тягостно, и я откладываю проверку до следующего раза. Вздор и распущенность - работа есть работа!
Что, меня саму грязнокровкой не обзывали? Обзывали. Ничего, выжила. Но с Малфоями не здороваюсь. А какие отличные у меня росли зубы! Как коса - до пояса. А как Гарри сломали нос прямо в Хогвартс-экспрессе! А какими первоклассными слизнями плевался Рон! Стоп, только не про Рона.
Я опять пытаюсь отключиться и убежать в чужие воспоминания, но меня отвлекают шаги на лестнице. Надо же! Они всё-таки опасаются, что я могу подслушать - решили перебраться в кабинет. Своеобразные всё-таки люди эти слизеринцы! Нет, я не спорю - гриффиндорцы иногда пользуются удлинителями ушей, но только в особенных случаях. А сейчас мистер Малфой мне совершенно неинтересен. Настолько, что, углубившись в работу, я даже перестаю гадать, убрался он или нет. Думаю, профессор сам меня отыщет, если решит ещё немного поработать радиоприемником. Дом небольшой - не заблудится. Но мой кофе давно допит, и "Озеро", слава Мерлину, укатано в свиток, а ясность не наступила.
Я осторожно выглядываю в гостиную - никого! - и направляюсь к себе на чердак. Направляюсь, но не успеваю дойти. Люциус Малфой - в тончайших лайковых перчатках, которые он тут, похоже, не снимал. Люциус Малфой - в прекрасной бархатно-синей мантии с дорогим серебряным шитьем. Люциус Малфой - с бриллиантовой застежкой у горловины... Люциус Малфой буквально сносит меня с дороги, сбегая с лестницы. Оборачивается, разрывает заклятием на клочки выпавшие из моих рук черновики, бросает на меня бешеный взгляд и уносится вниз. Пожиратели Смерти, они такие.
Обалдеть. Ладно бы он только приложил меня о стену, но растерзать свиток! Хорошо, хоть грязнокровкой не обозвал. Но явно хотел. Нет, это уже просто...
- Мало вас держали в Азкабане! - ору я ему вслед, выскакивая в гостиную с волшебной палочкой наготове.
Он, конечно, не слышит. Он уже на улице и вот-вот аппарирует. Я его просто убить готова, но я же не слуга Волдеморта, чтоб убивать налево и направо! Я просто покрываю его с ног до головы густым слоем слизи, захлопываю входную дверь и накладываю на неё такие чары, что теперь не только никто не выйдет, но и не войдёт. Фух. Я так разъярена, что только вернувшись на лестницу, понимаю, насколько опасно любое проклятие, наложенное в момент аппарации. Ничего, как-нибудь выкрутится. Малфои всегда выкручиваются, на то они и Малфои.
- Пожиратели вонючие! - бормочу я в сердцах, поднимаясь наверх. И с запозданием понимаю, что клочки пергамента больше не устилают ступеньки.
Профессор Снейп встречает меня на площадке второго этажа мрачным молчанием. Тьфу ты, как неудобно получилось! Но его гость тоже хорош! Что ж у профессора даже гости какие-то ненормальные?! Я поднимаюсь, всё ещё дрожа от негодования, а хозяин дома невозмутимо перебирает в руках обрывки свитка. Беда не в том, что Малфой его разорвал, а в том, что там теперь ничего не написано.
- Что, будем начинать сызнова? - с досадой говорит мне профессор.
Я догадываюсь, что с досадой, хотя его речь течёт ровно, как река подо льдом.
- Да нет, - отвечаю я, уже чувствуя себя глупо. - Я всё пишу под копирку. Потеряю пару дней от силы, чтобы восстановить последний вариант.
Не объяснять же ему, почему меня возмущает сам факт неуважительного отношения к чужому труду? Что мне неясно, так это почему профессор так требователен в отношении сроков? Я, понятное дело, хочу побыстрее закончить работу и вырваться из плена. Из тенёт Паучьего тупика. Но ему зачем так спешить? Сходил бы куда-нибудь, поварил бы зелье от простуды. А он даже погулять не выбирается. Не иначе как меня сторожит. Но при этом его совсем не обеспокоило то, что мистер Малфой едва не спустил меня с лестницы. Как будто так оно и надо.
- Но ваш друг - просто психопат, профессор, - прибавляю я резко. - Простите за прямоту.
Он быстро вскидывает на меня глаза, и в какую-то секунду мне кажется, что пару слов на нерабочую тему я всё-таки заслужила. Что-нибудь вроде "он мне не друг" или наоборот - "не пойти ли вам на... чердак?".
