Лялин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Инферналия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

1.

Уснуть, навек уснуть.

Какое наслажденье!

Да разве смерть страшна!

Жизнь во сто раз страшней.

К.Д. Бальмонт.

  
   Мелкая лихорадочная дрожь сотрясала всё тело. Это не была обычная дрожь, какая бывает от холода, когда зуб не попадает на зуб. Неудержимый животный страх поднимался из глубин моего существа и заставлял дрожать каждый миллиметр тела. Боже, как я ненавидел себя за эту подлую трусость, но остановить дрожь было выше моих сил.
   Была уже глубокая ночь, столь темная, что я едва различал белое пятно на ладони. Вот она, горсть таблеток, которая должна избавить меня от всех этих мучений и превратить окружавший меня мрак в вечный.
   Вдалеке, за окном, тускло мерцали редкие огни фонарей. Ещё минуту назад всё было ясно, решение было принято окончательно и бесповоротно. И вот теперь страх сковал мою руку, и не было силы поднести её ко рту. Что-то внутри меня визжало и корчилось, изо всех сил цепляясь за жизнь. Господи, Господи! Мысли, молниеносно сменяя одна другую, противореча друг другу, бешено бились в моей голове. Казалось, от их ударов голова вот-вот разорвется в клочья.
   Неужели это конец?! Неужели же ты родился и жил только для того, чтобы так жалко и так скоро, (о, как скоро!), умереть? Не узнав, что такое любовь женщины! Что успел ты сделать? Ничего! И теперь подохнешь, отравившись, как какая-нибудь крыса или таракан...
   Но, может быть, есть другой выход? Может быть, можно что-то ещё сделать! Вдруг она ещё полюбит тебя!
   Чушь!! Разве мало доказательств её равнодушия к тебе ты видел? Разве мало унижений ты терпел? Что изменилось? Завтра повториться тоже, что и вчера...
   Оставь надежду, она никогда не полюбит тебя! Можешь ли ты и дальше унижаться перед ней, умолять её взглянуть на тебя, заискивающе глядеть в её глаза, теряя уважение в собственных? Нет! Можешь ли ты разлюбить её? Может ли твоё сердце биться спокойно, когда она проходит мимо? Нет! Нет! Хочешь ли ты вечно терпеть эту муку? О, это невыносимо!
   Ну, так - вперед! Твоё избавление перед тобой! Или лучше было бы болтаться в петле с посиневшим лицом и высунутым языком?
   Рука медленно потянулась ко рту. Крупные капли пота выступили на лбу. Ну, вот и всё! А теперь в кровать и постарайся уснуть... Но что это за стук? Это стучит твоё сердце, спи...
   Сон постепенно овладевал мной, глаза закрывались... Но в самый последний момент организм, помимо моей воли, не желая так просто сдаваться, вдруг сбрасывал сон, и всё начиналось снова, повторяясь раз за разом. Сколько прошло времени - час, два, вечность? Голова плыла в каком-то тумане. Разноцветные круги замелькали перед глазами, расширяясь и исчезая. Красные, голубые, оранжевые... желтые... и снова кра...

* * *

2.

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу...

Данте "Божественная комедия".

   Красный свет залил все вокруг, ничего в мире не осталось кроме этого непереносимо яркого алого цвета. Он проникал даже сквозь закрытые веки и переливался, как солнечное отражение в воде. Туман, окутывавший меня, понемногу таял. Я стал чувствовать свое тело, руки, ноги. Было холодно, порыв ветра заставил меня вздрогнуть. Внезапно я понял, что куда-то иду. Медленно иду с закрытыми глазами. Какие-то тени время от времени проползали по моему лицу. Должно быть, изо рта у меня идет пар - почему-то подумалось мне.
   Вот что-то мокрое коснулось щеки, и еще что-то, но уже колючее. Я сделал шаг, другой - некое подобие ветки больно хлестнуло меня по лицу. Я вскрикнул... и открыл глаза.
   Огромное алое солнце медленно садилось за лесом, мрачные черные деревья окружали меня со всех сторон, где более, где менее плотной стеной. Какие-то неизвестные мне и невероятно корявые, покрытые шипами, кустарники неистово переплелись меж ними в отчаянной борьбе за жизнь. Солнце садилось быстро, казалось почти также быстро, как гаснет свет в театре или кино перед началом сеанса. Я был зачарован этим зрелищем и стоял не шелохнувшись. Последние кровавые лучи, пробивавшиеся сквозь частокол черных стволов, весь этот нереальный пейзаж, ужасали меня своей грозной, апокалиптической красотой. Мне показалось, что подобная картина должна предшествовать какой-то катастрофе. Я ждал, что вот-вот с неба ударит столп огня и в мгновение сожжет все вокруг, или разверзнется земля и поглотит и этот лес и меня вместе с ним, быть может, наступит конец света, или произойдет еще нечто, столь же ужасное. Но вот солнце почти село. Тучи, которые поползли по небу, и холодный ветер вернули меня к более земным мыслям. Как я сюда попал? Что это за место? И что мне делать теперь?
   В голове всплыла история одного моего знакомого. Однажды, будучи в чрезвычайно нетрезвом состоянии, он возвращался домой из гостей. Он помнил только, как вышел на улицу, далее следовал провал памяти неизмеримой глубины. Когда же этот бедолага получил вновь способность соображать, он увидел, что стоит один одинешенек на опушке леса с портфелем в руке. Он впоследствии признавал, что это был не самый лучший момент его жизни. Оказалось, что он находится недалеко от пригородной железнодорожной станции. Как он оказался на вокзале, как сел на поезд, как сошел с него - он не помнил.
   Хотя попадать в подобные ситуации не в моем характере, да я и не мог вспомнить ни одной пирушки, которая предшествовала бы моему появлению в лесу, все же я от всего сердца желал, чтобы все разъяснилось таким же прозаическим образом. Тем временем холодало, ветер стал пронизывающим, а тучи все мрачнее и многочисленнее. Нужно было искать выход из этого малоприятного места. Не зная, в какую сторону идти, я побрел наугад. Однако прогулка по лесу оказалась крайне неприятным делом. В темноте я поминутно натыкался на что-то, обо что-то спотыкался, колючие кусты впивались мне в ноги, ветки хлестали по лицу, липкая паутина лезла в рот, щекотала нос и повисала на ресницах.
   Наконец, проклиная все на свете, весь в паутине, колючках и в крови, чуть не плача от бессилия понять, как же я все-таки попал в такую идиотскую историю, продрогший до костей, я выбрался из чащи на открытое место. Это была довольно большая поляна, посредине которой возвышался холм. Тучи к этому времени разошлись и звезды сияли прямо над самыми верхушками деревьев. Не знаю почему, но вид этого мирного, освещенного лунным светом, холма вселил в меня безотчетный страх. Мне стало страшно выходить из чащи на это открытое место. Не знаю, было ли это смутное предчувствие беды, или во мне проснулся древний звериный инстинкт, заставляющий животных избегать открытых пространств. Ведь даже домашние кошки редко выходят на середину большой комнаты, а предпочитают красться у стены, около диванов и кресел. Я послушался своего внутреннего голоса и стал пробираться по краю поляны. Но с каждым шагом страх все сильнее и сильнее охватывал меня. Было невыносимо тихо, так, что звенело в ушах, и удары сердца отдавались в голове как удары молота о наковальню. У подножия холма мне виделись тени каких-то невиданных зверей, иногда он казались мне похожими на львов. Какая глупость! Откуда здесь львы?! Разве что волки...
   Мысль о волках отнюдь не прибавила мне храбрости. После этого возле каждого дерева мне стали мерещиться пары горящих глаз. Господи! Почему мне не сиделось дома? Как я умудрился оказаться в этом проклятом лесу? Кой черт понес меня на эту галеру? Не выдержав навалившегося на меня ужаса, неизвестно откуда взявшегося, необъяснимого, но, тем не менее, столь сильного, какой бывает только в ночных кошмарах, я закрыл лицо руками и повернул вглубь леса, подальше от этой страшной пустой поляны.
   Так я шел довольно долго. Во мне ожили все мои детские страхи, казалось бы, давно уже умершие. В детстве я боялся темноты. В коммунальной квартире, где мы жили, был очень длинный и темный коридор и, как было принято в те времена, на его стенах висели корыта и велосипеды. Свет там зажигали очень редко, и выходить в этот бесконечный (как мне тогда казалось) коридор без взрослых я не решался.
   Как ни странно, я никогда не боялся ни Волка, ни Бармалея, ни Бабы-Яги, всего того, чем обычно пугают детей. Но я почему-то боялся Лисы. Стоило мне представить ее хищную усмешку, как у меня мурашки начинали бегать по спине. В ее образе было очень мало от того симпатичного зверька, которого все мы видели в зоопарке. Зато очень много было человеческого.
   Однажды, наслушавшись сказок, где волки и лисы притворялись мамами козлят и прочих безобидных тварей, я вообразил, что моя собственная мать это на самом деле Лиса, принявшая образ моей матери. Почему-то я решил (странная штука - детская логика), что причинить мне какое-либо зло эта Лиса может только, если я поверю ей и приму за свою мать. Поэтому я открыто объявил Лисе, что знаю, кто она такая. Бедная мама! Как она пыталась меня убедить, что она не лиса. Но я стоял на своем и чуть не довел ее до слез. Да я и сам чуть не плакал. Мне ее было очень жалко, и я готов был броситься к ней и обнять ее, но тут я представлял себе, что вдруг ошибусь, и это окажется Лиса. А стоит мне только поверить ей, как она из доброй мамы превратится в злобную хищницу и кинется на меня. Не помню уж, как меня удалось разубедить.
   И вот теперь все эти забытые страхи выползли наружу. Какие-то мерзкие лисьи морды скакали у меня перед глазами. Вдруг за спиной раздался заунывный звук, не вой, а плач, полный такой безысходной тоски, что я невольно остановился и оглянулся. Но в этой непроглядной тьме ничего невозможно было разглядеть. Я ускорил шаг насколько мог, чтобы не пуститься в трусливое бегство, а сохранять хоть какое-то достоинство.
   Глупости, - уговаривал я себя - Как подмосковный лес может напугать взрослого, ну почти взрослого, человека? Никакие хищные звери тут не водятся. Вот сейчас я выйду к железной дороге, или к какому-нибудь населенному пункту и все будет хорошо!
   Лес, который, кстати, совершенно не походил на подмосковный, а скорее мог служить декорацией для сказки о Бабе-Яге, стал редеть и, наконец, среди стволов я увидел тусклый красный огонек. Ну, вот я и выбрался! - сказал я вслух. Предвкушая близкий конец этой крайне неприятной и чересчур затянувшейся истории, ободренный звуком собственного голоса, я поспешил на свет. Однако, к своему изумлению, я не увидел ни железнодорожного полотна, ни станции, ни какого-либо населенного пункта. Лес упирался в гору, или, скорее, в скалистую гряду, вершина которой задевала звезды. Красный свет, принятый мной за семафор, изливался из глубокой расщелины в скале, внизу довольно широкой, а затем сужавшейся и мышиным хвостиком уходившей ввысь. Вокруг расщелины все густо заросло какими-то вьющимися растениями, и красноватый отблеск падал на их листья. Зрелище это настолько отличалось от картины, которую я думал увидеть, что я совсем забыл свои страхи и, чрезвычайно заинтригованный, подошел к расщелине. Внимательно осмотрев ее, я пришел к выводу, что когда-то здесь был вход в пещеру и только потом, в результате неведомой катастрофы скала треснула. Вход был явно сделан людьми. Над входом кое-где из-под слоя мха виднелись буквы, латинские буквы, но даже древний римлянин не разобрал бы эту надпись. Справа были видны петли от ворот, некогда закрывавших вход, а слева часть металлической решетки, которая, по-видимому, и являлась этими воротами.
   Решетка сильно заросла, не то плющом, не то мышиными бобами, я не очень то силен в ботанике. Она была ужасно искорежена, будто некий великан скомкал ее своей огромной каменной рукой. Местами металл был оплавлен. Моя буйная фантазия тотчас же нарисовала мне молнию, которая рассекает скалу и разбивает ворота, но я решил, что это слишком невероятно. Не бывает молний, от удара которых трескались бы скалы. Я заглянул вглубь. Широкий, освещенный красным светом проход вел куда-то вниз. Свет, видимо, шел оттуда. До меня доходил негромкий, но непрерывный монотонный гул. Передо мной стояла следующая перспектива: либо ночевка в мрачном и холодном лесу, где, возможно, водятся дикие звери; либо освещенная, защищенная от ветра и довольно благоустроенная пещера и возможность встретить людей. Хотя, говорят, что порой лучше встретить хищного зверя, чем человека, я все же надеялся на лучшее. Итак, я вошел в пещеру.

* * *

3.

Числа не помню, месяца тоже не было,

было черт знает, что такое...

Н.В. Гоголь "Записки сумасшедшего".

  
   Я вошел в пещеру, машинально пригнув голову, хотя здесь свободно мог пройти и человек гораздо большего роста. Ветер не проникал сюда, и было довольно тепло. Как я уже сказал, пещера освещалась изнутри таинственным красноватым светом, можно было бы идти совершенно спокойно, если бы не сталактиты и сталагмиты, время от времени попадавшиеся на пути. Эти небольшие наросты, можно сказать младенческого возраста, доставили мне несколько неприятных минут.
   Пещера представляла собой неширокий проход и была изумительно красива. Стены ее были сплошь покрыты прожилками, прозрачными как стекло, которые создавали узор, подобный зимней изморози на окне. Кое-где с потолка седыми бородами свешивались корни каких-то растений. По ним, а иногда и по стенам, каплями стекала вода. Переливаясь как бриллианты и рубины, капли образовывали на полу небольшие лужицы. Залюбовавшись этой картиной, я ударился лбом о свесившуюся с потолка сосульку.
   Так и голову недолго разбить!
   Однако, сосредоточив свое внимание исключительно на потолке, во избежание повторных столкновений, я запнулся за сталагмит и шлепнулся в очередную лужу.
   Да, ходить по пещерам нелегкое дело! Попробую идти, одновременно глядя под ноги и на потолок. Как бы только мне не окосеть!
   Время от времени я останавливался, чтобы оглядеться, полюбоваться причудливыми формами сталактитов и сталагмитов, которые становились все внушительнее. Хотя прошел я уже порядочно, но ни малейшей усталости я не чувствовал. Более того, я стал чувствовать себя гораздо лучше, чем когда входил в пещеру. Видимо так действовало сказочное зрелище, окружавшее меня, и необычайно чистый, пьянящий, воздух. Дышалось легко и, если бы не лужи и зловредные наросты, я готов был бы побежать вприпрыжку.
   Проход внезапно кончился, и я ввалился в огромную залу созданную самой Природой, трудом несметного числа маленьких капель миллионами лет точивших горную породу. Величественные столпы, одни похожие на готические замки и соборы, другие - на гигантских химер и кариатид, третьи - на колонны древнего храма, подпирали потолок. Кровавые отблески колебались на них, создавая удивительные эффекты. Казалось, что в окнах замков горит свет, а чудовища скалятся и корчат мерзкие рожи, высовывая огненные языки. Под потолок ложились сиреневые тени, кое-где потолка и вовсе не было видно, он скрывался в непроницаемой мгле.
   Боже мой! Видал ли кто зрелище более величественное и более прекрасное, чем эта пещера, будто вышедшая из сказок "Тысяча и одной ночи"? Не здесь ли сорок разбойников прятали свои сокровища? Не голова ли джина глядит на меня оттуда, с потолка, не горы ли алмазов сияют вон там, в углу? Возможно ли это повторить, рассказать, нарисовать? Да разве человек может своими жалкими творениями сравниться с этим созданием Природы?
   Здесь было все. Вот средневековый собор таинственно и молчаливо выступал из окружающей темноты, более прекрасный, чем его рукотворные сородичи. Ажурные готические башенки, казалось, пронзали потолок. А вот вздыбился сказочный дракон, его длинное чешуйчатое тело свернуто тугими кольцами, он готовится броситься на витязя, стоящего перед ним. Но и витязь полон решимости победить. А рядом - занесенные снегом деревенские избы. Они похожи на лубочные картинки, или, скорее, на пряничные домики, покрытые аппетитной глазурью. Будь я помоложе, непременно не удержался бы и лизнул их.
   Вдруг холодок пробежал по спине, и несуществующие волосы стали дыбом по всему хребту. Что-то подсказало мне, что в этой зале я не один. Я повернулся и заметил, как по противоположной стене и по колоннам скользнула огромная тень. Медленно, очень медленно, настолько медленно, насколько я мог, не отрывая глаз от того места, где исчезла тень, я попятился назад и прижался к ближайшему сталагмиту. Тень не появлялась. Я стоял почти посреди залы, спрятавшись за столп, пытаясь слиться с ним, и чувствовал себя крайне неуютно. Архитектура этого помещения была столь причудлива и запутана, что некто, бродивший тут, вполне мог незамеченным подкрасться ко мне сзади. Соблюдая максимальную осторожность, я стал, пятясь, отходить к стене. Однако идти так было неудобно, и я повернулся...
   Сердце оборвалось у меня в груди, не знаю, почему я не заорал во всю глотку. Гигантская тень стояла прямо передо мной. Головой она упиралась в потолок. Я взмахнул руками, инстинктивно закрывая голову, и тень повторила мое движение. С досады я плюнул.
   Экое свинство! Куда деваться, если собственная тень и то готова запугать тебя до смерти! Вот уж от кого я не ждал такого подвоха. Чертовски подло с ее стороны! Немного успокоенный, я подошел к стене и присел в небольшом углублении. Идти дальше мне расхотелось.
   Как глупо! Испугаться собственной тени. Глупо? Но ведь та, первая, тень была на противоположной стороне, и, стало быть, не могла быть моей тенью...
   Но раздумья ни к чему не привели. Я сидел и не знал что делать. Говорят, что и животные, и люди, находясь в состоянии стресса, впадают в сон. Может быть по этому, или просто из-за усталости, но постепенно мысли стали какими-то туманными, тягучими, как сгущенка. Веки поползли вниз, видимо подчиняясь закону всемирного тяготения. Не надо бы спать в незнакомом месте, - зевнув, подумал я, но ни руки, ни ноги, уже не хотели двигаться. Узкая полоска света между веками захлопнулась. Наступила темнота.
   Было тихо, лишь капли с монотонным постоянством падали с потолка. Вдруг вдалеке какой-то тоненький детский голосок пропел, вернее промурлыкал:
  
   Нимми-Нимми-Нот
   А я - Том-Тит-Тот...
   И снова:
  
   Нимми-Нимми-Нот
   А я - Том-Тит-Тот...
  
