Люмпен Роман Андреевич : другие произведения.

Испорченная звезда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ... В уходящих бликах солнца, медленно вянущий в ночной тьме, завершал день город Мракград. Ветер поднимет хлопья снега с сугробов, вновь занесет дорогу. И казалось бы, предпраздничная, близь новогодняя ночь, а во дворах тихо. В небольших оконцах многоквартирных домов кое-где светиться, сквозь плотные шторы неуверенный свет керосиновой лампы. Раньше светила большая электрическая лампа но, увы, энергии в проводах более нет. В некоторых окнах нет света, и стекла тоже нет - рамы забиты фанерой. Где то вдали слышится шаг. Что это идут солдаты, ты понимаешь от ровного строевого шага и бряцанья винтовок. Как в узких, так и широких улочках Мракграда теперь живет смерть, тоска и голод. Город тонет в реках крови, в ужасе гражданской войны.

"Испорченная звезда"

Роман.

Часть первая.

   0x08 graphic
   0x08 graphic

"Мир стоит на самой отвратительной черте человеческой сути - любви обожествлять"

Оскар В. Джеффри.

Посвящается двум женщинам: Ангелине,

которая меня поддерживала в самые трудные времена и

другой, темной и отвратной - Дислексии.

  
   "Добродетель"
  
   ... "Снова этот скандал, я уже устала то них" - думала Диана. Через разум юной еще такой наивной и глупой двенадцатилетней девушки, проходили понятия как "супружеская измена" " шлюха" "развод" и в конце "Ты не можешь уйти! Не может быть, чтобы эта шмара была красивее, чем я". Родители ругались часто. С самого рождения она слышала слезы, проклятия ее матери в адрес отца, который был довольно любвеобильный мужчина и каждый месяц находил себе новую любовницу. Гордо, как барс, собирал вещи в клетчатый чемодан, когда жена Дарья Михайловна проливала его отборной речью сапожников и конюхов. Через месяц, может три месяца, Александр Пантелеевич возвращался домой, с цветами, с просьбой простить и принять. "Бес попутал!" - утверждал мужчина на коленях. Конечно, его пускали назад в семью. Дарья была человеком добрым хорошим, но не красавицей. Боялась остаться одинокой. Прощала! Через промежуток времени история повторялась.
   Час, другой, Диана особым взглядом врезалась в голубые двери, на которых детской рукой изображен лис, зеленой выцветшей краской. Она не помнила, почему именно зеленой краской она рисовала этого чудного зверя, но точно помнила, какую взбучку устроила мать, когда увидела эти художества своей, на тот момент пяти летней дочери. Теперь краска облупилась и выцвела. Лесной зверь стал похож скорей на волколака из книжек, которые читала Диана. Рисунок ужасного серого чудовища нравился больше. Отражал, будто зеркало ее внутренний мир, такой же серый и такой же облупленный.
   Девушка повернула голову в сторону окна. Ее привлекла странная фигура в вечернем сумраке. Будто призрак. Ей стало страшно. Из левого конца дороги проехал автомобиль. Его фары осветили в точности то место, где стоял странный силуэт. Это всего лишь куст. Но почему ей стало так страшно? Она списала это на игры разума. Совсем недавно она прочитала книгу "Человек в черном гробу". Она любила разного рода страшные истории, но эта ее поразила да глубин сознания. Теперь ее терзали кошмары. Просыпалась от собственного крика. Матери это не нравилось. После очередного вопля, Дарья в ярости от испорченного сна, сожгла книгу в печке. Диана плакала. Любимая книга обращена в пепел.
   Крики за стенкой стали стихать. Родители перешли на более сдержанный тон. Странно! Обычно они ругались до последнего, и ругань стихала только тогда, когда отец уходил, хлопнув дверью. Диана проявила любопытство. Встала с кровати, тихонько босиком, подошла к голубой двери. Через приоткрытую дверь виден ее отец. Лицо Александра Пантелеевича покрыто глубокими царапинами от женских ногтей, это не новость. Чемодан тот же. Только необычно то, как и что говорил мужчина, совей жене. Таким тихим голоском, ласковым, будто говорит самые разнообразные комплементы, даме сердца. Но его речь была исключительна, не приятна по содержанию. Утверждал что Дарья женщина не стойких моральных принципов. И вообще он не хотел на ней жениться. Его заставили! Занялся любовью на пьяную голову с несовершеннолетней - женись! Ну, или как вариант, разбитая репутация и потерянное положение. К тому же эта беременность. Зачем нужен был это ребенок? Ему? Ему было двадцать два года на тот момент, студент отличник юридического университета, и дети ему нужны были как пятая нога бродячей собаке. Так эта шалава пригрозила написать в полицию. Мол, Александр ее изнасиловал. Тогда не только положения потеряешь, ну и свободу. Дарья молчала. Ее невидно. Слышалось только дыхание! Дыхание раззадоренного быка на восточных играх. Диана почувствовала себя еще омерзительнее. Пожалуй, не было людей ближе, чем отец и мать. Она любила родителей. Теперь она поняла, почему ее родители так часто ругались. Все дело в ней. Девушка, которая своим появлением на свет, сломала жизнь отцу и обрекла мать на бремя терпеть хамское отношение мужа.
   Ее мозг, почему-то представил картинку "Где ее нет". За стеной нет скандалов. Нет вечных любовниц. Все жили бы хорошо и счастливо. Диана решила оставить дом сегодня ночью. Избавить родителей от себя. Читала о путешествиях. О дальних странах. Все они были с пометкой "В книге описаны реальные события". Лежа на кровати в своей комнате она представляла сказочный мир. Светлым солнцем и улыбками людей. Ведь маршрут, который она знала от дома, до школы был до безобразия уныл. Мракград слыл красивым городом и какой же черт заставил родителей поселиться на этой отвратной улицу да еще рядом с церковью, которая будила своим звоном ровно в шесть с четвертью утра, напоминая людям о боге? Почему нельзя в десять с четвертью или в полдень, а именно такую рань?
   Все объяснялась тем, что священник страдал странным недугом - вечная бессонница. Не спит уже семь лет. И обряды по изгнанию демонов проводил и святой водой себя поливал. Пришел к выводу, что это бог его проклял, не дьявол. Старик в свое время любил пропустить стакан другой доброго джина с водкой, примерно 1/2. Теперь грех замаливает, трезвоня по делу и без дела.
   Диана прикинула, в какой час ей нужно собрать вещи, написать записку и оставить этот дом, стены, в которых жило удушье, для ее нежной детской натуры. В три часа ночи при тусклым свете лампы, Диана, утирая слезы, писала письмо. Просила прощение за то, что родилась и больше своим присутствием беспокоить не будет. Как она любит и отца и мать. Просит их больше не ругаться и помериться. Она отправляется в путь по миру. "Искать меня не нужно, найдусь сама" Положив в ранец буханку хлеба, воды, конфеты, отправилась в путь.
   Девчушка в ярко оранжевой куртке шагала по ночному городу. Улицы пусты, фонари освещали тускло дорогу. Никого. Город спит. Исключение составлял безумный священник, часами горела лампа в его келье. В кармане у девчушки было двенадцать с половиной олигора. На эти деньги она планировала добраться до города Дармантона. Сказочной архитектуры место. Один большой древний храм. Локомотив автоспорта. Сколько талантливых автогонщиков дал этот замечательный город? Невозможно посчитать. Фото "Счастливчика" Роберта она взяла с собой. Носила на сердце как икону.
   Трамвай не ходит, новое чудо техники - метрополитен, закрыт. Остается идти на своих двоих. Новый вокзал не близко, его построили на другом конце города. Диана с отцом была на открытие. Мрачный и с большими часами замок, с призраками не иначе. "Не удивлюсь, если там живет какой-нибудь мертвый инженер, который попал под поезд и теперь ищет свою голову" - подумала наивная особа. Шагала она все так же легко и быстро. "Навстречу приключениям" - был ее девиз.
   Переключения не заставили себя долго ждать. Уйдя с привычного пути, на незнакомый переулок, она остановила свой шаг, от страха. Почему эта маленькая улица вызвала ассоциации со зверем из книжки "Человек в черном гробу"? Огромное волосатое человекоподобное существо с омерзительным запахом и в пиджаке не первой свежести. "Глаза зверя" горели цветастыми платьями девушек. Ее интуиция подсказал, что эти барышни, те самые "шмары и шлюхи" про которых говорила мать. Они совершенно не похоже на обычных девушек. Распущенные волосы, улыбка, привольные жесты. Зачем?
   "Это же некультурно!" - вскипело нутро девчушки.
   Но это не все: два гражданина шатались по ленте дороги будто флюгера. Один рухнул в лужу лицом. Девочка вздрогнула.
   - Я и забыла, что путь к вокзалу пролегает через улицу "Дэрал кранц" (на "собачьем языке" означает "улица путников").
   "Раньше тут жили собачники - нелюди, которые вели себя хуже паразитов. "паразитов" вывили, а бардак остался" - пояснил отец, когда проезжали по этой улице. Ехали как раз на вокзал. Ее тогда отправили к тётке, погостить на две недели. "Дэрал кранц" из окна автомобиля тогда не казалась такой страшной, бескультурной, варварской. Диана, хотела повернуть назад, домой, но, вспомнив слова отца, сказанные сегодня у входной двери - отказалась от этой идеи. Тяжело вздохнув, взяв волю в кулак пошла по страшному, пугающему ее переулку.
   Кипела жизнь. Бродили батраки с безумными глазами и старухи предлагавшие предсказать будущее. Один не совсем молодой человек подошел к Диане и задал вопрос, который по ее мнению не имел смысла.
   - Почем? - Оскалено улыбаясь, спросил мужчина.
   - Простите? - выпучила девочка глаза.
   - Не ломайся! Хотя я люблю... Стой куда же ты - схватил за хрупкое плечо незнакомец.
   - Страх промчался по всему телу наивной особы. - Что? Я позову полицию! Отстань! - вырвалась и со всех ног помчалась прочь по маленькой улице.
   Диана продвигалась вглубь человеческих очистков. Все теснее дома друг другу. Все круче хуже дорога. Бежала, страх бил в ее плечи будто плеть. Но вот незадача на крутом спуске, который почти полностью был погружен во мрак, нога зацепилась за что-то, и девушка кубарем полетела в низ. Каким-то чудом не разбила себе голову о кирпичи, беспорядочно лежавшие в грязи. Буквально сантиметров пять левее и все, приключениям конец. Видимо создатель проявил жалость или шалость, в зависимости как посмотреть на ситуацию. Она свалилась в яму с мусором и различными нечистотами. Диана начала хоть каплю приходить в себя от ощущения, что на ней кто-то сидит. Довольно крупное и урчит. Сначала страх за тем радость. Ведь это всего лишь бродячий кот, который бродил по помойке в поисках чего-то съестного.
   Голодные нынче времена. Люди по отношению котам отнюдь не дружелюбны. Гоняют, травят, а еще инспекторы службы "Кадерфаегер" - живодеры ужасные по своей натуре. Ловят кошку, сдирают шкуру, а затем продают на куртки среднему классу. Этот "Великий филантроп" чтобы ему пусто было, дает за шкурки бедных кисок огромные суммы, как и за тушки. Вы думаете, откуда в его богадельнях столько мяса? Святоша нашелся! Тяжела веха кошек в этом мрачном городе. И когда в твою помойку падает девица с буханкой хлеба в сумке, охота воскликнуть: "боже - ты все же существуешь!".
   Кот, пока глупая была в состоянии помутнения сознания от внезапной встречей с выгребной ямой, хитрый и ловкий бродяга уже успел, вытащит хлебушек и муркая лакомился прямо на спине у девчушки. Наглость, не правда ли? Конечно, когда девочка зашевелилась, приходя в сознание, кот почувствовал угрозу, поспешно скрылся во тьме, издав на прощание протяженное "Мяяяу".
   Погрызенная городским зверем буханка уже в пищу не годилась. К тому же испачкалась в грязи не хуже Дианы. Девочка встала на ноги. Ее ярко оранжевый цвет куртки фирмы "Красная ткань" стала, почему-то черная и нужно заметить, что сильно воняла нечистотами. Решение было простым. Диана сняла с себя куртку, бросила ее на оземь, в кучу ненужности. Осталась в легком повседневном платье. Ночи холодные и платьишко совсем не спасало. Что делать? Ее мысль верна :Вернуться домой! Хватит с нею приключений, домой, пока не околела!
   Идя по узкой улочке, осознала, что не знает куда идти. Убегая в панике от незнакомца, она так глубоко погрязла в обшарпанных лабиринтах трущоб, что шанс вернуться самостоятельно ровнялся нулю. Тяжело вздохнула. Нет, она не заплакала. Родители своей руганью ее научили очень важной вещи в жизни: " слезы делу не помогают". Попробовать попросить случного прохожего проводить до дома? Опасно! Тут такие прохожие, что даже пресловутый "Человек в черном гробу" не так пугает как эти "прохожие". Диана бродила по городу одна, совершенно бесцельно. Улицы пусты. Редкий гражданин относительно трезвой наружности пройдет по кварталу нищих, а так никого. Но вот на одной из улочек из-за парадной двери жуткой конторы "Комитет по надсмотру за беспризорными детьми" - о чем сообщала красная табличка под фонарями, вышел высокий худощавый господин в плаще. Диана уставилась на незнакомца, прежде никогда в жизни таких красивых мужчин как этот. Будто сам ангел написал его портрет в этом мире. Видит впервые, а ощущение будто знает всю жизнь. Встречалась, возможно, говорила, где-то в прошлом, в другом мире, но оказалось все до безобразия просто. Незнакомец подошел к глупой Диане и задал вопрос до чего отвратным, скрежещем голосом:
   - Что ты делаешь тут одна? Разве ты недолжна, быть дома? - Ноты его тембра совпадали разве что ревом неисправного автомобиля. Речь шла не с губ как у нормальных людей, а будто из нутра его тела. Создавалось впечатление, что странный человек в плаще заперт внутри себя же. Нет, его мерзкий голос никак не состыковывался с обаятельной до чего не отразимой натурой. Впрочем, именно благодаря речи, вспомнила, что это за человек. Он совсем недавно выступал по радио: обсуждал с диктором важную проблему о богадельнях и госпиталях для ветеранов гражданской войны.
   Диана нужно сказать не испытала испуга. Глаза мужчины излучали доброту. Она чувствовала его поразительную энергетику, от которой становилось на удивление хорошо, свободно. Но все, же что-то такое внутри разума говорило о не доверии. Тревога?
   - Я не разговариваю с незнакомцами. - Бросила Диана.
   - Ты права, мудрое решение, но все, же я думаю, что я не незнакомец. Держу пари на двести олигоров, что нет в городе Мракграде человека, который меня бы не знал.
   - Простите! - с кокетством в голосе сказала девочка. - Думаю, вы ошиблись, я вас не знаю.
   - Не может быть! Если это так, я вынужден отдать вам огромную сумму, все же я думаю, вы меня знаете.
   Диана отрицательно потрясла головой.
   - Рекомендовал бы взглянуть на вон ту рекламу. - На плакате изображалось лицо незнакомца, все тоже до безумия красивое. Текст каллиграфическим шрифтом гласил следующее:
   "Филантроп, пионер легкой промышленности Фалланон Франц в двадцать третьего августа с 09:00 по 21:00 по местному времени на улице ТехУнивер будет лично раздавать одежду и подарки для малоимущих семей в честь грядущего праздника трудящихся"
   Да кто же не знал господина Франца? Его знали даже коты. Этот человек святой, его послали боги в этот гневный мир спасти его. Вся одежда, которая покрывала худое миниатюрное тельце Дианы была пошита на фабрике "Красная ткань" владельцем которой являлся этот удивительной доброты гражданин.
   - Вот! Я читаю в глазах узнавание. Теперь, что же могла забыть юная леди в трущобах? Платье! Ночи холодны, а воспаление легких опасная, если не смертельная болезнь.
   - Я сбежала из дома. - Без утайки сказала Диана, опустив глаза.
   - Детское безрассудство. Впрочем, ты не одинока. В детстве знал парня, который тоже сбежал из дома, кончилось довольно печально. Я не могу отпустить тебя, но есть выбор: Оказаться в этом малоприятном заведение или же... - Указал пальцем на здание канторы.
   Диана посмотрела на нового знакомого с надеждой, такими глазами смотрят псы, на хозяев, выпрашивая кость.
   - Или же, сесть в мою машину, я отвезу тебя к себе домой. Ты примешь ванну, тебе она необходима. Я пошлю слуг перенести новую одежду, а потом, после завтрака я лично отвезу тебя домой.
   Девочка даже не раздумывала, согласилась на второй вариант. Новый знакомый смог вызвать доверие, чувствовала себя свободно, так же как при родителях. Забралась на заднее сидение дорогущего автомобиля. Фалланон занял место водителя.
   - Что ж юная леди, рекомендуется пристегнуться. Вас ждет увлекательное путешествие, я вам гарантирую...
  
