Ляпота Елена : другие произведения.

Всё, что смог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ВНИМАНИЕ! ЧЕРНОВИК. РОМАН СЕРЬЕЗНО ПЕРЕРАБОТАН.Счастье в браке - это возможно, если ты красива, молода, любима. А если ещё и богата, то остаётся лишь позавидовать. Но жениха убивают перед самой свадьбой. Зачем? Почему? Расследовать это дело берется никто иной, как бывший любовник, отправленный в отставку из-за этого самого жениха...
  ВСЁ, ЧТО СМОГ
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ "ВСЯ ЖИЗНЬ ИГРА"
  
  -1-
  - Хватит! Я прошу тебя, не надо!
  Наташа всхлипнула и отползла в сторону, придерживая разорванную на груди блузку. Губа распухла и неприятно покалывала, но девушка старалась не обращать на неё внимания. Матвей уже сделал своё дело, почему же он никак не отвяжется? Будто не понимает, что лёжа в углу, в грязи, она не сможет заработать денег, чтобы вернуть ему долг.
  - Я сказал, сучье рыло, чтоб завтра утром у меня в кармане было 200 баксов, - презрительно сказал Матвей и сплюнул на пол. Наташу передёрнуло от отвращения, но она благоразумно промолчала.
  - Чё ты молчишь, дура? - Матвей начинал закипать, но девушка прекрасно понимала, что она тут не при чём. Когда Матвей находился под кайфом, с ним ещё можно было говорить, так сказать, по-человечески. Потому что тогда он был словно рыба, которая ни черта не понимает, да и не желает понимать. Когда ему не хватало на дозу, Матвей становился редкой сволочью. Многие его боялись, хотя особого авторитета среди местных воротил он не имел. Но если бы Наташа раскрыла рот и пожаловалась своему сутенёру, он и пальцем бы не пошевелил. Все они, девочки у метро, были конвеерным товаром.
  А Матвей запросто мог бы задушить её, и это сошло бы ему с рук. Как покупателя и распространителя "дури" его ценили.
  Не дождавшись ответа, Матвей со злостью пнул её в бок ногой. Наташа постаралась сдержать крик боли, готовый сорваться с губ. По опыту знала, что это лишь удвоит его ярость.
  Послышался звук шагов, и Наташа с Матвеем замерли, чуть дыша. Свидетели обоим были ни к чему.
  Шаги становились всё ближе, и уже сейчас вполне можно было определить, что у прохожего были трудности с ходьбой. Наконец, из-за угла показалась высокая сгорбленная фигура человека с гитарой, перекинутой через плечо.
  - Чеченец, - с облегчением прошептала Наташа. Матвей услышал её шёпот и замахнулся было рукой, но девушка успела спрятать лицо в ладонях.
  Чеченец - это хорошо. Хоть он слаб и практически беспомощен, рядом с ним она почему-то чувствовала себя в безопасности.
  Чеченец хорошо пел, с душой и чувствами, и вокруг него в метро нередко собиралась толпа. Многие любили его, хотя на уродство бродяги нельзя было смотреть без содрогания.
  - Зачем ты бьёшь девушку? - простой вопрос, заданный довольно спокойным тоном, в котором проскальзывала скрытая ненависть. У Чеченца был красивый голос - молодой, нежный, бархатистый.
  - Отвали, урод, не то последнюю ногу вырву, - угрожающе сказал Матвей. Но Чеченца не так легко было запугать
  - Валяй. На двух протезах будет удобней.
  - Ты что, нарываешься? - Матвей сжал было кулаки, но вовремя опомнился. Не драться же ему, в самом деле, с вонючим калекой, зарабатывающим на жизнь песенками в переходах. - Топай отсюда. И шалаву эту прихвати, расселась она тут...
  Наташа проворно вскочила и, подбежав к Чеченцу, вцепилась в его локоть. Слава Богу, у Матвея было полно других дел, иначе им обоим пришлось бы плохо. Но если бы Чеченец не появился вовремя, ему хватило бы и минуты, чтобы превратить её тело в сплошной синяк.
  - Опять он тебя бьёт? - спросил Чеченец, когда они подошли к метро, где им предстояло расстаться и разойтись по своим "рабочим" местам, - когда ты перестанешь терпеть такую жизнь? Ты молода, красива, можешь уехать и забыть всё к чёртовой матери...
  - Легко говорить, да сложно сделать. Нет у меня денег, образования, жилья. Всё осточертело, особенно Матвей. Боюсь его до смерти. Но деваться мне некуда.
  - Было бы желание...
  - Кто бы говорил! - воскликнула Наташа, но тут же пожалела об этом. Она - здоровая крепкая кобылица, на двух ногах. А Чеченец... Преодолев отвращение, девушка заглянула ему в глаза, и поразилась увиденному.
  - Тебе ведь нет ещё тридцати, верно?
  Чеченец грустно улыбнулся, обнажив беззубые дёсна, но ничего не ответил.
  
  -2-
  Тело обнаружили на станции в метро около часа ночи. Милиция прибыла ровно через десять минут, немного опередив "Скорую", которой, в общем-то, спешить особо и не требовалось.
  Убитый лежал в довольно странной позе, неестественно вывернув голову, и на лице его застыло удивление. Он явно не был готов к нападению и преспокойно поджидал свой поезд, очевидно, возвращаясь домой.
  После беглого осмотра стало ясно, что целью нападения, скорее всего, был обыкновенный грабёж: в карманах убитого не обнаружилось ни денег, ни бумажника, ни мобильного - никакой ценной вещи. На шее остались следы от цепочки, довольно массивной, учитывая вмятины. На загорелом запястье виднелась полоска белой кожи - там, где люди обычно носят часы.
  Врач, приехавший на скорой, констатировал смерть, по предварительным данным наступившую около часа назад.
  - Быстро его обнаружили, - пробормотал майор Квасин, начальник убойного отдела. Как всегда. Все было так банально и обычно: звонок после полуночи, труп, срочная необходимость срываться с любимой подушки и лететь на другой конец города, чтобы нахвататься зрелищ, как раз на сон грядущий. Впрочем, Квасину давно перестали сниться сны.
  - Жестко его сделали, - заметил врач, - стукнули по затылку чем-то тяжёлым. Видимо, хотели вырубить. Удар, кстати, довольно сильный. Убитый вполне мог потерять сознание. Но этого показалось мало, и ему свернули шею.
  - Прям как в кино, - улыбнулся Квасин и задумался, обмозговывая логические выводы.
  Убийца силён, и, скорее всего, профессионал в подобных вещах. Свернуть шею здоровому мужику - это не шутки. Грабители так обычно не поступают. В случае чего, они орудуют ножом - быстро и эффективно - чистят карманы и смываются.
  Чтобы сломать шею требуется сноровка. В "чисто случайно получилось" Квасин верил слабо. В носу неприятно защекотало, и он громко чихнул. Отовсюду понеслось участливое "будь здоров!". Как же - будешь здоров, когда внутри шевелится нехорошее предчувствие: намаются они ещё с этим убитым.
  - Я вот что думаю, - послышалось за спиной. Квасин обернулся и бросил раздражённый взгляд на коллегу. - Грабитель слегка увлёкся, выбирая методы обезвреживания жертвы. И вот мы имеем труп с чистыми карманами.
  - Увлёкся...слегка...- пробурчал Квасин.
  Увлекаясь, не сворачивают шеи. Можно ещё было предположить, что убитый вызвал агрессию у грабителя, сказав что-нибудь обидное. Или ещё проще - одним своим "богатеньким" видом спровоцировал убийцу на классовую ненависть.
  Но для кого проще - для следствия, чтобы не копаться в грязном белье убитого с целью обнаружить причины "заказного" или преднамеренного убийства. Или для родственников убитого, которых ещё предстоит найти.
  - Смотрите-ка, документики обнаружились. В мусорке. Кажись, убитого фотка, - сказал дежурный, протягивая Квасину паспорт.
  - Ну сколько вас, остолопов, учить. Вещдоки следует извлекать в резиновых перчатках и класть в целлофановый пакет, - затараторил Квасин, втайне радуясь, что одной проблемой стало меньше. Ворюжки часто так делают - выкидывают документы за ненадобностью в мусор. Да и личность убитого устанавливать не придётся.
  - Добролюбов Антон Станиславович, - прочитал он вслух, - семьдесят девятого года рождения. Пацан ещё.
  - Леонид Сергеич, - обратился к нему дежурный, - Всё уже? Врачей отпускать?
  - Да отпускайте. Людям спать, тьфу, работать надо. И жене убитого, кстати, позвонить следует. Кто-нибудь, передайте в отдел адрес Добролюбова, чтоб телефон узнали.
  Прибывшая на место преступления оперативная группа несколько оживилась, осознав, что убийство, скорее всего, обычное. И не придётся рыть носом, изображая вездесущих детективов, коими никто из оперов не был, и разводить руками перед раздражёнными физиономиями начальства "я ж старался, но кто, поди, этого киллера найдёт". А так - грохнули пацана за бабки и мобилу. И никто не виноват, что понесла его нелёгкая поздно вечером в метро. Сидел бы дома, обнимал жену, смотрел по телевизору футбол или в гонки гонял на компьютере, как сейчас многие делают - не лежал бы сейчас со свёрнутой шеей.
  Хотя с нынешним ростом преступности и среди бела дня за вшивую двадцатку нож под ребро всадить могут. Но это, как говорится, судьба.
  Квасин почувствовал, что по лбу его стекают капельки пота и достал из кармана платок - обычный дешёвый в клеточку, твёрдый, как будто из картона, но чистый и аккуратно выглаженный. Это у его жены пунктик такой - раз муж офицер, значит, должен быть с иголочки. Леонид Квасин обожал свою жену, которая будучи на пять лет старше, была по-детски наивной и до фанатизма хозяйственной. Любить - не любил, но ценил и лелеял, потому как знал наверняка: такую глупую, что гордо произносила "мой муж - милиционер" и мирилась с бытом, который он мог позволить ей на свою жалкую офицерскую зарплату; да ещё и рубашки с формой, платочки, носки - всё неизменно было чистое и отутюженное, - такую встретить за счастье. И не жениться при этом - полный идиотизм.
  И ничего, что молоденькие студентки всё ещё вызывают сладкую дрожь в коленках при одном лишь взгляде на упругую маленькую грудь и тонкую талию. Потискаться или более чего в отдельном кабинете - это для них как спорт. Опыт жизненный, значит. А как что посерьёзнее - так зачем им опер нужен? С ним не жизнь, а одни мучения. И денег мало. И в хозяйстве никакого толку.
  Так и жил Квасин: счастливо, сытно, не любя. Да и по-правде, любовь не нужна ему была вовсе. Ну, не вписывалась она в его жизненные принципы, и всё тут. Жизнь - это вам не мексиканские сериалы, где и любят, и убивают понарошку. В жизни любовь - каторга, а смерть - вот она, за поворотом. И не где-нибудь в глуши сибирской, со слов подвыпившего дяди Вани, растерзанный мощной медвежьей лапой, сгинул хороший парень Антоша Добролюбов. Здесь он - холодный и неподвижный, на голом асфальте с переломанной шеей - без надежды на чудесное воскрешение.
  Тёмное дельце-то, в который раз вздохнул Квасин. Глухарь глухарём. Ну что делать - привыкли уже. В листке разноса одной строкой больше будет.
  - Леонид Сергеич, - позвал дежурный, - кажись, свидетель есть.
  - Что за свидетель? - встрепенулся Квасин, и сердце его предательски застучало: поздно было. Работать не хотелось. Домой, покушать и спать. А тут вдруг свидетель. С ним возиться надо, расспрашивать. Протокол вести.
  - Девчоночка, что в киоске ночном торгует, говорит, бомж один тут всё время ошивается. Ночует в метро. Может, видел чего?
  - Ну-ка давай его сюда, бомжа этого. А чего он в метро ночует?
  - Да мы их постоянно гоняем, Леонид Сергеич, - залился краской дежурный, - только ведь за всеми не уследишь. Лезут, как прусаки, во все дыры. Пьянь поганая.
  - Да я не об этом...Лето ведь. В метро душно. А на лавочке в парке всё-таки приятнее.
  Дежурный пожал плечами, не понимая, что непонятного-то: спит мужик в здании, комары не кусают, люди не плюются и пальцами не тыкают. Между тем ребята из патрульной службы приволокли какого-то грязного старикашку и тихонько позёвывали у стены, ожидая, когда начальству придёт охота допросить бомжа.
  На полусонном лице начальства была написана скука и нежелание вести какую-либо деятельность вообще. Квасин заложил руки за спину и подошёл к бомжу, опустившемуся удобства ради на пятую точку - прямо на заплёванный пол. Ну, чего уж там - ему не привыкать. Квасин задумчиво осмотрел носки своих начищенных с вечера ботинок. Гладкий кожзам уже припал серой пылью, но всё же казался чище, чем лицо потенциального "свидетеля".
  - Как звать? - спросил Квасин, подумав, что представляться бомжу - много чести.
  - Женя.
  - А скажи-ка Женя, что ты делаешь в метро?
  - Как что? - удивился бомж и, зажав в ладони рукав старой спортивной куртки, вытер им нос. - Живу здесь.
  - Стало быть, прописан? - усмехнулся лейтенант, - А документы есть?
  - Потерял.
  - Понятно...
  - А в чём дело, начальник? Я ничего не крал, я уже говорил...- запричитал бомж, - и не видел никого. Моё дело - маленькое. Я - что плевок на асфальте - все стороной обходят. Ну и я ни к кому не лезу.
  - Знаем мы вас! - хмыкнул один из патрульных. Квасин посмотрел на него достаточно красноречиво, и тот послушно замолчал.
  - Стало быть, ничего не видел?
  - Клянусь, ничегошеньки, - закивал головой бомж по имени Женя. Немытые пасмы зашевелились, словно клубок червей. Квасин сглотнул тошноту и с трудом удержался, чтобы не сплюнуть на пол.
  - А чего ты в метро ночуешь? Жарко, а рядом парк с лавочками. Ночь, звёзды, красота...
  - Да, и подростков куча. Они, знаете, какие сейчас? Мне позавчера один сопляк патлатый в живот дал, а другой сигарету об лоб потушил. Вон - отметина осталась.
  Бомж убрал со лба прядь липких волос и ткнул пальцем в небольшое красное пятнышко. Однако Квасин был хронически не расположен к сочувствию. У каждого своя чаша. Только один пьёт из фарфора, а другой - из копеечного пластикового стаканчика.
  - Так значит... Ничего не видел, не слышал, помогать следствию отказываешься... В следственный изолятор хочешь?
  - Нет, - испуганно пробормотал бомж, - не хочу.
  - Тогда вспоминай.
  - Что вспоминать. Говорю, что не видел ничего... А вы лучше Чеченца найдите. Я видел его минут двадцать назад - он выгребал из метро. Может, чего видел...
  - Что ещё за чеченец? - разозлился Квасин. Мало бомжа, так ещё и с нацменьшинствами разбираться придётся. Что за чёртов день...
  - Это местный калека. Поёт в метро и переходах, на гитаре бренчит, - ответил за бомжа патрульный, - мы часто его тут видим. Иногда слушаем - красиво поёт, с душой.
  - А ну, живо найти и привести сюда, - скомандовал Квасин и раздражённо добавил, - развели здесь целую филармонию. И никто ничего не видел.
  Чеченца нашли довольно быстро. Он лежал на скамейке в парке и отдыхал, обхватив руками колени. Рядом валялась старая видавшая виды гитара.
  Он не сопротивлялся, когда ребята из патрульной службы подняли его и повели в машине, где их ждал Квасин.
  Они шли очень медленно: вместо левой ноги у Чеченца по колено был протез. За день культя опухла, и ему было тяжело идти.
  Увидев Чеченца, Квасин недоумевающе нахмурил брови: он ожидал увидеть заросшую кавказскую морду с бритой головой и хищным насмешливым взглядом узких чёрных глаз. Волосы чеченца были цвета спелой соломы - золотистые, с рыжиной, собранные в короткий хвостик на затылке. Через лоб шла чёрная истрёпанная повязка, прикрывавшая левый глаз. По всей щеке тянулся бугристый шрам от ожогов, спускался на шею и продолжался по всей руке до самых пальцев, из которых только три были целыми, а от остальных осталось по одной фаланге.
  Уцелевший правый глаз был ярко-голубым, под цвет весеннего неба - словно горькая насмешка над общей картиной уродства, которую представлял собой калека.
  "А этот, стало быть, подростков не боится... - заметил Квасин, - он ведь сам ещё... мальчишка".
  - Стало быть, в Чечне воевал? - уточнил Квасин.
  - Воевал, - ответил Чеченец. Голос у него был, словно мёд.
  В глубине души Квасина что-то шевельнулось. Жалость? Досада? Сочувствие? Раскаяние за то, что эти солдаты - совсем дети, не остывшие ещё от тёплой материнской груди, - возвращаются домой вот такими... И ещё неизвестно, что лучше - такими или в казённом цинковом гробу...
  - Звать как? - спросил Квасин.
  - Андрюшин Юрий Владимирович. Двадцать шесть лет. Документов нет.
  Чеченец смотрел Квасину прямо в глаза - тяжело, не мигая. В этой жизни ему нечего было бояться. Единственный глаз казался огромным и глубоко-глубоко седым.
  - Расскажи-ка, Юрий Владимирович, - взгляд Квасина цеплял, словно пронзал насквозь, подмечая малейшую деталь, любое движение мышц, способное выдать - правду говорит хозяин, али врёт, - что делал сегодня в метро? Что видел?
  - Песни пел, товарищ майор милиции. Под гитару.
  - А видел что? Как парня убили, видел? Прямо на платформе шею свернули. Ты, кстати, рядом там крутился. Свидетели есть.
  - Ну, раз видели, значит, был там, - улыбнулся Чеченец, - я везде хожу.
  - Мне не интересно, где ты ходишь. Я конкретно спрашиваю: что видел? - Квасин подошёл поближе и в упор уставился ему в лицо. Чеченец казался невозмутим, только на виске пульсировала жилка. Нервничает. Стало быть, что-то знает.
  - Как убивали - не видел. Я уже на мёртвое тело наткнулся, - ответил Чеченец, - хотя, может, ещё и не мёртвое. Я не проверял.
  - А с этого момента поподробнее.
  - А вы протокол писать будете? - недоверчиво спросил парень. Квасин метнул в него взгляд, полный злобы. Вот тебе - умники нашлись. В переходах песенки бренчат, милостыню клянчат, но процедуру, глядишь, выучили наизусть.
  - Буду. Позже. Сейчас важно, чтоб по горячим следам... Да и не твоё дело это. Говори лучше, как убитого нашёл.
  - Я не искал. Просто шёл себе и увидел: лежит кто-то на платформе. Вроде не двигается. Может, пьяный. А может... мало ли? Я не стал его трогать и пошёл дальше.
  - Что это ещё за отношение к людям? А вдруг ему плохо стало? Вдруг его можно было спасти? Ты об этом не думал? - заорал на него Квасин.
  - А вы сами - неужели каждому пьяному в ножки кланяетесь. Вон их сколько по городу валяется. Лежат себе, на жаре, люди мимо проходят, шарахаются, как от чумных. И редкая душа поинтересуется, может, "Скорая" нужна?
  - Но ведь никого рядом не было. Можно было... проявить сострадание.
  - Как же, - усмехнулся Чеченец, - сострадание. Чем я мог ему помочь: поднять его не смогу. Телефона у меня нет. Карточки тоже. А просить кого-то позвонить - так от меня бегут во все стороны... Да и устал я сильно. Отдохнуть хотелось.
  Это Квасин понимал. У самого все мысли о чайке горячем, да о подушке своей родимой...
  - А что ж ты по метро шастал? - подозрительно спросил он.
  - Искал, где бы притулиться. В парке собак много, спать мешают. Но в метро душно было, и я решил, что собак можно и потерпеть.
  Всё было так просто. Так складно. И прицепиться не к чему: ну, видел. Ну, ушёл. И что дальше? Никто ведь не обязывал калеку разыгрывать из себя героя-спасителя. Сам вон - еле ноги волочит. Но что-то не давало Квасину покоя. Жилка, пульсирующая у виска. Темнит что-то Чеченец. Недоговаривает чего. А, может, у них тут банда, которая сообща грабит прохожих? Ага, одёрнул себя Квасин. Банда с навыками спецназа.
  Чеченца следовало дожать. Вдруг, прояснятся ещё какие детали...
  Но это с утра. Все дела и заботы с утра. В конце концов, за вредность им никто не доплачивает. А по ночам не спать - вредно.
  Майор Квасин приложил кулачок к губам, сдерживая зевоту, и коротко приказал оформить Чеченца в изолятор. Чтоб не сбежал. А заодно и бомжа по имени Женя. Чтоб не скучно было.
  - Вот тебе и прописка. Временная. Ищите по такому-то адресу, спрашивайте майора милиции...
  Квасин улыбнулся собственной шутке, а затем его лицо приняло равнодушно-отсутствующий вид. В конце концов, убийство как убийство. Он с этим всю жизнь сталкивается. А убитый подождёт. Ему всё равно спешить некуда.
  
  -3-
  Утро началось с обычной вереницы проблем. Правда, этой ночью их стало на одну больше, но она мелькнула слабой искоркой и затерялась в ворохе неотложных дел, каждое из которых "горело" уже который день. Дел было много - времени мало. А желающих работать на совесть - ещё меньше.
  Все попытки дозвониться до родных или близких убитого оказались бесполезны: либо он жил один, либо никто особо не переживал, что Добролюбов не ночевал дома. В трубке слышались длинные занудливые гудки.
  К обеду Квасин решил, что стоит отправить кого-нибудь побеседовать с соседями. Узнать побольше про убитого: где и кем работает, потом позвонить на работу и так далее... Обычная процедура.
  На это дело Квасин подрядил молоденького лейтенанта Гришку Клевера. Пускай побегает, а то, чай, от бумажной работы задница к стулу прирастёт.
  Гришка вернулся через три часа. Довольный, он размахивал чёрной пластиковой папкой, и, зайдя к начальнику в кабинет, привычно швырнул её под самый нос Квасину.
  Майор ничего не сказал. Он давно привык к тому, что Клевер, несмотря на свою певучую фамилию, неисправимый хам, который, к тому же, смутно соображает, что кто-нибудь может назвать его поведение хамским. Будь на его месте человек с другим характером, Клевер наверняка получил бы выговор. Но одним из редчайших положительных качеств Квасина было терпение к недостаткам окружающих. Правда, оно распространялось ровно настолько, насколько эти недостатки задевали самого Квасина.
  Летающая по столу папка была мелочью, на которую он не пожелал обратить внимание.
  - Рассказывай, что узнал, - сказал Квасин и сложил ладони на папке крест накрест.
  Гришка Клевер довольно потянулся - выспался наверное, сволочь - и выдал улыбку на все тридцать два кривых с табачной желтизной зуба.
  - Много узнал. Интересная личность этот Добролюбов. Вдовец. Жена умерла полгода назад. Выбросилась из окна - он, кстати, на десятом этаже живёт. Жил, то есть.
  - Причина? - удивился Квасин. Его всегда удивляли люди, отважившиеся на святое святых - убиение самих себя. Он считал это делом страшным и неразумным.
  - А причина в том, что наш красавчик загулял.
  - Тьфу ты! - в сердцах воскликнул Квасин. Если такую мелочь близко к сердцу брать, то по стране начнётся настоящий жёнопад из всех окон отечественных многоэтажек. Видно, нервная была жена. Оттого и выбросилась. Оттого и загулял наш убитый, что, видать, покоя дома не было.
  Однако Квасин глубоко заблуждался. Клеверу удалось выяснить, что покойная Татьяна Добролюбова была на редкость тихой и уравновешенной особой. Немного грустной, но всегда отзывчивой и доброжелательной. И очень- очень красивой.
  Что ж ему не хватало, этому скакуну ретивому - над этим ломали голову многие соседи. И тут же добавляли: денег. Поэтому и закрутил Антон роман с дочерью собственного шефа. Роман серьёзный. Даже развестись хотел.
  А Татьяна тут возьми, да и забеременей. Их соседка по лестничной площадке в женской консультации работает, так что всё известно было: и срок, и радость молодой женщины, когда та узнала, что будет матерью. Но Добролюбов ребёнка не хотел, и отправил жену на аборт. Та не соглашалась ни в какую. Видимо, думала, что ребёнок поможет спасти семью. Но не спас: очередная ссора с мужем закончилась нервным срывом, а на следующий день случился выкидыш.
  Татьяна ещё не вышла из больницы, а муж уже побежал в ЗАГС - разводиться. А когда вернулась домой, так мадам уже в открытую звонила почти уже бывшему мужу. Женщина не выдержала: покончила с собой. Говорят, что Добролюбов даже расстроился. Совесть, вроде, заговорила. Памятник жене поставил гранитный...
  - Ну что, это всё? - пробурчал Квасин, - а друзья-враги? А коллеги по работе?
  - На работе тишина. Все как один твердят, что Антон Станиславович был человеком умным, трудолюбивым - хоть сейчас к доске почёта. Оно и понятно - жених шефовой единственной дочурки. Только слово лишнее вякни - тут же пакуй вещички на вылет.
  - Хитрозадый, стало быть, - вздохнул Квасин. Не любил он двуличных людей, что сладко улыбаются, а сами за полтинник душу выймут, да в прозрачном целлофанчике - аккурат в руку кормящего...
  Но что поделаешь, если каждый, кто не нищий, так в основном без души...
  - С родителями Павлов разговаривал. В морге. Они в шоке. До сих пор не могут поверить, что их сына убили.
  - Оно-то понятно...
  - Но дали мобильный одного из друзей убитого. Я позвонил, договорился встретиться вечером.
  - В свободное от работы время? - хихикнул Квасин.
  - А оно у нас есть, Леонид Сергеевич? - хмуро заметил Клевер. - Мне ещё дамочку убитого обрабатывать надобно. А у неё истерика. Мать подняла трубку, сказала, что у них "Скорая". Мариночке от волнения плохо стало. Так что пока не знаю...
  - Ты мне это "пока не знаю" на ужин себе оставь. У нас тут не экзамен с пересдачей. Дело принял - кровь из носу закрыть надо. Потому что кроме этого ещё с десяток висят, как шишки на ёлке.
  Клевер замолчал, поскрёб в затылке и послушно ретировался - то ли по делам, то ли делать вид, что занят. За такую зарплату особо рвать душу не хотелось. Сначала дело питал интерес. А после интерес съедала бюрократия. И только жужжание начальства, навязчивое, как стая зелёных мух, выступало двигателем прогресса.
  - Да, и Чеченца допросить не забудь. А то прописать придётся в камере...
  Гришка Клевер состроил озабоченную мину, хотя мысленно начал рисовать картинку, как от души отвешивает Квасину под его тощий зад правой ногой, с хорошего захода. С бомжами мараться охоты нет. Но раз Квасин сказал - придётся...
  Он вернулся в свой кабинет и тоскливо взглянул на старенький электрический чайник - весь в пыли и грязных потёках. Опять ребята из соседней комнаты брали и не вымыли - свиньи! А обещали, и вместо этого наставили жирных отпечатков, так что теперь даже кофе пить тошно. Всё кажется, будто кто наплевал внутрь - и не сполоснул.
  В дверь громко постучали, а затем, не дожидаясь его, Гришиного ответа, дверь отворилась и в проёме показалась бритая голова Димки - молодого опера, что был у него на посылках.
  - Гриш, там Квасин бомжа велел привести, чтоб ты допросил. Так я привёл.
  - Что, прям сюда, под кабинет? - возмутится Клевер, чувствуя, что накрылся его кофе медным тазом. А он пирожки как раз у бабки на углу прикупил, да в газетку завернул, чтоб не остыли. Вот сволочи-то!
  - Давай сюда своего бомжа, - рявкнул он, бросив косой взгляд на бумажный свёрток, пахнущий жареной капустой. В животе заурчало, а рот наполнился слюной. Но не жевать же при бомже: так аппетит надолго пропадёт. А то и делиться придётся. Бомж то поди голодный небось. Кормит нынче государство плохо. Но устраивать в кабинете обедни Клевер не собирался. Так и зарплаты никакой не хватит.
  Димка отворил дверь, пропуская вперёд Чеченца. Клевер, который доселе не видел его, вздрогнул. Молодой парень, а урод уродом. Пытливый взгляд тут же подметил, что одежда на Чеченце была довольно чистая, и не висела мешком, как бывает, если натягиваешь тряпьё с чужого плеча.
  Он проковылял к табурету, что стоял сбоку стола Клевера, и, не спрашиваясь, сел. В ноздри ударил неприятный запах немытого тела, каким были пропитаны камеры, где держали бомжей, однако больше ничем не пахло - ни мусором, ни испражнениями, чем отродясь славился отечественный бомж.
  - Ну что ж, уважаемый господин, - Клевер закашлялся от смеха при слове господин, но что тут поделаешь, если привычное, дошедшее с совковых времён "товарищ", больше не устраивало антикоммунистически настроенную общественность, - Андрюшин. Рассказывайте всё, как есть.
  - А что рассказывать? - спросил Чеченец. - Бродил я себе по метро. Никого не трогал. Меня никто не трогал. Вот и все дела.
  - Ты мне репу тут не парь! - вскричал на него лейтенант, единственной целью которого было поскорее выпроводить бомжа. Клевер не рассчитывал на дельную информацию. Но Квасин сказал...
  - Парень мимо меня пробежал. Быстро так, чуть с ног не сбил. А ещё он что-то в урну кинул, - спокойно сказал Чеченец, - больше ничего сказать не могу.
  - Так, что за парень? - нахмурил скудные брови Клевер.
  - Откуда ж мне знать. Парень как парень. Вроде молодой. Черноволосый. В спортивной куртке "Адидас". Пронесся мимо ветром и исчез, словно призрак какой. А минутой позже я увидел того, убитого, что на платформе лежал.
  - А поподробнее... Рост, цвет глаз, национальность? Сейчас художника позовём, - Клевер положил руку на трубку телефона, но Чеченец усмехнулся и покачал головой.
  - Да не скажу я ничего. Русский вроде. Не восточных кровей. А там не знаю. Бежал он быстро, а я одним глазом мало что успел рассмотреть. Да и не знал я, что следует рассматривать. Просто обратил внимание, и всё.
  - Повязка у тебя для маскараду, али глаз действительно один? - спросил Клевер, хмурясь, как осеннее небо.
  Совершенно невозмутимо, будто это было обычным делом, Чеченец поднял руки и снял повязку. Зрелище было не столь отталкивающим, сколько нагнетающим тоску. Через всю бровь до самой щеки, захватывая верхнее и нижнее веки, шёл бугристый шрам от ожёга. Сквозь узенькую щёлочку поблёскивало - видно, чудом уцелевшее - глазное яблоко.
  - С повязкой всё же лучше, - пробормотал Клевер, - ты извини, если что. Мало ли как бывает. Иные и шрамы себе рисуют, и раны фальшивые приклеивают.
  - Я б тоже... рад был бы шрам приклеить...
  - Ладно. Всё, молчи. Я протокол составлю.
  Несколько минут в полной тишине, прерываемой лишь звуком дыхания и трением шариковой ручки о бумагу, Клевер записывал показания пока что единственного свидетеля. Окончив писать, он протянул Чеченцу бумагу и ручку для подписи.
  - Вот так, - удовлетворённо сказал Клевер, принимая бумагу, - теперь можешь возвращаться в камеру...
  - За что? - удивился Чеченец, - я ж всё сказал.
  - Иди-иди. Посидишь на казённых харчах, - бодро подмигнул ему Клевер, - пока начальство не согласится, чтоб гнали тебя отсюда драной метлой. А пока сиди. Отпускать не велено.
  Ярко-голубой глаз Чеченца возмущённо блестел, и казалось, что он сейчас начнёт метать молнии, однако сам он не сказал ни слова и послушно вышел вслед за Димой - обратно в камеру. На временно-постоянное жительство.
  
  -4-
  Мельник Андрей Евгеньевич, генеральный директор и владелец фирмы "Ортекс", занимающейся перевозкой взрывоопасных грузов - в основном бензина и газа для заправки автомобилей, весь день был не в духе. Ещё бы, главной новостью с самого утра стало убийство главного менеджера, а вдобавок ещё и будущего зятя - Добролюбова Антона. Теперь уже покойного будущего зятя. Надо же, а у них было столько грандиозных планов...
  Определённо без Антона придётся туго. Он был ищейкой от Бога. И если Андрей Евгеньевич скупо дрожал над богатствами, нажитыми непосильным трудом рабочих, которых он нередко заставлял сидеть на хлебе и воде, задерживая зарплату, то Антон умел рисковать, играючи. И большинство его норок и щёлочек впоследствии оказывались золотыми жилами.
  Но Антон был, как говорится, без царя в голове. Он то и дело срывался - то на пьянку, то гулянку, быстро терял интерес к запущенным в дело идеям, зато новых у него был колодец без дна. Мельника это устраивало, и он с удовольствием наблюдал свою руку, покоящуюся у руля.
  Роман Добролюбова с единственной дочерью Мельника был выгоден для обоих. Недаром Андрей Евгеньевич провёл столько вечеров, поучая Марину, что "жена - не стена", а брак не только по любви складывается. Любовь проходит, а денежки остаются.
  Марина была девушкой неглупой. Конечно, не такая красавица, как покойная жена Добролюбова, но в тех шмотках и побрякушках, на которые уходило немало отцовских денег, она могла дать любой двести очков вперёд. А ночью все женщины одинаковы.
  Так считал Андрей Евгеньевич. А Антон... Антон хорошо относился к его дочери. Водил в рестораны, носил на руках. Стерпелось бы, если что. Слюбилось...
  Что уж теперь...
  Невесёлые размышления прервал телефонный звонок. Это была дочь, до сих пор бьющаяся в истерике. Ещё бы: почти захомутать такого красавца, дождаться заявления в ЗАГС, а тут на тебе...
  Марина, заливаясь слезами, просила его "найти и задушить ту тварь", что убила Антона. Хорошо сказано: найти и задушить. Да разве он похож на праведного мстителя? Умер человек, что тут поделаешь. Забыть бы и жить дальше. Чай, незаменимых людей нет. Только вот убийцу придётся-таки найти кровь из носу.
  Андрей Евгеньевич почему-то представил себя самого, залитого, что поросёнок на бойне, кровью, и неожиданно ему стало так холодно, что он не выдержал и выключил кондиционер.
  А что если Антон не просто так умер. Не от руки случайного грабителя?
  Что если...
  Но это коварное "если" Мелькин поспешил задвинуть назад - в мысль, которая беспощадно рвалась в его сознание, и которую он упрямо не желал туда пускать.
  Нужно выяснить, что там произошло. Выяснить и успокоиться. Дочку утешить.
  Да, именно так он и сделает. Найдёт убийцу, а там решит - в милицию его сдать али... али само собой всё решится.
  Мельник потянулся к телефонной трубке. Как у любого успешного человека, у него была тьма знакомых, к которым можно было обратиться за помощью. К слову, жена у него приходилась кумой прокурору города. Вот ему-то Андрею Евгеньевичу сама судьба велела позвонить. Пусть родная милиция поработает, за честно выплаченные государству крохи налоговых отчислений.
  А если вылезет чего, неприлюдного, чего никому не надобно знать? Мельник на секунду задумался, и тут же его осенила идея. Держит же он для чего-то службу безопасности. Вот пускай отрабатывает свой хлеб не за здорово живёшь.
  На пару с милицией что-нибудь да получится. Не может, чтоб не получилось. И убийца Антона безнаказанным не останется. Это Андрей Евгеньевич решил твёрдо.
  Слишком много узелков завязано было на канате, что сверху спускался. Не найдёшь, где прохудился - рухнешь далеко вниз. А крылья в качестве страховки никем предусмотрены не были. Чай не ангелы творят большие дела.
  
  -5-
  Алексей Златарёв вышел из кабинета директора с таким выражением лица, будто за пазухой у него была лимонка с выдернутой чекой, а сам он искал по сторонам, в кого бы её швырнуть. Он едва удержался от того, чтобы не хлопнуть дверью по-настоящему, от души. Чтоб чашки у секретарши в тумбочке зазвенели, и штукатурка с потолка осыпалась.
  Но не смог. Златарёв был всё-таки начальник службы безопасности. Ему надлежало держать лицо в любой ситуации, даже если он не согласен - ой как не согласен - с порученным ему заданием.
  Спустившись на первый этаж, он метнул пару недовольных взглядов в сторону логистов, куривших в коридоре у окна. Те засуетились, побросали сигареты в открытое окно, и поспешили ретироваться на рабочие места - от греха подальше.
  - Тьфу, придурки, - в сердцах бросил Златарёв. Сколько лет работает, а всё удивляется человеческой недалёкости и тупости.
  Во дворе ж полно грузовиков и цистерн с топливом. Баллоны с газом стоят - благо дело далеко от окна. А они сигареты в окно кидают. Идиоты!
  Зайдя в кабинет, который делил со своим замом, Златарёв первым делом выхватил из вазы букет гвоздик, ещё довольно свежих, и со злостью затолкал их в корзину для мусора. Зам начальника службы безопасности, Тубольцев Сергей, вопросительно взглянул на своего шефа.
  - Между прочим, это были мои цветы. С моего дня рождения, - заметил он.
  - Да что тебе как бабе - букетики носят, - буркнул Златарёв и с облегчением развалился в кресле, закинув ноги на стол.
  Сам он, между прочим, гонял своих подчинённых за столь красноречиво фривольную позу. Но сейчас Златарёву было на всё плевать. И в первую очередь на работу.
  - Ну, носят. Выбрасывать, что ли? Дарить всё равно некому, - протянул Тубольцев и сладко зевнул. После обеда ему, как удаву, хотелось поспать. - А Дарья Филлиповна - славная старушенция. Не обижать её, в самом-то деле...
  - Дарья Филлиповна спит и видит, чтоб женить тебя на своей внучке.
  - Так я ни разу её не видел.
  - Значит, скоро увидишь, - пообещал Златарёв, - что ты там ей домой отвозил? Помидоры, кажись? Скоро баклажаны пойдут, безотказный ты наш. А там и на чаёк пригласят. Бабка хитрая. Исподтишка подбирается.
  - Да откуда ты знаешь? - недовольно буркнул Тубольцев. Он уже был один раз женат. Всё, хватило. И сознавать, что тебя разводят, как перца зелёного, было всё-таки неприятно.
  - Вся бухгалтерия об этом талдычит. Бабы - они народ ушлый. Что где намечается, сразу узнают, а дальше - почтового голубя в клетке не удержать. У них даже пароль такой есть: "я шепну тебе на ушко...".
  - Для информации с грифом "совершенно секретно", - криво усмехнулся Тубольцев, - ты лучше скажи, чего злой такой. А то сидишь, кипишь, как самовар, а сам зубы заговариваешь.
  - Где ж ты, Серый, самовар в наше время видел. У нас теперь эпоха электрических чайников, - улыбнулся в ответ Златарёв, - а злой я оттого, что шеф наш любимый вздумал меня, да и тебя тоже, за компанию, в сыщиков превратить. Убийство расследовать. При поддержке милиции, между прочим. Как будто у нас дел мало, или привыкли мы преступников ловить...
  - Какое убийство? - округлив глаза, спросил Тубольцев.
  - Ну ты даёшь. Ты часом не на другой планете живёшь? Вся фирма с утра только и говорит об этом.
  - Так я ж на заправке был. Ну той, что чуть не взорвалась. Минут двадцать как вернулся, перекусил. Тебя ждал. А кого убили-то?
  - Добролюбова, - без всякого выражения сказал Златарёв.
  Тубольцев оторвался от созерцания пустой вазы, где ещё совсем недавно красовались гвоздики, и в упор посмотрел на Златарёва. В глазах у него промелькнуло странное выражение.
  - Антоху?! Как?
  - Вчера ночью в метро шею скрутили. Нам с тобой теперь расследовать.
  - А работать кто будет? - хмыкнул Тубольцев.
  - Мельник сказал, что делами займётся Кальцев, племянник его. Всё равно большей частью бездельничает, а так хоть руководить поучится.
  - Смотри, как бы после его руководства, не пришлось нам днями и ночами шишки разгребать.
  - Что поделаешь... Люди мы подневольные, мать вашу...
  - А что нам делать-то? - спросил Тубольцев, - как искать?
  Златарёв сложил пальцы домиком и задумчиво опустил на них подбородок. Всё это ему очень не нравилось. И он довольно смутно представлял себе, как они будут искать убийцу Добролюбова на пару с милицией. Разве что на мозги друг другу капать - это отлично получится. И с чего это Мельник, который обычно без проблем забывал о тех, кто уже не в одной с ним лодке, так засуетился? Романтичным стал - видишь, жажда праведного отмщения пробудилась? Или Марина подсуетилась?
  Впрочем, авторитетом для отца Марина никогда не была. Так, любимой, но глупенькой куколкой, которую холят и которой хвастаются: смотрите, мол, какая у меня лапочка дочь.
  Странно всё это было. Очень странно. Именно поэтому им с Тубольцевым придётся рыть землю носом и найти, кто убил этого смазливого хлыща - Добролюбова.
  - Ну что, поедем в управление милиции, побеседуем со следователем. - Сказал он Тубольцеву и поднялся со стула, давая понять, что времени рассиживаться у них нет, а походные вопросы можно обсудить и в пути.
  Сергей Тубольцев послушно засуетился, выключая компьютер и убирая остатки обеденного пиршества в тумбочку. В голове его бродила куча ненужных мыслей о том, что трава на дворе зелёная, и не грех бы на дачу или на рыбалку смотаться, пока тепло. Всякая ерунда лезла напролом, лишь бы вытолкнуть одну-единственную подленькую мыслишку. А ведь он знал, кому на руку смерть Добролюбова. Даже если и не на руку, то весьма и весьма полезна для исцеления уязвлённого самолюбия. Как там говорится, месть - это блюдо, которое едят холодным.
  Углубившись в предательские раздумия, Тубольцев заметно помрачнел, но тут же одёрнул себя и вновь заставил переключиться на рыбалку.
  