   Голосок звучат так мило, совсем по-домашнему. Я приподнял веки. Огромная тень скакала по стене и по потолку. Я открыл глаза. Внизу у основания колонны я увидел мохнатое существо, величиной с ребенка. Отблески и дрожащие тени мешали мне хорошенько рассмотреть его. Это было что-то вроде большого зайца, и мне показалось, что у этого зайца четыре уха. На плече он нес мешок.
  
   Нимми-Нимми-Нот
   А я - Том-Тит-Тот...
  
   Подпрыгивая и напевая, существо прошествовало через залу, и исчезло за последней колонной. Сон как рукой сняло. Крадучись я пошел за странным певцом. За столпом, в стене, было небольшое отверстие, в отличие от главного прохода, оно не было освещено, и тьма там стояла, хоть выколи глаз. Я встал на четвереньки (иначе я там пролезть не мог) и пополз в отверстие. Оно было узкое, и я еле протискивался в него, пол мокрый, а корни, как мочалки свешивающиеся сверху, касались лица. Любопытство не порок, но большое свинство! - подумалось мне, - Раз уж взбрело тебе в голову изображать Алису, так будь любезен ползать по этим грязным норам. У Алисы хоть был белый кролик, а у тебя какой-то черный, видно вымазался как черт, ползая по таким закоулкам. Назвался груздем - полезай в кузов! Ой! Рука попала на что-то скользкое, и я чуть не расквасил себе нос. Молчи груздь! Молчи!
   Проход, наконец, расширился, и стало светлее, хотя откуда шел свет я понять не мог. Это был уже не красный, а мягкий голубоватый свет. Впереди отчетливо раздавались шаги, кто-то весело шлепал по лужам. Мне даже показалось, что я снова слышу негромкий напев. Я встал на ноги (высота потолка теперь позволяла мне это сделать) и осторожно пошел вослед шагам. Впереди что-то стукнуло, будто хлопнули дверью. И точно, спустя некоторое время я наткнулся на деревянную дверь. Она была закрыта. Направо - стена, а вот налево - проход. Я пошел налево и увидел недалеко от двери отверстие в скале, или, скорее, окно. Оно было завешано занавеской, и в нем горел огонь. Я заглянул в окно. Вся мебель в комнате была будто игрушечная, на маленьком столике горела свеча, а рядом, за прялкой, сидел мой давешний заяц и быстро-быстро прял.
   Ще спереду i так, i так; а ззаду, ей же ей, на чорта! В самом деле, то, что я принял за вторую пару ушей, оказалось рогами, а из того места, ну, из какого вы и сами знаете, рос хвост. Чертенок очень быстро вертел хвостом и прял, по-прежнему напевая свою песенку:
  
   Нимми-Нимми-Нот
   А я - Том-Тит-Тот...
  
   Я открыл рот от удивления. Чертенок был так смешон, что я не удержался и прыснул. В мгновение ока малыш обернулся ко мне, его пятачок возмущенно вздрагивал, и неожиданно густым басом рявкнул во всю глотку: Was vollen sie doch!
   Я отпрянул от окна и .... провалился.
   Переворачиваясь через голову и кувыркаясь со страшной скоростью, я полетел куда-то вниз. От ужаса я зажмурился. Однако скорость полета вдруг стала уменьшаться. Теперь я летел медленно и плавно, выписывая в воздухе какие-то пируэты. Что было дальше - затрудняюсь сказать. Иногда мне кажется, что я припоминаю (очень туманно) какие-то пещеры, узкие проходы и т.д. А иногда мне кажется, что это мне только кажется. Так бывает, когда смотришь дома телевизор и вдруг выходишь на кухню, чего-нибудь пожевать. Возвращаешься, но сюжетная нить уже потеряна, и ты силишься понять, что же произошло в твое отсутствие.
   Короче говоря, я открыл глаза и увидел, что сижу в том же углублении, откуда отправился в поход за чертенком. Наваждение! Быть может, я просто заснул, и это мне приснилось?

* * *

4.

Всем тем, кто наслышан о Божьем суде,

Ад, ведомо, есть - но неведомо где.

Обителью чертовой ад наречен,

И черт его знает, где он размещен.

Дж. Свифт.

Фрачишка на нем гадкий, рожа

такая, что плюнуть хочется...

Н.В. Гоголь "Записки сумасшедшего".

   Так спал ли я, или это все было на самом деле: узкий проход, по которому я лез, чертенок, который прял пряжу, его песенка? Если это правда, то почему я очутился на том же месте, откуда ушел, и как я это сделал? А если - сон...
   Я встал и пошел к тому месту, где должна была находиться нора Том-Тит-Тота. Нора была на месте. Какая-то чертовщина! Я был похож на того китайца, которому приснилось, что он стал бабочкой. Он никак не мог решить - кто он; то ли он китаец, которому приснилось, что он стал бабочкой, то ли - бабочка, которой приснилось, что она была китайцем.
   Я пожал плечами - в конце концов, за сегодняшний день, или, скорее, за ночь, со мной случилось столько странных происшествий, что размышлять о них можно было бы целую вечность. Но я не собирался оставаться здесь так долго. Самым разумным было продолжать путь, не теряя надежды выбраться отсюда. А загадки? Возможно, они разъясняться сами собой.
   Итак, я продолжил свой путь по загадочному подземелью. Чем дальше я шел, тем более тяжелым становился воздух, температура его явно повышалась, стал чувствоваться слабый, но довольно неприятный запах. Пожалуй, это было похоже на запах тухлых яиц. Сталактиты и сталагмиты сливались в единые столпы, которые все более и более напоминали античные колонны. Время от времени тучи черненьких мошек начинали кружиться вокруг меня с каким-то заунывным..., нет, не жужжанием, а скорее причитанием. Я, как мог, отбивался от них, и они отставали. Штук пять летучих мышей с шумом пронеслось над моей головой.
   Появление живых существ привело меня к заключению, что я недалек от выхода на поверхность. Я прибавил шаг. Слева, на стене, ясно виднелась черная надпись, сделанная, по-видимому, углем:

Sono stato qui.

Dante.

   Ну, вот и следы людей! - подумал я - Что значит - культура! А у нас обязательно или ругательство какое-нибудь напишут, или Маша плюс Саша, или - Я был здесь. А тут, пожалуйста, - цитата из Данте. И тут же я поймал себя на мысли, что сказал - у нас. Позвольте, а если я не у нас, то где? Я буквально побежал дальше, я хотел сейчас же, немедленно выйти хоть куда-нибудь. Дорога внезапно пошла круто вниз, и я почти кубарем влетел в какое-то помещение. Влетел и остолбенел... Вы не поверите, но прямо перед собой я увидел гардероб. Да, да, именно гардероб. Обыкновенный гардероб, какой бывает в музеях и в театрах, на выставках, предприятиях и в учебных заведениях. С деревянным прилавком и вешалками. Над вешалками была прибита какая-то надпись, не по-русски, а под надписью сидел, как и полагается, старичок. Это был очень экстравагантный старичок. Он сидел на табурете и был одет в потертый фрак, на ногах - валенки, на голове - ушанка. Лица видно не было, так как он держал перед собой книгу, из-за которой было видно только пенсне да часть небритой щеки. На руках у гардеробщика были белые, в далеком прошлом, перчатки. Крупная золотая надпись на книге гласила - Мертвые души. Значит русский! - обрадовался я - Наконец-то, живая душа! Теперь все разъяснится!.
   Надо было заговорить со стариком, поздороваться, спросить, где я нахожусь и как мне вернуться домой. Но меня охватила какая-то робость. К тому же в голове моей вдруг возникло столько вопросов, которые мне хотелось задать этому странному гардеробщику. И почему-то все эти вопросы старались выскочить из моей глотки одновременно и ни за что не хотели уступать дорогу друг другу. Результатом их яростной борьбы явился изданный мной и доселе неведомый фонетике звук (который я для простоты передаю ниже как - Э-э-э!).
   -Э-э-э!.
   Старичок поднял голову и я понял, что сделал ошибку. Мне не нужно было беспокоить его, мне нужно было тихо повернуться и уйти обратно. Уйти куда угодно, но только очень далеко. Я почувствовал, что язык мой отнялся. Это был черт. Самый обыкновенный пожилой черт с довольно мерзкой рожей, теперь я это ясно видел.
   Он приподнял пенсне и его глазки- пуговки впились в меня, розовый пятачок подрагивал. С интересом рассматривая незваного гостя, черт задал мне какой-то вопрос, но язык, на котором он был произнесен, не был мне известен. Фраза звучала гортанно и дико, скорее как звериный клич. Я, с выражением вселенской скорби на лице, смотрел на гардеробщика, не имея сил ни убежать, ни ответить. Ноги стали ватными, во рту все пересохло. Тем временем черт стал задавать вопросы на других языках, вернее, как я потом уже понял, вопрос был один и тот же, он задавал его на разных языках, пытаясь установить мою национальность. Это его даже развлекало.
   -Who are you?
   Эти слова прозвучали музыкой. Наконец-то я понимал, что лопочет эта мерзкая образина. У меня совершенно выскочило из головы, что он только что читал Мертвые души, и, стало быть, должен знать русский язык. Собрав все свои немногочисленные познания в английском, я выпалил - Do you speak English?
   -Yes, (он произнес это как - Йеш), sir, a little!
   Наступила длительная пауза, черт ожидал продолжения диалога, в то время как я судорожно пытался вспомнить хоть какие-то английские слова. В голове всплывали фразы - My name is..., I live in Moscow... и How do you do?
   Господи! - невольно вырвалось у меня наконец, - Что за тарабарщина!
   Если милостивый государь соизволит, - красивым баритоном вдруг заговорил черт, - Мы можем продолжать нашу беседу по-русски! И его голос, и весь вид при этом являлись олицетворением лакейской преданности. Он напоминал какого-то приказчика из пьесы Островского, и во всем его поведении было слишком много дешевой театральности.
   Соизволит... соизволю! - пробормотал я.
   Позвольте, сударь, - торжественно провозгласил мой собеседник, - Приветствовать Вас в Последнем Приюте Погибших Душ!
   Что это за приют? Я никогда не слышал о таком, где это находится?
   Милостивый государь мой, Последний Приют Погибших Душ, или сокращенно ПППД, в просторечии именуется Адом...
   И тут я упал в обморок. Да, да, в обморок. И нечего усмехаться! Я вовсе не намерен изображать из себя супергероя. И потом, посмотрел бы я на вас в моем положении... Вот так живешь, живешь, а потом вдруг, будьте любезны, попадаешь в Ад. Все мы, и верующие, и атеисты, слышали о нем. Слышали и о том, что рано или поздно нам придется расплачиваться за свои грехи. Но, положа руку на сердце, многие ли из нас верили, что сами окажутся в Аду? И за какие грехи, так - мелочевка!
   Я пришел в себя, и настроение мое было прескверное. На душе была такая тоска, какая бывает, когда сидишь перед дверью стоматологического кабинета, или когда стоишь у классной доски и тебя просят поведать о предметах, о которых ты имеешь весьма смутное представление. Я ведь, собственно, и жить-то еще как следует не начал - все думал, что с понедельника начну новую жизнь или что в новом году все переменится и начнется настоящая жизнь. Даже любви, той единственной любви, что приходит раз и на всю жизнь, я не испытал, и вот - уже умер. Как же так?
   Тут я вспомнил все - и ночь, и горсть таблеток на ладони, и стук сердца, и смертельный ужас, который я испытал.
   Открывать глаза не хотелось. А может это мне все приснилось? Я прислушался, надо мной раздавалось какое-то сопение; принюхался - пахло по-прежнему тухлыми яйцами. Тогда я приоткрыл один глаз, мерзкий пятачок маячил прямо перед лицом. Делать было нечего - я открыл оба глаза.
   Скажите, это действительно Ад?
   Вне всякого сомнения! - черт показал на иностранную надпись, прибитую над гардеробом, и перевел - Оставь надежду всяк сюда входящий!
   Но позвольте, я ведь ничего такого...
   Так все говорят! - черт даже не дал мне оправдаться.
   Стало быть, я умер?
   Не похоже - (Неужто? - подумалось мне - А он довольно мил, этот гардеробщик!) - Души легки и бестелесны, они не отбрасывают тени, да и вход для них давно уж с другой стороны.
   Честное слово, я готов был расцеловать его прямо в пятачок. Огромный камень свалился у меня с души.
   Слава Богу, я жив! - вырвалось у меня - Но тогда какого чер... каким образом я попал сюда?
   Сюда, сударь, никто не попадает случайно. Если вы здесь, значит вас ждут.
   Ждут? Кто? Зачем?
   Имейте терпение, и вы все узнаете. В свое время - холодно отрезал черт, и пробормотал про себя - Нынешнее начальство не считает нужным ставить в известность о своих планах...
   Что ж - сказал он наконец - Извольте, государь мой, следовать за мной. Я проведу вас туда, где у нас принято встречать столь почетных гостей (наприглашают гостей, нет, чтобы предупредить, вот они и валятся, как снег на голову). И он, заботливо уложив свою книгу и пенсне в небольшую драную холщовую сумку и по-стариковски шаркая ногами, пошел вперед. Я поневоле поплелся за ним. Мы шли и шли. Красоты пещер меня больше не увлекали, и я хмуро пялился в спину черта. Его сумка болталась сзади и была столь ветхой, что ее содержимое, повинуясь закону всемирного тяготения, давно должно было упасть на пол, но все же каким-то непостижимым образом удерживалось в ней. Молчание угнетало.
   А сумочка-то у вас совсем дырявая, - заискивающе начал я - Того и гляди пенсне потеряете!
   Это не сумка, а торба! - серьезно сказал черт, посмотрел на нее и тяжело вздохнул - Совсем старая! Давно списали, надо бы получить новую, а все недосуг... И он зашаркал дальше. Так вот, значит, почему говорят - носится, как черт со списанной торбой, - подумал я про себя.
   Опять повисла тяжелая тишина. Были слышны только шарканье чертовых ног, да нытье мелких мошек, которые, время от времени, стаями пролетали перед лицом. Вонь становилась все нестерпимее. Не даром здесь столько мух! - подумал я. Упрямое молчание старика раздражало меня. Наконец я не выдержал.
   Что ж это мы все молчим и молчим, и не познакомились даже, - тут я назвал себя.
   Сэр Топсиус Терви, к вашим услугам! - сухо бросил черт, не повернув головы, и через мгновенье добавил, но более мягко, - Можно - Топси Терви. Друзья называют меня - старина Топси.
   Очень приятно! - сказал я, несколько покривив душой, - Однако, мрачновато у вас здесь...
   Чай тут Ад, а не Парк Культуры, - усмехнулся старик. Но все же я, видно, задел в нем какую-то струну и через минуту он разговорился. Хотя говорил он скорее сам с собой, чем со мной.
   Да, теперь уж все не так, как раньше... Как вспомнишь... Бескрайние поля асфоделей... Эх! - он вздохнул, - Все перепахали! А зачем? Э- эх! Когда-то меня называли юным фавном, а теперь зовут старым чертом. А как мы жили там, на земле! Среди буковых лесов, среди лугов, играли на свирели, веселились! Правда, когда мы сюда переехали, здесь тоже было не так уныло, как сейчас. И грешники, и святые, все жили вместе. Индивидуальный подход, каждому свое наказание. Один камень катает, другой - к скале прикован, все честь по чести... А потом праведников отделили, ворота сломали, поля перепахали! Ну и что хорошего!...
   Какая то тень мелькнула среди камней слева от нас, будто пробежала собака или какое-то другое небольшое животное. Я присмотрелся - ничего. Хотя нет, вот же она, сидит около камня. Черная собака с невероятно большими ушами, длинной узкой мордой и красным высунутым языком. Она сидела, как древнеегипетское изваяние, и, если бы не подрагивающий язык, в ней ни за что нельзя было бы признать живое существо. Когда мы подошли поближе, она привстала и побежала вперед. Мой гид ее, по-видимому, не видел или делал вид, что не видит. Он продолжал свое ворчание.
   Сделали Рай! И что? Пустует! Скука смертная! Даже гурии и те сбежали в Ад! Зачем гурии праведникам, вот они и подрабатывают на стороне! Этих нескольких старикашек, что бродят по Раю, можно давно было сдать в какой-нибудь дом престарелых, а помещение отдали бы под дом отдыха для обслуживающего персонала. У меня вон - хроническая простуда, все время на сквозняках. Никакой заботы! А народ к нам просто валом валит, не то, что раньше. Бывало за день только пару душ и встретишь. Теперь же что ни год, то все больше и больше. И мало нам душ, так теперь и живые норовят пролезть! Кто за женой, кто за любовницей, а кто просто так, из любопытства. То драку устроят, то переполох, то ворота сломают. Либо какую-нибудь душу стащат, либо еще что. Опять же - нарушение отчетности! Что за люди! Один Данте, даром что поэт, тихий был и скромный, слова от него грубого не услышишь, все - пардон да грация .
   Мы вошли в следующую пещеру. Черная собака уже была тут как тут. Теперь она лежала справа от нашей дороги и с интересом глядела на нас. Мне даже показалось, что она довольно ехидно улыбается. "Прямо какая-то Чеширская Собака!" - подумал я. Однако, стоило нам подойти чуть поближе, как она вскочила и убежала.
   Столько народа, - продолжал между тем черт; я был уже не рад, что разговорил его, но остановить его теперь было невозможно, - что пришлось новый вход делать, более просторный. Души идут просто толпами, а отсюда спешка, поточный метод, и нет уж того качества, как в старые добрые времена. А раньше какое избранное общество было! Из Рая и то приходили поболтать! И вот все девять кругов полетели к чертям! Давно уже поговаривают о перенесении Ада на землю, чего, мол, этим грешникам таскаться туда-сюда, там бы их и обслуживали, прямо на месте. Только пустое это дело! Рай тут недавно пытались перенести на землю, да только тоже ничего не вышло... А души? Разве ж это души? Раньше приятно было взглянуть, а теперь - мелкие, склочные, одно жулье, того и гляди что-нибудь стащат! Кыш - мелочь пузатая! И он отмахнулся от мошкары, которая с писком носилась над ним (тут я понял, что это вовсе не мошкара, и мне стало немного стыдно, что я так непочтительно обращался с душами, пусть и не самых лучших, но все-таки представителей человеческого рода).
   Кстати, - ненавязчиво спросил я, - А много у вас тут домашних животных, собак, например?
   Черт удивленно посмотрел на меня и пошевелил своими волосатыми, как у старого еврея, ушами.
   Собак? Откуда же им здесь взяться? Ну, разве что Цербер! Так разве ж он домашняя собака?
   В этот момент откуда-то издали, из-за самого дальнего сталактита вылетела вереница неких существ. Они летели клином, наподобие журавлиного, но не курлыкали. Увидев их, старикан пояснил - Это ведьмы, летят собирать звезды. Ночь сегодня будет темная! И он приложил руку к глазам, точь-в-точь как люди, когда они следят за полетом журавлей.
   Когда клин пронесся над нами, я увидел, что это действительно ведьмы. Одни из них сидели на метлах, другие - в ступах. Некоторые совершенно походили на Милляра в роли Бабы-Яги, а некоторые были помоложе. Особенно хороша (следовало бы сказать - чертовски хороша) была одна совсем молоденькая ведьмочка, пролетевшая перед самым моим носом. Она даже подмигнула мне.
   Черт дернул меня за рукав - Пришли! Подождите здесь, сударь, вас найдут!
   Неужели, - с замиранием сердца сказал я, - я сейчас увижу Вергилия?
   Вергилия? - мерзкий старикашка просто задохнулся от смеха - Ну уж нет! Вергилия ему подавай! Ни больше, ни меньше! Каково самомнение?! Нет, милостивый государь, вергилиев на всех не напасешься! Да-с! Это только для особо почетных гостей! И он ушел, хихикая и бормоча под нос - Вергилия! Ха, не велика птица!