   "Я - Фалланон Франц!"
   "Хочу, чтобы эта тетрадь впитала всю мою жизнь, душу и может быть человек, читающий ее, поймет меня. Посмотрит на мир глазами, которыми смотрел я - Фалланон Франц"
  
   Я рожден в поезде крестьянкой Анной, когда вся моя семья переезжала из деревни "Угольное" в культурную столицу Мракград. Да, тогда еще Мракград был культурным, и тогда он еще был, проклятые троглодиты, проклятая война! Родился я в купе, по словам отца, но мать утверждает, что в общем вагоне. Непредвиденные роды на месяц раньше 18 июля 1901 году. Кстати еще важная деталь, мой брат в момент родов присутствующий и лицезревший всю "красочность" момента в буквальном смысле сошел с ума. Представьте, что чувствует ребенок семи лет, когда его мать бьется в муках, у нее идет кровь, а потом из интересного места появляется орущие, сморщенное, существо. Кровавое существо! Со слов Марка - моего старшего брата, он едва не упал в обморок. Духота общего вагона, запах рабочих, батраков, цыган, и вид страданий матери вызвали в нем настоящую стихию, бурю эмоций тогда неизвестного характера. Тревога, стыд, гнев счастье, радость и отвращение смешалось в нечто единое, целостное. Испытал наслаждение от окружающей его обстановки. Пока я кряхтел окровавленный лежа на какой- то простыне, издавал первые звуки, плакал, мой семилетний брат нашел для себя призвание: Медицина - его самая верная и преданная жена.
   Мы жили на улице "Управская", раньше здесь была, как вы могли догадаться, районная управа. Ее перенесли дальше на север города. Здание разделили и отдали под частные квартиры. Не большая квартирка, двухкомнатная. Матери она не понравилась, на то было две причины: первая причина заключалась в том, что квартиру, которую заняли мои родители, была бывшей бухгалтерией. Однажды чересчур, неудачливый бухгалтер и коррупционер повесился на крюке для люстры. Что касается второй причины: Собачники!
   Окна квартиры выходили прямо на квартал собачников. Родителям как чистокровным вагмарцам это не нравилось. Даже помню, мне было четыре года (Кстати, это моя первая встреча с этим народом), ко мне подошел мужчина в красном пальто и бритой головой. Он говорил тарабарщину, резкие, четкие, слова похожие на лай. Я подумал, что он просто дразнит меня, играет со мной. Я не нашел не чего лучше передразнить его - лаять ему в ответ. Незнакомец улыбнулся, засунул руку в карман пальто и вытащил... ШОКОЛАДНУЮ КОНФЕТУ! Боже! Как она пахла. Это было нечто прекрасное. Будто музыка, но только для обаяния. За эту конфету я бы продал родину в тот момент, ведь я никогда не ел конфет. Я наивный малыш, и доверчивый. Не мог знать, что хотел тот человек, может он просто хотел меня угостить конфетой, а может... его мотивы были корыстны, темны и ужасны. Мой отец увидел все в окно случайно, ведь он должен быть в гараже, зашел перекусить. Виктор мгновенно, как и положено солдату, правда, бывшему, спустился вниз. Его манера речи примитивна и груба. Не понимая диалект, он смачно ударил незнакомца.
   - Убирайся! - Кричал Виктор. - И ты, марш домой! - приказал уже мне.
   Я с испуга обронил конфету в лужу, первая великая потеря. Что же, я пошел домой. Может меня накажут. Отец любил наказывать и меня, и Марка. Ждал чего-то вроде, ремня и... боже! Я не хотел идти домой, мне страшно! Я хотел конфету. Неизвестный, бежал прочь. Его красное пальто промокло в дорожной луже. Униженным и избитым бежал прочь.
   Разговор за столом с отцом, штука не из приятных. Виктор буквально выплеснул на меня с Марком такую сухую солдатскую речь, что мы побелели. Вливал в наши разумы кромешный ужас про этих "Собачников"
   - Вы дармоеды! - кричал отец. - Даже не вздумайте подходить к этим тварям, они нелюди! Животные, животные! Марк и недоразумение - Примечательно, что отец с рождения звал меня не иначе как недоразумением, дураком, дебилом, девкой, и "золотое" прозвище: ублюдок! - Если вы подумаете даже приблизиться к тварям, вас съедят! Как поросят зажарят в печи под яблоками, а кости оставят собакам.
   Меня это поразило. Людоеды, целая нация людоедов! Потом еще отец добавил:
   - Они воруют детей и заставляют работать, а таких как ублюдок продают "мамкам" для утех.
   Ничего не понял! Какие мамки? Утехи! Прятки? Жмурки или шашки? Дурость, какая! Но все, же я не хотел, чтобы меня похитили.
   Знаете, отец все же боялся за нас с братом, может в какой-то степени даже любил, поэтому решил придумать сказку про "лающих людоедов", пример пролетарской педагогики. Должно признать, эффективный пример. Я к собачникам не подходил. Да что там, я шарахался от обычного прохожего.
   Отношения с отцом у меня никак не ладились с рождения. Видите ли, я был красивым мальчиком, слишком красивым, что напяль на меня девичье платье и ей богу, вы бы не догадались, что я мальчик. До школы меня брили налысо. Ой, парикмахеры, я вас ненавижу! Сколько слез я пролил, оплакивая волосы, мои густые русые волосы. Все для того чтобы я был похож на ПАРНЯ! Отец вкладывал в это слово "Парень" чересчур много смысла: защитник, кормилец, надежда и опора нашей страны, будущего коммунистической партии. Виктор был партийный.
   В начале октября 1908 года министерство образования Вагмарского государства издало указ: "Об обязательном бесплатном обучении детей всех сословий населения". Я пошел в школу, как и мой брат. Мы элементы безграмотности. Ни мать, ни отец, читать, писать не умели, соответственно и мы тоже. У братца было преимущество: он помогал при подсчете доходов в семейный бюджет. Талант от природы, но не идеальный. В отсутствие навыка письма ему приходилось держать все исчисления в уме, не редко ошибался. Я же в математике бесполезен. Путал цифры с детства, но в нашей семье было не преступление. Преступление быть физически слабым, и тут я бесполезен. Глуп и слаб, "хорошее" сочетание.
   Первый день в школе у меня не задался. Мало того что утром шел проливной ливень и я промок, продрог, испачкал новые туфли, так еще осознал всю несправедливость реальности. Учитель математики, седой, восточной внешности мужчина обсмеял меня на весь класс. Суть его шутки составляло в том, что Фалланон имя, которое я носил с рождения, становилось комичным, если исправить всего на одну букву - фолланон. Воришка - значение на вагмарском языке этого мерзкого слова.
   - Фолланон! - сказал, но этот... осел... с таким... даже не знаю... наслаждением. Тут же демонстративно стал прятать наручные часы глубже в нагрудный карман. - Пусть будут тут, надежнее! - Ехидно улыбался он. - Ну, господин вор, как ваше прозвище или кличка? - Умирал он иронии учитель.
   Старика поддерживал весь класс, исключение составлял мой брат. Ему мерзко смотреть на старенького дурака с ВЫСШИМ ОБРАЗОВАНИЕМ! Эти два слова "Высшее образование" должны были внушать покорность и слепое уважение перед этим человеком. Неужели бумажка давала право ему смеяться над именем беззащитного мальчика? Став взрослым, я понял: Да, бумажка может даровать такое право.
   Мой брат кипел от злобы в адрес учителя, но не противоречил ему. Что мой брат? Я покорно слушал грязь в свой адрес, изредка кивая, не произнося и звука! Скажу честно, мне этот урок не понравился. Слава чуду, этот учитель был исключением, чем правилом. К примеру, учитель истории или вагмарского языка и литературы были довольно мудрыми женщинами, и если были замечания, то только по делу. Как вы могли догадаться, математика стала самым не любимым с тех пор предметом. Она без этого у меня не очень получалась, а тут мешала детская ненависть к учителю. Но на этом мои школьные беды не кончились.
   Классы наполняли дети разного возраста, от самых маленьких как я, семилетних, так до старших, двадцати летних. Правда, у нас в классе такой "старик" был в единичном экземпляре. Тупой как палено, но сильный. Звали его просто - Борис. Этот "венец эволюции" едва говорил. В его употреблении были в основном в односложные слова. Но при всех своих недостатках был очень добрый и дружелюбный, к счастью.
   После уроков, коих было сегодня только два, математика и вагмарский язык, я и брат отправились домой. Путь до дома проходил через голубой лог или полынный лог. Все кроме дороги было затянуто голубой полынью. Воняло жутко. Туманило мышление не на шутку. Мы старались, перечь его быстро, но дорога стояла желать лучшего. Ноги буквально вязли в грязи из-за этого проклятого дождя, который прекратил лить и надоедливо моросил.
   - Ворюга! - остановили мальчишки, тыкая мне в лицо, пальцем.
   Хотели потешить эго, но они не знали моего брата. Да, против учителя ему не тягаться, но в драке меня не бросит.
   - Фалланон! - гордо сказал я. Обращайтесь ко мне так. Меня так зовут. - Мальчишки засмеялись.
   Невежественная смелость для человека, который еще пару часов хлюпал носом как обиженная девчонка, сидя за партой. Один толкнул меня в грязь. Я не помню, как его зовут, помню только, что он в средних классах носил повязку старосты, а так же его повесели, кстати, из-за меня. Может, это не нормально, но я горд этим.
   Упал светло-коричневым пальто в лужу и не успел сказать и слова как мой брат...
   - Ах ты вшивая мразь! - Ударил противника, точно в сустав нижней и верхней челюсти. Завязалась драка. Барахтались в земле и глине в надежде победу над превосходящими нас силами. Двоя против пятерых. Проигрывали, и откуда не возьмись, появился он - Борис. Этот огромный как медведь парень бежал прямо на нас. Мальчишки бросились врассыпную. Никто не мог ручаться за его адекватность, но Борис слыл человеком добродушным и глупым. Его драка не интересовала, его интересовали цветы. Да те маленькие ярко красные цветы, что в октябре появляются на голубой полыни. Врезался в травяное море, обнимал и нюхал цветы. А мы? А мы грязные, промокшие, избитые, взираем на богатыря с ростом в метра два и весом в центнер, обнимающего цветы. Совершенно ошеломлены его поступком.
   Моя жизнь текла однообразно. Из фактов только то, что родители купили новое жилье в четырнадцатом году: свиноферму, дальше от центра города. Хотели на мясе заработать денег. Виктор растил поросят, Анна разделывала туши, а мой брат тянул на себе всю бухгалтерию, но... Марку было семнадцать, когда он окончил школу экстерном, с большим стремлением поступить медицинское училище. Студентом, ему не хватало времени на профессию семейного казначея, из-за чего назрела депрессия в денежных делах нашего дома. Родители вошли в положение сына, решили, наконец, научиться писать и читать, чтобы вести дела самостоятельно. Анна, кое-как научилась читать по слогам, грамматика ей не давалась в отличие от арифметики. Виктор напротив, проявил остроту ума, что в своем роде удивительно: ему хватило всего десяти часов, чтобы научиться читать, писать и считать.
   Все при деле, все, кроме меня. Мне на тот момент было тринадцать лет, и на все просьбы дать мне поручение или какую-то работу, я получал отказ.
   - Твоя обязанность учиться! - отвечала мне мать. - Туши таскать оставь отцу. Он для этого годиться лучше, чем ты.
   Обижался на эти слова. Хотел быть полезным, нужным, а меня отторгали. Глупый я! Кстати, об учебе: Отметками я не блистал в отличие от брата. Только две положительных оценки, по литературе и вагмарскому языку. Исключение: история, по ней у меня была твердая тройка. А остальные предметы? Черт с ними. Школу гулял я часто, чем вы могли себе представить. Разгильдяй что надо. Профессионал в этом не легком труде лентяя и лодыря. Мой маршрут "избегания уроков" проходил через парк, дворы. Бродил по "Курум де-кранц" (Большая улица ветров). Именно там стояли врата "ада", ведущие резервацию, где жили животные! Мерзопакостные создания - собачники. Я ехидно улыбался, смотря на стену из бетона, с колючей проволокой на вершине. Тюрьма в центре города. Так им и надо! Этим... тварям! Не люди - существа! Но я однажды осмелился подойти к стенке, меня отогнал страж в фиолетовом мундире.
   - Ашезуген, пЙочь! - командным голосом сказал он.
   Обидно звучало! "Ашезуген" не лучше "фолланона". Да не очень, то и хотелось! Хотя, запретный плод так нежно сладок. А еще я учуял запах, хвала обаянию. Запах был не похож на те, что таились на улицах города. Не мазут, и на бензин мало схож. Это даже не запах навоза! Странно. Впрочем, запах как запах, правда, вкусный, мне понравился. Вечером я у матери поинтересовался, что же это за аромат, за стеной?
   - Трупный! - Грубо ответила она. - Дохнут от голода и болезни.
   Мой интерес сразу сильно сбавил оборот. Не хочу я смотреть мертвых людей погибших от болезни. Хотя...
   Тринадцать лет время первой любви, а она часто бывает несчастной. Меня, как и любого другого мальчишку, это обстоятельство не прошло мимо. Я - влюбился. Она старше меня аж на четыре года! Но это мне не мешало. Меня раздражало то, что она была влюблена в моего брата, пока тот учился в школе. Она из кожи вон лезла, чтобы привлечь его внимание, что ей не удавалось. Не красавица, по мнению Марка. Других девушек он любил. Эта, не высокая, худая как война, грубые черты лица, в общем, на любителя. Вот оно " яблоко раздора". Тень брата загородила меня. Стерлась моя личность на его фоне, блеклость. Хоть как-нибудь подчеркнуть свою индивидуальность, проявиться свое эго в чем-то другом кроме зависти, решил научиться рисовать. Расчет был на удивление девушки ее же портретом. Так я думал привлечь ее внимание. Не просто рисовать, а именно выплеснуть все чары, которые пленили мое маленькое детское сердце. На счастье в школе открылся кружок искусства живописи. Желающих было сравнительно не много. Двоя: я и Борис. Я был очень не доволен, что Борис тоже хочет научиться "записывать чары". Ну, какой из него художник? Этот двадцати двух летний недоумок толком не научился говорить и хочет портить холсты? Ох! Много он на себя берет. Надеюсь его, вышвырнут с позором. Этого, этого, это... Первый урок обернулся крахом, как можно было предположить. Крахом для меня. Этот слабоумный обошел меня. У него был талант. Чистый неподкупный гений. Гений?! Гений?! Не больше чем художник из переулка, что нарисует хоть что за два олигора. Тьфу! Он украл мою мечту быть лучшим хоть в чем то.
   Посредственность - имя мое! Зависть наполнило мое сердце. Злоба - будто буйное море, запертое в бутылке из под молока. Злился на него долго, хоть он всегда был добр ко мне. Могу сказать, что это был самый добрый человек в моей жизни. Борис вбил в мою голову стереотип: добрый значит глупый. Злым дается радость, добрякам же горе. Во мне что-то рухнуло. Заискрило, словно неисправный электроприбор. Даже на время жизнь замерла. Страшно дышать, воздух полон ядом. Тот тонкий голосок из самых глубин, черных глубин, сути человеческой говорил: "Убери конкурента! Ликвидируй врага. Он тебе не соперник". Сидя в комнате на втором этаже своего дома, я рисовал в думах картинки, под стать сумасшедшему. В тринадцать лет, лелеять иллюзии о пытках конкурента. Испугался самого себя. Темнота уже в моем сердце. Старался сдержать себя. Улыбаться Борису, говорил с ним, но в душе я его ненавидел. От своей ненависти, я постарел. В тринадцать у меня полез седой волос. Глаза затянула белая тень. Малолетний старик. Держать это себе нет смысла. Чем больше я держу мрак в себе, тем больше я разлагаюсь внутри себя. В тумане яда для души прожил год, испытывая депрессию. Существовал неопрятным, сутулым, вечно погруженный в себя.
   Для меня стал поворотным моментом прочтение книги "Король". Содержание примерно следующие: интриги вельмож и слуг. Убийства, много крови и любви, но больше всего меня поразил персонаж, герцог Анрэ. Циничная сволочь, но умная и хитрая! Его аморальность просто зашкаливала. Нарушал закон налево и направо, и это с позволения короля. Сумел промыть королю мозг, таким образом, что тот стал в руках герцога, марионеткой. Суть в его идеях: Не нужно стеснять огонь внутри себя. Тебя создал таким господь, так будь же самим собой. Мораль - ложь, для баранов чтобы держать их в загоне. Любовь - фикция! Похоть - вот что движет людьми. Любовь- оправдание похоти. А главное: Не дерись соблазном - проиграешь. Поддайся ему.
   Я решил больше не скрывать злобу, открыть бутыль, чтобы волны моей тьмы выплеснулись наружу. Избавиться от конкурента. Стать лучшим художником.
   Воспользовался глупостью Бориса. Знал бы я, чем это кончиться. Видите ли, Борис как, оказалось, происходил из семьи дипломатов. Однажды он любезно поделился историей своей семьи. Родители, которых он очень любил, умерли. Рухнули строительные леса на его мать и отца. Его растит бабушка по линии матери. А еще он был в гостях у алихарцев. Я не сразу понял кто это. Привык называть их собачниками и не иначе. Ездил с отцом на торжественный прием. Если верить его словам, то собачники не чем не отличаются от нас. Даже, наоборот, во много превосходят. Уклад жизни сытнее и богаче. Собачники выше не ростом, но интеллектуально. Мне тогда его слова казались бредом безумца. Ну, разве собака, которая живет у нас во дворе, может быть умнее меня или Марка? Глупость. Но я понял одну вещь. Его желание. Он рвался за железные врата, но его держали "стальные цепи". Обстоятельства, от которых просто так не отказаться. Первое: за пересечения границы - тюрьма или каторга. Не понимал тогда что это фактически одно и то же. В аду наверно комфорт куда лучше, чем в наших тюрьмах. Обуза в виде старухи. Он думал о ней, любил ее. Если честно я считал что он настолько дурак что любить, не в состоянии. Ошибался.
   Возвращаясь к его рассуждениям о "собаках". Мол, все они такие белые и пушистые, ангелы божие, тогда почему он рисовал их без лиц? На его холстах, эти "Алихарци", куклы куклами. В мантиях, сумрачные, несчастные. Борис объяснял свои рисунки, тоской по этим людям. Вся грусть лилась из его мыслей. Мне было его не жаль. "Убрать конкурента!" - твердил мне разум. Я пообещал помочь попасть за стену, в душе рассчитывая, что он будет пойман полицией. Отказывался идти, нарушая закон. " Не преступник" - говорил Борис. Мне пришлось уговаривать его, проявить шарм и обаяние. Я его все же убедил.
   Вследствие разведывания возможных проходов в запретную территорию было выбрано ущелье между двумя зданиями промышленного назначения. Тихо, и вовсе нет людей. Тут так много мазута и дыма что даже бездомные стараются обойти, не нюхать, эту вонь. Мне казалось странно, почему охраняют только ворота? Разве никто кроме меня с Борисом не пытал счастье ее перелезть через стену?
   Я и мой компаньон решили сделать вылазку в четверг в последнюю неделю октября. В эту пору обычно очень холодно. Редкий человек просто так пойдет на улицу, чтобы захлебнуться в грязи и первом снеге. В тот день сидел на кровати в своей комнате. Долго напряженно смотрел на стрелку часов, что весели на стене. Она будто примерзла к циферблату. Старался сохранить спокойствие. Ждал! Ждал терпеливо и вот награда, 18:30 вечера. Я накинул пальтишко, зимние ботинки с ремешком на боку, разорил копилку (на всякий случай) и тихо спустился из своей комнаты, которая располагалось на чердаке. Я шел, не создавая шума. Мой брат занимался трудом ума - учил догматы ученых. Не хотел мешать. И вот я уже на первом этаже, смотрю на мать, которая потрошит туши. Сквозь усталость она резала свиней, управляясь большим ножом, так ловко, так уверенно, что ненароком ты начинаешь ее бояться. Мне нужно было получить материнское разрешение на отсутствие дома. Я решил воспользоваться древним мастерством интриганов - ложью. Придумал легенду о том, что иду на свидание с девушкой и что она мне очень нравиться. Трагедия первой любви. Ложь выплескивалась из меня волной. Врал убедительно, будто актер на сцене. Конечно, моя мама растаяла и с богом меня отправила в объятья моей любимой.
   К стене пришел в 18:45. Пришел раньше, чем мой товарищ. Долго не приходил и я подумал, что Борис передумал идти к собачникам. Нет, пришел с опозданием. Я не доволен.
   Он опоздал! Опоздал на целых двадцать минут. Я его отругал за проступок. С каким же превосходством это делал. Мое эго ликовало. Воздух, пропитанный выбросами фабрик и влагой дождя, стал слаще. Я король, а он мой раб. Борис кивал, отвечал.
   - Простить! простить ты меня, я не могу делать так, простить. - Жуткая манера речи. Дурак!
   Мы перевернули бак для мусора, легче забраться на трех метровую бетонную стену. Борис надел перчатки из грубой ткани, чтобы не наколоть руки иглами проволоки. Взял в руки старые кусачки с железной рукояткой. Одной рукой, схватился проволоку, прицелился. Я даже подумал, "он, что-то варит своим котелком". Мой компаньон тяжело вздохнул.
   - Бог нам. Я очень хотеть туда. Нарушать? - Повернулся он ко мне, спрашивая. Сомневался. Что же мне стоило сказать: "нет, стой, это все шутка" я же сказал обратное:
   -Режь, ты же хочешь снова попасть в этот удивительный мир? - Хотел дополнить: "Мир грязи и дураков" правда, сдержался. Улыбался, мерзкой улыбкой.
   Зажал тупыми кусачками колючую проволоку. Я не понимал что происходит. Из его глотки вырвался крик, будто его рвет тысяча демонов из нутра. Распространилось зловоние от его одежды, от его тела... Я не знал, я не хотел, испугался так сильно, что обмочился. Борис вопил, от нетерпимой боли. Его тело дрожало. Из соединения кусачек и металлической нити, хлынул целый ливень искр, с треском. Сверкнул разряд, ударил в бак так сильно, с таким грохотом, думал что оглохну. Одежда на Борисе начала гореть. Пахло жареным мясом. Мигал свет фонарей. Пятился. Я пятился, плакал. Не хотел, не хотел. Хотел его проучить, но не убивать. Не хотел! Он сам согласился, я его не заставлял, он сам. Бежал я прочь, бросив Бориса на волю судьбы. Он, трясясь, продолжал кричать нечеловеческим голосом. Помню только размытые краски ночного города. Помню людей. Полицейского, который меня остановил.
   - Куда спешишь, сынок? На пожар? Судя по запаху, с пожара.
   - Нет, господин! - сказал я, остекленело. - Я домой.
   - Откуда? - усатый страж порядка смотрел так пристально на меня, подозрительно, будто я украл у него колбасу. - Откуда ты так спешишь домой?
   - От друзей, господин. Мы бродили по лесу, жгли костры.
   - А ты знаешь, что жечь костры осенью запрещено?
   - Нет, но я могу уплатить штраф. - Покорно достал из кармана двадцать олигоров и своими грязными ручонками протянул их полицейскому.
   - Тот взял монеты. - Проваливай! Не хочу тебя видеть.
   Дальше я старался идти пешком. Спокойно, будто гуляю. Нужно чтобы запах слез с моей одежды. Не сознавал что произошло.
   Вернулся домой поздно. Моя мать была отнюдь не в восторге, когда я пришел домой. "Аромат" распространился по дому. Придумал сотни отговорок, но меня, никто не спрашивал, где я был и что я делал. Может и к лучшему. Согласитесь в такой момент отговорка из ряда: "Ее дом горел, а я ее спасал как настоящий герой " вряд ли сработала. От молчания родственников, мне было не по себе. Брат занят, он готовился к экзаменам. Про Бориса я не сказал.
   В конце ноября по городу прошли недовольства. Поводом стал мой неудачливый товарищ, друг, компаньон - Борис. Поначалу все было довольно спокойно, тихо. Смерть на электрощите общество разглядело не сразу. Бабушка искала своего внука, расклеивала листовки, цеплялась к прохожим от чего получала дозу хамства в лицо. По большому счету никому дела не было, кроме полиции конечно. Ну, пропал еще один умственно отсталый, да и пес с ним, воздух чище будет. Сначала наша полиция не соотносила сгоревшего почти дотла трупа на границе с собачниками, с умственно отсталым Борисом. Ну что дебилу делать у собачников? Но спустя месяц полицейские все же, установили, что труп - это Борис. Дальше началось настоящее безумие: Жители протестовали против электрощита. Вдруг ребенок или старуха, какая? Ладно, безумный, а если хорошего человека пришибет? Так нельзя. Убрать щит к чертовой бабушке!
   "Что выдумали эти гавкающие твари! Убивают наших ребят... этим... как его... черт... Эликтрачеством! Борисик, да я его с рождения знаю. Доброжелательный паренек и тут эти... сволочи... жалко" - Популярный разговор на рынках среди торговцев и покупателей.
   Журналисты мерились остроумием. Не ругал собачников только ленивый. Я же боялся за свою шкуру. Чего лишнего не сболтнуть. Меня не терзала совесть тогда. Мне страшно. Тюрьма грозила пальцем. Своя рубашка ближе к телу. Но слава природе, мертвые надежно хранят тайну. Со временем эта история очень надоела местным журналистам, и они стали спекулировать на излюбленном: коррупции и всеобщей бедности. Кухарками теперь нравилось делиться своим мнением о политической ситуации страны, примеряя на себя роли квартирных политиков. Люди успокоились. Только бабушка Бориса, осталась несчастной. Внука ей не вернут и теперь она совсем одинока. Я тоже успокоился. Гроза миновала. Дал себе слово не быть таким легкомысленным, и не делать зла.

