Я на секунду задумался, наблюдая как ветер протащил по земле ледяную крупу. Развороченные комья не покрывались снегом - сразу льдом. Из-под обломков что-то торчало, что-то красное в лохмотьях. Я не стал смотреть. Это уже не люди.
Костёр потихоньку угасал. Рыба подрумянилась, а в нескольких местах даже обуглилась. Я стянул одну и бросил в огонь. Пусть горит. Может, эта вонь сможет заглушить другую.
Хотя бы рядом со мной. Сил уж нет выворачиваться наизнанку, да и желудок пуст.
Я стянул китель, несмотря на мороз, достал из кармана оторванные погоны и стал выковыривать звёзды. Две майорские звезды легко покинули место предыдущей базировки, только вот на мои погоны никак не желали лезть. То ли пальцы не слушались, то ли...
Я пока ещё оставался майором. Хотя то, что я сделал, не мог сделать простой майор. И пусть полковник Буслаев поставит меня к стенке без разговоров, две майорские звезды - мой законный трофей. Две моих, две - её.
Внезапно что-то твёрдое и холодное коснулось шеи, рядом с ухом щёлкнул затвор, разбивая, как куриную скорлупу, несостоявшиеся подполковничьи мечты.
Быстро же они пришли...
Видать, судьба...
За день до этого
Интересно, если человек сознаёт, что сошёл с ума, можно ли считать его сумасшедшим? Некоторое время назад я стал замечать, что мне нравится смерть. Я полюбил убивать, как токарь полюбил свой токарный станок, за которым, сгорбившись, проводит треть жизни, вытачивая детали, нужные кому-то, зачем-то - только не ему.
Хруст ломающихся шейных позвонков уже не стоял в ушах часами, как это бывало раньше. Запах крови проибрёл оттенки грузинского коньяка, а вид дёргающейся плоти мог сказать многое: он умрёт сейчас, спустя секунду, минуту, час.
Наверное, я говорю и думаю, как психопат. Другие летают с катушек, стреляют бошки, режут вены, колют дурь. Я же выбрал пункт прямого назначения - сошёл с ума и полюбил войну. Потому, что устал ненавидеть впустую.
Нам никто никогда не говорил, почему она началась, сколько будет длиться и когда закончится. Мне кажется, она была всегда. Кому-то это было нужно. И чтоб рванули Москва, Питер, Нью-Йорк, Стокгольм, Гон-Конг. И чтоб из двадцати миллиардов нас осталось сорок миллионов.
Кому-то даже пришло в голову сбросить ядерную бомбу на Антарктиду. Мы пережили и это.
Стоит ли удивляться, что однажды чьими-то стараниями по всей планете наступила зима...
Не с кого было спрашивать, зато всех можно было притянуть к ответу. И мы продолжали воевать. Потому что никто так и не сказал нам, что дальше делать.
Наш гарнизон расположился к востоку от того места, которое раньше называлось Эфиопия. Холод стоял ужасный, пробирало не то, что до костей - мёрзли даже мысли. Вот уже несколько месяцев стояла тишина. Война замерла - видать её вонючее горло тоже замёрзло.
В нескольких километра от нас разбросало ещё несколько союзных батальонов - точнее сказать, остатки. Мы иногда перебрасывались сообщениями. В основном, чтобы знать: живы ли ещё, не околели совсем при стабильном минус двадцать пять. Иногда бывало минус пятнадцать, иногда - сорок. Не суть важно. Ветра не было. Значит, можно было пытаться жить.
В этот день градусник завис на восемнадцати. А ночью прошёл снег. Я сидел и смотрел, как солдаты скребутся по ледяной крошке, катающейся по толще снега, вымерзшей до состояния гранитной плиты. Иногда бывало смешно.
Неожиданно за спиной нарисовался полковник Буслаев. Я попробовал было вскочить, но тот положил руку мне на плечо и легонько сжал.
- Давай, снимай звёзды, капитан. Меняй на майорские.
- За какие такие заслуги, товарищ полковник?
Я знал, что майора ждал Тимирязев. Ждал и сто раз заслужил - в отличие от меня. Мы с ним с молодых усов в одной роте. Парень-голова. Парень - вояка. Один из лучших в училище. Я всегда выхватывал лишь подмётки.
- Значит, заслужил, майор! - Буслаев старательно отводил глаза в сторону.
- А как же Тимирязев?