  -6-
  Аудитория ликовала. Аудитория валялась в осадке. На сцене шёл настоящий фарс в несколько действий. Не понятно, кому аплодировать, а кого постараться вышвырнуть за шкирку, словно плешивого кота. А в антракте не грех было и напиться от жизни такой. Где это видано, чтоб следователям, ведущим расследование убийства, помогали сотрудники службы безопасности фирмы, где работал убитый?
  Помощь - это, конечно, хорошо. Но в протокол-то не пришьёшь эту помощь. И толку от неё будет мало - больше хлопот.
  Квасин раздражённо барабанил пальцами по крышке стола, обмозговывая, мягко говоря, неудобный приказ начальства. Но, что поделаешь: работать сегодня, возмущаться завтра, после работы.
  Вызвав к себе в кабинет Гришку Клевера, он отдал ему соответствующие указания, не обращая внимания на его недовольную мину. На Руси жить хорошо только тем, у кого два метра над головой земли насыпано. Остальным выживать приходится.
  Клевер молча выслушал шефа, хотя глаза его изощрялись в нецензурной брани. Так же молча он вернулся к себе и, сняв трубку, велел дежурному впустить "тех двух придурков, что час назад ломились к нему в кабинет". Затем уселся поудобнее на стуле и уставился голодным взглядом на газетный свёрток с пирожками, от которых, должно быть, уже разило арктическим холодом.
  Жрать охота...
  Гришка не сдержался и поднёс свёрток к носу. Вкусно пахло жареной капустой. Кто бы на его месте устоял? А эти два вышибалы по вызову, как он окрестил Златарёва с Тубольцевым, подождут минуты две. Час ждали - не умерли. А он умрёт... слюной захлебнётся. Кишки прожжёт взбесившимся от безделия желудочным соком.
  Проглотив брезгливость, Клевер нажал кнопку электрического чайника, насыпал в чашку ложку чая из картонной пачки и развернул пирожки. Холодные, пахнущие подгорелым маслом, они показались Клеверу манной небесной.
  В тот же миг, как он набил рот пирожком, а по подбородку побежала струйка капустного сока, в этот самый проклятый миг дверь распахнулась, и в комнату вплыло небесное создание невообразимой красоты.
  Светлые, с рыжиной, волосы ниже плеч, мягкие полные губы, голубые, словно ненастоящие, глаза. Фигурка чуть полноватая, но очень даже... Очень аппетитная. Особенно ноги - длинные, точёные - хоть сейчас на обложку журнала.
  Клевер бы его купил. Журнал этот. С такой лапулей на обложке.
  И тут до него дошло, что видок у него сейчас, как у последнего идиота на планете Земля: сидит, сгорбившись, как хомяк, жрёт пирожок с капустой - чтоб ему подавиться. А напротив него девушка стоит. Красивая, видная. А он жрёт - прям давится... И капустой кислой воняет. Ну что за напасть такая. Видно правду бабушка говорила, что непутёвый он. Невезучий.
  Гришка Клевер быстро кинул остаток пирожка в стол и стал похлопывать по карманам в поисках носового платка.
  Небесное создание тактично молчало, рассматривая носки своих босоножек, пока Клевер торопливо вытирал губы и подбородок
  - Кто Вас пустил сюда? - рявкнул он противне севшим от волнения голосом.
  Нет, он определённо идиот. Мало того, что облажался, так ещё и орать на неё вздумал. Интересно, это как-нибудь лечат? Впрочем, с его-то везением, диагноз обещает стать хроническим.
  - Дежурный сказал, чтобы я обратилась в комнату номер 14, а оттуда меня послали к вам. Я, собственно, пришла спросить по поводу брата, - голос у девушки был какой-то тихий. Твёрдый, но... обыкновенный какой-то. Клевер даже вздохнул разочарованно.
  А что, крикнул мерзкий клоун внутри него, тебе страстные ахи да охи подавай? Она ж ведь не соблазнять тебя пришла, а за брата ратовать.
  Стоп! Какого брата, о чём речь идёт, товарищи?! Клевер округлил глаза и вскипел. У него забот полон рот, а тут ходят всякие, с толку сбивают. Ежели человек пропал, так это не к нему, это в отдел розыска без вести пропавших.
  - Ну и чем я могу Вам помочь? - строго спросил Гришка Клевер, изо всех сил стараясь не пялиться. На рабочем месте находится, всё-таки.
  - Хочу спросить: на каком основании вы держите моего брата, Андрюшина Юрия Владимировича, в камере?
  Девушка держалась не в пример спокойно, и лишь отдельные нотки в её голосе выдавали то ли беспокойство, то ли нервозность. А глаза смотрели так, будто хотели пригвоздить к стене и просверлить дырку в головном мозге, приговаривая "почему? за что?". Гришка Клевер не знал ответов на эти вопросы. Он понятия не имел, кто такой Андрюшин Юрий, хотя фамилия казалась знакомой.
  - Ну что вы, девушка, - неожиданно мягко улыбнулся он, - если держим кого, значит, основания для этого есть. У нас, поди, не бесплатный санаторий, а каждый заключённый расходов требует. Пож... хм...поесть ему надобно, например...
  - Юра и дома поест. А держите его незаконно. Я уже проконсультировалась с адвокатом, - упрямо сказала девушка и, не дожидаясь его приглашения, уселась на обветшалый стул.
  Перекошенные ножки стула жалобно скрипнули, и девушка испуганно схватилась пальцами за крышку стола, опасаясь, что стул развалится, и она окажется на полу.
  - Не переживайте, - участливо сказал Гришка Клевер, - он таких кабанов выдерживал, не то, что вас - маленькую и хрупкую.
  - Всё у вас тут, как через одно место, - достаточно слышно пробормотала девушка.
  - Особенно зарплата, - согласился Клевер, - так что вам сказал адвокат?
  - Сказал, что я имею полное право забрать своего брата домой, ведь я его опекун. А он не совершил ничего противозаконного...
  - Постойте, ваш брат - несовершеннолетний? Тогда вам не ко мне.
  - Да к вам, к вам. Юре уже двадцать шесть, он инвалид, а я его опекаю. Понимаете, когда вчера он не пришёл домой ночевать, я не очень беспокоилась. Такое бывало и раньше. Очередной приступ меланхолии, когда он уходит в себя и бродит по улицам, играя под гитару для прохожих. Ночует в парке на лавочке. Он не может без этого, понимаете. Это всё, что у него осталось...
  Глаза девушки так правдоподобно наполнились слезами, что Клевер неожиданно обнаружил, что смотрит на неё, приоткрыв от умиления рот. Всё-таки глаза у неё красивые. Цвет необычный. Хотя где-то он уже видел похожие глаза, причём совсем недавно. Брат-инвалид, надо же. Такая красивая сестра-опекунша. Может, если Клевер сможет чем-то помочь, ему немного обломится...
  - А в обед, - продолжала девушка, - я заскочила в метро. Ну, там он обретался в последнее время. Там мне всё и рассказали.
  - Постойте, - Клевера вдруг осенило, - вы хотите сказать, что Чеченец...
  - Чеченец, - поджала губки красавица, явно недовольная таким прозвищем. Ещё бы - с таким клеймом на теле, душе, кличку хуже не придумаешь. Чтоб, значит, не забывал, где руки-ноги поуродовало, да лицо перекосило...
  А что, они похожи: глаза, цвет волос, такая же складка в уголках рта...
  - Простите, вас как зовут? - спросил Клевер.
  - Лахтина Анастасия Владимировна.
  Лахтина... Стало быть, на сей драгоценный сосуд имелся законный владелец. Что ж, не хлебать тебе, Клевер, из этой чаши. Теперь уж точно не обломится...
  И пирожок с капустой вовсе не причём.
  А Чеченца придётся-таки отпустить. Анастасия Владимировна достала из сумочки какие-то документы и протянула Клеверу. Небось, и справочка соответствующая найдётся, так что даже за бродяжничество не задержать. Ну, Бог с ним. Никуда не денется Андрюшин-Чеченец. А пока и без него Клеверу есть чем заняться.
  
  -7-
  Разрешив столь неожиданный вопрос с Чеченцем и его раскрасавицей-сестрой, Гришка Клевер в очередной раз убедился: жизнь - птица коварная. То хвостом по морде, то клювом в глаз. До конца рабочего дня оставались сотые доли секунды, как его снова вызвал к себе Квасин. Оказалось, что, властьимущее и нетерпеливое начальство жаждало скорейших результатов. А у них - всего лишь портрет якобы убийцы, написанный со слов полуслепого бродяги. Пардон, теперь уже не бродяги.
  Вон оно как дела оборачиваются. Вчера бомжем пришёл, а завтра, глядишь, адвокатов рой прилетит, кусаться будут. У всех права есть, только у работников милиции таковых не наблюдается.
  В кабинете Квасина его уже поджидала орда. Те двое "вышибал по вызову", что ошивались у его двери, сидели явно злые, что пришлось его ждать. Да время такое было, домой собираться давно пора. Они ж ведь люди - у них семьи. А Клевер будто прописан на этой работе.
  Вопреки ожиданиям Квасин ни слова не сказал о том, что Клевер так долго мешкал, и ему пришлось самому - чай такие великие труды - принимать у себя гостей.
  - Вот, Григорий Анатольевич, помощники тебе.
  Он поочерёдно представил Клеверу Златарёва и Тубольцева. Те хмуро кивнули в знак приветствия. Клевер, в свою очередь, напустил на себя важный вид и деловито уселся на любезно пододвинутый ему стул. Но в душе его пробирал смех: петушиные бои, раунд первый. Кто кому зарядит в глаз? Тот, который Златарёв, небось, за главного будет - уж больно тяжёлый взгляд, да и поза такая, будто сейчас умничать начнёт. А не надо здесь умничать, подумал Клевер. Здесь работать надо.
  - Вы, Григорий Анатольевич, вечерком с приятелем покойного встречаетесь? Вот все вместе и пойдёте. Может, вопросики какие возникнут... Может, заметите что-нибудь интересное. Всё ж одна пара глаз хорошо, а три - лучше.
  Квасин сказал это, хитро прищурив глаза. Клевер отлично понял своего шефа. Что толку толпою ходить - свидетелей только пугать. Но ничего не попишешь, дела не терпят возражений. Напоследок Квасин попросил Гришку Клевера задержаться на пару минут.
  - Я тут вот что подумал. Поезжай-ка ты к родителям покойной жены Добролюбова. Поговори, может, всплывёт чего. Баба красивая была. Может, хахаль какой у неё завёлся. Понимаешь, о чём я? Да и подружек навести, вопросики задай. Только сделай это один, без сопровождения. У людей и так горе...
  Клевер театрально вздохнул и закатил глаза к потолку, но тут же спохватился - начальству тоже нелегко бывает, у него своё начальство, да уж наверняка позубастее,- и резво вскочил на ноги.
  - Будет выполнено, товарищ майор.
  Когда он вышел из здания милиции, Тубольцев со Златарёвым ждали его возле машины, молча покуривая сигареты.
  - Транспорт - это хорошо! - Потирая руки, воскликнул Клевер и, не спрашиваясь, юркнул на заднее сидение новенького "Hundai".
  В салоне было хорошо, прохладно, пахло апельсиновым освежителем воздуха. Кожаное сидение приятно скрипнуло под весом Клевера. Он вздохнул и вольготно развалился, словно на диване. Поспать бы ещё...
  Златарёв с Тубольцевым всё так же молча сели впереди. За рулём был Златарёв. Она завёл мотор и повернулся к лейтенанту, который, казалось, позабыл, где и зачем он находится.
  - Куда ехать, шеф?
  Клевер похлопал себя по карманам, затем достал старенький мобильный телефон с чёрно-белым дисплеем и стал нажимать кнопки в поисках нужной записи.
  - Морской переулок, 14. Кафе "Наутилус", третий столик от барной стойки.
  Тубольцев хмыкнул. Златарёв ничего не сказал, крутанул руль, и машина плавно тронулась с места.
  "Бирюки, - подумал про себя Клевер, наслаждаясь комфортной ездой, которая после дребезжания старых трамвайных вагончиков показалась ему лёгким скольжением по растопленному маслу. Вот бы себе такую прикупить...
  Убить бы кого-нибудь, что ли?...
  Гришка мысленно одёрнул себя от подобных мыслей. И так по улицам ходить страшно - за полтинник, что на бутылку не хватает, башку проломят, а тут у офицера милиции крамольные мысли в голове ходят. Глядишь, корень пустят. Что тогда?
  Между тем Переулок Морской находился совсем рядом, и совсем скоро Златарёв припарковал свой ослепительный "Hundai" к карманчике возле кафе "Наутилус".
  - Знаешь, Серёга, ты, наверное, посиди в машине, покури. Что мы всей толпой рулить будем.
  Тубольцев кивнул головой. Глаза его при этом странно блеснули. Клевер посмотрел на Златарёва с облегчением и благодарностью. Он и впрямь на знал, как представлять ему этих двоих. Фактически, им тут не место, и Клевер не имеет права, разве что с разрешения самого свидетеля приводить "помощничков". А вдруг свидетель испугается. Или возражать будет? С одним Златарёвым куда легче будет.
  Вдвоём они вошли в кафе и потопали к барной стойке. Отсчитав третий столик, они уселись и стали ждать. К ним тут же подскочил резвый официант. Клевер покачал головой, а Златарёв заказал два чёрных кофе. Клевер любил со сливками, но денег у него было мало, а просить было неловко, так что он решил промолчать. Дармовым питьём не брезгуют.
  Минуты две спустя к ним подошёл субъект довольно колоритной наружности. Невысокий, невероятно худой с длинной, но очень ухоженной бородкой. На нём был добротный кожаный костюм - натуральный, пахнущий настоящей кожей. Небось, кучу бабок за него отвалил - с нехилую зарплату, подумал Клевер. Сам он тоже выделялся среди окружающих - голубая рубашка секонд-хэнд и поношенные чёрные брюки.
  - Дементьев Владислав Борисович, - представился "кожаный" субъект, - позвольте присесть.
  Златарёв кивнул, и тот уселся напротив, достал пачку сигарет - дивных таких, Клевер аж голову свернув, пытаясь прочитать название.
  - Это американские, - усмехнулся Дементьев, - Настоящие. Мне друг иногда высылает по паре-тройке пачек. У нас таких не найти. Угощайтесь.
  Клевер скромно замотал головой, а Златарёв взял, да ещё и прикурил от вежливо предложенной ему зажигалки в виде дракона. Этот здоровый малый чувствовал себя совершенно свободно, а вот нищему лейтенанту было до ужаса неловко в этом недешёвом кафе. Но тут он вспомнил, зачем они сюда пожаловали, и неловкость мигом улетучилась.
  Клевер достал удостоверение и ткнул его прямо под нос Дементьеву. Тот небрежно полоснул по нему взглядом, будто ему всё равно, но Клевер был более чем уверен, что тот успел рассмотреть всё, даже прочитать расплывшиеся буковки на печати.
  Златарёв сделал вид, будто это его не касается, и Клевер поспешно начал забрасывать Дементьева вопросами, пока тот не сообразил потребовать ксиву Златарёва.
  - Владислав Борисович, что вы можете рассказать нам об Антоне Добролюбове? Кем он вам доводился?
  Дементьев опустил глаза, повертел в руках американскую пачку, потом почесал бороду и, наконец, ответил.
  - Другом ему доводился, если можно так сказать.
  - Что значит, "если можно так сказать"? - Спросил Златарёв. - Человек либо друг, либо нет.
  - С Антоном всё было сложно. Человек он был, так сказать, чересчур увлекающийся. Как перелётная птица. Сегодня там, завтра здесь. Сегодня в гости зовёт, завтра забудет, что ты есть...
  - Вы давно знакомы? - поинтересовался Клевер.
  - С песочницы, - улыбнулся Дементьев, - в одном дворе жили. Вместе играли, дрались. В школе одной учились. Правда, в разных классах. Потом выросли, но связь не теряли. Я, по крайней мере, старался.
  Антон был очень непростым человеком. Но рядом с ним было интересно. Выгодно, я бы сказал. У него мозги работали - будь здоров. Если дело какое проворачивалось, у него всегда совет спросить можно было. Антон никогда не ошибался. Чуйка у него была - выгорит, али прогорит дело.
  Иногда идеи подкидывал дельные. Я пару раз пытался его в бизнес вовлечь, денег доставал, но Антона гроши не интересовали. Он крупную рыбку искал. И нашёл... дурак.
  - Почему дурак? - Удивился Златарёв, - Неплохо устроился. Фирма солидная. Дочка шефа уже свадебное платье подбирала...
  - Дочка? - усмехнулся Дементьев - кикимора эта? Нет, я не говорю, что она страшная. Серенькая такая, хоть и вылизанная до блеска. Не то, что Танька, царство ей небесное.
  Клевер почувствовал, как сердце внутри него застучало гулко-гулко. Вот она ниточка, проклёвывается.
  - Таньку он любил. Правда, недолго. Как и Тамарку, свою первую жену. Хотя нет, Тамарку он любил долго. Даже после развода к ней бегал.
  - Постойте, что за Тамара? - спросил Клевер, - Поподробнее, пожалуйста.
  - Тамара - такая высокая, черноволосая, наполовину армянка. Красивая, если не брать во внимание огромный нос горбинкой. Но характер... К тому же с ребёнком. Антон её чуть ли не на руках носил, а потом загулял. Тамара закатила скандал, ушла. Антон, правда, недолго страдал. С Танькой познакомился. Долго за ней ухаживал, старался. Он ведь любил, когда за бабой побегать надо. Женился, хотя я предупреждал, что Татьяна ему не пара.
  - Почему?
  - Ранимая слишком. Антону железная баба нужна, или вообще никакая.
  - Ну, у его несостоявшейся невесты железа хоть отбавляй, - пробормотал Златарёв, глядя куда-то в сторону бара.
  - У Марины, что ли? - усмехнулся Дементьев, - Да мышь она. Приспособленка. Антону в глаза "сю-сю-сю, да, любимый", а сама от злости аж давится. Антон её не любил. И жениться особо не хотел. Отгорело уже. Как Танька померла, он к Тамаре опять бегать начал. Не знаю, что у них там, может, не любовь, а корысть одна.
  - В чём корысть? - не понял Клевер.
  - Мы с ним в последнее время казино полюбили. Я подсадил, - похвастался Дементьев, - Мы как раз в казино были тем вечером, ну, когда Антошку убили.
  Клевер вдруг засуетился и заёрзал на стуле. Интересная картинка выходит. Вроде, краёв не здесь щупали, так они сами вылезли. Никто ведь не знал, где убитый провёл вечер, а этот дурак сам рассказывает. Придётся его в участок да показания официально брать. С протоколом.
  Но Владислав Дементьев не был дураком. Он любил поболтать, но чётко соображал, что и кому говорит. Вот и подкопайся потом к нему - фигу получишь.
  - Антон первым ушёл, - сказал он и улыбнулся, довольно неприятно, - я ещё с час в казино сидел, всё отыграться хотел. Да и девочка там симпатичная крутилась. Мы вместе домой ушли. Если надо - подтвердит. И крупье меня наверняка запомнил. Мы часто там бывали. Проигрывали много. Особенно Антон. Я-то меру знаю, а у него азарт, аж глаза горят. Он после проигрышей на автоматах играть ходил. Сразу, за углом, на Центральном бульваре. Там выигрывал.
  - На автоматах? - не поверил Клевер, - Это ж разводняк не хуже казино будет.
  - У него там Тамарка администратором работает, - хитро подмигнул Дементьев, - Я ж говорю: если не любовь, так корысть. Он с ней потом делился...
  Это, пожалуй, была вся полезная информация, полученная от Владислава Дементьева. Но и её с лихвой хватило, чтоб получить ниточку, которая, возможно, приведёт к клубочку. Ну а распутывать... Распутывать-таки придётся.
  
  -8-
  - Ну что, Григорий Анатольевич, - усаживаясь на водительское сидение, сказал Златарёв, - едем на Центральный бульвар?
  - Пожалуй, - горько вздохнул Клевер. Желудок отозвался ему жалобным урчанием. Давно уж переваренная кислая капуста да чашка чёрного кофе никак не радовали организм. Перед глазами, словно бабочки, мелькали круглые желтки глазуньи, соседствующие с ароматными горячими макаронами с маслом на щербатой домашней тарелочке...
  В казино им особо не обрадовались и к убийству решительно не хотели иметь никакого отношения. Крупье узнал того "красавчика на фотографии". Да, был, отыграл в рулетку и ушёл. Когда - не помнит. У него, между прочим, работа такая, что некогда на часы смотреть. За ставками следить должен.
  Второй - худощавый с бородкой - ещё сидел. Потом с Веркой Погодиной ушёл. Её сегодня нет, но телефончик можно у охранника взять. Она с ним тоже амуры крутит - в свободное от работы время.
  Клевер телефончик взял, а охранник оказался парнем толковым, наблюдательным. Да, он помнил убитого, а также его постоянного спутника. Он не знал, в котором часу ушёл ни тот, ни другой. Однако он предложил просмотреть плёнку, что записывала камера у входа. Её пока что не успели стереть. Там и время фиксируется, и дата.
  Чтоб увидеть плёнку, потребовалось вызвать начальника охраны. Пришлось ждать. Через пятнадцать минут явился невысокий, но крепкий детина с довольно наглой мордой и внимательными такими глазами. Он неодобрительно зыркнул на охранника - скорее всего, тот получит взбучку за то, что наделал проблем. Но плёнку показал.
  Да и не было ничего особого на этой плёнке.
  В 22. 08 Антон Добролюбов вышел из казино. Вид у него был совершенно обычный. Двигался спокойно, не дёргался, даже казался весёлым. Как будто и не проиграл ни гроша.
  Владислав Дементьев покинул казино в объятиях довольно упитанной барышни в блестящем платье с вырезами на самых интересных местах. Видно было, что он уже принял на грудь немало, и слегка пошатывался, опираясь на свою спутницу, словно на передвижную тумбу. Было это в 23.44.
  - Как раз то самое время, - пробормотал себе под нос Квасин, - и мотивчик есть: проигрался в пух и прах, вспомнил, что дружок, скорее всего, уже не с пустыми карманами. А тут барышню оплачивать надо... Догнал, попросил поделиться, встретил отказ... А дальше...Дальше что?
  - Вы хотите сказать, что тот хлыщ своими недоделанными ручонками мог свернуть ему шею? - насмешливо уточнил Златарёв.
  Клевер невольно вздрогнул. Надо же, у этого громилы превосходный слух! Это стоит иметь в виду.
  Но, что же это он. Действительно, смешно. Владислав Дементьев походил на доморощенного очкарика, которому и ветку переломить - проблема. А тут - здоровый, крепкий мужик. Который наверняка сопротивлялся. Он бы Дементьева в два счёта под себя подмял.
  Хотя... показывают же по телевизору этих тщедушный китайцев, мастеров кунг-фу, который одной левой - ногой - мозги вышибают. Может, и не байки всё это.
  Чёрт его знает. Следует позвонить девице, с которой ушёл Дементьев. Если согласится подтвердить алиби, значит, он чист. Хотя с другой стороны, подумалось Клеверу, зачем ему понадобилась девица, как не для алиби? Что если Дементьев давно запланировал убить своего названного "друга", нанял киллера, снял проститутку, а потом сам, якобы добровольно, согласился сотрудничать с милицией, да ещё и наговорил столько подробностей? Что если всё это для отвода глаз?
  Однако всё это казалось Клеверу сырым и дурно пахнущим. Мотив убийства был ни капельки не ясен. Месть? Но мама Добролюбова назвала Дементьева хорошим другом.
  Может, замешана женщина? Покойная жена Добролюбова, с которой Дементьев крутил на стороне?
  Ну уж нет. Клевер рассмеялся и покачал головой. Он видел фотографии покойной. Такой красавице даже плевать в сторону Дементьева негоже. Хотя...
  Хотя всё это шито белыми нитками. Если б Татьяна Добролюбова была ветреной женщиной, способной на измену под носом у мужа, она вряд ли сягала с десятого этажа. Поменяла бы одного на другого. У Дементьева, видно, денежки тоже водятся. А чего ещё бабе, кроме романтики, надобно?
  Денег побольше, чтоб карманы трещали.
  Нет, покачал головой Клевер. Дует ветер, да не в ту степь.
  А что если и впрямь - в деньгах дело. Жаль, нельзя спросить, сколько Дементьев проиграл. Впрочем, можно, но крупье вряд ли ответит. А фиксируют ли в казино проигрыши, Клевер понятия не имел. Если фиксируют, то, скорее всего, официальную бумагу потребуют. Так не скажут.
  А бумагу не дадут, пока он, Гришка Клевер, не докажет, что у него есть основания подозревать Дементьева в убийстве. А какие у него основания?
  Пока - никаких. Следует позвонить девице, Вере Погодиной, потом уже версии выдвигать. Клевер посмотрел на часы - обыкновенные, китайские, на дешёвом ремешке из кожзама, что полопался от времени и носки. Без четверти восемь. Время вроде бы не позднее, авось барышня не обидится.
  Клевер достал мобильный и с грустью, проклиная свою маленькую зарплату, набрал номер, конечно же, другого оператора. Деньги-денежки, как вас мало, а ещё и на рабочие нужды...
  Девица сняла трубку не сразу. Голос у неё был уставший, сонный. Без особого энтузиазма она согласилась подтвердить алиби Дементьева. Договорившись встретиться завтра утром, Клевер нажал "отбой" и посмотрел на табло. Три минуты сорок восемь секунд. Это целых пять пирожков с капустой, что продаёт бабка на остановке. Что за жизнь такая. Не жизнь - жаба. Сосёт кровь и не давится.
  Перед уходом Клевер как бы между прочим спросил охранника, часто ли Дементьев уходит из казино в компании дамы.
  - Да постоянно, - охранник улыбнулся пошлой улыбкой, - то с Веркой, то с Любкой, а иногда с Мариной. Но чаще всего с Веркой.
  Да-с... Вот ниточка и оборвалась. Клевер почувствовал, как настроение у него упало ниже плинтуса. Такая версия наклёвывалась, а тут...
  Ясное дело, что это тупик. Никого Дементьев не убивал, а это значит, опять кота в мешке искать придётся.
  - А может, в игровом зале его кто-нибудь заприметил? - предположил Тубольцев. - Допустим, наш Добролюбов выиграл приличную сумму, забрал деньги и благополучно отправился домой. А некто, кому не так повезло, решил поживиться. Игроманы, они ж чокнутые. Денег на халяву всегда хочется. Пошёл следом за ним в метро - время позднее, людей нет. Идеально для убийства.
  - Хороша халява, - заметил Златарёв, - нет, чтобы бабки отнять - шею надо сворачивать.
  - Так чтоб не опознал, если что.
  - У нас нередко и за червонец задушат, - вставил свой пятак Клевер.
  - Вот именно: задушат. А шею свернуть - уметь надо. Или силищу иметь немалую, - возразил Златарёв.
  - Так что - в игровой зал? - потирая руки, спросил Тубольцев. Если не вспоминать, что человека убили, ему даже нравилось играть в расследование. Что-то новенькое после череды довольно рутинных будней в службе безопасности.
  - А может, завтра? - чуть ли не жалобно попросил Клевер, словно забыв, что фактически он тут главный. Домой хотелось. Есть. Спать. Рожи человеческие не видеть.
  - Можно и завтра, - ответил Златарёв, бросив исподтишка взгляд на напарника, - время рабочее давно закончилось, а переработка, как известно, вредна организму.
  - Хорошо, давайте вы завтра с утречка мне позвоните, там и договоримся, что, где и как, - обрадовался лейтенант.
  - Подвезти? - любезно предложил Златарёв.
  Клевер почти с любовью посмотрел на уютный комфортный "Hundai". Перед глазами возник кошмар в виде переполненного затхло пахнущего трамвая. Однако уже был вечер, транспорт почти пустой ходит, а людям, наверное, по своим личным делам ехать надо. Гришка Клевер отрицательно покачал головой, не ведая, что взгляд у него при этом был грустный, как у телёнка, у которого бессердечная доярка вырвала из пасти титьку и сунула пучок сухой травы.
  Тубольцев едва сумел сдержать улыбку, но заставил себя с деланным равнодушием пожать на прощание руку лейтенанта. Лишь вновь очутившись на пассажирском сидении, он от души рассмеялся.
  - Забавный этот Клевер, - сказал он, - простой такой мужичок. Хотя глазки хитрые.
  - Ментовская порода, - хмыкнул Златарёв, - мы все в нерабочее время простые и милые, с соседями здороваемся, как мусор выносим. А на работе - звери. Ну что - поехали?
  - По домам? - с надеждой спросил Тубольцев.
  - В игровой зал. Потусуем, разведаем обстановку...
  Надежда упала на пол и разбилась. А по телеку сегодня футбол, вдруг вспомнил Тубольцев. И Даньку, бывшего соседского кота, покормить надо. Бывшего - потому что соседка умерла, а новые жильцы беднягу на улицу выбросили.
  Данька долго мяукал под окнами, мешая спать всему дому. Потом как-то заскочил в подъезд, уселся на лестничном пролёте - весь голодный, жалкий. Тубольцев помнил его толстым холёным котом, сыто поглядывающим на прохожих с подоконника.
  Тубольцеву стало не по себе: жила вот, животина, не тужила. А теперь - по подъезду побирается, где бы поживиться ищет. Вынес ему два колечка колбасы да молока в майонезной крышке. Зря, конечно, он это сделал. С тех самых пор кот поселился у его двери, каждый раз встречая его долгим противным мяуканьем. Один раз Тубольцев не выдержал - впустил в квартиру, а выгнать уже не смог. Жалко было, да и кот освоился: лежал себе на диване, иногда смотрел из окна, как ласточки летают, стрижи. Гадил, где положено, жрал, что дают, в общем, старался не раздражать. И Тубольцев привык.
  Мать, конечно, ворчала, что лучше б он жену завёл, детей, на что Серёга Тубольцев отвечал, что кот его вполне устраивает. Намного больше устраивает.
  Игровой зал действительно находился почти рядом. Они свернули в проулок и оставили машину во дворе жилого дома, чтобы не привлекать внимание.
  Зал оказался вполне приличным: повсюду мигали разноцветными огнями автоматы - будто цветы распустили, завлекая пчёл. И пчёлы имелись - глупые ленивые трудяги, что несли если не всю, то большую часть омытой честным потом получки, в надежде, что капризная, что барышня на выданье, фортуна улыбнётся своей лучезарной улыбкой, и на табло появятся три заветные сливы, виноградины, апельсины или какая иная ерунда.
  Автоматы нещадно жрали деньги, выдавая по крохам взамен. А люди всё бросали и бросали монеты, купюры, наивно полагая, что вот-вот, и они выйдут из зала с парой тысяч долларов в кармане, а то и больше. Но выходило так, что основная часть игроманов шла домой с пустыми кошельками и единственной мыслью было не то, как объяснить жене, что и в этом месяце им нечем платить за квартиру, а где б раздобыть ещё денег для ненасытной машины.
  Златарёв с Тубольцевым для порядка поиграли минут двадцать. За это время они успели выиграть сто, а продули пятьсот рублей. На этом решили угомониться.
  Златарёв то и дело поглядывал по сторонам, но никто не находил это странным. Все, словно коршуны, смотрели друг на дружку, вычисляя, кому везёт, чей автомат занять поскорее в следующий раз, потому что нынешний что-то подкачал.
  Нечего удивляться, если кто задумал отнять у Добролюбова злополучный выигрыш. Только вот кто? Кандидатов - чёртова уйма. И у всех глаза блестят на лёгкие деньги. Да только легко ли - человека убить?
  - Лёха, смотри, кажись, наша дамочка, - шепнул Тубольцев и тихонько ткнул его локтем в бок.
  Златарёв осторожно повернулся и увидел женщину, которая о чём-то горячо спорила с охранником. Несомненно, это была именно та женщина, которую описывал Дементьев. Красивая армянка с выдающимся, почти орлиным, носом. Почему-то она напомнила Златарёву пеликана, и на душе вдруг повеселело.
  - Слышь, Серёга, тебе пара нашлась, - давясь смешком поддел он напарника, - вы забавно будете смотреться вместе.
  Тубольцев, которого в школе дразнили пеликаном из-за огромного носа с горбинкой, стал вдруг мрачнее тучи. Он не любил, когда трогали его нос. Эта тема до сих пор была для него болезненной, несмотря на то, что сейчас, когда исчезла подростковая худоба, плечи стали шире, нос выглядел скорее мужественно, чем нелепо. Даже наоборот: вопреки ожиданиям, нос был весьма привлекательной частью Тубольцева, которая почему-то нравилась женщинам.
  - Ну вот, ты опять скис, - продолжал подначивать его Златарёв, - между прочим, говорят, что у мужика всё на лице написано. В частности, на носу. Бабы по нему судят, каков размер. Тебе, видно, поэтому проходу не дают. Правда, что ль?
  - Тебе прямо сейчас показать? - рявкнул Тубольцев и покраснел.
  - Да мне-то зачем? - пожал плечами Златарёв. - Ты вон ей покажи. Девка статная. Теперь уже - одинокая. Скорее всего, оценит.
  - Златарёв, тебе зарплату хорошую платят?
  - Не жалуюсь.
  - На стоматолога хватит? Может, выйдем, потолкуем. У меня не только нос большой. У меня ещё и руки чешутся тебе морду набить.
  - Но, остынь, я ж пошутил, - улыбнулся Златарёв, - чего завёлся? Нам ещё работать надо. А ты спишь на ходу.
  - Я - не сплю. И, между прочим, я только что выиграл!
  Тубольцев запрыгал на стуле с таким довольным видом, будто выиграл миллион долларов, а не жалкий полтинник. Что азарт делает с людьми? Сколько б не летала пчела над пластмассовым цветком, на мёд не наберётся. Но взрослые недалеко ушли от детей, которые пишут записки и кладут под подушку, думая, что ночью прилетит Волшебник и обязательно исполнит все-все-все желания, если к записке в придачу приложить конфету.
  Златарёв чуть ли не силой оторвал Тубольцева от автомата, и вдвоём они подошли к Тамаре, администратору зала.
  - Добрый вечер, Тамара, - поздоровался Златарёв, мимоходом заметив табличку, приколотую к груди.
  Тамара Мовсесян. Значит, они и впрямь не ошиблись. Златарёв представил себя и Тубольцева и попросил, если можно, выйти ненадолго, чтобы поговорить. Тамара покосилась на охранника, который незаметно подошёл ближе, и вежливо отказалась, сославшись на то, работает. Ей совсем не улыбалось выходить куда-нибудь и говорить с совершенно незнакомыми людьми, причём довольно внушительной комплекции.
  Тогда Златарёв спросил прямо.
  - Тамара, скажите, случайно не вы дежурили вчера вечером в этом зале?
  - Я, - немного растерянно ответила Тамара, - а что?
  - Вы не помните, был ли здесь вчера Антон Добролюбов?
  Тамара вдруг резко побледнела и поднесла ладонь к горлу. Она явно заволновалась - не заметить этого мог только слепой. А слепым Златарёв не был. Здесь что-то не так. Что-то не совсем чисто.
  - Я не знаю никакого Добролюбова, - холодно сказала она, - извините, мне нужно работать.
  - Как же, - воскликнул Златарёв, - а у нас совсем другие сведения, дамочка. Мы знаем, что он доводился вам бывшим мужем. Также знаем, что вчера вечером, в начале одиннадцатого ночи он был здесь, в этом игровом зале, и даже выиграл немалую сумму денег!
  Тубольцев незаметно наступил ему на мизинец правой ноги. Было больно, но Златарёв, наконец, сообразил, что перегибает палку.
  На Тамару Мовсесян вдруг стало страшно смотреть. Она посерела и затряслась мелкой дрожью. Будь поблизости стакан воды, Златарёв непременно бы ей предложил.
  - Я не знаю никакого Добролюбова, - повторила она, а в глазах её был написан страх. Она затравленно обвела глазами помещение вокруг себя, словно опасалась, что откуда-то из угла выскочит чудовище и разорвёт её пополам. Но чудовища не было. Одни только автоматы - сами по себе чудовища, пожирающие азартные души.
  - Извините, - сказала Тамара и повернулась, чтобы уйти, - вы ошиблись. Или у вас неверные сведения. Я никогда не была замужем.
  - Антона убили вчера ночью. - Прокричал ей вслед Златарёв.
  Тамара слегка пошатнулась и схватилась рукой за автомат.
  - Вы из милиции? - спросила она, не оборачиваясь, но достаточно громко, чтобы Тубольцев со Златарёвым могли её слышать.
  - Не совсем, - начал было Златарёв, но Тамара оборвала его на полуслове.
  - Тогда до свидания, или я вынуждена буду позвать охрану.
  Она ушла, прямая, словно струна. Движения её были точными, резкими, будто она держалась изо всех сил, чтобы не упасть. Совершенно очевидно, что Тамара Мовсесян скрывает нечто очень важное, но по каким-то причинам, которые ой как не нравились Златарёву, она желала остаться в стороне.
  На лице у неё был написан едва ли не ужас. Не горе, не скорбь, а ужас. Она чего-то боялась, только вот чего?
  - Актриса из неё никакая, - заметил Тубольцев, - что делать будем?
  Златарёв на минуту задумался, а потом решительно махнул рукой.
  - Подождём её в машине. Предложим подвезти, а заодно побеседуем.
  - А как упрётся? - засомневался Тубольцев.
  - А мы вежливо попросим.
  Покинув зал, Златарёв с Тубольцевым вернулись во двор, в котором оставили машину. "Hundai" стоял аккурат под фонарём, который вдруг решил зажечься, и кто-то шибко умный уже успел накалякать "помой меня" на запылившемся капоте.
  - Падлюки, руки поотрываю, - смачно пообещал Златарёв и щёлкнул брелок, отключая сигнализацию.
  Сегодняшним планам суждено было пойти наперекосяк. Прождав битый час под чужими окнами с видом на зал игровых автоматов, Златарёв с Тубольцевым заметили, как возле входа остановилось такси.
  Тамара Мовсесян буквально вылетела из-за двери зала и быстро села в такси, даже не оглянувшись. Вздохнув, Златарёв завёл мотор и повёл машину вслед за ними.
  Тамара жила довольно далеко от работы. Они ещё долго петляли по ночному городу, пока не остановились у ветхой пятиэтажки. Златарёв припарковал машину в тени соседнего дома.
  - Ну что теперь делать будем? - ехидно спросил Тубольцев.
  - Мы - ничего. Я буду сидеть в машине, наблюдать. А ты - распушишь перья и двинешься очаровывать дамочку.
  - Я? - возмущённо воскликнул Тубольцев. - Ты в своём уме? Видел, как она перепугалась? Да она от одного моего вида, поди, коньки отбросит.
  - Вот это-то и странно. Очень странно. Чего она испугалась? Она даже не знает, кто мы.
  - И что я, по-твоему, должен с ней сделать.
  - Поговорить. Просто поговорить. По-человечески. О птичках. О погоде. О муже бывшем, как бы между прочим. Или тебе на бумажке написать вопросики, чтоб не растерялся?
  - О птичках. Да как я с ней говорить буду? Мы ж не знаем, в какой квартире она живёт.
  - Сейчас узнаем. Я смотрю, где свет загорится.
  Златарёв пристально наблюдал за окнами, однако ничего не изменилось в панораме дома с того момента, как они приехали вслед за такси.
  - Что, съел? - злорадствовал Тубольцев, вспоминая "нос", - а если её окна на другую сторону выходят?
  Златарёв растерянно захлопал ресницами. Впервые за вечер он дал такого противного маху. Впрочем, нет. Первый раз он не сумел сдержать язык за зубами и наболтал лишнего. Теперь вот они припёрлись, на ночь глядя, под окна неведомой девицы и сидят, ждут у моря погоды. Вернее, девицы вполне ведомой. А вот с окнами - с окнами проблема. Может, у неё пробки перегорели, или свет отключили за неуплату?
  Один хрен - в окнах зияют зловещие тёмные дыры, и ни одна живая душа не помашет спасительным белым платочком.
  - Эх ты, валенок, - сказал вдруг Тубольцев, - сыщик из тебя фиговый. Смотри и учись.
  Он выбрался из машины, тихонько прикрыв за собою дверь, и подошёл к подъезду, в котором скрылась Тамара Мовсесян. Замок на двери был кодовый - курам на смех, да детишкам на потеху. Тубольцев достал мобилку, включил фонарь и посветил на панель. Кнопочки под номерами один, три, шесть отшлифованы до блеска тысячами усердных подушечек пальцев. А остальные - пыльные и тусклые, можно было и не делать. Сэкономили бы на металле.
  Тубольцев нажал код, и дверь распахнулась, противно скрипя на весь подъезд. Поднявшись на второй этаж, где ещё с улицы заприметил горящий на кухне свет, он позвонил в нужную дверь.
  Ему долго не открывали, но Тубольцев упрямо нажимал кнопку звонка до тех пор, пока из-за двери не раздался скрипучий старушечий голос.
  - Тебе чего, антихрист, на ночь глядя? Совсем очумели...
  Тубольцев покосился на часы. Было уже начало двенадцатого. Действительно, огромное свинство трезвонить кому-нибудь в дверь в такое время. Чего доброго, ещё милицию вызовут, и отправят Тубольцева в камеру - за хулиганство и нарушение покоя мирных жителей.
  А с иного боку - чего это "мирные" жители в столь поздний час по квартире бегают? Сериалы вроде уже закончились. А ему, Тубольцеву, между прочим тоже домой хочется. Футбол досмотреть. Кота покормить. Самому поесть. А он шастает по чужим подъездам, хоть и нанимался совсем на другую работу.
  Плюнуть бы Мельнику, да в самое пушистое отъеденное рыло. Жаль, что они не китайцы. Тем специально портреты выдают начальственные, чтоб душу отвести. А у них - разве что в сортире за сигареткой-другой языком прополоскать, да и то - от унитазов подальше. В последнее время Тубольцеву всё чаще стало казаться, что и у этих представителей туалетного интерьера выросли уши.
  - Я, бабушка, таксист. Тут девушка, которую я подвозил, пакет забыла. Нерусская какая-то, с большим носом. Красивая. Не подскажете, из какой она квартиры?
  Старушка приоткрыла дверь на цепочку, и в проёме показался любопытный, шныряющий вверх-вниз, глаз.
  - А что за пакетик-то? Давай я передам.
  Хитрая старушка. Но и Тубольцев тоже не пальцем деланный.
  - Не могу. Порядок такой - хозяйке лично в руки. А то ещё диспетчеру позвонит, нажалуется, а мне - выговор.
  - Ой, да ладно тебе. Понравилась девка, - хихикнула бабка.
  - Обижаете, - развёл руками Тубольцев, - у меня жена беременная.
  - А где ж пакетик-то? - спросила старушка - Руки у тебя пустые.
  - В машине пакетик, - не сдавался Тубольцев, - машина за углом. А пакет я оставил, потому что тяжёлый сильно. Хозяйка найдётся - принесу.
  - Ох и чешешь, родной, ох и чешешь. Смотри, морду твою я хорошо запомнила. Двадцать девятая квартира.
  Грозно зыркнув напоследок, старушка захлопнула дверь. Тубольцев облегчённо вздохнул и поднялся этажом выше.
  У двери Тамары он остановился и протоптался добрых десять минут, соображая, как начать разговор. Что если она вообще не откроет. Или милицию вызовет. Это уже здорово пахнет неприятностями. Нарываться Мельник никого не санкционировал. Но с другой стороны, дела вершатся по горячим следам. По холодным уже собирать нечего.
  Едва его палец лёг на кнопку звонка, из-за двери послышался испуганный голос.
  - Кто вы? Что вам нужно?
  - Я Сергей Тубольцев, Тамара. Откройте, нам нужно поговорить.
  - Я не открою.
  - Послушайте, я не причиню вам вреда. Меня видела ваша соседка, так что вам нечего бояться. Я не пришёл убивать вас или насиловать. Просто поговорить.
  - Нам не о чем говорить.
  - Вы напрасно так думаете, Тамара. Антон убит, вы до смерти напуганы. А я могу вам помочь.
  Дверь внезапно распахнулась и Тамара, словно бешеная кошка, вцепилась в рукав его шведки и потянула за собой в квартиру. Взглянув на её лицо, перекошенное от ярости, Тубольцев не на шутку испугался. А она буйная, может ногтями поцарапать. Такие раны долго заживают.
  - Помочь? - громко зашептала Тамара, теребя его за воротник, - Вы и так уже достаточно "помогли", явившись в зал и объявив при всём честном народе, что Добролюбов - мой бывший муж.
  - Но я не понимаю, - начал было Тубольцев, но Тамара прикрыла его рот своей ладонью. Перед глазами мелькнули её ногти - длинные, крепкие, как у рыси.
  - Если не понимаешь, какого хрена лезешь. Ты ж всё угробил. Меня угробил. Сына моего. Этот козёл всё слышал.
  - Какой козёл? - не понял Тубольцев.
  - Охранник.
  Тамара отпустила его и отошла в сторону. Глаза наполнились слезами, которые она и не думала сдерживать. Тубольцев осторожно подошёл к ней и попытался взять за руку. Но Тамара отмахнулась, а слёзы побежали ещё быстрее, словно ей под нос кто-то сунул кило почищенного и нарезанного лука.
  - Понимаю. Смерть Антона стала для вас ударом.
  - Ударом? - осипшим голосом переспросила женщина, - это не удар. Это катастрофа. Я...я говорила ему, чтоб не смел болтать. Говорила, а он...
  - О чём болтать?
  - О том, - отрезала Тамара, - вы сказали, что не из милиции. Кто вы?
  - Мы коллеги Антона. Шеф поручил нам искать его убийцу.
  - Откуда вам известно про меня?
  - Друг его рассказал.
  - Понятно... значит всё-таки болтал, - обречённо сказала Тамара и сползла по стенке вниз. Очутившись на полу, она обхватила колени руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, будто чумная.
  - Эй, Тамара, не надо так. Ты молодая, красивая, - Тубольцев опустился рядом с ней на корточки, - у тебя всё ещё будет хорошо. Если хочешь помочь нам найти убийцу Антона, расскажи всё, что знаешь. Тебе сейчас тяжело, я понимаю, но нужно собраться.
  - Да что ты понимаешь? Антона убили! Потому что языком своим поганым болтал. Чтоб ему в гробу перевернуться. Да чтоб он сгнил, и люди вокруг плевались от вони на его труп. Ублюдок! А я знала. Я догадывалась, что так и будет. А он всё уговаривал "не бойся, я всё продумал. Комар носа не подточит".
  - Что продумал? - затаив дыхание, спросил Тубольцев. Кажется, сейчас он услышит нечто интересное. Хотя, он и так уже догадывался, о чём речь. Деньги. Счастливые выиграши. Это всё не просто так. И не всем это нравилось.
  Но Тамара не сказала больше ни слова. Она ещё долго плакала, потом встала и молча указала ему на дверь. Тубольцев стал было её уговаривать, однако она вдруг дико закричала "Вон!" и ударила его кулаком в плечо.
  В глазах Тубольцева потемнело, а в ушах ещё долго стоял противный звук её истерического крика. Должно быть, она перебудила половину дома, психопатка доморощенная. Ни один нормальный мужик не будет терпеть такие крики, и Тубольцеву расхотелось корчить из себя героя непонятно чьего времени.
  Он мигом покинул квартиру Тамары и спустился вниз, а в голову лезли глупые страхи, что сейчас она возьмёт да и вывернет на него сверху кастрюлю кипятка. Или утюг горячий бросит. Определённо, ненормальная баба. Хоть и красивая, но от таких, чем дальше - тем целее и душой, и прочими важными органами.
  