- Прямота - как лакмус для Гриффиндора, - обречённо произносит профессор. - А у Люциуса нервы стали шалить после Азкабана. Надеюсь, вы не сделали с ним ничего непоправимого?
Здоровье драгоценного Люциуса ему, конечно, небезразлично.
- Ничего, что бы стоило поправлять, - отвечаю я. - Убила Авадой, а тело сожгла Инсендио.
- До чего вы кровожадны, мисс Грейнджер, - морщится профессор. - В таком случае, пойдёмте работать дальше. Теперь нам никто не помешает.
При этом он, не оглядываясь, направляется к своему кабинету, и я настораживаюсь. Вдруг он всерьёз обиделся за "вонючих Пожирателей"? Или за шутку про Аваду - он же понял, что это шутка? Почему мы не возвращаемся в гостиную? Но гриффиндорцы - кто угодно, только не трусы, и я без колебаний прохожу в его кабинет. Тут тоже беспорядок: один стол опрокинут, пробирки расколоты. Под ногами битое стекло, но профессор быстро собирает его движением волшебной палочки.
- И чего он хотел? - спрашиваю я с законным интересом.
Мистер Малфой напал на меня и уничтожил мои записи, и я имею право знать, с какой стати. Но мистер Снейп так не считает и вообще делает вид, что не слышал моего вопроса.
- Можете сесть вон за тот стол, там больше света. Вам удобнее будет писать, - сообщает он, кивком головы указав направление.
Его взгляд сосредоточен, губы поджаты - он серьёзно размышляет над чем-то. Или злится. Или пытается сдержаться и не выставить меня следом за Малфоем. Было бы обидно - мой труд ещё далёк от завершения.
- Не понимаю, зачем вам столько хлопот! - не выдерживаю я. - Вы и без меня прекрасно бы справились!
- Без сомнения, - он отворачивается от меня и начинает искать что-то на полках. - Я немного обучен грамоте и в состоянии внятно излагать мысли. Но с вами получится быстрее.
Опять это "быстрее"! Я сажусь, куда указали, но всем своим видом показываю, что не одобряю подобного отношения. Я нарочно отодвигаю локтем очередной штатив так, что пробирки в нём издают предупреждающий звон.
- Мистер Малфой узнал, что готовится к изданию книга моих воспоминаний, и заходил попросить, чтоб я не рассказывал о нём лишнего, - бесстрастно произносит профессор. - Ему едва удалось откупиться от Азкабана, и он боится новых... осложнений. Вы там удобно устроились?
Я киваю. Он так и сказал "откупиться", хотя я его за язык не тянула. Интересно, чем его так разозлил неожиданный гость? Правда, всем и так было понятно, что Малфои не по мановению волшебной палочки вышли сухими из воды. Но Малфои есть Малфои - комар носа не подточит. Но, ручаюсь, отмоется он не скоро!
Размышляя обо всём этом, я с намеренной неторопливостью разворачиваю чистый пергамент, открываю чернильницу, раскладываю промокашки и перья.
- И что вы ему ответили, сэр? - произношу я таким же невозмутимым голосом. Ну, или почти таким же. За профессором Снейпом никому не угнаться.
Он присаживается на край стола рядом со мной и смотрит на меня со странной усмешкой. И мне опять вспоминается злополучная сцена у Озера, которую теперь придётся вычитывать повторно. Я больше не сомневаюсь - он в бешенстве. Мне даже хочется немного отодвинуться, но тогда я сворочу аквариум с живыми лягушками, а лягушки ни в чём не виноваты.
- Пишите, - нежно произносит профессор. - Следующую главу мы назовём "Люциус".
Я устало вздыхаю и начинаю писать, заранее зная, что это сизифов труд. Никогда и ни под каким видом мистер Поллард не позволит это напечатать. Малфои далеко не так влиятельны, как прежде, но всё равно затаскают по судам нашу бедную редакцию. Мисс Скитер останется лишь завидовать. Закон есть закон. Кстати, в первую очередь проблемы начнутся у профессора Снейпа. Мне-то что! Моей карьере, конечно, будет нанесён урон, а книга не выйдет. Но с разрешения профессора я могу пустить по рукам рукописные копии - во время войны это было обычным делом для Отряда Дамблдора. Так что, если мистер Снейп всерьёз решил засадить бывшего приятеля за решётку, то устроить скандал в прессе - пара пустяков. Я только "за".