- Тимирязев, он... В общем так, майор. Цепляй звёздочки - я так сказал.
- Есть - цеплять звёздочки.
"Тимирязевские", - добавил я про себя.
Причина, как ни странно, была ясна. Лучший в училище по жизни не дотянул. Не выплыл. Их было сотни таких же, которые не умели убивать без души. Нас кормили антидепрессантами, словно аскорбинкой, и это сшибало крышу. Так уж вышло, что я, психоманьяк со стажем, оказался самым нормальным среди умников, присевших на дурь.
А многие и без дури скользили по судьбе без катушек. Спали, жрали, двигались по команде, как зомби, стараясь не думать.
Раньше я таких долбил головой об лёд - без толку. Глаза оставались пустыми, злости - ни на грош. Куклы войны...
Вечером Буслаев вызвал меня к себе и вручил ещё одну "звезду". Нашу особую. Крошечную, шесть миллиметров в диаметре. Спустя десять минут после разрыва капсулы на километр вокруг оставались только обугленные воспоминания. И эту "радость" мне?
- Принимай, майор, вместе с погонами, - по-прежнему не глядя в глаза, сказал полковник.
Интересная ему в этой ситуации досталась роль. И деваться особо некуда. Когда подполковник пускает себе пулю в лоб, а "звезду" и передать-то некому, кроме форменного психа...
Впрочем, он мог и не считать меня таковым.
И всё же мне было обидно за Тимирязева. За такую ответственность, как хранение "звезды", он столько лет носом землю рыл. Не дотянул...
Вот ведь как...
В тот вечер мы никаких звёзд обмывать не стали. Да и я, признаться, не особо хотел. Молча разошлись по казармам, и не знаю как кто, а я с чистой совестью проспал до утра.
А утром состоялся мой второй вызов на ковёр в майорских погонах.
- С новым годом вас, товарищ майор!
Лицо Буслаева можно было назвать почти радостным. Но тут же лоб перерезала глубокая морщина, а уголок глаза дёрнулся, как от нервного тика.
- И вас, товарищ полковник! - ответил я.
Что ещё можно было говорить - уже лет сто меня никто не поздравлял с новым годом.
- В новый год - с новым заданием, майор.
- Служу отечеству! - вырвалось у меня. Вырвалось и повисло в воздухе. Поскольку, если отечество как таковое и было, то никто уже не знал где и как.
- В общем, ночью произошло ЧП. Исчез старший лейтенант Кольцев.
- Исчез?
- Да, исчез. Отправился на переговорной пункт, поздравить союзные войска с Новым годом. И исчез.
- Один отправился?
- Один, - немного смущённо ответил полковник, - и, как ты понимаешь, отправился самовольно.
- Но если самовольно, то...
- И об этом, естественно, знала вся рота. И ротный. И дежурный видел, как тот уходил. Один.
- Бардак, товарищ полковник, - для порядка заметил я.
Полковник только махнул рукой. Что ж, потом так потом. Ему и так памятник при жизни стоило поставить. Пытаться держать всё в порядке...
Можно было, как подполковник - пулю в лоб. А он держал.
- Обещал через два часа вернуться. Не вернулся до сих пор. На переговорном пункте его нет. И следов никаких нет. А дежурный в бинокль видел, как Кольцев входил на переговорной пункт. Больше ничего не видел. Потому что не смотрел.
- Ясное дело, - вздохнул я, - а Кольцев - это не тот самый наш Васнецов?
- Тот самый, капитан. То есть, майор.
- Разрешите выполнять?
- Разрешаю.
По пути к перговорному пункту я заглянул в казарму, где жил Кольцев. Портрет его работы - красивая большеглазая девушка, из соседнего батальона, был штуковиной широкоизвестной, не раз похищаемый сослуживцами не для самых приличных целей. С бабами, как и с мозгами, в дивизии был напряг.
Кольцев никому не рассказывал, как и когда он успел познакомиться с красоткой, однако версий ходило миллион. И ни одна, как известно, не соответствовала истине.
В голове мелькнула мыслишка, что незадачливый старлей рванул к своей зазнобушке, да и всхрапнул до утра. Однако не настолько он идиот - Кольцев. Я его хорошо знал.
Сунув портрет в нагрудный карман, я на всякий случай осмотрел койку старлея. Ничего подозрительного не нашёл. Казарму покидал с чувством выполненного долга.