  -9-
  Златарёв сидел за рулём, изо всех сил стараясь не засыпать. Но голова то и дело норовила упасть на грудь, а веки будто кто намазал клеем "момент". Слиплись так плотно, что, казалось, утром их придётся разрезать ножом.
  Утром. До утра ещё далеко. Вся ночь впереди, правда каждый час уже распланирован наперёд: выслушать Тубольцева, прикинуть план действий на завтра, подбросить Тубольцева домой, поставить машину на стоянку и, наконец-то спать...
  Златарёв проснулся от того, что кто-то тарабанил по лобовому стеклу.
  - Дрыхнешь, гад? - рявкнул обозлённый напарник. - Открывай давай. Заперся тут на все замки. Боишься, что заснёшь, а тачку украдут?
  - Время такое, что осторожность не помешает, - спокойно ответил Златарёв и широко зевнул.
  Тубольцев тяжело плюхнулся на сиденье, так что машина качнулась.
  - Слышь, ты, слонопотам. Манеры у тебя, что у колхозника.
  - Да иди ты, - раздражённо буркнул Тубольцев.
  - Что стряслось? Интима не получилось, как я вижу?
  Но Тубольцев не настроен был шутить. Совсем не до шуток было. Топчутся на одном месте. Загадок всё больше, разгадок - ноль с отрицательным запасом. Времени - в обрез. Не пошла дамочка на контакт. Страх последние мозги выел.
  - Ладно, - вздохнул Златарёв, - мы, что могли - сделали. Дальше пусть с ней Клевер разбирается. Ему она истерики закатывать не станет.
  - Сомневаюсь, что мне хочется лезть в это болото. Наш Добролюбов, что Сусанин - к хорошему не приведёт.
  - Мёртвый Сусанин, - равнодушно заметил Златарёв.
  - Мертвее не бывает, - согласился напарник, - да только гадюки на болоте его живые. И кусают больно. Ну что, по домам?
  - По домам, - радостно сказал Златарёв.
  Ну его - этого Добролюбова, с его проблемами. Чай в морге уже никаких забот. А они живые, стало быть, устают, да и время позднее. Утро вечера мудренее - так в народе говорят.
  Да только народ не мог предвидеть, что у подъезда Тамары Мовсесян вдруг нарисуется чёрный "Джип", и оттуда вывалится кучка серьёзных ребят весьма подозрительного вида. Может быть, Златарёв и не обратил бы внимания: мало ли, кто живёт в этом подъезде, но Тубольцев внезапно напрягся и громко прошептал.
  - Смотри, вон тот, лысый такой, невысокий. Сдаётся мне, что сегодня я его видел.
  - Верно, - ответил Златарёв и нахмурился, - если меня не подводит зрение, это начальник службы безопасности казино.
  - А что он тут делает?
  - Чёрт его знает. Сомневаюсь, что живёт.
  - Я тоже... Подождём?
  - Что ещё остаётся...подождём... твою мать!
  Прошло минут пятнадцать. Мужчины сидели хмурые, что удавы, изголодавшиеся по свежей крольчатине, а её всё не было и не было. Что они там затеяли, эти бугаи на "Джипе"? Может, Тамаре помощь нужна? Была какая-то странная уверенность, что вся эта делегация направилась именно к ней. А может, у них началась паранойя на почве любительской игры в детективов.
  Но вот подъездная дверь распахнулась, и оттуда вывалилась вся толпа. Тамару они вели под руки, причём довольно грубо. Женщина не сопротивлялась. Голова её безвольно висела, словно она была без сознания, однако шла Тамара на своих двоих.
  Всем своим видом женщина выражала некую отрешённость, смирение с неизбежностью наказания - а что ещё ожидает человека, которого буквально волоком тянули из собственной квартиры. Значит, соображала, за какие грехи...
  Тубольцев и Златарёв переглянулись. Ничего хорошего не имело места быть в этом опусе. Златарёв молча завёл машину, и они в который раз за сегодня отправились играть в разведчиков. Только теперь дело приобретало серьёзный оборот.
  Тамара действительно не сопротивлялась. Что толку брыкаться, как стреноженная кобыла, если итог известен наперёд. У них не один козырь в рукаве. Тамара не была уверена, что её ребёнка не тронут. Пусть он был отсюда далеко, с бабушкой. Но у этих людей руки длинные, а о методах расправы Тамара наслышана достаточно, чтобы дрожать при одной мысли, что её маленький Валера окажется объектом мести.
  Пока её везли, Николай, начальник службы безопасности, нещадно бил женщину по лицу. Из разбитого носа текла кровь. Да, Тамара отлично всё понимала.
  Понимала, и проклинала тот день, когда согласилась воплотить в жизнь Антонов план. На первый взгляд, всё чисто, не подкопаешься. Приходит себе парень, раз или два в месяц, выигрывает крупные суммы. Ну, бывает, везёт. Чувствует "счастливые" автоматы. И такое бывает.
  Тамара знала статистику "счастливых" автоматов наизусть. Знала, на каком из них чаще всего выигрывают, а за какой садиться бесполезно. Игровых залов по району было несколько, и автоматы постоянно перемещали, чтоб не запомнил никто, какие из них везучие.
  Обо всех этих махинациях Тамара сообщала бывшему мужу, и тот периодически заходил в тот или иной зал, выигрывал, потом отдавал ей половину "заработанных" денег.
  Обоих это устраивало. Деньги ведь лишними не бывают. А у неё ребёнок, и мать уже совсем старая, болеет часто.
  Тамаре казалось, что так будет всегда. Что никто и не заметит, а потом, в случае чего, можно было тихо свернуть лавочку и сделать вид, будто и знакомы никогда не были. Но хозяева сети залов игровых автоматов и казино дураками не были. И зорко следили за тем, что происходит вокруг.
  Антона заприметили совсем недавно, и пока позволяли выигрывать: хотели вычислить, с чьей руки лакомится. Но он был хитёр: ходил по разным залам, в разное время, ни с кем не общался.
  Если б только у него хватило ума не болтать.
  Воистину роковой случай приволок в казино ментов. Служба безопасности мигом сообразила, кого те ищут и засуетилась, проверяя весь персонал. Ведь мог же затаиться, гад. Но тут же позвонил охранник из соседнего зала, что тоже принадлежал казино, и выдал весьма интересную информацию.
  Бывшая жена... Вон оно как. А в паспорте у неё ничего не значится.
  Теперь и краёв искать не надо. Шила в мешке не утаишь. Не с одного, так с другого боку вылезет.
  Тамара отлично понимала, что легко она вряд ли отделается, и холодела от ужаса, покрываясь липким потом, представляя, что её ждёт.
  Зачем они везут её куда-то? Почему не расквитались с ней там же, в квартире, где застали её далеко не врасплох: она ждала. Она знала, что за ней придут. Чувствовала, что не обойдётся.
  Видно, везут Тамару подальше от людей, чтоб никто не слышал её криков и не вызвал милицию. Хотя милиции эти выродки тоже не слишком боялись. И там всё куплено.
  "Джип" проворно рассекал улицы ночного города, утонувшего в одиноких огнях уличных фонарей, разливавших тусклый оранжевый свет. На тротуарах не было ни души, и лишь на редких лавочках кучками сидели подвыпившие подростки.
  Златарёв вёл машину чуть поодаль, хотя не светиться было нелегко. Дороги были пусты. В сидении "на хвосте" у обоих был солидный опыт, благо служба обязывала. Но если бы дело было только в слежке.
  Непонятно, что задумали эти ребята. Однако совершенно ясно, что задумали они далеко не хорошее: миновав освещённые улицы, они свернули в глухой район, где высотные дома шли вперемешку с небольшими частными халупками, и заканчивалась вся эта глухомань чередой полуразрушенных гаражных построек. Когда-то здесь планировался солидный гаражный кооператив. Но место было не совсем удачное, и мало кто захотел вкладывать туда деньги. Так что стройка прекратилась, и теперь это был притон для местных наркоманов и бомжей. Хотя последние всё чаще опасались туда соваться.
  "Джип" остановился у одной из развалин, и оттуда вышли двое "братков". Потом вытолкали Тамару. Она упала на колени и осталась сидеть в такой позе, опустив голову. Волосы свисали до земли, словно ивовые прутья, и ветер теребил их в разные стороны. Жалкое было зрелище.
  Златарёв с Тубольцевым остановили машину метрах в двухстах от "Джипа", спрятавшись в стенах недостроенного гаража. Заглушив мотор, они выбрались наружу и осторожно направились в сторону "Джипа". И хотя они двигались достаточно тихо, Златарёву казалось, будто они топают, что стадо коров.
  - Тише, ты, - прикрикнул он на напарника.
  - Да я и так порхаю, как бабочка, не суетись, - ответил Тубольцев шёпотом, - что делать будем?
  - У тебя есть какой-нибудь другой вопрос? - Раздражённо огрызнулся Златарёв, - целый день только и слышу: "Что делать будем?". Я тебе не мамка.
  - Правильно. Мамку я б уже давно послал. А ты, между прочим, мой начальник.
  - Тут все равны. Так что слушаю твои предложения.
  - Инициатива наказуема. Так что тебе вести.
  - Хорошо, как вернёмся, я тебе на шею колокольчик повешу, как телёнку, чтоб не потерялся.
  - Лады. Только титьку давать не забудь.
  - Да заткнись ты! - рявкнул Златарёв, у которого от напряжения начали сдавать нервы, - смотри лучше, чего они там делают.
  - Разговаривают. Тот коротышка прыгает вокруг нашей дамочки. Орёт что-то, но я не разберу, что.
  - Подойдём поближе.
  Они опустились на корточки и тихо, почти бесшумно, двигаясь на одних носках, подобрались к соседней постройке.
  Николай, начальник службы безопасности казино, ещё что-то говорил, но уже без крика. Спокойно. Зловеще как-то. Мужикам вдруг стало не по себе, ещё больше, чем было до этого.
  - Слышь, Лёха, - прошептал Тубольцев, - у меня дурацкое предчувствие.
  - Сиди тихо, - сквозь зубы прошипел Златарёв.
  - Не могу. Зачем ему банка?
  - Что за банка?
  В руках Николай действительно держал какую-то банку, и это было странно: посудина была небольшой, и держал он её необычно, набросив на руку тряпку.
  - Может, он её бензином собирается облить, а потом поджечь? - заволновался Тубольцев.
  - Ты что, псих? Сколько того бензина в банке? И какого хрена? Вот если б он канистру в руках держал!
  - Ой, Лёха, у меня совсем нехорошее предчувствие, - сказал Тубольцев и подался вперёд.
  - Сиди на месте, - прикрикнул на него Златарёв.
  Но Тубольцев его не слушал. Из укрытия им было видно, что Николай совершает какие-то манипуляции с банкой. Осторожно снял крышку - им даже отсюда было видно, насколько выверены и осторожны его движения, и занёс руку, как если бы собирался плеснуть содержимое банки на скрючившуюся на земле женщину. Он пнул её ногой и крикнул что-то, очевидно, чтобы она подняла к нему лицо.
  Тубольцев вдруг засуетился. Златарёв, которого не меньше его беспокоило происходящее, схватил Тубольцева за рукав. Но напарник лишь нервно отбросил его тяжелую ладонь, как если бы она была легче пушинки.
  - Серёга, не смей дёргаться. Их там ещё трое в "Джипе".
  - У меня слишком плохое предчувствие!
  Непонятно откуда в руках Тубольцева появился пистолет, и, прежде чем Златарёв успел его остановить, прогремел выстрел, потом другой.
  Ночная тишина вздрогнула и порвалась от дикого животного крика. Кричали двое: мужчина и женщина. Пуля, очевидно, угодила в руку Николая, и он не успел выплеснуть содержимое банки Тамаре в лицо. Однако при резком движении банка качнулась и...
  О том, что случилось, можно было только догадываться.
  Понятно было, что в банке была явно не вода. И не бензин. Истошные крики, полные боли и ужаса, говорили об очевидном.
  - Ну ты ас, - восхищённо сказал Златарёв, - прямо в точку. Правда, теперь посадить могут.
  - За что? - удивился Тубольцев, - я же защиты ради.
  - Всё равно, запрещено. Откуда ствол? Мы же сдаём рабочие?
  - Мой собственный. Травматика. Пули резиновые. С расстояния очень больно. Но посадят - вряд ли. Всё ж не огнепал.
  Разговор занял не больше двадцати секунд, а в следующее мгновение напарники уже бежали, что есть ног, прочь из своего укрытия, потому что из "Джипа" выпрыгнули ребята с уже настоящими огнестрельными пушками, и пули свистели им вдогонку песнь Соловья-Разбойника - смертоносную такую, совсем недружественную песнь.
  При всей своей немалой комплекции Златарёв летел, что стрела. Тубольцев, который был пониже ростом и стройнее, отставал от него на несколько метров. Златарёв первым добрался до машины, молниеносно открыл дверь, вскочил внутрь и повернул ключ в зажигании. Мотор взревел спасительным рёвом. Тубольцев, тяжело дыша, упал на пассажирское сидение, и они тот час же сорвались с места, будто за ними гнались все адские черти разом взятые. Впрочем, те, что гнались за ними, были ничем не лучше мифических рогатых демонов.
  Им всё-таки удалось выиграть фору - исключительно благодаря непредусмотрительности преследовавших их братков. Ни один из них не продумал свои действия до конца: схватили стволы и побежали. А ума сообразить, что в такие места пешком ходят лишь наркоманы да бомжи - ума-то и не хватило. Пока возвращались к "Джипу", пока подбирали раненного шефа и грузили его в салон - Тубольцева и Златарёва уже и след простыл.
  Но ни один, ни второй не считали, что отделались легко: кто-нибудь шибко умный вполне мог запомнить номера. И заказать продолжение банкета.
  Пока напарники кружили ночными улицами, соображая, что им дальше делать, ребята из службы безопасности казино, сообразив, что за случайными - или неслучайными - свидетелями не угнаться, отвезли начальника в больницу. У того был серьёзный ожёг кислотой, такой, что без профессиональной помощи вряд ли справиться.
  Пока они бегали за Тубольцевым и Златарёвым, Тамара успела убежать. Николай, которому кислотой плеснуло на ступню в открытой босоножке, не смог её удержать - сам чуть не зашивался от боли.
  Тамара же боли не ощущала. Почти. Её гнало вперёд довольно мощное чувство: хотелось жить. И хотя Николай сказал, что убивать её никто не собирался, просто наказать, чтоб на всю жизнь запомнилось, она боялась. Дико боялась. И запомнила. Хорошо запомнила. И на руках остались следы, и щека горела, будто прошлись по ней калёным железом. Тамара бежала, не разбирая дороги, пока не упала, споткнувшись о старую шину. Сил подняться уже не было, и Тамара с тихим жалобным воем начала ползти...
  
  -10-
  - Что делать будем? - спросил Тубольцев, и виновато пожал плечами. Выражение определённо заслуживало звание "фразы дня".
  - Звонить в милицию. И лейтенанту нашему, - невозмутимо ответил Златарёв.
  Он заглушил мотор и вышел из машины - осмотреть боевые "травмы".
  Задние фары определённо придётся менять. На спойлере красовалась добротная дыра. Постарались, сволочи, оставить на прощание памятку на ползарплаты. Златарёв в который раз за сегодня вздохнул и покачал головой.
  Нет, это определённо не его день. С самого утра. Впрочем, подумал он, посмотрев на часы, наступивший вряд ли будет лучше. Начался он с разбитых пулями фар, а чем закончится, одному Богу известно. Или чёрту - то-то он в своём пекле, небось, потешается!
  Клевер явно не обрадовался звонку посреди ночи. Он спал и видел сон, в котором он бродил по цветущему вишнёвому саду. Цветки на деревьях были крупными, красивыми, и даже не белыми - розоватыми, а потом вдруг стали кровоточить. Из самой середины жёлтеньких пушистых тычинок вдруг стали вытекать блестящие бурые капли. Как в фильмах ужасов. Клевер проснулся в холодном поту. Кровавые вишни - это не к добру.
  А через минуту раздался звонок. Ну конечно! Не прошло и полдня, как эти "вышибалы по вызову" уже наворотили делов. Да ещё в чужом районе.
  Сон как рукой сняло, но покидать уютную постель не хотелось. Жаба давила менять остаток ночи в домашней обстановке на прочёсывание пустых улиц, надеясь поймать ветер в поле. Но отступать было некуда.
  Квасин по головке не погладит, за лень эту проклятую. Да и преступников ловить нужно по живым следам. Пока свидетельница ещё жива. Если ещё жива.
  Ох, дураки-дураки. Откуда они берутся? Знать бы сорт какой, давно бы вывел.
  Клевер подбросил на ладони мобильник, мысленно представив, как запускает им в стену, обклеенную старомодными обоями в полосочку, и набрал майора Квасина. Следовало бить челом ГИБДД, чтоб выглядывали заветный "Джип", если вдруг вздумает покинуть город.
  Когда дело шло о специальных указаниях начальства, всё выполнялось очень быстро. Номера "Джипа" пробили, отправились по адресу, но, как и следовало ожидать, ни машины, ни хозяев дома не оказалось. Но ближе к утру "Джип" всё-таки таки засекли, остановили, а водителя и пассажиров отправили в РОВД с почётным эскортом из битой "семёрки" с мигалками.
  В отделе братки вели себя на удивление тихо. На все вопросы отвечали односложно:
  - Ты что-то путаешь, начальник. Я ничего не знаю. Клевета.
  Но против них были показания Тубольцева и Златарёва. А также наглядные увечья начальника службы безопасности казино, Николая Дубко, госпитализированного в одну из местных больниц.
  Тамара Мовсесян исчезла без следа. Оперативники искали всю ночь, прочёсывая развалины гаражей с фонарями в руках, однако женщина словно растаяла в воздухе.
  Златарёв с Тубольцевым просидели битый час в РОВД, пока следователь записывал показания. Душа казалась вывернутой наизнанку, когда, наконец, ни у кого не осталось вопросов. Да и куда уж: единственное, чем у них не поинтересовались, так это расцветкой нижнего белья.
  Когда они вышли на улицу, было уже светло. Город потихоньку просыпался, и вокруг раздавалось полусонное гудение пока ещё редкого транспорта. Златарёв сложил руки в замок, поднял над головой и с хрустом потянулся. Тубольцев заворожено наблюдал за дворником, усердно метущим площадку возле подъезда соседнего дома. Всё казалось таким мирным, спокойным. Обычным. Как будто и не было позади безумной ночи.
  - Вот и новый рабочий день начался, - бодро сказал Златарёв и взглянул на часы, - через два часа можно и на работу.
  - Мы уже и так на работе, - грустно возразил Тубольцев, оторвавшись от созерцания равномерных движений метлы, - пока не найдём убийцу, это наше рабочее место.
  - Уже нашли, - улыбнулся Златарёв.
  Однако напарник не разделял его уверенности. Пока ещё некому было давать показания. Свидетельница как сквозь землю провалилась. Да и сознаваться никто не спешил.
  - Слышь, Серёга, я, пожалуй, смотаюсь домой, душ приму, а часика через два встретимся. Лады?
  - Лады. Только подкинь меня до стоянки. Я уж на своей доберусь.
  - Хорошо, - ответил Златарёв и заметно помрачнел.
  Тубольцев догадывался, какие мысли бродили в его голове. Ещё бы - сравнить его собственную дешёвую "Калину" и гордый "Hundai" Златарёва, выстраданный продолжительным сидением в кредиторской кабале, а выгребать, как назло, одному Златарёву. А ведь если б он засунул куда подальше все эти начальственные понты, вполне могла бы влететь его, Тубольцева, "Калина". Нет, всё-таки у Бога есть чувство юмора.
  Златарёв высадил напарника у стоянки перед зданием родной фирмы и уехал. Тубольцев ещё некоторое время сидел за рулём, задумчиво уставившись в одну точку. Потом завёл мотор, однако домой не поехал.
  Такой уж он был человек - Сергей Тубольцев - терпеть не мог, когда оставались неразрешённые задачи и не доведенные до ума дела. Он позвонил Клеверу, однако тот не пожелал снять трубку.
  "Небось, отсыпается перед работой, сволочь,- подумал Тубольцев и тут же добавил, обращаясь к самому себе, - а тебе, родной, что мешает?".
  У заброшенных гаражей до сих пор стояла патрульная милицейская машина. Рядом ютилась изрядно потрёпанная синяя "Нива". В двух шагах от машин курили молодые ребята в форме. Они довольно громко смеялись и сплёвывали на пол прямо перед мордой здоровенной немецкой овчарки, равнодушно взирающей на происходящее вокруг.
  Должно быть, она тоже всю ночь не спала. Тубольцев очень хорошо её понимал.
  Неожиданно нарисовался лейтенант Клевер. Заметив Тубольцева, он даже обрадовался, хотя всего лишь час назад выгребал за этих двоих по полной программе.
  - Чего это с самого утра к нам пожаловал? - спросил он, протягивая руку для пожатия.
  - Не знаю, - соврал Тубольцев.
  На самом деле причина была. И эта причина называлась совесть. Ведь если бы они со Златарёвым не припёрлись, что два лоха, в игровой зал, не ляпали языками, что не надо, всё могло бы случиться по-дугому. Если бы он, Тубольцев, сообразил, что вмешаться нужно куда раньше...
  В голове не звучал бы эхом истошный женский крик.
  Тубольцев вряд ли мог претендовать на роль крутого сыщика, однако сознавать себя в числе передовых искателей пострадавшей было отчасти спасением от разбушевавшейся совести. Чем он мог помочь, представлялось смутно. Ходить, топтать траву, делать вид, что ищет - ни этим ли занималась вся поисковая группа всю ночь?
  - Нашли! - Вдруг крикнул кто-то, и Клевер с Тубольцевым, не сговариваясь, бросились в сторону, откуда донёсся крик.
  Вскоре из развалин появился молодой парень. На руках у него безвольно лежала Тамара Мовсесян. Тубольцев подбежал ближе, и увидел землистое, распухшее от слёз лицо, небольшой, но весьма отталкивающий след от ожога на левой щеке. Плечо и запястье левой руки тоже были покрыты ожогами. Да, Тубольцев спас её, но лишь отчасти. Страшно было подумать, какое зрелище являла бы собой Тамара, плесни этот мерзавец кислотой в лицо. А ведь так и было задумано...
  Да, он спас её от неминуемого уродства, однако героем-победителем Тубольцев себя не чувствовал. Неприятности Тамары ещё только начинались. А впереди - дача показаний, возможно, суд. И целая жизнь с ужасающими шрамами на теле и, к сожалению, на душе.
  Невесёлые мысли Тубольцева вдруг сменились ещё более мрачными. Он ведь так и не выбрался покормить Даньку. Значит, первое, что он услышит, когда вернётся домой, будут громкие вопли голодного не на шутку кота...
  
  -11-
  Прошло ещё два дня, однако следствие топталось на месте. Пострадавшая Мовсесян, придя в себя, находилась в шоке и отказывалась давать показания. Николай Дубко, взятый под следствие по подозрению в убийстве Добролюбова, оказался орешком непростым и трудно пробиваемым. Кремень, одним словом.
  Клевер беседовал с ним уже часа два, пытаясь то так, то эдак - всеми хитростями - склонить Дубко к добровольному признанию, однако тот чуть ли не с пеной изо рта настаивал на своей невиновности.
  Козырей у следствия было мало. Алиби Дубко согласились подтвердить человек десять, если не больше. Мотивы - что мыльный пузырь, готовы были лопнуть на глазах и брызнуть во все стороны мутными каплями.
  Единственная зацепка - Тамара Мовсесян - упорно молчала. Боялась, наверное. Всё ж ребёнок у неё, да мать старая. Одной правдой их не защитишь. Тут силу надо, а где её взять-то? Где взять, когда сама едва жива осталась?
  Вот и получалась ситуация, что в том фильме: упал, потерял сознание, очнулся - полит кислотой. Кто-то шибко "сердобольный" вместо воды хотел плеснуть, да слегка не донёс.
  Строилось дело хлипко, и готово было в любой момент развалиться, если бы не показания Златарёва с Тубольцевым. Но даже в этом были свои трудности. Не одного ствола ни в "Джипе", ни в домах у задержанных не оказалось. Успели избавиться, гады...
  Так что надежда, что Николай Дубко "расколется" самостоятельно, была сродни прошлогоднему снегу - растаяла, высохла, покрылась толстым слоем годовой пыли.
  Вот и сейчас он, изрыгая из глубины зрачков пламя и дым, метался по следственному изолятору, откровенно посылая матом Клевера и его вопросы.
  - Ну сказано ж тебе, придурок, не убивал я никого. Тем паче за такие копейки.
  - Знали бы вы, гражданин Дубко, сколько раз...
  - Да мне начхать, сколько раз! Да, стерву эту я научил - как жить, чтоб мордой своей любовалась, и не забывала, что значит в руку кормящую плевать. Она думала, ей всё это даром пройдёт.
  - Значит, гражданини Дубко, вы признаётесь...
  - Ни в чём я не признаюсь. Ты поди докажи, ментяра поганый, что это я сделал. А свидетелям твоим вшивым я руки повыкручиваю, чтоб знали, как лезть, куда не просят, да языком молоть.
  - Но, согласитесь, - упрямо настаивал Клевер, - у вас были все мотивы для убийства.
  - Повторяю для тупых: не убивал я. Мокруха нам ни к чему. Припугнуть, потрясти, голову в унитазе прополоскать, но мочить... Не пришьёшь начальник. Нет ничего. Чист как стёклышко.
  Дубко кипел, брызгая по изолятору слюной. Клевер мысленно считал до десяти, чтоб не подняться и не заехать ему в челюсть - уж очень тот раздражал. Но он не мог не признать, что Дубко был прав. Нет ничего. Абсолютно. Хороший адвокат в суде начисто отметёт все обвинения.
  Глухарь... Столь ненавистное коварное слово. Начальство, скорее всего, уже заготовило клизму. Квасин и так смотрел зверем, а у Клевера по-прежнему - хлипкая палочка, грозящая обратиться в нолик. Ведь собственные догадки к делу не пришьёшь.
  А тут ещё одна головная боль. Мать покойной жены Добролюбова. В свете последних событий Клевер было подумал, что подобную ветку расследования можно благополучно забытьь. Теперь эта мысль казалась ему дурацкой.
  Если версия с казино зайдёт в тупик, Клеверу здоровски достанется от начальства. Велено проработать - стало быть, нужно выполнять. И опять - в свободное от работы время. Потому что мать Татьяны Добролюбовой согласилась принять его только вечером и непременно дома. Иначе она отказывалась куда-либо ехать и о чём-либо говорить.
  С трудом дождавшись вечера, Клевер поехал на другой конец города - чай не ближний свет. И почему люди находят друг друга обязательно у чёрта на рогах. Хотя для семьи, говорят, полезно, когда от родителей подальше. Клевер женат не был, однако приблизительно догадывался, почему.
  Ирина Петровна, мать покойной, оказалась женщиной красивой, но слишком уж постаревшей для своих лет. Она почти не улыбалась, и Клевер чувствовал себя неловко с самой первой минуты знакомства.
  Ирина Петровна проводила его в зал и усадила в кресло. Будучи радушной хозяйкой, предложила лейтенанту чаю, однако Клевер сомневался, что ему кусок в горло полезет, учитывая, сколько боли притаилось в уставших глазах женщины, притом, что тема разговора наверняка всколыхнёт наболевшее.
  Ирина Петровна села напротив и сложила руки на коленях, что первоклассница. Клевер долго соображал, как начать разговор. Но женщина вдруг заговорила сама.
  - Знаете, за последние два года я потеряла мать, мужа и дочь, - она улыбнулась какой-то странной улыбкой, - остался только сын от первого брака. Но мы редко общаемся, а жаль... Таня была для меня всем, если понимаете. С отцом Вадика не сложилось. А Танин отец души в нас не чаял. В обеих.
  Ей всегда не везло, моей девочке. Такая красавица - кавалеры вьюном вились. А она была такая правильная - я даже не учила, она сама знала меру: умела отказать, остановиться. Таня и поцеловалась-то в первый раз только по серьёзному чувству. Ей тогда семнадцать было. Он - чуть старше. Тогда она и стала пропадать допоздна, но всё клялась: "Мама, я ни-ни, только после свадьбы". Я ей верила.
  Парень был хороший. Видела я его всего несколько раз, но впечатление осталось, что ни есть - самое лучшее. Он, когда служить отправился, в увольнение к ней приезжал. Они тогда закрылись в Танюшиной комнате, а мы с Пашей и не возражали. Может, они были бы счастливы. Любил он её сильно...
  Ирина Петровна замолчала, уставившись куда-то в сторону, словно забыв, что рядом в кресле сидит незнакомый человек, а она рассказывает ему сокровенное. Клевер осторожно спросил, хотя ему и не терпелось перейти поближе к интересующему его вопросу:
  - Почему "может"?
  - Что? - очнулась женщина.
  - Вы сказали, "может, они были бы счастливы".
  - Погиб он... Танюша очень страдала. Едва руки на себя не наложила. Как узнала - с месяц чумная ходила. А родные нас даже на похороны не пригласили - представляете?
  - Представляю, - пробормотал заскучавший лейтенант и подумал, что зря отказался от чая. Задушевные разговоры всегда пробуждали у него желание перекусить.
  - Года два Танюшка даже гулять не ходила. Всё училась, вспоминала. Фотографию его поставила на столе. Я ей говорила: "Убери покойника-то. Он тебе жизнь заслоняет". А она упрямая была. Нет, и всё. Так и стоял... Я только сейчас в альбом убрала.
  Потом появился Антон. По-правде говоря, я его сразу невзлюбила. А Паше он почему-то нравился. Настойчивый был, ухаживал красиво. Вижу, Танечка моя расцвела, похорошела, видно, прошлое, наконец-то отпустило.
  Замуж она выходила счастливая. Спросите, любила ли она мужа? Любила, да ещё как! Он же для неё - что свет в окошке. Был. Жаль, что я тогда эту мразь не прогнала. Думала, он Танюшку вылечит, а он ей ещё больше в душу нагадил...
  Ирина Петровна заслонила лицо руками и зарыдала. Клевер почувствовал себя совсем неуютно. Вряд ли найдется мужик, знающий, что делать с рыдающей бабой, особенно, если эта баба чужая. Но делать что-то надо было, иначе он всерьёз рисковал застрять здесь надолго. А ещё не дай Бог придётся вызывать "Скорую"!
  Гришка клевер оторвал зад от кресла, подошёл к Ирине Петровне и сделал неловкую попытку погладить её волосы.
  - Ну что вы, успокойтесь. Всё хорошо. Всё позади.
  Дурак он. Что хорошего может быть у вдовы, похоронившей дочь? И что позади - счастливые дни материнства и молодости? Нет, он определённо бесчувственный дурак!
  - Всё. Всё. Я спокойна. Простите, - женщина опомнилась и попыталась взять себя в руки.
  Она вскочила и зачем-то полезла в сервант.
  - Посмотрите, какая она была.
  Ирина Петровна вытащила массивный фотоальбом, очевидно, из старых запасов, тех, что в твёрдом переплёте и с картонными страницами, и протянула Клеверу. Пришлось сделать вежливое лицо и открыть. Что ещё оставалось.
  - Что его не устраивало, кобеля этого? Красавица, умница. Я говорила ей - уходи, пока он тебе жизнь не сломал. Найдёшь другого, который любить будет. А она ответила: "Так любить, как любили, уже никто не будет. А у меня сердце не казённое. Больше ударов не выдержит". Вот и не выдержало...
  А ведь какая красавица. Посмотрите, Григорий Анатольевич. Вот и тот парень. Смотрите, какие голуби. Теперь вместе уже. И с тем подонком тоже...
  А письма он какие писал... Я не могу читать, всё рыдаю...
  Лейтенант Клевер растерянно листал альбом, созерцая чужие физиономии. Фотография, в которую ткнула безутешная мамаша, действительно впечатляла.
  Красивая пара, ничего не скажешь. И мальчик хорош, только немного слащав. На его мужской вкус. И девчушка - загляденье.
  Грустно всё это...
  Да, чего только в жизни не бывает.
  Некоторые хранят письма, которые сто лет уж как пора выбросить. Ну, писал человек своей девушке. Из армии - вон адресок-то. И фамилия-имя-отчество...
  Гриша Клевер пробежался глазами по письму. Да, очевидно, любили Татьяну эту. Куда покрепче Онегина.
  Было в этом нечто загадочное. Что - он не мог понять. Нужно будет подумать на досуге. Только когда ж он наступит - досуг этот?
  - Ирина Петровна, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но я задам весьма неприятный вопрос.
  - Задавайте.
  - У вашей дочери был любовник?
  - Никогда! - возмущённо воскликнула женщина, но, нужно отдать ей должное, не стала делать из этого трагедию. Наоборот, она очень даже поняла, что пытается выяснить следователь.
  - Вы можете мне не верить. Но Таня была не из тех, кто изменяет мужу. Однолюбка до мозга костей. Так что вы даром теряете время, если ищете, кто мог бы убить Антона из мести за Танюшку. Я - точно бы не смогла. А больше некому.
  - У вас ведь есть ещё сын, - осмелился предположить Клевер.
  - О, Вадим на пятнадцать лет старше. Они не были дружны. Не ссорились, но и не чувствовали себя особо родными. Вадик рано женился, живёт с семьёй у родителей жены.
  - Вы не помните, были ли у Антона враги?
  - Враги - вряд ли. Он был слишком хитёр. А вот обиженных и разочарованных женщин, думаю, немало. Он ведь кобель. Был.
  Вот и всё... Пожалуй, больше ничего интересного он не выудит из этого разговора. Он с самого начала подозревал, что на сегодняшний вечер ему отведена роль плакательной жилетки для одинокой и отчаявшейся женщины. Что ж, благотворительность тоже нужна. Не всё ж ему людей грузить.
  С этой ролью было покончено. Но следующий пункт нравился ему куда меньше. Было нечто такое, заставляющее сомневаться, что шли они верным путём. Нечто в поведении Дубко и его "самураев" недобитых.
  Нет, не ведут себя так люди, совершившие убийство. Они, конечно, всё отрицают, и почти всегда звучит коронная фраза:
  - Давай, начальник, докажи!
  А тут - не было этой фразы. И не было того особого выражения глаз, когда понимаешь, что пойман, но уверен, что не накажут. Хотя любой нормальный опер назовёт все эти домыслы БСК - бред сивой кобылы. Просто интуиция подсказывала - нет, она вопила, - что всё ещё только начинается. И ребята из казино, со всеми их тёмными и бесчеловечными делишками, на этот раз совсем не при чём.
  "Выспаться тебе надо, как следует, Григорий Анатольевич, - пробормотал себе под нос Клевер, - а то интуиция твоя, очумевшая от недосыпа, под монастырь подведёт".
  
  -12-
  Златарёв пришёл на работу в довольно приподнятом расположении духа. Все детективные мытарства остались позади. Да, убийцу ещё не вычислили, но теперь это дело милиции, а их с Тубольцевым совсем малое - свидетельствовать в суде.
  Хотя, возможно, он рано радуется, и Мельника не устроит предложенный им вариант развязки. Может, он потребует крови определённого лица, чтоб засадить его на веки вечные...
  Вопрос сложный, и ответа на него Златарёв пока не знал. Но подозревал, что Мельнику всё это чертовски важно.
  Однако все было далеко не так гладко, как складывалось. Он понял это, едва его нога перешагнула порог директорского кабинета.
  Андрей Евгеньевич казался чрезвычайно озабоченным, плохо скрывая это под маской напускного дружелюбия.
  - Проходи, Алексей, присаживайся. Буду тебе благодарность выдвигать. С одного конца. А с другого - спускай штаны, выпорю.
  Вы мне с Тубольцевым такую кашу заварили...
  В общем, звонил мне владелец казино. Просил, очень вежливо, но настойчиво, чтоб вы двое заявления свои забрали, да от показаний отказались. Я, конечно, сперва возмутился...
  Но бизнес есть бизнес. Есть дела важные, есть второстепенные. Антон, конечно, дурак был, что деньги воровал, да бездарно транжирил. А серьёзные люди подобные шалости не любят.
  Если его смерть как-то связана с казино - это хорошо. Меня устраивает. Но владелец казино так настойчиво уверял меня в обратном, что я поверил. А вот это уже нехорошо. Совсем нехорошо.
  Вы с Тубольцевым просьбу-то уважьте. Мне с владельцем сети казино и игровых залов ссориться не резон из-за каких-то мелочей.
  - Вы называете мелочью то, что эти твари плеснули в лицо женщины кислотой? - не сдержался Златарёв и вцепился руками в подлокотники с такой силой, что пальцы его заметно побелели.
  - У девицы той рыльце давно в пушку. И прошу я, Алёша, по-хорошему. Тебе в этом городе ещё жить, работать. Не лезь, куда не просят. Денег, чтоб починить машину, я так и быть, выделю. А про казино забудь. Не наше это дело.
  - А какое ж тогда моё? - сквозь зубы спросил Златарёв.
  - Убийцу искать. Настоящего. Конкретного. Желательно, с вескими доказательствами, а не домыслами.
  Спокойный, уверенный в себе Мельник сейчас напоминал Златарёву сытую кобру, что лениво взирала на него с высоты, развлечения ради, но с намёком, обнажив ядовитые зубы.
  Внутри всё сжалось, скорчилось от ненависти и отвращения, однако он чудом сумел обуздать свой пыл. Хотелось врезать от всей души, смачно размазать по стенке. Да только зря всё это.
  Горбатого могила исправит. А править знамя справедливости - что метать бисер перед свиньями. Первого затопчут. Поэтому Златарёв лишь молча кивнул и вышел.
  Куда делись бодрость и оптимизм? Душу грела злоба - она же питала мысли. А впереди ещё разговор с Тубольцевым. Объяснить придётся, что все их злоключения и риски - всё зря было. Только Тамару подставили. А толку...
  Тубольцев ждал его в кабинете. Видок у него был ещё тот. Глаза не блестят - мечут молнии, волосы взъерошены. На столе валялась пара сломанных шариковых ручек.
  - Ты чего? - удивился Златарёв.
  - Только что звонил Гришка Клевер. Говорит, проверили всех. У каждого железное алиби на вечер убийства. Единственное, чем их можно зацепить - наши показания. Но тут наскочила адвокатов тьма тьмущая, так что можем мы эти бумажки...
  - Знаешь, что мне Мельник только что сказал? Чтоб мы не совались, куда не следует, с этими бумажками. Чтоб оставили в покое казино с его разборками, а искали настоящего убийцу.
  - Что значит настоящего? Как тут быть, если казиношные наследили и тут, и там.
  - В том то и дело, что наследили они только с Тамарой Мовсесян. С Добролюбовым у них чисто. Одни домыслы. А Мельнику доказательства подавай. Железные. Ишь, мститель выискался. Как мы их найдём, доказательства эти, если у каждого из подозреваемых алиби?
  - Не знаю, не знаю, - задумчиво сказал Тубольцев и улыбнулся. Нехорошая вышла улыбка. Грустная какая-то. - Тут госпожа удача подкинула следствию одну зацепку. Вшивенькую, правда, но хоть что-то всё ж лучше, чем совсем ничего.
  - Ты о чём?
  - Да, произошло кое-что. Не шибко хорошее.
  - Что?
  Тубольцев немного помялся, прежде чем ответить.
  - Единственного свидетеля преступления вчера ночью пытались убить.
  - Подчищают хвосты?
  -Что-то вроде того.
  - Нелогично как-то. Почему сейчас, почему не сразу?
  - Откуда мне знать...
  - Странно всё это. Находясь под подозрением, так открыто наглеть...
  - А может, это и не они вовсе. Может, у Добролюбова ещё проколы какие случались, за которые его и убили.
  - Кстати, Мельник на это намекал, почему-то. Темнит он. Не нравится мне это всё, хоть убей.
  Златарёв прокрутился на своём модном кресле из донной стороны в другую, и вдруг пожалел, что не курит. Час от часу нелегче. Куча нервов, работа - и всё насмарку. Всё разбилось о загадочные поступки мистера Икс...
  Он хотел пошутить немного, чтобы разрядить обстановку, обернулся к напарнику, но замер, встретившись с его необычным взглядом. Как-то уж очень странно смотрел на него Тубольцев. Как будто пытался залезть в самую душу и покопаться в накопившемся там дерьме.
  - Знаешь, при всей своей лощёности, Добролюбов был настоящей гнидой. Бывало, смотришь в глаза и плюнуть хочется.
  - Не скажи, Серый. Его многие любили. Особенно бабы...
  Тубольцев ничего не ответил, решив, что самое лучшее, что можно сделать, - держать свои домыслы при себе. В конце концов, это не его собачье дело. Убийство - это грязь, черта, которую мало кто переступит, сколько бы гадости не плескалось внутри. От Лехи Златарёва он всегда видел только хорошее, да и судить кого-либо он права не имел. Морального. Человеческого. Никакого.
  Он знал человека, у которого был веский повод расквитаться с Добролюбовым.
  И Златарёв, похоже, догадывался о его подозрениях, но не подавал виду.
  А ведь он мог - Лёха Златарёв - вполне мог хлопнуть Добролюбова.
  И силы, и ярости у него бы хватило.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ "ЧЕЧЕНЕЦ"
  