* * *

5.

...Пока к долине я свергался темной,

Какой-то муж явился предо мной,

От долгого безмолвья словно томный.

Данте "Божественная комедия".

   Пещера, в которой меня оставил черт, была довольно большой, и по прежнему освещалась красным светом, от которого, к слову сказать, глаза мои порядочно устали. Однако к этому интерьеру явно приложили руку если не люди, то, по крайней мере, какие-то разумные существа. Правда, с тех пор все здесь пришло в упадок. Из множества античных колонн, подпиравших свод, целыми и невредимыми сохранились немногие. Пол был усеян отбитыми капителями и прочими кусками колонн. Здесь же валялись свергнутые с пьедесталов статуи, их руки, ноги, и головы с отбитыми носами.
   Души умерших кружили между колоннами, иногда напоминая пчелиный рой, иногда небольшой смерч. Их плач, не переставая, звучал у меня в ушах. Да, теперь я знал, что это был не гул, а стон, бесконечный стон тысяч и миллионов погибших душ, заключенных в этом ужасном месте. Медленно поворачиваясь, я осматривал окружавшую меня обстановку и вдруг почувствовал себя таким одиноким и брошенным, что невольно пожалел, что мой болтливый проводник меня покинул. Я повернулся еще немного и увидел все ту же черную собаку, которая бежала перед нами, пока мы шли по подземелью. Она лежала на обломке колонны и смотрела в мою сторону. Ее карие глаза пристально рассматривали меня, и в них светилась совершенно человеческая ирония, губы улыбались точь-в-точь как у человека, и только красный и влажный язык по-собачьи торчал изо рта, мелко подрагивая. Собака будто дразнила меня. Ее длинные уши торчали вверх, а передние лапы были вытянуты - ни дать, ни взять, вылитый египетский Анубис. А вдруг это он и есть?, - подумал я, но не стал показывать вида, что обратил на собаку внимание. Я даже отвернулся вполоборота и стал усиленно пинать ногой оторванную голову какой-то статуи.
   Mort Dieu!, - голос раздался так внезапно, что я вздрогнул, - Молодой человек, оставьте же, наконец, в покое произведение искусства!
   На том месте, где только что лежала черная собака, в небрежной позе развалился человек, внешность и одеяние которого вполне достойны подробного описания. Вытянутое лицо с крупным орлиным носом, насмешливые глаза, нахально закрученные вверх усики и под ними тонкие губы, застывшие в полуулыбке, небольшая козлиная бородка. Одет он был во все черное, видимо, по последней средневековой моде, - черный бархатный камзол, широкие черные штаны, ботфорты и черный берет, из которого торчало золотое фазанье перо. В одной руке у него была свирель, которую он то и дело подносил ко рту, с нескрываемой иронией глядя на меня, однако ни разу в нее не дунул.
   Добрый день! - поздоровался я - Или вечер, что-то я тут у вас сбился со счета.
   Не мудрено! Ведь здесь только одно время суток - время скорби!
   Где-то я слышал эту фразу, по-моему, у какого-то писателя ...
   Возможно, - холодно прервал он меня, - Но я первый придумал ее. Впрочем, это не имеет значения (тут он снял берет и церемонно мне поклонился). Весьма счастлив видеть вас, mon cher ami, в стенах нашего заведения, обители скорби, citta dolente, так сказать! Буду рад служить вам и показать все достопримечательности сей, как говорится, печальной юдоли!
   А-а", - догадался я, - Так вы - мой проводник? Очень рад! Вы, стало быть, замещаете Вергилия?
   В некотором роде. Заметьте, я замещаю, а не меня, ибо я незаменим. А теперь вернемся к делу! Прошу вас следовать за мной, и не отставать не на шаг. Целью нашей краткой экскурсии является осмотр памятно-назидательных мест и ужасающе-нравоучительных достопримечательностей Ада. Надеюсь, это послужит вам Грозным Предостережением. Собственно, ради этого вы и были сюда вызваны таким несколько необычным способом, в рамках проводимого нами месячника профилактики греховности .
   Все это он произнес монотонным голосом бывалого гида, и лицо его при этом приобрело соответствующий скучающий вид.
   Well! Let's begin! Пройдемте к началу осмотра!
   Услышав слово "begin", я вспомнил, что в младших классах, когда мы еще толком не знали латинского алфавита, учительница английского языка всегда начинала урок словами - "We shall begin!". Тогда я пытался представить себе, каков он, этот Бегин, и куда же это он "вышел". При этом мне всегда вспоминался стишок - "Палка, палка, огуречик - вот и вышел человечек..." И Бегин представлялся мне неким зеленым человечком в мелких пупырышках.
   Пройдемте к началу осмотра?! Неплохо было бы сначала представиться, - подумал я, - По-моему, порядочные люди поступают именно так.
   Мой гид обернулся, и, ухмыляясь, произнес - Где ж я вам найду порядочных людей в Аду?
   Чудно! Вы и мысли читаете, господин Мефистофель?
   Я вовсе не Мефистофель! Никакого Мефистофеля никогда не существовало. Можете мне поверить, это чистейшей воды выдумка. Скупкой душ у нас всегда занималась разная пузатая мелочь, бесы третьего разряда, вроде Смолкина и Флибертиджиббета.
   Так может быть, вы тот бес, что помогал студенту из Алькалы?
   Нет! Я, как видите, не хром. К тому же Асмодей ведает Любовью, Смерть не его епархия. Если же вам непременно надо меня как-то называть, то называйте меня Уриэль. Смертные любят всему давать названия. Даже звездам они дают свои имена. Какая самонадеянность! Это так же смешно, как если бы бактерии давали свои имена уличным фонарям. Для вечных созданий, подобных мне, имя вещь несущественная. Ведь название, которое может быть выражено словами, не есть постоянное имя. Что значит имя?... - он, видимо, приготовился декламировать Шекспира, но вовремя опомнился, - Но, к делу! Прошу вас, amigo mio, следовать за мной!
   Я последовал за Уриэлем. Потолок постепенно ушел куда-то ввысь, и исчез в кромешной тьме. Это уже трудно было назвать пещерой, поскольку ни потолка, ни стен, не было видно. Впереди мерцало кровавое зарево. Мы вышли на какое-то огромное поле, по-видимому, перепаханное некогда гигантским плугом. Идти по здоровенным, твердым как камень, комьям земли было трудно. Мой гид начал мне что-то рассказывать, но его речь представляла собой мешанину из слов, принадлежащих самым различным языкам. Я ничего не мог понять.
   Послушайте! - взмолился я, наконец, - Нельзя ли перейти на какой-нибудь один язык? Желательно на русский.
   Прошу прощения! - ответил бес, - Но у вас, смертных, такое количество языков, что поневоле сбиваешься! К тому же они так быстро меняются, не успеешь овладеть одним, как он уже вымер. Что за чудо был пурпундийский диалект, а кто теперь помнит о пурпундийцах? Теперь на Земле не найдешь даже человека, сносно говорящего на латыни! Тем не менее, приношу свои глубочайшие извинения, и впредь постараюсь следить за своей речью!
   Перед вами - продолжал он буквально через секунду, - Так называемое Петрово поле, некогда перепаханное Петром Пахарем. Ранее здесь были поля асфоделей. Ад занимает первое место в мире по количеству знаменитостей, посетивших его. Собственно говоря, все существовавшие в мире знаменитости, за мизерным исключением, побывали здесь. Впрочем, как и все бездарности. Здесь же все они и остаются. Многие знаменитые люди побывали здесь дважды.
   Каким образом?
   Подобно вам, они посетили Ад еще будучи живыми. Таковыми являются: Тесей, приходивший за Персефоной; Геракл, пытавшийся украсть Цербера; Орфей за Евридикой; Дионис за Семелой; Ланселот за Геневрой; Одиссей, кстати, устроивший здесь большой переполох, а также Бран, Гавейн, Томас Стихоплет, Данте, и некоторые другие, не столь известные личности. Некоторых из них мы, возможно, встретим по дороге, ведь все, кто отсюда ушел, рано или поздно все равно сюда возвращаются. Душе, попавшей в Ад, практически невозможно отсюда вырваться. Только в виде огромного исключения, и то на очень краткий срок. Как правильно было замечено - "Душу - назад возвратить невозможно, души не стяжаешь, вновь не уловишь ее, как однажды из уст улетела. Кстати, я еще не назвал вам самого почетного нашего посетителя - однажды сюда заходил даже ОН, - бес поднял глаза к небу, - Когда выводил грешников.
   Уриэль шел легко, проворно перепрыгивая с одного кома земли на другой, как будто летел по воздуху. Он даже ни разу не посмотрел под ноги. В отличие от меня, постоянно смотревшего на землю. Что, впрочем, не помешало мне периодически спотыкаться и даже падать, так что к концу вышеприведенной тирады я уже умудрился довольно основательно перепачкаться в пыли. Но, к счастью, вспаханное поле закончилось, и мы выбрались на твердую почву. Дорога даже немного пошла под уклон.
   Не слишком ли быстро мы идем? - участливо спросил бес.
   О, ничуть! - ответил я, отплевываясь от пыли, и вложив в эту фразу весь доступный мне сарказм.
   Мой спутник насмешливо приподнял бровь.
   Скоро мы сделаем привал!
   И действительно, вскоре мы остановились перед громадной кучей оплывших глиняных черепков, из-под которой бил родник. Вода вытекала небольшим ручейком и, пробираясь между камней исчезала где-то за горизонтом. Вездесущий красный цвет отражался в воде и от этого ручей тоже приобрел кровавый оттенок.
   Уриэль стал в картинную позу и трагическим голосом произнес: Попробуйте отгадать с трех попыток, что вы видите перед собой!
   Свалку, помойку, отходы керамического производства! - выпалил я, не задумываясь, сразу три варианта.
   Бес грозно сверкнул глазами, и я пожалел о своей дурацкой шутке. Чтобы как-то ее загладить я изобразил на лице самую невинную и глупую улыбку, какую только смог.
   Вы видите перед собой все, что осталось от знаменитого Критского Старца, некогда поражавшего своим великолепием, и так замечательно описанного Даниилом, а позднее Данте".
   О-о! - попытался выказать я свое восхищение.
   Время не пощадило эту, одну из величайших достопримечательностей Ада. Но вы можете представить себе величавую фигуру сидящего старика. Голова его была из чистого золота, грудь из серебра, голени из железа, а ниже ноги были сделаны из глины. Единственное, что сохранилось до нашего времени, это черепки глиняных ног. Из глаз Старца лился бесконечный поток слез, ручьем стекавший вниз, в глубины Адской Воронки. Постепенно ручей превращается в многоводный Ахерон, реку скорби, по ту сторону которого, собственно, и начинается Ад. Затем, стекая еще ниже, Ахерон становится Стигийским болотом, омывающим стены города Дита, нашей столицы, которую мы с вами непременно посетим. За стеной Дита начинается Нижний Ад, или Тартар, ужасная бездна, столь же древняя, как сама Земля. Именно сюда были брошены титаны, гекатонхейры и прочие, не менее ужасающие чудовища: Тифон, Ехидна, Лернейская гидра, теоретики марксизма и некоторые другие. В самой глубине Тартара находится озеро Коцит, конечная цель нашего путешествия. Здесь вы сможете увидеть самого Повелителя Зла. Ведь именно сюда был свержен некогда прекраснейший из ангелов.
   В продолжение этой тирады я с умным видом качал головой, думая при этом, сколько же времени займет наша прогулка, и скоро ли я вернусь домой.
   Ну что ж, - продолжал бес - А теперь, пожалуй, вы можете передохнуть, после чего мы пройдем к переправе.
   Я присел на какой-то глиняный обломок на самом берегу ручья и закрыл глаза. Красный цвет утомил меня. К запаху серы я уже привык, но было жарко, а жару я всегда переносил плохо. Хотел было умыться водой из ручья, но мой проводник отсоветовал мне делать это. Вдруг захотелось есть, и не мудрено, ведь я уже не ел более суток.
   Кстати, а обед предусмотрен программой нашей экскурсии? Может перекусим?
   Нет! - отрезал бес, -Кормить вас никто не собирается!
   Как же так! - возмутился я, - Ведь так и умереть от голода можно, неизвестно сколько мы еще будем таскаться по этой дыре!
   Нонсенс! В Аду никто умереть не может! И впредь воздержитесь от неуважительных высказываний о месте, в котором вы находитесь. Можете называть его Адской Воронкой, Преисподней, Пропастью, Pragaras, но не Дырой! В конце концов, как говорится, вам здесь еще жить и жить... Respice finem! Ну, хватит отдыхать! Пора и в путь!
   Я нехотя поднялся, раздосадованный тем, что вынужден куда-то тащиться на голодный желудок.
   Мы пошли вдоль ручья. Как и говорил Уриэль, ручей скоро превратился в довольно широкую и бурную реку. Иногда в реке попадались большие валуны, вода вокруг которых бурлила и вскипала кровавой пеной. Непрерывный стон, доносившийся из глубин Ада, как будто усилился, и вдруг постепенно перерос в некий невообразимый гвалт. Это было похоже на шум стадиона во время футбольного матча или на первомайскую демонстрацию. Пристально вглядываясь вперед, я заметил вдали на берегу реки какое-то усиленное движение. Видимо, мы приближались к переправе.

* * *

6.

Вдруг я услышал весел плеск

И кормщика свисток;

Невольно обернулся я

И увидал челнок.

С.Т. Кольридж.