"Мораль и аморальность"

   "Да здравствует новый король!" - трагичная фраза в жизни государства. Фраза знаменует смерть монарха с последующим коронованием на престол официального наследника, которого чаще всего растят как будущего короля все же, как любой другой человек, непредсказуем. Хватит ли силы, ума, и храбрости у нового короля управлять государством? Загадка.
   Филиппу едва стукнуло восемнадцать, как корона благодаря нацисту Альфреду Кёнингу на долгие восемь лет оковала голову юноши. Парень и ни думал стать монархом довольно большой страны, великой державы. Желал стать священником. Так уж вышло, что парня с ранних лет отправили в монастырь по причине не любви отца. Александр Великолепный считал своего сына мягкотелым, простодушным простофилей который едва ли смог бы встать у "штурвала", но других наследников правитель не оставил. Филипп отца тоже не любил, считал его слишком "антирелигиозным". Еще бы! Университеты, где режут мертвых людей, машины на пару и электричестве, а этот безумный кинематограф, в коем плещет аморальность через край. Книги! Книги, где пишут о полетах на другие планеты и волшебство? Этот дурак довел страну до дна морали. Сам сатана правит бал в стране! Конечно же, Филипп все исправит, ведь так угодно судьбе, богу. Каков был шанс нацисту успеть застрелить короля? Минимальный. Без божьей помощи тут не обошлось.
   Первые полтора года правления нового короля незаметны. Правила государством аристократия и бредовые идеи монарха "запретить все на свете" не исполнялись. Религия как и положено находилась на галерке театра политики, более того облагалась налогами. В государстве назрела депрессия. Нечего нового после смерти Александра не появилось. Экономика не росла, промышленность медленно увидала. Нет, нельзя не отметить редкие дни, когда правителя обуревали " озарения". К примеру, в марте 1914 года, он проснулся в семь утра, и вместо привычного избивания плеткой самого себя "За грехи человеческие" сел за письменный стол, обмакнул перо в чернила, и написал вверху листа, большими буквами: "Королевский указ". Его идея не отличалась от предыдущих. На этот раз он запрещал вальс. Искренне считал этот танец сатанинским и неприемлемым в нормальном обществе. Ему в холодную весеннюю ночь приснилось, что он, с какой-то неприличной девушкой по имени Кристина танцует вальс. Недопустимо! Это же грех исполнять танец дьявола, пусть даже во сне, с существом, из-за которого человечество выгнали из рая! Чтобы хоть как-то исправиться в глазах господа нашего Филипп Александрович с сегодняшнего дня запрещал этот бесовский танец на всей территории страны.
   Приказ принял Ерс Кох. Тот гарантировал исполнить волю монарха, ведь его устами молвит сам всевышней. Канцлер забрал бумагу, распрощался с королем, пожелав ему доброго дня, и вернулся в кабинет, где приказ положил в папку с пометкой "БКМ" (Бред Королевского Мозга). Ерс один из тех людей, о которых говорят не иначе как "патриот до мозга костей". Благодаря Ерсу страна худо-бедно, но продолжала существовать. Канцлер один из немногих считал, что короля нужно "уйти". Поддержки он в этом не находил. Аристократия не желала свергать короля по двум причинам: к первой относилась глупость короля и абсолютный не интерес к политическим делам, вторая причина- символизм. Король - это как флаг, памятник, гимн, символ силы государства, символ единства народа, божество в человеческом обличии за которое люди должны отдавать жизни. Король есть само государство. Уход короля равно распаду государства. Даже если придет новый правитель, черт знает, что он с собой принесет. Какие тараканы правят бал в его разуме? Все пусть остается как есть, а там посмотрим.
   Кто же знал, что патриарх Константин скончается в возрасте ста сими лет? Все считали его бессмертным. Нужно отметить, что Константин короля с его радикальными методами не одобрял. "Нельзя лезть в светскую жизнь обычных людей, это оттолкнёт от церкви прихожан" - утверждал патриарх. Но Константин умер. Лежит в каменном гробу неподвижно, и до дел мирских ему все ровно. Церковники после недели траура путем великого голосования выбрали нового патриарха Лаврентия что удивительно. Были слухи что, итоги голосования сфальсифицировали плохие люди, потому что Лаврентий на главного служителя добра страны вряд ли тянул. У него был сын, хоть и не признанный, что ставило под сомнения девственность старика. В свою защиту Лаврентий утверждал о суккубе, который якобы его совратил. "Суккубу" двадцать один год от роду. "Демонесса" пела в женском церковном хоре в дармантоском монастыре, куда приехал Лаврентий, когда еще служил архиепископом, с проверкой. "Суккуба" отлучили от церкви, впрочем, девушка не жаловалась. Деньги на содержание Лаврентий посылал исправно.
   Зачем что ворошить прошлое? Ведь уже десять лет прошло. Лучше вспомнить недавний случай. Журналист из Мракграда, когда брал интервью у митрополита Лаврентия, попросил разрешения сделать фото, для газеты. Церковник человек демонстративный и с удовольствием позировал перед камерой. Да вот незадача, наручные часы за тридцать тысяч олигоров попали в кадр. На дворе 1905 год, средняя заплата населения составляла всего семьдесят олигоров. Вдруг человек, который буквально пять минут назад говорил про роскошь и как она вредна для души, носит дорогущие заграничные часы. Скандал, скандал, скандал! И вот божье или дьявольское чудо Лаврентий вышел из грязи, даже не запачкавшись. "Подарок прихожан" - ответил он общественности.
   Частые визиты к известной женщине в высшем кругу мадам Джеффри, держательницы элитного борделя он старательно скрывал от глаз журналистов... безуспешно. Самые отвратительные, мерзкие желания своего тела он изливал за дверьми закрытого для случайных посетителей дворца.
   "Милейшей" души человек отныне управляет церковью. С виду не сказать о его делах и поступка. Обычный человек: слегка, лысоват, тучен, маленькая аккуратная седая бородка вокруг рта. Таких мужчин на рынке среди торгашей пруд пруди. Может единственное отличие это отпечаток религии. Человека церкви видно сразу, неизвестно почему. Просто понимаешь, что это церковник, наитием вне разума.
   Лаврентий, будучи не только демонстрантом и любителем покрасоваться, был жадным до власти что его, в общем, и заставляло лезть вверх по карьерной лестнице, Холоднокровно ломая своих противников как физически, так и психологически. В первом случаи в его выручал слуга - мышьяк, во втором же его талант быть убедительным как в угрозах, так и в красноречии. Лаврентий на этот раз обратился к психологии. Ему натерпелось поговорить с фанатичным от пальцев ног до макушки, королем. Добился аудиенции. Знаете, они друг другу понравились. Король в патриархе почувствовал что-то отцовское, чего ему так нахватало. Патриарх же понял что король неплохая марионетка, главное научиться, им "пользоваться". Конечно же, помочь королю обрести авторитет. Если не уважают так пусть бояться. Лаврентий видел главную угрозу в канцлере Ерсе Кохе, его нужно устранить. Промыл мозги королю и вуаля: Ерс примерил пеньковый галстук.
   Пост канцера долго пустовал. Король и патриарх, сладкая парочка никак не могли определиться с кандидатом. То слишком умный, то слишком светский, то слишком идиот. Так же из папки БКМ извлечены все не выполненные пятьсот двадцать три приказа короля, преданы исполнению. Запрещался не только вальс, запрещались юбки на уровне колен, которые недавно вошли в моду, запрещались шляпки "Натали", запрещался табак, казино, алкоголь. Нельзя теперь колдовать, читать книжки про магов и внеземные миры. Нельзя даже заниматься оральным сексом по причине: "Не ведет к повышению рождаемости". Ну, конечно же, проститутки попали под запрет. Девушек древней профессии ждал "Ардаминиан" - школа морали, где при помощи работы, кнута, и молитвы бывшие путаны, замаливали грехи перед господом богом. Как не упоминать варваров из святых дружин. Парней среди простого народа, сильных, но не интеллектуальных отбирали для кары аморальных людей. Варвары себя называли "Активисты святости" нападали на людей, которые, не смотря на запрет, курили, пили, и танцевали. Куда смотрит полиция? Смотрит на действия мракобесов исходя из закона, самого важного закона в государстве "о защите чувств верующих". Ведь активисты законы верующих не нарушают, а значит, они творят не иначе как добро.
   В стране царила церковная диктатура, и исключение составляли собачники они же алихарцы. Этот народ получил свое прозвище благодаря произношению слов, отдаленно напоминающий собачий лай. Жили алихарцы по всей стране внутри городских резервациях. Самая большая резервация располагалась в столице Вагмарского государства, Махтбурге. Насчитывала около двухсот пятьдесят тысяч жителей. За высокой стеной, под электрическим напряжением скрывалась обычная жизнь светская жизнь. Театры, библиотеки, бордели, магазины, бары и курительные клубы функционировали в штатном режиме, без эксцессов вроде избиение посетителей. Алихарцы официально представители другой религии. Учения Нарашекамундат, которое представляет собой скорее совокупность правил жизни, философию бытия и не является законом и тем более не крутиться вокруг очередного мифического небесного добряка. Да закон формально распространялся и на резервации, но никто исполнять его не спешил. Собачники жили своей жизнью, некогда купленной, и менять из-за идиотских идей короля не собирались.
   Двести лет назад Вагмарская империя распалась на несколько мелких государств. Крупную часть бывшей державы при помощи вооруженных сил насильно взяла под протекторат Рахальская белая империя. Мелкие же города - государства объединились в одну большую страну - Алихарское Властелинство. Один народ, разбился на восток и север, что отразилось в наименованиях. "Алих" - в переводе означает восточный, "Вагмаро" - север. За эти двести лет люди в обоих государствах изменились связи с обстоятельствами. Восток свободен, обладает суверенитетом. Север - рабы на рудниках и фабриках троглодитов. Изменился менталитет, изменилась внешность. Алихарцы чуть темнее цветом кожи, с особым диалектом и произношением языка. Главное изменилось отношение: Север люто ненавидел восток за свободу и более лучшие условия жизни. Даже когда Александр Великолепный добился независимости для своего государства, и улучшил значительно быт обывателя, злоба не исчезла.
   Сюрприз! Алихарцы просят помощи. В 1878 году, из-за изменения климата, восток остался без еды и воды. Палящее солнце многих людей освобождало от жизни, превращая поля и реки в безжизненную пустыню. Тогда двадцати трех летний Монарх Александр, просчитав выгоду, предложил сделку беженцам. Уплатить налог на гражданство размером в двадцать тысяч олигоров и живите сколько хотите. Жилье предоставим, работу найдем. В Вагмарию хлынула волна состоятельных эмигрантов, что вызвало не довольства и протесты. Не слишком гостеприимно со стороны местных жителей. Более того вагмарцы избивали и даже убивали собачников. Создание резерваций со стенами и электрощитом ослабило пыл батраков, которые уже привыкли после работы идти в районы беженцев и крушить головы ломами. Злоба росла, как бамбук. В государстве возникла партия нацистов, член которой и отнял жизнь у Александра. Из-за рокового выстрела пистолета Фагаузен-7 вагмарская жизнь приобрела оттенок средневековой эпохи.
  