Оставалось самое главное - теоретическое "место преступления" - переговорной пункт. Небольшой пятачок километрах в трёх от расположения, где был установлен передатчик. Иными способами связи пользоваться не имели права - чей-то идиотский приказ столетней давности, благодаря которому все мы здесь "зависли", не зная, есть ли ещё внешний мир. Или, может, подохли все. Включая и противника.
Когда-то - до последней метели - переговорной пункт хорошо рассматривался со всех сторон. Потом намело сугробов, образовался небольшой котлован. И хотя с той поры прошло уже несколько месяцев, переносить пункт так и не собрались. Уж больно удобное место было. Памятное для всех.
По прибытию я обошёл пятачок кругом, взобрался внурь котлована, пошарил вокруг. Спугнул задремавшего дежурного.
Полковник оказался прав: следов никаких. Да и какие могут быть следы, если снег почти как бетон, а ночью ещё и притрусило слегка. Я потоптался по ледяной корочке, попрыгал, соображая, что делать.
Дежурный демонстративно зевнул.
Я подавил всколыхнувшуюся было злость: голова должна оставаться ясной.
Что тут можно было сделать ещё? Я снова обшарил котлован, потом обошёл пятачок по периметру, и так несколько раз. И когда уже окончательно готов был сдаться и даже прокручивал в голове, как выговариваю сонному дежурному за халатность, под ногами что-то блеснуло.
Я наклонился, поскрёб снег и вытащил кокарду. Слегка погнутую и начищенную до блеска. Перед глазами промелькнула сцена, как тогда ещё живой подполковник выговаривал Кольцову за небрежный внешний вид, и в частности за грязную шапку и гнутую кокарду. Стало быть, начистил, старлей.
Я послал дежурного в расположение за лопатой, а сам остался стоять на месте. Ничего подозрительного не наблюдалось. И всё же кокарда... Она лежала в направлении, противоположном путив расположение. То ли Кольцев действительно драпанул, оборзев настолько, что не побоялся трибунала. То ли...
Вдвоём с дежурным мы расчистили слой снега, но не нашли ничего такого, что дало хотя бы малейшую зацепку. Впрочем, в нескольких метрах от места, где лежала кокарда были какие-то странные следы. Как будто от каблуков. Но...
Сначала я долго не мог понять, как такое могло быть. Подошва как будто слегка вдавлена, но след свежий - не успел как следует заледенеть. Я встал рядом, но мои каблуки не пропечатались.
- Эй, рядовой, - крикнул я, - иди сюда. Прыгай мне на шею.
Рядовой слегка ошалел от такого приказа, но выполнил. Я отступил в сторону. Глубина моего следа была почти такой же. Только отпечатков от подошв сапог было два. Левый и правый. А здесь - правый просматривался хорошо, левый - едва.
Я снова велел рядовому влезть мне на шею, встал на одну ногу, чуть не упал. Зато выяснил, что след получается почти в полтора раза глубже.
Ещё не до конца понимая, зачем это делаю, я схватил лопату и стал разгребать снег по направлению следов. Очень скоро я понял, что следов было две пары. Значит, шли два человека, и каждый нёс на своём плече какой-то груз.
- Сколько вестишь, рядовой?
- Девяносто шесть.
Значит, полцентнера. По мешку какого-то барахла. Только откуда оно тут взялось? Пришли они явно пустые, потому что других следов, кроме этих, вокруг переговорного пункта не было. А на самомо переговорном пункте никаких лишних вещей, кроме передатчика, быть не могло.
Передатчик был на месте.
Тогда что эти двое несли? Накололи льда? Или разрубили Кольцова поплам - по полкольцова на рыло, и утащили в неизвестную даль? Идея казалась смешной и нелепой. Но ведь Кольцова-то не было. А был неизвестно откуда взявшийся груз.
Поэтому даже самую невероятную версию не следовало сбрасывать со счетов.
Впрочем, по логике вещей, если моя версия верна, кровищи в котловане должна остаться нехилая лужа. А не было ничего - совершенно ничего.
Я забрал у рядового лопату, отправил его "досыпать" на переговорной пункт, а сам двинулся по следу. Через несколько десятков метров, следы изменились. Упор пошёл на левый каблук. Причём у обоих сразу. Эта синхронизация говорила о многом, и в то же время ни о чём. Носильщики перекинули тяжесть на другое плечо, это понятно. В памяти замелькали дурацкие картинки. Но я благоразумно отогнал их прочь...