   Мы спускались. Вода с ревом неслась вниз, вгрызаясь в берег у самых наших ног. Вдали, на фоне бурой земли и залитого кровавыми отблесками неба, на самом берегу Ахерона, виднелось какое-то гигантское темное пятно. Оно непрерывно изменяло форму, то вытягиваясь, то сокращаясь, будто огромная змея. Мы приблизились, и теперь я склонен был сравнить это пятно с роем пчел, только невероятно большим. Существа, составлявшие это рой, находились в беспрестанном движении и сильно отличались друг от друга своими размерами. Большие, маленькие и совсем крохотные, они вились в воздухе, оглашая окрестности жалобными воплями, стоном и плачем.
   Это души недавно умерших! - пояснил мой гид, - Ждут переправы!
   Мы вошли непосредственно в облако трепыхающихся и кружащихся в воздухе душ. Их было так много, они постоянно задевали меня за лицо, плечи и даже за ноги. Для меня это было необычно, честно говоря, я относился к душам с опаской, и каждый раз вздрагивал от их прикосновения, как от прикосновения смерти. У меня было впечатление, что я попал в огромную стаю мотыльков. Впрочем, среди них было несколько особей нормального человеческого роста. В поведении душ не было видно никакого порядка, они бестолково шарахались из стороны в сторону - просто какое-то броуновское движение. Теперь, вблизи, я мог поподробнее рассмотреть их. По виду души ни сколько не отличались от обыкновенных людей, только на спине у них были крылья, наподобие крыльев стрекозы. Частые взмахи сотен крыльев создавали легкий ветерок, что было весьма кстати, так как я уже весь взмок от жары. Все души были в костюме Адама и различались цветом - от иссиня-черного до светло-коричневого. Сначала я решил, что сегодня приемный день только для негров, но, присмотревшись, убедился, что среди душ были представители всех рас. По-моему, чем мельче была душа, тем она была чернее, и тем более мерзкой выглядела ее фигура и более злобным было выражение лица. Честное слово, на их лица стоило посмотреть! Среди душ было довольно много женщин, но все они были крайне непривлекательны. Неужели в последнее время не умерло ни одного красавца или красотки? Или же все красавцы добродетельны? - подумал, было, я, и тут заметил, что у каждой души в руке блестит что-то. Я вопросительно посмотрел на Уриэля.
   Перевоз платный! - улыбнувшись, пояснил он.
   Ну и порядки! Кстати, я не взял с собой денег.
   Для вас, как для гостя все удовольствия - за счет фирмы!
   И чего они все здесь толпятся - пошли бы к Критскому Старцу, там ручеек маленький, можно и бесплатно пролезть. Хотя, - спохватился я, -Они же с крыльями, могли бы и перелететь!
   Узнаю советское воспитание! - Уриэль старался перекричать шум, издаваемый душами, -Идея пролезть на халяву в Ад могла прийти только советскому человеку. А что касается - перелететь... Посмотрите!
   Я взглянул туда, куда показывал мне бес. Души подлетали к берегу, к самой границе между сушей и водой, и будто ударялись о какую-то невидимую преграду. Это зрелище еще больше усиливало их сходство с мотыльками. С мотыльками, бьющимися об стекло.
   Долго мы будем здесь толкаться? - спросил я своего спутника, но он как будто не слушал меня. Уриэль пристально вглядывался в противоположный берег.
   Слышите! - спросил он наконец, но я ничего не слышал. Какой-то маленький черненький негодник повис над самым моим ухом и так душераздирающе вопил, что действовал на нервы сильнее стаи комаров. Я щелкнул ему пальцем по голому заду, он пулей отлетел в сторону и скрылся в толпе. Я вгляделся в противоположный берег. Какая-то фигура приближалась к нам. Несомненно, это был человек, он стоял в лодке и греб наподобие гондольера. Мне даже показалось, что я слышу плеск весла. По-видимому, души тоже заметили лодку, потому что подняли такой вой и визг, что я чуть не оглох. Они метались из стороны в сторону и вопили, что есть сил.
   Между тем перевозчик приближался. Это был внушительного вида старик с седой бородой, закутанный в какое-то подобие балахона. Его лицо было бесстрастно, и только глаза грозно сверкали из-под густых нависших бровей. Греб он неторопливо, важно, и это еще более подогревало нетерпение ожидавших его душ. Вот нос лодки ударился о берег, и невидимая стена, преграждавшая душам путь на тот берег, вдруг исчезла. Что это было - смерч? Ураган? Цунами? С остервенением души рванулись к лодке. Меня толкали, пихали и царапали, крылья хлестали мне по лицу. В этом неистовом потоке, в этой гигантской стае летучих мышей, я ничего не видел и не слышал. Боже! - думал я, закрыв лицо руками, - Куда они так торопятся? На вечные страдания?
   Кто-то, видимо Уриэль, схватил меня за руку и силой втащил в лодку. Я услышал над самым ухом его голос - Этот со мной! Наконец все успокоилось, и я открыл глаза. Лодка была просто переполнена копошащимися крылатыми существами. Я невольно улыбнулся - Харон стал похож на деда Мазая. Поначалу души вели себя довольно беспардонно, но стоило только Уриэлю удивленно приподнять одну бровь, как они тут же притихли. Я посмотрел на покинутый нами берег. Оставшиеся толпились на берегу и по прежнему бились о невидимую преграду. Мы плыли медленно. Волны клокотали у самых бортов, грозя затопить наше перегруженное судно (так и тянет написать - наше утлое суденышко). Редкие брызги, попадавшие мне на лицо и руки, жгли, как огнем. Уриэль задумчиво поглаживал бородку. Теперь у меня появилась возможность рассмотреть своих путников поподробнее. Вокруг нескольких больших примостилось много душ помельче и великое множество совсем маленьких. Некоторые их них были величиной с навозную муху. Ближе всех ко мне сидел, или скорее полулежал, отвратительный толстяк с короткими ручками и ножками. Он был ростом с новорожденного младенца, его огромное, не по размеру, пузо лежало на коленях, и от этого его ноги казались еще короче. Руки толстяк положил на живот, но, то ли руки были слишком коротки, то ли живот слишком огромен, и руки не сходились. Он спал, из полуоткрытого рта на грудь стекала слюна. Рядом с ним примостилась высохшая старушенция, на которой, по-моему, не осталось ни грамма мяса, только кожа да кости. Большой крючковатый нос, острые колючие глаза, когтистые, как у хищной птицы, пальцы. Ну, чистая ведьма. Ее дряблые груди свисали до самого дна лодки. Она, наверное, наступала на них при ходьбе. За этой колдуньей сидел какой-то взъерошенный субъект, уши которого я сначала принял за крылья. Глаза его безостановочно бегали, а зубы тряслись, как от холода. Его соседом был типичный маньяк-убийца с налитыми кровью глазами и подрагивающими ноздрями. При встрече с таким типом в темном переулке, от одного его взгляда можно было получить разрыв сердца. Я постарался побыстрее отвести от него взгляд и сел поближе к Уриэлю. За маньяком сидели: мрачный, высокомерный тип с орлиным носом и вытянутым лицом, еще один толстяк, постоянно чавкавший и почесывавший жирными пальцами свой волосатый живот, а также некая девица с карикатурно-вульгарной внешностью, прыщавой физиономией и развратными манерами, в сравнении с которыми любая самая прожженная шлюха казалась ангелочком. Остальные пассажиры были в том же духе. За такие рожи любой карикатурист отдал бы все свое состояние. Зрелище было не самое привлекательное, так что остальную часть пути я предпочел рассматривать приближающийся берег. Вдалеке виднелись горы, наполовину скрытые голубовато-сиреневой дымкой. Все пространство от реки до гор казалось безжизненной коричневой пустыней и только одна дорога, начинавшаяся у переправы и уходящая куда-то в горы, пересекала ее.
   Наконец мы причалили. Высадка прошла с таким же шумом и суматохой, как и посадка.
   Какой-то кошмар! - это были мои первые слова после того, как я, отдуваясь, вылез из лодки.
   Ну-ну! Вы же выросли в советской стране! Должны бы, кажется, привыкнуть к давке и очередям!
   Терпеть не могу очереди, магазины, собрания и прочие сборища! - огрызнулся я.
   Уриэль улыбнулся.
   То ли еще будет года через два! - и добавил, поймав мой удивленный взгляд, - Вы даже не представляете, какие изменения произойдут через два года. То, что казалось незыблемым и вечным - рухнет во прах. Это будет самый большой наплыв посетителей за всю историю Ада. Мы уже начали готовиться!
   И он показал вперед, где два чертенка вешали над дорогой на столбах большую надпись Добро пожаловать!
   Надо же какая тут у вас хорошая дорога! Широкая, мощеная! - подивился я, и пошутил, - Мостили, конечно, благими надеждами?
   А как же! - совершенно серьезно ответил бес, - Как положено! Кстати, вы вероятно не заметили, но с той стороны такая же, до самого Тэнара. Это теперь наша основная трасса. Так сказать, "мы сочетали Ад и Верхний мир в единый материк с простым, удобным сообщением". А тот путь, которым добирались вы, мы давно забросили. С тех пор, как Он разбил ворота.
   " Значит земля, города, реки - все это где-то там, высоко над нами?"
   "Да! Высоко над нами, и глубоко под нами, и слева, и справа от нас. Ведь Ад находиться в недрах планеты Земля. Или вы считали, что его следует искать на солнце, как Суиндон. Уверяю вас, он давно изменил свое мнение".
   К этому времени все пассажиры уже улетели, а Харон отправился в обратный путь.
   Ну что ж, пойдем! - сказал Уриэль, и мы двинулись по дороге.
   Сзади раздался грохот. Черти уронили свой транспарант.
   Кстати, - обратился я к своему спутнику, - Что это у вас столько уродов? Что красивые люди бессмертны, или безгрешны?
   Друг мой, вы ведь видите не самих людей, а их души. Прекрасные души в Ад не попадают, только падшие, больные, искалеченные. В чем-то они, конечно, похожи на своих хозяев, но... - и добавил с улыбкой, - Представьте, сколько пустоголовых надменных красоток ужаснулись бы, узнай они, во что превратятся здесь. Они бы тогда больше заботились бы о своих душах, чем о внешности. Ведь ни косметика, ни какие другие ухищрения здесь не помогут. Впрочем, у многих из них души вообще нет.
   Интересно было бы посмотреть на свою душу! - подумал я про себя. Уриэль гадко усмехнулся и саркастически покачал головой.
   Мы шли и шли по этой унылой однообразной равнине. Дорога казалась бесконечной, а горы будто были приклеены к горизонту и никак не хотели приближаться. Тут Уриэль возобновил прерванный разговор.
   "Я слышал, у вас на земле шутят, что в Раю условия лучше, зато в Аду все самые красивые женщины. Должен вас огорчить, не женщины, а только их души. В отличие от вашего мира, здесь люди предстают перед тобой такими, какими они есть в действительности. За привлекательной внешностью здесь не может скрываться существо глубоко порочное, а физическое уродство есть не прихоть природы, но свойство души. Форма тут полностью соответствует содержанию". - Он улыбнулся - "Мне всегда было забавно глядеть не вас, смертных существ. Бог мой, что с вами могут сделать такие сущие пустяки, как кокетливый томный взгляд, обнаженная ножка или накачанные бицепсы! Форма властвует над вами, а до сути вам и дела нет!"
   "Ну да, а вы, конечно, бесстрастны, как олимпийцы?" - съязвил я.
   "Именно, как олимпийцы! Вы даже не представляете себе, как верно ваше сравнение! Бессмертные создания, подобные мне, не подвержены страстям. Страстям в человеческом понимании этого слова, конечно. Мы видим суть предметов, а этого не увидишь глазами. Зрение здесь только мешает. Взгляните внимательно на меня, и скажите, кого вы перед собой видите?"
   "Вас вижу, кого же еще!"
   "А кто я по вашему мнению?"
   "Чрезвычайно самодовольный тип!" - вырвалось у меня. Я был утомлен этой бесконечной дорогой и жарой. Мне хотелось есть, пить и спать одновременно. Уриэль же был по-прежнему бодр и свеж, как огурец. Это меня раздражало.
   "Самодовольный тип?!" - повторил он - "Хорошо, положим! Хотя не стоило бы так говорить, ведь я согласился быть вашим гидом".
   "Я об этом не просил!" - пробормотал я сквозь зубы.
   "Ладно, не будем ссориться! Лучше вернемся к нашему разговору. Если бы вы увидали меня на улице, в своем городе, то подумали бы, что видите человека, мужчину, не так ли?"
   "Ну, так!"
   "А теперь посмотрите хорошенько!"
   Я взглянул на Уриэля. Но он вдруг, на моих глазах, стал высокой полуодетой (или, скорее, полураздетой) девицей с копной огненно-рыжих волос и сногсшибательной фигурой. Не успел я даже свистнуть, как девица превратилась в уже знакомую мне черную собаку, а затем в огромную волосатую гориллу. Этот новоявленный Кинг-Конг наклонил ко мне свою злобную рожу, и мерзко оскалился. Его клыки были толщиной с мой указательный палец.
   "Вот сейчас он со мной и рассчитается за самодовольного типа" - подумалось мне. Я замер, только душа робко копошилась где-то в пятках.
   "Ну, как?" - спросила меня Обезьяна.
   "Впечатляет!" - ответил я - "Но в женском образе вы мне понравились больше".
   Уриэль рассмеялся и принял свой привычный вид.
   "Так кто же я такой, по-вашему?" - спросил он, но я только пожал плечами.
   "Что бы общаться со смертными, приходится принимать знакомый им облик. Явись я к вам в своем истинном обличие, мы вряд ли смогли бы общаться" - и продекламировал - "Откуда знать тебе, в твоей темнице чувств..."
   "Куда уж мне!" - подумал я про себя, но Уриэль, видимо, угадал мои мысли и внезапно замолк.
   Часа через полтора мы подошли к горам. Это было скорее похоже на огромные кучи спрессованной бурой глины, кое-где перечеркнутые более темными пластами. Глина была сухая и вся в многочисленных, широких и крошечных, трещинах, из которых сочился сиреневый пар. Дорога уходила в узкую расщелину между горами. Мы последовали за ней. И справа, и слева вдруг выросли огромные стены, уходящие ввысь. Там, вверху, в просвете между ними, плыли сиреневые облака. Было тихо, и звуки наших шагов гулко раздавались в воздухе, отражаясь от стен троекратным эхом. Вдоволь налюбовавшись на горы и облака, так, что у меня даже заболела шея, я сосредоточил свое внимание на узкой ленте дороги, бежавшей передо мной. Внезапно мне показалось, что на камнях мостовой что-то сверкнуло, потом еще что-то. Мы подошли ближе, и я увидел прозрачные крылья, похожие на крылья стрекозы, точь-в-точь такие, как у виденных мною человеческих душ. Они валялись на мостовой, а чуть дальше еще пара.
   Заметив мой интерес, Уриэль пояснил - "Крылья нужны душам только для того, чтобы добраться до Ада или Рая, а, прибыв на место, души теряют их". И правда, дальше дорога была просто завалена крыльями. Я хотел было узнать, куда же деваются эти крылья, ведь за все время существования Ада их должны были накопиться миллионы тонн. Но тут же заметил, что некоторые крылья вдруг стали таять, словно льдинки на ладони. За ними стали таять и другие. Они испарялись на глазах, оставляя на камнях лишь небольшой мокрый след, который, впрочем, быстро высыхал. Вскоре на дороге осталось всего несколько мокрых пятен.
   "А как же души добираются дальше?"
   "Пешком, так же как мы с вами. Да вот, посмотрите!"
   Действительно, вдали я увидел небольшие человеческие фигурки, которые медленно плелись по дороге. От былой прыти не осталось и следа. Души больше не спешили в бездну страданий. Теперь они скорее напоминали узников на прогулке. Ноги они передвигали медленно, с большим усилием, как будто к каждой ноге было привязано по чугунному ядру. Нам не составило большого труда догнать эту процессию. Бесконечная цепочка людей двигалась молча, а неумолкающий стон, доносившийся из глубин Ада, звучал как торжественный хор и придавал этому зрелищу характер древнегреческой трагедии.
   "Они идут на Суд" - пояснил Уриэль.
   "На суд?"
   "Да, неужели вы ничего не слышали о Суде?"
   "Слышал, конечно!"
   "Там взвешивают все грехи каждой души. Какой грех перевесит, в тот круг Ада, соответственно, душу и направляют".
   "А если у человека несколько пороков и они уравновешивают друг друга? " - поинтересовался я.
   "Тогда выбирают любой из этих пороков и соответственно отправляют душу".
   "Вот тебе раз! И это называется справедливость. Как можно в таком деле полагаться на случай?"
   "А почему бы нет?! Если человек имеет этот порок и несет за него наказание, что же тут несправедливого?"
   "Это не демократично и антигуманно!" - возразил я для того лишь, чтобы хоть что-то сказать поперек. Будто кто-то заставлял меня все время спорить с Уриэлем.
   Бес взглянул на меня грустным взглядом и, вздохнув, сказал - "Будет чепуху-то молоть!" Я надулся, и некоторое время мы шли молча, обгоняя медленно идущие по дороге души, которых становилось все больше. Наконец Уриэль заговорил:
   "Пожалуй, здесь мы ненадолго оставим это безрадостное шествие. Я хочу показать вам нечто поинтереснее".
   Справа нашему взору вдруг открылась узкая расщелина в скале. В нее мы и нырнули.
   "Куда это мы еще?" - капризным голосом начал было я, но бес схватил меня за руку и силой потащил вперед.
   "Идем, идем! Если бы знал, что мне достанется такой склочный клиент, ни за что бы не согласился с вами нянчиться!"

* * *

7.

"Над обезумевшей толпой

Носилась Смерть под битвы вой,

И всех на пир кровавый свой

Она звала вокруг..."

В. Скотт "Ватерлоо".