   "Все же фОланнон?"
   Четырнадцать лет - возраст, в котором строиться новый взгляд на жизнь. В этот период строиться личность человека. Кирпичик за кирпичиком событий мир приобретает новые краски, запахи. Раньше виделось только черное или белое, а тут вдруг серое, а еще оранжевое и красное. Под красным цветом всегда люди видят агрессию, меня же он успокаивает. Хотел даже комнату покрасить в красные оттенки, но отец сказал, что руки мне оторвет, если я это сделаю. Я жил сам по себе, внутри себя. Друзья у меня отсутствовали, да не хотел. С прекрасным полом не ладились отношения. Я продолжал горько грустить о девушке из школы. Нелли Абрамова, плавила мне разум своей внешностью. Робость не давала мне рассказать о своих чувствах. Разве меня, подлого и завистливого можно полюбить? Зависть душит меня и сейчас.
   Марк! Родители носятся с ним как с божеством. Фанатично, преданно отдают ему последний олигор. Меня же отец не видел в упор. Хотя нет, один раз заметил. Вечер, февраль или уже март, не припомню, Виктор вернулся домой пьяным. Его шинель вымазана в грязи, лицо в древесных стружках, видимо в сарае побывал. В руках топор.
   - Ой, кто явился! - встретила его моя мать не дружелюбно.
   - Умммумууу! - промычал что-то в ответ пропойца.
   Последнее время отец сильно пил.
   - Иди спать пучеглазый!
   - Тыыы! Тыыы!
   - Ну, я. - невозмутимо смотрела Анна на мужа - Дальше что?
   - Тыыы! - Глаза отца горели в приглушённом свете лампы в прихожей. Я затаился на лестнице. Тихо как мышь смотрел сцену "семейного счастья".
   - Ты родила сына, не моего! - Оживленно махал перед носом свободной рукой мужчина, тыкал в лик Анны своим грязным толстым пальцем. - Не мой! Ты посмотри на него. Он же СЕДОЙ! Седой как дед! Он же не человек, он же ОНО! Нет, не мой он.
   - Иди, иди, спи пьяный идиот. - Анна толкала в спину пьяного.
   - Без рук! Без рук. Я знаю, ты с Гришей... С этим алкоголиком - трактористом на механизаторском дворе его сделала. С троглодитом! Изменщица! - Едва Виктор замахнулся на грозную женщину топором, тут же был обезврежен смачной оплеухой.
   Топор дзынькнул ударившись об каменный пол, рядом с печкой. Буйный нрав старого солдата повержен. Лежал на полу, не дрыгался. Через пару минут издал храп, да такой что в доме заходили стены.
   Разбудил отец меня рано, тонким, жалостливым стоном!
   - Воды! Воды!- молил Виктор
   Марк на дежурстве. Мать спит, крепко, а если даже услышит мольбы, не станет помогать мужу. Наказание жаждой. Я же дал слово больше не делать зла. Жизнь преподала урок. Я сжалился над отцом. Встал, спустился в низ. На первом этаже было всегда холодно, пока не затопишь печь, а пока на улице лежит снег, в особенности.
   - Воды! - продолжал несчастный.
   Рядом с печью стояли жестяные бочки по пятьдесят литров каждая, полные питьевой водой. Я молчал. Зачерпнул кружкой воду и не спеша протянул страждущему.
   - Что ты тянешь время! Давай скорее. Еще! Давай еще. - Выпил четыре кружки, пока утолил жажду. - Иди спать. Вон в комнату. - Прогнал меня Виктор карабкаясь по стеночки. Я сделал попытку помочь, но он оттолкнул меня. - Не трож меня, выродок! Пошел прочь.
   Ненависть закипела в моей душе. Отвернут, вновь отвергнут.
   Отец стремился добраться до гостиной. Там стоял диванчик, обшитый искусственной кожей. Там он коротал время похмелья. Мне хотелось взять совок и тюкнуть его по черепу, но нет, не стоит! Я не делаю больше зла, не бью со спины старика. Поднялся в свою комнату, залез под одеяло, не уснул. Смотрел в стену до девяти утра, размышлял о жизни. Представлял себя богатым, успешным, лучше, чем Марк. Может даже стану знаменитым художником. Мои будут выставлены в галерее искусств, в столице, или даже поедут за границу. Грёзы! Не хотел быть как родители. Копаться всю жизнь в дерьме, ожидая чуда. Ожидая, что жизнь станет проще, а люди добрее, люди, но не они сами.
   Через месяц у нас в семье случилось "Великое событие" Марк сдал экзамены на оценку отлично. Разве это не повод собраться вместе и отпраздновать за бокалом вина? Все так и случилось, правда мы - люди простые, на столе стояла водка под маркой "Якушкина речка". Став старше я ее однажды попробовал. Это яд для человеческого организма, не думайте ее пить! Виктор забил поросенка, Анна приготовила его с картошкой и чесноком. Сбор назначен был в два часа дня, но Маркуша (Как его ласково называла мать) опоздал. За стол мы сели в два, тридцать шесть. Я знал, что я буду незаметным на этом празднике жизни, я принял позицию невольного слушателя, поедая вкусную, нежную свинину.
   - Меня назвали "два топора" представляете! - Хвастливо, восторженно рассказывал Марк об учебе. - Меня, меня назвал так преподаватель по хирургии.
   - Странное прозвище! - заключил Виктор, разливая водку по рюмкам. Но хотел плеснуть и мне, но мать не дала.
   - Он еще ребенок! Что старый совсем ополоумел?! - закрыла рюмку рукой.
   - Он парень, вроде как. Пусть учиться пить. Может мужчиной станет.
   - Я не позволю тебе споить Фала.
   - Нет, бать ты не понял, "Два топора" это 77 секунд. - продолжал Марк!
   - Ну и что? - Буркнул Виктор
   - Я за это время отнимаю руку у пациента. Это верх профессионализма!
   - Ну, если так... выпьем, чтобы руки были на месте! - опустела рюмка отца. - Правда, жаль бедолагу, которому ты руку отнял. Что с ним произошло?
   - Ай, инфекция! Кисть вообще на половину сгнила, заживо. Гной, кровь, а воняло как!
   - Марк, ты за столом! - Протестовала Мать
   . - Не что, пусть рассказывает. - Сказал отец.
   - Не надо этих ужасов, лучше вот кушай грибы Маркуша.
   - Спасибо мать я сытый.
   - Сытый он! Охудал своей больнице. Жениться тебе нужно.
   - Моя жена медицина. - Вдохнул Марк.
   - Правильно! Нечего жениться сын. Мозг едят эти жены.
   - Да замолкни старый! Запела роща золотая. Когда ты пьяный в сиську и грязный как хрюньдель домой проползаешь, кто, думаешь, тебе белье стирает, раздевает?
   - Ой, не надо! Хватит.
   - Что хватит? Я тебе покажу. - замахнулась Анна рукой на мужа
   - Не ругайтесь! Мне ругани и на учебе и работе хватает.
   - Прости Маркуша! Ты ешь колбаску. Просто уже старый совсем охамел. - Анна сдержала порыв, а Виктор тяжело выдохнул. - Ты слышал старый, что сосед наш Рудольф купил себе, автомобиль. Нас пригласили на обмывку.
   - Автомобиль купил Рудольф? - скривился Виктор. - Нет, не пойду, он мерзавец. Не хочу с ним говорить, тем более пить.
   - Что он тебе сделал? - поинтересовалась мать
   - А он... он...он... - Виктор искал что ответить. - Налил себе водки, и мгновенно опустошил рюмку. - Вор он!
   - Откуда знаешь? - дивился Марк.
   - Машина деньжищ стоит что ух, откуда взял?
   - Дачу продал! - Сказала мать непонимающе.
   - Это он нам глаза песок бросает! Врет он. Дачи у него и в помине не было. В полицию его сдать нужно. Пусть проверку проведут. Ишь, автомобиль купил.
   У меня вырвалось. Не хотел, но спросил:
   - Завидуешь? - задал я вопрос с ядом в голосе.
   - Кто там голос подал? Жри свою картошку и в дела взрослых не лезь.
   - Виктор! - возмутилась мать.
   Нужно признать, я ждал худшего, но пыл отца остановила мать.
   Удивительно, но старый подержанный соседский автомобиль фирмы "Крепость", к тому же, без одной фары, поставил точку в наших отношениях с отцом. Разрушит окончательно тот хлипкий мост мизерного понимания.
   Май. Месяц, когда люди любят друг друга, женятся, пишут стихи. Я пропадал в центральной библиотеке. Верил, что книги могут вытащить меня из дерьма и возвести на гору славы. У нас в школе около класса математики висел транспарант "Знания - путь к свету". Правда последнее время из смены главы государства произошла революция в сфере знаний. С книжных полок пропали жанры фантастики, научный и практический труд многих ученых в разных областях познания. Даже любовные романы растворились.
   - Их не когда и не было! - пояснил мне новый библиотекарь.
   - Как это не было? Откуда я взял вот эту книгу? - как раз пришел сдавать фантастическую повесть про внеземной мир. - Вот печать вашей библиотеки.
   - Ах да верно! Я приношу вам извинения. Я честно слово, уверяю вас, эта ошибка, в нашей библиотеки нет лжи. Это случайность.
   - Я вас не понимаю. - По мне старик сошел с ума.
   - Книги такого рода лживы! Информация, скрытая в них таит разрушение семейных моральных принципов. Отдайте мне ее. - Я подчинился - Уверяю молодой человек, я ее уничтожу, и никто ее больше не прочтет.
   Мое лицо выражало недоумение. Куда пропал прошлый библиотекарь и что тут делает этот сумасброд?
   - Рекомендую, для отчистки души прочитать литературу на полках V3 и V4.
   - Религия? Я не читаю религию, мне это не интересно.
   - Да как ты смеешь? Щенок! Ты хоть знаешь, что ты говоришь?! - вскипел безумный библиотекарь.
   Я не ответил на его выпад, не стоит связываться с безумцами. Просто прошел к полкам. Меня ждал сюрприз. На полках фантастики стоит религия, приключения заменены книжками о боге. Даже справочники садоводов заменил "Божий домострой" в двадцати томах. Где мои любимые романы? Что же я буду делать вечерами? Прежнем строем стояли мифы. Только полки переименовали на "слово апостолов" и "пути пророков". Ведь еще полгода назад миф являлся выдумкой, а теперь "руководством жизни". Бродя по библиотеке, я впал в отчаянье. Чувствовал себя обворованным. Похитили лучик надежды, часть той нашей жизни, от которой не тошнит. Бандиты в рясах украли книги. Бандиты для меня, преступники для разума.
   Слоняясь по лабиринтам пыльной читательного зала макулатуры, надеясь найти хоть что-то интересное мне. Уже отчаялся, как набрел на отделение с книгами, предназначенными на выброс. Грязные, порванные, уже на сотни раз подклеенные книжонки лежали на полу, какой-то тумбе и анархичной кучей в деревянном ящике. Прошлогодние гороскопы, желтые газеты, журналы, брошюры партии коммунистов, книги Брамхирта. Кстати о последнем: Лестер Брамхирт жил в мире литературы антигероем. "Король графомании" - носил неофициальный титул этот человек. Но каким-то загадочным образом входил в тройку самых высокооплачиваемых писателей государства, в свое время. Иронические романы, который он писал, получались глупыми и невозможные для чтения. Не удивительно, что спустя время "Секреты веселого убийцы" нашли свое место среди мусора.
   - Погоди!- Сказал сам себе я. - А это что за книга?
   Меня привлекла ярко красная обложка. Красный цвет - любимый цвет. Третья в стопке испорченных, покрытых зеленым грибком книжек. Мне до сих пор не ясно, каким образом она попала сюда, в стопку для хлама. Присел на корточки, чтобы достать. Куча бумаги пахла сыростью. Запах не сказать что ужасный, но не приятный. Потянул за торец книги, согласно эффекту домино, стопка рухнула с соответствующим шумом.
   "Ателье. Крой элегантной одежды. Автор Михаил Васильевич Шварц - Берман". - Никогда бы не подумал, что троглодиты пишут книги об одежде. - Подумал я
   Пролистал страницы. Сноски, термины, чертежи, непонятно и запутано, но что, то заинтересовало меня. Может картинки девушек в одном нижнем белье, которых на каждой странице по штуки три. Не следуя закону, не брать книги из читального зала, я засунул книжку под куртку. Не подумайте я не вор, скорее спаситель. Рассудил так: Все ровно уничтожат! Выбросят или сожгут чего доброго, а мне может, на что и пригодиться. Старался идти, не привлекая внимания. Вынести нужно не заметно, а то изымут, а могут, полицию вызвать. Книги - вещи дорогие. Крадут так же охотно как золото.
   Библиотекарь как раз был занят сканвордом. Дрался за право блеснуть эрудицией пред самим же собой. Судя по тишине в залах и утомленной физиономией старика, читальный зал посетил сегодня только я. Ускоренным шагом направился к выходу. Покинуть как можно быстрее пока не заметили что я "Спасаю книгу"
   - Молодой человек! - окликнул старик меня сзади.
   "Все! Меня раскрыли" - думал я.
   Я испугался так, что у меня руки затряслись.
   - Молодой человек, вы нашли то, что искали? - Старик явно подобрел за этот час - улыбался.
   - Нет, господин. - глупо улыбаясь сказал я.
   - Жаль. Приходите в библиотеку на следующей неделе, будет завоз новых изданий "Истории святого диакона", Рекомендую в особенности историю про спасения знания, который хотел жечь безумный император Анеорат.
   - Спасибо, обязательно прочту, но позже. - Казалась забавной аннотация книги данная стариком. - Я пойду.
   - Всего доброго молодой человек.
   - И вам того же.
   "Великий архитектор"
  