Я прошёл километров восемь, прежде чем заметил расположение. Швырнул лопату в сугроб, поправил шинель, шапку, провёл ладонью в перчатках по погонам, непривычно царапнувшись о единственную звезду. Оружие моё всегда было в порядке. Даже новоявленная "звезда", о которой почему-то не на секунду не забывал...
В расположении меня встретили довольно радушно, хотя видно было - не ждали. Бегающие глаза, натянутые улыбки. Парнишка в капитанских погонах рысцой трусил следом за мной, рассыпаясь никому не нужными подробностями военной жизни. Надо же было чем-то забивать эфир.
Мы неспеша добрались до каких-то строений. Очевидно, сарай. Возле дверей стояли массивные колья, рядом на земле валялись верёвки.
- Что за бардак в расположении, капитан?
- Уберём, товарищ майор.
- Уж уберите.
Капитан поправил шапку, и я заметил, как на лбу у него выступили капли пота. Совсем ещё молодой пацан. Даже не верится, что ещё вчера я сам был капитаном.
- C Новым годом, товарищ майор! - поприветствовал меня приятный женский голос.
- Спасибо, товарищ... майор.
Вот уж не ожидал встретить в расположении женщину. Тем более, женщину в чине майора. К тому же, так удивительно похожую на уже знакомый портрет руки мастера Кольцева.
- Каким судьбами, товарищ...?
- Майор Такшин, Ян Вениаминович.
- Пирожкова Лариса Сергеевна.
- Надо же, какая у вас вкусная фамилия, - улыбнулся я.
Майор Пирожкова рассмеялась - совершенно искренне и непринуждённо. И я понял, чего мне так сильно не хватало в этом мире, а именно - женской улыбки. И смеха. Адресованного лично мне. Майор Пирожкова в жизни оказалась намного симпатичнее портрета, и я с негодованием почувствовал, что краснею.
- И всё же, майор Такшин, позвольте узнать цель вашего визита?
- Конечно, товарищ майор, - я деловито прокашлялся, выдерживая паузу, - из нашего гарнизона человек пропал.
- Из гарнизона...
- Да, гарнизона полковника Буслаева.
- Угу, - задумчиво произнесла майор Пирожкова. Мне показалось, что по лицу её скользнула тень, - целый гарнизон. Вас действительно, так много?
- Да уж побольше вашего, товарищ майор.
- Все, кто остался, - во взгляде Пирожковой появилось едва заметное напряжение. С чего бы это вдруг? Впрочем, на всё один ответ - война.
- Ну, не печальтесь, майор, - примирительно сказал я, - у вас тут почти целая рота.
Майор натянуто улыбнулась, а я вдруг понял, что мы ловко ускользнули от цели моего визита, и я уж было открыл рот, чтобы задать прямой вопрос, но тут услышал запах.
- Господи, - вырвалось у меня, - что это так пахнет?
Щёки майора Пирожковой покрылись румянцем.
- Так Новый год ведь. Праздничный паёк.
- Мясной суррогат? - я картинно поднял брови, - только не вешайте мне лапшу на уши. Я -то уж точно знаю, как пахнет эта белковая дрянь, хоть чем её не приправляй.
- А у нас вообще много чего есть. Мои ребята намедни лунку сделали - километрах в двух. И знаете что - там настоящая рыба.
- Да что вы говорите, - не поверил я.
- Правду. Понимаете, - майор так мило, совершенно по-женски, сунула свою ручку мне под локоть и подтолкнула к двери в постройке. Я не сопротивлялся, - я думаю, многим осточертела война. Так вот. Здесь мы решили забыть о войне.
- Как это - забыть?
- Вот так, - майор совершенно очаровательно пожала плечами, - когда вы в последний раз слышали о боевых действиях?
На это мне нечего было сказать. Война улизнула, оставив вместо себя отражение в зеркале, которого боялись не меньше, однако сражаться и впрямь было не с кем.
- То-то! Я здесь у нас целый город.
- Из четырнадцати человек?
- А вы всех посчитали! - укоризненно воскликнула Пирожкова.
- Должность обязывает, - хмыкнул я.
- Знаете что, Ян, а пойдём-те ка к столу.
Отказываться было не резон. Тем более что приглашала молодая красивая женщина, которой нужно было задать несколько важных вопросов.