   Мы протиснулись в расщелину и буквально уткнулись в неширокую и очень крутую лестницу, вырубленную в скале. Лестница вела вверх, к какому-то отверстию, в которое можно было войти только согнувшись. Уриэль за руку втащил меня в эту пещеру. Внутри оказался просторный коридор, довольно высокий, где царил мягкий голубоватый свет. На стенах, справа и слева, через равные промежутки, горели факелы. Огонь их был неестественного голубовато-сиреневого цвета, впрочем, довольно приятного. Я шел за своим проводником, и только рот раскрывал от изумления. Мы оказались в настоящем подземном сказочном дворце с многочисленными коридорами, комнатками, закоулками и просторными залами. Описывать все красоты тех мест я не берусь. Это была сказка, а разве передашь сказку словами? К тому же все эти переходы, комнаты и залы так перепутались в моей голове, что я просто не в состоянии припомнить все их подробно. Но можете поверить мне на слово - это было феерическое зрелище.
   "Где мы?" - восхищенно спросил я.
   "О, это поразительное место! До вас сюда не входил не один смертный, этого не видели ни Данте, ни Ланселот, ни Энкиду. Да что там смертные! Даже души умерших, побывавшие здесь, можно сосчитать на пальцах одной руки! Здесь живут древние жители Земли, те, кого люди вытеснили с поверхности этой планеты, те, воспоминания о ком остались жить лишь в сказках. Впрочем, смотрите сами!"
   При этих словах мы вошли в очередную залу, посреди которой стоял огромный столп, подпиравший ее свод. Вокруг столпа обвилась гигантская золотая змея, ее чешуя невыносимо сверкала. Она казалась драгоценным металлическим изваянием, но легкое движение золотых век над изумрудными глазами, да раздвоенный красный язычок, непрестанно исчезавший в пасти и тут же появлявшийся вновь, убеждали вас, что это живое существо. Вокруг столпа жизнь просто била ключом. Вверху, по самым потолком пещеры люди с орлиными крыльями кирками отсекали здоровенные куски камня от стен, и несли эти куски вниз, где львы с огненными гривами кидали их в огромные чаны.
   "Что они делают?"
   "Плавят золото!" - ответил Уриэль, и указал на противоположную стену, рядом с которой была сложена целая гора желтых слитков.
   "Так у вас тут целое казначейство!"
   "Можно и так назвать! Раньше, чтобы склонять души к греху, Сатане требовалось много этого металла. Теперешние души куда дешевле, людей сейчас долго уговаривать не приходится".
   "Ой! Какая прелесть! Что это за маленькие человечки, что бегут вереницей вон по тому выступу?"
   "Это гномы! Они тоже живут здесь!"
   "Пойдемте поближе! Они такие смешные!"
   "Я бы не советовал вам связываться с гномами. Это они с виду смешные, а на самом деле они довольно угрюмые и грубые существа. К тому же очень любят читать мораль. Стоит только заговорить с гномом, как он засыпит тебя советами и нравоучениями. Поэтому они и называются - "гномы". Лучше пойдем дальше".
   "А чем же они здесь питаются?"
   "В основном крысами!"
   "Не думал, что тут еще и крысы могут быть!" - сказал я, брезгливо посматривая по сторонам, - "А чем же питаются крысы?" Сам не пойму, почему меня так интересовал вопрос питания, быть может, потому, что я ощущал неприятную пустоту в желудке.
   "Крысы? Крысы питаются гномами!" - поставил Уриэль точку в вопросе о меню местных жителей.
   Мы вошли в один из многочисленных коридоров, расходившихся в разные стороны от центральной залы, словно нити из центра паутины. Однако, не успели мы сделать и десяти шагов, как в лицо нам ударил целый фонтан каких-то маленьких белых крылатых существ.
   "Что это?" - испуганно крикнул я.
   "Не пугайтесь! Это самые безобидные существа в Аду - бабочки-однодневки. В незапамятные времена они залетели сюда, да так и остались. Когда-то они были удивительно яркими и красивыми, но из-за отсутствия солнечного света стали просто белыми".
   "Они действительно живут всего один день?"
   "Да в этом им несказанно повезло!"
   "Повезло?"
   "Конечно! Неужели вы этого не понимаете?" - бес повернулся ко мне, - "Люди и другие существа, живущие гораздо дольше этих бабочек, претерпевают множество страданий и разочарований. Они страдают от зубной боли, мучаются от расстройства желудка или от запора, от неразделенной любви, от смерти близких, от неизлечимых болезней, от злобы и несправедливости окружающих, да мало ли от чего еще. Радость и счастье редкие гости в вашем мире. Чем дольше жизнь, тем больше страданий.
   Теперь представьте себе бабочку. Она родилась утром и умрет с заходом солнца. Если день солнечный, то все для нее полно светом. Он узнает мир, она встречает своего возлюбленного, она счастлива. Один день счастья, разве этого мало? Возлюбленный не успеет разлюбить ее, друзья не успеют предать, старость не скрючит ее лапки и не будет высасывать из нее жизнь, каплю за каплей. Но если день жизни этой бабочки будет неудачным, погода дождливой, она будет больна, или не встретит своего возлюбленного, так что ж? Ведь это всего лишь на один день!"
   Он подумал, и добавил - "Правда, для наших бабочек, в Аду, солнечных дней не бывает".
   "Да, мрачновато тут у вас!" - согласился я, - "И никогда не бывает светло?"
   "Никогда!" - отрезал Уриэль.
   "Прямо Петропавловск-Камчатский какой-то!"
   "Почему Петропавловск?" - удивленно спросил бес.
   "Ну, не знаю... Если верить радио, там практически всегда полночь. Жуткий, должно быть город..."
   "Не бывал..." - задумчиво промолвил Уриэль.
   "Да, обидно иметь всего один день жизни и тот неудачный" - я попытался вернуться к прерванному разговору, - "Хотя, быть может, вы и правы!"
   "Я всегда прав! Ваши ученые хотят продлить человеческую жизнь, но продлить молодость они не способны. А продлевать старость - какой в этом толк?" - он усмехнулся с нахальным видом и потащил меня дальше, - "Сейчас вы увидите презабавнейших существ. Это дивы, которые бежали сюда после поражения во Второй Кафской войне".
   "Дивы? Кафская война?" - удивился я.
   "Как! Неужели вы про это ничего не знаете? Вы что же не читали Эрбело? Дивы - это злобные существа, живущие в Кафских горах (это далеко, почти на краю света), они издавна ведут беспощадную войну с пери, живущими там же. О! Это интереснейшая история, я расскажу вам ее чуть позже, а пока посмотрите-ка. Каковы? "
   Мы вошли в очередную залу, стены которой были будто изгрызены огромными червями, скорее даже это было похоже на сыр с дырками. В многочисленных углублениях сидели какие-то невероятно уродливые мохнатые существа. Одни из них вылизывали свою шерсть или расправляли крылья, похожие на крылья летучей мыши, другие сидели нахохлившись и неодобрительно глядели на нас, третьи ковыряли в носу, четвертые откровенно клевали носом. Как я отметил, в стенах было достаточно много пустых ниш, не занятых дивами. Посередине пещеры на полу лежало огромное корыто, выдолбленное из камня. Чуть выше, как раз напротив нас, в большой нише сидело сразу несколько существ, подобных описанным выше. Перед ними стоял средних размеров камень, на который время от времени слетал из своего углубления один из многочисленных дивов, и начинал что-то остервенело бормотать. Остальные, по большей части, на его бормотание никак не реагировали, продолжая заниматься своими делами. Но иногда "выступающий", по видимому, выкрикивал что-то обидное в адрес одного из присутствующих, и между ними начиналась перепалка.
   Дивы плевались, скрежетали зубами, пронзительно визжали и завывали, порой издавая такие трели, от которых стыла кровь и захватывало дух. Изредка в этот концерт включались и остальные, и тогда гвалт стоял невыносимый. Когда же, по мнению дивов, звуки, исторгаемые из горла, не давали желаемых результатов, они начинали с удвоенной силой издавать звуки с противоположной стороны своего волосатого тела, и необыкновенное зловоние окутывало пещеру.
   К счастью такие общие перепалки случались редко и быстро затихали, после чего все снова шло своим чередом.
   Иногда, правда, на камень слеталось одновременно двое или более дивов и тогда начиналась жестокая драка, вплоть до убийства одного из ее участников. Побежденного вмиг разрывали на части и съедали тут же на месте.
   "Так это и есть дивы?", - спросил я.
   "Да, в основном дивы, но есть и другие. Вон тот, потолще, это - гуль".
   "Значит гули потолще дивов?"
   "Вовсе нет! Этот вот толстяк, например, ифрит!"
   "Господи! Тут еще и ифриты какие-то есть! А вон тот, который повернулся к нам своим красным задом, кто?"
   "Это как раз див! А тот - гуль! А вон те маленькие, под самым потолком, аннуннаки!"
   "То есть маленькие называются аннуннаками?"
   "Причем тут рост? Аннуннаки могут быть и большими".
   "Как же вы их всех различаете?", - в отчаянии спросил я.
   "Это не так сложно! Надо лишь иметь некоторый опыт, так как разница между всеми этими видами очень тонкая, еле заметная. Тут нужна хорошая интуиция. К тому же они часто меняют свою принадлежность. Гуль может вдруг стать дивом или ифритом..."
   В это время в пещеру с противоположной стороны вошел черт с огромным ведром сквернопахнущего месива и быстро вылил его в корыто, стоящее посредине залы. Тотчас же, бросив ведро, он буквально прыгнул обратно и исчез в темном проходе. И вовремя. С дикими воплями все обитатели пещеры, как индейцы на бледнолицего, бросились к корыту. Началась невообразимая потасовка. Дивы, гули, ифриты и прочая нечисть толкались своими мохнатыми лапами, визжали, чавкали, хрюкали и сопели.
   "Послушайте, давайте уйдем отсюда!" - сказал я, опасаясь, чтобы эти кровожадные уроды случайно не включили в свой рацион и меня, - "Все равно я в них никак не разберусь. Какие-то они все малосимпатичные, одинаковые, все жрут из одного корыта. Какая между ними разница?"
   "Экий вы непонятливый! Разница есть, вот взгляните сюда...", - видимо Уриэль собирался прочесть мне лекцию об отличии гуля от ифрита, но, взглянув мне в глаза, передумал, - "А впрочем, действительно, пойдемте отсюда! Здесь слишком шумно, а я ведь хотел еще рассказать про Кафскую войну..."
   Мы вышли из этой "дивной" пещеры и отправились искать местечко поспокойнее.
   "Мерзкие существа!" - сказал я, оглядываясь.
   "Хотите верьте, хотите нет, но в детстве это очень милые и ласковые пушистые зверушки. Со временем, правда, все их положительные качества отмирают, зато тупоумие, злобность и жадность возрастают до невероятных размеров."
   Уриэль вел меня по длинному и необычайно извилистому тоннелю. То ли туман, струившийся по подземным коридорам, действовал на меня усыпляюще, то ли я просто устал, но мне вдруг ужасно захотелось спать. Я зевал во всю глотку и без конца таращил глаза, что бы они у меня окончательно не слиплись.
   "Ну, вот неплохое тихое местечко, где я могу рассказать вам все подробно и обстоятельно, не боясь, что нам кто-нибудь помешает. Присаживайтесь!" - Уриэль указал на какой-то камень у стены.
   Я уселся, изо всех сил стараясь удержать голову в вертикальном положении.
   "Итак, вы хотите узнать историю вражды между Перистаном и Дивистаном..."
   "Безумно!" - пробормотал я, подавляя зевок и с горечью осознавая, что узнать эту историю мне вряд ли удастся, по крайней мере, сегодня.
   "Должен вам сказать, что Кафские горы, место обитания пери и дивов, находятся на самом краю света, и каждый день страшные народы яджуджи и маджуджи лижут их своими шершавыми, как наждачная бумага языками, а за ночь горы вновь вырастают до своих прежних размеров..." - некоторое время я добросовестно пытался вникнуть в суть рассказываемой истории, но вскоре понял всю бесполезность этих попыток. Я прекрасно понимал каждое сказанное бесом слово, но все вместе слова почему-то никак не складывались в последовательное повествование. Лицо Уриэля вдруг стало медленно отдаляться от меня, и вот уже совсем исчезло, хотя его голос еще монотонно звучал в моих ушах. Однако я уже не мог разобрать ни слова. Наконец замолк и голос, наступила блаженная тишина.
   Тишина эта продолжалась несколько секунд, но внезапно ее нарушили негромкие, нежные звуки - звуки льющейся воды, тихое журчание ручья. Да вот же они, обжигающе холодные струи, бегущие по камням. Вокруг меня был большой заброшенный сад. Деревья стояли в цвету. Затрудняюсь сказать, были ли это яблони или вишни, но их ветви сплошь покрывали изумительные бело-розовые цветки. Их лепестки осыпались на изумрудную траву. Я не двигал ни руками, ни ногами, я даже не касался земли, и, тем не менее, перемещался по саду, движимый какой-то непонятной силой. Так я парил над землей, передвигаясь вдоль ручья, наслаждаясь пением птиц и шелестом листвы, подставляя свое лицо ласковому весеннему ветру.
   Большерогие красавцы-олени приходили к ручью и жадно пили из него воду, не удостаивая меня даже взглядом. Их грациозные подруги смотрели на меня огромными влажными глазами, а у их ног резвились оленята - ни дать, ни взять, вылитые диснеевские Бемби. Какое это было счастье, лететь вослед убегающей воде над пушистым травяным ковром и разглядывать зверей и птиц, во множестве населявших это сказочное место.
   "Чудеса, да и только!" - мне было так хорошо, что меня ни сколько не волновало, как я сюда попал, и что это за место. Я даже ни разу не вспомнил ни об Уриэле, внезапно куда-то подевавшемся, ни об Аде, по которому совсем недавно путешествовал. Однако ничто не бывает вечным. Постепенно деревья редели, ручей, в отличие от всех своих собратьев, не превращался в реку, а становился все уже, да и зверья попадалось все меньше. Ветерок стих. Признаться, я был не прочь вернуться в цветущий сад, но какая-то сила вела меня вперед. И вот уже вдоль узенького ручейка видны только редкие сухие стволы, в немом отчаянии протягивающие свои черные голые ветви-руки к небу. Стало душно, птичье щебетание прекратилось, трава пожухла. То и дело попадались обглоданные остовы каких-то животных, валявшиеся на берегах ручья. Еще дальше ручей вовсе исчез, оставив одно только пересохшее русло. Вместе с ручьем исчезла и трава, почва растрескалась, жаркий ветер поднимал в небо мелкую пыль, вихрями кружа ее в воздухе. Вдалеке, слева и справа, поднимались столбы черного дыма. Я упорно двигался дальше, надеясь найти какое-либо укрытие в невысоких холмах, выраставших впереди. Но не успел я пролететь и сотни шагов, как из-за холмов хлынул яркий огненный свет, на мгновение ослепивший меня. Над холмами поднялось нечто ужасающее и грандиозное - огненный монстр, весь в языках пламени. Я собрался было удрать, но огненный человек протянул ко мне свои длинные обжигающие руки и насмешливо пророкотал: "Проснетесь вы, наконец, или нет?"
   Я открыл глаза, Уриэль с улыбкой наклонился надо мной.
   "Легче разбудить семь спящих отроков, чем вас одного!" - проговорил он.
   Я поднял голову и увидел, что лежу на обочине той самой мощеной дороги, по которой мы с Уриэлем шли до того, как углубились в пещеры. Мимо нескончаемой вереницей проходили люди. Было жарко, пот струился по моему лбу. И небо и земля, и лицо моего спутника по-прежнему были окрашены в красноватые тона.
   "Вы умудрились заснуть на самом интересном месте моего рассказа!" - укоризненно сказал Уриэль, - "Разбудить вас было совсем не просто, и мне пришлось перенести вас спящего сюда. И, поскольку мне все же удалось "нарушить спящих крепкий сон", мы, с вашего позволения, продолжим путешествие. Ну, вставайте же!" Делать было нечего, я поднялся, и мы продолжили наш путь, влившись в общий поток спускавшихся в Ад. И опять мы шли и шли, шли и шли, обходя уныло бредущие души. Горы кончились, и вокруг простиралась безрадостная коричневая пустыня. Внезапно я почувствовал, что во мне родилось некое ощущение, непонятное мне самому, что оно растет по мере того, как мы продвигаемся вперед. Меня охватило неясное беспокойство - тягостная, гнетущая атмосфера, какая бывает перед бурей, сгущалась над нашей процессией. Я заметил, что и другие путники стали беспокойно оглядываться, некоторые замедлили шаг. Значит, не я один ощущал это. Только Уриэль продолжал идти, как ни в чем не бывало. Что-то огромное и неведомое надвигалось на нас спереди, и чем больше оно приближалось, тем сильнее росло неприятное беспокойство внутри меня. С каждым шагом идти становилось все труднее. Души шли, тяжело переставляя ноги и наклонившись вперед, словно преодолевая сильный встречный ветер. А между тем не было ни малейшего дуновения.
   Беспокойство переросло в страх, страх - в ужас, и, наконец, мы остановились, будто окаменев. Идти дальше не было никаких сил. Все взоры обратились вверх. Души стояли, задрав головы, и чего-то ждали. В полной тишине прошла минута, и вдруг над нашими головами, бесшумно и с огромной быстротой пронеслись какие-то тени. Сколько их было, я не успел сосчитать.
   "Керы - спутники смерти!", - прошептал мне на ухо Уриэль, - "А сейчас вы увидите и саму Смерть!"
   Внезапно потемнело, и мы увидели в небе силуэт человека. Он появился впереди, прямо над головами застывших людей. Я почувствовал, что волосы зашевелились у меня на голове. Хотелось лечь на землю, свернуться калачиком, зажмурить глаза и обхватить голову руками, но я не мог оторвать глаз от ужасной фигуры в небе. Человек этот медленно шел по воздуху, его черный плащ, словно крылья, развевался за спиной, закрывая половину неба. В руке он держал меч, от которого исходило слабое сияние.
   Теперь мне было видно лицо этого человека. Нет, не было ни клыков, измазанных кровью, ни язв, ни шрамов, ни зеленых соплей, которыми так любят разукрашивать своих героев в Голливуде, когда пытаются изобразить нечисть. Его смертельно бледное лицо было поразительно красиво, и тем большим ужасом веяло от него. Глаза были полны глубочайшей печалью, взгляд направлен куда-то вдаль. Эти глаза так поразили меня, что, наверное, останутся в памяти навсегда. Печальные глаза, прекрасное юное лицо, сияющий меч в правой руке и черный развевающийся плащ, такой длинный, что он еще долго развевался над нашими головами после того, как его хозяин ушел. До этого момента я считал, что слова "темнее ночи" - это всего лишь красивый эпитет. Но теперь я увидел, что черный плащ смерти действительно темнее самой темной ночи. Ибо там, в вышине, которую я назвал небом, над нашими головами царила непроницаемая ночь, а плащ все же четко выделялся на этом фоне, так же четко, как будто на фоне белой стены.
   "Ну, как вам? Согласитесь, что мы здесь, в Аду, умеем произвести впечатление!" - голос Уриэля вывел меня из оцепенения.
   "Так это и есть Смерть?"
   "Это был Танат, или Азраил, как вам больше нравится. Смерть собственной персоной. Магор-Миссавив. Именно он подлетает к постели умирающего, срезает волос с его головы своим волшебным мечом и исторгает душу. Его вечные спутники - Керы, пьющие кровь из ран", - пояснил Уриэль, и добавил, - "Скоро им будет вдоволь питья".
   "А я, признаться, думал, что смерть это укутанный в саван скелет с косой!"
   "Косой он пользуется только когда очень много работы, в случае войны или эпидемии. А что касается внешнего вида, так вы же знаете, как легко мы его меняем. Ну, что же, если вы уже пришли в себя, продолжим наш путь. Суд ждет нас!"

* * *

8.

"Юристы сошлись, обвиненье готово.

Суд на местах - ужасающий вид".

Джон Гей "Опера нищих".