  -1-
  Летящей походкой Настя выпорхнула из здания милиции и нажала кнопку сигнализации. Серебристо серая "девятка" приветливо подмигнула ей передними фарами. Чеченец, ковыляя, шёл следом, волоча за собой гитару. Видно было, что сил у него не много, и ещё чуть-чуть, и он рухнет прямо на асфальт. Но Настя по опыту знала, что пытаться помочь ему - дело неблагодарное. Брат никаким образом не хотел признавать себя слабым, и даже сейчас, когда культя ноги распухла так, что джинсы едва не лопались, он ни за что не опёрся бы на заботливое женское плечо.
  Он и раньше был довольно упрямым. Тогда, когда руки и ноги были целыми, а собственное отражение в зеркале не вызывало отвращения. Но сейчас... Если бы Настя сказала ему - "иди, куда глаза глядят" - он бы ушёл, не оглядываясь. Не думая о том, что кроме сестры ему никто не протянет руку помощи, да ему и не нужно было...
  Жизнь для Чеченца складывалась такой, какая она есть, без взлётов, надежд и порывов, способных увлечь, зажечь в душе трепетный огонёк, рискующий перерасти в бушующее пламя. Это когда ты знаешь, что где-нибудь тебя будут ждать с распростёртыми объятиями - друзья или любимая женщина, что твои дети не будут стыдиться и пугаться собственного отца, - только тогда ты стремишься жить полноценно, выбирая для себя лучшее. А для некоторых лучшего уже и не надо.
  Настя искоса посмотрела на брата, сидевшего рядом на пассажирском сидении. Ей была видна его правая сторона, в профиль. Светлые волосы, собранные в хвостик на затылке, тонкий правильный нос - точь-в-точь, как у неё, только немного крупнее, белёсые пушистые ресницы. Несколько прядей кудрявились на лбу и на висках...
  Сейчас он был красавец. Если бы у них было достаточно денег, лицо брата можно было бы восстановить. Лицо, но не душу...
  А когда-то всё было по-другому. Когда-то они были счастливы. Или, по крайней мере, старались быть счастливыми, закрывая глаза на мелкие неурядицы, которые подбрасывала жизнь, как прикормку, очевидно, заранее подготавливая к тому, что вскоре наденет резиновые сапоги и придёт рыбаком - закидывать удочку, чтоб потом безжалостно вонзиться крючком в горло...
  Юность казалась безоблачной. Родители баловали, не жалели ни денег, ни времени. Всё кружилось вокруг них - детей. И никто не задумывался о том, есть ли между родителями чувство, именуемое любовью. Зачем - они ведь всегда вместе и казались довольными. Но иллюзия счастливой семьи громко рухнула вскоре после того, как старший брат Денис женился.
  Отец заявил, что уходит из семьи к другой женщине, которую любит уже несколько лет. К женщине, которую давно мечтает назвать своей женой, но всё никак не решался.
  А мать он не любил. И только спустя столько лет, Настя наконец поняла, почему. Поняла, и сумела простить ему тот страшный бумеранг, запущенный не со зла, но отточенный, как лезвие бритвы, что безжалостно срубил не одну макушку.
  Юрке тогда было восемнадцать, и мать всеми средствами старалась откупить его от призыва. Готовилось куча липовых справок - брат был здоров как бык. Но когда отец вдруг ушёл из дома с чемоданом в руках, жизнь полетела вверх тормашками. По злой случайности, это событие совпало с осенним призывом, и на следующий день, не сказав никому ни слова, Юрка отправился в военкомат.
  Должно быть, в этот момент рухнули его собственные замки, которые он строил на песке. Он верил, словно котёнок, что только родился и ещё не обсох, верил в семейное счастье, в стабильность и благополучие жизни. Он верил... и не сумел принять правду, поэтому объявил протест.
  После ухода отца и бегства младшего брата, Настя осталась одна - вместе с матерью и новоиспечённой семьёй Дениса. Но лучше бы она тоже сбежала куда-нибудь.
  Мать стала невыносимой. Единственной темой для разговоров, была новая жена отца. Все её достоинства, недостатки, фотографии, постоянное "чем она лучше?".
  Настя вдруг превратилась в стерву, потому что "вся в отца". Невестку она стращала, что Денис - как и все мужики - кобель, и у него явно не одна на стороне. И скорей бы ей забеременеть, пока это не сделала другая.
  Сходить с матерью на рынок было вообще кошмаром. Едва на девушку обращали внимание мужики - а где, спрашивается, видано, чтоб мужики на молодых девиц не глядели - мать пресказывала ей, что, мол, скоро семьи разбивать начнёт - наследственность у неё такая. Настя держалась из последних сил.
  Уйти было некуда. Не к отцу же в его новую чужую семью? И не к бабушке, которая всё время ворчала, что "побросали мать, гады, а она всю жизнь, всю душу им отдала"...
  И тут подвернулся Артур. Он жил на соседней улице и частенько поглядывал на Настю, ещё в школе, когда она была соплёй зелёной, а как выросла, расцвела, ему возле Настиного дома, что мёдом помазали. Хорош он был собой - высокий, черноволосый, при квартире и машине, да только не к душе...
  Но, как известно, из двух зол выбирают меньшее. Хоть и слыла Настя красавицей, никто из сокурсников замуж не звал: молодые были все ещё. В голове - гулянки да кутёж. Да и встречаться Насте особо ни с кем не хотелось. Перед лицом - отцово предательство да упрёки матери. Боялась, что в таком аду её любовное счастье не приживётся.
  Недаром боялась...
  Тут и проявился Артур: с цветами, подарками, походами в кино и скромными поцелуями на прощание. Знал, что ухаживает за девицей и не давил. Но это Настенька и купилась - на уважение это липовое. Думала, что раз не любовь, так ласка разожжёт скупой огонь в семейном очаге. Разожгла - полыхнула и сгорела, оставив дымящееся пепелище.
  Артур оказался человеком скупым. Денег давал ровно столько, сколько по его мнению нужно было. Да и ласки от него особо не дождёшься, разве что когда выпьет. А уж если сильно выпьет - всё вокруг крушит, а потом уходит и до утра домой не показывается.
  Не было семейного счастья, не было. Одна тоска горемычная. Настя похудела, как тростинка, осунулась. А однажды утром не смогла подняться с постели: голова кружилась, тошнило. Артур грубо растолкал жену, прекрасно видя, что той нездоровится, и буркнул:
  - Что разляглась, словно барыня. Завтрак подавать кто будет? Или я даром тебя кормлю?
  Даром или недаром - этого Настя не знала, да и знать не хотела. Следующие события в её жизни завертелись, что январская вьюга. Колючая, холодная вьюга.
  Она забеременела... Но как можно рожать от такого ублюдка, как Артур? Даже то, что в ребёнке наполовину будут её собственные гены, не избавляло от мысли, что у неё родится не человек - монстр, с ангельским личиком. И Настя решилась на аборт.
  После этого она уже не могла оставаться с Артуром. Она собрала вещи, но уйти не успела: прямо на пороге её настигло страшное известие.
  Юра погиб.
  Эта новость подкосила её, словно серпом по босым ногам.
  Он ведь писал ей. Писал совсем недавно - месяца три назад. Окунувшись с головой в собственные проблемы, Настя и не заметила, как пролетело время.
  Никто не знал, что его роту отправили в Чечню. Никто, кроме матери, но она почему-то молчала. Как будто это совершенно естественно, когда твоего сына отправляют в самый разгар военных действий, где люди умирают ежедневно.
  Лишь много позже Настя поняла, что той было всё равно. Младшие дети словно умерли для матери в тот день, когда за отцом навсегда захлопнулась дверь...
  Для отца же смерть сына стала ударом, от которого он так и не смог оправиться. Той же ночью, как пришло известие, "скорая" увезла его в больницу с инфарктом. Единственный раз, когда Настя пришла навестить его, Владимир Андрюшин не смог произнести ни слова - его разбил паралич. А спустя несколько часов он умер.
  Настя впервые увидела новую жену отца - теперь уже вдову. Полная, уже немолодая женщина с опухшим от слёз лицом. Она взяла Настю за руку и поднесла её пальцы к своим губам, а затем, не сказав ни слова, отбросила её в сторону и убежала. Они увиделись ещё раз на похоронах, но больше не встречались.
  Муж всё это время вёл себя на удивление ласково, даже смотрел как-то по-другому: с нежностью и теплотой. И Настя подумала, что не такое уж он и чудовище, и, может быть, где-то есть и её вина - в том, что у них не сложилось...
  Как знать, может Артур чувствовал, что она его не любит. Так или иначе, он выбрал не тот путь, по которому он смог бы разбудить её чувства...
  Те крохи любви, которые он подарил ей в момент горя и печали, не смогли удержать её в семье. Мощной, непробиваемой стеной стояли воспоминания о неродившемся ребёнке.
  Настя всё-таки ушла, перевернув для себя эту страницу навсегда.
  Но в той, взрослой разведённой жизни, как оказалось, были свои трудности.
  За время её непродолжительного брака старший брат успел приватизировать их трёхкомнатную квартиру на себя, "чудесным" образом выписав из неё всех, кроме себя и матери.
  Судиться с ним было не резон: отца и брата не было в живых, а Настю, как оказалось, выписали через суд, на который она якобы не являлась. От этого лицемерия во рту навсегда остался привкус гадливости, который появлялся каждый раз, когда Настя вспоминала о старшем брате.
  Мать, понятное дело, не возражала, хотя была в курсе - в этом Настя не сомневалась. Оставшись одна, пожилая женщина изо всех сил вцепилась в старшего сына, единственного оставшегося в семье мужчину, затихла и скромно потакала всем его желаниям, добровольно заделавшись серой мышью. До дочери ей не было дела. Молодая, замужняя - пусть муж о ней думает.
  Нет больше мужа - не беда. Другого найдёт. Притом умнее теперь будет - не на лицо, а на достаток смотреть станет.
  Тогда зарплата Насти была невелика - снимать квартиру было не по карману. Поэтому она отправилась к бабушке: всё-таки родная кровь, авось не выгонит.
  Оказалось, что и тут Дениска протоптал свою дорожку. Каждую неделю продукты, подарки, речи сладкие. Едва Настя поселилась у бабушки, он засуетился, о досмотре начал заводить речь, о завещании. Намекал, что сестре не резон было от мужа уходить. Дело молодое, помирятся. И при квартире он, при машине.
  Да только бабка при всей своей ворчливости дурой не была, и Дениса насквозь видела. У девки жизнь не задалась, а брат мало того, что из квартиры выписал, так и вообще без угла оставить норовит.
  Капризная была бабка, дотошная. Много с ней Настя натерпелась, но квартиру всё-таки бабка ей завещала. Как не злился Денис, не посылал её отборным матом, да только Настя его с порога вытолкала и дверь захлопнула.
  С той поры многое в её жизни изменилось. Настя сменила работу, продала квартиру и переехала на другой конец города - от родственников подальше.
  Единственное, о чём она впоследствии жалела, так это о том, что во всей этой суете совершенно упустила из виду очень важную деталь. Тело брата ведь никто не хоронил...
  Никто не добивался, не требовал выслать то, что от него осталось...
  Но тогда Настя не думала о прошлом. Она жила. Маленькая серая мышка, что пассивно принимала на себя удары судьбы, какими бы подлыми они не казались, благополучно издохла и рассыпалась в прах. Теперь это была уверенная в себе красивая женщина, которая не шла - ступала по жизни, гордо подняв голову.
  К мужчинам Настя относилась настороженно. Подпускала к себе немногих, и уже не покупалась на цветы, подарки и комплименты. И не стесняясь, смотрела в глаза. Там она пыталась высмотреть затаившегося монстра, и если не видела, то душу её словно окатывало радостью. Но сердце по-прежнему стучало ровно.
  Видно нет для неё любви в этом мире. Разобрали оптом, и даже крошек посмаковать не оставили.
  Потом появился Данила - высокий зеленоглазый темноволосый, и Настя вдруг отчётливо поняла, что он просто так не отцепится, не уйдёт из её жизни - уж больно ласково на неё смотрел. И она впустила - робкую птицу счастья, поклевать зёрнышек на обледенелом подоконнике. Стало так хорошо, так не одиноко в этом мире.
  Они ещё только начинали встречаться серьёзно. Данила, не скупясь, водил её по ресторанам и всё чаще оставался ночевать. Однажды вечером, пока ещё не стемнело, они вдвоём бродили по городу, рука об руку, словно студенты. На площади у фонтана собралась толпа. Настя по-детски рассмеялась и потянула Данилу за локоть - посмотреть.
  Бродяга-музыкант пел довольно популярную песню "Любе":
  Комбат, батяня-батяня, комбат,
  За нами Россия, Москва и Арбат...
  У него был красивый голос, и Настя с Данилой притихли в сторонке, слушая песню. Вернее, слушала Настя, а Данила стоял рядом и любовался, глядя на её будто зачарованное лицо.
  Песня закончилась, послышался звон монет, летящих в стоявшую на асфальте коробку. Данила усмехнулся и достал из кармана бумажную купюру. Настя улыбнулась, и они вдвоём подошли к бродячему певцу. Данила поморщился, увидев обезображенное лицо, и отвернулся. А Настя вдруг вскрикнула, но не от ужаса.
  Она узнала своего якобы погибшего брата...
  
  -2-
  Возле подъезда их уже поджидал Данила. Настя выбежала из машины и радостно уткнулась носом в знакомую грудь. Пусть в последнее время у них не всё так гладко, как хотелось бы, но ведь хорошо, когда у тебя есть любимый человек. Чувствуешь себя не таким одиноким и всесильным. Женщине порой бывает важно - побыть слабой и беспомощной, опереться на крепкое мужское плечо.
  Данила ласково провёл по волосам и поцеловал в макушку, задыхаясь от страсти, вдруг нахлынувшей горячей волной. До смерти хотелось побыть вдвоём. Он взглянул на Чеченца, с трудом выкарабкивающегося из "Девятки" и по телу пробежала дрожь отвращения.
  Кто бы знал, как он ненавидел этого урода. Откуда он только взялся на его голову?
  Данила с удовольствием прогнал бы его на все четыре стороны, если бы Настя была немного другой. Немного более эгоистичной и равнодушной.
  Но нет! Словно круглая дура, несостоявшаяся Мать Тереза, она нянчилась с этим капризным ублюдком, собирала деньги на его бесконечные операции. А он, Данила, даже забыл, когда последний раз оставался у неё ночевать.
  Данила уже давно планировал свадьбу, даже подыскал большую четырёхкомнатную квартиру, на которую можно было разменять их две двухкомнатные. А брата отправить туда, где и положено быть инвалиду - в специальное учреждение для таких, как он, уродливых калек, напрягающих своим существованием родных и близких. Он рискнул сказать об этом Насте - и они крупно поссорились. Месяц не разговаривали. А теперь ещё у этого чёртового братика появились проблемы с милицией. Добомжатничал, сволочь, а выручать пришлось просить знакомого адвоката. Теперь благодарить ещё придётся.
  Нет, не ценит его Настька. Кто б ещё терпел подобные женские выкрутасы. Нормальный мужик давно бы сбежал. А она держит его своими голубыми, что небо, глазищами. Одурел он совсем от любви этой...
  Настя почувствовала, как от него будто волной исходит ненависть, помрачнела и отодвинулась. Нет, она его понимала. В отношениях мужчины и женщины главным быть должен он и только он. Павлин. Но куда же ей деться от взваленной на собственные плечи ноши. Ведь некому её сбросить. Да и как потом жить, зная, что где-то там, неизвестно где бродит голодная и обездоленная родная кровь.
  Юра и сам не хотел садиться сестре на шею. Его вполне устраивало бродяжничать, петь песни, закрываясь от жалостливых взглядов за стеной напускного равнодушия. Но Настя настояла на том, чтобы он жил с ней. Она даже прописала его в квартиру, выделила комнату, одевала, кормила, ухаживала.
  Сестра заботилась буквально обо всём. Она разыскала его документы, добилась того, чтобы его вычеркнули из списка пропавших без вести и назначили пенсию по инвалидности. Поначалу Юра не вылезал из больниц, где ему вправили кое как сросшиеся кости, подобрали дорогущий, но удобный протез. Даже сделали пластику лица, вернув нормальный нос и убрав огромный отвратительный шрам на левой щеке, разорванной почти до уха.
  Красавцем он не стал - на всё остальное банально не хватило денег. Но теперь он выглядел не столь ужасно, как в тот первый день, когда увидел в зеркале отражение своего нового "Я".
  Что бы он делал, если бы не Настя?
  Чеченец ещё помнил бесконечные дни и ночи блуждания непонятно где, в поисках утраченного себя. Он ушёл из больницы в состоянии глубокой депрессии и вернулся домой лишь через год, когда голод и нужда заставили его буквально балансировать на грани жизни и смерти.
  Чеченец хорошо помнил этот день, хотя всеми силами пытался выбросить его из головы. Ну что хранить в мозгах всякий болезненный хлам?
  Была пятница. Вечер. Чеченец с трудом доковылял до третьего этажа родного дома и нажал кнопку звонка. Дверь открыл Денис, да так и замер на пороге.
  А дальше был долгий разговор. Старший брат рассказал ему, что отца больше нет, сестра вышла замуж и с ними не общается, а мать...
  Мать не пожелала признать в нём сына. Едва взглянув на его изуродованное лицо, она побелела, как полотно, а после молча отвернулась и ушла в комнату.
  Денис предложил устроить его в дом для инвалидов. Чеченец отказался.
  Тогда брат сообщил ему, что он здесь больше не прописан и не имеет на квартиру абсолютно никаких прав. И он ничем не может ему помочь. Денег и связей у него мало. А нагружать мать - больную и старую женщину - заботами о сыне-калеке Денис не собирался.
  Но Чеченец и так всё понял - по выражению лица. Понял и принял - без особых душевных мук.
  Раньше он и предположить не мог, что от него отвернутся близкие. Также, как не мог предположить, что судьба так жестоко разрисует его портрет убийственно жалкими красками. Чеченец долго скитался по улицам, не имея особой цели, кроме одной - выжить, чтобы прозябать. И так было до тех пор, пока он не встретил Настю.
  Он действительно не хотел от неё никакой помощи. Он бы молча нёс собственный крест и умер бы где-нибудь в подворотне, забитый такими же, как и он, жалкими бродягами. Но Настя пыталась вдохнуть в него жизнь. Всеми силами пыталась.
  И в конце концов, лёд безверия и апатии дал-таки трещину...
  Хотя Чеченец изо всех сил пытался это скрывать.
  Они втроём - Данила, Настя и Чеченец - поднялись в квартиру. Настя засуетилась, разрываясь между двумя мужиками: одного следовало отправить в душ после тюремного гостеприимства, другого - хоть поцеловать в знак радости. Хотя сейчас этой радости Настя почему-то не ощущала. Уж слишком злыми были у Данилы глаза.
  Настя переоделась в домашний наряд - шорты и блузку, подбежала на минутку к зеркалу, подправила причёску, и поспешила на кухню. Святая обязанность любой нормальной бабы - мужика накормить, приласкать, - так он добрее будет.
  Ужин прошёл в зловещем молчании. Юра ел молча, обратив всё внимание на пейзаж за окном. Он нарочно не общался с Данилой, не встречался с ним глазами, полностью игнорировал. Ему не нужно было ничего говорить, он и сам прекрасно понимал, как относится к нему сестрин жених.
  Счастье сестры было для него святым. Но Данила ему ни грамма не нравился. Может, это была ревность? Может, опасение, что после свадьбы он окажется вышвырнутым вон, подобно бродячему коту, из жалости подобранным и беспощадно кинутым на произвол, потому что обстоятельства изменились...
  Данила ел нехотя. Его тошнило от одного вида калеки. Хотелось забрать Настю и как раньше, пойти с ней побродить по ночному городу, найти укромное место на природе, расстелить простыню и потешить луну и звёзды неистовыми эротическими выкрутасами. Но, глядя на невесту, он понял, что сегодня ничего такого не будет. Настя смотрела, будто сквозь него и думала о своём. Что-то тревожило её.
  Когда Чеченец, наконец, встал из-за стола и убрался в свою комнату, Данила сгрёб Настю в объятия и усадил на колени. Она поёрзала, устраиваясь поудобнее и покраснела, задев бедром его ширинку, красноречиво говорившую об испытываемых им чувствах. Данила тихонько засмеялся и ухватился зубами за край воротника её блузки.
  - Знаешь, что я хочу с тобой сделать?
  - Не сейчас, подождём, когда Юра заснёт, - прошептала она.
  - Поедем ко мне, - попросил он, - Я так соскучился.
  - Не могу. Я не должна оставлять его одного.
  - Опять? - едва не закричал Данила, больно сжав её талию, - Что на этот раз? Он что, обоссытся без тебя?
  - Замолчи, - обиделась Настя, - у него действительно неприятности.
  - А у меня единственная неприятность - это ты. Одна сплошная неприятность. Ты ничего никогда не хочешь, а на уме одно: "Юрочка, миленький, сю-сю-сю". Может, ты забыла, что я мужик?
  - Не забыла, - холодно сказала Настя, - если что не нравится, я не держу.
  - Так сразу и "пошёл вон"! - раздражённо сказал Данила и вскочил, чтобы уйти.
  Настя отошла на другой конец кухни и прислонилась спиной к холодной кафельной стене. Может быть, она и перегибает палку. Но если бы Данила реагировал на всё чуточку поспокойнее... Всё было бы по-иному...
  - Вижу, ты сегодня не в настроении. Завтра позвоню, - смягчившись, сказал Данил и даже попытался её поцеловать.
  Настя ответила слабо. Он покривился от разочарования и ушёл. Всё равно в этой квартире, где за стенкой спит этот урод, у него ничего не получилось бы. На прощание Данила громко хлопнул дверью. Хоть этого ему никто не запрещал.
  Оставшись в одиночестве, Настя подошла к столу и застыла над неубранными тарелками и чашками. Сил заниматься хозяйством у неё не было.
  Что-то было не так. Совсем не так. Почему она ведёт себя, будто назло Данилу. Почему не хочет понять и принять какое-нибудь компромиссное решение.
  Например, она могла спокойно поехать с ним к нему домой, оставив Юру отдыхать после пережитого стресса. Ничего - абсолютно ничего бы не случилось. И он рад был бы побыть один. Может, побренчал бы на своей гитаре, не опасаясь помешать её сну...
  Но она не хотела. Не хотела ничего делать. Почему?
  Ответ был всегда один: сердце стучало как прежде. Видимо кровь бежала недостаточно быстро, и она, Настя, была всего лишь холодной рыбой. А может, любви вообще нет?
  Настя покачала головой и вышла из кухни. Иногда можно позволить себе побыть неважной хозяйкой, если руки не поднимаются драить, вытирать, складывать...
  Она постучала в дверь брата и тихонько вошла. Чеченец, как обычно, сидел с гитарой и задумчиво водил пальцами по струнам. Она опустилась рядом с ним на кровать и положила голову ему на колени.
  - Юр, как ты думаешь, любовь есть? - спросила она.
  - Есть, - ответил Чеченец, - иначе нас давно бы уже не было.
  - Мне почему-то в это не верится.
  - Как знать, Настенька, может оно и к лучшему - никого не любить...
  Настя ничего не сказала, костеря себя за то, что затронула эту тему. Конечно, у Юрки была любовь, может, даже не одна. Он ведь красавцем был. Но, вернувшись уродом, он так и не нашёл в себе силы показаться кому-нибудь на глаза. Что он мог там увидеть, кроме отвращения и ужаса.
  А ведь он так ещё молод - моложе её. И ему тоже хочется любить. Только вот кто полюбит его? Такого урода?
  Это были страшные мысли, и Настя поспешила отогнать их подальше, пока Юра не понял, не почувствовал её жалость. Этого он не любил.
  
  - 3 -
  На следующий день Чеченец проснулся рано, как и обычно. Настя ушла на работу, да и он засобирался по делам. Петь песни в переходах было единственным занятием, которое он мог себе позволить, находясь среди людей. Конечно, он мог бы лепить пуговицы и строчить наволочки, как предлагалось в газетных объявлениях, но подобная работа Чеченцу не улыбалась.
  Иногда он неплохо зарабатывал и вносил свой вклад в семейный бюджет. Но сестра редко брала его деньги, разве что в случае острой необходимости. Всё равно - это были жалкие крохи по сравнению с тем, что мог бы заработать, будучи здоровым мужиком.
  Петь ему нравилось. Ещё в школе замечали, что у Чеченца красивый голос. В армии научился играть на гитаре. Теперь "пригодилось".
  На сегодняшний день у Чеченца была запланирована особая миссия. Правда, пришлось дожидаться вечера, когда на улице начнёт темнеть, и ночные бабочки стайкой прилетят на улицы родного города в поисках денежной наживы.
  Не то, чтобы Чеченец уважал проституток. Некоторые вызывали у него отвращение - опустившиеся, немытые наркоманки - такие, что топят своих новорожденных детей в лужах и выбрасывают на помойки из-за того, что прозевали вовремя сделать аборт. Или денег не было.
  Но находились среди них и те, кого на панель толкнула нужда или отсутствие иного выхода. Гражданки других государств, приехавшие в поисках безоблачного счастья и гигантских возможностей - их подставляли, кидали на деньги, отбирали паспорта, избивали, принуждали торговать своим телом.
  Дочери наркоманов и алкашей, "проданные" за долги.
  Ступив на подобный путь, редко когда находили выход, втягивались, черствели душой, умирали личностью и уже не стремились обратно.
  Чистый, наивный, розовый мир казался им чужим и отталкивающим. Замок Фата-Моргана. Мираж. Там не нужны были дочери темноты.
  Год назад Чеченец познакомился с Наташей. Сначала ему казалось, что она ничем не отличается от других. Такая же потёртая, битая жизнью. Когда-то её можно было назвать красивой, но не сейчас. Уж слишком уставшими и постаревшими были её глаза.
  Чеченец не заметил, как привязался к ней, хотя они почти не разговаривали. Наташа нередко становилась в метро рядом с ним и слушала, как он поёт, и тогда из-под ресниц её сочилась жизнь.
  Родственные души, карабкающиеся по скользкой стене жизни без фонаря. Затоптанные на самое дно, и обоим заказан путь наверх - в светлые, тёплые волны.
  Наступил вечер. Чеченец собрал всю заработанную за сегодня мелочь в карман и уложил гитару в чехол. Затем он неспеша, прихрамывая на левую ногу, стал карабкаться по ступенькам наверх. Наташа стояла обычно на этом самом месте.
  Сегодня её там не оказалось. Очевидно, клиент. Чеченец решил подождать, сидя на скамейке у входа. Проходившие мимо парочки настороженно косились в его сторону, девушки испуганно моргали накрашенными ресницами и спешили прочь. Несколько подростков подкрались сзади, намереваясь засунуть петарду ему в чехол. Со слухом у Чеченца проблем не было. Он выждал нужный момент и перехватил наглую руку с зажжённой петардой. Ещё совсем детская ладонь хрустнула в сильном кулаке Чеченца. Петарда упала на пол и взорвалась прямо под ногами у нерадивого шутника. Тот вскрикнул, испугавшись, однако, совсем не взрыва. Выражение глаза у Чеченца было такое, что подросток едва не описался от страха.
  Что ему петарды - так, хлопушка, даже не детская, - ясельная. Рядом с ним взрывались настоящие гранаты, разрывающие на куски человеческие тела.
  Но вот задатки жестокости - даже у подростков, свойственные этому возрасту, - вызвали настоящую злость, явственно проступившую в каждой уцелевшей черте лица калеки.
  Мальчонка извивался и канючил противным ломающимся голосом:
  - Дяденька, отпусти... Отпусти, блин, бомжара вонючий!
  - Разве от меня воняет, малёк? - нарочито спокойно спросил Чеченец.
  - Слышь, ты, урод, пусти говорю! - запищал "пленный".
  Чеченец отпустил. Не потому, что испугался или пожалел. Просто ему стало горько, обидно до глубины души, за таких вот, здоровых и наглых моральных уродов.
  Подростки вмиг убежали. Ещё довольно долго Чеченец слышал вдалеке их матерные угрозы и пожелания. Он с ужасом прикинул, что услышит от таких же недорослей лет через двадцать. Определённо, мир катится к чёрту и прогнивает на радость рогатому.
  Спустя час появилась Наташка. Выглядела она уставшей, на скуле синяк. Чеченец подошёл к ней и увлёк в сторонку.
  - Привет, - улыбнулась девушка, - рада, что с тобой всё в порядке. А то вокруг такие сплетни ходят.
  - Языками чесать - дело нехитрое, - философски заметил Чеченец и дотронулся пальцем до синяка на скуле, - кто это тебя?
  - А, не важно... Клиент сволочной попался. Бывает.
  - Бросала б ты это дело, Наташа. Тебе жить надо. А это - не жизнь.
  - Ты опять о своём, - вздохнула девушка и выудила из сумочки сигарету, - некуда мне идти. Некуда.
  Чеченец поставил чехол с гитарой на тротуар и достал из кармана бумажный конверт.
  - Вот, возьми, - сказал он, протягивая конверт Наташе, - здесь, правда, не слишком много. Пару тысяч. Но при разумном подходе должно хватить на то, чтобы протянуть какое-то время, пока не устроишься на нормальную работу. Паспорт сделаешь.
  - У меня есть паспорт, - возразила Наташа и заглянула в конверт.
  Глаза её округлились, а сердце взволнованно застучало. Это были доллары! Не рубли, доллары! Две тысячи! Наташа никогда не держала в руках столько денег сразу, хотя для некоторых такая сумма могла показаться смешной. Но восторг её вскоре сменился сожалением.
  - Я не могу взять это, извини.
  - Почему? - удивился Чеченец.
  - Тебе самому нужны. Например, зубы вставить.
  - Обойдётся как-нибудь. Насобираю. А ты пропадёшь здесь. Матвей достанет. Бери деньги и уезжай.
  - Но почему ты мне помогаешь? Я нравлюсь тебе? - неожиданно спросила девушка, пряча деньги в сумочку.
  - Нравишься, - согласился Чеченец, - не могу смотреть, как ты пропадаешь. Пообещай, что больше я тебя здесь не увижу.
  - Я не могу обещать, что всё у меня в жизни наладится, - с горечью сказала Наташа, - но постараться обещаю.
  Она взяла Чеченца за правую руку, которая без шрамов, и легонько пожала. Чеченец улыбнулся в ответ, затем наклонился и поднял чехол, закинул его за плечи и ушёл, не прощаясь.
  Прощаться он не умел. Оглядываться тоже. Чеченец просто шёл улицами, волоча больную ногу на протезе, и старался ни о чём не думать. Только что он подарил крупицу надежды на будущее. Но только он понимал, насколько она призрачна, эта надежда.
  Вот уже показались стены родного дома. Чеченец взглянул на окна, выходившие на проезжую часть. На кухне горел свет, значит, Настя была дома и, скорее всего, пила чай. Он почувствовал, что устал и проголодался, и ускорил шаг. Улица перед домом обычно была тихая и немноголюдная, поток автомобилей невелик. На противоположной стороне парочка бабулек в спортивных костюмах выгуливали пекинеса. Ещё пара мужиков о чём-то горячо спорили перед ночным киоском с броской вывеской "Пиво на разлив".
  Чеченец ступил на проезжую часть и осторожно посмотрел по сторонам. Затем благополучно перешёл на противоположную сторону улицы. Внезапно совсем близко послышался рёв автомобиля, набиравшего скорость. Чеченец на этот момент уже ковылял по тротуару, не обращая внимания на бабулек, которые уставились на него, что на диковинку. Будто в первый раз видели.
  Видно было у него какое-то шестое чувство - то самое, которое заставило отпрыгнуть прочь от гранаты, что могла разорваться прямо под ним, что заставило выпрыгнуть из окна военного грузовика прежде, чем он взлетел на воздух, охваченный пламенем...
  Это самое шестое чувство подтолкнуло Чеченца обернуться и отскочить, ударившись лишь о бок автомобиля, норовившего наскочить прямо на него.
  Пьяный, что ли - пронеслось в его мозгу, пока он собирался с силами, чтобы подняться на ноги. Но пьяным водитель определённо не был.
  Тот, кто находился за рулём, несомненно, явился по его, Юркину душу. Развернув автомобиль, он рванул прямо на него. Чеченец прыгнул на капот, перекатился через него и благополучно приземлился на асфальт.
  Послышались крики. Бабульки горланили на всю улицу, перепуганные до смерти:
  - Люди добрые, убивают!
  Кого убивают! Не их же! Чего, спрашивается орать? Чеченец раздражённо выплюнул сломанный при падении зуб и начал ползти к дереву - как -никак, хиленькое, а спасение. Вряд ли нападавший собирался "целоваться" передком с внушительным тополем.
  Однако наездов больше не было. Неизвестный автомобиль, сдав назад, развернулся и скрылся в темноте улиц - не главных, оттого скудно освещённых. Чеченец мысленно перекрестился и начал подниматься. Отовсюду вдруг потянулись заботливые руки, помогавшие встать. Бабулька с пекинесом на проводке довольно громко возмущалась.
  - Это что ж делается! Вот так просто наехать на человека. Он же убить хотел. Даром, что калека.
  - Развлекаются, тварюги проклятые. Спорт устроили. В милицию надо звонить. Я номерочек-то запомнила! - ответила её спутница.
  - Не надо в милицию, - попросил Чеченец, - я в порядке.
  Но его никто не слушал. Вызвали и милицию, и "Скорую", которая, по мнению Чеченца, больше требовалась не на шутку разошедшейся старушке, затянувшей бесконечную лекцию о том, какая нынче молодёжь.
  На шум из дома выбежала Настя. Обняв брата, она прижалась к нему изо всех сил и заплакала.
  - Не бросай меня, Юрка, не надо.
  Он вроде и не собирался уходить. Впрочем, Чеченец прекрасно понял, что имела в виду сестра. Два одиночества сошлись в одном - теперь друг без друга тяжело. Даром, что мать есть, жених, старший брат...
  Не главное, что по жизни кто-то есть. Главное, кто душой с тобой рядом.
  Ребята из милиции записали его показания на бумаге, он расписался. Хотя, что он там видел. Он больше прыгал, увиливая от удара. Мог назвать марку машины, цвет. Лицо водителя рассмотреть не успел. Номера тоже.
  А вот старушки оказались проворнее. Не только номера запомнили, но ещё и описали водителя: мужчина, рыжий, глаза злые. Как они глаза увидели, Чеченец не мог взять в толк. Темно ж было, да и стояли бабки довольно далеко. Видать, фантазия подработать решила - мало ей стало сериальных забот.
  Наутро Чеченцу пришлось топать в РОВД, рассказывать Гришке Клеверу как, что, где и почём. Тот остался весьма недоволен тем, что он опять не разглядел преступника. Ну не виноват же он, что обстоятельства так сложились. Не видел. Не сможет чётко описать.
  К обеду оперативники "пробили" номера машины - оказалось, хозяин с утра объявил её в розыск. Вечером, мол, угнали. Но Гришка Клевер почему-то не захотел ему верить и потребовал явиться в отдел для опознания.
  Чеченца привели в маленькую тёмную комнатку с большим односторонним стеклом, сквозь которое была видна другое, более светлое помещение. Там выстроили рядом пять человек, включая и хозяина злополучной машины. Чеченец внимательно смотрел в лицо каждому из них, однако не встретил ни одной знакомой морды.
  Старушка, что явилась для опознания, тоже не смогла никого узнать. Охала, ахала, потом заявила, что зрение у неё плохое и понять, кто из них преступник, она не может.
  Гришка Клевер покачал головой и отпустил всех. Бестолковые нынче люди пошли. Ничего не видят, не соображают.
  "А ведь Чеченца теперь охранять надо" - промелькнуло у него в голове.
  Квасин тоже согласился, что к Чеченцу неплохо бы кого-нибудь приставить - вдруг их недоброжелательный друг вернётся довершить начатое. Дело становилось всё запутанней и запутанней. Ничего не было ясно. Да и людей не хватало. Какая уж тут охрана для уличного бродяги.
  - А ты попроси коллег своих новоиспеченных. Тубольцева со Златарёвым. Может, помогут. Давно что-то их не видно, - заметил Квасин.
  - Работают люди, - процедил сквозь зубы Клевер.
  - А ты, стало быть не работаешь? Ваньку гоняешь?
  - Я, Леонид Сергеевич, не работаю. Я пашу, как лошадь, денно и нощно, не смыкая глаз. Пора бы уже и нам выдавать молоко за вредность.
  - Но-но, не кипятись, Гриша. Бывали времена и похуже.
  
  -4-
  Марина Мельник долго красовалась перед зеркалом, примеряя шарфик, купленный в новом шикарном бутике. Ей и в голову не пришло задать себе вопрос: а на хрена ей летом шарфик? До осени, что ль не дотерпела бы?
  Но нет, это же супермодный шарфик. Из новой коллекции. Если сейчас не купить, к осени ничего не останется.
  Устав, наконец, любоваться собой, Марина убрала шарфик в сумку и тихонько подошла к двери отцовского кабинета. Тот сидел в одиночестве и что-то сосредоточенно писал в своём блокноте.
  Зазвонил телефон. Андрей Мельник деловито нажал кнопку приёма вызова и выдал важное "слушаю".
  Через минуту лицо его посерело. Он стал теребить воротник рубашки, как будто задыхался. Очевидно, новости были далеко не самые лучшие. Марина то и дело слышала слова "Сочи", "санаторий". Когда отец положил трубку, Марина увидела, как между бровей мгновенно показалась глубокая морщина.
  Андрей Мельник прикрикнул на секретаршу и потребовал сюда Златарёва. Это было уже интереснее.
  Златарёв явился незамедлительно - он вообще был чертовски пунктуален и скор. Они долго говорили о чём-то с отцом. О чём, Марина не знала. Они вели себя тихо, так что она не могла их услышать, как не пыталась.
  Потом Златарёв ушёл. Марина по-быстрому собралась, чмокнула отца в щеку, извинилась, что уходит так скоро. Дела срочные, отлагательств не требуют. Мельник ничего не сказал - не до неё сейчас было.
  Марина спустилась вниз, ловко перебирая холёными ножками, обутыми в босоножки на высоченном каблуке. Надо сказать, двигалась она проворно.
  Выбежав во двор, Марина едва успела перехватить автомобиль Златарёва, который уже направлялся куда-то по поручению отца. Она распахнула дверцу и ввалилась в салон, тот час же ставшим маленьким из -за многочисленных бумажных пакетов с покупками.
  - Отвези домой, а? - ласково попросила она, - ты же знаешь, как я вожу.
  Да, Лёха Златарёв знает, как она водит машину: каждый второй столб - её, и то потому, что первый она и не заметила. Он много чего знал о ней.
  Марина уставилась на него взглядом, который много чего обещал мужчине с развитым воображением. А что делать? Она теперь одна, совсем одна, и никому не нужна. А Леха Златарёв - он всегда здесь, всегда рядом. Может быть, у них снова всё получится, кто знает.
  Марина нередко задавалась вопросом, не мог ли Златарёв убить Антона.
  Повод у него был. Они с Мариной встречались три года: два из них тайно, что мыши в подвале. Потом пришлось признаться - ну куда уж тянуть. Леха искренне полагал, что у них всё серьёзно. Ну а Марина...
  Ей было хорошо с ним. Большой, горячий, неутомимый в постели, однолюб. Она даже любила его - в какой-то степени. Но родители оказались против.
  Кто он, а кто она. Паршивый охранник с залихватской должностью начальника службы безопасности и единственная дочь Андрея Мельника, директора крупной фирмы. И классы, и доходы были разными. Мать очень долго втолковывала ей это, словно позабыв, что сама по профессии - школьная училка.
  Златарёв предлагал ей бросить всё и уйти жить с ним. Но Марина не привыкла ухаживать за мужчиной - убирать, стирать, готовить. Дома для этого держали домработниц и повара. А у неё маникюр за сто баксов, да и у плиты стоять - для волос вредно. В общем, послушалась она маму, а тут и Добролюбов подвернулся.
  Красавчик... Все подружки завидовали. Ничего, что не так богат, как хотелось бы. Но отец говорил: "голова!". Значит, за ним не пропадёт.
  Хотя в постели был куда хуже Златарёва.
  Что уж теперь. Антон умер, а Лёха Златарёв жив - живёхонек. Рядом сидит, баранку крутит. Интересно: мог или не мог?
  А если мог, то не станет ли она следующей жертвой? Ведь это она его обидела, бросила. Нельзя оставлять этот вопрос повисшим в воздухе. Нужно выяснить, что задумал Златарёв, и заранее приготовиться.
  - Вот я и осталась одна, Лёшенька, - голос, что мёд - сочный и бархатистый. - А у тебя есть кто-нибудь?
  - Какая разница? - пробормотал Златарёв , не имея особого желания говорить с НЕЙ о личной жизни.
  - Мне интересно: вдруг, ты тоже одинок.
  - У меня жена, двое детей и собака.
  - Врёшь, - пропела Марина и положила руку ему на бедро, - а помнишь, как мы занимались любовью, застряв в пробке?
  - Не помню, - отрезал Златарёв, - если б я помнил каждую бабу, с которой спал, у меня был бы передоз от ненужной информации.
  - Напрасно ты пытаешься меня задеть, - прошипела Марина.
  - А ты напрасно пытаешься ко мне приставать.
  - Просто я подумала, что...
  - Меньше думать надо, а делать так вообще ничего. Вот, выметайся на улицу, приехали уже, и не забивай мне мозги своими проблемами.
   -У меня нет никаких проблем, Лёш.
  - Вот и хорошо. Береги себя.
  Нет, всё-таки он мужчина, подумала Марина, выбираясь из машины. Язык плохо подвешен, но гордости и мужества куда больше, чем у её красноречивого напыщенного Антона.
  Златарёв захлопнул за ней дверцу и сорвался с места, будто за ним черти гнались и плевали на пятки горячей жижей. Марина только рассмеялась в ответ: похоже, он до сих пор сидел у неё на крючке. И в этот раз она постарается не упустить эту рыбку.
  
