Нина плеснула в стакан воды и закинула в рот горсть желтоватых таблеток. Запила. Потом высыпала на ладонь ещё одну горсть, немного подумала и тоже отправила в рот.
Пустой пузырёк с тихим стуком упал на пол и покатился под стол. Нина равнодушно проводила его глазами.
Вся жизнь её была, как тот пузырёк: стеклянной, хрупкой и бессмысленной.
А ведь, казалось, совсем недавно ей только исполнилось двадцать три, а она уже блистала звездой на небосклоне местного драматического театра. Тогда ей доставались почти все главные роли, а зал провожал за кулисы взрывом оваций.
Нина мечтала уехать в Киев, потом в Москву, а затем, чего греха таить, и за границу. Слава мерещилась ей за каждой складкой пыльного тёмно-бардового занавеса, улыбалась из полупустых с облезшей позолотой балконов.
А ночью Нина видела себя на Бродвее, срывающей бурю аплодисментов и утопающей в лепестках роз, с восторгом кидаемых к ногам юными поклонниками.
Но жизнь промелькнула одним размашистым мгновением, оставив лишь осколки разбитых иллюзий.
В большие города Нину никто не звал. Режиссёр театра вскоре умер. А новый привёл других фавориток.
Больше никто не предлагал интересные роли. Доставались лишь тусклые, эпизодические, не приносившие ни славы, ни ощутимой зарплаты.
Так и пролетели годы - один за другим, подмятые колесом одинокого увядания...
А совсем недавно театр закрыли, и Нина оказалась у разбитого корыта: ни работы, ни связей, на каких-либо планов на будущее.
Ну, куда ей, в самом деле, податься? В сорок пять с одним лишь театральным образованием? Может, уборщицей возьмут. Или на рынок - торговать картошкой, капустой, луком.
- И какая из меня торговка? - вслух спросила Нина и глянула на себя в крошечное зеркало пудреницы.
Выглядела она неважно: сухая морщинистая кожа, синяки под глазами, коричневатые пигментные пятна. Былая красота исчезла под слоями грима. А теперь и грима нет.
- Право слово... Ещё б золотые зубы. И - точно, торговка.
Нина попыталась всплакнуть, но не смогла выдавить ни слезинки. Наверное, потому что твёрдо знала: слёзы не помогут. Это ведь не образ и не роль. Это жизнь.
Оставалось одно - сидеть на кухне и бездарно изображать самоубийство, опустошив пузырёк с валерианкой. Правда, от этого не становилось легче.
Воздух вокруг был наполнен образами. Нине грезилась яблоня с облетевшим пустоцветом. Вокруг даже пчёлы не жужжат. А гусеницы доедают скрученные в тугие пергаменты, пожелтевшие от времени листья...
Неожиданно в дверь позвонили. Нина неторопливо встала из-за стола и пошла открывать.
2
Кирилл чувствовал, что день не задался. С утра сгорела электробритва. Пришлось бриться отцовским допотопным станком. Потом он пролил кофе на новые светлые брюки - базарные Армани, стоящие втрое меньше оригинала, но всё же ощутимо для его кармана.
А в довершении всего в обед позвонила Наташа и сообщила, что между ними всё кончено...
Вот это было хуже всего. Потому что каждый раз, когда она так говорила, Кириллу приходилось раскошеливаться и на цветы, и на поход в ресторан, и на серёжки.
Наташа говорила, что он жмот. Может, есть немного - но не больше, чем у любого среднестатистического мужика.
- И что этим бабам нужно? - с иронией спросил он у телефонного аппарата, набирая Наташин номер.
В трубке раздавались длинные гудки.
Кирилл попробовал мобильный - тоже гудки. А потом и вовсе карточку вытащили. Видно, не хотели общаться.
Кирилл положил телефон на стол и откинулся на спинку стула, заложил руки за голову и стал думать.
Девушку ему терять не хотелось. С ней было легко и удобно: можно прийти в любое время, развалиться на удобном диване перед телевизором, а Наташа будет порхать вокруг мотыльком, предлагая то вкуснейшие русские щи, то голубцы, то выпечку с яблочным повидлом. Неважно, что всё это готовила бабушка, мирно сопящая в соседней комнате. Бабушку тоже можно потерпеть: тихая пожилая женщина. Почти глухая. И немногословная, что очень важно.