   "Voila! Вот мы и на месте! Взгляните!" - Уриэль указал рукой вперед. И правда, тут было на что поглядеть. Мы стояли на верхушке высокого голого холма, пологий склон которого уходил из-под самых наших ног вниз, в долину. У самого горизонта, виднелись нагромождения каких-то гигантских валунов, которые, как и все здесь, были освещены красноватым светом, идущим из глубин Ада. За этой грядой время от времени можно было наблюдать какие-то яркие вспышки, то зеленые, то голубые, то оранжевые. Зрелище было совершенно необыкновенное. Собственно почти весь склон, на котором мы находились, и большая часть долины представляли собой огромный амфитеатр, наподобие античного. Долина была ареной этого амфитеатра, а склон сплошь уставлен мраморными скамьями для зрителей, по которым, как по ступеням, можно было сбежать вниз. Мрамор имел нежный розовый цвет. В зрителях недостатка не было. Своими черными фигурками души густо облепили склон, и выглядели как многочисленные черные пятна на розовой стене. Сверху прибывали все новые и новые души, которые протискивались между скамьями и рассаживались по еще не занятым местам. Они почему-то напомнили мне воронью стаю, рассевшуюся на деревьях. Только вороны обычно очень шумят, а тут все души сидели молча.
   Между тем на арене амфитеатра разворачивалось какое-то действо, но с вершины холма невозможно было разглядеть какое именно. "Hola, en avant!" - крикнул Уриэль и потащил меня вниз. Мы спустились примерно на середину склона и уселись на свободные места. Спускаться ниже не имело большого смысла, так как там почти все было занято. С наших мест вид был, разумеется, хуже, чем из первых рядов, но зато здесь не было такой толчеи.
   В центре арены стоял помост, охраняемый двумя огромными здоровяками, восточного вида. Насколько я мог разглядеть их лица, они находились в исключительно мрачном настроении. На помосте сидели какие-то три, видимо чрезвычайно важные, персоны ("Наши судьи - Минос, Эак и Радамант!" - шепнул мне на ухо Уриэль). Перед ними стояли огромные весы, около которых сновали два черта. Еще один черт ("Флажель! Редкий пройдоха!"), в ливрее и с огромным жезлом, стоял рядом с помостом и, не прерываясь ни на секунду, что-то выкрикивал. Глотка у него была, безусловно, луженая, поскольку он свободно мог бы переговорить пулемет. Как я позднее догадался, он выкрикивал имена. Названные им души поднимались со своих мест и шли к помосту, образовав тоненький черный ручеек на желтом песке арены. Ручеек этот поднимался на помост с одной стороны, и стекал с другой; извиваясь, как змея, он убегал с арены и скрывался где-то за горизонтом. Я понял, что на помосте происходит взвешивание грехов и хороших поступков, в результате чего судьи выносили свой приговор. Однако, как это происходило я никак не мог толком рассмотреть. "А как они взвешивают грехи? И если их можно взвесить, то, как они выглядят?" - спросил я своего спутника, но души вокруг зашикали на меня и я замолчал. Может быть, они боялись прослушать свое имя?
   Вся процедура было настолько удручающе монотонна, что через некоторое время я начал впадать в какое-то оцепенение. Настроение окружающих передалось и мне, я стал прислушиваться к выкрикам ливрейного черта, будто ожидая услышать свое имя. И каждый раз, услышав, что назвали не меня, я испытывал облегчение, так же как и окружавшие меня души. Они просто впились глазами в центр арены и превратились в слух; они радовались каждой отсрочке приговора и одновременно боялись пропустить свое имя. У меня по спине проползала нервная дрожь. Я вытянул шею и, как мог, оттопырил уши, чтобы не пропустить ни звука. Страх сменялся в моем сердце радостью и радость страхом. Я ждал, когда выкрикнут мое имя, все остальное перестало для меня существовать. "Ну-ну! Не надо принимать все так близко к сердцу!" - шепот Уриэля прорвал завесу тумана, окутавшего меня, - "Я смотрю, вы чересчур впечатлительны!"
   Я попытался улыбнуться, показывая, что все происходящее меня только развлекает, не более того. Но, судя по взгляду моего спутника, это мне не удалось. Я снова обратил свой взгляд к арене внизу. Теперь, однако, я пытался петь про себя какие-то песенки, болтать языком во рту, теребить себя за ухо, все что угодно, лишь бы не слышать криков Флажеля. На счастье вскоре Флажель вдруг замолк. Очередь к помосту замерла, и из тысяч глоток единым звуком вырвался вздох облегчения. В заседании суда был объявлен перерыв.
   "Ну, хватит для начала. Уйдем отсюда!" - сказал Уриэль и потащил меня за собой. Пробираясь средь сотен ног и перепрыгивая через скамейки, мы спустились на арену и отправились вослед медленно утекавшему вдаль ручейку осужденных душ.
   Когда мы вышли из долины Суда, навстречу нам попалась презабавная процессия. Впереди шла взрослая чертениха, или чёртиха, не знаю, как называется черт женского рода. Она была похожа на строгую учительницу, не хватало разве что очков и указки. За ней, как цыплята за курицей, шлепали маленькие чертенята, целая стайка. Пока никто на них не смотрел, они шли чинно, парами, держась за руки, но стоило их предводительнице грозно оглянуться на этот выводок, как они сразу начинали шалить, прыгать на одной ножке, толкаться и щипать соседей. Видимо, именно так должны были вести себя порядочные черти. Но, как и всем детям, порядочное поведение им как раз и не нравилось
   "Откуда это они?" - спросил я.
   "Ученики! Тут школа недалеко!"
   "Школа? Интересно, чему же обучают чертей?"
   "Разным предметам! Эти, судя по возрасту, еще зубрят семь смертных добродетелей" - ответил Уриэль.
   "Какой-то бред! Черти, Ад, загробная жизнь! Это не сон? Это действительно существует?"
   "Как видите! Я в свое время долго спорил об этом с Ян Чжу. Многие не верят. Один упрямец, кстати, мой тезка, даже и слышать о загробной жизни не хотел. Теперь, небось, он поет по-другому!"
   "И что все люди попадают к вам?"
   "Практически!"
   "А эти, как их, всякие пятикантропы и шестикантропы, тоже здесь?"
   "Это еще кто?" - мой гид был явно удивлен.
   "Ну, я хотел сказать, у вас тут все с момента происхождения человека из обезьяны?"
   "А вы полагаете он произошел от обезьяны?"
   "Конечно! Это же бесспорно доказано!"
   "Интересно!" - Уриэль задумчиво пожал плечами, - "Люди удивительно непостоянны в своих гипотезах! Помнится, когда я последний раз был в Милете, один чудак пытался уверить меня, будто человек произошел от рыбы. И он тоже говорил, что это бесспорно доказано".
   Мы продолжали путь, и вскоре дорога привела нас к невысокой гряде не то холмов, не то каких-то валунов.
   "Здесь, - торжественно произнес мой провожатый, - начинается собственно Ад! За этими холмами лежит Первый круг, иногда называемый Лимбом. Если вы читали Данте, то должны помнить.." Тут Уриэль прервал свою речь, внимательно посмотрел мне в глаза и вдруг довольно резко спросил - "Вы читали Данте?"
   "Данте? - переспросил я чтобы выиграть время. Мне не хотелось выглядеть необразованным. Нет, конечно, я много слышал о Данте и даже мог продекламировать первые строчки его знаменитой поэмы, - "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...", - но чтобы прочитать от корки до корки... "Ах, Данте! - продолжал я, - Ну а как же! Данте! Ну, честно говоря... Не то, чтобы я его читал... Но в общем-то..."
   "Понятно! - прервал меня Уриэль, - А вот если бы вы читали Данте, то вы бы знали, что Лимб - это место, где томятся некрещеные младенцы, ветхозаветные праведники и добродетельные нехристиане". Я хотел было сказать, что знал это даже не читая Данте, но потом решил промолчать.
   "Взойдем на холм, оттуда лучше всего будет виден Лимб. Я покажу вам несколько интересных личностей!" Делать было нечего, и я последовал за Уриэлем.

* * *

9.

"Мы умерли, но живы души наши;

За них вы помолитесь, братья Богу!"

Ф. Вийон

   Мы стали взбираться на холм по узенькой и весьма извилистой тропинке. Я настолько был поглощен подъемом, что даже не заметил некое существо, сидевшее у самой тропинки, примерно на полпути к вершине. Это была, несомненно, человеческая души, причем довольно светлая; на фоне тех, кого я видел раньше, эта казалась просто белоснежной. Ума не приложу, как я не заметил ее раньше. Я сосредоточенно лез вверх, когда она внезапно схватила меня за руку. От неожиданности я вскрикнул и чуть не ткнулся носом в землю. Душа крепко вцепилась в мою руку и тянула меня к себе, бормоча что-то на неизвестном мне языке. Я изо всех сил упирался и только цедил сквозь зубы - "Нихт ферштейн!" и "Отцепись, зараза!" Уриэль, некоторое время с видимым удовольствием наблюдавший за нашей борьбой, наконец, подошел, и что-то сказал приставшей ко мне душе. Та отпустила мою руку.
   "Что он от меня хотел, этот сумасшедший?" - спросил я (поскольку, вне всякого сомнения, это была душа мужчины), - "Кто он такой?"
   "А, это один римлянин! Из Лимба. Тут один из вновь прибывших возьми да и ляпни ему, что Рим пал, и что вся империя, мол, давно развалилась. Вот он и спрашивает у вас, правда ли это. Никак поверить не может. "
   "Э-э! Проснулся! Да Рим твой с империей вместе давно тю-тю!"
   Как ни странно, но римлянин понял мои эти слова, вероятно, по красноречивому жесту, который я ему показал. Он обхватил голову руками и застыл как изваяние.
   "Зря вы так! Для него это большой удар. Конечно, вам на это наплевать, но когда развалится ваша империя, тогда вы его, быть может, поймете."
   "Подумаешь, удар! Какие все нежные стали, прямо слова не скажи! А то, что он меня за руку схватил и чуть до смерти не перепугал, это как? Потом, я его вовсе не хотел обижать. Откуда мне было знать, что он так расстроиться из-за какого-то древнего Рима. Кстати, а что вы имели в виду под моей империей? "
   "То, что сказал! Или вы думаете, что ваш Союз будет существовать вечно?"
   "А что с ним может случиться? Бросьте вы говорить загадками; если что-то знаете, то так прямо и скажите!"
   "К сожалению, нам нельзя рассказывать смертным о будущем."
   "Зачем тогда надо было начинать разговор об этом?"
   В это время несчастный римлянин что-то забормотал, время от времени горько всхлипывая.
   "Что он говорит?" - спросил я Уриэля, мы продолжали подниматься на холм.
   "Он говорит о том, как ужасно сознавать, что все, чем ты жил, что помнишь с самого детства, теперь разрушено. Как ужасно, что в городе, где ты прожил всю жизнь, теперь почти не услышишь родного языка..."
   "Ну, так это же Рим! Рим - это совсем другое дело! Там варвары были со всех сторон, а Союз-то с чего вдруг развалится?"
   Не то чтобы я был убежденным коммунистом, вовсе нет. Скорее даже наоборот. Но представить себе внезапный крах такой махины как Советский Союз я не мог.
   "Ну, положим, варваров у вас и внутри полно..." - сказал Уриэль, и вдруг совсем другим голосом добавил, - "Ну вот мы и поднялись! Смотрите!"
   И я увидел Лимб. Темно-коричневая равнина под нами была вся, будто горохом, усеяна белыми фигурками. То были узники Лимба, одни из них бесцельно бродили взад и вперед, другие неподвижно сидели прямо на земле. Вдали справа виднелась извилистая красная полоса - Ахерон. Уриэль, словно фокусник, достал откуда-то длинную подзорную трубу и протянул ее мне.
   "Здесь, собственно, собран весь цвет человечества, вся его слава. Посмотрите налево, вон Орфей, Цицерон, Эвклид. Чуть дальше - Аристотель, Аверроэс, Саладдин. А вот там, да-да чуть ниже, это Сократ, а рядом с ним Анаксагор. Или Анаксимандр. Нет, пожалуй, все же Анаксагор. Все время я их путаю. А вот эти создания, что вьются в воздухе, это люди Золотого века; здесь они стали духами."
   "А вот это кто?" - спросил я, увидав вдруг фигурку, по-моему, мало похожую на жителя Лимба.
   "Где?"
   "Да вот же! На берегу реки!"
   "А это! Так это, наверное, Петров-Водкин!"
   "А может, Сидоров-Селедкин?" - не очень удачно сострил я.
   "Не Сидоров-Селедкин, а именно Петров-Водкин." - бесстрастно произнес Уриэль.
   "Он-то как в ветхозаветные праведники попал? Или он древний римлянин?" - удивился я.
   "Он и не попадал. Просто он заканчивает картину к нашему ежегодному карнавалу в Дите (кстати, мы с вами обязательно на нем побываем). Здесь просто натура подходящая". - Уриэль показал рукой в сторону Ахерона, переливавшегося всеми оттенками алого, - "Картина будет называться "Купание синего коня".
   "Почему синего-то? Раньше он красных коней рисовал."
   "Красного коня в красной реке видно не будет" - резонно пояснил Уриэль.
   Мне ужасно захотелось поговорить с кем-нибудь из великих людей древности. Не всякий раз выпадает такая возможность. Я попросил своего провожатого познакомить меня с Сократом, что ли, ну или, хотя бы, с Авиценной каким-нибудь. Уриэль возразил, что я все равно ничего не пойму, поскольку не знаю древних языков.
   "Ну так вы переведете!"
   "Во-первых, не думаю, что беседа с вами может заинтересовать Сократа или кого-либо еще, а во-вторых, у нас не так много времени на разговоры. Вас ждет еще большая программа. К тому же нам надо успеть на карнавал."
   "Какая еще программа? Что может быть важнее и полезнее, чем беседа с величайшими умами человечества? Ведь это же такие люди! А кстати, вот вопрос - почему их посадили в ад? Почему они вынуждены томиться в подобных условиях? Это же бесчеловечно! Неужели для великих людей не нашлось места получше? Это же не воры какие-нибудь, не убийцы, в чем же их вина?"
   "А они и не терпят мук, подобно убийцам и ворам. Их не варят в котлах, не бросают в болото, не мучают ни голодом, ни жаждой, камней катать не заставляют. А находятся они здесь, так как они не христиане."
   "Да что ж это у вас за порядки такие!" - возмутился я, - "Это ж чистой воды произвол! Как же они могут быть христианами, ведь тогда и Христос еще не явился? "
   "Как положено, так и делаем!" - огрызнулся Уриэль.
   "Э нет, позвольте! Что за формализм? В конце концов, что для вас важнее - человеческая душа, его жизнь и поступки, или формальное исполнение обряда? Это что же получается, самый распоследний мерзавец, которого родители крестили в младенческом возрасте, даже не спросив его желания, имеет преимущества перед самым замечательным, но не крещеным человеком? Где справедливость?"
   "Послушайте, давайте не будем сейчас вести философские споры! Вам, смертным, все равно не понять те мотивы, которыми руководствуется Бог!"
   "Ну да, ну да!" - сказал я, собрав весь доступный мне сарказм, - "О-о-чень интересно! Сейчас черт будет мне рассказывать о Боге!"
   "Это кто черт?!!" - в глазах Уриеля, я, ей-богу, не вру, замелькали молнии, - "Это кто черт?! Да вы знаете кто я такой?! Да я сам, раз уж на то пошло, бог!"
   "Так уж и бог?" - недоверчиво спросил я, стараясь, тем не менее, принять самый смиренный вид, чтобы не злить своего спутника. Было ясно, что мне надо срочно менять свое поведение, иначе не миновать крупных неприятностей.
   "Да, я повелитель планет Тир и Утарид!" - торжественно провозгласил Уриэль, и вдруг постепенно стал перевоплощаться в довольно симпатичного, но абсолютно голого молодого парня. Если не считать сандалий, конечно. Правда, сандалии были необычные, по бокам у них были приделаны крылья. В этом наряде он, положительно, кого-то мне напоминал.
   "Никто иной, как я" - продолжал мой спутник, гордо выпятив грудь, - "сразил гиганта Ипполита; это я подарил людям златорунного Овна; я украл у Зевса скипетр, а у Аполлона коров..."
   В голове мелькнули мысли, что его наряд больше подошел бы для бани, чем для произнесения торжественных тирад, и что не пристало хвастаться своим воровским прошлым, но эти мысли были тут же беспощадно подавлены.
   "Так вы... ?" - я не осмеливался высказать свою догадку.
   "Да, это я!" - презрительно глядя на меня, бросил Уриэль (я, пожалуй, буду по-прежнему называть его этим именем), - "В былые времена везде стояли столпы в мою честь! Люди называли меня не иначе как Трижды Величайший! Я сопровождал сюда Геракла и Орфея!"
   "Да я же не знал, ваша честь!" - начал оправдываться я, - "Я и предположить не мог, что такая особа... Ваше сиятельство, если я вас ненароком обидел, так вы простите! Я без злого умысла, ваше превосходительство, то есть преосвященство...величество... Подумать только, какая для меня честь! Да вы и гид очень хороший, так много знаете! Рассказываете так интересно, про войну этих... жужей с мажужами..."
   "С кем?"
   "С мажужами..." - неуверенно повторил я.
   "Яджуджей с маджуджами?"
   "Ага, точно! С ними!"
   "Э-эх! Вы еще и подхалим! Знал бы я, что мне такой склочный тип попадется, ни за что бы не стал с вами возиться. Одно дело героев каких-нибудь сопровождать или гениев, писателей или еще кого..."
   "А я тоже пишу немножко!" - застенчиво улыбаясь, сказал я, чтобы сменить тему.
   "Пфуй!" - фыркнул Уриэль, - "Он пишет! Да что вы пишете? Какие-то слюнявые стишки? Разве это называется писать? Вот я в свое время писал, вот это да! Всю мировую мудрость вложил в свои книги!"
   Тут он взглянул на свирель, которую он по-прежнему держал в правой руке и добавил - "Вот, кстати, свирель тоже я изобрел! "
   Наступила длительная пауза. Уриэль о чем-то задумался, печально глядя вдаль. Потом, вдруг, стряхнул с себя оцепенение и сказал - "Ладно, пора продолжать путь!"
   "Я, ей-богу, не знал, что вы бог!" - снова попытался оправдаться я.
   "Хорошо, замяли! Кстати, про то, что я бог не стоит никому трепать. И вообще, лучше, если этот разговор останется между нами." - И он выразительно посмотрел наверх.
   "Нем, как рыба!" - заверил я его.
   "Ну, вот и славно! Надеюсь, теперь мы можем продолжать наш путь?"
   "А далеко нам еще?" - с затаенной надеждой спросил я.
   "Во-он, видите, вдалеке? Это город Дит, туда мы и направляемся!" - Уриэль указал куда-то вдаль. Признаться, сколько я не всматривался, никакого города не увидел.
   "Так далеко? А нельзя ли туда на чем-нибудь подъехать? Вам, бессмертным, все нипочем, а у меня уже ноги отваливаются! Вы ж такой могущественный, неужели не можете чего-нибудь придумать? А то, как в каменном веке, ей-богу, все пешком да пешком! Вон у вас и крылышки на ногах есть, может, полетим?"
   Уриэль задумался на минуту, почесал в ухе и сказал - "Ну так и быть! Чем быстрее я от вас отделаюсь, тем лучше! Вы мне уже порядком надоели! Полетим! Но чтоб впредь слушаться меня беспрекословно, и если где будем останавливаться, от меня ни на шаг! Мы должны быть неразлучны как...как..."
   "Молотов и Риббентроп?" - высказал я догадку, поскольку Уриэль замялся, подыскивая слова. От удивления мой спутник чуть не поперхнулся - "Нет, как Орест и Пилад! "
   Он протянул мне руку.
   "А нельзя ли," - робко попросил я, - "одеться как-нибудь по-другому? Возможно, у вас тут так принято, но для меня это слишком экстравагантно..."
   Уриэль осмотрел себя, пожал плечами, удивляясь моей привередливости.
   "Не пойму, что вам не нравится? Идеальная фигура, классические пропорции. Впрочем, если это вас смущает..." - и он вернулся к своему прежнему облику. Затем взял меня за руку, и мы поднялись вверх.
   "Взгляните вниз," - как ни в чем не бывало продолжал Уриэль, - "Перед вами все известнейшие люди Древней Греции, Рима и Востока. Конечно, здесь не только знаменитости. Вон там, видите группу, это разные мелкие философы. История даже не сохранила их имен. Этот вот философ-идеалист, этот - материалист, вон тот - буддист, а тот - лабудист. Ну а дальше вы видите абдеритских олухов..."
   "Кого?" - мне показалось, что я ослышался.
   "Абдеритских олухов!" - повторил Уриэль, - "Вы что и этого не знаете? Никогда не слышали об абдеритах?"
   И не дожидаясь моего ответа, он продолжал: - "Абдериты - это жители древнего города Абдеры, известные своей любовью к лягушкам, науке и театру. Лягушки считались у них священными животными. Абдериты так усердствовали в устройстве лягушачьих прудов, что город, в конце концов, превратился в болото, и жители покинули его. Да, вы хоть Виланда почитайте..."
   "А-а! Так это из-за лягушек их олухами называют!"
   "Не из-за лягушек, а из-за любви к науке. В Абдере почти каждый житель занимается какой-нибудь наукой. А "олух" - это древнее абдеритское слово, которое в переводе означает "ученый муж". Так абдериты называют всех ученых. Например, человек, изучающий животных, называется "зоолух"; тот, кто изучает горные породы - "геолух"; а есть еще "психолух", "стоматолух", "отоларинголух" и много других "олухов". Самые уважаемые среди них те, кто изучает священные книги. Они называются "теолухи" или "олухи Царя Небесного".
   Честно говоря, весь рассказ об "олухах" показался меня сплошной ерундой. Но я не стал спорить, опасаясь, что Уриэль всерьез разозлится на меня. А поскольку мы находились на довольно большой высоте, злить его было бы крайне неосторожно. Чувствовал я себя далеко не блестяще, поскольку с детства боюсь высоты. Об этом я как-то не подумал, когда предлагал Уриэлю лететь. Поэтому я зажмурил глаза и хотел только одного, чтобы мы быстрее прилетели.
   "Что вы так вцепились? Ослабьте хватку, не то вы оторвете мне руку!" - прокричал Уриэль. Я попытался сделать то, что он просил, но, по-моему, это у меня плохо получилось. А мы все летели и летели. По пути Уриэль рассказывал о тех кругах ада, над которыми мы пролетали. Во втором, если не ошибаюсь, отбывали наказание сластолюбцы. Слава Богу, подумалось мне, это не про меня. Уж я-то больше в жизни никого не полюблю. Так и проживу всю жизнь одиноко, гордый и несчастный. У меня даже на глаза навернулись слезы.
   "Не зарекайтесь!" - вдруг сказал Уриэль, - "Беды быстро забываются, а жизнь не столь уж коротка. Я полагаю, что к концу жизни у вас еще будет возможность претендовать на место во втором круге."
   При этом он как-то особенно гнусно ухмыльнулся.
   "Вы меня еще не знаете!" - возразил я ему.
   "Мы всяких знаем, всяких видали..." - и он продолжал свой рассказ. К сожалению, я сейчас вряд ли в точности воспроизведу все то, что он мне говорил. Разные люди, их имен, грехи и наказания смешались у меня в голове. К тому же, от этого полета меня начало поташнивать, и я слушал лишь краем уха. Мне даже показалось, что кругов в аду гораздо больше, чем принято считать. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Помню, что в одном из кругов казнились чревоугодники. Я еще перепутал их с чревовещателями и подумал, почему это считается грехом? Оказалось, что это просто обжоры. Нет бы назвать обжор обжорами, а то - чревоугодники! Лишь бы повыпендриваться!
   К счастью, все на свете кончается. Уриэль начал снижаться, и, наконец, мы встали на твердую почву.