   Август, 1894 года. Вагмарское государство.
   В четверть часа по полудню, с поезда за номером триста семьдесят восемь, сошел человек. Он не стар, как может показаться на первый взгляд, принимая во внимания внешность: седые бакенбарды и отражающую солнечный свет лысину. Ничем не отличался от окружающих, разве что паспортом. У гражданских лиц - красный паспорт, а преступников - желтый. Огляделся по сторонам платформы: все как прежде, ничего не изменилось, только господа стали чуть шире в талии.
   Про Мракград говорили не иначе как город возможностей. Да дворянские титулы сильны, открывают много дверей, но если ты крестьянин, и у тебя есть ум, находчивость и терпение, ты добьешься успеха. Двадцати пяти летнему мужчине, с амбициями, дорога именно сюда в культурную столицу Вагмарского государства. Билет Аластару обошелся в тридцать олигоров, все те деньги, которые он заработал, на рудниках отбывая срок за дезертирство. Тюрьма в прошлом, нужно думать о будущем, ведь жизнь продолжается.
   Аластар приехал с единственной целью: поступить в государственный архитектурный институт. В школе при монетном дворе, в котором имел честь трудиться администратором отец Аластара Гюстав, был особый род наказания: труд. Директор школы считал, что труд учит ответственности, и раз из обезьяны сделал человека то с нерадивым учеником точно справиться. Аластар бы как раз из тех детей которые вместо того чтобы идти домой после уроков, вкалывали на благо школы. Оказия, по стечению обстоятельств, городская управа задумалась о ремонте правого крыла здания монетного двора. Ремонт не проводился еще со времен троглодитской власти, шанс обрушения крыши становился все выше. Детей, которые не смогли сдать переводные экзамены, с седьмого по девятый класс, отправили на стройку на целых три месяца. Ребята предполагали провести это лето совсем по-другому. Именно благодаря "украденному" лету Аластар Раткамтц обрел мечту. Ему понравилось строить. Запах бетона, краски, плавленого железа произвели революцию его душе. В своих фантазиях он возводил не просто дома, а целые города, зарисовывая на белую, плотную бумагу. Представлял, что однажды станет знаменитым, как Мюрен, Бальдор, Федоров, и другие величайшие архитекторы той эпохи.
   Грёзы разрушил военный комиссар, схватив восемнадцати летнего уклониста у дверей мракградского университета. У Аластара отобрали карандаши, взамен дали винтовку и сказали: "Стреляй". Парнишка оказался в самой гуще битв на юге. Король желал во имя государства, и блага всех подданных, отобрать халифата Али-Малу-Баши золотые прииски, и неважно какой ценой. Алихарские химики, открыли новое вещество "Храмирин", который стал грозным оружием, против врага. Томный, голубой газ, разъедал одежду человека, глаза, кожу. Противник буквально выблевывал свои кишки на землю. "Победить, когда у тебя на службе "голубая смерть" не составит труда" - думал Александр.
   Семнадцатый стрелковый отряд в котором как раз и служил по призыву рядовой Раткамтц, под командованием унтер-капитана Курана Дало продвигался глубже в горячую пустыню. Перед формированием задача захватить старинный город Ун-кар.
   Окоп, бревно на котором сидит солдат и ест кашу из неведомой субстанции. По вкусу похоже чем-то на прокисшее молоко, но от голода думается, что это самое вкусное из блюд, что есть на свете. Рядом с солдатом сидит послушно щенок вагмарской овчарки по кличке Карл. Аластар вытащил пса из под обломков разрушенного дома. Карл для Раткамтца стал единственным другом. С товарищами по оружию солдат не ладил, слишком замкнут и холоднокровен.
   Воевал юнец храбро, будто он не человек, а танк, за что был награждён орденом третей степени Александра IV Великолепного. Забавно, орден офицерский, а погоны чистые, даже полоски сержанта его не удостоили, впрочем, Раткамтц не жаловался. Ждал когда его, наконец, уволят из армии, и он сможет, поступить на архитектурный факультет, а уволят его только в случае победы.
   По статистике: жизнь сорока процентов солдат на поле боя длиться всего две секунды, правда, с появлением "голубой смерти" стрелковые отряды погибали значительно реже. В светлой форме цвета песка, в серых противогазах, держа в руках пистолет фирмы "Кальбариум" добивали обреченных, примиряли на себя роль палачей, не солдат. Рука юноши никогда не дрожала. Нельзя жалеть врага, ведь так? Его не терзала, и тень совести, возможно, благодаря наставлениям командира: "мы не убийцы, а "фельдшера", мы должны прекратить страдания несчастных"
   Наступления всегда начинались через полтора часа после отработки артиллерии во избежание риска отравления солдат пехоты ядовитым газом. Стреляли из "Мальвин" - огромных пушек, выстрел которых сопровождался грохотом на мили. Но шум не раздражал, даже когда стреляли ночью, напротив, в военных рядах присутствовала мудрость: "Приходит артиллерия - счастливы бойцы. Уходит артиллерия - плачут даже генералы". Гул снарядов символизировал для Аластара жизнь, его сегодня не убьют. Обычно после обстрела - город фактически обезлюжен. Мертвы даже крысы. Голубоватый газ, тяжелее воздуха, ни окоп, ни какое либо здание не спасет тебя от встречи с создателем.
   И на этот раз, все так же, и все тоже. Снаряды падают на маленький городок Арун близ Ун-кара. Скоро наступление: гул стихает. Солдатам уже раздают положенные им "боевых" сто грамм водки, для "храбрости".
   - "Сопливый" тебя ждем! - окрикнул Аластара ефрейтор Митюхин.
   - Не нужно, я и так страшен для врага. - Ответил Раткамтц.
   - Как хочешь, дело добровольное, нам больше достанется.
   Аластар ненавидел, когда его называют "сопливым". Да, совершил глупость, но это не повод смеяться вечно! Позапрошлый раз, когда победоносный отряд добивал отравленных бойцов противника, очки у противогаза запотели, и парень не нашел не чего лучше чем снять защитную маску, чтобы протереть стекла. Вдохнул вместе с воздухом и остатки газа. Туман почти рассеялся, концентрация уже не могла причинить тяжкий вред солдату, тем не менее, испарения ядовитого вещества у рядового вызвали обильный насморк. Из ноздрей лились реки соплей. Хворь оставила парня через три дня, в отличии от глупых шуток которые продолжались уже три недели. "Сопливый!" "СООПЛИВЫЙ!" "Что больше хобота слона? Верно: Сопли Алара". Ей богу если хоть один назовет его "Сопливым" ей богу он разобьет ему лицо.
   Пока его товарищи пили алкоголь, он приводил свой пистолет в порядок, тихо напевая что-то про себя. Скоро сигнал построения, командир зачитает очередную речь "ободрения", дадут приказ двигаться в пустующий город. Рядом с Аластаром резвился Карл, хватал мошек, своей неокрепшей щенячьей челюстью.
   - Только не жри их, а то схватишь заразу. Тут в пустыне, целая куча всякой инфекции. - Требовательно сказал своему псу Аластар. - И вообще, иди сюда, я тебя потискаю что ли, пока время есть. Крал, кому говорю! Что- то ты сукин сын делаешь? - подозрительно спросил собаку солдат.
   Щенок, стал вести себя странно, обычно такое поведение свойственно котам, которые нанюхались валерьянки. Катался по песчаному полу окопа, издавал звуки, отдаленно напоминающие смех молодой женщины. Морда при всем этом счастливая.
   - В тебя что, бес вселился? А ну прекращай!
   Собака приобретала все больше безумных оттенков. Карл напоминал психологически зависимого человека, который вколол себе в вену целый грамм траумина. Глаза пса становились стеклянные.
   - Эй "Сопливый" что своей дворнягой случилось? Ты ее так достал, что она сошла с ума? - острил толстый Максимка.
   - Да я сам, не понимаю, только все было нормально, комарье ловил, и вдруг, спятил.
   - Может его Коху показать? Медик как не как.
   - Это мысль!
   - Ты, только, это, не затягивай! Иначе Куран тебя повару отдаст.
   - Я живо.
   Аластар сгреб обезумевшего щенка, потащил в медпункт.
   Доктор Кох отличался сварливым характером, и вероятность что он станет осматривать щенка, равна нулю. По все с вагмарской педантичностью готовился к поступлению тяжелораненых, которых с появлением химического оружия в действующей армии, было все меньше и меньше. Чаще боролся с такими проблемами как диарея, рвота, температура и солнечный удар, чему он был несказанно рад.
   - Что тебе надо? - не приветливо встретил Аластара доктор Кох.
   - Разрешите спросить!
   - Ну, спрашивай, только быстро. Я тут делами вообще-то занимаюсь, а ты мне мешаешь!
   - Вы собачью психиатрию знаете?
   - Что мать твою дери? - Аж побелел долговязый доктор.
   - Вы собачью психиатрию знаете? - спокойно повторил рядовой.
   - Ты издеваешься? Это шутка такая? А ну проваливай отсюда, чтобы я тебя близко не видел. - Махал руками врач.
   - Ну, хорошо, может, оклемается, если нет застрелить придется. - Бормотал под нос рядовой.
   - Кого ты там убить собрался?
   - Пса, он у меня сошел с ума. - Показал Раткамц Карла, которого держал на руках.
   - Хорошо, давай сюда, пока время есть. Клади его на стол. Ой, какой милый, у меня дома такой же, только старый уже, семнадцатый год пошел. Представь себе, овчарка - чемпионка с волком подгуляла, сучка... такая... - Доктор замолк. Зрачки расширены, дыхание участилось. Нервничал, даже растянул верхние пуговицы рубашки. - Скажи как мне, когда у нас бомбежка была?
   - Около часа с мелочью. Скоро "зачищать" пойдем. А что такое?
   - Ветер?
   - Что ветер?
   - Какой ветер, имбецил?! Куда дует ветер?!
   - Не могу, знать, господин обер-лейтенант медицинской службы. - Аластар автоматически принял стойку солдата.
   - Доктор выбежал из медицинского пункта, будто его ошпарили кипятком. - Западный, ветер западный ... западный... западный. - повторял как заклинание Кох. - А сколько километров до Аруна? - спрашивал сам себя мужчина.
   - Сорок пять - пятьдесят - Ответил Аластар, подумав, что обращаются к нему.
   - Доктор глянул на часы. - Минут девять, всего девять минут... Тревога! - напряг все голосовые связки Кох. Кричал что есть мочи. - Тревога!!! Срочно надеть противогазы!
   Рядовые не понимали, что произошло, но раз старший по званию приказывает...
   Маски обычно висели на поясе, надеть их не составит труда, но зачем? Нас не бомбят газом, ведь газа у противника нет. На безумный ор врача, вышел из штаб-землянки командир Куран Дало.
   - Что происходит? - как и все интересовался офицер.
   - "Голубая смерть" обратилась против нас! - уверял доктор.
   - Что за чушь? Не разводите панику, господин обер-лейтенант медицинской службы.
   - Ветер! Артиллерия не учла западный ветер. Облако движется на нас.
   - Кох, через пятнадцать минут наступление, а вы пугаете солдат. Думаете, вам это сойдет с рук? Я напишу раппорт о разведении ложной паники. Ветер уж точно нам не страшен. - Ведь так сложно поверить в неизбежное.
   - Пишите, пишете хоть что, но сначала наденьте противогаз. Я прошу вас, умоляю вас. Щенок, скорее всего уже сдох, первым учуял храмирид. Наденьте все маски, ибо наше оружие обернулось против нас.
   - Ладно. - Дало поджал губы - Надеть, маски!
   - Живо надеть маски! - согласно эффекту домино по отряду прошел приказ.
   Доктору до конца, никто не верил. В то мгновение Кох отдал все имущество: наградной пистолет и припасенную полупустую бутыль самогона, что у него было, чтобы оказаться обычным паникером. Да, в таком случае его ждал суд, но согласитесь, это куда лучше, чем мучительная смерть целого отряда.
   Ветер принес отравляющие вещество с вражеского города в окоп вагмарской армии. Этого не может быть, невозможно! Все это ошибка! Синяя мантия окутывала солдат. Одного противогаза было мало. Хлопковая форма, не защищала, распадалась в труху, открывая тело солдат. "Монстр", рожденный химиками живьем поедал плоть до костей. В узких проходах окопов, образовывались заторы из обреченных солдат на погибель. Вопль, страдальцев слышен на многие мили. Умирали в мучениях довольно долго, в среднем около десяти минут. В такие моменты одна секунда ровня целой жизни.
   Аластар проявил хитрость, заперся в землянке медпункта, на замок, когда началась "крысиная" беготня. Газ сквозь железную дверь не проникал. Землянку строили специально на случай атаки, и дверь должна была сдержать противника. Товарищи стучали, требовали открыть, что Раткамтц собственно не собирался делать. Не открыл даже Коху. Доктор понял: отпереть - верная гибель для Аластара, поэтому завершил свои муки при помощи пули. Несколько бойцов во главе с Кураном, поступили так же. Эти пережидали гнев создателя запертой на замок штаб - землянке, которая к счастью располагалась близко.
   Губительная дымка постепенно таяла. Часть вещества потоками воздуха уносились даль на запад, другая часть под действием солнечных лучей разрушалась, теряя свои опасные свойства. Крики умирающих стихли. Аластар выбрался из своего убежища первый. Командир с остатком его подразделения боялся выходить, ведь по инструкции время рассеивания храмирина полтора часа. Раткамтц повернул засов, отворил дверь. Бывшие братья по оружию ныне лежали бездыханно, с глубокими химическими ожогами, кучкой около шляйфана. В открытый проем, в отсутствии подпорки, коей являлась дверь, пал к ногам солдата изувеченный труп доктора Коха.
   Аластар бросил взгляд на покойника. Мышцы лица хаотично зашевелились. Парень усиленно думал. Сперва хотел окрикнуть выживших, вдруг есть такие и даже для этого открыл рот, но... в такой давящей, громкой тишине, среди холмов бездушных, обезображенных газом тел, понял, что искать живых бессмысленно. Он признал себя единственным выжившим. Губы приобрели подобие улыбки, ненадолго. Помрачнел от собственного, беззвучного вопроса: "Что теперь делать?". Первая мысль, перешедшая в его разум, была под стать падальщику. Аластар рассудил так: "Мертвым уже ничего не нужно". Надо живее взять все самое ценное и драть отсюда пока не пришел отряд противника. Если замешкаться то ей богу, несдобровать. Солдаты халифа Браури Хураши отличались любовью к пыткам. Излюбленным методом убийства пленных, восточными солдатами, оставался "Верблюжий галстук". Ниже подбородка человека мучитель делал надрез и через отверстие вытягивал язык наружу. Больно, медленно, унизительно. Гибель наступает через двенадцать минут в результате большой кровопотери. Жуткое зрелище. Сбежать - единственное, адекватное, по мнению Аластара, решение. В течение пару минут, он обыскал рядом лежащие трупы. Из ценностей уцелели только медали и ордена, которые он, не думая о совести или морали срывал с мертвых грудей сослуживцев. Надеялся продать их черному перекупщику. Уже собирался покинуть окоп, как заприметил в песке, рядом с трупом Коха, пистолет. Необычное, наградное оружие, такое выдавали только за особые заслуги перед государством. Серебреный, с платиновой крышкой ствола. Надпись: "За спасённые души!". Аластар вернулся. С меркантильной улыбкой поднял пистолет и засунул его себе за пояс. Все больше нельзя терять и минуты.
   Пустынное проклятие садилось за горизонт. Аластар держал путь в кромешной темноте. Ночи тут, на юге, отличались от средне-климатических ночей, густой тьмой. Дорогу едва освещал довольно массивный солдатский фонарь. Можно было конечно сделать привал и дождаться утра, но в таком случае перед беглецом стала две проблемы как нестерпимая жажда и непереносимая жара. В полдень, прекращались даже бои. Люди забивались в любую щель, только бы скрыться от безжалостной звезды. В учете из выше сказанного Раткамтц, из кожи вон лез только бы добраться до северо-восточного города Алиртур до восхода солнца. Ему нужно было пройти пешком аж шестьдесят четыре километра за жалкие восемь часов. Шагал быстро, будто за ним мчится сам черт.
   Город Алиртур представлял собой не большую полуразрушенную крепость. Население не велико, всего пять тысяч двести человек, в большинстве рабы и торговцы. Алиртур был знаменит беззаконием, уровень криминогенной обстановки подпирал небесный свод. Купить оружие, траумин, рабов, тут проблем не составляли. Если тебе нужно все это - приезжай в Алиртур. В любых городах есть своя достопримечательность. К примеру: в Махтбурге - старинный полукруглый вокзал. Дармантон славился храмами и самым большим в мире автогоночным треком. Мракград - одна большая достопримечательность. Алиртур - обладал же самым большим и самым черным рынком за всю историю существования человеческого рода. Базар, названый в честь божества монеты и лицемерия Шаури, получил известность благодаря необычным борделям. За место обычных проституток тут можно было купить любовь с нечто особенным, с людьми разного рода мутации. Подоплека скрывается в мифологии: Легенда гласит, что Шаури родился от инцеста матери и сына. Вследствие черного соития миру явилось темное существо что-то среднее между мужчиной и женщиной. Устав от насмешек молодое божество сбежало с небес в горячую пустыню, где и основал город без принципов и морально-этических норм.
   Благодаря этой легенде, тут в Алиртуре, мутации и уродства считались чем-то приемлемым и обычным. Когда вагмарские солдаты вошли в полуразрушенную крепость, то многие старались покинуть город как можно скорее, облик местных жителей до безобразия отвратен. Хотя были те, которым поселение понравилось, а именно извращенцам и ушлым. Извращенцы исследовали публичные дома в поисках экзотики, а экономически талантливые люди делали первые капиталы. Поэтому Аластар и выбрал этот город. Тут можно неплохо обогатиться на грабленых медалях. Воевать он больше не желал, думал уехать домой.
   Подошва солдатского сапога Раткамтца ступила на песчаную улочку в девять часов утра. Ноги болят, распухли из-за долгой дороги. Парень с трепетом надеялся на быструю сделку. Как деньги окажутся в его кармане, сразу же арендует себе комнату для отдыха, а пока стоит только мечтать о теплой постели. Парень долго бродил по тесным дорожкам базара Шаури. Толкотня "разношерстного" народа выматывала без того уставшего Аластара. Шатался от магазина к магазину от прилавка к прилавку пока нашел того самого скупщика медалей. Вывеска на безупречном вагмарском языке открыто сообщала о покупке боевых наград.
   Лавкой заправлял О'Буоль Раха Нэши, до мерзости меркантильный и жадный тип. Ей богу, начнись сейчас потоп мирового масштаба, этот лилипут помчался спасать свой сундучок с сокровищами, но никак не свою жизнь. Ему даже пришлось уйти из семьи из-за своей патологической боязни обанкротиться. Просыпался посреди ночи, будя жену своей шаркающей походкой, спускался в подвальчик. Открывал шляйфан, долго и шумно отпирал каждый из пяти замков. Затем отпирал железный ящик, в котором лежало все важное и ценное в его жизни - золото. Тридцать килограмм настоящего, чистого слиточного, золота. Каждый слиток выложит, осмотрит, все ли с ним в порядке и только потом вновь положит в сундук. Торгаш за ночь просыпался ради проверки своего благосостояния от трех до семи раз
   Ожидалось, что война принесет смерть, а принесла деньги. Как выяснилось что награды, в особенности редкие, имеют до аморальности высокую цену на рынках. К сожалению не все медальки годились. Такие как "Орден отваги" или "Синий крест" который вручали за спасение раненых бойцов, были многочисленны и цена соответственно не высокой. А вот за "Орден Александра IV великолепного" можно было получить не хилую сумму денежных средств. Поэтому когда к нему пришла личность не совсем приглядной физиономии, но с офицерским орденом на груди, ушлый торгаш приободрился. Но ожидания О'Буоля не оправдались. Незнакомец вместо того чтобы предложить ценную награду, вывалил из походного мешка какой-то "мусор"
   - Что это? - с акцентом и с ноткой возмущения спросил торговец.
   - Медали! - Ответил едва живой Аластар.
   - Я не возьму этот... этот с позволения сказать... товар.
   - Почему?
   - Почему? Да это безделушки какие-то. Ха-ха-ха! Да тут еще и медалька "Святого Морица" присутствует! За что ты непуть боевого шофёра ограбил? Что же тебе повелитель мотора и загрязнитель воздуха сделал? Вот скажи мне: зачем вы шоферские награды таскаете? У меня ты уже двадцать шестой с этот дребеденью за день.
   - Что было, то и взял.
   - Нет, забирай это говно и уходи! Уходи, не засоряй атмосферу.
   - Но мне нужны деньги!
   - Работай. Работа - облагораживает. Думал, в мародеры записался и вот тебе горы золотые. Уходи!
   - А вот эта, купи хоть эту, "За отвагу!".
   - Дрянь! Постой, вот на полке твоей рубахи довольно интересная вещица. Купил бы, ей богу купил.
   - Он не продается! - Раткамц насупился.
   - Ну, тогда проваливай туда, откуда пришел.
   Аластар, напряг уставший мозг. Нужны деньги, но свой орден продавать не хочется. Тяжким трудом, заработал он его. Конечно же, пистолет доктора! Такая штуковина должна стоить целое состояние. Рука скользнула за пояс.
   - Что ты задумал? Знай, убьёшь меня, тебя казнят. Я уважаемый человек в городе.
   - Аластар достал оружие и положил его на деревянный прилавок. - Это сойдет за товар? Ушлый предприниматель раньше только слышал о подобном оружии, но никогда не видел. Такие пистолеты изготавливали на заказ.
   - Где взял? - карлик явно ошарашен.
   - Не твое собачье дело! - Грубо ответил Аластар.- Ты будешь брать или нет?
   - Конечно, конечно! - Нырнул под прилавок за деньгами. Легкой рукой расстался с двумя тысячами лир, что в пересчете на олигоры всего восемьсот пятьдесят две денежные единицы. Пистолет стоял в десятки раз дороже, чем Аластар взял за него, и все же он рад, этим небольшим деньгам. Чувствовал себя богачом.
   О'Буоль тоже рад сделке. Уже представлял, кому можно было сплавить столь редкую награду. Поэтому после того как незнакомец ушел с расчетом, шельма бросился к телефону, как пантера на добычу. Вспотел счастья. Крутил диск номеронабирателя, трясущимися пальцами. Но О'Буоль не успел набрать номер, в лавку зашел комиссар заградительного отряда Спартак Шварц.
   Этот человек оправдывал свое героическое имя, не обделен харизмой и умом. Весьма и весьма жесток, но справедлив. Лицо, нужно признать бандитское, хищное. Расхаживал по городу в черном, офицерском, короткополом плаще как смерть, отправляя дезертиров, мародёров, и прочих вредителей с благословением на эшафот. Военные преступники стремились в Алиртур как мухи на мед, где благополучно попадали в лапы к Спартаку. Впрочем, называть Спартака Спартаком не совсем желательно, ибо офицер собственное имя ненавидит. Предпочитал, чтобы его называли по званию обер-капитан Шварц. В городе его знали по другим именем, точнее прозвищем которым его нарекли местные жители - Масклиф. Масклифы - пустынные пауки размером с собаку, которые не брезговали крысами, змеями, львами, что говорить о человеке. Жрали все живое, опутывая своих жертв метрами паутины. Вот и Шварц такой же, ему безразлично кто ты или что ты, если нарушил закон Вагмарского Государства, который с некоторых пор действовал в городе, "сожрет" и не подавиться.
   О'Буоль трухнул, когда к нему в лавку пожаловал человек такой страшной репутации.
   - Что вам угодно? Что вам угодно мой светлый господин? Не желаете ли вина? Может, вы хотите что-то купить? Ой, что я такое говорю! - Ударил себя по губам коротышка. - Вам, о величайшему из стражей закона в моей лавке все даром. Берите что желаете.
   Капитан не произносил и звука. Бродил из стороны в стороны по небольшому покупательскому залу как загнанный зверь. Подходил к стеклянным витринам с наградами и антиквариатом.
   - Господин, вы, что-то желаете? все сделаю, вы же знаете! За короля Александра! Вот... Капитан не реагировал, даже своим зеленым взглядом не удостоил низкорослого скупщика наград. Невозмутимо изучал прилавок со старинными кремневыми пистолетами шестнадцатого века.
   "за что? Зачем? Почему? Проклятие в виде таких существ как это обер-капитан пришло в это прекрасный город. Пришли, с винтовками, желая установить новые порядки. Маки сжигаю! Рабство запретили, только наемные рабочие. Что же за беда такая? Тюкнул бы этого обезьянена в плаще томагавком, но страшно до спазмов диареи. Приходиться унижаться, кланяться в ножки подлецу. Ну что ты все смотришь? Что ты хочешь от меня изверг? Скажи, мне я все отдам, я все скажу" - беззвучно бранил О'Буоль офицера.
   Во время тишины, когда торгаш костерил в душе Шварца, в лавку хотел заглянуть обыватель. Может, что продать хотел, а может купить, теперь мотива история никогда не узнает. Только завидев человека в плаще, растаял как лед под солнцем. О'Буоль закрыл глаза, про себя посчитал до десяти, переводя дыхание.
   - Уважаемый комиссар! - вкрадчиво начал шельма. - Вы могли бы изложить суть вопроса? Ответа не последовало. Офицер играл с оружием былой эпохи. Возведя механизм, направил ствол на торговца. Тот побелел! Механизм щелкнул, сообщая об отсутствии пороха и пули. О'Буоль готов был упасть обморок, как торговца осенило! Мародёр, тот мародер с офицерским орденом на груди! Амбре потного дезертирского тела не выветрилось, как пришел комиссар.
   - Вы случайно не парня ищете?
   Комиссар повернул голову, а сторону коммерсанта, впервые за десять минут проявил интерес.
   - Ну, такой, несуразный, с лицом глумливым, нос картошкой.
   Офицер одобрительно улыбнулся.
   - Я это... Я закон не нарушал! Боже царя храни, тьфу, тьфу, тьфу! Пришел ко мне минут сорок назад, вы, скорее всего, разминулись, когда он ушел. Этот чудик медали мне всякие высыпал, мол, вот, купи! А я ему говорю: нет! Все краденое, воровать у мертвых не хорошо. Ну, только вот каюсь, перед пистолетом не устоял. Клянусь, бес попутал! У меня мания. - Коротышка из под полы своего легкого пиджака достал наградное оружие изумительной работы. Ну, я купил его, а сам думаю вам нужно позвонить, чтобы негодяя арестовали. Военное преступление поощрять нельзя, НЕЛЬЗЯ! Тут вы сами пришли, надежда наша и опора.
   - Офицер криво улыбнулся, посмотрел на пистолет ручной работы, который О'Буоль положил на поплавок. - Удивительно, насколько действен страх перед авторитетом. Зашел в лавку, спрятаться от палящего солнца, только зашел, слова ни сказал, ибо молчалив, так торговец сдал поставщика со всеми потрохами. Я из-за угла шел и никого не видел, и никого я не искал. Ты идиот!- с улыбкой сказал Щварц.
   О'Буоль от шока сел на стул. Ей богу, за эти двенадцать минут он сбросил больше, чем за три года борьбы с ожирением.
   Аластар наконец-то обрел долгожданный отдых, правда, не в тёплой постели, а на рваном, грязном, матраце. Его арестовали на улице Лирун, где в недорогой столовой с аппетитом поглощал национальное блюдо: копчёные языки варанов с вареным огурцом и сладким перцем. От незнакомой пищи разболелся желудок, что добавило мучения, без того страдавшему дезертиру. Добравшись до спального места, пусть даже тюремного, Раткамтц миг отключился. Никогда так сладко не спал раньше. Провел он за решеткой не долго, его через неделю отправили в Вагмарию, чтобы тот предстал перед трибуналом. Но эти семь дней привел с пользой. По неписаному тюремному закону, каждому арестанту полагается книга "Чистые учения Аши" которая написанная на ратите. Аластар прочитать ее не смог, не знал языка. Все же книжечку из рук не выпускал. Листал все сто восемь часов, что провел взаперти. Прерывался разве что на обед и по нужде. Его не интересовал, текст, его интересовали изображения храмов и святынь восточного народа. Наткнулся на раздел религиозного символизма. В душу запала черная сломанная звезда. Арестант попросил стража объяснить, что она означает. Тот Вагмарском владел не особо, мычал про службу и молчание. Аластар принял набор звуков за чистую монету.
   - Честь и молчание! - гладил пальцем Раткамтц книжную страницу.
   Вопрос понимания! Страж имел виду, что ему нельзя говорить с заключёнными, закон не позволяет это делать. В мифологии сказано: Черная сломанная звезда была нарисована мальчиком по имени Таир в 1208 году. Он изобразил его на дверях своего дома, когда его семья заболела чумой, для того чтобы обезопасить окружающих. Черная сломанная звезда - символ бедствия.
   По приговору Аластар провел на рудниках шесть лет. От звонка до звонка. Теперь он свободный человек, шагает легко по мракградской мостовой, никому ничего не должен. Его заботит только одно, когда же экзамены в архитектурном университете.
   Удивительно, насколько различен мир. Он отвык от таких понятий как: "Просьба" "Вежливость" "Гуманность" "Интеллигенция". Даже простые, нечто из себя не представляющие мужчины одеты в клетчатые костюмы, закроем глаза на серийность кроя. Котелки, шляпы, и шляпки. Мода за последнее время претерпела революцию. Женщины отказались от пышных платьев, которые не редкость весили десятки килограмм. Теперь все чаще на молодых леди надеты жакеты и брюки. Изменения коснулись не только одежды, а культуры в целом. Мракграде декаданс не популярен. Маргиналам желавшим нарушать правопорядок и пить алкоголь без границ не место в городе. Принимайте правила культурного общества или покиньте город. Аластар нормам не противится, наоборот, старался как можно быстрее перенять аристократический образ. Его речь через десять минут пребывания в городе обрела чистоту от ругани и тюремного жаргонизма.
   0x08 graphic
Раткамтц выделялся из общей массы людей своим видом как черное пятно на белом листе. Не брит, в ватной куртке сшитой черт знает кем, и черт знает где. Портной, скорее всего, был либо слепым, либо алкоголиком. Правый рукав, меньше на десять сантиметров, а левый на самом деле правый, кто- то "умный" выкроил два одинаковых рукава. Аластар сходил за представителя городских кочевников, но никак за потенциального студента. Но парень, поэтому поводу не переживал. Все измениться, еще чуть потерпеть, мечта осуществится. Девушка по имени счастье постучится в двери. Насчет дверей! Не хило снять комнату для дальнейшего проживания в городе. После поступления можно насчитывать на общежитие. Но проблема, нет денег! Ни монеты в кармане. Что делать? Когда он первый раз желал поступить в университет, ему долго пришлось седеть под дверями приемной комиссии. На столике в коридоре у окна лежали, журналы, книги, которые должны были скрасить столь утомительное время ожидания. А еще в картонной коробке стопкой лежали памятки для поступающих. На реверсе листовки написано о том, что всем абитуриентам, прибывшим из других городов, положено койка-место. Приободрившись мыслью, широким солдатским шагом направился в храм строительного искусства. Подойдя к огромному, "крылатому" зданию стиля классицизма, стало как то немного не по себе. Будто перед вратами в рай, ей богу. Наполнив легкие воздухом, помолившись в душе, шагнул навстречу мечте.
   Войдя Аластар, снял с себя куртку и повесил ее на руку. Пятидесяти летний стражник не одобрительно посмотрел на юношу в безобразной, грязной одежде!
   "Это вопиющая невежливость по отношению к высшему учебному заведению. Этот невоспитанный мужлан топчет своими грязнущими сапогами чистый пол. За ним след грязи остался!" - Старик, правда, вслух нечего не высказал.
   Аластар не смотрел по сторонам, все знакомо. Это в первый раз его шея крутилась как юла на все триста шестьдесят градусов. Тогда, как слепой котенок, открывший глаза желал осмотреть каждую деталь великого университета. Вот и дверь "приемная комиссия". Нашел быстро, в отличии от прошлого раза.
   Раткамтц надеялся, что попадет во вторую волну набора студентов, набор которой продлиться до двадцать первого числа. Прокашлялся, топтался как конь перед дверью, борясь с тревогой.
   - Стук и вкрадчивое - Разрешите?
   За столом приемной комиссии разбирал бумаги Рональд Штрейхер. Аластар его сразу узнал. Этот собачий сын тогда позвонил в военкомат, сообщил об уклонисте по фамилии Раткамтц. Разве это преступление, не хотеть умирать? Может орден эту суку обрадует? Сотня душ - цена этому кусочку серебра и меди. Впрочем, служащий выполнял свой долг. Закон есть закон. Рональд парня не узнал, он даже не принял его за абитуриента, подумал, что это артист который должен был выступить первого сентября перед первокурсниками, так как лицо шутливое, несерьезное. Правда, видок у этого господина неважный. Ладно, небрит, простим даже сальные бакенбарды, но рубашку постирать можно было. С каких это пор в Мракграде стали популярны грязные, дырявые, рубашки?
   - Аластар слова не сказал, как повелитель документации бросил - Вы нам не подходите!
   - Я еще ничего сказал. - Возмутился Аластар.
   - Вы всех первокурсниц распугаете. И где вас откапали, позвольте спросить? Василий Николаевич совсем помешался на экономии. Нам приходиться использовать обратные стороны листов, чтобы печатать лекции на грёбаных старых печатных машинках, потому что он, этот скряга монеты лишней не даст. Но я себе задаю вопрос: неужели он не выделил деньги на собственную идею, позвать артиста? Прошу заметить артиста, не гоблина, не тролля, даже не эльфа! Артиста с большой буквы А.
   - Простите, я не по этому вопросу. Мне жаль вас, соболезную вашей проблеме с машинками, но я не артист.
   - Не артист? А кто же вы, черт возьми? И как вас в таком виде пропустила охрана. Ай, что я говорю? Мы катимся в пропасть. Разве этот старик может вам сказать хоть слово? Вы вон какой, с медальками. Я не уверен, что этот пердун помнит свое собственное имя. Насчет ордена, вы в каком звании?
   - Рядовой. - сказал Аластар кисло.
   Все же Рональд страшный брюзга.
   - Рядовой? Странно, раньше этот орден давали только офицерам, а сейчас, кому попало. Крах!
   - Я убил сотни ни в чем невинных людей. Орден - мой символ убийцы.
   - Рональд стих. - Так вы, по какому вопросу? Простите, я может, погорячился, просто выматываюсь. Как-нибудь все брошу и поеду на юг.
   - Я поступающий!
   - Вы?! - Аластар недобро посмотрел на бюрократа. - Хорошо! Как сказал великий рахальский писатель Владимир Карлович Дубинин: "Судить человека по одежде равно как судить о мире по закрытой двери". Ладно, сядьте. - Рональд указал на стул рядом со своим рабочим столом. - Давайте ваш паспорт. - Аластар напрягся, по нервам прошел импульс беспокойства. Не спеша достал из пролетарских брюк желтую книжечку и подал ее служащему.
   - Что это такое?
   - Это паспорт. - Холодно сказал Раткамтц.
   - Я вижу, не слепой. Почему желтый? Вы заключенный? - Аластар промолчал.
   - Уходите! Преступникам нечего делать в нашем учебном заведении.
   - Я никому ничего не должен. - Бывший солдат навис над Рональдом, как ястреб. - Шесть лет добывал серебро во имя короля. Шесть лет не разгибаясь, махал киркой ради свободы, мечтал поступить на архитектурный факультет. Вы рядовой брюзжащий формалист гоните меня? За что? Чем я хуже других? - Нечего ни хочу слушать. Уходите, или я вызову полицию.
   Внутри Аластара бушевал вулкан. Кровь кипела. Физиономия мужчины приобрела демонический оттенок. Глумливость черт лица ушла, осталась гнев и призрение.
   - Помни, я вернусь.
   - Это угроза?
   Раткамтц не ответил. Развернулся и тихой размеренной императорской походкой покинул здания университета.
  