Пока я добросовестно протоколирую все темномагические прегрешения бывшего главы школьного попечительского совета, профессор устанавливает на огонь маленький котелок, подливает в него одно, подсыпает другое и при этом не перестаёт размеренно диктовать главу, не сбиваясь и не делая пауз. Годы чтения лекций, а в особенности отчёты Волдеморту и профессору Дамблдору явно не прошли для него даром.
Повествование заканчивается сегодняшним днём, и одновременно с этим профессор аккуратно ссыпает в баночку только что приготовленный порошок. Подходит ко мне, вытряхивает часть порошка себе на ладонь и сдувает его на пергамент с ещё не просохшими чернилами. Чернила исчезают. Я немею. Уже второй раз за день - да что ж такое?! Они издеваются, что ли?!
- Припишите внизу: "Глава будет опубликована после смерти Люциуса Малфоя", - профессор тщательно притирает крышку банки и левитирует её в один из втиснутых по углам шкафов. Пространство в шкафах наверняка расширено до предела, но всё равно они едва закрываются. Что б ему немного не расширить сам кабинет? Или не пристроить нормальную гостевую спальню? Но к чему задаваться риторическими вопросами?
- И тогда чернила проявятся? - догадываюсь я, стараясь скрыть восхищение.
- Вы схватываете на лету, мисс Грейнджер! Что же вы спали те шесть лет, что учились у меня в Хогвартсе? - поражается профессор и прибавляет самым нейтральным тоном: - Теперь, пожалуй, можно вернуться в гостиную. Продолжим наш труд в привычной обстановке.
Сейчас. Продолжим. Как только я отомру. Между прочим, все шесть лет обучения в Хогвартсе я ловила каждое его слово! И тянула руку на каждом уроке. И сдавала задания раньше всех. Я, конечно, понимаю, чем было вызвано его, мягко скажем, предвзятое ко мне отношение, но это его нисколько не оправдывает. Готова поспорить на свои передние зубы, что я не кончила бы Хогвартс с отличием, останься он там преподавать. И да, мне до сих пор обидно. Ненавижу несправедливость! Такая вот... лакмусовая бумажка. А его любимчик Драко оказался мелким, подлым змеёнышем. Таким же, как папаша. Так что нечего надо мной издеваться - пусть поищет ещё кого-нибудь.
- Вас запереть тут, мисс Грейнджер? - удивлённо спрашивает профессор. - О чём вы так напряжённо думаете, что не можете дойти до гостиной?
- О вас, сэр, - отвечаю я, вставая со стула.
О чём ещё мне думать при такой ограниченности впечатлений? Но он почему-то удивляется.
- И что же вы обо мне думаете? - спрашивает профессор, прищурившись. Он стоит, прислонившись к косяку, обхватив правой рукой предплечье левой, и мне никак не протиснуться мимо него в коридор.
- Исходя из свежих впечатлений или из всего, что я успела узнать? - уточняю я, скручивая девственно чистый пергамент.
- Исходя из того, что мешает вам заниматься своей работой.
Я пожимаю плечами.
- Мне ничто не мешает. Для меня тут созданы все условия. Просто мне было бы проще общаться с вами, будь в вас больше человеческого. Но зато это помогает мне понять всех, кто вас ненавидел.
- Да, - соглашается он с предельной серьёзностью, - "У" по ЗОТИ - серьёзный повод для ненависти. Но мы ещё дойдём до этих тёмных страниц моей биографии. И даже до ещё более тёмных страниц. Если вы не покинете мой дом. Сейчас же.
Он не шутит, я это понимаю. Не понимаю только, его-то почему вывела из себя такая мелочь, как моё "У"? Я что, должна молча глотать все шпильки, которые лезут из него по поводу и без повода? Мы что, всё ещё на ЗОТИ?
- Нет, сэр, я не уйду, пока книга не будет закончена, - заверяю я его самым вежливым тоном. - Я всего лишь высказала своё отношение к вашей грубости. Но ваши воспоминания, безусловно, должны быть записаны и изданы. Если вам действительно интересно моё мнение, я бы сказала, что у вас была не самая лучшая жизнь, но вы справились с ней не худшим образом.
- Была? - переспрашивает он коварно. - Не худшим образом, говорите? Ну хорошо, ждите меня внизу, - и захлопывает дверь перед моим носом.
О Мерлин! И не боится, что я утащу шкурку бурмсланга? Или хоть вон тот порошок, который до поры скрывает написанное. А ведь наверняка он сам его создал! Я тяжко вздыхаю. Какой он всё-таки первоклассный волшебник! С каким бы удовольствием я послушала, как делать такие штучные вещи. Это даже не Волшебные Вредилки - это высшая магия, сложная и трудоемкая.