  -5-
  День выдался сумбурным. Сначала Златарёв проторчал полдня в милиции, капая на мозги Гришке Клеверу. Хотя непонятно, кто ещё кому на мозги капал. Лейтенант настаивал, чтобы Златарёв обеспечил охрану для свидетеля, на которого позавчера покушался какой-то умник на угнанной тачке. Златарёв упирался: у него не наберётся людей на каждого бомжа в округе, и вообще - это дело милиции.
  Милиции никакого дела до Чеченца не было. У самих забот полон рот да сквозь зубы наружу лезет. Но проследить надо было - хотя б для того, чтобы поймать убийцу. Вдруг повезёт?
  - Убийца, полагаю, не дурак, - заметил Златарёв, - скорее всего, затаится, пока за вашим калекой хвост вьётся. По-другому надо искать.
  - Да обыскались уже! - В сердцах крикнул лейтенант Клевер. - Единственная версия трещит по швам. Ваша Мовсесян сделала вид, что ничего не помнит. Амнезия у неё, видите ли. Врач сказал - последствия шока. А я смотрю в глаза и вижу: врёт, гадина. Но сделать ничего не могу. Хочется ей с размалёванной рожей жить - так что я могу сделать.
  - Напугана она. Небось, ребёнку угрожали, - предположил Златарёв.
  - Ну а мне, что прикажете делать? Засадила бы всех, и некому было бы угрожать. В ближайшие лет десять.
  Клевер аж покраснел от напряжения. На лбу выступили капельки пота. Он достал из кармана платок и вытерся. Известное дело, угрожали. Как пить дать. И любая нормальная мать на месте Тамары Мовсесян молчала бы, как рыба. Такие люди, как ребята из казино обычно имеют немало криминальных связей. И память у них длинная.
  Но поделать ничего нельзя. Только по факту совершённого преступления. А она - отказывается помогать следствию.
  - Ладно, - примирительно сказал Златарёв, - я что-нибудь придумаю. Насчёт бомжа вашего. Не пропадёт.
  - Спасибо, Алексей, - улыбнулся Клевер, - я бы, конечно, и сам последил - в свободное от работы время. Да только мою ментовскую рожу за километр видно.
  - Что правда - то правда, - согласился Златарёв, пожимая на прощание руку.
  Клевер ни капли не обиделся. "Ментовская рожа" была весьма мягким выражением по сравнению с "мусором", "ментярой". "фраером" и прочими обидными кличками, на который был мастак криминальный клан общества.
  Покинув здание "мусарки", Златарёв отправился по рабочим делам, с которыми хвалёный родственник шефа справлялся весьма посредственно. Он лично осмотрел бензовозы, проверил документы, сертификаты, дал своё "добро" на перевозку топлива. Обычно он этим и занимался, за тем редким исключением, когда Мельнику приходила в голову блажь проверять всё лично. А один раз он поручил проверку Добролюбову.
  Смех да и только. Разве этот хлыщ мог как следует изучить документы, проверить их подлинность, определить качество топлива. Он поди бензин-то один "95" нюхал, которым свою "Хонду" заправлял.
  Ладно, о мёртвых плохо не говорят. Только хорошее, а его, к сожалению, было мало.
  Было что-то нечистое в Мельниковских манипуляциях с проверками, но Златарёв благоразумно не вмешивался. Понятное дело - кристально честным путём больших денег не заработаешь. Противно, конечно, но что поделать. Из этой руки немало людей кормится. Всё завязано, и порвать без крови никак не получится. Да и зачем рвать - вся страна такая. Куда ни кинь - сплошь воровство да обман.
  Невесёлым мыслям Златарёва вторило небо. К вечеру погода испортилась, солнце утонуло в серой густоте грозовых туч. Дождь забарабанил мощно, шумно, и уже через полчаса на дорогах образовались солидные лужи. Капли падали тяжело, грузно, и лужи словно пузырились, взрывались мелкими фонтанчиками брызг.
  Златарёв остановил машину на светофоре, выудил из нагрудного кармана мобилку - дурная привычка, от которой почти невозможно было отказаться, - и набрал Тубольцева.
  - Привет, Серёга, как там в офисе?
  - Где тебя носит? Тут все прямо с ума посходили, - раздался обиженный голос Тубольцева.
  - Извини, занят был, позвонить не мог, - оправдался Златарёв.
  Почему не мог - конечно, мог. Просто не хотелось лишний раз вспоминать об этом проклятом расследовании. Оно уже в печёнках сидело. А еще вопрос решать о том, кто бомжа "пасти" будет. Самому не хотелось. Не до того было.
  А Тубольцев сейчас как пошлёт его куда подальше. Даром, что начальник.
  - Слышь, Серый, лейтенант наш совсем очумел. Просит, чтобы мы свидетеля его охраняли.
  - А разве это не его забота?
  - Была его. Но мы сами навязались, никто не просил. Придётся решать, пока Мельник не вклинился. Он и так нервничает, аж осунулся.
  - Да, я заметил, - задумчиво сказал Тубольцев, - по очереди будем или как?
  - Или как, - ответил Златарёв, - сегодня я не могу. Завтра начнём. Полагаю, за ночь с ним ничего не сделается.
  - Кто его знает. Давай я, что ль проверю. Где обитает наш объект? - неожиданно предложил Тубольцев.
  Златарёв опешил: он никак не ожидал, что найдутся добровольцы, тем более Тубольцев, для которого произошедшее с Тамарой Мовсесян оказалось весьма болезненным для восприятия Тем не менее, Златарёву благородное рвение напарника пришлось как нельзя кстати: настроение было хуже некуда. Он был на самой грани - в полмиллиметра от того, чтобы взорваться. Ужасно хотелось спать.
  Напоследок его кольнула совесть: на улице такой дождь, а Тубольцев намеревался скакать по лужам вслед за привыкшим к любым условиям бродягой. Не по-дружески как-то.
  - Серёг, ты просто посмотри, как он. Какой он. В метро на гитаре играет.
  - Да знаю я. Клевер рассказывал. Где живёт, знаешь?
  - Зачем тебе? Сторожить, что ль собрался?
  - Да покручусь вокруг, понаблюдаю.
  - Дождь на улице.
  - Хрен с ней, с той улицей. Главное, чтоб не в душе...
  - Да ты философ, Серёга, - усмехнулся Златарёв.
  - Не говори. Это вообще-то называется романтикой.
  Надо же. Что это творится с человеком в последнее время? На романтику потянуло. Хотя, может, это он, Златарёв постепенно черствеет душой, зарываясь с головой в ненужные проблемы. Не хватает в этой жизни чего-то...
  Счастья не хватает.
  Златарёв свернул в переулок и сбавил скорость. Вдруг он увидел, как на обочине кто-то машет ему рукой. Дамочка в длинном целлофановом плаще. Златарёв окинул взглядом салон: чистый, пахнущий кожей, а она в своём мокром балахоне. Грязь будет.
  Но, с другой стороны, она так настойчиво машет, чуть ли не выпрыгивает из плаща. Златарёв притормозил и остановился чуть поодаль. Дамочка стремглав бросилась к машине. Златарёв любезно распахнул дверцу. Дамочка сунулась было садиться, но тут вспомнила про плащ, быстренько сбросила его, смотала в клубок и сунула в пакет.
  - Вот ужас-то. Льёт как из ведра, а я зонтик не взяла. Предупреждали ж с утра, что дождь будет, а я и не поверила. Глянула в окошко - солнышко, небо чистое, птички поют. И не стала брать зонтик. Хорошо хоть у Даши запасной плащ был, иначе вымокла бы, как суслик.
  Девица всё тараторила и тараторила, чувствуя себя совершенно свободно, не стесняясь чужого человека. Златарёв повёл машину медленно, ожидая, пока дамочка сообразит сказать ему, куда её везти.
  - А что ты еле ползёшь, Лёша? - вдруг спросила она, глядя ему в глаза с улыбкой.
  Златарёв аж дёрнулся от удивления, посмотрел на неё и вдруг узнал. Конечно же, он видел её не раз. Она жила в его подъезде, кажется на четвёртом этаже.
  - Не признал? - догадалась девушка, и в глазах её заплясали смешинки, - думал, лохудра какая-то остановила, нагло в машину залезла и щебечет без умолку?
  Приблизительно это Златарёв сначала и подумал. Только дамочка несколько смягчила выражения.
  - Меня Аней зовут. Мы на втором этаже квартиру снимаем.
  - Да, вспомнил. Аня. Вы недавно в нашем доме живёте?
  - Месяцев семь, - пожала плечами Аня, - можно и на ты.
  - Хорошо, - согласился Златарёв и замолчал, сосредоточившись на дороге.
  О чём с ней говорить, он не знал. Да и желания особого не было.
  Аня взяла инициативу общения на себя и всю дорогу стрекотала, что стадо цикад. Златарёв делал вид, что слушает, кивал невпопад, а она лишь загадочно улыбалась.
  И глаза у неё были какие-то загадочные. Смешливые, с подвохом. Видная девка.
  Жаль, что замужем. С такими Златарёв не связывался. Да и в поведении у неё не было ничего такого, что говорило бы, что она не против. Болтливая сверх меры, разве что.
  До дома доехали быстро. Аня рассыпалась в благодарностях, попрощалась и упорхнула по ступенькам наверх - живущие на втором лифтом не пользуются, разве что бабульки. Златарёв проводил её до квартиры. Сам он тоже лифты не любил - вечно загаженные, прокуренные, воняют. А пройтись до шестого этажа было полезно.
  Оказавшись в квартире, Златарёв скинул сандалии и растянулся на незастланном с утра диване. В комнате царил бардак, но он не обращал на это внимание. Не перед кем красоваться, а самого и так устраивает. Сил убираться нет. А вот пожрать бы чего, да выпить рюмочку хотелось. Златарёв нехотя поднялся с дивана и поплёлся на кухню.
  Там было относительно чисто - это потому, что хозяин редко готовил, перебиваясь бутербродами с колбасой и пельменями - знатной едой холостяка. Но сейчас холодильник был пуст, словно только что из магазина. Даже пахло не едой - пластмассой.
  Половинка давно засохшего лимона, сиротинушка, одиноко лежала на нижней боковой полке. Желудок заурчал от голода. Ничего не поделаешь, нужно искать зонтик и топать в магазин, что в доме напротив.
  Зонтик долго не желал находиться, и Златарёв было плюнул на это дело. Не сахарный - не растает. А вот машину желательно было в гараж отогнать, чтоб зря не мокла. Он обул сандалии и тут заметил зонтик, торчавший из шкафчика для обуви аккурат среди кроссовок. Кто его туда засунул, Златарёв понятия не имел. Разве что домовой решил пошалить. Но в домовых Златарёв не верил.
  Быстро отогнав машину в гараж, он заскочил в супермаркет и нагрёб свой обычный холостяцкий паёк: палку копчёной колбасы, сыр, хлеб, помидоры, пачку пельменей и бутылку водки. Взял было коробку яиц, но, повертев в руках, положил на место. Яйца нужно варить, чистить. Или жарить, а потом сковородку мыть. Лень-матушка. Он лучше печенья наберёт и кофе со сливками, чтоб позавтракать чем было.
  С увесистым пакетом в руках Златарёв взлетел по ступенькам наверх, будто на крыльях. В пролёте на втором этаже он вдруг наткнулся на Аню, сидевшую прямо на ступеньках. Плечи её тряслись от рыданий. Рядом лежали пакет с плащом и сумочка.
  - Что случилось? - спросил Златарёв и опустился перед Аней на корточки.
  Она подняла на него заплаканные глаза. Тушь некрасивыми разводами растеклась по щекам. Губы мелко подрагивали.
  - Я ключи на работе забыла, - прошептала она.
  Златарёв сделал глубокий вздох, чтобы не рассмеяться.
  - Нашла чего реветь. Мужу позвони, чтоб быстрей возвращался.
  - Не буду ему звонить... Да и не живём мы вместе больше.
  - Поссорились?
  - Нет. Он просто ушёл. Мы не расписывались, - пояснила Аня, опустив глаза, - Душа поэта не выдержала прозы жизни. Ключи мне отдал. У него ведь есть, где жить. У мамочки своей ненаглядной... А мастерская уже закрыта, под сигнализацией...
  Она снова разревелась, непонятно от чего больше - от того, что придётся ночевать в подъезде или от любви своей несложившейся. Златарёв, как и любой нормальный мужик, кроме, разве что Тубольцева - тот любил иногда "сопли" жевать, романтик хренов, - терпеть не мог женских слёз, особенно, если те попахивали мылом.
  Ушёл, разлюбил - и чёрт с ним. Баба видная, замену быстро найдёт. А чувства - их задавить можно. Запросто. Кулаком.
  - Ты не реви, - почти ласково сказал Златарёв, - у тебя подруги есть?
  - На работе есть. Но я к ним проситься не буду. Одна в общаге живёт - куда к ней? Другая с любовником. Женатым. Мне вряд ли обрадуется.
  - А родители?
  - Из-под Орла я. Деревенька там есть. Супониво называется. Прикажешь туда поездом ехать - переночевать?
  - Да, дела... Ты, вот что, не реви. Пойдём, у меня переночуешь, - предложил Златарёв и тут же испугался: вдруг согласится! Что делать тогда? Отдыха хочется, покоя, а не слушать бабскую трескотню.
  Аня посмотрела на него со странным выражением лица. Потом вытерла нос и гордо заявила.
  - Спасибо за предложение, но я не по тем делам.
  Златарёв неожиданно развеселился.
  - Знаешь, я тоже не вожу к себе кого попало. А впрочем, можешь ночевать в подъезде.
  - Я тебя почти не знаю. Да и ты меня. Неудобно как-то.
  - Я тебе на коврике в прихожей постелю.
  Аня улыбнулась и поднялась со ступенек. Она была такая страшная - с размазанной тушью, опухшими глазами и мокрыми волосами - наверное, бегала на улицу без плаща. Но Златарёву почему-то расхотелось, чтобы она отказывалась. Вот так вот меняется настроение человека, когда ему неожиданно говорят "нет". Забавная девчушка.
  Златарёв галантно пропустил её вперёд себя, и они вместе поднялись на шестой этаж. Тут только он вспомнил, какой у него бардак, но стыдно почему-то не стало. Гостей он не планировал. Пусть терпит.
  Аня первой вошла в квартиру и недовольно сморщила нос.
  - Ты хоть иногда проветриваешь комнаты.
  - Меня почти не бывает дома.
  - Сразу видно, - улыбнулась девушка.
  - Не нравится, ночуй в подъезде.
  - Я подумаю, - пообещала она, а в глазах заплясали чёртики, - там, наверное, чище.
  - В зеркало лучше посмотри, - язвительно бросил Златарёв.
  Зеркало у него в прихожей было чистое, и Аня вскрикнула, увидев собственное отражение, затем, не спрашиваясь, помчалась в ванную, потом высунулась из-за двери и спросила:
  - Я умоюсь, ладно?
  - Умывайся, сколько влезет. Можешь и покупаться заодно, - ляпнул Златарёв и смутился.
  Какая-то двусмысленная складывалась ситуация. Он привёл девушку просто переночевать. В разных комнатах, на разных постелях. Он забыл, что комната у него всего одна, и спать ему, очевидно, придётся на полу.
  Вот к чему приводит доброта человеческая. Он швырнул Анин пакет с дождевиком в угол, скинул сандалии и пошёл на кухню - раскладывать покупки по полочкам холодильника. Жрать хотелось так, что он готов был грызть палку ароматной сырокопчёной колбасы зубами, как голодный пёс. Но теперь у него гостья. Нужно вести себя прилично. Хотя что тут неприличного - это ведь его палка колбасы!
  Тем временем Аня закончила свой туалет и вышла из ванной - умытая, посвежевшая. Без косметики она казалась совсем простой, по-детски хорошенькой и розовощёкой. А вот волосы были красивыми. Златарёву очень нравились её волосы - чёрные, густые, отливающие смоляным блеском.
  - Хочешь, приготовлю что-нибудь, - предложила она.
  Златарёв с трудом оторвался от её волос, потом взгляд его опустился на грудь, где тоже было на что посмотреть, и промычал в ответ какую-то несуразицу.
  Аня отлично поняла его взгляд, но виду не подала. Она "не по тем делам" сюда пришла. Хотя, глядя на широкие плечи Златарёва и колючие соколиные глаза, она почему-то начала в этом сомневаться.
  - Да что тут готовить. Готовое уже всё. Порезать разве что осталось. Водку будешь?
  - Нет, я не пью. А пельмени разве варить не надо? Сырыми есть будем?
  - Пельмени варить надо, - согласился Златарёв.
  Аня по-хозяйски отодвинула его с пути и начала рыскать по шкафчикам.
  - Вроде бы видный парень, с достатком, а кастрюли...Мама дорогая, у меня бабушка свиней из таких кормит.
  - Не нравится - я сам сварю. Меня устраивает.
  Аня снова улыбнулась, и Златарёв улыбнулся в ответ. Он не понимал, почему ему вдруг стало весело. На эту девицу невозможно было обижаться, чтобы она не ляпала своим языком. За одну её задорную улыбку можно было простить всё на свете.
  - У тебя в холодильнике нет ни масла, ни сметаны. С чем пельмени есть? Разве что с подсолнечным маслом.
  - Гадость, - поморщился Златарёв.
  - Сразу видно - хозяин! - поддела его Аня.
  - Слушай, а ты такая наглая, оказывается.
  - Раз приютил - терпи.
  Они сварили пельмени и ели их с зажаркой из лука вместо масла - это Аня сообразила. Правда, несолёными - соли у Златарёва тоже не оказалось. Потом пили водку, ели колбасу и сыр, нарезанный тонкими ломтиками проворной женской рукой.
  Говорили о многом - о прошлом, о будущем, о политике, о неумолкающем шуме дождя. И спать отправились тоже вместе. Златарёв обнимал её за плечи, и рукой чувствовал гладкие шелковистые волосы, которые ему так нравились.
  И это было хорошо...
  
  -6-
  Сергей Тубольцев считал себя человеком ответственным. Поэтому, проторчав битый час в метро, но так и не дождавшись Чеченца, отправился к нему домой. Мало ли что могло произойти. Заодно и узнает, кого опекать должен.
  По правде говоря, желания носиться с бродягой у него не было. И пошёл он на это с единственной мыслью: абы б Лёха не наломал дров. Тубольцев не верил, что Златарёв мог хладнокровно убить человека, разве что в запале, а уж давить несчастного калеку - в голове не укладывалось. Но всё же маленький червячок сомнений грыз его усталую душу. Тоскливо было. Тубольцев не любил, когда шёл дождь.
  Дом, в котором проживал чеченец вместе с сестрой, он нашёл довольно быстро. Поднялся на четвёртый этаж и позвонил в дверь, оказавшуюся на удивление в нормальном состоянии. Обычно у малоимущих старые, потрёпанные двери и несёт зловонием на добрую половину этажа.
  Из-за двери раздался приятный женский голос.
  - Кто там?
  - Извините, а Юрий Андрюшин здесь живёт?
  - Здесь, - ответили из-за двери, - а вы по какому поводу?
  - Я пришёл узнать, всё ли в порядке. Моя фамилия Тубольцев.
  - Секундочку.
  Послышался щелчок открываемого замка. Дверь распахнулась, и в глаза ему ударил яркий свет.
  - Проходите, - сказала девушка, чей голос он слышал из-за двери.
  И Тубольцев вошёл...
  Первое, что он почувствовал, был жар, окативший его с головы до ног. Сергей понимал, что неприлично вот так стоять и пялиться, как подросток, впервые увидевший голую бабу живьём, не на картинке. Нет, конечно, девушка не была голой. Просто она была...
  Тубольцев понимал, что ему лучше не открывать рот, по крайней мере в ближайшие несколько минут, пока не соберётся с мыслями и не стряхнёт это наваждение. Может, он ошибся дверью? Тогда это было удачей. Тубольцев верил в судьбу, несмотря на то, что противное божество не раз подкладывало ему смачных поросят.
  Настя долго смотрела не него, не зная, что сказать. Немым он вроде бы не был. И ненормальным не показался. Почему же он стоит, выпучив глаза, будто увидел чудо заморское?
  Смешной парень. Красивый. Пышная копна светлых, послушных волос, серые глаза, губы и огромный нос, который, впрочем, не портил, а скорее украшал не слишком выразительные черты лица. Высокий, но довольно костлявый...
  Что ж они стоят, как привезённые? Неприлично как-то. Настя неожиданно густо покраснела и выпалила:
  - Вас Сергеем зовут? Григорий Анатольевич предупреждал...
  Ах, вот оно что. Вот почему она открыла дверь и впустила его в квартиру. Осторожная девушка. Интересно, замужем ли? Только б не замужем. А если есть кто, Сергей Тубольцев готов был прямо сейчас, голыми руками свернуть ему шею...
  Откуда-то из глубины квартиры послышались тяжёлые неровные шаги. Настя обернулась и, встретившись взглядом с братом, почему-то ещё больше покраснела. Будто застукали её за чем-то сокровенным. А это ведь просто человек пришёл, который Юру охранять вызвался.
  Тубольцев, наконец, опомнился и протянул руку для приветствия. Чеченец растерялся, но ненадолго, и крепко пожал протянутую ладонь.
  - А ты не слабый, - с уважением сказал Тубольцев, - Серёга.
  - Юра.
  - Будем знакомы. Я и не думал, что у тебя сестра... Вы очень похожи.
  Они с Настей действительно были похожи. Одни глаза, нос, цвет волос. Только судьбы разные.
  Чеченец ничего на это не ответил. Он кивнул в сторону своей комнаты, приглашая зайти и присесть. Поговорить по-человечески.
  Тубольцев засуетился, снимая летние туфли, и поискал взглядом тапочки, устыдившись своих полинявших носков. Как назло, он надел сегодня чёрные, на которых отлично видны были светлые разводы.
  Какая же она красивая, эта девушка. А он даже не спросил, как её зовут.
  В комнате Чеченца, как и всегда, царил идеальный порядок, да и сам парень не выглядел бродягой. Покалечен он был изрядно. Тубольцеву, принимающему всё близко к сердцу, стало его жаль. Они сели на диван и довольно долго беседовали, большей частью переливая из пустого в порожнее. Чеченец не мог сказать ничего такого, чего Тубольцев бы не знал. И тогда он осторожно, издалека переключил разговор на сестру.
  - Нравится? - прямо спросил Чеченец. Теперь настала очередь Тубольцева краснеть.
  - Что, настолько заметно?
  - У тебя только что табличка на лбу не прибита, - улыбнулся Чеченец, сверкнув пустыми дёснами.
  - Она не замужем?
  - Была. Давно ещё. Недолго прожили, потом разошлись. Жених есть, - Чеченец многозначительно посмотрел в глаза Тубольцеву, потом усмехнулся, - правда, не скажу, что там всё гладко.
  Тубольцев обрадовался и расстроился одновременно. У многих "не всё гладко", но женятся и живут. Попал он. Попал и пропал со всеми потрохами. Рухнул на землю, что ворон с подрезанными крыльями.
  Он довольно долго сидел, задумавшись, не замечая, что Чеченец еле сдерживается, чтобы не заржать во всю глотку. Затем, словно проснулся и посмотрел на часы. Пора бы уже уходить. Говорить всё равно больше не о чем. И люди, наверное, отдохнуть хотят. А он сидит, как неприкаянный, и уходить совсем не хочется.
  Но надо. Тубольцев поднялся и начал прощаться. Уже у самого выхода из кухни выглянула Настя и улыбнулась, немного неловко, как ему показалось. Нужно было прощаться, но Тубольцев никак не мог заставить себя произнести одно-единственное слово. Точнее два. Хотелось просто стоять и смотреть на неё, поедая глазами.
  Настя скромно опустила глаза. Никогда в жизни никто не смотрел на неё ТАК. Словно она одна была центром Вселенной. Это ей нравилось, но и настораживало. Что, если это омут, в который лучше не кидаться с головой, оставив хоть несколько сантиметров для холодного здравого смысла. Тем не менее, совершенно не хотелось, чтобы этот парень уходил вот так. Попрощавшись и закрыв за собою дверь.
  - Может, поужинаете с нами? - предложила Настя.
  Тубольцев расцвёл на глазах. Казалось, в воздухе внезапно запахло весной, сладкими ароматами цветущих яблонь и слив.
  - Я... я не могу так. С пустыми руками. Я сейчас. Я вернусь! - воскликнул Тубольцев, сунул ноги в туфли и пулей вылетел из квартиры.
  Очутившись во дворе, Тубольцев начал вертеть головой по сторонам в поисках магазина. Район был совершенно незнакомый, так что он понятия не имел, где и что тут находится. Он бегал как ненормальный, приставая к прохожим, а те шарахались от него, потому что вид у него был не просто взволнованный. Очумелый какой-то. Куда подевался тот спокойный и рассудительный, а порою до тошноты неторопливый Тубольцев, которого он знал прежде.
  Он нашёл какой-то супермаркет возле троллейбусной остановки. Зашёл внутрь, пробежался по отделам, смутно понимая, что нужно купить. Что приносят с собой в подобных случаях?
  Торт - слишком банально и торжественно. Шампанское - Тубольцев подозревал, что в голове у него вместо мозгов уже играют золотистые пузырьки. Конфеты и вино. Какое она любит: красное или белое? А конфеты - шоколадные или... да чёрт их знает, вон сколько конфет, и все разные. Фрукты - бананы и киви, не апельсины, ни в коем случае - апельсины носят больным.
  В конечном итоге всё равно, каким будет вино или конфеты, а несъеденные фрукты засохнут до утра. Главное, слова, которые она скажет. И взгляд, каким будет смотреть.
  Раньше Тубольцев не знал, что можно влюбиться с первого взгляда.
  Теперь он обрадовался, как дурак, увидев стенд с мужскими носками. Можно выбросить свои полинявшие и надеть новые, чтоб не позориться и не прятать стыдливо ноги.
  Около остановки Тубольцев заприметил цветочный киоск и не смог удержаться, чтобы не купить розу. Хорошо, что не сообразил купить целую охапку - это было бы уже чересчур. Он и так чувствовал себя влюблённым идиотом, сидя на ступеньках в подъезде и переодевая носки. А куда девать старые?
  Мусоропровод оказался неисправным, и отверстия для мусора попросту заварили. Ну не пихать же их в карман или в пакет с продуктами. Роза, зажатая в зубах, больно уколола губу. Тубольцев взял её в руки и тяжело вздохнул: всё-таки он идиот.
  Пришлось возвращаться на улицу и выбрасывать носки в урну.
  Этот вечер он надолго запомнит. Вся жизнь его словно перевернулась с ног на голову. И это тоже было хорошо...
  
  - 7-
  На следующее утро, едва Настя ушла на работу, в дверь позвонили. Чеченец немного удивился - обычно по утрам к ним никто не ходил. Разве что вчерашний Ромео вдруг решил припереться ни свет ни заря - охранять его, калеку, непонятно от кого.
  Чеченцу, если честно, такой эскорт был ни к чему. Но парень ему понравился. Открытый такой, честный. Дурак, одним словом, каких мало осталось. Но на таких дураках Русь-матушка издавна держится. Не перевелись пока, слава Богу. Значит, жить будем.
  Но за дверью оказалась Наташка. Сказать, что Чеченец был удивлён - значит не сказать ничего. Он замер, не веря собственным глазам.
  Откуда она знает, где он живёт?
  Одежда на Наташе была простая - джинсы и футболка без рукавов. Глаза чуть подкрашены, на губах - прозрачный блеск с перламутром. Без обычного яркого макияжа она выглядела старше своих лет и казалась потасканной, как одежда секонд-хэнд, которую носила, потому что не могла себе позволить новую. Это только в фильмах проститутки зарабатывают кучу денег и содержат не только себя, но и детей, престарелых родителей.
  В жизни всё было совсем иначе. Наташа помнила дни, когда приходилось отдавать всю выручку подчистую, и не на что было даже купить поесть.
  Какого чёрта ей была нужна подобная жизнь? Она не могла ответить на этот вопрос, но жить, тем не менее, хотелось. Как и тем заключённым, что отбывают свой срок пожизненно, не теряя надежды на смягчение приговора.
  - Привет? - сказала она Чеченцу и потянулась губами к его здоровой щеке, - как ты себя чувствуешь?
  - Хорошо, - ответил он, пропуская Наташу внутрь, - с чего это вдруг такая забота?
  - Ну, я узнала, что тебя чуть не переехал автомобиль. Беспокоилась - вдруг с тобой что-то серьёзное?
  - Пару синяков и сломанный зуб. Но на мне это вряд ли заметно, - грустно улыбнулся Чеченец, - чаю хочешь?
  - Давай.
  Они прошли на кухню - неизменный плацдарм для свершения великих семейных и общественных дел. Наташа уселась на стул, наблюдая, как Чеченец суетится, устраивая чайник на плите, доставая чашки и сахарницу. Наверное, ей следовало помочь. Однако встать со стула было выше её сил - в такой уютной обстановке она давно не была. Хотелось просто сидеть и наслаждаться моментом.
  Она смотрела и удивлялась тому, как проворно Чеченец работает руками, словно играет на музыкальном инструменте. Пальцы на здоровой руке были ровными, красивыми. Талантливыми, наверное.
  Да и вообще, он мужик, что надо. Вот ведь какой жестокой может оказаться судьба.
  Чеченец поставил перед ней чашку ароматного чая с мятой и ломтиком лимона. Наташа с упоением повела носом, вдыхая такой нежный и вкусный запах.
  - Здорово. А я вот не умею чай заваривать. Брошу пакетик, залью кипятком - вот и весь чай.
  - Да ладно тебе. Можно подумать, что для чая нужна особая церемония, - усмехнулся Чеченец, - мы ж не китайцы.
  - Я бы не отказалась побывать в Китае. Люблю всякие там дракончики яркие, вазочки. Джеки Чана люблю.
  - Когда-нибудь побываешь, - пообещал Чеченец.
  Пустое обещание. Вряд ли она побывает где-нибудь, кроме этого проклятого города. У Наташи вдруг испортилось настроение. Ведь как несправедливо - целый мир вокруг! Иди - куда хочешь. Правда не везде тебя пустят - всё зависит от толщины пачки, припрятанной в кошельке.
  Что, в кошельке не пачка, а всего лишь несколько жалких купюр? Тогда забудь, что в этом мире есть что-нибудь помимо того, что вокруг. А если вокруг одни камни да песок, значит, и нет ничего. Призрак. Мираж. Сказка, рассказанная на ночь сердобольной бабушкой.
  - Кушай печенье, - сказал чеченец, вырывая Наташу из бурного потока невесёлых мыслей.
  - Да нет, спасибо. Пойдём лучше в комнату, поговорим.
  Если Чеченец и удивился чему-то, на его лице это никак не отразилось. Он спокойно собрал чашки со стола и поставил в раковину. Затем вытер руки о полотенце и кивнул Наташе.
  - Идём.
  Войдя в комнату, Наташа первым делом окинула взглядом книжные полки: когда-то она страсть как любила читать. Потом она прыгнула на аккуратно заправленную постель и развалилась на ней, словно сытая кошка. Глаза её приняли то самое масленно-призывное выражение, которым она дразнила клиентов, подстёгивая страсть.
  - Иди ко мне, - прошептала она.
  Но Чеченец не сдвинулся с места. Он застыл, словно памятник, почти равнодушно глядя на Наташу сверху вниз. Почти - потому что внутри бушевала целая гамма чувств, включая обиду и разочарование.
  - Ты за этим сюда пришла?
  - А разве не поэтому ты мне помогаешь?
  - Не поэтому. Лучше уходи.
  - Ты... ты не можешь? - догадалась Наташа и приподнялась на локтях. В глазах её откровенно читалась жалость. Несчастный мужик. А она-то, дура, и не подумала.
  - Могу, - возразил Чеченец, - просто не хочу.
  - Меня не хочешь? - удивилась Наташа.
  - Ни тебя, ни кого-либо другого. Знаю, что будет противно. Поэтому и е хочу.
  - Но мне не будет противно. Я уже привыкла ко всякому, - возразила женщина и тут же поняла, какую глупость сморозила. Разве такое можно говорить Чеченцу?
  Да, она не была против, но и особой радости не испытывала при мысли, что придётся заняться любовью с калекой. Должна же она как-то отблагодарить мужика. Иного способа, кроме хорошего секса, в запасе у неё не было, и она никак не могла взять в толк, почему Чеченец артачится.
  - Уходи. Возвращайся домой. У тебя мало времени и куча дел. И запомни: я больше не хочу тебя видеть на панели.
  - Хорошо, не увидишь, - пообещала Наташа и поднялась, чтобы уйти.
  В глазах Чеченца было что-то глубокое, неуловимое, отдающее тоской и болью, отчего она вдруг устыдилась собственного поступка. Слишком уж привыкла она вращаться среди мужчин, которые не брезгуют продажной женской лаской. Привыкла, что единственная валюта, которая есть у неё - это тело, которое, как бумага, всё стерпит.
  Но Чеченец был из другого мира. Слеплен из иного теста. А значит, и помощь его может обернуться во благо. Да-да, именно во благо.
  По пути домой Наташа продумала всё, до мельчайших деталей. Две тысячи - это совсем немного, но и этой суммы хватит, чтобы начать новую жизнь.
  Уехать отсюда к чёртовой матери на ближайшем поезде и выйти на самой дальней станции. Билет - 50 баксов, приличная одежда - триста, ещё триста - за комнату на полгода вперёд. Еда, причёска, всякие мелочи, а в итоге у неё останется целая тысяча про запас. Можно найти приличную работу - и на взятку хватит.
  Если не сорить направо и налево, этих денег надолго хватит. Настолько, чтоб уцепиться когтями за новую жизнь.
  Новую жизнь...
  Наташа всегда хотела "новую жизнь". С самого детства, когда поняла, что её не любят вокруг, потому что у всех нормальных детей есть отцы, а она - приживанка. Мать "нагуляла" её во время отдыха в Крыму. Ничем не обязывающий курортный роман.
  Мужчина уехал, так и не узнав, что у него будет дочь. А мать всё боялась ему позвонить. Не хотела навязываться. Лишь много лет спустя, узнав, что больна, она решилась на звонок. Но мужчина тот уже давно был женат, растил другого ребёнка, словом, Наташа была ему не нужна.
  Когда мать умерла, отец выслал ей немного денег. Потом ещё. Однако увидеть дочку не пожелал. Так и продолжалось до тех пор, пока в доме, в котором у Наташи была комната, не случился пожар. Дом был старый, трёхэтажный, ещё довоенный с деревянными перекрытиями. После пожара он недолго простоял.
  Так Наташа оказалась на улице - без семьи, без денег и образования.
  Ей ничего другого не оставалось, как написать отцу. Но он не ответил. Вместо письма на её счёт в банке пришла довольно приличная сумма. Но Наташе не слишком нужны были деньги. Ей нужен был кто-нибудь, кому она была бы нужна.
  Кроме отца у неё никого не было. И совершенно не важно, что у него уже были те, в ком он нуждался. Она - его дочь. Значит, он обязан её полюбить.
  Наташа купила билет и села на поезд. Тогда она ещё не знала, что покупает билет в никуда...
  Наташа задумчиво брела по улице, не замечая никого вокруг. Всё так же, углубившись в собственные мысли, она вошла в подъезд своего дома, где снимала квартиру напополам с "коллегой" по работе - такой же, как она, ночной бабочкой.
  Но теперь с проституцией для неё покончено. Навсегда. Главное теперь - уйти незаметно. А всё остальное зависит только от Бога.
  В этот день Бог молчал. Или у него выскочил ячмень под обоими глазами сразу. Почему же ещё он не желал смотреть на то, что происходит на земле с теми, кто обращает к нему свои молитвы.
  Едва Наташа вставила ключ в замочную скважину, как за спиной у неё раздался голос Матвея:
  - Не ждала, сука?!
  От испуга Наташа выронила ключи. Матвей наклонился и поднял их, затем открыл дверь и грубо затолкал Наташу внутрь.
  - Давай деньги, сука!
  - Какие деньги? - непонимающе спросила она.
  Матвей со всей силой проехался ладонью по её щеке. У него была крепкая ладонь, похлеще иного кнута. Полоснуло, что обожгло. Обидно. Больно.
  Но какие деньги он имеет в виду. Матвей никак не мог знать о деньгах, которые дал Чеченец, разве что тот сам не проболтался. Но какой резон ему болтать?
  - Какие деньги? Проценты, голубушка. Ты должна мне за украденную твоим клиентом наркоту, или забыла?
  Не забыла. Как тут забудешь напасть такую. Матвей был хитёр, когда не под кайфом. Он умел сделать так, что денежки за наркоту капали к нему со всех сторон. Он и Наташу заставил - побоями и угрозами - предлагать клиентам наркотики. Вот один из таких клиентов оказался вором: усыпив девушку, он смылся со всеми деньгами и наркотой для продажи. И хотя вины Наташиной в том не было - откуда ж ей знать, что клиент незаметно сделает ей маленький, почти неощутимый укольчик, после которого разбудить её смогли только врачи "скорой помощи".
  С той самой поры Матвей бессовестно качал с неё деньги, якобы за украденный товар. А когда, по её подсчётам, сумма выплаченных ею денег превысила долг, заявил о процентах, размер которых считал неопределённым. В какой-то момент до Наташи дошло, что Матвей собирается выкачивать у неё деньги бесконечно. Она пыталась жаловаться своему сутенёру, но тому не было дела до её проблем. Он в любой момент мог найти ей замену.
  - Нет у меня денег, - она не сказала - выплюнула Матвею прямо в лицо. Пусть подавится. Скоро у неё будет новая жизнь, в которой она забудет Матвея как страшный сон.
  - Как это нет? - закричал Матвей и начал бить её по лицу, - должны быть!
  Наташа отрицательно замотала головой. Тогда Матвей толкнул её на кровать, вытащил из джинсов ремень с крупной металлической пряжкой, и начал избивать Наташу, куда попадёт. Было больно, очень больно. Наташа не выдержала и завопила, что есть мочи. Матвей ударил её в челюсть, и крик превратился в вой.
  Должно быть, соседи вздрагивали от ужаса, слыша, как она кричит. Но почему-то никто не поспешил вызвать милицию. То ли связываться не хотелось, то ли наплевать было на истошные крики проститутки, ненавидимой всем подъездом. За что? Ведь ничего плохого она им не сделала? Просто за то, что скатилась вниз куда дальше остальных.
  А может поделом получала, курва. Заразила кого, вот и учит уму-разуму...
  Извиваясь от боли, почти не чувствуя разбитого в кровь лица, Наташа прохрипела, с трудом выговаривая слова.
  - Перестань, я отдам. Только перестань.
  Матвей перестал её бить, но остался стоять, сжимая в руках ремень с пряжкой, напоминая о том, что с ним шутки плохи. Наташа не смогла подняться - поползла на животе к тумбочке, за которой находился тайник с деньгами. Все её надежды, все ожидания, все планы на "новую жизнь" уходили сейчас вместе с конвертом в жадные нечестивые руки наркомана. Но было так больно, что невозможно было думать о чём-то другом, кроме как остановить эту пытку.
  - Врала, сука!
  Матвей смачно сплюнул на пол. Наташа видела, как густая вонючая слизь потекла струйкой на чистый ковёр. Глаза его налились такой злобой, что она в ужасе забилась в самый дальний уголок кровати. Но разве тяжело было её оттуда достать?
  Матвей выволок Наташу за волосы на краешек кровати и, тряхнув, словно тряпичную куклу, стал бить головой о деревянные быльца.
  Когда злость улеглась, и он смог хоть отчасти контролировать свои эмоции, Матвей отпустил бесчувственное тело и отшвырнул в сторону, будто мешок с картошкой.
  Открыв конверт, он сосчитал деньги и присвистнул. Ничего не скажешь, подфартило на славу.
  Матвей вышел из квартиры, не потрудившись даже захлопнуть за собой дверь. На лестничной площадке он столкнулся с Любой - соседкой из квартиры напротив, поднимавшейся по ступенькам с пустым мусорным ведром. Матвей схватил её за плечи, развернул спиной к себе и с размаху стукнул лбом о стену. Пустое мусорное ведро упало на каменный пол с громким стуком, эхо от которого прокатилось по всем этажам.
  - Скажешь хоть слово - убью! - пообещал Матвей, затем отпустил перепуганную до смерти женщину и сбежал вниз, бодро перепрыгивая через две ступеньки.
  Люба ещё долго стояла, парализованная страхом, прислонившись к стенке, и судорожно хватала губами воздух. Затем потихоньку начала отходить. Оглядевшись по сторонам, Люба спустилась по ступенькам, чтобы поднять ведро. Потом осторожно стала подниматься наверх.
  И тут она обратила внимание, что соседская дверь не заперта. Та самая дверь, из которой выбежал этот антихрист. Любе стало не по себе. Страшно, да и неловко заглядывать в чужую квартиру, тем более, что слава о ней шла на весь подъезд. Да что там - целый район знал, чем занимаются Наташа и её соседка по квартире.
  И всё ж оставлять открытую дверь нехорошо. Мало ли какой маньяк забредёт. Люба потопталась на пороге несколько минут, стараясь шуметь как можно громче. Но в квартире было тихо, как в гробу. И тогда любу обуяло нездоровое любопытство.
  Женщина поставила ведро на пол и вошла в квартиру.
  Дверь в комнату была распахнута настежь. Люба осторожно заглянула - самым краешком глаза - вовнутрь и в ужасе отскочила. То, что она увидела, нормальному человеку просто так не пережить - разве что хирургу да патолоанатому. Люба выбежала прочь, зажав ладонью рот, но до своей квартиры добраться не успела - вырвало прямо в подъезде.
  Спустя четверть часа, умывшись и приняв капель двадцать "Корвалдина", Люба решилась позвонить в "Скорую" и милицию.
  В этот момент утреннюю тишину подъезда разорвал ещё один крик. Это Катя, Наташина соседка по квартире, вернулась домой и обнаружила подругу, избитую совершенно по-скотски, на залитой кровью постели.
  Там было ещё кое-что странное, непохожее на кровь, что-то светло-серое на быльцах кровати. Осознав, что это, Катя закричала от ужаса.
  "Скорая", как ни странно, приехала очень быстро. Достаточно быстро, чтобы спасти иному человеку жизнь. Но в этот раз им некого было спасать. Наташа к тому моменту уже была мертва.
  
  -8-
  Следствие по-прежнему топталось на одном месте. Квасин метался по своему кабинету злой, как чёрт. Начальство уже интересовалось "почему". А он никак не мог придумать убедительное "потому", хотя оно как раз и было самым лёгким ответом.
  Потому что людей не хватает. Потому что на каждого следователя у них по десять дел на раз. И с каждым днём добавляются новые.
  Преступность растёт. Зарплата не поспевает за инфляцией. И всё это вместе составляет кадры кино, после просмотра которого выть хочется от тоски безрадостной.
  Эх, махнуть бы на рыбалку, карасей да подлещиков наловить. Рыбки, они смирные, послушные. Им червячка насадил - они и клюют.
  А попробуй ты преступника поймать без червячка, с одной только голой удочкой. А руководство, нет чтоб червячка какого придумать, только орать да ножкой топать умеют.
  Ладно. Жили при одном начальстве - выжили. Власть сменилась, органы как были, так и остались. Только название поменялось. Значит, и нынешнее начальство переживём.
  Квасин походил ещё по кабинету, успокоился и стал поглядывать в сторону чайника. Тут к нему заглянул Клевер.
  - Заходи, - кивнул головой Квасин, - чай будешь?
  - Спасибо, Леонид Сергеич, некогда мне. Дел по горло.
  - То-то я смотрю, осунулся ты. Глаза опухшие.
  - Достал меня этот Добролюбов покойный. И казино это достало. И пострадавшая Мовсесян. Сбежала она, товарищ майор.
  - Как сбежала? Она ж подписку о невыезде дала.
  - Вот так и сбежала. Собрала вещи и уехала. Я с соседкой разговаривал - наблюдательная такая бабулька попалась. Говорит, что сама уехала, на такси. А куда, зачем - ни слуху, ни духу. И мать её с сыном тоже уехали. К ним с утра Кожевников мотался. Куда - никто не знает.
  - Испугались, значит, - пробормотал Квасин и, усевшись в кресло, полез за чем-то в стол.
  Клевер долго смотрел, как он роется в выдвижном ящике, словно ищет что-то важное. Наконец, Квасин захлопнул ящик и поставил на стол небольшую коробочку из-под сахара. Выудив оттуда белый квадратик, он засунул в рот и начал деловито хрустеть.
  - Извини, - улыбнулся он с набитым ртом, - с детство в одном месте до сих пор играет. Люблю рафинад. Послаще всякого печенья будет.
  Гришка Клевер закатил глаза. Он тут мечется, что угорелый, а Квасин жрёт сахар и требует результатов. А как он их получит, это уж Квасина не касалось. Его дело... ножкой топнуть. А Клевера - дёргаться, что клоун на ниточке.
  Да ещё убийство это некстати подвернулось. Именно на его участке. И расследовать тоже ему придётся - больше запрячь некого, вот Квасин и запряжёт.
  Только с проститутками возиться ему не хватало для полного счастья.
  Жаль, конечно, девушку, забили до смерти. Зрелище было - мама, не горюй. Впору ужастик снимать. А отпечатков в квартире - уйма. Кого только девица к себе не водила...
  Самое обидное, что свидетелей не было, хоть убийство произошло в середине дня. Никто ничего не видел, не слышал. Но скорее всего, просто молчат. Боятся кого-то. Очевидно, хорошо знают. Придётся трясти. Только вот кого?
  Было в этом деле нечто странное, такое, что Гришка Клевер объяснить не мог. Это чувство появилось тогда, когда он увидел фотографию убитой - нормальную фотографию, где она ещё жила и даже улыбалась, позируя фотографу. Что-то знакомое было в её улыбке, чертах лица.
  Память у Клевера была фотографической и пока ещё ни разу не подводила. Кто-то весьма похожий на неё, фигурировал совсем недавно в каком-то деле. В каком - ещё предстоит вспомнить. Но он вспомнит. Он обязательно вспомнит.
  Наташа Кораблёва. Красивая фамилия. Безобразный финал.
  
  -9-
  Тубольцев успешно справлялся со своей ролью призрака, следовавшего за Чеченцем по пятам. Он весь день тусовал неподалёку, делая вид, что слоняется без дела. Сидел около метро с картой города в руках - типа не местный, заблудился.
  Потом забежал в туалет, закрылся в кабинке и переоделся в футболку и шорты, которые таскал с собой в пакете. Пакет тоже исчез - сменился на лёгкий рюкзак. На глаза Тубольцев надел очки с затемнёнными стёклами. Единственным, что могло его выдать, был нос. Но его в карман не спрячешь, и новый не наденешь. Оставалось надеяться, что он не слишком привлекал к себе внимание.
  Сначала игра в шпиона его развлекала, к середине дня успела поднадоесть, а к концу Тубольцев не знал уже, на кого или что излить раздражение. Торчать весь день в метро или в парке, где люди ходят туда-сюда, жужжа, словно мухи, было делом неблагодарным. И перекинуться словечком было не с кем. От скуки голова уже шла кругом. Единственное, что вдохновляло и удерживало, чтобы не взорваться и не позвонить Златарёву, чтобы наораться всласть и даже пригрозить уволиться, была мысль о том, что вечером он возможно увидит Настю.
  Прелестнейшее создание с аквамариновыми глазами.
  Настенька...
  Это имя завораживало и сводило его с ума. Хотя в школе он терпеть его не мог, потому что классуху тоже звали Настей - Анастасией Жоржевной, которую за глаза все называли Жабовной. Уж слишком она была приставучей и мелочной, любила, когда ей делали подарки и за милую душу лепила в дневник Тубольцева "неуды" по поведению, за которые отец отвешивал неплохие затрещины.
  Настя, Настенька, Настюшечка...
  Жаль, что он не помнит ни одной песни с этим именем. Пел бы сейчас себе под нос. Не так скучно было бы.
  Тубольцев заметил, что Чеченец выходит из метро, и приготовился следовать за ним. Чеченец шёл довольно быстро, даром, что калека. Тубольцев едва поспевал, чтобы не терять его из виду. Мало ли что. Хотя за целый день вокруг не появилось ни одной подозрительной личности - прохожие шли мимо, иногда останавливались, чтобы бросить денежку. Несколько мужиков собрались вокруг и слушали, кивая головой. Ничего особенного в их поведении не наблюдалось. Каждый слушал и думал о своём, о наболевшем - кто о войне, кто о друзьях, потерянны или погибших. Репертуар Чеченца в основном состоял из песен "Любе" и собственных любительских армейских песен.
  Похоже, тот, кому он мешал, затаился, выжидая момент. Только когда он наступит, этот момент, было неизвестно. Хорошо бы поскорее, иначе Мельник разотрёт их со Златарёвым в порошок. А других зацепок пока не было.
  Но с другой стороны, этот бродяга вдруг перестал быть для Тубольцева просто свидетелем, используемым в качестве живца. Чеченец ведь был ЕЁ братом...
  А значит, Тубольцев отвечал за него головой.
  Вскоре они добрели до дома, и Тубольцев увидел, как за Чеченцем захлопнулась подъездная дверь. Подождав немного, он последовал за ним. Чтобы убедиться, что он благополучно добрался до квартиры - вполне возможно, что в подъезде его кто-нибудь ждал. Да и перекинуться парой словечек не помешало бы...
  Вдруг снова поужинать пригласят. Хотя неудобно как-то. Подумают ещё, что навязывается.
  Тубольцев поднялся наверх и застал Чеченца, сидящего на ступеньках.
  - Ты чего тут сидишь? Ключи забыл? - спросил Тубольцев.
  - Тебя жду, - улыбнулся Чеченец.
  - Так я и в дверь позвонить мог. Или мне сегодня не рады.
  - Сегодня не надо, - Чеченец положил руку Тубольцеву на плечо и легонько сжал, - под подъездом его машина стоит.
  - Кого? - не понял Тубольцев.
  - Деда моего. На шестисотом приехал.
  До Тубольцева наконец дошло. Настроение улетучилось, будто паровое облако. Пшик - и растаяло в воздухе, оставив во рту горький привкус разочарования. А он уже успел настроить иллюзий. Тубольцев был на это мастак.
  Как будто вчерашний ужин кого-то к чему-то обязывал.
  - Пойдём, погуляем, что ли? - предложил он Чеченцу.
  - Да нет, устал я что-то. Пойду домой. Ты тоже иди. В другой раз зайдёшь.
  - Как же ты пойдешь? Вдруг они там...
  - Настя знает, что я должен прийти. Это во-первых. А во-вторых, тут они никогда ничего не делают. К нему ездят.
  Тубольцев опустил голову. Он не хотел знать подробности. Ни к чему это было. И так тошно.
  - Настя давно к нему не ездила, - добавил зачем-то Чеченец.
  Тубольцев не сумел сдержать улыбку. Было очевидно, что Чеченец симпатизирует ему куда больше настоящего жениха.
  Дверь в квартиру, где жили Чеченец с сестрой, вдруг резко распахнулась, едва не врезавшись в стенку, и оттуда выскочил высокий черноволосый мужчина. На лице его отражалась колоритная гамма чувств: злость, ярость, разочарование, досада...
  Он задержался на секунду, увидев сидящую на ступеньках парочку. В глазах его мелькнула самая настоящая ненависть. Чеченец подумал, что если бы не присутствие Тубольцева, скорее всего, он полетел бы вниз по лестнице - Данила давно об этом мечтал.
  Но Данила сумел собрать свою ненависть в кулак и молча прошёл мимо них. Через минуту они услышали, как хлопнула подъездная дверь - так, если бы ею двинули со всего размаху.
  - Жених? - догадался Тубольцев.
  - Он самый.
  - Похоже, голубки поссорились.
  - Такое часто бывает. Данила не из тех, кто способен ставить себя на место других. Он считает Настю мягкотелой дурой и злится, что та не идёт у него на поводу. Я у него как ком в голе.
  - Почему он тогда не уходит? - не удержался Тубольцев.
  - Не знаю. Любит, наверное.
  Чеченец поднялся со ступенек и потянулся, расправляя затёкшие мышцы. Дверь в квартиру оставалась распахнутой, и оттуда выглянула Настина голова. Заметив Тубольцева, лицо её просияло:
  - Ой, здравствуй, Сережа.
  - Здравствуй, - смущаясь, ответил Тубольцев и тоже поднялся со ступенек.
  - Вы давно тут сидите?
  - Да нет. Только пришли.
  - Ужинать будете? Я жаркое приготовила. И вино ещё осталось.
  Тубольцев не поверил собственным ушам. Он почувствовал, как по всему телу разливается приятное томление, а пульс внезапно участился. Физиономия расцвела, а воздух вокруг наполнился ароматом вчерашней розы. Тубольцев пожалел, что ему не пришло в голову купить букет. Выбрасывать бы не пришлось.
  - Ты похож на идиота, - весело шепнул ему на ухо Чеченец и потянул за рукав, намекая, что пора бы прекратить стоять столбом и сделать хоть что-нибудь. Для начала - зайти в квартиру и вымыть руки.
  