Ужин оказался отменным. Я не ел настоящего мяса вот уже тысячу лет. Даже забыл, как это вкусно, и как после этого хочется спать.
- Водки? За праздник.
Я остановил её руку с бутылкой на полпути от стакана и осторожно отвёл в сторону.
- На службе не положено.
- Ну, майор, - рассмеялась Пирожкова.
- Я при исполнении.
- Никогда бы не подумала, что вы - такой зануда.
- Зато ваш повар - это нечто, - я аккуратно "съехал" со скользской темы, - ещё б картошечки...
- Это уж совсем чудеса.
- А говядина?
Майор Пирожкова смахнула невидимую пушинку с моего плеча и сладко улыбнулась, глядя прямо в глаза.
- Вы знаете слово "бартер", майор?
- Допустим, майор.
- Нам есть что предложить, а у кого-то есть говядина.
- И что же у вас такое есть?
- Было, - майор Пирожкова поджала губки, достала из кармана сигарету и закурила. Гляля, как её губки плотно обхватывают тоненький ствол, я пожалел, что тоже не курю, - ребята наловили кучу рыбы, обменяли на парочку молодых бычков.
- Когда?
- Что когда? - удивилась майор моей непонятливости.
- Обменяли когда?
- А! Да позавчера. Только вы подробности не выпытывайте, не скажем. А то весь ваш гарнизон лишит нас этой замечательной подкормки.
Майор Пирожкова кокетливо состроила глазки, стряхнула пепел, полетевший прямиком на мой планшет. В этот момент я был готов пообещать что угодно...
- А как насчёт Кольцева?
- Кольцева? А его тут нет. Да и не было никогда. Я что-то не припомню, когда видела его в последний раз.
- Значит, вы его знали?
Майор Пирожкова хлопнула ресницами и нервно сглотнула. А может, мне показалось?
- Да, встречались когда-то. На переговорном пункте. Он ещё тогда мой портрет рисовал.
- Скажите, Лариса Сергеевна, могу ли я осмотреть вашу часть? Как официальное лицо. Вдруг этот наглец где-то прячется?
- Да нет его у нас.
- Вы уверены.
- На все сто.
- Значит, скрывать вам нечего?
- Абсолютно. Идёмте, майор.
Пирожкова встала и пошла к выходу. Я пошёл за ней и с удовольствием наблюдал, как она выпячивает нижнюю губу, демонстрируя показную обиду. Эх, было бы у нас побольше времени...
Майор Пирожкова не обманула. Кольцева в расположении не оказалось.
- Ну как? - ехидно спросила она, когда мы вернулись к исходной точке - двери в столовую.
- Порядок, - вздохнул я, понимая, что следует прощаться, - скажите, что это за колья?
- Где?
- Вон, у стены.
- А, эти, - она снова рассмеялась. Похоже, майор Пирожкова очень любила смеяться. - Расстраиваемся потихоньку.
- Понятно. Ну что ж, я пойду. Спасибо за гостеприимство.
- Да не за что, - майор протянула мне на прощание руку. Я пожал. Потом наклонился и поцеловал кончики пальцев.
- Да вы джентльмен, - с придыханием заметила она.
А я... Я не мог отвести взгляда от шапки, валявшейся в углу. Замусоленной, с бурыми пятнами и вмятиной на месте кокарды.
Вокруг собрался весь батальон, точнее, его остатки. Лица у всех были приветливые, чистые, почти весёлые. Не то, что у наших...
- И всё-таки у вас бардак, - тихо сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
- Праздники, - Пирожкова невинно развела руками.
Покинув расположение, я слегка притормозил, делая вид, будто пытаюсь разжечь сигарету. Щёлка зажигалкой у грифеля карандаша, я внимательно смотрел вокруг и ковырял носком сапога. Слдой снега был совсем тонким и скользил. Поверхность под ним была ещё вполне мягкой.
И где эти следы, где?
Я обошёл вокруг расположения, затем ещё раз. Потом встал у стены, аккуратно подобрался к воротам, упал на живот и стал ползти, разгребая снег.
Их не было. Абсолютно никаких следов. Только уже знакомые мне каблуки...
Такие вот дела, товарищ майор. Так и запишем: улик никаких.
Я поднялся, отрыхнул шинель и кликнул дежурного.
- Цель вашего визита, товарищ майор?
- А проводи-ка меня обратно к майору Пирожковой.
- А...