* * *

10.

  

"Гляжу на гниль кишащих вод

И отвожу свой взгляд;

Гляжу на палубу потом,

Там мертвецы лежат."

С.Т. Кольридж

  
   Перед нами расстилалась все та же бесплодная равнина, по которой петляла пыльная дорога. Вдали, на расстоянии примерно километра, была видна огромная стена с многочисленными готическими башнями и башенками. Стена занимала весь горизонт, ни справа, ни слева конца ей не было видно. Перед стеной была какая-то, довольно широкая и неровная, ядовито-зеленая полоса.
   "Стигийское болото!" - пояснил Уриэль, - "А за ним - Дит!"
   "А почему мы не сели прямо в городе? Теперь придется тащиться пешком?"
   "Здесь полагается путешествовать только пешком! Мы и так нарушили правила, не хватало еще, чтобы кто-нибудь это увидел! Так что в город мы войдем, как положено..."
   И мы направились к городу. Спустя некоторое время мы увидели человека восточного вида, одетого в какие-то лохмотья. Он сидел у обочины, и что-то пел, или скорее ныл, себе под нос очень печальным и заунывным голосом.
   "Кто это?" - спросил я шепотом Уриэля.
   "Раджа Бикрамаджат!" - также шепотом ответил тот.
   "А за что он здесь?"
   "По недоразумению. Он такой же живой, как и вы. Но кто-то рассказал ему, что под землей есть город Мадинат ас-Сафл, где живет писаная красавица Наз-Бадан, дочь подземного царя Пифагора. И что ей суждено выйти за него замуж. Разыграли, видимо, беднягу раджу, а он поверил. Все пещеры облазил. Вот, теперь и до нас добрался. Ходит, город свой ищет. Надоел - нет сил. Мы уж гнали его. Не уходит. Подавай ему город и все тут."
   "А вы скажите, что это и есть тот самый город." - сказал я, показав на Дит, - "Он и успокоится."
   "Да, говорили уже. Но он красавицу требует. А где мы ему эту писанную красавицу найдем? Это у нас-то..."
   Поскольку я не знал, что на это ответить, то только пожал плечами. Справа и слева от нас из земли с бульканьем вырывались фонтанчики грязи. Было нестерпимо жарко. Вскоре мы подошли к берегу. Впереди лениво колыхалось Стигийское болото. За ним находился долгожданный город. Но, сколько я не смотрел по сторонам, ни моста, ни даже лодки, я не увидел. Недалеко от нас, на самом берегу, сидел человек и что-то остервенело бормотал себе под нос.
   "Как же мы переправимся на ту сторону?" - спросил я, - "Может быть, спросим у этого человека?"
   "Не беспокойтесь, нас заберут. А этот тип нам не поможет. Судя по всему, это кто-то из насильников над искусством. Правда, он должен быть в другом круге, но теперь в аду такой бардак..."
   "Насильник над искусством?" - удивился я.
   "Да," - Уриэль немного помолчал, будто прислушиваясь к бормотанию этого человека, - "это, вероятно, сценарист. При жизни он писал сценарии для телесериалов."
   "Разве это грех?"
   "Один из самых мерзких! Слышите, как он бормочет. В наказание он должен вспомнить хотя бы один свой сериал. Сначала до конца, со всеми подробностями. Право, иногда просто сил нет смотреть, как он мучается! На сто пятидесятой серии обязательно собьется. Никак не может вспомнить, кто такой Хуан Карлос. Начинает вспоминать, забывает начало. Приходится вспоминать все снова. И так без конца. Вот сейчас увидите, опять собьется!"
   И в самом деле, немного побормотав, человек вдруг схватился за голову и стал в отчаянии что-то выкрикивать. Что он кричал, понять было трудно, однако, я все же разобрал слова - "Хуан Карлос". Затем он разрыдался и бросился прочь.
   "Не приведи Бог так мучаться!" - сказал Уриэль и вдруг попросил - "Никогда не пишите телесериалов!"
   Затем, каким-то неведомым образом, в руках Уриэля появился фонарь. Он повернулся лицом к городу и, подняв фонарь вверх, стал сигналить. Вскоре на ближайшей к нам башне тоже замелькал огонек, и от стены отчалил паром. Паромом управлял высокий человек в черном балахоне с капюшоном, скрывавшим его лицо. Впрочем, может быть, это был и не человек. Еще двое подобных существ неподвижно сидели на палубе. Их лица тоже были скрыты. Весь путь они проделали молча, ни разу не шелохнувшись и не подавая никаких признаков жизни. Лишь однажды, когда внезапный порыв ветра заставил трепетать капюшон одного из сидящих, мне показалось, что я увидел его лицо. Оно было смертельно бледно, и в нем было что-то неправильное. Я не сразу понял что. Лишь взглянув на Уриэля, я догадался. Нос! У сидящего на палубе существа не было носа! Вместо него была дыра! Холодок пробежал по моей спине. Стало жутко. Между тем паром, как назло, продвигался очень медленно. Окружавшие нас воды были похожи на густое масло, они обволакивали паром и лениво колыхались. Время от времени вода в каком-нибудь месте начинала клокотать и пенится, а вслед за этим болото издавало заунывный душераздирающий вой.
   Но вот паром ударился о пристань, и мы снова ступили на берег. Я надеялся увидеть большие городские ворота, однако ничего подобного там не было. В стене была лишь низенькая дверь, куда мы с Уриэлем и проследовали.
   Город поразил меня своим мрачным видом. Казалось, что он окутан какой-то мглой, хотя я и видел все прекрасно, вплоть до мельчайших подробностей. Улицы были узкие, дома зловеще нависали над нами. Нигде ни малейших признаков жизни. Ни души. Только полная тишина, изредка нарушаемая воем болота. Наконец мы выбрались на какую-то площадь. Она также была безлюдна. По середине площади был колодец. Мне показалось, что из него время от времени слышался очень тихий стон.
   "Это колодец одиноких душ!" - сказал Уриэль, проследив за направлением моего взгляда, - "Бездонный колодец, куда попадают души людей, обреченных на вечное одиночество. Колодец столь бездонен, что души так никогда не встречаются..."
   "За какой же грех их сюда упекают?"
   "Дело не в этом... Есть люди, которые обречены на одиночество Судьбой. Это их рок..."
   Я заглянул в колодец, и мне почудилось, что оттуда на меня глядит какое-то лицо и будто это лицо похоже на меня. Сердце мое похолодело. Я открыл было рот, что бы узнать, за что же эти люди обречены на такую муку, ведь не может же быть, чтоб их обрекли на это просто так, ни за что. Но тут над самым моим ухом что-то ужасно грохнуло, будто выстрелила пушка, и небо вдруг окрасилось в яркий зеленый цвет. Затем выстрелы последовали один за другим. В небе вспыхивали разноцветные фонтаны. В миг площадь заполнилась, невесть откуда взявшимися существами. Они были одеты в яркие причудливые костюмы. Они пели, смеялись и плясали. В воздух летели шарики и серпантин. Гвалт стоял невообразимый. Уриэль улыбался во весь рот.
   "Карнавал!" - крикнул он мне на ухо, и рукой указал на что-то. Я повернул голову и увидел, что над домами возвышается огромное огненное колесо с горящей надписью: "Ewig hin, ewig herum!"
   "Сейчас начнется карнавальное шествие!" - крикнул Уриэль. И в самом деле, не прошло и двух минут, как раздались трубные звуки, на миг перекрывшие весь праздничный шум, и толпа в мгновение разделилась, освободив широкий проход. Тот час же, на противоположном конце площади появились существа в масках и ярко-голубых костюмах с огромными медными трубами в руках.
   "Трубодуи!" - пояснил Уриэль.
   "Трубодуры?"
   "Да нет, при чем здесь дуры? Трубодуи - это те, кто дует в трубы!"
   Трубодуи решили подтвердить эти последние слова Уриэля и издали такой адский вой, что я поспешил заткнуть уши. После этого они, видимо, выдохлись, а иначе мне пришлось бы весь карнавал простоять с заткнутыми ушами. И я не услышал бы пояснений, которые давал Уриэль. Теперь же, пользуясь этими пояснениями, я могу описать вам всю церемонию.
   За трубодуями последовал целый батальон каких-то забавных существ, вышагивавших, словно гуси и размахивавших разноцветными палками. По словам Уриэля это были тамбурмажоры. Недостатка в них здесь никогда не испытывают, поскольку в тамбурмажоры набирают исключительно бездарных поэтов. Затем, бесконечной вереницей делегации от различных кругов Ада. Делегатов сопровождали радостные приплясывающие черти. Вид у делегатов был унылый, жалкий, а на некоторых вообще было страшно глядеть. Вокруг все весело кричали и хлопали в ладоши. Почему им было так весело, я так и не понял. По мне так подобное зрелище могло лишь ужасать. Уриэль перечислял мне имена всех проходящих мимо, но их было так много, что я их не запомнил. К тому же большинство этих имен было мне не известно.
   "Посмотрите!" - сказал Уриэль, показывая на чертей. - "Это лучшие наши работники! Поэтому им доверили участвовать в шествии. Кстати, работка у них ого-го! С людьми работа! Им даже доплачивают за вредность. Ну, и за жадность, подлость и злобность тоже, само собой..."
   "А вот это ученые!" - продолжал он через минуту. - "Одни из них занимались продлением жизни, другие пересадкой голов, третьи атомной бомбой, а вон тот выращивал картофель, в котором витамина С было бы больше, чем в лимоне!"
   "Разве это плохо... про картофель?"
   "Надо с доверием относиться к Творцу! Все сделано так, как должно быть. А вы, люди, все стремитесь переделать мир. Вам все время кажется, что вы умнее всех. А на самом деле вы ни черта толком не знаете. Ну, на шута, скажите мне, делать из картофеля лимон? Наверное, не просто так картофель создан таким, какой он есть. Я вам скажу вот что, пока вы не узнаете точно, для чего создан этот мир, и какая ваша в нем роль (а я могу вас заверить, что вы не узнаете этого никогда), пока вы этого не узнаете, не лезьте что-либо менять в мировом порядке. Мировой порядок нельзя изменять произвольным образом..."
   "Вероятно, здесь он прав" - подумал я. - "Этак все продукты можно перепутать! Никогда не будешь знать, что ты съел. Нажрешься еще какой-нибудь дряни!"
   Тут я вспомнил про свой пустой желудок и подумал, что мое путешествие слишком затянулось. Я обернулся, чтобы спросить Уриэля, долго ли еще продлиться это мероприятие, но ему уже было не до меня. Уриэль был поглощен занятием для него куда более приятным, он строил глазки своей соседке. Это была какая-то толстая корова, с такой отвратительной физиономией, что живи она на земле, от нее шарахались бы даже фонарные столбы.
   "Ну, как красотка?" - подмигнул мне Уриэль, после того, как я несколько раз дернул его за рукав.
   "Х-м-м..." - пожал плечами я, - "Вы бы, вместо того, чтобы шашни заводить, сказали бы мне, когда этот балаган кончится... Честно говоря, мне уже все это осточертело. Устал я что-то..."
   "Осталось недолго. Сейчас пройдут гадалки всякие, предсказатели, затем рекламщики, а потом будут танцы."
   Он оказался, как всегда, прав. Мимо нас провели несколько женщин и мужчин в балахонах и высоких бумажных колпаках, разрисованных чертями и огнями. Видимо, это и были предсказатели. "Здесь их, наверное, показывают, как музейные экспонаты." - подумал я, -"В этом кругу с пополнением, должно быть, туго. Да и правильно, кто ж в конце двадцатого века верит в предсказателей, астрологов и прочих шарлатанов... В век космических полетов и научных открытий об этом даже думать смешно. Что ни говори, а Разум берет свое... В следующем веке, поди, многих грехов не будет вовсе. Прекратятся войны. Вот тогда черти здесь заскучают..."
   При этой мысли я даже улыбнулся. Тем временем торжественное шествие закончилось. Последними провезли какого-то мужчину в котле с кипящей белой жидкостью, на котором было написаны непонятные слова "Blend-o-med", и человека, у которого из всех его естественных отверстий торчали огромные ватные тампоны. "Видимо, это и есть рекламщики!" - подумал я, но узнать, кто они такие, мне не удалось. Объявили танцы, и не успел я раскрыть рот, как Уриэль подхватил свою коровообразную соседку и умчался в вальсе.
   Этого я никак не ожидал. Вообще, весь этот праздник оставил у меня в душе самые прескверные воспоминания. Какие-то неимоверные уроды бешено вертелись вокруг меня, толкались и наступали мне на ноги. От этого мелькания масок и харь у меня начала кружиться голова. К тому же, вся здешняя публика была мне настолько несимпатична, что трудно это передать. Они смеялись и улыбались, а я, глядя на эти разинутые рты и оскаленные пасти, почти физически ощущал, как их клыки вонзаются в мою шею. Придя в Дит, я уже думал, что конец моих мытарств близок, а ничем подобным и не пахло. Да и гид мой бросил меня на произвол судьбы. Я был очень зол на Уриэля. Тоже мне проводник! Ради первой попавшейся юбки бросает свои служебные обязанности... Ну и ладно, я и без этого бабника найду отсюда выход!
   Расталкивая танцующих, я стал пробираться сквозь толпу. Время от времени я озирался, надеясь, все же, увидеть Уриэля. Но его нигде не было. Вдруг музыка оборвалась. Танцующие стали раскланиваться друг перед другом.
   "Разрешите вам представить..." - раздалось над моим ухом. Это был Уриэль со своей подружкой. Оба сияли, как медные тазы. Это еще сильнее разозлило меня, и в ответ на представление я лишь холодно кивнул головой.
   "Вы что на земле все так дурно воспитаны? Могли бы сказать пару комплиментов даме!" - шепнул Уриэль.
   "Во-первых, если это дама, то я - папа римский! А во-вторых, я вообще не умею говорить комплименты. Я даже писаным красавицам не могу сказать комплимент!" - прошипел я в ответ.
   "Красавицам говорить комплименты труднее, чем уродинам!"
   "Это еще почему?"
   "Потому что врать всегда легче, чем говорить правду!" - сказал Уриэль, и громко добавил -"Как вам нравится моя партнерша? Не правда ли мила?"
   "Просто богиня!" - саркастически ответил я, - "Венера... Лампампидуйская!"
   На лице Уриэля появилось изумление.
   "Почему Лампампидуйская?"
   "А чтоб красивее было!"
   Но тут музыка заиграла вновь, и он вновь умчался. "Ну и черт с ним!" - подумал я и нырнул в ближайший переулок, - "Потом спохватится, да уж поздно будет. Нагорит ему, небось, за то, что упустил подопечного!" В переулке было тихо, ни одной живой души. Чтобы немного подбодрить себя, я начал что-то тихонько мурлыкать себе под нос. Так я шел пока не оказался за чертой города. Окрестности по-прежнему не радовали глаз. Впереди черной тенью вставал лес.
   "Если идти все время в одном направлении, то обязательно куда-нибудь придешь..." - попытался, было, я утешить сам себя, и тут же подумал, что как раз это "куда-нибудь" меня вовсе не устраивает. Но как выбраться обратно на землю я не знал. Это знал Уриэль, и стоило бы вернуться к нему, но из какого-то дурацкого упрямства я продолжал идти вперед, уходя все дальше и дальше от Дита.
   Я шел по безмолвному мрачному лесу. На деревьях не было ни листьев, ни хвои. Только голые ветки торчали в разные стороны. Кое-где на ветках, словно большие черные мешки, висели люди. "Не иначе, они здесь так Новый год празднуют!" - пошутил я, но на душе не стало веселей. Было страшно. Чтобы не глядеть по сторонам, я уперся взглядом в дорогу у себя под ногами. Бог знает куда я думал придти, и на что надеялся... В конце концов, когда я решил, что этот проклятый лес уже никогда не кончится, когда я начал молить небо, чтобы из леса выскочило бы какое-нибудь чудовище и, сожрав меня, прекратило этот кошмар, за спиной у меня послышались шаги. Вернее, не шаги, а осторожный цокот копыт. Сердце усиленно забилось, и по висками потекли струйки пота. Но я продолжал мужественно идти вперед, не оборачиваясь, и только весь обратившись в слух. Кажется, даже уши у меня сползли на затылок.
   Цокот за спиной продолжался. Я замедлил шаг. И кто-то за спиной стал идти медленнее. Я остановил. И цокот прекратился. Тогда я обернулся. Сзади, шагах в двадцати, стояла мерзкая двуногая тварь, некое подобие волосатой обезьяны или медведя, но с лошадиными ногами. Она облизывалась, и глаза ее горели каким-то мрачным огнем. "Главное, это не показывать своего страха. Надо вести себя спокойно и уверенно..." - подумал я и... пустился наутек.
   Я несся быстрее ветра. По крайней мере, мне так казалось. Деревья мелькали будто частокол. И тем не менее я затылком чувствовал горячее дыхание догонявшей меня твари. Я бежал изо всех сил, но она не отставала. Лес становился все гуще и все темнее. Я уже чувствовал, что сил у меня осталось совсем немного, когда земля исчезла из-под моих ног. Я ничего не успел понять, и уже летел куда-то вниз, обо что-то ударялся... Руки совершенно инстинктивно вцепились во что-то длинное и холодное. Я стал всматриваться во тьму. Похоже, я свалился в какую-то яму, и теперь висел, уцепившись за торчавший из земли большой корень. Внизу была непроглядная тьма. Отпустить корень? Страшно. Разобьюсь. Попытаться влезть наверх? А вдруг эта тварь еще там? Что делать? Говорят, если действительно верить, то может произойти любое чудо. Можно и горы передвигать, можно и по воде ходить. Вот если я сейчас поверю.... Ну, так верю ли я? Я верю, я верю... Боженька сделай чудо, спаси, не дай разбиться...
   Тут я разжал пальцы, вернее, они настолько затекли, что разжались сами.
   - Ой!
   Внезапно что-то ударило меня снизу.
   - Вот зараза! Кто тут веток колючих накидал? Всю руку поцарапал...
   Я вылез из кучи листьев и веток, отплевываясь и отряхиваясь. Огляделся, постепенно глаза стали привыкать к мраку. По-видимому, я упал на дно какого-то оврага. Я попробовал вылезти наверх. Но склон был слишком крут и, после нескольких безуспешных попыток, я решил идти вдоль оврага. По дну бежал ручей и в темноте я промочил ноги. Овраг оказался довольно длинным и, когда я, наконец-то, выбрался из него, то совсем запыхался и изрядно перемазался. Передо мной опять была безжизненная равнина, а слева мрачно нависал лес. Из леса вытекал кроваво-красный, бурлящий и пенящийся ручей, пересекавший равнину и исчезавший где-то за горизонтом.
   Там, вдали, мне почудилось какое-то бледное мерцание. Быть может, это дневной свет, подумал я. Вдруг это выход на поверхность? На глаз тут было часа два ходу и я, собрав все оставшиеся силы, устремился вперед. Вдруг яркий след прочертил мрак над моей головой. Падающая звезда? Откуда же звезды здесь, под землей? Но вот еще один след, а там еще один! И не успел я сообразить, что происходит, как огромный огненный шар со свистом, дымом и шипением рухнул на землю метрах в пятидесяти от меня. Целый сноп искр рассыпался по округе, словно от громадного бенгальского огня. Искры еще сверкали в воздухе, когда другой метеорит упал сзади, гораздо ближе, чем первый. Затем огненные шары стали валиться на землю целым потоком.
   Конечно, самым разумным было укрыться в лесу или, хотя бы, в овраге, но от испуга я совершенно потерял голову. Обезумев, я метался по голой равнине, а метеориты с зловещим свистом падали то слева, то справа, то спереди, то сзади... И мне казалось, что каждый следующий попадет именно в меня. Искры сыпались со всех сторон. От ужаса я что-то кричал, но сам не слышал своего голоса. Только противный вой падающих метеоритов, который, казалось, пронзал душу. "Неужели меня сейчас прихлопнут, как таракана? Нет! Не хочу! Этого не может быть! Не должно!..."
   Очередной шар упал сзади, совсем близко. Словно кто-то рукой сильно толкнул меня в спину. Я не удержался, упал на четвереньки и пополз. Сноп искр взвился перед самым моим носом и на мгновенье ослепил меня. В отчаянии я прижался к земле. "Куда я ползу? Зачем? Все равно! Пускай меня убьет этим шаром! Сил больше нет жить в этом кошмаре!"
   Я зажмурился и съежился в комочек, ожидая, что вот-вот меня поразит огненный шар. Земля вздрагивала от ударов падающих тел. Их свист слился в единый гул. Я вжался в землю, вцепился в нее руками, будто хотел зарыться. Но ни один метеорит не задел меня. Вой начал стихать, и вскоре все затихло.