  -10-
  Следующее утро началось, как обычно: завтрак, мытьё посуды, прогулка по свежему воздуху до метро. В целом, жизнь не казалась такой уж плохой. Пора бы менять своё место в метро на какое-нибудь другое, не столь приевшееся. Если ещё остались где-нибудь незанятые места. Даже мир попрошаек был поделен на крошечные участки, на которых страждущие зарабатывали на хлеб. Не тяжёлым трудом до седьмого пота, не ответственностью до ранних седин, а попросту унижением, засунув за пазуху гордость и самолюбие.
  Чеченец не считал себя ни попрошайкой, ни свободным музыкантом. Он просто жил тем путём, который у него был. Пока он не видел иного.
  Спустившись по ступенькам вниз на своё обычное место, Чеченец распаковал гитару, перебросил через плечо ленту и приготовился начать свой обычный импровизированный концерт. Как вдруг он увидел Катю, Наташину соседку. Это было необычно - видеть "ночную бабочку" с утра, ведь по идее в это время они отсыпались после трудовой ночи. Да и вид у Катюхи был явно невесёлый. Стало быть, у девки неприятности.
  Вчера вечером Чеченец не увидел на прежнем месте Наташки. И это было хорошо. Словно маленькая победа над неумолимой жестокостью мира. Для кого-то открылась дверь, и ему повезло шагнуть в более чистое будущее.
  Катя заметила Чеченца, подошла ближе и стала рядом, прислонившись к стене. Лицо у неё было бледным и заплаканным.
  - Ты откуда? - спросил Чеченец, закончив петь первую песню.
  В метро было относительно тихо. Людей почему-то было мало. Первая волна трудяг прошла, и вагончики поездов отсюда казались полупустыми.
  - Из "мусарки" я. Часа два там сидела, на вопросы отвечала. Достали уже.
  Катя достала сигарету и зажигалку, прикурила, глубоко затянулась и выпустила вверх струю дыма. Стало немного легче. Щёки порозовели, а в глазах появился блеск. Очевидно, сигарета не была обычной. Чему тут удивляться - половина проституток: кто на травке, кто на игле.
  - Замели, что ль на деле? - с плохо скрываемым презрением спросил Чеченец. Но Катя была далека от того, чтобы обращать внимание на его эмоции. Своих хватало.
  - Наташку вчера убили, - просто сказала она, - какой-то козёл, впрочем, все мы прекрасно знаем, какой. Забил до смерти. Кровищи было уйма. Мозги по кровати разбрызганы. Нелюдь проклятый.
  - Как убили? - ошарашено произнёс Чеченец, - кто убил?
  - Будто ты не знаешь, - скривилась Катя, - но лучше молчи. А то горя не оберёшься. Наркоманы - они без тормозов. Болтать будешь - башку открутят.
  Она ещё долго рассказывала что-то, наверное, жаловалась на свою нелёгкую жизнь. Но Чеченец её не слушал. Сердце его будто взорвалось и разлетелось на куски.
  Как же так? На первом шагу к тому, чтобы начать "новую жизнь"...
  Как же так? После всего того, что довелось пережить...
  Если бы в этот момент Матвей оказался рядом, Чеченец запросто столкнул бы его с платформы под поезд.
  - Ей всегда не везло, - разглагольствовала Катя, - приехала в город к отцу, а напоролась на мачеху. Деньги кончились быстро. Жить было негде. Без прописки на работу никто не хотел брать. Она б вернулась, но даже на билет денег не было. Наташка снова пошла к отцу, но жена его даже на порог не пустила. И денег не дала. Сказала, что у них законная дочка есть, а всякие подзаборные им не надо. Наташка на рынок устроилась, фруктами торговала, подворовывала, чтоб с голоду не сдохнуть. Хозяин узнал - опустил. Вот так и прошла её первая, так сказать, экскурсия в ремесло...
  Чеченец не стал слушать дальше. Он сорвался с места и помчался с такой скоростью, на которую был способен, на улицу. Там он огляделся по сторонам, вспоминая, куда его везли в райотдел. Наконец, вспомнил и поспешил туда.
  Он совершенно забыл про Тубольцева, который едва поспевал за ним, даром, что Чеченец передвигался на протезе. Боль и ощущение неудобства отступили перед вспышкой неописуемой ярости. Не на конкретного человека - на саму жизнь.
  Чеченец ворвался в райотдел и потребовал, чтобы его пропустили к следователю, который вёл убийство Наташи. Дежурный сначала оторопел от подобного натиска, но очень быстро пришёл в себя.
  - Не положено, брат. Иди себе. Милиция сама разберётся.
  Чеченец был готов вцепиться в его пахнущий потом и куревом галстук и намотать его вокруг шеи дежурного, чтобы тот задыхался и вопил о пощаде.
  Как это наверное делала она. Хотя Наташу никто не душил. Забили, как скотину на бойне.
  Неизвестно чем бы это кончилось, если бы не подоспевший Тубольцев. Выслушав сумбурный рассказ Чеченца, он достал телефон и набрал лейтенанта Клевера.
  - Тебе повезло, - улыбнулся он, но тут же спохватился и спрятал неуместную улыбку, - Клевер ведёт и это дело тоже. Вот ведь как бывает.
  Бывает по всякому. Бывает, что следователь оставляет дела, чтобы выслушать угрозы и предложения разъярённого народного мстителя. Уделяет ему драгоценнейшие пятнадцать минут, чтобы в итоге беспомощно развести руками.
  - А что я могу поделать? Доказательств никаких нет. Никто ничего не видел и не слышал.
  - Все знают, как Матвей относился к Наташе. Любой может подтвердить.
  - Ну вот пускай "любой" приходит и даёт свидетельские показания.
   - Я могу дать. Прямо сейчас.
  - Ты был свидетелем убийства?
  - Нет, но...
  - Ты знаешь, что Наташу убил Матвей. Я это знаю. Потому что наслышан о сем субъекте немало. Но ведь это наши с тобой домыслы. А в действительности это мог быть какой-то маньяк, которого она сама впустила в квартиру. Али запамятовал, чем покойная барышня на жизнь зарабатывала?
  Чеченец замолчал, улавливая в словах Клевера здравый смысл. Кто он такой и что он собирался доказать? Никто.
  - А можно мне взглянуть на тело?
  - Какого хрена? Думаешь, приятное зрелище? - раздражённо воскликнул Клевер, но, покосившись на узуродованную физиономию Чеченца, немного смягчился, - В морге она. Но тебя туда не пустят. Ты ж не родственник. Да и тело опознано. Не положено, в общем.
  Странные у нас законы. Бывает, посторонний человек становится куда ближе кровных родичей, способных переломать все кости за лишний квадратный метр бабушкиного наследства. А всё равно - не положено. Морг ведь - не музей.
  Чеченец всё-таки отправился в городской морг. Но, как и предупреждал Клевер, его никуда не пустили.
  "Не положено" - роковой ответ. Как приговор.
  -Что же делать тогда? - спросил Чеченец, - а если я попрощаться хочу. Вдруг на похороны не пригласят?
  - Какие похороны, я тебя умоляю, - ехидно сказала дежурная медсестра, - шлюха без роду без племени. Родственников нет. Работать - нигде не работала, значит хоронить будут за счёт государства. А это значит - в общей могиле.
  - Но ведь это не по-людски! - возмутился Чеченец.
  - Думаешь, тебя по-другому хоронить будут?
  - Как умру, так узнаешь. Если меня переживёшь, - мрачно сказал Чеченец и повернулся, чтобы уйти.
  Дежурная сестра собралась было ответить ему что-то язвительное, но замолчала, увидев его тяжёлый немигающий взгляд. Нехороший взгляд. Полный еле сдерживаемой ярости. И поняла, что лучше не связываться. Нервы целее будут.
  Покинув здание морга, Чеченец отправился домой. Настроения бренчать на гитаре в метро у него не было. Дома он просидел остаток дня, уставившись в потолок, думая о том, насколько сволочной и подлой может оказаться жизнь.
  Он тихо плакал жгучими болезненными слезами - где-то глубоко внутри себя. Снаружи глаза его оставались сухими. Как и всегда.
  Вечером, когда сестра вернулась с работы, он с порога попросил у неё двести долларов. Настя немного удивилась: брат никогда не просил у неё денег. Но дала, не сказав ни слова о том, куда и зачем они ему понадобились.
  На следующее утро Чеченец опять пришёл в здание морга. На входе дежурила уже другая медсестра.
  - Скажите, кто у вас занимается похоронами?
  - Сразу за углом, в этом же здании ритуальная служба.
  Пришлось выходить из здания и обходить вокруг. В ритуальной службе к его вопросу отнеслись куда более по-человечески, чем медсёстры в морге. Видно, привыкли иметь дело с родственниками или друзьями умерших, ополоумевшими от горя либо сбитыми с толку навалившимися на их плечи проблемами.
  В ритуальной службе нынче решают все вопросы. Несите только бабки.
  - Вот четыреста долларов, - сказал Чеченец и положил четыре зеленоватые купюры с иноземной мордой посередине на стол.
  - Это будут очень скромные похороны, - предупредила девушка - сотрудница службы, - могила - там, где найдётся свободное место. Возможно, вторым этажом над какой-нибудь древней могилой. Самый обычный гроб, деревянный крест с табличкой.
  - Главное, чтоб похоронили по-человечески, - ответил Чеченец.
  Похоронили как человека. Не как собаку, брошенную в общую кучу мусора. И совершенно неважно, что на могилу эту мало кто будет приходить.
  Он никогда не забудет её, сколько будет жив. Как никогда не забывают падение с высоты, когда парашют не раскрылся, и ты чудом остался жив, угодив на дерево, ветки которого выкололи тебе глаза.
  Чеченец шёл наугад, куда глаза глядят. Чехол с гитарой болтался за спиной. Кулаки его были сжаты до судорог, пытаясь усмирить ещё пока горячую ярость. А в голове уже потихоньку начинало проясняться. Злость и разочарование уходили, уступая место холодной и стойкой ненависти.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "КОСА И КАМЕНЬ"
  
  -1-
  Мельник Андрей Евгеньевич был чрезвычайно доволен результатом только что свершённой сделки. Целых два отеля: один в солнечном Сочи, другой - в живописном Крыму. Немного подремонтировать, обновить интерьер, набрать квалифицированный персонал - как раз к открытию следующего сезона успеется.
  Летом - это настоящая золотая жила. Отдыхающих пруд пруди - за лишнее место дерутся. Тем более сейчас, когда общество всё больше и больше отходит от культуры походного образа жизни и требует максимальный комфорт даже в такой мелочи, как отдельные туалеты и урны через каждые двадцать шагов.
  Отдельные туалеты предусмотрены в любой современной планировке, а урны...
  Да разве ж тяжело закупить металл по дешёвке и поставить какого-нибудь дядю Петю, владеющего сварочным аппаратом, чтоб за полцены нарезал и наварил урн, покрасить их да понатыкать по всему пляжу. И чище будет, и цену за это поднять можно неслабо. А в рекламном проспекте так и указать: "Чистота- залог здоровья. У нас самые чистые пляжи в мире".
  Красота... Теперь и не нужно будет особо тратиться на летний отдых на море, обогащая чужие карманы. Да и денег на это ушло немного. Что радует особенно.
  Всё-таки молодец был Антон Добролюбов. Жаль, что он умер столь поспешно, не оставив в запасе ни одной из своих гениальных идей.
  Да, не будет его хватать Мельнику ещё долго. Ну, да ладно. Что тут поделаешь. Человек умер, а жизнь идёт. Вот над Антоном ещё земля не просела, а сколько всего произошло. И товар реализовал и отели прикупил. Что тянуть-то, если дело выгорает.
  Антошка боялся, просил подождать, пока страсти не улягутся. Но Мельник не боялся ничего. Да и тормозить его было некому. Но это и к лучшему: дела нужно делать, а не откладывать.
  Единственное, что смущало на данный момент Андрея Евгеньевича, было то, что убийца Антона до сих пор не найден. Это настораживало.
  С одной стороны, была тишина. Нехорошая, пугающая тишина, хотя Мельник не мог ручаться, что это впечатление не продиктовано очередным всплеском паранойи.
  С другой - так ведь он шельмец, этот Добролюбов. Мало ли какие дела он проворачивал за спиной директора. Про казино, например, Мельник до последнего времени ни слухом ни духом. А что, вполне могли шлёпнуть, чтоб иным умникам не повадно было. Не всё ж коту масленица.
  Ясности не было, и это смущало, не давало спокойно заснуть. Это существенно омрачало радость Мельника от удачной покупки отелей. В кабинет заглянула секретарша Надя - молоденькая хорошенькая девушка, студентка-заочница, которую Мельник лично принимал на работу после того, как прежняя Галина ушла в декрет. Она была такая сладенькая, что Мельник всерьёз подумывал о том, как бы сделать так, чтобы не брать Галину после декрета на законную должность. Наденька одинаково хорошо работала и стреляла глазками.
  - Вам звонок, Андрей Евгеньевич.
  Что за голос! Сладкая патока. Хоть сейчас в Крым - и нежиться вдвоём на солнышке, пока ещё лето в разгаре. Правда, сейчас там такое пекло!
  Мельник взял телефонную трубку и почти весело сказал:
  - Слушаю!
  В трубке была тишина. Явственно слышалось чьё-то дыхание. Потом раздался голос - глухой, словно из погреба.
  - Хорошие сны видите, Андрей Евгеньевич? Кошмары не мучают? За денежки свои не переживаете?
  Мельник похолодел. Тело словно оцепенело от страха, стало трудно дышать. Несколько дней назад был похожий звонок. Мельник сначала испугался, но потом его попустило. Никто ведь ничего не требовал, не угрожал. Просто вежливо интересовались его делами. Но Мельник был не дурак, чтобы не понять, что во всём этом был скрытый намёк.
  Добролюбов, мать его, скотина этакая. Уж слишком красноречиво выглядела его смерть на фоне этих странных звонков. Что же они сделали не так? Мельник помрачнел, в глазах его мелькнула злость. Он положил трубку и крикнул секретарше:
  - Златарёва сюда мне!
  Голос его не обещал ничего хорошего. Надя прямо так и сказала Златарёву, когда он появился у директорского кабинета.
  - Удачи, Лёша! - почти ласково сказала она и смахнула с плеча невидимую пылинку.
  Глаза её призывно блестели, губы приоткрыты в лукавой улыбке, но Златарёв не обольщался на её счёт. Ранее она с куда большим рвением подкатывала к Тубольцеву. Не дождавшись взаимности, она обозвала его "каменным болваном" и переключилась на Златарёва.
  - Чем вы там занимаетесь? - прямо с порога заорал Мельник. - Где результаты? Я за что вам деньги плачу?!
  - Не кипятитесь, Андрей Евгеньевич, - спокойно ответил Златарёв, усаживаясь на стул перед директорским столом.
  - Ты мен тут не наглей, Златарёв! Ты с моей дочкой больше не тягаешься, так что забудь свои панибратские замашки!
  - Я могу уйти, если вам не нравится.
  Златарёв побледнел. Руки его чесались схватить Мельника за тощую шею и трясти, трясти, пока его проклятая душонка не вылетит из хлипкого тела.
  - Не сметь! Не сметь мне тут концерты устраивать! Я тебя спрашиваю, почему до сих пор убийца Добролюбова не найден?
  - Этим занимается милиция, Андрей Евгеньевич. Мы с Тубольцевым сделали всё, что могли.
  - Не всё! Я вам велел там быть! Наблюдать! Лично участвовать. А вы что делаете.
  - Андрей Евгеньевич, мы и так уже много чего наделали.
  -Потому что козлы! Дилетанты хреновы!
  - А мы детективами не нанимались.
  - То-то, я вижу, тебя из ментовки попёрли!
  - Не попёрли, Андрей Евгеньевич, я сам ушёл.
  Надо же, Мельник вспомнил его прошлый опыт оперативной работы, теперь козыряет. Что там было, того опыта? Пару лет головной боли с расследованием квартирных краж? Ловля малолетних воришек, которых потом со слезами откупали недоглядевшие чего родители? Вся эта система: "поймал-получил-на-лапу-выпустил" стояла у него поперёк горла, вызывая рвотный рефлекс. Осознав, что всё кругом можно продать и купить, а истина нередко служит помпой для выкачки денег, Златарёв плюнул на всё и ушёл.
  Ему, как молодому исполнителю доставалась грязная работа за казённые гроши. А борзеть и постепенно избавляться от понятия "совесть" ради того, чтоб дослужиться до того, в чей карман текут денежки, откровенно не хотелось. Можно было работать иначе и получать намного больше, и при этом не строить из себя кристально чистого блюстителя порядка, имея на душе больше мусора, чем валяется с вечера в городском парке.
  - Сам он ушёл, - бесился Мельник, - что вы имеете на сегодняшний день?
  - В милиции обрабатывают связи подозреваемых. Изъяли плёнку из камер слежения, но ничего преступного на них не обнаружено. Тубольцев пасёт свидетеля. Пока это наша единственная зацепка.
  - Понятно. Зашли в тупик. Хернёй страдаете. Нанялись телохранителями бомжа вонючего. Вот и всё, на что вы способны.
  - Значит, так оно и есть, - зло бросил Златарёв, - мы лодыри и тунеядцы. Скажите тогда вы, что нам делать. Поэтапно. Надеюсь, под вашим чутким руководством дело пойдёт как по маслу.
  - Ты мне тут не паясничай, Златарёв. А то действительно уволю. Знаешь что, бросайте этого бомжа ко всем чертям. Нужно усилить охрану бензовозов. Поставь ещё пару ребят в парк. Да и у дома моего тоже охрану выставь.
  - Где ж я наберу столько людей?
  - Твои проблемы. Но завтра чтоб охрана стояла.
  - Не дело это - впопыхах людей с улицы брать, - заметил Златарёв.
  - Я, кажется, уже сказал, что делать.
  Златарёв вскочил на ноги, наклонился над Мельником и осторожно спросил, глядя ему прямо в глаза:
  - Чего вы боитесь, Андрей Евгеньевич?
  - Не твоё дело, - процедил сквозь зубы директор и жестом указал ему на дверь, - иди работай.
  И Златарёв пошёл. Чувствуя себя при этом козлом отпущения. Больше всего на свете человек не любит, когда его, словно марионетку, швыряют из огня да в полымя, не объясняя, за что бить будут. Темнит Мельник. Ему на хрен не нужен убийца Добролюбова. Он хочет убедиться, что убийство не было возмездием за их общие с Добролюбовым грешки. Знать бы ещё, что за кашу они там наварили...
  Златарёв позвонил Тубольцеву и велел тому ехать на работу. Затем поручил Наде, секретарше, которой всё равно было нечем заняться, кроме подпиливания и без того острых ногтей, обзвонить газеты и дать объявление, что требуются охранники-экспедиторы. Потом сделал пару звонков по своим личным каналам: авось кто знакомый ищет работу или готов перейти. Напоследок дал объявление в Интернете.
  Это было совсем нешуточное дело - усилить охрану парка. Он давно намекал об этом Мельнику, но тот всё жмотился, полагая, что и так достаточно.
  У Мельника были ещё какие-то свои ребята в запасе. Они не числились на предприятии и появлялись изредка, выполняя совершенно "левую" работу. Некоторых из них привёл Добролюбов. Златарёв не знал, чем они занимаются, но старался не вникать. Рожи у них были недружелюбные.
  Так всё и завертелось - в суматошных поисках и метании из стороны в сторону с высунутым языком. До самого вечера не просыхали. Златарёв чувствовал себя смертельно уставшим и с раздражением смотрел на Тубольцева, полного сил и энергии, правда, направленных совсем не на работу. Он всё время рвался куда-то, словно его тянуло магнитом.
  Наконец. Златарёв не выдержал и отпустил его на все четыре стороны. Да и самому не мешало бы отдохнуть. Он вернулся домой и с грустью заглянул в пустой холодильник. Так и есть: мышь повесилась. Только маленький, уже покрывшийся слизью кусок сырокопчёной колбасы совершенно не грел душу.
  Но выходить куда-то, идти в магазин не хотелось. В шкафу он обнаружил краюху засохшего хлеба, намочил в воде, сунул в микроволновку. Живём!
  На нижней полке стояла бутылка водки. Жидкости в ней было на дне - грамм сто от силы. Но это уже кое-что. Златарёв умылся, покромсал колбасу колечками, вылил в стакан водку и уселся за стол. Ужин был совершенно невкусным.
  "Жениться, что ли?" - промелькнуло в его мозгу и тут же исчезло, видимо, испугавшись пустить корни.
  Перекусив, Златарёв пошёл в зал и с блаженством растянулся на кровати. Красота!!! Но разлёживаться было некогда. Работы было полным полно.
  Златарёв достал ноут-бук, пристроил его на животе, и открыл электронную почту. Может, кто-нибудь из его знакомых уже подкинул вариант, хотя так быстро дела обычно не делались. Нужно было думать, составлять новый план охраны парка, "человечить" его, чтобы завтра представить на подпись Мельника. Где вы видели, чтоб у начальника службы безопасности была особо подвижная работа? Процентов сорок - всё та же бюрократия. А ещё и проверка сопроводительных документов, в которых всего за три дня его отсутствия любимый родственничек Мельника успел понаделывать делов.
  В дверь позвонили. Златарёв недоумённо нахмурил брови и осторожно, почти на цыпочках подошёл к двери. Ввиду последних событий от неожиданного звонка можно было ожидать чего угодно.
  На пороге стояла Аня. Улыбнувшись чуть виновато, она попросилась войти. Златарёв не нашёл причины, по которой мог сказать ей нет. разве что сославшись на занятость. Он действительно был занят! Некогда было играть в мелодраму. Совершенно некогда. Да и не хотелось. Он догадывался, почему она пришла.
  Вот незадача. Приласкаешь бабу один раз, и она тут же прилипнет, что банный лист. Вчера вечером он встретил её возле подъезда. Они мило обменялись приветствиями, мило улыбнулись, и Златарёв спокойно пошёл к себе домой. Что он должен был сделать?
  Разве непонятно, что так происходит сплошь и рядом. Просто соседи и просто вечер. Просто секс и никакого продолжения. И дело не в том, что кто-нибудь сделал что-то не так. Просто одному из них не нужно было ничего большего. Златарёва вполне устраивало, что Аня так и останется просто соседкой.
  Должно быть, половина мыслей была написана у него на лице. Девушка отчётливо это поняла, однако повернуться и уйти у неё не хватило духу.
  - Ты выглядишь устало, - сказала она, - ничего, если я посижу у тебя. Мне просто не хочется быть сегодня одной. Я не могу быть одной. В голову лезут не те мысли. В общем, я пришла.
  Она покраснела, но сделала вид, что всё совершенно в порядке. Как будто Златарёв дурак и ничего не понял. Сегодня она была при параде: макияж, волосы уложены и слегка подкручены, платье с глубоким вырезом.
  Златарёв вздохнул. Ну зачем ему эти проблемы.
  Аня не знала, как реагировать не его молчание, поэтому просто сбросила босоножки и прошла в комнату.
  - Не возражаешь, если я включу телевизор? Сто лет не смотрела.
  - У тебя что - нет телевизора? - удивился Златарёв.
  - Димка забрал. Это был его телевизор. Он позавчера забрал все свои вещи, даже те, которые, как я думала, он мне купил.
  Только этого ещё не хватало. Выслушивать бабские слёзы. Может, выгнать её к чёртовой матери? Зачем тогда пустил.
  Но Аня не собиралась разводить сопли. Она поклацала пультом, перебирая каналы и, не найдя ничего интересного, выключила телевизор.
  - Я тебе мешаю? - прямо спросила она.
  - Да нет, сиди себе. Только мне работать надо. Если не будешь отвлекать, то сиди.
  - Я пойду поужинать приготовлю, - сказала Аня, - а то у тебя голодные глаза.
  Она пошла на кухню, но через минуту вернулась оттуда. На губах её играла усмешка.
  - Теперь я знаю, что такое логово холостяка. Брем ружьё и выходим на охоту на мамонта.
  - Почему на мамонта?
  - Потому что мамонты давно вымерли. Как и продукты в твоём холодильнике. Хочешь, я сбегаю куплю еды? - предложила она и тут же спохватилась, сообразив, что сморозила глупость. Она б ещё носки предложила постирать.
  - Знаешь что - пойдём вместе. Сделаем хоть что-то полезное.
  Аня наклонилась, чтобы обуть босоножки. Златарёву ничего другого не оставалось, как накинуть шведку и следовать за ней.
  В магазине Аня вела себя, словно полноправная хозяйка. Она набрала кучу разнообразных продуктов, без которых, по её мнению, Златарёву не обойтись. А так как в доме у него не было практически ничего съестного, тележка для покупок мигом заполнилась до самого верха. И при этом она даже не спросила, хватит ли у него денег.
  Но это Златарёв прибеднялся: денег у него хватило. Только вот кто будет всё это готовить - макороны, картошку, отбивные? Она даже котлеты рыбные взяла. А с ними возиться надо, жарить. Златарёв терпеть не мог готовить. Это было понятно с первого взгляда. Похоже, она набивается варить ему борщи, а заодно и в постель? Один мужик бросил. Не успел порог остыть, как она к другому на шею прыгает! Златарёв аж содрогнулся от отвращения.
  Между тем они остановились у витрины с чаем. Аня взяла в руки упаковку и прочитала вслух:
  - "Двадцать пять пакетиков плюс два бесплатно". Это нам подходит, - улыбнулась она и подмигнула.
  - Ты что ж, ради того, что два пакетика дают на халяву, готова покупать всякое дерьмо? Расслабься. Я плачу.
  - Спасибо, что решил меня обидеть, - она пожала плечами и бросила упаковку в корзину, - только после моей несостоявшейся свекрови твоя попытка выглядит жалкой. Мне просто нравится этот чай. Напоминает настоящий "Грузинский", помнишь, ещё в детстве он был в больших бело-розовых пачках?
  Златарёв не ответил. Он просто не знал что сказать. С одной стороны ему было стыдно. С другой - вдруг очень захотелось есть.
  Аня неплохо готовила - по крайней мере, так показалось голодному Златарёву. Он давно не ел горячей домашней еды, и за одно только это он готов был оставить её в своей квартире хоть до утра.
  Аня посмотрела на его сытое, довольное лицо и пододвинулась ближе. Златарёву не оставалось ничего другого, как обнять её и прижать к себе.
  - Я останусь сегодня у тебя, ладно? - попросила Аня, - в квартире ремонт. Я обои только поклеила. Запах такой стоит.
  - А зачем делать ремонт на съёмной квартире? - удивился Златарёв.
  - Я с хозяйкой договорилась - в счёт оплаты ремонт ей сделать. Мне так выгодно.
  - Тебе деньги нужны? - догадался Златарёв.
  Но девушка неожиданно обиделась.
  - Нет, не нужны. Я сама справлюсь.
  Златарёв, признаться, не ожидал такой реакции. Думал, обычная баба, ищет, где притулиться. А тут вдруг гордость проклюнулась. Странная она. А ведь он помочь мог. Ему не жалко.
  - Что у тебя с ним? Почему он ушёл?- спросил Златарёв. Неожиданно это стало интересно.
  Аня всхлипнула. Златарёв испугался, что сейчас она начнёт плакать, но девушка улыбалась. Невесело, правда, но улыбалась.
  - Извини. Аллергия наверное. Я столько пыли сегодня вымела.
  - Ничего.
  - Не сложилось у нас... Хотя я думала, что он любит. Ведь забрал же он меня из деревни, увёз в большой город. Зачем, если не любил? Блажь, наверное...
  Мы в поезде познакомились. Я на похороны подруги ездила. Он из армии возвращался. Всё быстро получилось. Димка к нам в деревню приехал, у бати руки моей попросил. Сюда увёз, правда, расписываться не спешил. А тут мать его. Постоянно пела, что крестьянка я, без имущества, без образования. А я между прочим деревенскую школу на одни пятёрки закончила. В Брянск ездила - на тренера по аэробике училась. Какая ж я крестьянка? Да разве это плохо - в земле работать? За что ж моих родителей-то быдлом обзывать?
  Аня не на шутку разошлась, рассказывая о наболевшем. Златарёв слушал, сам тому удивляясь, потому как обычно подобные истории его не трогали. Наверное, она что-то пошептала ему в еду, ведьма деревенская. Оттого и слушает. Оттого и жалко её стало.
  
   -2-
  Наутро Златарёв проснулся в приподнятом настроении. Всё-таки полезно переключиться от злободневных проблем, поговорить с новым человеком. Он осторожно, чтоб не разбудить Аню, выбрался из-под простыни, пошёл в ванную, умылся, побрился, а когда вышел - на столе уже стоял завтрак. Аня, сонная и растрёпанная, гладила ему шведку.
  - Как в казарме живёшь, - сказала она, - без специального указа нигде порядка нет.
  - А ты хоть раз была в казарме-то? - усмехнулся Златарёв.
  Пока Аня соображала, что ответить, Златарёву позвонили на мобильный. Он долго и яростно о чём-то спорил, потом отключил телефон и хлопнул себя по бедру.
  - Всё, я убегаю, - сказал он.
  Аня засуетилась.
  - А как же позавтракать?
  - Некогда.
  - Тогда подожди, я хоть оденусь.
  Златарёв мгновенно натянул джинсы, накинул шведку и взглянул на девушку, которая носилась по комнате, собирая детали своей одежды.
  - Да не торопись ты. Умойся, поешь спокойно. Я тебе ключи оставлю.
  Вот это, конечно, было уже лишнее. Но, слово не воробей. Да и деваться ему некуда. Мельник срочно потребовал его на работе. Не выставлять же её впопыхах, как непотребную девку.
  А на работе тем временем творилось Бог знает что. Или чёрт - ему, кстати, виднее. Мельник спозаранку ходил злой и раздражённый, кидаясь на каждого, кто попадётся под руку. Нежданно-негаданно нагрянула налоговая милиция.
  Для Мельника это был гром среди ясного неба. Никто не был готов. Никому не "закрошили", как бывает в подобных "форс-мажорных" обстоятельствах. Да и проверяющие были людьми незнакомыми. Слава Богу, до этого момента с налоговой милицией Мельник не сталкивался. Но теперь фортуна однозначно повернулась к нему своим мастистым задом. Все попытки договориться были категорически отвергнуты. И это было странным: деньги ни для кого на дороге не валялись, а о честных проверяющих слагали мифы. В жизни все поголовно продавались, не обращая внимания на риск. Кого волнует совесть, если желудок каждый день требует пищи, и не абы какой: губа раскатывается быстро.
  Мельнику стало очевидно, что проверка была затеяна не просто так. Ведь проверка заявилась без предупреждения не с пустыми руками. Под нос юристов был сунут документ, подписанный заместителем начальника налоговой милиции. Кто-то копает под него, это факт. Только вот зачем, и чего он хочет - этот загадочный кто-то - пока ещё оставалось тайной.
  Одно было ясно несомненно - работали по точной наводке. Начали с инвентаризации. К полудню обнаружили склад, которого по идее - то бишь, в соответствии с документацией, - быть не должно. А на складе этом хранилось не много ни мало - четыре тонны бензина марки "А-95", шесть тонн дизельного топлива и несколько галлонов горючего газа - общей стоимостью больше десяти тысяч долларов.
  И всё без соответствующей документации, будто взятое из воздуха. К тому же хранилось это топливо абы как - в нарушение мыслимых и немыслимых правил пожарной безопасности. Мельнику ни к чему была вся эта забота: ещё два дня, и топливо ушло бы на заправки.
  Теперь, похоже, продажа не состоится. Да и господа из налоговой милиции норовят криминальное дело заводить. По факту "теневой" деятельности и укрывательства от налогов. Тоска такая, что впору было вешаться. Мельник то и дело хватался рукою за сердце, но расслабляться времени не было.
  Он чувствовал, что налоговая милиция - это лишь первая ласточка, и с ужасом поджидал, когда прилетит вся стая. И, кажется, начал понимать...
  - Послушай-ка, Алексей, - сказал он Златарёву по телефону, - охрана нужна. Срочно на все парки. На все бензовозы - по одному человеку. Если надо - бери с улицы. Хрен с ними: если что - выгоним.
  - Хорошо, Андрей Евгеньевич. Как знаете.
  Не нравилось это дело Златарёву, ох не нравилось. Но выхода не было. Пришлось взять двух парней, что откликнулись по Интернету и ещё одного, что пришёл по объявлению, наклеенному на стене парка. Все они казались Златарёву подозрительными личностями. Но в свете последних событий ему мерещились маньяки даже среди подростков.
  Налоговая милиция копалась в документах предприятия два дня, причём основная деятельность при этом была приостановлена, что принесло Мельнику немалые убытки. Но возбуждения уголовного дела ему, похоже, посчастливилось избежать. Но стоило это немало.
  Гром грянул сразу после того, как инспектора из налоговой милиции, накормленные по завязку, захлопнули за собой дверь. Вот тут то и началось настоящее "веселье".
  Среди ночи угнали два бензовоза, полные бензина. Охраняли их те самые парни, что откликнулись на объявление в Интернете. На поверку их документы оказались липовыми. Паспорта - украденными. Пока искали, что и до чего, их давно уж и след простыл.
  Тубольцев отправился на поиски: ну не могли два огромных бензовоза испариться, как роса на солнце. Чай не иголка в стоге сена. Кто-нибудь, да видел. Он объехал все посты ГИБДД, поприставал с расспросами, прочесал все заправки вокруг - не предлагал ли кто "левого" бензина. Но всё оказалось без толку: бензовозы нашла милиция. Вернее, то, что от них осталось.
  Оба отогнали за город и подожгли, не жалея дорогущего топлива, погубленного зазря. Зарево было ещё то. Да и земля очень долго горела. Убытков было столько, что Мельник за голову взялся: как он будет их возмещать?
  Но на этом неудачи не закончились. Был ещё один звонок. На этот раз голос ехидно поинтересовался: понравился ли Мельнику карнавал? Что за карнавал, Мельник не понял. Но то, что всё происходящее дело рук этого умника, не вызывало сомнений.
  Кто он и как он всё просчитал? Очевидно, на предприятии работает некто, получающий от него дополнительный заработок с "бонусами". И этого некто следовало вычислить в первую очередь.
  Златарёв проверил списки людей, устроившихся на предприятие сравнительно недавно. Таких было не слишком много. Зарплату Мельник платил исправно, премию удерживал редко, так что люди держались своих мест. Новенькие появлялись нечасто. Однако не было никакой уверенности, что подставное лицо находилось среди новеньких, а не стареньких. А вот последнее было куда хуже.
  Впрочем, долго ломать голову над этим не пришлось. В один прекрасный день секретарша шефа Надя не вышла на работу. Не позвонила, не предупредила, просто исчезла. Златарёв не стал строить домыслов и отправил Тубольцева к ней домой. Тут и выяснилось, что по адресу, указанному в анкете, Надя жила временно. Сняла квартиру на два месяца и выехала в тот день, как и было оговорено. Кто она, откуда, хозяйка квартиры не знала.
  Прописка её, что значилась в паспорте, ксерокопия которого была прикреплена к личному делу Нади, прописка оказалась липовой. Никакой Нади там и близко не было.
  Мельник попытался вспомнить, как она попала на предприятие. Ага, он же забыл, что Надя пришла сама: попросилась пройти студенческую практику. Кто её направил? Да никто. Мельника в тот момент волновали её ножки в сверхкороткой юбочке и кокетливая улыбка, не сходившая с лица ни на минуту.
  Допрыгался, старый кобель, - подумалось ему. Вот жена позлорадствовала, если б узнала. Но злорадствует и тешится сейчас телефонный урод, голос которого он наверняка не забудет до конца жизни.
  Что ещё можно было от него ожидать? Этот вопрос не давал мельнику покоя. И ответ не замедлил явиться во всей своей гнусной красе.
  
  -3-
  Всё это время Тубольцев словно плавал в тумане. Двигался по инерции, выполнял какие-то действия практически на автомате. А мыслями - мыслями был постоянно там, в квартире Чеченца, порученного его опеке. Впрочем, от этой обузы его уже освободили. Но кто мог предположить, что обуза эта станет для него едва ли не благословением.
  Тубольцев постоянно прокручивал в голове, как приглашает Настю на свидание: в кафе, кино, парк, а ещё лучше - к себе домой, хотя с этим, скорее всего, лучше повременить. Ещё испугается ненароком. Он и так ведёт себя как ненормальный.
  Но ни с чем не получалось: ни с кино, ни с кафе, разве что с парком, да и то - в сопровождении брата. Прогулка втроём под предлогом "проверить, всё ли в порядке, а заодно и подышать свежим воздухом". Тубольцев никак не мог собраться с духом и пригласить её на свидание. А уж теперь, когда времени на личную жизнь оставались лишь жалкие крохи - будь он неладен этот Мельник со своими проблемами - оставалось только мечтать перед сном, лёжа на подушке и страдая от одиночества на пару с котом.
  Тубольцев никогда раньше не чувствовал себя таким глупым и счастливым одновременно. Сколько себя помнил, даже если ширинка была расстёгнута, голова оставалась на плечах. Он даже был женат и довольно долго - целых два года. Но об этом браке у него остались не самые лучшие воспоминания.
  Лиза, его бывшая жена, была девушкой не столько красивой, сколько активной и жизнерадостной. Но при этом прочно сидела под мамочкиным каблуком и даже не пробовала протестовать. А Тубольцев, молодой и горячий, хотел от жизни немного другого, чем они обе напланировали, сидя за утренним субботним чаем.
  Лиза хотела, чтоб он бросил заниматься лёгкой атлетикой, в которую он вкладывал тогда львиную долю собственной души, бросил работу инженера, на которого он учился добрых пять лет. И начал вести себя как нормальный мужик: пошёл на стройку кирпичи класть, или менеджером устроился - языком работать. Всё равно куда - лишь бы денег побольше. Тубольцев и сам понимал, что на его мизерную зарплату ИТР-овца семья вряд ли сможет размахнуться. Но в тоже время отчаянно сопротивлялся усиленному давлению со стороны жены. Деньги, деньги, деньги... Больше её ничего не интересовало.
  Какие дети, если у нас денег нет?
  Какой футбол в воскресенье, когда можно поехать на дачу, нарвать на заброшенном соседском участке слив и продать? Это же деньги!
  Тубольцев устал слушать это изо дня в день, а тут ещё как назло во дворе открылась секция восточных единоборств. У него аж глаза разгорелись.
  Лиза заявила, что он не заслуживает такую жену, собрала вещи и уехала к маме. Тубольцев пытался с нею встретиться, поговорить, но Лиза старательно его избегала. Потом позвонила тёща и выдвинула ультиматум: он ищет работу с зарплатой не менее пятисот долларов, никакого спорта иначе развод.
  Тубольцев тогда купил бутылку водки, выпил её в одиночестве, а на следующий день записался в секцию восточных единоборств. А ещё занялся альпинизмом.
  Лиза всё-таки вернулась и сказала, что готова его простить, если он на коленях будет просить её вернуться. И они заведут ребёнка. Если он пойдёт работать на стройку.
  И вообще - он без неё захирел.
  Но Тубольцев чувствовал себя хорошо. Без неё. И сам подал на развод.
  С тех пор он заделался холостяком. Не закоренелым, нет. В его жизни случались романы, однако почему-то с самого первого взгляда на женщину Тубольцев отчётливо понимал: это ненадолго. Среди попадавшихся ему особей женского пола не было такой, которую ему хотелось бы удержать.
  На Насте он был готов жениться прямо завтра. И пойти работать на стройку. И на коленях просить прощения за всё то, что пока ещё не совершил.
  Но точек соприкосновения оставалось катастрофически мало. За Чеченцем больше не нужно было следить. Пока не нужно. Может, Мельник поменяет своё решение - он менял их по двадцать раз на дню. Но пока они разгребают его дерьмо, уличному музыканту по-прежнему угрожает опасность. И не только ему. Может статься, что пострадают и те, кто находится рядом с ним. Настя. Вот о чём он постоянно думал.
  Было уже очень поздно, но Тубольцев решил набраться наглости и позвонить в дверь. Ему открыл Чеченец и снисходительно улыбнулся:
  - Привет, Ромео. Что-то ты поздно сегодня. Джульетта уже изволит отдыхать.
  Но Джульетта не отдыхала. Тубольцев увидел, как из-за двери высунулась её заспанная физиономия - очевидно, её разбудил звонок в дверь. Даже сонная и без косметики она была красавица, и у Тубольцева заныло внутри. Настя приветливо кивнула ему, улыбнулась и снова исчезла за дверью. Тубольцев разочарованно вздохнул.
  - Я вот зачем пришёл.
  Тубольцев достал из-за пояса пистолет и протянул Чеченцу.
  - Возьми на всякий случай. Я пока не смогу тебя охранять. А мало ли что случится. Вдруг нападёт кто.
  - Это не огнепал, - сказал Чеченец.
  - Правильно. Зачем тебе огнестрельное. И резиновыми пулями можно остановить врага. Пользоваться умеешь?
  - Спрашиваешь, - усмехнулся Чеченец, - я это мастерство никогда не забуду.
  - Надеюсь, не пригодится.
  Дальше Тубольцев попрощался и ушёл. Теперь он будет относительно спокоен: Чеченец в крайнем случае сможет дать отпор. Или защитить сестру.
  Но у чеченца на этот счёт было другое мнение. Он взял в руки пистолет и с отвращением стал рассматривать металлический ствол. Оружие было для него символом войны и насилия. Символом того, что жизнь молодого парня может вот так запросто оборваться, а на месте разрыва останется безобразный калека с навеки искалеченной судьбой. Чеченец с ненавистью бросил пистолет на комод, однако подумав немного, взял его и спрятал в чехле для гитары.
  Он может ещё пригодиться. Чеченец очень надеялся на это.
  