Может, ему жениться? Не на бабушке - на Наташе.
Мысль эта показалась Кириллу безумной, и он с удовольствием вышвырнул её вон из головы за несколько секунд до окончательного внедрения в сознание.
Жениться - это слишком. А вот умаслить беглянку стоило.
И мысль, и Наташу.
Кирилл с трудом дождался, пока часы отсчитали положенную трудовую восьмёрку, и ринулся в соседний цветочный ларёк.
На входе его радушно встретили сразу пять пар глаз: продавщицы, отчаянно скучавшие в будние дни, стайкой слетелись на единственного клиента и потащили его внутрь, наперебой рассказывая, какие свежие сегодня лилии, розы и герберы.
В нос Кириллу ударил запах чего-то влажного, травяного. Он оглянулся вокруг, и в глазах запестрило от обилия разнообразных цветов: розы и гвоздики всех цветов радуги, от крошечных бутончиков до пышных лепестковых эклеров, способных уместиться на здоровенной мужской ладони. Ароматные и вкусные. Плюс - безумно дорогие.
Кирилл помнил, что Наташа любила розы - голландские, бордовые, на длинной ножке-цапле. Можно было отделаться одной такой розой, но сегодня он чувствовал, что должен её поразить. Розы - слишком дорого. А вот гвоздики...
- Почём гвоздички?
- Три рубля штучка, - слегка разочарованно улыбнулась продавщица, воспрянувшая было духом, когда он задумчиво рассматривал голландские розы.
- Два пятьдесят, - нашлась её соседка, - сколько вам?
- Двести... одну, - неожиданно для себя самого выпалил Кирилл.
Глаза бойкой продавщицы полыхнули алчным искрами, но тут же потухли.
- Вам какого цвета?
- Красного.
- У меня штук семьдесят будет. Но ничего, сейчас доберём, - быстро нашлась она, дёргая за руку разобидевшуюся было товарку.
Девушки засуетились, собирая цветы, засыпали Кирилла глупыми вопросами. Заворачивать? Только у них такого большого целлофана нет.
Кирилл, немного раздосадованный порывом внезапной щедрости, раздражённо хмыкал.
- Ну, чего вы спрашиваете, если нет. Лентой перевяжите, чтоб не сильно рассыпались, и будет.
Минут через десять в объятия Кирилла перекочевала внушительных размеров охапка красных гвоздик. Такая большая, что он едва смог удержать цветы одной рукой, пока другой доставал из кармана деньги.
Распрощавшись с почти третью зарплаты, Кирилл вымученно улыбнулся и поспешил убраться подобру-поздорову, чтобы не видеть ликования на лицах цветочник, удачно спихнувших ему целую партию гвоздик.
Но далее дело обстояло ещё хуже. До Наташиного дома было далеко - пришлось брать такси.
Таксист - пожилой усатый дядька, бессовестно ухмылялся, косясь на гвоздики, едва уместившиеся на узком заднем сидении.
-Гульнул, что ли? - доверительно спросил он Кирилла. Тот в ответ поморщился и махнул рукой.
"Не твоё, дядь, дело. Ты давай, крути баранку да помалкивай"
Таксист оказался понятливым, и больше с вопросами не приставал. Но когда Кирилл расплачивался, не выдержал, съязвил.
- Песню про художника помнишь?
- Какую песню? - не понял Кирилл.
- Ту, что Алка пела. Знаешь, не стоит баб расхолаживать. А то останешься на бобах и с шипами в заднице. В общем, дело твоё...
Таксист, хлопнув дверью, уехал. А Кирилл торопливо засеменил к подъезду, спасаясь от любопытных взглядов прохожих, снующих туда - сюда, и выворачивающих головы, чтобы поглазеть на диковинку: парень с живой оранжереей в руках. Такое не каждый день увидишь.