   "Язык без костей"
  
   Сейчас хочу оторваться и от своей личности и обратиться к моему отцу. Виктор изменился, стал шебутным, дерганым, сам не свой, будто глистов схватил. Суетиться, говорит сам собой, такой загадочный. Бросил даже пил! Анна даже было хотела Марка позвать, что убедиться, не заболел ли часом старый. А может головой тронулся? В чем то Анна права, хворь из худших одолела Виктора - одержимость. Хотел купить автомобиль, но все не хватало средств. Как узнал, что сосед приобрел "крепость" так зависть в нем и закипела. Даже залез в чужую ограду. Перочинным ножиком пробил колеса и сделал царапину на дверях. Зпависть не успокоилась, сходил к перекупщику. Тот за железного коня фирмы "Кранштрас" запросил одиннадцать тысяч. Огромная сумма. За эти деньги можно было купить с тем же успехом квартирку в новых бараках. Но Виктор решил строго: хочу! Даже подрядился рыть траншеи для городских каналов. Старался держать деньги в тайне, как и саму идею автомобиля. Оказалось, что он даже хотел взять деньги в банке по залог дома, но в собственников на жилье два он и жена. Значит, договор будет действовать только, когда его подпишет и Анна тоже. Ждать от моей матери уступки бессмысленно. Копил он усердно. Все деньги прятал в повале. Там сделал в стенке ячейку. Я заметил его там, случайно.
   Мать ушла за покупками на рынок, а Виктор нырнул в подвал. Оглядывался, будто мальчишка, задумавший шалость. Кряхтел, стонал, стремился вытащить кирпич. Додумался же! покрасил шкатулку, так чтобы она сходила за кирпич в стене. А ведь действительно. Не знающий, не догадался бы. Оглянулся! Меня хвала богам он не заметил. Любопытство душило, что он там спрятал? Деньжищи!
   - Раз, так два, и вот три, еще триста сверху. - Вел подсчет - Того три тысячи триста олигоров. Мало. Нужно еще. Я не знал, что он задумал на тот момент.
   Книгу, которую я "спас" в библиотеке. Заинтересовала меня шитьем, и я хотел попробовать себя в новом деле. Может быть, у меня бы получилось? Для этого нужна была швейная машина, на рынке такая стояла около двух сотен. Такими деньгами я не владел. Попросить у родителей. К тому же я знал, что деньги есть. Сам видел. Три тысячи. Это огромная куча денег. Мне нужно было всего две сотни!
   Обратиться за помощью родителей я долго не решался. Помню, дату на календаре двадцать первое мая. Вечером взял волю, спустился в гостиную. Отец сидел в кресле, читал газету "Мракградские факты". Мать вязала под томное бормотание радио. Отворил дверцу не спеша, будто тень украдкой вполз в комнату. Неладное во мне заподозрил отец. Снял очки, положив их на рядом стоящую тумбочку, откинул газету, уставился на меня пожирающим взглядом. Следом отстранилась от дела и мать. Заглушила речь какого-то эксперта по сельскохозяйственной отрасли производства, источаемую радиоприемником. В большой комнате воцарилась тишина. Я в голове подбирал слова, искал нужные мысли и аргументы, чтобы убедить родственников дать мне нужные средства.
   - Ну? - не выдержал отец! - Зачем пришел?
   - Понимаете , мне нужны деньги. - робко начал я.
   - Деньги? Интересно зачем. - Поинтересовалась Мать.
   - Я хочу освоить профессию.
   - Похвально, наконец, ты слезешь с моей шеи! - воспел отец.
   - А ты когда, старый слезешь с моей? - Сердилась Анна. - И какую ты профессию решил выбрать?
   - Портной! Хочу шить одежду. - Тихо сказал я.
   - Отец только засмеялся! - слышала жена? Твой сын хочет быть швеёй!
   - Портным! - Поправил я.
   - Я же говорил тебе, что он не мужчина. Ему платье носить! Швеёй.... Господи! И ты хочешь уверить, что этот уродец мой сын?
   - Твой! Сомневаешься в своих силах?
   - Отец не нашел что ответить на такую постановку вопроса. Продолжил в своем любимом духе - Через пару месяцев нас с мальчиком познакомит. Дурачок у тебя есть "друг"?
   - Заткнись! - Четко сказал мать. - А то будешь спать сегодня с псом в будке. Впрочем, тебе там и место. Не обижайся на отца, он инвалид. В голове ветер, а это серьезное заболевание.
   - Да я не обижаюсь! - Почти шепотом сказал я. - Лгал! Ненавижу его всем сердцем.
   - Он не мужчина. Сейчас заплачет как девочка. - Продолжал Виктор.
   - Заткни! Свою! пасть! - Защищала меня Мать.
   - ОЙ, ой, боюсь тебя до дрожи! - начал ёрничать мужчина, который по поведению больше походил на глупого подростка.
   Старался не слушать его... Виктор... это просто призрак ... говорящая мебель.
   - Я очень рада, что ты решил взяться за ум. Будет еще один кормилец в семье. Мужчина, не то, что твой отец, тряпка.
   - ЧТО?! - стал белым Виктор
   - То, что слышал! - ехидно сказала Анна.
   - Ну, знаешь... что... ты это... за речью следи. - Мой отец явно выбит из колеи.
   - Сколько тебе нужно? - добро спросила Мать.
   - Дести олигоров. Хочу купить швейную машину.
   - Сколько? - взревел отец. Нужно, так заработай. У нас нет денег.
   - Как это нет? - Не понимал я. - Я же сам видел, как ты прятал деньги в подвале. Три тысячи кажется.
   Виктора чуть удар не хватил от моих слов. Испуганно будто котенок смотрел сначала на меня, потом на Анну. Мне показалось на миг, что он перестал дышать. Интересно, что он думал в этот момент?
   - Какие три тысячи? - спросила мать явно ошеломленно открытием.
   - В подвале, шкатулка, с деньги спрятанная в стенке около старого шкафа, там, где ты соления хранишь. - Пояснил я.
   Мать развернула голову к Виктору. К лицу женщины приливала кровь, судя по глаза, ей хотелось порвать мужа как устаревшую газету. Будто из приесподнии сбежала дьяволица и вселилась в мою мать. Стала с кресла, нависнув своим могучим телом над мужем, приняла "позу кобры".... Ее прорвало...
   - Ах, ты дерьма кусок! Значит, я концы с концами ели свожу, думаю, куда деньги исчезают, а это ты... это ты старая ты мразь деньги воруешь. Ах ты, скотина! - Отвесила смачную пощечину Виктору. - Вот где правда открывается. Горбатясь в долбаном свинарнике, здоровье, гробя, думаю хоть как то накормить детей... ты сволота, мерзопакостная, деньги тащишь! Да я тебя...
   Анна бросилась на мужа с кулаками, била его страшнее, чем бойцы друг друга на рингах. Била по о лицу по голове, тягала его за сальную шевелюру. Вооружилась романом- журналом "Тень полей". Наблюдал эту картину с удовольствием. Мне было приятно смотреть на Виктора, который не оборонялся. Визжал и кряхтел как поросенок, которого колют. Я не знал, что Виктор ворует деньги из бюджета.
   - Остановись! Хватит, дура! Перестань. - Просил он, но Анна продолжала.
   Когда же Анна выдохлась, отпустив мужа.
   - Ну, показывай где деньги, ты вернешь мне все до последней монетки.
   - Хорошо, хорошо! Оставь только ухо в покое.
   Мой папаша, все вернул. Отдал даже то, что заработал честно, что составляло, куда большую часть от всей суммы. Естественно, после такого он к моей персоне любовью не воспылал. Когда Анна отсутствовала дома, он стал распускать руки, прикрываясь воспитательными целями.
   Мать же пообещала купить мне швейную машину через пару недель. Объяснила тем, что деньги, которые она изъяла у отца пойдут на погашение долгов, а так же на "подъемные" Марку. Ах, я совсем забыл сообщить вам наипрекраснейшую новость, Брат подал документы в столичный медицинский университет. С его работами и рекомендациями ознакомились влиятельные ученые в области искусства врачевания. Его допустили к экзаменам! Первого июня он отбудет в столицу государства Махтбург. Правда, я безумно завидовал брату. Как же я хотел быть на его месте. Анна, как и другая любящая мать, дала сыну в дорогу тысячу семь сот олигоров. Большая сумма. Чтобы не умер с голоду в дороге, ехать на поезде три дня. По приезду арендовать жилье. В конце концов, на взятку экзаменатору. Слышала что без "мохнатой руки" в университет не пробиться.
   Поезд отбыл ровно в двенадцать часов по полудню. Марк ехал в купе не один. На следующей станции, компанию ему составил человек с виду культурный, по крайней мере, он таким показался. Раздался стук в дверь купе. Марк открыл. В проходе стоял, полный высокий господин с усами. Его тело покрывал бежевый плащ. Шея господина обмотана белым шерстяным шарфом.
   - Здравствуйте! - незнакомец протянул руку. - Видимо вы мой сосед в этом путешествии?
   - Приветствую. Возможно это так. Проходите в купе, не нужно мешать другим пассажирам. - улыбчиво сказал мой брат. - Проходите. Ваша полка слева.
   - Истинно благодарю, не поможете с чемоданом, а то у меня больная спина... - Потупил взгляд незнакомец.
   - Конечно, мне не сложно.
   - Премного благодарю вас молодой человек. - Незнакомец казался весьма любезным. - Можно спросить ваше имя? Просто мне не с руки обращаться к такому импозантному юноше как вы. Простите мне этот устаревший обычай этикета.
   - Что вы? Я не считаю этикет устаревшим обычаем, напротив весьма популярным среди молодых людей. А имя просто Марк Франц.
   - Альто ото Бернард - мастер ювелирных изделий и хирсткрит. Простите, исходя из имени вы не дворянин и не собачник, но едите в первом классе. Честно признаться, я в смятениях.
   - Я сын фермеров...
   - Крестьянин? - удивленно перебил новый знакомый.
   - Нет, я врач. Мое призвание, сражаться с болезными, а не набивать карманы деньгами или умирать за власть. - Спокойным тоном ответил Марк.
   - Приятно встретить умного фермера, к тому же врача. Последнее время ваш брат либо лбом пробивает пол церкви, потому что так сказал король или обратное, отнюдь не лучше, идут партизанами в политические партии. Коммунисты, нацисты, фанатики, боже мир со всем обезумел.
   - Мой брат, дома - Ухмыльнулся Марк - делает уроки. К людям, о которых вы говорите, я не имею не малейшего отношения, уверяю вас. Повторю, моя профессия лечить людей, а не убивать их.
   - Простите мне, если я вас обидел. Просто меня, как человека денег сильно измотали эти... бандиты.
   - Так продайте бизнес! Освободите себя от мучений. Вам больше не нужно будет думать о коммунистах , прости боже, нацистах. Займитесь другим делом.
   - Вы так легко рассуждаете. Вы точно не богач.
   - Вы правы, я нищ, худ, и вечно хочу есть. - усмехнулся Марк.
   - Что хорошего в отсутствие денег? Вы доктор, должны понимать, что все болезни от грязи и нечистот.
   - Причем тут богатства? - Не понимал Марк.
   - Так вы еще учитесь! Молодой человек, девяносто процентов ваших больных будут нищие, которые всю жизнь носят одну и ту же одежду. Бактерии, микробы.... А были бы у них деньги на другую, чистую одежду, не было бы болезни. - Бурлящим голосом сказал Альто.
   - Болезни косят всех богатых, нищих. Им нет разницы король ты или обычная пешка. - Спокойно ответил Марк.
   - Мы заговорились дорогой юноша, но поезд набирает скорость. Не хотите, ли выпить хорошего Виски? - Полез новый знакомый в свой чемодан. - Я его купил, когда бывал на переговорах в торговой компании "Северные ветра". Признаюсь, климат там мерзкий, но виски там получается лучший в своем роде.
   - Раз лучший, пожалуй, не откажусь. - Сказал с улыбкой Марк.
   - Где бы нам раздобыть бокалы. Марк, дорогой, могли бы вы любезно сходить за бокалами к проводнику. Не пить же нам из горла как алкоголикам. Пожалейте меня, старика.
   - Конечно. Минуту.
   Марк выполнил просьбу. К тому же она была не сложной. Проводница, правда, была чем-то раздражена. Пришлось даже пригрозить подать жалобу главе поезда, перед тем как неприятная девушка согласилась дать чистые бокалы. Когда брат вернулся в купе, Альто уже открыл бутылку и покорно ждал молодого доктора.
   По мнению Марка, это виски было действительно самое лучшее. "Я не мог оторваться от бокала, я не мог перестать пить" - говорил потом он. Когда же виски кончилось.
   - Еще! - захмелело, просил юный доктор.
   - Да я погляжу, вы совершенно не умеете пить в культурной компании, молодой человек.
   - Еще! - Ударил по столу Марк.
   - Боже, я не могу просто так вам отдать еще бутылку. Я же спаиваю ребенка. Моя совесть не позволит жить дальше.
   - ЕЩЕ! РАЗВЕ Я ГОВОРЮ НЕ ПОНЯТНО!
   - Хорошо. Но предлагаю сделку. Вы у меня ее выиграете в карты. Меня совесть терзать не будет, а вы получите, ожидаемое.
   - Алько ты прохиндей!
   - Альто, меня зовут Альто.
   - Да хоть чертом! У тебя лучшее бухло в мире. Давай, сыграем. - Бормотал пьяный Марк.
   - У вас есть деньги?
   - До задницы!
   - Славно, вот и славно. Вы ставите сто олигоров, а я бутылку этого восхитительного напитка. Играем в "блаундуме". Если выпадает двадцать одно очко, вы получаете бутылку. Если меньше... в моем кошельке на сотню больше.
   - Дурак - вопрос. Раздавай! - Марк достал из кошелька бумажную купюру и бросил ее на стол.
   Альто тасовал карты, раздал руку.
   - Ну, сколько? - Хитро улыбался мужчина.
   - Валет черв и шесть пик. - Выдавил из себя Марк.
   - Одиннадцать плюс сесть шесть, это семнадцать очков. Мне очень жаль.
   - Еще....
   0x08 graphic
Марк очнулся утром, около восьми утра. Поезд двигался по мосту над озером. Страшно болела голова. В кошельке вместо денег - пустота. Марк проиграл все, даже свой новый жилет и пиджак. Стук колес идущего на полной скорости локомотива отражался в голове моего Брата. Будто звуковое зеркало, только сопровождалось болью. На столе купе в пустом бокале торчала свернутая купюра достоинством в пятьдесят олигоров. Рядом с бокалом записка следующего содержания:
   "Дорогой мой человек, помните карты и бесплатный алкоголь к добру и успеху не приводят, только к разочарованию и печали. Моя честь не разрешила вас оставить без гроша в кармане. Вот вам эти деньги. Используйте их правильно. Ваш друг на один день, Альто ото Бернард"
   Не могу представить, какой ужас испытал на себе Марк, когда прочитал записку. Прибыть в город цен "подпирающих небо" с жалким полтинником. Галстук и тот проиграл. Прибыв на станцию, он первым делом отправил письмо родителям с просьбой выслать денег. "Его обокрали в поезде" - жалобно писал он. Сосед, с которым делил купе, оказался "бандитом с мерзкой рожей". Конечно про карты, виски, и о своей беспечности он умолчал.
   Извещение пришло через два дня. Наша семья в тот момент состояла в глубоком денежном бессилии. Средства, чтобы выслать Марку еще, отсутствовали. Мать, конечно, жалела сына, хоть впервые назвала его простофилей, когда читала письмо. Пошла занимать у знакомых. Вновь долги!
Вся идея с университетом, оказалась печальной. Марк завалили экзамен по вагмарскому языку. Через десять дней он вернулся домой, "убитый" первым поражением и сломлен от неудачи.
  