  -4-
  Мельник совершенно не зря опасался продолжения. Оно не заставило себя долго ждать. Буквально следующим утром ему позвонил директор крымского отеля и срывающимся голосом поведал о том, что ночью в здании отеля случился пожар.
  Выгорели все корпуса. В огне сгорела вся мебель, вещи, занавески на окнах. Стены сплошь покрыты копотью и их невозможно вычистить. Только заново штукатурить и клеить обои.
  Убытки были нешуточные.
  Для Мельника это был удар ниже пояса. Он столько надежд вложил в крымский отель. Скольких усилий ему стоило добиться его покупки. И теперь какой-то моральный урод потихоньку разрушает всё то, что он строил кропотливым трудом столько лет.
  Сколько сделок с совестью он заключил за эти годы. Сколько проклятий и пожеланий выслушала его спина.
  Согласно докладу директора отеля, занимавшего эту должность с незапамятных времён, милиция установила, что это был поджог. Обнаружены все доказательства. Только виновные не найдены. Хотя у милиции были соображения на этот счёт.
  Несколько рабочих, нанятых совсем недавно для выполнения мелких ремонтных работ, исчезли бесследно. Документов их никто не оформлял, чтоб налоги лишний раз не платить. Работали за наличку. После пожара все трое таинственно исчезли, прихватив свои вещи. И конечно же, больше их никто не видел.
  Мельнику ещё повезло, что во время пожара в отеле не было не души. Иначе проблем было бы на порядок больше.
  Что ж делать-то?
  Денег на эти дела у него совсем нет. Хотя ещё неделю назад у него были совершенно другие возможности.
  Добролюбов очевидно передаёт привет с того света. Машет ручкой, упрекая, что отправил его ни с чем, заграбастав себе его долю. Но Мельник не виноват, что Антона так не вовремя убили. Он бы придумал что-нибудь. Или сбежал, оставив Мельника разгребать за двоих. Что, впрочем, он и сделал.
  Теперь Мельнику было совершенно ясно, кто и почему убил Добролюбова. Изощрённо, столь назидательным способом. Осталось одно: ждать. И по возможности уберечь себя от дальнейших потерь, хотя какими они будут, Мельник не имел ни малейшего представления.
  
  - 5-
  Марина Мельник переживала в эти дни не лучший период в своей жизни. Скука. Одиночество. Меланхолия. Сожаление о проявленной слабости и острое ощущение потери. Но мысли её занимал вовсе не Антон. После похорон Марина железно закрыла для себя эту страницу своей жизни.
  С Антоном она не была так счастлива, как со Златарёвым. И любил он её не так. Если, конечно, вообще любил. Узнавая подробности его жизни, Марина стала глубоко в этом сомневаться.
  Марина Златарёва...
  Хреново звучит. Добролюбова, впрочем, не лучше.
  Мельник - это была её родная фамилия. Та, что ближе к телу. Надо будет настоять, чтоб после свадьбы она оставалась Мельник.
  Интересно, Златарёв не будет возражать? Хотя он пока ещё не знает, что женится.
  Но Марина отлично знала, что весь его холод и безразличие от отчаяния и обиды. Она бросила его. Она и приласкает.
  Отец вряд ли успеет наставить им палок в колёса. Уж очень он занят в последнее время решением собственных проблем, на которые Марине, положа руку на сердце, было искренне наплевать. Женское дело - заботиться о внешности и порядке в доме. А бизнес, деньги - пускай с этим мужики играют. У них в этом собственный интерес.
  Марина долго настраивала себя на разговор с Алексеем. Разыгрывала в уме сцены примирения, объятия, поцелуи, обед при свечах. И это должно произойти сегодня. Иначе она с ума сойдёт от одиночества и неопределённости.
  А вдруг Златарёв не захочет её простить?
  Глупости всё это. То, что было между ними забыть нельзя. Даже сейчас Марину пробирает сладкая дрожь от воспоминаний того, как они бывали близки. И как ей в голову могла прийти мысль поменять Алёшу на Добролюбова?
  Отцовская блажь...
  Да и красавчиком был Антон. Все бабы сохли. Но правду говорят: с лица воду не пить.
  Но полно вспоминать о Добролюбове. Впереди маячит новая, счастливая жизнь.
  Марина Златарёва...
  Если будет настаивать, она, пожалуй, согласится.
  Марина с самого утра занималась тем, что приводила себя в порядок. Ванна с аромомаслами. Массаж. Парикмахер - пришлось вызвать на дом, потому что дражайший папочка боится отпускать её одну, без поводка, а поводок держать некому. Все носятся, что угорелые, выискивая тайных врагов. У входной двери поставили молодого бычка с довольно глупыми глазёнками. Марина улыбнулась ему, но ответом ей было каменное лицо.
  Статуя в дозоре. Марина прыснула от собственной шутки и подошла к шифоньеру.
  Совершенно нечего одеть. Ни к одной шмотке не лежит душа. Да и бельё Златарёв любит пышное, кружевное. Или Добролюбов любил?
  Марина уже давно запуталась, что кому нравилось. Проще всего было купить новое, да и не мучаться. Только как выйти в магазин, если этот бычок не пускает её никуда.
  Марина посмотрела в окно. Ха, не тут-то было. Забор вокруг дома высокий, без лестницы не перелезешь, а сторожу её прекрасно виден весь двор. Да и карабкаться по лестнице на каблуках как-то не прельщало. Придётся искать другой выход.
  Марина спустилась вниз и целенаправленно пошла к выходу. Охранник перегородил ей путь.
  - Отвали, урод. Я спешу.
  Охранник по-прежнему стоял, как скала.
  - Ну очень надо, понимаешь? Я папе пожалуюсь... Он тебя уволит.
  Разговаривать с ним было всё равно, что общаться с деревом. Буратино - вот он кто. Глупый Буратино.
  Марина ещё немного потопталась на одном месте, как вдруг в голове её созрела идея.
  - Слышь, браток, мамы дома нет. Дом можно взять под сигнализацию, а ты поедешь со мной. Хорошо?
  Решение проблемы казалось ей весьма логическим, однако охранник упрямо хранил молчание. Может, он впридачу к тупости ещё и немой?
  - Триста баксов за то, что два часа побудешь моей тенью вне этого дома!
  Неизвестно насчёт тени, а слова "триста баксов" произвели волшебный эффект. Правда, оборзевший охранник потребовал деньги авансом. Но Марине совершенно не хотелось тратить время и силы на препирательства, поэтому она молча достала три магические купюры, мгновенно исчезнувшие в проворной руке охранника.
  Они сели вдвоём в машину и поехали по магазинам.
  Довольно быстро Марине надоело краснеть за его неотёсанный вид перед хихикающими продавщицами бутиков, и она отправила его в машину. Пусть знает своё место, дикарь.
  Пройдясь по ряду бутиков, она так ничего и не выбрала, зато решила пройтись, полюбоваться витринами и обдумать - в который раз всё обдумать. Решить, как и что сказать. Внезапно кто-то пронёсся мимо, грубо толкнув её в сторону. Марина едва не упала. Она уже приготовилась выкрикнуть вслед нечто крепкое и вполне заслуженное, как вдруг её схватили за руки и резко потянули куда-то вправо. Девушка и крикнуть не успела, как очутилась на заднем сидении незнакомого автомобиля с закрученными за спиной руками и зажатым чей-то потной ладонью ртом.
  Марина начала брыкаться, за что получила прямо в глаз. Хорошо получила. Наверняка синяк останется. Значит, эти парни не шутят.
  Марина притихла и попыталась осмотреться по сторонам. Но похититель крепко удерживал её голову в одном положении, не давая пошевелиться. Внезапно захотелось в туалет. Сначала по-маленькому. Но по мере того, как волна страха окатила её целиком - с ног до головы, Марина почувствовала, как в кишечнике разворачивается вторая мировая война.
  Ехали они довольно долго. Марина терпела из последних сил, жалобно поскуливая. Но на неё никто не обращал внимания. Наконец, они приехали, вышли из машины, и девушка смогла рассмотреть, куда её привезли.
  Странное место. Весьма напоминало свиноферму - широкий двор, посыпанный мелким щебнем, посредине - длинное одноэтажное здание с большим количеством окон, таких грязных, будто их не мыли с начала постройки.
  В воздухе стояла непонятная вонь. Пахло старым прелым сеном, навозом и ещё какой-то гниющей гадостью. Марине, привыкшей к домашнему уюту и ароматам Шанель, трудно было определить характер запахов.
  В глубине души она всё ещё надеялась, что перегрелась на солнце, упала в обморок и теперь ей снится жуткий кошмар. Но кошмар этот довольно быстро стал явью, когда мужики - те, что привезли её - потащили девушку внутрь ужасного здания и бросили прямо на пол, застланный соломой вперемешку с куриным помётом.
  Затем они стали бить её ногами по всему телу - по лицу, животу, ногам. Били не очень сильно - очевидно, боялись забить до смерти. Но больно.
  Марина начала кричать, но в ответ ей только рассмеялись. Тогда она завизжала как можно противнее, чтобы только остановить этот леденящий душу смех, и получила ногой в зубы. От подошвы ботинок избивающего её мужика исходил такой смрад, что марину стошнило. Она не смогла удержаться, и её вырвало на пол. Рвотная масса противно стекала по подбородку. Мужики брезгливо поморщились.
  - Вот свинья, а?
  Тут и кишечник не выдержал - сыграл со своей хозяйкой злую шутку. Марина почувствовала запах и неудобство в помокревших джинсах и громко зарыдала.
  
  -6-
  На улице уже стемнело, когда Златарёв наконец-то попал домой. Прямо с порога в нос ему ударил аппетитный запах домашних щей. Он сто лет не слышал этого запаха.
  Было ещё кое-что новое. Полы оказались вымыты - грязь больше не скрипела под подошвами тапочек. Кровать почему-то заправлена. Одежда аккуратно сложена на стуле, а не валяется, где зря.
  Короче, видно, что в квартире побывала женщина.
  Златарёв совсем забыл, что Аня опять осталась у него ночевать. И повод у неё нашёлся: покрасила оконные рамы. Краской воняет.
  Сегодня утром Златарёв специально посмотрел на её окна. Пластиковые. Какая, к лешему, краска! Наглая баба. Прокладывает потихоньку дорожку к Златарёву. Ещё бы - у него и квартира, и машина, и деньги какие-никакие водятся.
  А у Ани даже прописка временная. Чем не вариант?
  Только Златарёв не собирался быть ничьим вариантом. У него и так забот хватает.
  Как бы дать ей это понять? Помягче, а то ещё чего сдуреет девка. Мало что у неё, ведьмы деревенской, в голове творится?
  Златарёв скинул пропахшую потом одежду, запихнул в стиральную машину- автомат, и в одних трусах пошёл на кухню.
  Очевидно, у Ани сегодня выходной, иначе когда она успела всё это - убрать, приготовить? На плите стояла кастрюля щей, уже холодных. В сковородке котлеты. В котелке варёная картошка с луком. У Златарёва потекли слюнки. Он схватил ложку и начал хлебать прямо из кастрюли. Как свинья, ей Богу.
  Нет, пора всё-таки её спроваживать куда подальше. Пока не привык.
  Златарёву вдруг стало совестно. Он стоит тут и жрёт в одиночестве, что варвар. А Аня - неизвестно, что у неё сегодня на ужин. Денег-то у неё мало, он заметил. Может, наготовила ему, а сама сидит голодная. Дуется, что его долго нет.
  Златарёв бросил ложку в раковину и потопал за телефоном.
  - Привет, - голос её звучал довольно бодро, даже весело.
  - Что делаешь?
  - Да так, ничего особенного. Двери крашу.
  - Так уже ночь.
  - А я завтра до поздна работаю. Некогда будет.
  - Ужинать будешь? Мне одному не хочется...
  Дурак он! Дурак! Разве так спроваживают? Златарёв провёл рукой по подбородку. Трёхдневная щетина колола пальцы. Но бриться он не стал. Нечего с ней миндальничать. Пусть не раскатывает губу - поест и марш в свою квартиру. Так Златарёв думал, но не значит, что в это верил.
  Среди ночи его разбудил звонок мобильного.
  - Тубольцев! - прохрипел Златарёв спросонья, - Ты очумел совсем? Какого хрена?!
  - Пора вставать, Лёха. Петушок пропел. Мельник то есть. Марина пропала.
  - Как пропала? - Златарёв аж подскочил на кровати, задев спящую Аню локтем.
  - Вот так и пропала. Уехала куда-то с Ильёй. Никого не предупредила. Мать не беспокоилась, потому что Ильи тоже не было. А он, оказывается, засранец, её потерял, потом колесил по городу, искал. Думал. Сбежала от него. Но домой Марина не вернулась... Мобильник выключен... Выводы напрашиваются сами.
  - Я сейчас буду.
  Спустя полчаса Златарёв уже был возле дома Мельника. Летел, как молния, благо дороги были пустыми. Тубольцев приехал раньше и выглядел бодреньким как огурчик. Вот что значит ложиться спать вовремя и в одиночку.
  Но времени разглагольствовать не было. Златарёв посмотрел на Мельника и будто увидел впервые. Тот побледнел и усох буквально на глазах. А глаза... Глаза Мельника вполне можно было фотографировать и печатать на обложках фильмов ужасов.
  И это был вполне обоснованный страх.
  Златарёв с Тубольцевым переглянулись - недаром у них сложилась довольно неплохая команда - и стали напирать, не стесняясь. Некуда было отступать.
  - Вы понимаете, Андрей Евгеньевич, что сейчас именно тот момент, когда вы должны всё нам рассказать. Всё, без утайки. - строго сказал Златарёв.
  Тубольцев большей частью предпочитал молчать, однако взгляд его, казалось, пробирал насквозь. Мельник нервно сглотнул, но попытался настоять на своём.
  - Мне нечего рассказывать.
  - Как вы не понимаете, что в этот самый момент забиваете в гроб единственной дочери здоровенный гвоздь! Мы давно уже поняли, что вам есть, что скрывать. И эта тайна, которую вы столь бережно храните, уже срикошетила сначала по вашему бизнесу, теперь под прицелом Марина. А она дороже, чем все ваши деньги вместе взятые.
  - Или вы думаете, что этот кто-то, кто вам мстит, на этом остановится? - задал вопрос Тубольцев.
  - Мы подождём, пока потребуют выкуп, - упрямился Мельник.
  - А если её начнут выдавать по кускам? Мы ведь свои, Андрей Евгеньевич. Мы не побежим в милицию. Чего вы боитесь?
  Чего боялся Мельник? Возможно, он боялся признать своё поражение. Возможно, надеялся, что ещё не всё потеряно, и он каким-то чудом выкрутится без особых потерь.
  Хотя куда там! Потери и так велики. Столь велики, что и не сосчитать.
  И всё же Мельник не хотел, чтобы о его аферах с Добролюбовым кто-то знал. Он очень не любил оставлять в чужих руках козыри.
  - Подскажите хоть что-нибудь? Андрей Евгеньевич! Это же ваша дочь!
  - Ахматов Борис Аркадьевич, - произнёс Мельник глухим безжизненным голосом, - у него сеть заправок "Омега".
  - Так, - многозначительно сказал Златарёв. Он уже почти начал догадываться.
  Они поставляли бензин для нескольких заправок "Омега". Если его не подводит память, месяца три назад какой-то рабочий, обозлённый несправедливым по его мнению увольнением, поджёг эти заправки. "Омега" потерпела убытки.
  Но при чём здесь они? Их дело было только поставить бензин, а не охранять чужие заправки от мстительных пироманов. Или горе-поджигатель здесь вовсе не причём?
  Может оттого у мельника такой бледный вид, что рыльце не просто в пушку, а присыпано перьями. Словно снежный ком несётся в пропасть и остальных под себя подминает.
  
  -7-
  Борис Аркадьевич не заставил ждать себя долго. Всласть наигравшись в тени, он плавно выплыл из-за кулис прямо под лучи прожекторов. Ахматов заявился к Мельнику в офис. На следующий же день после похищения Марины.
  Он вел себя совершенно открыто. Бояться ему было нечего. С его стороны всё шито-крыто. Месть - блюдо хорошей выдержки - он готовил тщательно, не спеша.
  К Мельнику он пришёл не один. С бригадой адвокатов в хвосте. Но все они остались топтаться в приёмной до поры до времени. Пока Ахматов не очистит душу, выплеснув в лицо Мельнику, какая он тупая мразь.
  - Ну здравствуёте, Андрей Евгеньевич, - сказал он, усаживаясь в кресло, - вот и свиделись мы в который раз.
  Мельник, осунувшийся и не смыкавший глаз всю ночь, выглядел более чем жалко. Он трусливо втянул голову в плечи и приготовился...
  К чему? Что его бить будут, как в яслях? Бизнес - не ясли. Там если рубают, то с кровью и костью, не жалея никого и ничего.
  - А что это вы молчите? - поинтересовался Ахметов - неужели не рады меня видеть? Я, признаюсь, очень рад. Давно мечтал поговорить с вами. Поделиться впечатлениями. О вас. Не хотите ли и вы мне что-нибудь рассказать?
  Например о том, как вы с Добролюбовым придумали оставить меня в дураках, привезя на заправки якобы настоящий бензин, а потом взорвать их к чёрту, чтобы замести следы... О том, как продали мой бензин и смеялись, подсчитывая денежки? А развести жену покойного владельца отелей, которые вы купили на мои же деньги? Купили за бесценок, потому что женщина в трауре и не слишком понимала, как правильно поступить в ситуации, когда подосланная вами же повариха устроила сеанс массового отравления...
  Молодцы, чего уж там! Правда, и мы не пальцем деланные...
  - Что вы хотите? - дрожащим голосом спросил Мельник.
  - Сущий пустяк. Всего лишь возмещение моего ущерба. С компенсацией, так сказать, морального вреда.
  - Мне кажется, ты и так неплохо повеселился, отплясывая на моих костях.
  - Да что вы, Андрей Евгеньевич. Я ещё даже не начинал. Вы пока что ещё здравствуете. Только выглядите неважно. Бессонная была ночь? - ехидно поинтересовался Ахматов.
  - Да, жив пока ещё. А Добролюбову, значит, не повезло. Что с него взять, только жизнь, верно?
  - Верно, - согласился Ахматов, - только Добролюбова мне не шей. Не моими руками сделан. Хотя хотелось, очень хотелось. А кто-то возьми, да и лиши меня удовольствия...
  - Врёшь...
  - Докажи, - улыбнулся Ахматов, - но не о Добролюбове сейчас речь. Хотя... пусть будет земля ему камнем.
  Ахматов противно так засмеялся, напомнив Мельнику глупого павиана. Сходство определённо было. Особенно в глазах: маленьких, круглых, злых. Ахматов пришёл сюда позлорадствовать и полностью наслаждался этой процедурой.
  - Я повторяю: что ты от меня хочешь? - Мельник собрался с силами и посмотрел на Ахматова твёрдым немигающим взглядом, в котором читалось презрение: всё-таки он первый его обошёл.
  Ахматов заметил это его выражение, но никак не отреагировал. Ярость свою он испил уже давно. Наигрался всласть, и кровь уже поостыла. Нынче им двигал банальный расчёт. За этим он и пришёл - обчистить Мельника, что драную липку.
  - Что я от тебя хочу... А что с тебя взять? - он ехидно улыбнулся и положил перед Мельником какую-то бумажку. - Вот что я хочу.
  - Что? - вскричал Мельник и даже вскочил со стула.
  На бумажке были написаны цифры. Обычные цифры - с ноликами. Баснасловная сумма. Такой у Мельника отродясь не было.
  - Здесь всё учтено: на сколько ты меня нагрел, затраты на восстановление заправок, расходы, которыё я понёс, разрабатывая под тобой почву...
  - Где я возьму такие деньги?
  - Ну, я всегда полагал, что неплохо бы иметь собственный парк бензовозов, а не связываться со сторонними организациями. Между прочим, связи у тебя неплохие. При должном подходе можно хорошо развернуться, если не играть с огнём.
  Ахматов громко расхохотался, полагая, очевидно, что выдал остроумный перл.
  - Ты хочешь мою фирму?
  - Не только, мой уважаемый Андрей Евгеньевич. Твоя контора стоит меньше, чем написанная сумма. Так что придётся вам поделиться со мною денежками - теми самыми, что хранятся в Швейцарии на особых счетах. Да-да, не делайте такое страшное лицо. Я всё про вас знаю. Три месяца добросовестно копал.
  Мельник почувствовал, что сейчас задохнётся, если не запустит в него чем-нибудь. Пресс-папье, например. Этой французской сувенирной дрянью.
  - Да не переживай так, Мельник, - сочувственно сказал ему Ахматов, - тебе я тоже кое-что оставлю. Всё не возьму. И отель в Крыму, так уж и быть - не трону. Будешь отплясывать на пепелище с молодой зазнобой, если на таковую средства найдутся. В тот, что в Сочи, я забираю себе - типа бонуса за хорошую работу. Так и порешим.
  - А не пойти бы тебе куда подальше? - взревел мельник. Глаза его вдруг сделались красными, как у быка в самом разгаре корриды.
  Но матадор оказался сильнее. У него был меч, острее которого была разве что бритва, которой Мельник мог полоснуть себя по горлу, не в силах вынести столь бесславного поражения.
  - Подальше пойдёшь ты! - зло ответил Ахматов. Разговор начал его утомлять. Мельник выглядел ужасно жалким, словно мышь, трепыхающая лапками на последнем издыхании. Ахматов - хитрый и скверный котяра - уже растерял к нему интерес.
  - А если будешь сопротивляться, вспомни, кто у меня сейчас находится. Думаю, это хороший повод, чтобы соображать быстрее. А коли судьба дочери для тебя не важна - подумай о себе. О том, что налоговая милиция возбудила против тебя уголовное дело. Мой зять, между прочим, заместитель начальника налоговой милиции. Так что перекупить кого не удастся, из воды сухим не выйти. И связей у меня хоть отбавляй. В один прекрасный день проснёшься, а твоё хозяйство у тебя вокруг шеи намотано. Так что шутить да в игры со мной играть не смей.
  - Хорошо, я согласен. Когда марину отпустишь?
  - Как оформим все документы - так сразу. И советую не тянуть. Ребята на меня работают шустрые, жизнью обозлённые. В некоторых делах, ты понимаешь, я им не указ.
  - В каких делах? - не понял Мельник.
  - Да в том, что девка у тебя хорошенькая. Могут не устоять разок. Но это уж от тебя зависит. Будешь ли ты паинькой, али нет.
  Мельник на всю жизнь запомнит этот день. День, в который он подписался под собственным приговором. Через полчаса его кабинет оккупировали юристы, совали ему какие-то бумажки. Мельник всё подписывал, будто на автомате.
  А поздним вечером, уже дома, он подошёл к зеркалу в ванной и замер, тупо рассматривая собственное отражение. В пальцах его блеснуло лезвие - острое и тонкое, как пёрышко. Всего одно быстрое движение вдоль горла, и все проблемы Мельника останутся уже в другой жизни. Но стоит ли умирать, если он ещё относительно молодой. Почти нищий, но ведь сумел же он подняться когда-то! С женой наверняка случится сердечный приступ, когда та найдёт его на полу в ванной, истёкшего кровью мертвеца.
  Да и хрен с ней, с этой женой. Вот только дочку тогда они могут не отпустить. Позабавятся и чего доброго порежут на органы. От Ахматова этого вполне можно было ожидать. Уж больно мерзкая и прожженная у него физиономия.
  Нет, ещё раз подумал Мельник, пожалуй, умирать не стоит.
  
  -8-
  Тем временем Златарёв с Тубольцевым и ещё несколько надёжных ребят караулили офис и дом Бориса Ахматова. Может, появятся какие-то подозрительные лица, проследив за которыми они выйдут на похитителей Марины или даже найдут её саму.
  Рассчитывать на переговоры о выкупе было нельзя. Слишком уж высоким был коэффициент смертности похищенных в подобных ситуациях. Златарёв заметно нервничал по этому поводу.
  Когда-то ведь он её любил. И боль до сих пор не прошла: ржавым осколком осталась в сердце и зудит до сих пор.
  Жаль только, что времени не было побольше разузнать об Ахматове. Если б можно было привлечь органы с их базой данных, дела складывались бы намного быстрее. Но Мельник скорее удавится, чем позволит себе разоблачить перед "мусорами" свои тёмные делишки.
  На входе дежурили два солидных охранника с рациями. Конечно, если бы пришлось штурмовать, Тубольцев не сомневался, что сумеет их положить. Но штурмом здесь вряд ли поможешь. Приходилось играть в разведчиков.
  Вокруг офиса стояла уйма машин. Отследить каждую было невозможно. Значит, требовалось вычислить, какая из них принадлежит Ахматову. Вариантов было два: методом тыка или методом кропотливого отбора - пробивая номера через знакомых в ГИБДД. Но это был пустой и ненужный труд. Время было дорого.
  Если бы они хотя бы имели представление, как выглядит Ахматов. Златарёв ни разу не встречался с ним лично - только с его заместителем. Тубольцев начал рыться в бардачке - на этот раз они сидели в его машине. Там было много всякого хлама, и Тубольцев раздражённо сопел, пока наконец не воскликнул:
  - Ребята, есть идея.
   -Что за идея? - поинтересовался Златарёв.
  - Видите, вон девчонки болтаются, курят? Они из офиса вышли, я заметил. Да и время обеденное...
  - Ну и что?
  - Я сейчас, - выпалил Тубольцев и выскочил из машины.
  Златарёв наблюдал, как тот подошёл в девушкам, скорее всего, нацепив самую лучезарную из своих улыбок - он это может, гад, - и стал что-то рассказывать. Потом они вдруг наклонились над какой-то вещью в руках Тубольцева и рассматривали её довольно долго. Потом ещё некоторое время стояли, чесали языками, хихикали, - очевидно пытались произвести впечатление на Тубольцева. И он тоже старался: скалился на все тридцать два своих пока ещё не выбитых зуба.
  Потом одна из кумушек глянула на часы, обе всполошились и убежали в офис. Но Златарёв успел заметить, как они обменялись номерами мобильных телефонов.
  - Ну и что тебе там рассказали, Ромео? - ехидно спросил Златарёв, когда Тубольцев вернулся в машину.
  - Массу полезных вещей. Во-первых, Ахматов - человек принципиальный и злой. Во-вторых, он терпеть не может, когда в рабочее время занимаются посторонней ерундой. А в-третьих, Ахматов сейчас в офисе. Но скоро собирается уезжать.
  -. Ты так просто подошёл и попросил: "расскажите мне о вашем хозяине"?
  - Да нет, я предложил им посмотреть каталог "Орифлейм".
  - А что это за ерунда?
  - Ну ты даёшь, - улыбнулся Тубольцев, - этой фигнёй страдают все бабы. Сеструха моя каталог подкинула. На, говорит, Серёга, может подарок какой любимой выберешь. Я ей сказал, что нет у меня никого, забери эту дрянь, но Анжелка всё равно запихнула в бардачок. На всякий случай. Вот и пригодилось.
  - Для чего? - не понял Златарёв.
  - Я представился распространителем косметики "Орифлейм", сунул им каталог, а дальше они сами разобрались. а я напросился зайти в офис, рассказать об этом дерьме. Помнишь, к девчонкам из бухгалтерии постоянно кто-то бегает, наваливает купить?
  - Так это бабы бегают. А ты - мужик.
  - Не скажи. К нам как-то паренёк заходил, духи предлагал, витамины какие-то. Так что мужик прокатит. Тем паче бабу они бы сразу послали. А мне обещали позвонить, когда директор уедет, и мимо охранника провести.
  - Во даёшь, кобелина! - восхищённо воскликнул Златарёв, - Я бы так не смог.
  - А слабо за кобелину в нос получить?
  - Не надо. Он у меня маленький, промахнёшься ещё.
  Тубольцев, еле сдерживая улыбку, замахнулся, чтобы стукнуть Златарёва шутки ради, но тот вдруг перехватил его руку и настороженно зашептал:
  - Смотри, какой-то франт выходит. Важный такой. И качки с ним. Может, Ахматов?
  - Тачку запомни.
  Серебристо-серый "БМВ" приветливо мигнул шикарными фарами. Дверцы раскрылись, и фраер нырнул на заднее сидение. Качки направились к стоявшей сзади потрёпанной чёрной "Тойоте".
  - Точно, важная шишка.
  Тут из офиса выбежало ещё несколько человек. Все какие-то мелкие, суетящиеся, как муравьи. Они устроились в белом "Нисане". После этого "БМВ" деловито развернулся и поехал прямо по улице. Небольшая делегация двинулась вслед за ним.
  В этот же момент завибрировал мобильный Тубольцева, поставленный на виброзвонок. На экране крупными буквами было написано "ЖЕНЯ".
  - Поклонницы синдиката "Тубольцев- "Орифлейм"? - поддел его Златарёв.
  - Поехали, - отмахнулся Тубольцев.
  - А как же девушки? Вдруг что ещё узнавать придётся?
  - Тогда ты пойдешь, - сверкнул глазами Тубольцев.
  "БМВ" Ахматова направлялось к офису Мельника. Тубольцев и Златарёв прождали его битых два часа. После этого Ахматов отправился обратно к себе в офис, потом домой, и больше в этот день никуда не уезжал. К нему приезжали: шикарный лимонного цвета "Порш" привёз двух длинноногих девиц в немыслимо коротких юбках. Потом ещё какой-то "Джип". Златарёв послал ребят следовать за ним, но они очень быстро позвонили и сообщили, что "Джип" поставлен в гараж, а пассажиры отправились в кабак.
  "Порш" простоял у дома Ахматова до утра. Затем он уехал, причём одна девица осталась в доме. Сам Ахматов не выезжал никуда до полудня.
  Всё это время Тубольцев и Златарёв наблюдали за домом, поочерёдно сменяя друг друга. Всё это выглядело тоскливо до слёз. Позвонили ребята следившие за "Джипом" и за офисом Ахматова. Сообщили, что у офиса никаких подозрительных машин нет, а "Джип" отправился на мойку.
  Такая канитель длилась целый день. Мужики устали и огрызались друг на дружку. Всем хотелось домой: по-человечески поесть и поспать. Тело размять, затёкшее от длительного сидения в машине. Стало казаться, что вся эта петрушка затеяна зря, и результатов никаких не даст. Но ближе к десяти вечера у дома Ахматова появилась новая, довольно странная машина.
  Странным было то, что это была обычная белая "копейка", каких по городу ездит тьма - тьмущая. Обычная, абсолютно не выделяющаяся среди других машин. Такие драндулеты привыкли не замечать, словно они были невидимками. Другое дело "Джип" или "Порш".
  На фоне остальных машин, которые горе-разведчики наблюдали у дома Ахматова, "копейка" выглядела подозрительно. Златарёв связался по телефону с ребятами, "пасшими" "Джип", и велел держаться неподалёку.
  - Что такое? - поинтересовался Тубольцев, глядя, как вытянулось лицо у Златарёва - будто у гончей, вынюхивающей добычу.
  - Интуиция подсказывает, что эта "копейка" может оказаться бойкой.
  - Думаешь?
  - Догадываюсь. Иных вариантов всё равно нет.
  Из дома Ахматова вышли двое мужиков - тоже вполне обычных. Обоим - слегка под сорок. Может, это работники заправки? Но почему тогда у Ахматова дома? Слишком важная птица для столь серых гусей.
  "Как бы гуси не оказались волками", - подумал Златарёв.
  Они поехали вслед за "копейкой" на приличном расстоянии, чтоб не вызывать подозрений. Ехать пришлось довольно долго. Машина вскоре свернула за город, направившись к небольшой деревеньке, и остановилась возле длинного одноэтажного строения, обнесённого высоким забором.
  Тубольцев и Златарёв оставили машину в кустах и пешком подошли к забору.
  - Воняет дерьмом. Наверное, свиноферма, - прошептал Тубольцев.
  - А может хранилище для навоза, - возразил Златарёв, - я что-то не слышу никаких животных звуков.
  - По-твоему, свиньи не спят? Не могут животные целые сутки хрюкать.
  - Да какая разница. Что-то мы не туда попёрлись.
  - Тихо, - перебил его Тубольцев, - слышишь?
  Где-то далеко за забором, должно быть, в самом здании, кто-то приглушённо кричал. Женщина или ребёнок. Кричали, как от испуга. Оттуда же доносились отголоски грубого смеха.
  Златарёв напрягся, будто боксёр перед выходом на ринг, и принял угрожающую позу. Кулаки его были сжаты, на скулах играли желваки.
  - Если это она - убью уродов.
  - Погоди, - осадил его Тубольцев, - давай сначала попадём внутрь.
  Они осмотрели забор. Перемахнуть через него было несложно. Правда, за забором наверняка бегали собаки без привязи: то здесь, то там они слышали их звонкий лай.
  - Что делать будем? - Тубольцев выдал свою коронную фразу, за что получил от Златарёва шлепок по затылку.
  - Идея есть. Пусть ребята подъедут поближе, к самим воротам. Мы влезем на забор и откроем ворота настежь. Когда собаки выбегут, мы их прикроем. А ребята пусть уведут собак подальше.
  - Круто ты придумал. А завтра утром детишки будут идти в школу, и их задницы подлатают здоровые голодные псы.
  - Есть другие идеи?
  - Выманить и пристрелить к чёртовой бабушке.
  - Очень гуманно. Особенно, если окажется, что хозяева вовсе не при чём.
  - Эти бандитские морды? Ты видел, как тот зыркнул по сторонам, закрывая ворота? Мне даже не по себе стало.
  - Тубольцев, ты хронический параноик... Жениться тебе пора.
  - А при чём здесь жениться? - возмутился Тубольцев и покраснел.
  - При том. Бабы к тебе липнут. Гляди, испортят человека такого.
  - Да пошёл ты!
  Но Тубольцев не против был жениться. Просто сейчас не время было даже думать об этом. Но всё-таки Златарёв молодец. Сумел разрядить обстановку. Теперь и думается легче: мысли сами лезут в голову.
  - А что если мы заедем во двор прямо на машине. Подъедем к двери, заскочим внутрь. А если собаки сунутся, у меня под сидением бита лежит.
  - Ворота что ль сами откроются? - усмехнулся Златарёв.
  - Ладно тебе. я залезу и открою. Будешь заезжать, откроешь дверь: я запрыгну.
  - Задницу не жалко? - с иронией спросил Златарёв.
  - Она у меня всё равно тощая, - съязвил Тубольцев.
  Друзья переглянулись. Дело пахло нешуточным риском. Но иных зацепок у них не предвиделось.
  Они стукнулись кулаками - сейчас так модно было в молодёжных фильмах, - и разошлись каждый по своим сторонам. Тубольцев полез на забор, Златарёв со всех ног побежал к машине.
  О хозяевах фермы никто и не подумал. А между тем один из тех двоих мужиков вышел из дома во двор отлить и вдохнуть глоток свежего воздуха. Внутри было полно навоза, который жутко вонял.
  Едва он справил нужду и потянулся, как увидел, что собаки с лаем бросились к воротам, на которых в немыслимой позе болтался незнакомый мужик. Не успел он опомниться от неожиданности, как ворота с шумом распахнулись, и во двор заехала тёмно-синяя "Калина". Мужик, что висел на воротах, стремительно спрыгнул вниз и забрался в машину через распахнутые дверцы.
  Не долго думая Николай, так звали хозяина фермы, вытащил из-за пояса самый настоящий пистолет и выстрелил в водителя. Златарёв сумел увернуться, но по лобовому стеклу поползли трещины. Он круто развернул машину боком к Николаю и пригнулся.
  Тубольцев вылез через дверь на улицу с битой в руках и едва успел заехать ею по морде собаки, уже готовой вцепиться зубами в его плечо. Животное с жалобным визгом отскочило прочь.
  Тубольцеву повезло: собак было всего две. И пока одна приходила в себя от полученного удара, вторая вцепилась в ногу Златарёву, выбравшемуся вслед за ним. Тот дико взвыл и схватил её за морду. Тубольцев размахнулся и изо всех сил ударил собаку по позвоночнику. Послышался хруст, и животное упало на землю, дёрнулось несколько раз и затихло. Тубольцев посмотрел на животное с жалостью: он был готов поклясться, что в глазах её блеснули слёзы.
  Собаки не плачут. Кто такое сказал? Наверняка тот, кто не смотрел в глаза собаке, которой только что перебил хребет.
  - Что ты стал, - зашипел на него Златарёв, прижимая ладонь к ране, из которой сочилась кровь.
  - Собаку жалко, - пробормотал Тубольцев, и в этот момент над головой у него просвистела пуля. Он почувствовал, как лёгкий поток воздуха проехался по его волосам, и только тут вспомнил про вооружённого мужика.
  - Знаешь, - сказал он, прячась за капотом машины,- обычные люди не держат у себя огнепал.
  - Догадался уже, - поморщился Златарёв и вытащил из кармана пистолет.
  - А у тебя откуда?
  - Травматика, - улыбнулся Златарёв, стараясь обращать поменьше внимания на боль.
  Травматика или огнепал, оружие оставалось оружием. Как и бита в руках Тубольцева. Он вдруг завопил и, выскочив, что сайгак, из-за машины, заехал Николаю по ногам. Тубольцев отлично знал расположение болевых точек - недаром ходил в секцию восточных единоборств. Мужик вскрикнул от боли и рухнул на колени. Следующим ударом Тубольцев выбил у него из рук пистолет.
  Пока они вдвоём со Златарёвым скручивали Николая в бараний рог, появился второй. Но в это же время во двор въехала ещё одна машина: ребята Златарёва услышали выстрелы и поспешили на помощь.
  Второй мужик не успел выхватить пистолет, зато сумел отпрыгнуть в сторону и схватить стоявшие в углу вилы для укладки сена. Он выставил их перед собой, норовя проткнуть каждого, кто готов был приблизиться к нему.
  - А вот этого не надо, - миролюбиво сказал Златарёв и преспокойно высадил в него обойму резиновых пуль.
  Мужик не сразу понял, что это подстава, и выронил вилы на землю. Воспользовавшись моментом, ребята схватили его за руки и завели за спину.
  - У кого-нибудь есть верёвка? - крикнул Тубольцев.
  - Есть ремень от брюк, - ответили ему.
  - Пойдёт.
  Златарёв не спешил расслабляться, несмотря на то, что нога словно горела огнём, хотелось сесть и заняться раной, пока туда не занеслась инфекция. Вполне возможно, на ферме есть ещё вооружённые мужики. Затаились себе в закромах и ждут длагоприятного момента, чтобы напасть.
  Связав пленных, они оставили у машин дежурного, а сами осторожно заглянули внутрь. Где-то в глубине здания слышался тихий плач.
  Златарёв стремительно зашагал вперёд, не обращая внимания на боль, и вскоре нашёл её - Марину Мельник, привязанную к стойлу, словно лошадь.
  Марина была абсолютно голая, грязная. По всему телу красовались ссадины и кровоподтёки. На бёдрах у неё видны были полупрозрачные потёки - прямое свидетельство того, что с ней делали эти мужики.
   Златарёв отвязал её от стойла и нежно прижал к себе. Марина тихо плакала и цеплялась за него, словно кошка.
  За спиной показался Тубольцев. Он деликатно отвернулся, сбросил с себя футболку и протянул Златарёву. Затем поднял с пола широкое полотенце и тоже отдал его напарнику.
  Марина с трудом оделась. Пальцы её затекли и отказывались слушаться. Её раздирали совершенно противоречивые чувства: она испытывала облегчение, радость оттого, что всё кончилось, и было до ужаса стыдно, что Алексей Златарёв увидел её такой: жалкой, избитой, изнасилованной. И этот кошмарный запах, которым пропиталась каждая клеточка её тела...
  Златарёв поднял её на руки и понёс к выходу. Во дворе он усадил Марину на заднее сидение "Калины", а сам подошёл к пленникам, лежавшим на земле вниз головой.
  - Кто первый? - спросил он и, не дождавшись ответа, начал пинать их ногами, что было силы.
  Никто не пытался его удержать. Тубольцеву были понятны его чувства. Ребятам, не знавшим о его отношениях с Мариной, казалось, что Златарёв немного тронулся умом. Мокрухи и последующей возни с трупами никто не хотел. А при таком рвении немудрено и перебить какой-нибудь важный орган.
  Но Златарёв отдавал себе отчёт в собственных поступках. Утолив первую волну ярости, он остановился и вернулся к Марине. На лице у неё была написана благодарность и ещё кое-что, чего Златарёв предпочёл не замечать.
  Они закинули связанных в багажник, разбрелись по машинам и уехали, оставив позади злополучную ферму и связанные с ней тягостные мысли.
  Тубольцев по-прежнему жалел собаку и думал о Насте.
  Марина с чувством прижалась к груди Златарёва и, стараясь не дышать ему в лицо, еле слышно попросила:
  - Лёшенька, скажи, что ты меня любишь...
  Златарёв предпочёл промолчать. Он положил ладонь на её волосы - жесткие и липкие от грязи, и легонько погладил.
  - Это из-за того, что меня насиловали? Скажи, теперь я тебе противна.
  - Нет, конечно, успокойся.
  - Тогда скажи, что ты меня любишь.
  - Не могу.
  - Почему?
  Златарёв долго медлил с ответом. Он действительно не знал, что ответить на этот вопрос. Марина по-прежнему была ему дорога. Он всё так же готов был грудью защищать её жизнь. И противно ему вовсе не было. Наоборот, жалко её до глубины души.
  Но самого главного уже не было. Чувства любви. Оно ушло куда-то, не выдержав предательства, и спрыгнуло с моста, разбившись вдребезги.
  Златарёв её больше не любил, но не мог ей сегодня сказать об этом. Не сейчас, когда Марина в таком состоянии. Он не скажет ей об этом и завтра.
  Завтра он просто уйдёт.
  