* * *

11.

"Однажды Пери молодая

У врат потерянного рая

Стояла в грустной тишине...

...И тихо плакала она

О том, что рая лишена."

Томас Мур.

  
   "Ах, вот вы где! Ну, наконец-то, я вас нашел!" - раздался надо мной насмешливый голос. Я осторожно поднял голову. Рядом стоял Уриэль, и, как мне показалось, гнусно ухмылялся.
   "Какая муха вас укусила? Зачем вы от меня сбежали?" - спросил он.
   "Ну да, теперь я еще и виноват! Он, вместо того чтоб за мной смотреть, за бабами какими-то ухлестывает... На меня - ноль внимания... А меня тут чуть пакость какая-то не съела... Да еще камни с неба валятся... Вот пришибло бы, тогда бы узнали..."
   "Ну не пришибло же."
   "Вам хорошо говорить - не пришибло... Небось, они не у вас над ухом свистели... А то, что мне здесь, в вашем подземелье страшно, тошно, жутко, мерзко, вам наплевать? Да?" - чем больше я говорил, тем больше распалялся. Остановиться я уже не мог. Вся усталость, все страхи обрушились на меня. Нахальная физиономия Уриэля раздражала нестерпимо.
   "Долго вы меня намерены здесь мучить? Зачем меня сюда притащили? Я хотел умереть, как человек? Тихо, спокойно... никому не мешал... Мало того, что жизнь не удалась, одни сплошные неудачи, так и после смерти нет покоя... Зачем вот это все? Ради чего мучить людей после смерти? Мало им при жизни мучений? Что за садистские замашки, ей-богу? За грехи? А кто их грешными сделал? Бог же всемогущ, ну и сделал бы их безгрешными, идеальными... А то допустил возможность греха, вроде дал свободу выбора. А когда они выбор сделали, их наказал за это..."
   Тут я впал в какое-то нервное состояние. Похоже, это была истерика. Я еще долго что-то кричал, обвинял Уриэля, плакал. Но что я говорил, не помню. Все смешалось у меня в голове. Когда я пришел в себя, прохладная ладонь Уриэля лежала у меня на лбу.
   "Ну что," - сказал он, - "успокоились? Не стоило так расстраиваться из-за пустяков. Я знаю, что вы устали. Но наше путешествие скоро закончится. Осталось совсем немного, наберитесь терпения. Что же касается ваших жизненных неудач, то они еще и не начинались. Что вы знаете о неудачах, бедах, горе? Разве то, что вы пережило - это неудачи? Подумаешь, девчонка вам отказала! Неужели такой пустяк мог так подкосить? Уверяю вас, настоящие беды ждут вас впереди. И вам придется все их вынести. Спокойно, без слез и воплей. Такова жизнь. А теперь поднимайтесь и пойдем. Если не хотите остаться здесь навсегда."
   При этих словах я моментально вскочил на ноги. Уриэль молча повернулся и не торопясь пошел вперед. Выбора у меня не было, и я потащился за ним. Через некоторое время я почувствовал, что уже не ощущаю той ужасной жары, которая преследовала меня все это время. То ли я к ней привык, то ли действительно стало прохладней. Еще через некоторое время стало просто холодно. Меня начала пробирать дрожь. На земле стал появляться иней, и я понял, что это не просто мои фантазии. "Неужто мы сейчас вылезем на Северном Полюсе?" Под ногами стало скользко. Скоро мы шли по сплошному льду, как по замерзшей реке или, скорее, озеру. Уриэль шел спокойно, так, будто под ногами было обычная земля, а мне приходилось семенить мелкими шажками.
   Периодически я поскальзывался. И вот в очередной раз, когда я чуть не ткнулся носом в лед, я глянул под ноги и остолбенел. Из подо льда на меня смотрело чье-то лицо. Тут -то я понял, что темные пятна, то тут, то там, видневшиеся сквозь лед, не что иное, как вмерзшие в него люди.
   "Что это?" - с ужасом прошептал я. И хотя я произнес свой вопрос еле слышно, Уриэль услышал меня.
   "О, это главная достопримечательность Ада! Ледяное озеро Коцит! Здесь казнятся предатели. Вот они, вмерзли в лед. Можете на них полюбоваться."
   Однако я был не расположен любоваться этим зрелищем. Я вообще-то не люблю ходить по льду. Во-первых, скользко, а во-вторых, того и гляди провалишься. А тут еще какие-то злобные рожи глядят на тебя снизу. Так и кажется, вот-вот выскочат и укусят тебя за ногу. Поэтому я постарался идти как можно осторожнее, не наступая на вмерзших в лед граждан. Да и вообще, ходить по головам как-то не хорошо, даже если это головы предателей. Но сделать это было непросто. За долгие века человеческой истории предателей накопилось такое количество, что я с трудом отыскивал свободное от них место.
   Я так этим увлекся, что не заметил, как Уриэль остановился. Продолжая идти, я уткнулся прямо в его спину.
   "Ну, вот мы и пришли." - сказал Уриэль.
   Перед нами возвышалось нечто грандиозное по размерам и чудовищно волосатое. Это нечто вырывалось из-подо льда и, словно столп, уносилось куда-то вверх.
   "Это что еще за баобаб?"
   Уриэль укоризненно поглядел на меня.
   "Это не баобаб. Это Он! Некогда прекраснейший из ангелов, он был низвергнут сюда..."
   "Бедняга! Он здорово запустил себя." - сказал я, глядя на его нечесаную шерсть. По правде говоря, я так и не понял, были ли это ноги или же что-то еще.
   "Я смотрю, вас ничем не проймешь!" - с досадой заметил Уриэль, - "Все шуточки..."
   "Нет, я поражен. Честно-честно! Просто я очень устал от ваших здешних кошмаров. Может, перейдем, наконец, к чему-нибудь повеселей? Как я понимаю, с Адом мы закончили? Может, займемся Раем?"
   "К сожалению, по Раю я вас провести не смогу. Мне туда ходу нет. Но если у вас есть знакомая чистая и непорочная душа, то, может быть, она согласиться вас сопровождать? Вот у Данте, например, была Беатриче..."
   Мне стало грустно. "Нет, - вздохнув, сказал я, - Беатриче у меня нет..."
   "Тогда прощайте!... Впрочем, хоть это и не положено, я вам кое-что, все же, покажу... Не Рай, конечно, но вход в Рай сможете увидеть. Закройте глаза. Что видите?"
   " Ой," - удивился я, -"Сколько народа! И что, они все попадут в Рай?"
   "Нет, они только хотят туда попасть. А попадут очень немногие."
   "Смотрите, смотрите! Некоторые забрались другим людям на плечи. Это что еще за игра?"
   "Это не игра. Просто они хотят на чужом горбу в Рай въехать."
   "И удается?"
   "Нет, никогда и никому. Но желающих от этого не становится меньше. Ну, достаточно. Открывайте глаза!"
   Я открыл глаза. Уриэль положил мне руку на плечо.
   "Теперь давай прощаться!" - он почему-то вдруг перешел на "ты".
   "До свидания! Приятно было познакомиться! Спасибо за все!"
   "Не за что! Ты развлек меня! Вы, смертные, чертовски забавный народ." - сказал он, улыбнувшись одними губами. Глаза его оставались бесстрастны.
   "До скорой встречи!" - и, уходя, добавил, будто разговаривая сам с собой, - "Жаль, что в следующий раз, когда ты придешь сюда навсегда, ты уже не будешь так забавен..."
   Тут он растаял в воздухе, превратившись в радужную пыль. В этом радужном облаке исчезло все. Какие-то мыльные пузыри поплыли перед моими глазами: красные, зеленые, синие, и снова красные...
   Затем наступила полная темнота.

* * *

12.

  

"Но что там? Что? Неведомая сила

Раздвинула покровы бытия

И смерть передо мной разоблачила?

Иль это только царство сна..."

П.Б. Шелли

  
   Сначала была тишина. Потом где-то вдалеке защебетали птицы. Я открыл глаза. Ласковый солнечный свет заливал всю комнату. В окно был виден кусок чистого синего неба, без единого облачка. Я даже не сразу понял, где нахожусь. Какая-то неизъяснимая радость переполняла меня. На душе было легко. И сам я был легок, как пушинка. Я не чувствовал своего тела. Будто не было у меня ни рук, ни ног, ничего. Казалось, я могу взлететь с кровати и парить в воздухе.
   Я резко сел. И тут же почувствовал, что состояние легкости было обманчиво. В глазах потемнело. Поплыли какие-то круги. Голова закружилась, а сердце внезапно забилось так, будто хотело вырваться из груди. Несколько минут я сидел неподвижно, стараясь прийти в себя. Затем медленно сполз с кровати. Попытался встать. Ноги слушались плохо, но все же мне это удалось. Опираясь на стену, я доковылял до ванной. В зеркало на меня глядело страшное чужое лицо красивого изумрудного цвета. Неужели это я? Голова кружилась, и во всем теле чувствовалась чудовищная слабость. Мутило.
   "Ну что ж, я жив....Что же со мной было? Что будет дальше? Как мне теперь жить?..." - ответить на эти вопросы я не мог, мысли в голове путались. Полное отупение и безразличие.
   "Поживем - увидим!..." - сказал я зеленому человеку в зеркале. Тот горько ухмыльнулся в ответ... We shall begin!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"