  
   "Путешествие в трущобы"
  
   Аластар оказался не у дел. Жизнь подло выкинула его за борт в бурлящее море. Никто! Жалкий преступник с желтым паспортом в зубах. Сидел на лавочке в парке, думал о дальнейшем. Мысль закончить свою жизнь, сойти с этого безумного поезда, который мчится в бездну, прицепилась, будто назойливая муха. В квартале отсюда набережная, можно утопиться в темных водах местной реки. Раткамтц отложил самоубийство на потом, вспомнил про своего отца. Правда, Аластар не виделся с Гюставом уже давно. Последний раз на присяге, тогда он приехал не один с молодой женой, что сильно не понравилось Раткамтцу младшему. Всего как полгода умерла мать, еще "ноги не остыли" а уж уже с другой. Скандал между сыном и отцом, едва не дошел до драки. Аластар перегнул палку, за что потом раскаялся. Виноват! Юношеское упрямство, нежелание понять других. Любил своего отца, и сильно опечалился, когда тот не приехал на зачитывание приговора. Тошно было в те часы, когда в лагерь приходила почта. Таким же, как он преступникам, писали родные: Братья, сестры, матери, а главное отцы. Гюстав не написал своему сыну и строки. Каждую неделю, в четверг, все шесть лет, Аластар ждал письмо, которое никак не приходило. Однажды сам послал письмо, думал, что отец до сих пор держит обиду. Извинялся за свое поведение, просил лишь об одном: писать, не забывать его. Когда человека забывают, он превращается в черствую, человекообразную куклу. Ответа на письмо не последовало. Писал еще и еще. Написал около сотни писем, результат тот же. Аластар все глубже уходил в туман бездушия. Чувствовал себя брошенным, ненужным. Но наконец, настал момент истины, едет в Литц - город под Махтбургом в котором он провел детство.
   Покупкой билета себя Аластар не обременил, примерил роль "зайца". Его три раза высаживали, один раз его передали в руки полицейским из-за желтого паспорта. Провел в кутузке тридцать шесть часов, пока лейтенант проверял его по картотеке преступлений. Отпустили рано, около семи утра, а уже в двенадцать часов его вновь высадили с поезда на станции "Дрюхня". Следующий только через три часа. Те девяносто минут он шатался по большому рабочему поселку. Узнал что "дрюхня" это бахчевая культура, помесь дыни и тыквы, которые тут собственно выращивают. Спер ливерную колбасу у мясника Шамирова. Участковый хотел задержать негодяя, но тот махнул через забор. Как пухлый полицейский не старался перелезть через двух метровое заграждение, ему это не удалось. Аластар баранку колбасы поделил на два куска, убрав один в карман куртки, другой жевал сейчас, сидя на скамейке ожидая поезд. Через шесть часов добрался Литца.
   Темно! Фонарное освящение для Литца было большой проблемой. Бургомистр Юлий Шлях, был человеком малахольным. Будто король в сказке доверял разным проходимцам, в конечном счете, оставаясь "голым" перед публикой города. Инженеры, вместо выполнения своих прямых задач, обдирали главу города ненужными тратами. Бургомистр даже купил "Калибатический фонендоскоп", который якобы выпрямляет электросеть, а значит, делает ее лучше. Цена прибора, каких-то 50.000 олигров, подумаешь "мелочь", какая. Что касается рядовых электромехаников, те крали все, что плохо лежало, от ржавой гайки до проводов. В конечном итоге, сеть, конечно, работала, но через пень колоду. Свет гас с периодичностью в два часа на пять минут. Фонари не выдерживали перепадов напряжения, лопались, озаряясь ярким светом.
   Человек, который даровал названия улицам города, обладал скудной фантазией. Та, по которой сейчас шагает Аластар, называется: "Тридцать три". Там дальше, пересечение трех улиц "Пятнадцать" " Восемь" и "Двадцать шесть". Семья Гюстава Раткамтца жила на улице "Семнадцать", на самой скучной улице города. На ней из года в год происходило ровным счетом ничего и никогда. Ей богу, на этой улице не было ни одной драки с момента ее основания, ни одного ограбления. На аккуратно выложенную брусчатку, никогда не ступала нога человека нарушавшего закон. Будто зачарованная от бед улица "Семнадцать" жила тихой спокойной, жизнью уже сто тридцать семь лет. Аластар первый кто шел по "памятнику флегматизма" без звания, без титулов, без жилья и денег, имея за плечами тюремное заключение.
   Направлялся парень в блекло-оранжевый трех этажный особняк старшего администратора махтбургского монетного двора. Этот дом тоже ни капли не изменился, разве что безвкусные, однолетние цветы в клумбах украшают фасад. Яблоня почти погибла. Странно, почему ее не срубили? Во дворе на площадке под тусклым фонарем стоит автомобиль марки "Кранштрас" темно-синего цвета, совершенно новый, без изъяна. Аластар охватил машину взглядом, из его глаз пыхнул столп искр зависти. Не отказался бы от такого транспортного средства. Фирма! Только бы цвет другой - изумрудный.
   Раткамтц в детстве обычно две недели, каждый февраль, жил у покойного дяди Эрика. Тот служил мастером-ювелиром, и шесть дней в неделю работал, с дорогими камнями и не менее дорогими металлами, не разгибаясь. Однажды дяде доставили ресурсы для создания ожерелья, которое предназначалось жене квартирмейстера Галине Васильевне Дурновой в честь годовщины свадьбы. Все полученные материалы Эрик распаковал, оставил на столе, а сам пошел готовить рабочие место. Среди всего прочего в деревянной распахнутой шкатулке, лежали прозрачно зеленые камни - изумруды. Солнце проникало в структуру минерала, заставляя его светиться магическим зеленым светом. Маленький Алар никогда раньше не видел такого уникального по красоте камня. Гипнотизирует, заставляет взять его себе и не отдавать никому, даже дяде Эрику. Десяти летний мальчик из кучи анархично лежавших камушков взял только один - на память. Ему тогда и в голову не пришло что в шкатулке строго определенное количество не больше, не меньше. Воришку - так Эрик назвал племянника, когда заметил, что тот играет с драгоценным камнем, Выпороли ремнем, и вернули домой на пять дней раньше. Больше зимой гостить у дяде Раткамтца младшего не отправляли.
   Аластар подошел к порогу родительского дома. Постучался, потрясая ударами хлипкую алую дверь. В дальней комнате зажегся свет, слышались легкие шаги, что не обычно. Гюстав родился с мутацией левой ноги. Суставы гнулись плохо, из-за чего всю жизнь походка была тяжелая и громогласная. Засовы замков щелкнули, из приоткрытой двери появилась заспанная особа лет двадцати восьми.
   - Вваамм кого? - спросила она зевая.
   - Гюстава. - ответил Аластар.
   - А зачем он вам? Подождите, вы мне кажетесь знакомым.
   - Я его сын.
   - Да, да точно! Пойдемте, сквозняк. - Девушка сняла цепь удерживающую дверь.
   Аластар вошел, и учуял знакомый, кисло-горький запах Мариуса, который стоял в катке у лестницы. Из сумрачного коридора, в который едва проникали лучи махонькой настольной лампы, вышла малюсенькая девчонка, полметра с тапками, не выше.
   - Мама, мам, Кто пришел?
   - Иди спать! - рявкнула молодая особа на дочь. М
   Малышка не много отойдя от оков сна, узрела в большой прихожей грязное существо с не пропорциональным придурковатым лицом. Думала сначала испугаться, но потом ее разбил неудержимый смех. Ну и уродец!
   - Маркела?! Кому сказала? Живо в кровать! - Девочка фыркнула, сделала реверанс, скусив недовольную рожицу, вернулась в спальню. Молодая особа скривила физиономию, постояла минуту, соображая что-то, и продолжила старательно шерстить шкафы, которые стояли в прихожей. Искала в шкафах два документа: Ордер и домовой паспорт.
   - Да где же, черт возьми! - Так увлеклась что кажется, забыла о ночном госте.
   - Кхе-кхе! - напомнил о себе Аластар.
   - Сейчас! Вот нашла.
   - Мне бы с отцом поговорить...
   - боюсь это не возможно. Присядем? - девушка указала на стулья рядом со столом. Раткамтц кивнул. - Гюстав умер шесть лет назад. Как сообщили о вашем... заключении - девушка старалась подбирать слова, говорила как формалист. - Апоплексический удар, две недели страдал. Завещание не оставил, поэтому согласно закону дом и все имущество перешло в мою собственность как жене. Вот паспорт, вот ордер, все юридически правильно. Если вы решите обращаться в суд - проиграете. Аластар сидел на стуле совершенно отрешенный. Смерть отца, не входила в его планы. Теперь остается только утопиться.
   - Эй, вам плохо? Может быть, воды? - обеспокоилась молодая особа.
   - Нет, все нормально. А девочка... Маркела?
   - Это ваша единокровная сестра. Нет, вы не будете с ней общаться. Я не хочу, чтобы моя дочь общалась с преступником. - Шла на опережение девушка.
   - До свидания. Простите что разбудил. - Ночной пришелец направился к выходу.
   - Нет уж, прощайте Аластар. Не нужно приходить сюда больше! - Грозно требовала молодая женщина. Аластар промолчал в ответ, только печально улыбнулся.
   0x08 graphic
Делать относительно нечего, вернулся в Мракград. Можно было поехать в Махтбург, но этот город слишком хамоватый, формален как бюрократ, в нем нет души. Его здания одинаковы, будто строил не человек, а копировальный аппарат. Прибыл в мрачный город необычным путем. Пробрался в товарный вагон, затаился среди ящиков с консервами марки "Хлев Барни", которые не отказывал себе в удовольствии поедать до прибытия. Этикетка сообщала: "тушенка свиная, высший сорт" но как Аластар не старался найти среди воды и жира мясо, ему это не удалось. После двенадцатой банки у него случилось несварение, вследствие чего испортил вагон. Амбре, которым пропиталась его одежда, стоял желать лучшего. Каждый раз, вдыхая очередную порцию воздуха, носом ощущал всю "прелесть" убийственного запаха. Проклинал, ругал самыми черными словами, которые только мог вспомнить за свое солдатскую и тюремную бытность, компанию, сделавшую эту отраву. Искренне надеялся, что директор фирмы однажды попробует свою продукцию, и его зад впоследствии будут зашивать хирурги. После остановки поезда быстро ретировался из вагона, чтобы не попасться в руки людей в форме.
   После удачного побега с места преступления, он искал ночлег. Ни один отель его не примет по двум причинам: грязный как хряк и в его кармане гуляет ветер. В общественных местах тоже показываться не желательно, если только глубокой ночью. Полицая как коршуны высматривают в толпе личность сомнительной наружности.
   Он не искал, тропинка от железнодорожных путей сама его вывела к кладбищу. Тихо, из людей разве что сторож и в склепе можно переночевать. Конечно же, еда! Люди приходят вспомнить своих родственников, помянуть кого добрым словом, кого... о покойниках плохо наговорят, не с пустыми руками. Пройдя по рядам памятников, Аластар угостился: двумя карамельки "Прасковья", зелёным яблоком которое на частично съели муравьи, и запил это ста граммами водки занюхав алкоголь ржаным хлебом. Клондайк, а не кладбище. Утроил себе спальную ночь в мавзолее академика Леонарда Каземировича Гурьева.
   Неудобно, темно и низкий потолок, но все, же ему удалось при помощи булыжника, сломать крышку гроба. Спать со скелетом в обнимку не собирался, поэтому кости вынул, сложив кучу у порога. Далее появилась трудность втиснуться в гроб, который не подходил по ширине, частично сломал левую стенку при помощи ударов ноги. Все постель готова, главное чтобы сны хорошие снились. В эту ночь ему не снилось ровным счетом не чего, от усталости спал как убитый.
   Проснулся рано, его разбудил поезд, который шел рядом, и своим ходом потрясал пространство. Открыл глаза: "все пойду топиться" - подумал Аластар. Это не жизнь, существование. Вышел в город, грязный, вонючий. Как бродячий пес шарахался по трущобам пытаясь обогнуть центральные улицы города, стремился выйти к реке. Впечатление от низко сортовых районов, велико. Само существование помойки живого мусора, шокировало Аластара. Мракградские трущобы - несуразица! Мрачный город - самый культурный город в стране, в нем не может быть нищих, городских кочевников, проституток и уж тем более наркоманов, пьяниц и воров, не вяжется с репутацией. Пожалуй, заслуга городских властей в том, что "грязь" живет в отдельном районе и в центр ее не пускают. Не беспокоит жизнь обычных мирных граждан, которые верят, что в Мракграде нет нищеты и безработицы.
   Что не может не удивлять, это жизнь внутри самого района. Тут твоя жизнь ровным счетом не стоит и ломаного гроша. У бесплатной похлёбочной драка. Повар дал наркоману, ветерану мужской проституций, Томасу Рауху по кличке "бабочка" больше куриного мяса, чем недавно вышедшему из тюрьмы рецидивисту Бахтину Петру Владимировичу. "Бабочка" с распоротым пузом, Бахтина вяжут полицейские, повар с разбитой физиономией глотает сердечные капли. Романтика кромешного ужаса, ничего не сказать. Аластар передумал кончать с собой. Он представил картину: его труп выловят случайно рыбаки, а следователь установит его личность и склоняясь над делом по факту суицида скажет: "Слава богу, еще один прибрался". Аластар, позеленел от отвращения к самому себе. Нет, если умирать так человеком. Если в этом мире по его кончине заплачет, хоть одна душа, значит, жизнь потрачена не впустую. Нужно выбираться со дна человеческого общества и чем быстрее и тем лучше. Карабкаться со дна выгребной ямы рода человеческого, принялся, не теряя и секунды времени, а именно с избавления от тюремной куртки. Живо содрал ее со своего коренастого тела, бросил в лужу, прижав сапогом. Своим резким поступком символизировал начало новой жизни.
   Тетя Клава комендант общежития при управлении деклассированных гражданских лиц, которая зашла в небольшой ларек за очередной бутылкой "Якушкиной речки", изумилась поступку парня с придурковатой физиономией.
   - М-да, что не говори, а в Вагмарии дебилов на века хватит - дала комментарий пухлая, пропитая алкоголем мадам. Дождалась пока дурачок с целеустремленной походкой отойдет дальше отсюда, вглубь улицы, направилась к луже. Грех - добру пропадать!
   "Постираю, отглажу, да продам на рынке" - думала Клавдия Михайловна, осматривая трофей, вынутый из дорожной глины.
   - Старуха! - раздалось сзади. - Это моя куртка! - "кипел" Август Ромель.
   Этот человек малоприятный с виду, бывший нефтяной магнат, что само по себе удивительно. Да, когда то он жил жизнью человека состоятельного, но его сгубили карты. Железная воля гнала его в душное казино, где он оставил все деньги, четыре квартиры, дачу под Дармартоном, дорогую машину и даже собаку. Сейчас волочит существование твари, которую душит лурдомания, а пусто, проиграть нечего. И как он обрадовался, когда этот не привлекательный юноша, втоптал свою куртку в грязь. Кажется, сегодня будет игра! И тут, вдруг, эта мужеподобная женщина, хочет эту самую куртку утащить домой. Не бывать этому!
   - Это моя... это моя... куртка! Я ее первый увидел.
   Гражданка Клавдия Михайловна, была человеком незатейливым, в школе училась всего два класса, позже ее признали не обучаемой. Изъяснялась комендант исключительно руганью и этот случай не стал исключением. Послала Августа Ромеля далеко и надолго. Тот на предложение "пойти" да еще "надолго" дал четкий отказ, пропечатав бескультурную женщину кулаком. Удар селен, та рухнула в месиво дорожной глины и дождевой воды. Бывший предприниматель, схватил в свои руки, будто овчарка в кусок мяса, отобранный силой трофей, и что было мочи, дал деру, пока не пришла полиция. Клавдия встала, выразила свое недовольство порцией матов, как заметила в грязевой каше, блеск. Серебро играло на солнечных лучах. Да это же орден! Счастье то перевалило, неожиданно. Радость сопроводила глухими бранными изречениями. Достав награду из слякоти, вприпрыжку помчалась домой, обмывать находку.
   Аластар все же добрался до воды, но не для того чтобы утопиться. Его одежда - сплошной ком грязи смоченный потом. "Аромат" источаемый рубашкой сообщал о нужности срочной, не отлагаемой стирке. Добравшись до темной реки "Тоффель" - самого большого водного источника мрачного города, снял с себя всю одежду. Женщина, гулявшая с тридцати летним ребенком, сделала замечание некрасивому юноше.
   - Молодой человек, что вы себе позволяете! - писклявым голосом верезжала прохожая. - Тут же дети! Я полицию позову!
   Внушительных габаритов дочка гражданки покраснела, стала напоминать скорее шарик, чем человека. Тридцати летняя девочка приросла взглядом, могучему торсу Аластара.
   Тот никак на выпады женщины не реагировал, спокойно снимал брюки. Вытащил из кармана желтый паспорт, чтобы не намочить, положил его рядом собой на старый, никому не нужный, деревянный ящик. Мадам только завидев желтый цвет документа, испарилась, на что Аластар не отреагировал, слишком увлечен стиркой одежды: замачивает, выжимает и вновь замачивает. И только когда закончил, наконец, вспомнил что орден остался висеть на куртке. Оделся в мокрое - ему все ровно. Помчался искать свою награду, что успехом не увенчалось. Ни крутки, ни медали, забрали все. Урок на всю жизнь: Никогда и ничего не нужно делать на горячую голову. Все обдумать, потом действовать.
  