Ворота распахнулись, и я вошёл в расположение. Как и в первый раз, меня встречал желторотый капитан. Интересно, хватит ли у него ума спросить, какого хрена меня принесло обратно? Должно хватить, должно...
- Майор ждёт вас у себя, - доложил он.
Нет, не хватило.
Я пошёл за ним, почти не испытыая страха. Они ещё не знали, с кем имеют дело, не думали, что я псих.
- Ну, что вас опять сюда привело, майор?
Пирожкова встречала меня почти по-домашнему, без кителя. Руки скрещены на груди, волосы распущены по плечам. Она как будто знала...
- Помните?
Я достал из нагрудного кармана портрет, развернул его и положил на стол.
- Знаете, сколько солдат каждую ночь... неприлично думали о вас?
- Догадываюсь...
Я взял её подбородок пальцами и притянул к своим губам. В глазах её горела злость, но Пирожкова и не думала сопротивляться. У неё не было другого выбора. Наш гарнизон - двести человек - это не шутки...
Спустя несколько минут, слушая, как она хрипит, пытаясь выдавить из горда "звезду", я вдруг заметил её китель. Майорские погоны. Мой законный трофей. Как тех охотников, которые, убив дичь, несут её домой, привязав за ноги к длинной палке, срезают мех, выбивают зубы, отрывают лапы.
Я срезал погоны и сунул их в карман, затем посмотрет на часы. Оставалось девять минут...
С показной неторопливостью я покинул расположение, кивнув капитану, мол "будь мужиком, пойми, не буди". Капитан, захлёбываясь от ревности и злости, сверлил мою спину взглядом молодого волка.
Ничего, малыш, не бузи.
Ты подождёшь, пока я скроюсь за воротами, затем помчишься туда, к ней. Пока сломаешь дверь, пока найдёшь. Пока сообразишь, что она мертва.
Пока будешь строить народ, пока добежишь.
Я буду уже далеко.
Фора в пять минут - это целая вечность. Для "звезды".
Четыре минуты. Я скользил по снегу, будто на парусах. Сзади послышался какой-то шум, и я обернулся. Молодой капитан бежал ко мне со всех ног. А надо было стрелять. Глупый воробей, у меня ведь ещё столько в запасе...
Когда рванула "звезда", меня отнесло далеко в сугроб. Из носа хлынула кровь, губа саднила. Когда я наконец сумел подняться, пейзаж на горизонте изменился очень сильно. В воздухе стояла гарь.
Тело молодого капитана лежало на снегу навзничь, не оставляя сомнений, что это уже тело, а не человек. А ведь если бы он соображал чуть быстрей, там вполне могло оказаться и моё тело...
Моё тело...
Я прдставил себе лицо полковника Буслаева, мысленно представил себе наш разговор...
Сколько мне ещё осталось? Сколько, полковник Буслаев? Я знаю, что первое, о чём вы меня спросите, это "зачем"?
А я отвечу: вы не были там, полковник. Вы не были - не видели эти спокойные, дружелюбные лица, в то время как наши ребята...
Вы сами знаете, война не оставила нормальных людей. С этими должно быть что-то не так!
Это Кольцев пытался быть человеком, пытался даже любить, а они его...
Неужто вам их жалко, а не его, товарищ полковник?
Знаю-знаю, вы скажете "ты - псих" и пожалеете о майорских погонах.
А я... А я представить себе не могу, что где-то здесь, на этой земле, живут пахари, пастухи, фермеры, которые сеют в снегу и кормят проросшей сквозь ледяную корку травою скот.
Но даже если и так! Даже если замёрзшие трупы жрут, то где следы? Как они попали в расположение, как? Две двухсоткилограммовые туши?
Жаль мне Кольцева, до самых печёнок, жаль. За что, как скотину на бойню, с привязынными руками и ногами? Он ведь ещё живой был. Иначе устлал бы всю дорогу кровищей и мозгами...
И, наконец, вы спросите меня, почему "звезду"? Не трибунал, не расстрел, а "Звезду"?
А ведь это самый лёгкий ответ...
Вы представьте себе наших солдат - двести молодых, съехавших с катушек ребят, которые узнают, что с ума можно сойти и ТАК. Вообразить себя двуногими волками. Других - двуногой говядиной. И устроить новогодний маскарад...
Знаете, мне проще, чтобы они думали, что это я - псих.
А теперь ответьте вы мне, товарищ полковник - война это сделал с нами. Или мы сами?