Кирилл толкнул ногой дверь и взлетел по лестнице на четвёртый этаж. Лифтом не стал пользоваться - боялся, что гвоздики в проём не пройдут, сомнутся. А ведь так жалко испортить эффект парочкой примятых бутонов.
На четвёртом этаже он остановился, чтобы передохнуть, как вдруг услышал Наташин голос - звонкий, переливчатый, мило щебечущий о каком-то кино. Потом молчание. Тихий шелест и глухой стук, как будто упало что-то лёгкое. Кирилл осторожно поднялся на пару ступенек вверх и увидел картину, от которой его душа буквально сорвалась с обрыва и исчезла в пучине неизвестности, весьма горькой на вкус.
"Вот значит, почему всё кончено" - подумал он, глядя, как его уже теперь бывшая возлюбленная запоем целуется с новым бритоголовым хахалем в спортивном костюме и с борсеткой в руках.
"И вот это ничтожество..."
Мысль повисла в воздухе и застряла, так и не успев оформиться.
Наташа подобрала с пола сумочку, даже не заметив, что он, Кирилл, всего лишь в пролёте от неё - любуется голубыми трусиками, отлично видными из-под неприлично короткой джинсовой юбчонки. При нём Наташа так не одевалась. И вела себя не так. Она бы уж точно дождалась, пока Кирилл наклонится и поднимет сумку, а этот бритоголовый и пальцем не шевельнул.
Обида захлестнула Кирилла до самых корней волос. В глазах защипало, и на секунду ему показалось, что он сейчас заплачет, будто сопливый пацан. Но ничего такого не произошло.
Парочка, хихикая, исчезла в лифте. Кирилл опомнился и стал медленно спускаться по ступенькам вниз.
Сказать, что он чувствовал себя идиотом - значит, ничего не сказать. И даже некого упрекнуть, что развели, мол, как последнего лоха. Сам вызвался рыцарствовать, романтик хренов. А теперь - куда теперь с этим веником податься? Может, выйти на автобусную остановку, продать?
Кирилл улыбнулся, представив себя на остановке, торгующего гвоздиками. Ещё б видеокамеру сюда - и репортаж "дебил сезона" пошёл бы с горячего лотка.
Он остановился и почему-то посмотрел на дверь справа. Облезлый, местами поцарапанный дермантин. Номер выбит причудливым узором. Семьдесят два.
Семь полюс два. Девять. Хорошее число.
Кирилл положил охапку гвоздик на коврик перед дверью и несколько раз надавил на кнопку звонка. Затем развернулся и стремительными прыжками помчался по лестнице.
3
Открыв дверь, Нина сначала не поняла, почему у её ног лежат цветы. Так много - её любимых ярко алых роз. И стало вдруг совершенно неважно, что это гвоздики.
Нина оставила цветы и дверь настежь и бросилась к окну. Вовремя, чтобы увидеть темноволосого мужчину в светлых брюках, выбежавшего из подъезда и исчезнувшего среди кустов сирени, что баба Надя выращивала у себя под окнами.
Нина убрала с щеки прядь волос, выбившихся из пучка на затылке, и задумчиво прикусила палец.
Кажется, он был молодой. И даже красивый. Не темноволосый - блондин. И не в брюках -во фраке.
Робкий нерешительный, совсем ещё юноша. Разбил у двери обожаемой женщины цветник и сбежал, испугавшись собственных чувств
Что ж, пусть не возвращается больше. Вдруг на самом деле он вовсе не молод, и даже урод.
Кокон с треском порвался, и наружу вырвалась бабочка. Белоснежная, как сама мечта...
Нина бережно собрала цветы, ополоснула их дождиком со смесителя и расставила по всем вазам и бутылям, что нашлись в хозяйстве. Квартира наполнилась цветом, заиграла красками.
А оставшиеся цветы, которым не нашлось места, Нина прижала к груди и улеглась с ними на кровать. Так и заснула - в халате, на покрывале, обнимая гвоздики, будто воображаемого любовника. И снилось ей, как она торгует на рынке. Картошкой, капустой, луком. А покупатели - молодые, восхищённые её талантом поклонники - сыплют ей в ладошку лепестки роз...