  -9-
  Сегодня он закончил раньше обычного. Уложив гитару в чехол, Чеченец привычным движением закинул его за плечи и поднялся по ступенькам из метро.
  На улице было довольно жарко. Прохожие, спешившие по своим делам, и просто бесцельно слоняющиеся, то и дело останавливались у киосков, чтобы купить прохладного сока или газировки из холодильников. У одного из таких киосков Чеченец остановился и стал ждать.
  Он умел ждать. Это умение он пронёс через всю свою недолгую жизнь. Купив "от-дог", не столько от голода, сколько от желания занять чем-нибудь руки, Чеченец отошёл в спасительную тень деревьев. Отсюда ему хорошо был виден зал игровых автоматов. Тот самый роковой зал, который по стечению обстоятельств оказался последним местом, в котором побывал Антон Добролюбов. Если, конечно, не считать метро.
  Чеченец знал, что он должен скоро появиться. За последние месяцы он стал частым гостем в игровом зале, впрочем, наркоману не привыкать. Одной зависимостью больше, и в конечном итоге, человек уже полностью принадлежал не себе - своим неконтролируемым порывам.
  Он появился совсем скоро, и настроение у него было не из лучших. Но Чеченцу было глубоко плевать на его настроение. Сегодня он сделает первый ход в этой игре.
  Изнывая от жажды, Матвей подошёл к киоску и купил пакет яблочного сока. Но то ли сок действительно оказался прокисшим, то ли Матвею не терпелось поскорее найти для себя козла отпущения, но он затеял скандал с продавщицей киоска, а после злополучный пакет был пущен в ход вместо тяжелой артиллерии.
  Продавщица хорошо заповнила Матвея, Чеченец в этом не сомневался. Вообще, Матвей производил неизгладимое впечатление на каждого, кому не повезло с ним столкнуться. Эта молоденькая девушка ещё легко отделалась, вытирая стёкла витрины от липкого сока. Могла бы запросто схлопотать по морде.
  - Эй, кусок дерьма, - окликнул Матвея Чеченец, - руки чешутся покалечить кого? Или дурь больше не вставляет? Деньжат подкинуть, что ли? Только денег у меня нет. А вот мыло с верёвкой всегда найдутся.
  - Ты это мне, урод? - опомнившись от неожиданности, спросил Матвей, и глаза его заблестели нездоровым блеском.
  - Нет, сосне, что возле тебя. Хотя - какая разница. Мозгов одинаково.
  Чеченец откровенно нарывался, и Матвея это начало выводить из себя. Он и так достаточно паршиво провёл день, проигравшись всухую на автоматах, а денег взять неоткуда. Теперь это мясо недобитое вздумало ему хамить! Да он ему в два счёта руки-ноги переломает, и жалеть не будет. Наоборот, повеселится. Душу свою грешную отведёт.
  - Ты чё несёшь, мудак? Я те щас пасть порву, как Тузик тряпку!
  - Гляди, Матвей, да ты никак целое предложение выговорить смог. Вот что значит эволюция придурков на планете Земля. Ты часом не облучился где?
  - Ну ты попал!
  Матвей заревел, что взбесившийся конь, и двинулся на Чеченца. Он начал колотить того по голове, лицу, норовил сорвать с ноги протез. Чеченец то подставлял бока, то ловко увиливал от ударов. Сам он не пытался защищаться. Главное, чтоб побольше свидетелей подтвердили, что Матвей сам драку начал. И бил нещадно. Слава богу, зевак вокруг было - хоть отбавляй. И если на разговор их мало кто обратил внимание, то драка говорила сама за себя.
  Только бы этим полусонным придуркам пришло в голову вызвать милицию!
  Наконец, Чеченцу надоело быть подушкой для битья. Он с силой оттолкнул от себя Матвея и заковылял прочь, к небольшой рощице, за которой белели стены заброшенного ещё с тех далёких постсоветских времён туалета. Сразу за туалетом, который несмотря на нерабочее состояние по-прежнему использовался по назначению, находился небольшой пустырь, ещё с прошлого года заваленный строительным мусором. Там обычно ошивалось мало народа. Повсюду стояла вонь испражнений, и стаями кишели насекомые.
  Туда-то и направился Чеченец. Оглянувшись, он увидел, что Матвей помчался за ним, и удовлетворённо улыбнулся. Затем Чеченец позволил себя догнать и даже сбить с ног - всё для той же публики. Потом поднялся и припустил сильнее. Наконец, они оба скрылись за кирпичными стенами туалета.
  - Что, мразь, а я ведь тебя сейчас задушу! - злорадно заявил Матвей и начал заходить к нему с боку, вытянув руки перед собой.
  Но Чеченец недаром служил в армии и слыл в числе лучших. Теперь, когда зрителей не было, он ловко ухватил Матвея за ладонь, сжал её до хруста, а когда тот заорал благим матом от боли, сделал подсечку и опрокинул на пол. Матвей упал, что мешок с мукой, прямо на живот. Чеченец проворно вскочил ему на спину и скрутил ему руки в замок.
  - Теперь полежи, тварь!
  Чеченец нащупал на шее у Матвея точку, леконько нажал её, и тот вырубился. Потом Чеченец осторожно похлопал по его одежде, карманам, наверное, искал какое-нибудь оружие: нож или кастет. Не найдя ничего, Чеченец вытащил у себя из-за пояса травматический пистолет и наставил на Матвея. Потом снова нажал на точку на шее. Матвей потихоньку начал приходить в себя и разразился отборным уличным матом.
  Чеченца всерьёз интересовал вопрос: вызвал ли кто-нибудь милицию? Однако судьба бродяги мало волновала прохожих, наблюдавших, как его избивает здоровый и сильный наркоман. Решив не надеяться на авось, Чеченец достал мобильный и вызвал милицию сам.
  - Какого хрена, придурок? - заревел Матвей, - тебе жить надоело?
  - Мне - нет, - ответил Чеченец и легонько ткнул Матвея дулом в подбородок, но когда тот попытался вырвать пистолет из его рук, убрал оружие с поразительной ловкостью.
  - Пристрелить, что ли хочешь? - спросил Матвей, - или поиграть задумал. Знай, я тебя на части порву и бездомным собакам по кусочку скормлю.
  - Ты сам скоро будешь, как собака, - прошептал Чеченец, - мертвечину жрать. Только не моими руками. А своими собственными, по локоть в крови.
  - Ах ты!
  Матвей изловчился и вырвал-таки пистолет из рук Чеченца и как полоумный начал палить. Резиновые пули больно впивались в тело, но Чеченец терпел, сцепив дёсна.
  Тут и подоспел милицейский патруль. Ребятам-милиционерам не нужно было ничего объяснять, всё само стало ясно от одного вида Чеченца, лежавшего на земле и Матвея, размахивающего пистолетом у того над головой. А по дороге в служебную машину нашлось немало желающих рассказать о том, как Матвей преследовал бедного калеку, а потом раздались выстрелы...
  Их обоих привезли в районный отдел милиции и долго суетились, решая, заводить дело о нападении на Чеченца или нет. возиться с буйными наркоманами желания не было. Да и Матвей поди был у них частым гостем. Иной раз с задержкой на недельку-другую.
  Сомнителен был пистолет, фигурирующий в деле, якобы принадлежащий знакомому Андрюшина, который тот передал ему в качестве средства самозащиты.
  Но Чеченец горел желанием засадить Матвея за решётку во что бы то ни стало. И под конец он выдал совсем уж странную фразу:
  - Пригласите, пожалуйста, майора Квасина или Лейтенанта Клевера. Я хочу сделать важное заявление.
  Естественно, никто не собирался осчастливить калеку визитом столь важных особ. Поэтому его просьбу длительное время успешно игнорировали. Наконец, Чеченец решился и позвонил Клеверу сам.
  - Я узнал его. Убийцу Добролюбова.
  Всего три маленьких заветных слова, зазвучавших в ушах Гришки Клевера блаженной музыкой из песни о чудесным образом раскрытом "глухаре". И он прилетел, что крылатый Пегас, притащив за собой Квасина - порадоваться за компанию. Может, похвалу заслужить. Но, выслушав подробности дела, Клевер заметно приуныл.
  Струны в душе оборвались, и песенка зазвучала фальшивыми нотами из репертуара князя Милославского:
  Вдруг как в сказке скрипнула дверь,
  Всё мне ясно стало теперь...
  Что тут неясного? Клевер отлично помнил, как Чеченец чуть ли не кидался, как бешеный, требуя арестовать Матвея за убийство проститутки Кораблёвой. Не добившись ровным счётом ничего, он, видимо, решил идти другим путём.
  Хотя, конечно, сам на себя он никак не мог напасть. Да и многие свидетели подтвердили, что Матвей гнался за калекой, повалил на пол и пинал ногами. А это уже хулиганство с нанесением телесных повреждений. Потом стрелял в него из пистолета с резиновыми пулями - не его, Андрюшина, счастье, иначе убил бы. А вот это уже посерьёзнее. Но в интересах Чеченца, да и его предусмотрительного друга, было, чтоб пистолет поменьше фигурировал в деле. Разрешения-то на него у Чеченца отсутствовало.
  Понятное дело, убийство проститутки Матвею не пришьёшь. Его отпечатки были найдены в квартире убитой, равно как и сотни других, большинство из которых принадлежало ветру в поле - случайным клиентам. Но доказательств его причастности. Или хотя бы поползновений в сторону Матвеевой вины не было. Все, кто мог что-либо знал, предпочитали гробовое молчание. Поэтому на дело об убийстве Натальи Кораблёвой уже положил глаз обычный в подобного рода случаях штамп: "приостановлено за отсутствием улик".
  Но обвинять Матвея в убийстве Добролюбова - это было сверх меры допустимого абсурда. Как единственный свидетель, Юрий Андрюшин обладал определённым преимуществом: никто не мог опровергнуть его слова. Но и подтвердить никто не мог.
  Матвей, например, отказывался. Ещё и плевался при этом, обещал, что со свету всех сживёт. Зря он так. Тронутых умом наркоманов в тюрьме не очень-то жаловали.
  Но Андрюшин настаивал на своих показаниях. Согласился написать заявление и поставил свою подпись. Теперь, хочешь-не хочешь, придётся проверять алиби Матвея в ночь убийства. Если оно окажется твёрдым, это алиби, Андрюшину придётся худо.
  Но Чеченец реагировал на эти доводы весьма спокойно. И продолжал упрямо твердить:
  - Это он. Я точно говорю.
  Не то, чтобы Клеверу было жалко Матвея. Совершенно наоборот. Просто он был против "Санта-Барбары" с треугольником мести на своём участке. На другом - пожалуйста. Он даже был готов стоять за кулисами и аплодировать.
  - Ты ведь был знаком с Матвеем раньше. Что ж ты сразу не опознал его?
  Чеченец недолго колебался с ответом. Он смотрел в глаза Клеверу совершенно спокойно, целиком и полностью уверенный в собственной правоте.
  - Тогда мне показалось, что это был Матвей. Но я сомневался, поэтому не говорил ничего. Чтоб не запутать следствие. А сегодня Матвей мне на ухо шепнул, что надо было меня ещё тогда, вместе с Добролюбовым шлёпнуть. Вот так я и понял, что я не ошибся. Добролюбова убил Матвей.
  - Все твои показания шиты белыми нитками, - устало сказал Клевер, - моли Бога, чтоб тебе удалось списать банальную клевету на неполноценное зрение.
  - У меня хорошее зрение, - возразил Чеченец, - и я твёрдо уверен, что видел именно его.
  Лейтенант Клевер только покачал головой, показывая, что не одобряет поведение Андрюшина. Затем он вышел, оставив того наедине с собственными мыслями. Нечего сказать, хорош шельмец. Мало головной боли с этим казино, так ещё и Матвея этого проверяй.
  Однако в процессе расследования неожиданно выяснилась масса любопытных деталей. У Матвея не было алиби: ни на тот вечер, ни на какой-нибудь другой. Он нередко шатался по городу под кайфом и засыпал где-нибудь на лавочке. Никто из его знакомых - тоже большей частью наркоманов, клиентов Матвея, - не смог толком объяснить, что за жизнь ведёт Матвей. Да, хвастался недавно, что забил проститутку до смерти металлической пряжкой. Даже показывал пряжку эту - всю в крови.
  Это было уже весьма интересно. Дело об убийстве Наташи Кораблевой, похоже, переставало быть "глухарём".
  На закуску выяснилось, что Матвей был нередким гостем в том самом зале игровых автоматов. И в тот самый вечер, когда был убит Добролюбов, он тоже там был. Это Гришка Клевер увидел лично на плёнке. Правда, ушёл он раньше Добролюбова. Но это ещё ничего не доказывало. Матвей вполне мог дождаться своей жертвы, подстеречь и убить.
  Но воистину "ударным" фактом было то, что среди личных вещей Матвея, в которых его привезли в отдел, Клевера заинтересовал дорогой мобильный телефон Nokia, который он не иначе как украл. Более того, телефон подобной марки числился среди пропавших вещей Добролюбова. Позднее, родители убитого опознали также цепочку и наручные часы, которые Матвей самым наглым образом носил на руке.
  Вот против этих фактов действительно не попрёшь.
  И хотя Матвей почти что со слезами на глазах открещивался от убийства Добролюбова, на него уже прочно прицепили этот ярлык.
  Матвей даже сознался в убийстве Кораблевой, хотя особым подвигом это нельзя было назвать. Разве что желанием смягчить приговор, написав чистосердечное признание. Во время обыска в его квартире был обнаружен ремень с тяжёлой металлической пряжкой, идеально подходившей для орудия избиение Кораблевой. Экспертиза обнаружила на пряжке плохо смытые остатки крови, той же группы, что у Наташи.
  При повторном опросе соседей, одна из соседок не выдержала и призналась, что видела Матвея, выходящего из квартиры, где жила Наташа, выпачканного кровью. А не говорила ничего следствию, потому что Матвей пригрозил ей расправой. Теперь посадили его - чего тут бояться. А так - совесть чиста будет. И с соседями будет о чём поговорить, посмаковать деталями следствия и последующего за ним суда.
  Железная логика, ничего не скажешь.
  Жаль только, убили кучу времени, рыская в колючем терновнике и гоняясь за призраками, попутно наживая на собственную лысеющую башку хлопот. В то время как настоящий убийца был как на ладони. И промедление это, копание в ненужной грязи. Стоило жизни ещё одному человеку. Скатившемуся на самое дно, но всё-таки человеку.
  На могиле Наташи Кораблевой уже поставили деревянный крест, но никто, кроме подружки Кати и Чеченца-Андрюшина туда не ходил.
  Антону Добролюбову родители заказали памятник из настоящего мрамора.
  Дело его официально считалось закрытым.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "УЗЕЛКИ"
  - 1-
  Самолёт, именуемый жизнь, вдруг поднялся высоко-высоко и сделал крутой вираж. А это значило, что всё уже не будет так, как прежде и на многое следует взглянуть с совершенно иной стороны. Например, на то, что он теперь безработный.
  Мельник без сожаления помахал всем ручкой. Всем, кроме Златарёва. Но тот уволился сам.
  Тубольцев понимал, что это мгновение в его жизни - всего лишь передышка. Следует сосредоточиться и искать работу. Но мысли его постоянно были о другом.
  Убийство Добролюбова было раскрыто, а значит у него не отсутствовал повод заявиться домой к Насте и разыгрывать из себя героя-защитника. А вдруг все эти её взгляды, смущённые улыбки, робкое касание ладони о ладонь были всего лишь элементарным проявлением дружелюбия. Не без кокетства, конечно же. На то она и баба.
  Вдруг Настя помирилась со своим женихом, и у них уже свадьба на носу?
  Эх, Тубольцев, куда подевалось твоё хвалёное самомнение?
  Почему-то он сидел, что идиот, спрятавшись в кустах с огромным букетом роз, и этот несмотря на то, что следующей зарплаты он неизвестно когда дождётся, ждал её и молился, чтоб пришла не одна.
  Из подъезда вдруг вышел Чеченец. Не то чтобы Тубольцев совсем был не рад его видеть, просто в настоящий момент он был совершенно некстати.
  Чеченец, на этот раз без гитары, уселся на лавочке, очевидно поджидая кого-то. Тут же из-за угла показалась Настя. Тубольцев едва сдержался, чтобы не вылететь ей навстречу, что голубь мира, только не с пальмовой веткой, а банальным веником роз.
  Ну почему Бог создал её такой красивой!
  Нельзя ею много любоваться, иначе у Тубольцева может случиться передоз.
  В это же самое время к подъезду устремилась ещё одна человеческая особь, в которой Тубольцев с досадой узнал Настиного жениха. Однако она не бросилась на шею, не подставила губы для поцелуя, а наоборот, отодвинулась и повернулась к нему спиной.
  Тубольцев на корточках подобрался поближе и навострил уши. Некрасиво, конечно, только ведь никто не собирался ловить его за ухо. А послушать было страсть как интересно.
  - Настюшенька, выслушай меня, - говорил Данила, пытаясь ухватить её за плечи, но Настя упрямо изворачивалась, избегая прикосновений, - давай отойдём! Поговорим спокойно, наедине.
  - О чём, Данила? Мы ведь расстались. Ты назвал меня проституткой за одну-единственную розу неизвестного тебе происхождения, а потом обвинил в измене, лжи, эгоизме и арктическом холоде...
  - Я был страшно зол тогда. Ревновал. Я видел тебя в парке с каким-то носатым петухом и подумал, что ты хочешь наставить мне рога.
  - Да разве я когда-нибудь тебе изменяла? - возмутилась Настя и отчего-то покраснела.
  - Всё бывает в первый раз, - грустно улыбнулся Данил.
  Чеченец, скромно сидевший на лавочке, словно немой зритель, неожиданно подал голос. Видно почувствовал, что расставание рискует оказаться мнимым. А зять в лице Данилы ему вовсе не улыбался.
  - Не забудь, он на тебя руку поднял.
  - Я ничего не забыла, - ответила Настя, - прости, Данила, но мы расстались окончательно. Примирения не будет.
  - Почему? Я сделаю всё, о чём ты только попросишь. Я больше никогда тебя и пальцем не трону.
  - Я тебя просто не люблю, пойми.
  Данила отшатнулся от неё, будто она дыхнула ему в лицо горячим пламенем. Слова эти обожгли сердце, обожгли душу, пробудили злость.
  - Ах ты, сука!
  Выкрикнув это, Данила вцепился руками в её волосы и тряхнул на себя. Настя упала на колени и застонала от боли.
  - Сука. Сука. Сука.
  Неизвестно кто из них добежал первым - Чеченец или Тубольцев, выскочивший из своей засады, точно дикий волк. Вдвоём они схватили Данилу, оторвали его руки от Настиной головы и повалили на пол. Но в ту же секунду Настя пронзительно закричала: из-за угла вдруг выпрыгнул мужчина с ножом в руках и с размаху всадил его Чеченцу в бок.
  Тубольцев на мгновение растерялся. Не в силах осознать, что происходит, как вдруг Чеченец выпрямился, неожиданно став выше, чем казался из-за постоянно согнутых плеч. Он сделал единственный рывок в сторону нападавшего с ножом и вцепившись тому в горло, поднял его над землёй. Мужчина яростно брыкался руками и ногами, хрипел, словно задыхаясь от нехватки воздуха. Потом чеченец его отпустил: швырнул на землю и ударил изо всех сил по печени. Нерадивый киллер глухо застонал, скрючился на земле, да так и остался лежать в этом положении.
  Тубольцев замер, сидя верхом на Даниле. Кто бы мог подумать, что у Чеченца такая силища в руках. И такая точность движений. Он часом не в спецназе служил?
  - Посмотри-ка, Настя. Разве это не хозяин машины, на которой меня пытались задавить? Якобы эту машину угнали...
  - Ну-ну, я бы хотел знать, что на это скажут в милиции, - сказал Тубольцев.
  Девушка растерянно переводила взгляд с одного на другого, будто не могла поверить, что всё это происходит не во сне. На лице её были написаны тревога и испуг.
  - Юра, у тебя кровь! - закричала она, показывая пальцем на рану брата, от которой по одежде растянулось солидное красное пятно.
  Настя подскочила к Чеченцу и зажала ладонью рану.
  - Обопрись на меня, - прошептала она. Чеченец так и сделал.
  Тубольцев, поняв, что его помощь потребуется в ином месте, встал с Данилы и подошёл к Чеченцу, который всё ещё держался молодцом, но уже слабел на глазах.
  - Чтоб ты здох! - выкрикнул Данила, поднимаясь на ноги, - Ненавижу, сука!
  - Это всё ты? - чуть не плача спросила Настя. - Но за что?
  Данила не ответил. Он посмотрел ей прямо в глаза, и во взгляде го не было ничего хорошего: ни былых чувств, ни теплоты, ни раскаяния. Одна злоба да ненависть, гнусным отпечатком разлеглась по его лицу.
  Данила развернулся и быстро побежал прочь, пока Тубольцев не догадался его удержать.
  - Нужно вызвать "Скорую", - сказал он и помог Насте усадить брата на скамейку.
  В окнах квартир столпились любопытные физиономии соседей. Во дворе стояла гробовая тишина: все наслаждались разыгравшимся представлением и боялись даже пискнуть лишний раз. Соседка с первого этажа высунулась в окно и предупредила, что уже вызвала и "Скорую" и милицию заодно. Настя сдавленным голосом пробормотала спасибо.
  Краем глаза Тубольцев уловил какое-то шевеление сбоку, и тут же сверху над ним раздались десятки обеспокоенных "смотри!!!". Мужик, который пытался убить Чеченца, очухался и делал попытку встать. Тубольцев подошёл и убедительно "постарался" заставить его отказаться от этой затеи.
  Приехала милиция. Мужика подняли на ноги, поставили лицом к милицейской машине и надели наручники. Дежурный милиционер подробно расспросил о случившемся, записал координаты свидетелей и пригласил Тубольцева с Настей следовать за ними в отдел.
  Настя стала возражать, настаивая, что никуда не поедет и останется с братом. Но тут подъехала "Скорая", Чеченца уложили на носилки, а строгая тётенька-доктор прикрикнула на девушку, что мол, не положено. Рана опасная, но не смертельная. Жить будет. Да ещё и молодцом скакать. Прямо так и сказала, улыбнулась одними глазами поверх очков, захлопнула дверцы машины, и "Скорая" немедленно тронулась с места.
  Тубольцеву с Настей пришлось добираться до отделения милиции на попутке. В милицейской "Семёрке" не хватало места для всех, а Тубольцев был без машины. Его "Калина" до сих пор пылилась в гараже со сладами былого побоища на крыльях, капоте и лобовом стекле. Получив на руки трудовую с записью "уволен по сокращению штата", Тубольцев решил отложить ремонт своей ненаглядной скромной русской "тачки" до лучших времён.
  В милиции они пробыли довольно долго. Следователь дотошно расспрашивал Настю об её отношениях с Данилой, так что чуть в душу не лез. Тубольцев прямо так и сказал, за что был незамедлительно выставлен в коридор. Чтобы не мешать следствию.
  Настя никак не могла понять, почему её столь назойливо допытывают. Следователь постоянно уходил от ответа, но напоследок сдался и выложил правду:
  - Подозреваемый признался, что его нанял Данила Черных. Специально, чтобы избавиться от вашего брата.
  - Но почему? - не поверила Настя.
  - С его слов гражданин Черных ненавидел вашего брата, считал, что он мешает вашей полноценной интимной жизни, а также самим отношениям в целом.
  - Проще говоря, ему не хотелось, чтобы я возилась с калекой. Уделяла Даниле меньше внимания, чем ему хотелось бы... Сволочь!
  - Да, именно сволочь, - согласился следователь, - но не волнуйтесь. Мы на него управу найдём.
  - Я не волнуюсь, - сказала Настя, - гадко просто.
  Гадко, очень гадко, будто наплевали в душу и забыли вытереть.
  Выйдя из кабинета следователя, Настя оказалась в объятиях Тубольцева. Совершенно случайно. Сергей зачарованно дотронулся рукою до её волос.
  - Поедем в больницу? - предложил он.
  Настя кивнула и отстранилась. Тубольцев вздохнул, выпуская её из своих рук, и поплёлся за ней.
  Проведать Чеченца их так и не пустили. Не положено. Он только что после операции. Спит. Да и время для посещений давно закончилось. Завтра нужно приходить.
  - С ним всё будет в порядке? - взволнованно спросила Настя.
  - В полном, - уверила её дежурная медсестра, - я вам за это ручаюсь.
  - Спасибо.
  Настина ладошка нырнула в сумочку и вынырнула оттуда уже не пустой. Бумажная купюра плавно перекочевала в карман медсестры, пробудив на лице женщины прекраснейшую из улыбок.
  Вот так дела делаются и по больницам нашим. Чтобы родственники не переживали и спали дома спокойным сном, медработники должны быть сыты и финансово удовлетворены. Но иначе можно было потерять дорогого и близкого сердцу человека. И тогда не нужно будет этих зажатых за пазухой купюр.
  Тубольцев проводил Настю до самой квартиры и убедился, что вокруг нет ничего, что могло подвергнуть её опасности.
  - У него ключи есть?
  - Нет. И дубликат он не мог сделать. Я ключи всегда при себе держу.
  - Молодец, - похвалил Тубольцев.
  Они вдруг замолчали, с улыбкой глядя друг другу в глаза. Пора было прощаться. Но никто из них не решался первым произнести это слово. Вдруг Тубольцев вспомнил кое-что и хлопнул себя по лбу.
  - Подожди, я сейчас приду. Никому не открывай.
  Тубольцев стрелою сорвался вниз по лестнице, выскочил во двор и полез в кусты, где оставил букет. Однако цветов нигде не было. Надо же! Спёрли, гады. Вот бы руки чересчур проворные пооткручивать, да шипами по голой заднице отходить.
  Стыдно было возвращаться с пустыми руками. Но денег в кармане, как назло, было мало. А уйти, не попрощавшись, Тубольцев не посмел. Не спал бы потом всю ночь, проклиная себя за трусость.
  Он поднялся наверх черепашьими тяжёлыми шагами, потому что с трудом представлял, что скажет сейчас в своё оправдание.
  Настя ждала его на пороге с открытой входной дверью.
  - Ну и зачем ты куда-то мотался.
  - Да я...Я букет купил. В кустах оставил. А его украли.
  Настя посмотрела на него, широко раскрыв глаза, а затем вдруг громко и залисвисто рассмеялась. Тубольцев тоже начал смеяться, хотя и не слишком понимал причину веселья. Но она смеялась - искренне, от души, после всех пережитых волнений, - и это было хорошо.
  - Есть хочешь? - всё ещё улыбаясь, спросила она.
  - Хочу, - обрадовался Тубольцев.
  - Тогда пошли, - поманила она его внутрь квартиры и захлопнула за ним входную дверь.
  - Поздно уже, Серёжа, - скидывая босоножки, сказала она, - если хочешь, можешь остаться ночевать. Я тебе у Юры постелю.
  На лице Тубольцева в одну минуту отразились несусветная радость, сменившаяся почти траурным разочарованием. Настя вдруг почувствовала, как в груди поднимается незнакомое ранее чувство, а кровь бешено стучит в висках, и хочется совершить нечто безумное, такое, о котором завтра будешь жалеть, но ещё больше жалеть будешь, если испугаешься и не совершишь...
  Она сделал шаг навстречу Тубольцеву, оказавшись в опасной близости. Опасной, потому что от него исходил нестерпимый жар, в который хотелось окунуться и сгореть, если можно до тла.
  Неужели это и есть любовь? Если да, то она согласна любить до бесконечности...
  - Любишь меня? - вдруг спросила она, совершенно без страха и стеснения.
  - Да, - ответил Тубольцев и стал покрывать её губы быстрыми горячими поцелуями.
  Стало совершенно понятно, что ужинать никто не будет. И комната брата сегодня ночью останется пустой.
  Тубольцев целовал её и гладил руками, не смущаясь дотрагиваться везде, где только могли добраться пальцы, а где не могли, он просто срывал бесполезную сейчас одежду.
  Завтра он расскажет ей, как сильно он её любит, как сильно он без неё скучал. А потом они будут лежать вместе, обнявшись, и строить планы на будущее. Счастливое будущее, иного не может и быть.
  А сегодня... Сегодня ему просто чертовски хорошо...
  
  -2-
  Златарёв провалялся в больнице примерно с неделю. Кто бы мог подумать, всего лишь собачий укус, а столько хлопот. Правда, какой укус! Знатный. Почти до кости, сволочь, прогрызла. Врачи грозились продержать Златарёва ещё несколько дней, однако тому до смерти приелись белые больничные стены, грубые мужловатые медсёстры - где они, хвалёные ангелы-сестрички из анекдотов, - а также непрерывное дребезжание мобильника у соседа по палате - молодого студента, лежавшего с закрытым переломом обеих ног. Златарёв чувствовал, что ещё немного - и он повторно переломает ему эти самые ноги или вышвырнет вон через распахнутое окно.
  Вернувшись, наконец, в привычный ему мир, Златарёв вздохнул спокойно, несмотря на то, что тут его поджидало куда больше серьёзных проблем.
  Во-первых, работа. После долгого и болезненного разговора с Мариной, Залатрёв с опаской думал о том, как встретит его Мельник. Неважно, что он спас его дочь. Важно, что теперь он - Златарёв - её злейший враг. Правда, вполне обоснованно подозревал, что на время. Вскоре она почистит пёрышки и сделает новую попытку примирения. Этого Златарёв никак не хотел.
  Да и контора у Мельника развалилась совсем. Он уволил почти всех ребят, включая Тубольцева, к которому Златарёв привык, как к собственной тени. Может, удастся куда-нибудь устроиться вдвоём. Нужно только поискать, как следует.
  Переступив порог комнаты, Златарёв ощутил, как в нос ему ударил запах чего-то совершенно чужого, будто нежилого. Давненько он не был дома, отвык.
  Мебель в комнате была покрыта налётом пыли. Холодильник вообще оказался отключён. А на столе лежали запасные ключи от квартиры и записка.
  "Лёша, извини, что прощаюсь таким образом. Просто в последнее время тебя вообще не бывает дома. Я рассчиталась с хозяйкой съёмной квартиры. Теперь переезжаю в другой район. Буду снимать комнату.
  Я оставлю ключи на столе, а дверь захлопну снаружи.
  Нам довольно неплохо было вместе. Надеюсь, воспоминания останутся тёплыми.
  Аня".
  Вот те раз. Златарёв присел на табуретку и замер с запиской в руках.
  Оказывается, его бросили.
  Ну надо же, как кстати. А то он никак не мог придумать, как избавиться от этой навязчивой особы.
  Сама ушла. Ну, попутного ей ветра, или как ещё там говорят в подобных случаях.
  Златарёв даже рассмеялся, но потом вдруг с силой ударил кулаком по столу.
  Сбежала, блядь. Неужели всё было так плохо, что Аня попросту собрала свои вещички и съехала, оставив ключи на столе.
  Могла бы дождаться его, поцеловать на прощание, что ли? Обидно было до чёртиков, так что одной бутылкой водки не обойтись. Но пить в одиночку совершенно не хотелось.
  Может, набрать Тубольцеву? Впрочем, это был дохлый номер. Серёга точно прописался у своей новой мадам, и похоже, на этот раз всё окажется более, чем серьёзно.
  Пришлось выпить одному. Но перед этим Златарёв отправился в магазин - пополнять продовольственные запасы. Опять колбаса, пельмени, хлеб. И опять он забыл купить сметану.
  Ближе к середине ночи Златарёв вскочил и начал метаться по комнате, что загнанный зверь. Ему было плохо. Ужасно плохо оттого, что Аня уехала, не предупредив. Хотя, конечно, как она могла, ведь Златарёв лежал в больнице, и некому было ей об этом рассказать. А у него даже номера её мобильного не было.
  И куда она переехала, Златарёв не знал. Где работает - тоже.
  Кавалер, называется. Он хоть фамилию её помнит?
  Златарёв был готов расхохотаться: фамилии он тоже не спросил.
  Почему-то вспомнилась песня про "девку-однодневку". Нет, Аня не была однодневкой. Так почему ж он этого раньше не понял?
  Наутро Златарёв спустился на второй этаж и позвонил в бывшую Анину квартиру. Открыла незнакомая молодая женщина, новый жилец. Конечно же, про Аню она ничего не знала. Златарёв обошёл ещё несколько квартир, пока, наконец, одна из соседок не вспомнила:
  - Она ж в спортзале подрабатывает. Там наверняка скажут, где искать.
  Златарёв, не откладывая в долгий ящик, отправился в спорткомплекс, находившийся совсем недалеко. Оказывается, именно возле этого здания Златарёв подобрал её на машине во время дождя.
  Зайдя внутрь, он ещё с полчаса выяснял, в какой именно секции работает Аня. Не зная фамилии, это было весьма проблематичной задачей. Ань в спорткомплексе оказалось пруд-пруди. Обыкновенная девушка с обыкновенным именем.
  Но где наша не пропадала! Нашёл-таки. Правда, немного запоздал. Три дня назад её уволили. Бывшая коллега Даша заботливо объяснила, что директор спорткомплекса пригласил на место Ани более компетентного тренера. В чём компетентного? В том, что у него имелся диплом какой-то крутой спортивной организации.
  А у Ани даже прописка была временная.
  От Даши Златарёв также узнал, что никакой комнаты Аня не снимала. Вернее, нашла, но пока возилась с переездом, хозяйка успела пустить в неё других квартирантов. Потеряв одну работу, девушка уволилась из мастерской по пошиву кожаных изделий и вернулась домой в свою деревушку, что под Орлом.
  Да... Вот это, несомненно, было куда хуже. Проще говоря. Это была жирная точка в финале их отношений. Не ехать же ему, Златарёву, чёрти-куда, в богом забытую деревушку ради того, чтоб расстаться по-человечески?
  Однако, обманывая самого себя, Златарёв ничего не выигрывал. Ему по-прежнему было тоскливо. Но не идти же в самом деле на вокзал и покупать билет до Орла?
  Ещё чего! Это Тубольцев всегда был романтиком, но не Златарёв...
  А билет он всё-таки купил. И приехал в деревеньку Супониво, что расстилалась перед самым лесом, окутанная прозрачным хвойным дурманом, пробуждающим почти детское желание разуться и пробежаться босиком по прохладному лесному ковру...
  В деревнях люди обычно знали друг друга наперечёт. Дорогу к дому, где Аня жила вместе с родителями, указали сразу. Глядели при этом во все глаза, оценивая хорош приезжий жених или прохиндей, как и прежний.
  Златерёв обнаружил девушку метущей дорожку вокруг крепкого деревянного дома с высокой покатой крышей. Во дворе кругом царил полный порядок, нигде не валялось ни щепки, ни бумажки. Дрова аккуратно уложены в поленицы. Видно было, что отец у Ани - хозяйственный мужик. Не то, что Златарёв, который вдруг почувствовал себя неумелым и белоручкой, способным только морды бить. За определённую плату.
  Аня почувствовала его взгляд на своей спине, выронила метлу из рук и обернулась. В глазах её промелькнула радость. Даже слёзы навернулись. Настоящие, бабьи слёзы. Но вопреки ожиданию, Аня не кинулась Златарёву на шею. Медленно подошла к забору и строго спросила:
  - Чего приехал?
  - Тебя увидеть, - ответил Златарёв и облокотился на забор, оказавшись с Аней нос к носу.
  Признаться, её реакция немного его удивляла. Аня не выглядела счастливой, хотя сначала обрадовалась. Златарёв заметил также, что глаза её были грустными.
  - Зачем? - дурацкий вопрос. Зачем он ехал добрые полдня, а затем трясся в вонючем деревенском автобусе, чтобы только увидеть её. Неужели ничего не понятно?
  - Хочу забрать тебя с собой, - сказал он, и это была чистейшая правда.
  - Обратно в город? - усмехнулась Аня и повернулась к нему спиной.
  Златарёв не знал что и думать. Что сказать. Она вела себя странно. Необычно. Он не привык видеть её такой.
  - Был уже один такой. Романтик. Поматросил и бросил, как сказал отец. Теперь на всю деревню слава. Прикажешь снова в одну и ту же реку ступить? - Аня вдруг посмотрела Златарёву прямо в глаза, прожигая насквозь, заглядывая в самую душу, как бы спрашивая: что тебе от меня надо?
  - Я не буду тебя матросить, - пообещал Златарёв, улыбаясь.
  - Не расписанной я с тобой никуда не поеду, - заявила девушка, не отводя своего испытывающего взгляда.
  - Хорошо, - согласился Златарёв, - если хочешь, распишемся.
  - А ты сможешь жить с такой как я - деревенской, неотёсанной. У меня ни образования, ни приданого... Одна, какая есть.
  - Да знаю я, какая ты. Только вот не пойму, чего ты кипятишься? Обидел тебя, что ли? Я в больнице неделю лежал. Не знал, что ты уезжать надумала.
  Теперь уже Златарёв оправдывался. Как это всё было непохоже на него. Но так или иначе, дело было сделано. Слова сказаны. А Аня снова повернулась к нему, и губы у неё отчего-то дрожали.
  - Задержка у меня, - тихо сказала она.
  - Почему же ты скрыла? - нахмурился Златарёв. - Или не от меня.
  - От тебя, - ничуть не смутившись его вопросом, ответила девушка, - недельки три срок. Не больше... А я ведь не знала, как ты к этому отнесёшься. Думала, прогонишь...
  - Дура ты, - ласково прошептал Златарёв и обнял её, положив голову себе на грудь, - Теперь точно распишемся.
  Похоже, действительно, пора жениться, детей заводить. На лето в деревню отправлять будут - к деду с бабой. В деревне хорошо, вечерами соловьи поют, и воздух такой чистый. А в лесу малины видимо-невидимо, черника, земляника, голубика.
  - Я ведь безработный теперь, - вспомнил ни с того ни с сего Златарёв.
  - Да уж, даже на день тебя нельзя одного оставить, - лукаво улыбнулась Аня.
  
  -3-
  Лейтенант Клевер стоял у двери уже знакомой квартиры и настойчиво жал кнопку звонка. Еще со двора он заметил, что в окнах горит свет, значит, хозяйка определённо находилась дома. Но ему что-то долго не открывали.
  Наконец, когда Клевер уже начал терять остатки терпения, хозяйка соизволила подойти, - он отчётливо услышал шарканье её ног по полу, - и стала громко щёлкать замками.
  - Здравствуйте, - удивлённо сказала она.
  - Вечер добрый, Ирина Петровна, - улыбнулся Клевер, снимая фуражку, - разрешите задать вам несколько вопросиков.
  - Вы уже были, - поджала губы женщина, очевидно, не желая тратить время на очередное обсуждение убийства её зятя.
  - Помню, - сказал Клевер, - и всё же, разрешите войти. Не хотелось бы обсуждать важные дела в подъезде.
  Ирина Петровна демонстративно отодвинулась, всем своим видом показывая, что лейтенант - нежеланный гость, но, тем не менее, впустила.
  - О чём речь? - холодно поинтересовалась она, закрывая входную дверь.
  - Убийца зятя вашего покойного найден, - будничным голосом сообщил Клевер, наблюдая за её реакцией.
  - Мне-то что, - женщина пожала плечами, показывая, что ей всё равно.
  - Да я, собственно, даже не по этому вопросу пришёл. Вы позволите мне взглянуть на тот альбом, что показывали в прошлый раз?
  На лице Ирины Петровны красноречиво отразилось удивление: брови поползли вверх, губы вытянулись, удерживая готовые вырваться вопросы. Но она ничего не сказала, просто молча кивнула, приглашая за собою в зал.
  Клевер, не спрашиваясь, уселся на диван и взял у неё из рук альбом. Потом открыл свою папку и, вытащив оттуда фотографию, положил перед собой на колено.
  - Вот, - воскликнул он, словно обрадовавшись тому, что увидел в альбоме, - что и требовалось доказать.
  - Не понимаю, о чём вы? - настороженно спросила Ирина Петровна, и Клевер заметил, как на лбу её начала пульсировать голубоватая жилка.
  Ирина Петровна довольно плохо переносила неопределённость. Клевер помедлил, прежде чем выдать ответ, который ей вряд ли понравится.
  - Вам знакома эта фотография?
  Клевер протянул ей фото. Ирина Петровна осторожно взяла его кончиками пальцев, словно оно было выпачкано грязью, взглянула на него и быстро вернула обратно.
  - Я впервые вижу эту женщину.
  - Вот оно как, Ирина Петровна? Никак не узнаёте? Это же падчерица ваша, Наташа Кораблева. Я, между прочим, сразу обратил внимание на сходство с вашей покойной дочерью. Заинтересовался, покопался чуть-чуть в личных вещах и нашёл вот это...
  Клевер достал из кармана потрёпанную визитку, на обратной стороне которой было что-то нацарапано от руки.
  - Ваш адресок, - заявил он.
  Ирина Петровна побледнела, и на лице её отразилось праведное негодование.
  - Ну и что?
  - Ну и то, уважаемая, что я много думал об этой истории. О том, как некогда молоденькая девушка по имени Наташа приехала в большой город к отцу - единственному близкому человеку. Но вы, Ирина Петровна, даже не пустили её на порог.
  - Вот ещё, - воскликнула женщина и улыбнулась нехорошей такой, злобной улыбкой, - Паша моего Вадика тоже знать не хотел. Жил у моих родителей, словно сирота при живой матери. Каково было ему? А? Почему я должна была принимать его ублюдочную дочь? Чем она лучше моего сына?
  - Это всё ваши личные проблемы, Ирина Петровна, что вы не смогли договориться с собственным мужем. Скажите, а он знал о том, что Наташа приходила за помощью?
  - Нет, - Ирина Петровна вдруг смутилась и опустила глаза, - Паша не знал об этом. К тому времени он начал сильно болеть. Много денег уходило на его лечение, так что на благотворительность у нас просто не было средств.
  - Но девушка после этого отправилась на панель.
  - Значит, шлюха, - почти весело сказала Ирина Петровна, - какая мать, такая и дочь.
  - А вы разве знали её мать? - Клевер посмотрел на неё с подозрением.
  - Нет, - спохватилась женщина, - не знала. Но, какая разница. Меня совершенно не интересует ни та, ни другая.
  - А что бы сказал ваш покойный муж, его родственники, если бы они знали правду? Что Наташа приходила к вам, а вы грубо вытолкали её вон? Что она закончила свою жизнь проституткой?
  - Закончила? Они умерла?
  - Да, Ирина Петровна, её убили. Зверски. Тот самый человек, что убил вашего зятя. А вы сидите тут и плачетесь в каждую жилетку о том, какая вы хорошая мать, и как несправедливо обошлась с вами жизнь. А сами вы - заслуживаете справедливости? Вы бросили свою падчерицу на произвол судьбы, и возмездие, а я всё больше начинаю в него верить, рикошетом ударило по судьбе вашей Тани.
  - Замолчите! - закричала Ирина Петровна и в ужасе закрыла глаза, - уходите отсюда. Я больше не желаю вас видеть.
  - Её смерть на вашей совести.
  - Не вам меня судить! Не вам!
  Плечи её затряслись от еле сдерживаемых рыданий. Клевер незаметно достал из альбома несколько листков и аккуратно положил его на диван. Затем он поднялся, надел фуражку, засунул под мышку папку и, не прощаясь, ушёл, захлопнув за собой дверь.
  Выйдя на улицу,он стремительно зашагал в сторону парка, который заметил по пути сюда. Хотелось присесть и хорошенько подумать в тишине, перебиваемой лишь отдалёнными детскими голосами да шумом проносящегося мимо городского транспорта.
  У него было над чем подумать.
  Дело Добролюбова было закрыто. Засунуто на полку и забыто.
  Казалось не было ничего, что мешало бы ему заниматься спокойно прочими делами, которых каждый божий день скапливалось у него на столе немало. Рабочие будни лейтенанты были загружены донельзя.
  Но от природы Клевер был очень дотошным человеком. И не верил - ну никак не верил в случайности и совпадения.
  А случайности были. Просто Клевер успешно закрывал на них глаза. Почему - кто знает. Не до этого было. Но теперь в его руках лежали доказательства, которые жгли душу калёным железом.
  Случайно ли в деле Добролюбова фигурировали две одинаковые фамилии? Сначала он не обратил на это внимания, но ощущение чего-то недопонятого осталось. Чего-то странного. Клевер уже был готов забыть обо всём, и окунуться с головой в рутинную жизнь, как вдруг ему пришёл запоздалый ответ из военкомата, куда он давненько ещё направил запрос. А он уже было махнул на это рукой...
  Параллельные нити пересекались. И связывались в прочные узелки.
  Гришка Клевер достал бумажки, выкраденные из альбома покойной жены Добролюбова - письмо и фотографию, на которой они вдвоём.
  Она...и Андрюшин Юра. Таким именем было подписано письмо.
  В кармане у лейтенанта лежало другое фото. То, что пришло из военкомата.
  Андрюшин Юра. Пока ещё не калека, пока ещё не свидетель убийства.
  Две фотографии. Два одинаковых имени. И на обоих снимках одно и то же лицо.
  Чеченец...
  Это был действительно хитроумный и продуманный план.
  Хватило бы у него сил и умения сломать человеку шею? Об этом смешно было даже спрашивать. Определённо хватило.
  Как и терпения осуществить свой замысел до конца и отомстить теперь уже за двух сестёр, удивительно похожих друг на друга.
  Но мог ли он, Гришка Клевер, его осуждать? Судить человека, уже наказанного судьбою, любившего и потерявшего свою единственную любовь.
  
  "Так любить, как любили, уже никто не будет. А у меня сердце не казённое. Больше ударов не выдержит".
  
  Ведь он так и не посмел к ней вернуться. Чтобы не видеть ужас и отвращение в глазах некогда любившей его девушки. Это Гришка Клевер мог понять.
  Как и то, что в жизни Чеченца вряд ли появится другая любовь. Но а для той, прежней, он сделал всё, что смог. Единственное, что смог.
  Значит, по-настоящему любил...
  Лейтенант Клевер снова вздохнул. За последнее время это единственное, что у него получалось хорошо - вздыхать и не удивляться. Абсолютно ничему.
  Гришка сложил фотографии, письма и спрятал в середину газеты, которая лежала тут же, на скамье, очевидно, случайно кем-то забытая. Затем он сунул газету в урну и поджёг.
  Прохожие с недоумением смотрели на человека в форме, сидящего возле пылающей урны. Смотрели - и проходили мимо, тут же забывая об этом.
  Каждого волновала лишь собственная судьба. Ни кому не было дела до чужих хлопот. Ни до чьей-то любви, не до исковерканной жизни.
  И только Гришка Клевер мог со спокойной совестью сказать: для кого-то в этой дрянной жизни он тоже сделал всё, что смог. И надеется, что только хорошее...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"