   "Нитка, иголка и странный человек"
  
   Швейную машину мне купили чуть позже обещанного времени, из-за долгов, но все, же я был рад подарку. Помимо этого, мать радушно купила мне целую кучу ткани и фурнитуру. Осадок, конечно, остался, но это само собой разумеющееся явление для ребенка, на мой взгляд.
   Первые дни я играл чудным механизмом. Стучал, крутил ручку машинки вхолостую, мне нравился ее треск. Моя любимая швейная машина, черная, с желтой полосой на боку. Жестяная маркировка рядом с рычагом длинны стежка сообщала:
   "Машина швейная. Ручной привод. Фирма "ДрамМехПром 21" Серия:349134. Выпуск 1914 год"
   Научившись делать более менее ровную строку, а на это ушло более двух дней, принялся с неуемным рвением постигать тонкости мастерства пошива одежды. Первые изделия, если можно так сказать "изделия" вряд ли надел бы сумасшедший алкоголик не то, что нормальный человек. От моих "художеств" в области искусства одежды приходила в "восторг" даже квартирная живность вроде кошки. Мирка боялась заходить на мой чердак, как и родители. В комнате начался неописуемый беспорядок. Полки и стеллажи завалены тканями. Ковер теперь играл роль минного поля из портновских иголок, а рядом со швейным столом образовалась куча из обрезков. Только через месяц у меня вышло нечто подобное на предмет одежды, а именно на легкую куртку. Мать пришла в изумление. Ее так не восхищали мои работы красками, считала глупым делом - рисовать. А тут, пожалуйста, материальная вещь, которую можно потрогать, полюбоваться ее, а пре случаи продать.
   Отцу я куртку не показал. Мы перестали с ним говорить. Он зол на меня за то, что я разболтал про его тайник. Нашел себе новое увеличение. Как я уже говорил, мой отец принимал взгляды о социализме и последующим установлением коммунизма. "Все люди ровня" - глупость несусветная по моему мнению, но он думал иначе. Теперь этот "светло-умный" человек на официальных правах вступил в партию. Ему выдали красную рубашку, кожаную куртку и берет. Он рассчитывал на револьвер, но как оказалось, что рядовым членам партии он не положен, дали дубинку. Получил партийный билет и послан с заданием на Треекуровский химический завод, который производил краски и чернила для разнообразных целей. Суть задачи: Охранять ораторов чтобы тех не избили нацисты или того хуже полиция. Агитаторы должны были подвигнуть рабочих к мятежу. Пройти по главной улице с транспарантами и потребовать у королевской власти сокращения рабочего дня прибавить жалования.
   Все прошло не слишком удачно, мне так показалось. Я как раз дошивал платье из будущей коллекции "безликое лицо" (хотел назвать в честь картины Бориса) как на первом этаже что- то загрохотало. Вломился Виктор с разбитым лицом. Людям головы "промыли" и шествием по главной улице прошли, даже речёвки покричали:
   "Нет произволу, мы не рабы, и не слуги, мы люди рабочего класса! Сократить рабочий день!!! "
   Но фортуна отвернулась. Приехали на черных автомобилях, господа полицейские его величества и всех разогнали по углам. Слышал, когда полицейские принялись стрелять в воздух из винтовок и все "бунтари" как мыши от пожара бросились в рассыпную. Виктор бежал от руки гнева королевского, запнулся об стеклянную бутыль, брошенную на дороге. Нога по колено в ранах, лицо разбито. Ответ на политическое действо партии.
   Оставлю в покое отца. Вернусь к приятному - к коллекции. Я всего месяц с не большим шью, а уже замахнулся на коллекцию. Ужасно боялся. Мне было бы больно, если бы мои труды никто по праву не оценил. Серия из предметов не большая. Всего шесть, женские платья в основном. За основу взял картины Бориса. Как я уже говорил, хотел назвать "Безликое лицо" но члены жюри по отбору на конкурсантов забраковали название. Да я был столь самонадеян, что пройду в конкурс. Многие смотрят на людей, которые чего-то добились в этой жизни. Думают, что им было легко в начале пути к славе и успеху, вела судьба за ручку. Нет! Тут, в самом начале только два товарища проследуют тебя: страх и неопределенность. Не знаешь, твое ли предложение лучшее. Может просто, ты много о себе думаешь. Я от волнения даже прокусил себе палец, пока узнал что я, допущен к конкурсу.
   Не много о конкурсе: Это был примитивное состязание среди любителей иглы и нитки, не чего особенного, но до старта самое то.
   Мои платья не произвели фурора, занял третье место. Мне приз не достался, зато я получил право на участие в большом, серьезном турнире среди новичков в мире одежды. Этот конкурс принес мне больше, чем я мог ждать. Нет, я не стал победителем, но нашел нечто большее, чем тысячу олигоров.
   Турнир проходил в большом хрустальном дворце. Существовала легенда, что это великолепное сооружение построил обычный садовник. Очень большая теплица, и очень красивая. Человек, который побывал в этом дворце, вряд ли его забудет. Тут ощущение одиночества не оставит тебя даже если ты в толпе. Нет, не то одиночество, которое приводит к депрессии или даже к смерти, одиночество свободы. Дышаться легко, легко, будто ты в раю. Пожалуй, только одна деталь портила мне настроение - собачники. Конкурс проходил на территории резервации. Мне даже дали розовой пропуск, забавно.
   Поражен, если не сказать ошеломлен, жизнью собачников за стеной. Тут, на этом маленьком островке, эти люди смогли построить настоящую утопию, о которой мечтали в сладких снах коммунисты. Мужчины одеты в дорогие костюмы, а дамы утопали в золоте и камнях. Дороги, по которым ступали хрупкие ноги женщин, выложены розовой плиткой. Всюду цвели яблони, пихты, рябины. А дома, не большие оранжевые дома обнимали кусты цветов. Чувствовал себя пришельцем. Будто я прилетел, сюда с другой планеты. Все это дурной сон. Как не здесь среди прекрасных дам и богатых мужчин чувствуешь себя ничтожеством. Тараканом, барахтающимся в грязи, безуспешно пытаясь выбраться. Вязкая глина быта тянет тебя на дно. Понял ту лютую ненависть к собачником которую испытывают люди соотношению к ним. За злобой скрывается зависть, желание жить так же, в шелках и мехах, а не в мазуте и дерьме. А так же я понял Бориса, почему он так сюда рвался и почему согласился на преступление, пересечь границу. Надеюсь, он получил там, за той стороной света все что искал и хотел. Мне же только участь, стоять тут посреди хрустального дворца, с коллекцией на которую никто не обращает внимания и тихо, внутренней злобой маленькой собачки ненавидеть всех собравшихся тут людей. Но мне благоволили боги. Я встретил человека, который изменит мою судьбу, будто волшебник взмахом магической палочки. Благодаря нему я познаю другую жизнь, влияния, больших денег. Благодаря ему, я пишу эту рукопись. Правда это будет не сразу.
   Пока не знаем друг друга. Пьет шампанское в отделе новых изобретений в сфере швейной техники. Высокий молодой парень, немного полноват, на его голове сияют волосы презренного металла, одет в длинный пиджак до колен. Заговорил он со мной сам. Мне бы не хватило смелости заговорить с человеком, у которого есть деньги на шампанское. В его словах присутствовала ирония.
   - Здравствуй, ты из ашезуген? Не притворяйся что это не так. Ты похож на пещерную крысу. - С мерзкой улыбкой говорил. Этот человек безупречен. Придраться можно было к высокой самооценке, но это скорее следствие больших денег, которыми он уже владел, будучи еще в утробе матери.
   - А ты я вижу сама культура! - огрызнулся я. - Вокруг тебя крутиться солнце.
   - Хамство, сарказм! Нет ашезуген, ты неправ. Вокруг меня крутиться только люди и мухи.
   - Прям как у дерьма. - Не дружелюбно ответил я.
   - В какой-то мере. Я человек, а значит.... Впрочем, разговор пошел куда-то не туда.
   - Нет разговора! Желаю здравствовать. - отвернул голову я. Парень омерзителен.
   - Ты один тут! Смотри, тут тебя не любят, и то, что ты сюда попал, ошибка. Явная ошибка. Учитывая, с какими изделиями сюда пришел, ты не добьешься тут особого внимания. Твои платья грубы и некрасивы, но сшиты потрясающи. К глубокому сожалению, публика смотрит на вид, а не на качество. Может я, и заблуждаюсь, и может, я не чего не смыслю в одежде, но мне твои работы нравиться, именно качеством. Может я показался грубым вначале, прошу простить меня. Я проявил интерес к человеку, который пришел из-за стены. Мне очень хочется с тобой поговорить, узнать вашу культуру быта.
   Он меня поймал своим не обычным подходом к людям, я согласился. Мы отошли от моей коллекции, парень уверил меня, что с ней нечего не случиться.
   - Твои труды нужны разве что на свалке. - Спокойно сказал странный парень.
   Пригласил меня на рядом стоящие кресла для отдыха. Молодая девушка принесла нам горький напиток - кофе, и шоколад. Для меня было открытием то и другое.
   - Прошу меня простить, но почему ты пришел сюда в пижаме? - осторожничал парень.
   - Это мой парадный костюм. - Ответил я.
   - Он усмехнулся. - Если кто-то спросит что это на тебе надето, смело говори: "Пижама!", иначе ты вызовешь смех и недоверие окружающих. Так примут за эпатажного человека.
   - Мне плевать на окружающих. - Поспешно заявил я.
   - Это твоя ошибка! Забудь эту глупость и никогда ее не говори. Ты же не бог. Не стоит возвышать свою персону до уровня небес, крылья все ровно не вырасту, а уважение потеряешь. И мне кажется что мы не познакомились, я - Зигфрид ото Розенберг сын доктора Розенберга. Слышал о таком докторе?
   - Брат явно слышал. Он занимается медициной.
   Я тянулся к шоколаду. Мне было интересно попробовать его на вкус. Однажды я чувствовал его запах. Конфета... у меня даже навернулись слезы.
   - Не знал, что ашезуген есть врачи. Ты плачешь? У тебя аллергия на шоколад. Сказать, чтобы убрали.
   - НЕТ! Нет. Ради бога, не троньте шоколад.
   - Парень закурил - впервые вижу такую реакцию на шоколад. Обычно люди на него даже не смотрят не то, что едят. Как тебя зовут чудак?
   - Фалланон.
   - Вор? Хорошее имя. Надеюсь, мой портсигар будет лежать на месте? - Смеялся Зигфрид.
   - Я Фалланон, ФАЛ-ЛАН-ОН! Не "О" а "А"! "А" ясно!
   - Видимо я не первый кто пошутил на тему имени. Прошу простить меня за это. - Парень взглянул на часы - Ой сколько времени. Боже мой! Я же опаздываю. Отец меня убьет! - Ошалело воскликнул новый знакомый - Прости, мне нужно бежать. - Он вел себя так, будто его обварили кипятком . - Вот визитка! Жду тебя в гости наследующей недели, воскресение. Только просьба на прощание: Надень что-нибудь приличное. Все, ушел. - Сказал он на прощание, на ходу проглотив дольку шоколада.
   Я не успел сказать что либо, как он растворился в гуще людей. В моей руке осталась маленькая цветастая бумажка с адресом и телефоном моего нового знакомого.
   Существуют люди, которые заставляют вас чувствовать себя неуютно, будто из под ваших ног ушел пол. Меня терзали сомнения, правильно ли это идти в гости к мало знакомому человеку, тем более собачнику. Боже меня же возненавидят родные. Ладно, отец, в мою сторону не посмотрит брат и не заговорит мать, а я их люблю и уважаю. Смятения! В тоже время влиятельным людям не отказывают. Пошел на раскованный шаг. Пропуск у меня еще действовал две недели, с входом в резервацию проблем не было. Правда от людей в фиолетовой форме охватывает страх. Жандармы - полицая собачников. Высокие мужчины с пистолетами-пулеметами на плечах охраняют покой зажиточного населения. Нужный дом найти оказалось не сложно. Он находился рядом с фонтаном на пересечении улиц. Одна являлась продолжением главной улицы "Курум де-кранц", аортой Мракграда, название другой для меня осталась загадкой. Ее название было исполнено на не ясном мне языке. Как же я нашел нужный дом, спросите вы? Как оказалось, граждане, жившие на запретной территории, хорошо знали наш вагмарский язык. В парадной богатых чертогов, меня встретила молоденькая пышная служанка удивительно маленького роста и желто-зелеными глазами.
   - Айве дэ варте? - пролаяла она.
   - что простите? - ее дикция резанула уши.
   - Вы к кому? - Спросила она девушка.
   - Робко достал помятую визитку - Вот! Я верно пришел?
   - Да, вы пришли верно. Ожидайте. Служанка поднялась наверх, по деревянной лестнице. Я ждал. Меня терзала неуверенность. Зачем, зачем я сюда пришел? В этот мрачный дом с огромными окнами. Тут неприятная аура. Я привык к свету. Еще пару минут ожиданий я бы оставил эти хоромы и вернулся бы домой, но с лестницы раздалось:
   - Я думал ты не придешь! Что ж поднимайся. - Это был мой новый друг Зигфрид.
   Не спеша, будто поднимался на эшафот, я шагал по деревянным ступеням.
   - Не бойся! Постой, ты не в пижаме? Рубашка и брюки. Молодец. Теперь ты выглядишь как мужчина. Непохож на придурка. Проходи, не запнись, тут ступенька.
   - Я скромно молчал. Лучи солнца буйным потоком заливали комнату, в которую я вошел. Зажмурился. Из тьмы в свет. На маленьких деревянных столешницах разбросаны книжки, клочки бумаги, исписанные неровным подчерком и очки.
   - Это же стихи! - Бросился я книжкам.
   Последние время с режимом "высокой морали" с полок библиотек, книжных лавок, читальных домов исчезли стихи. Тут в этом доме произведения высочайшего искусства лежат на столиках в гостиной, так открыто, так доступно, меня не могло оставить равнодушным. Даже смел, взять в руки одну.
   - Любишь читать?
   - Да конечно! - с восторгом сказал я.
   - Я думал, ашезуген только спят, едят и размножаются будто мыши. Ты рушишь мои стереотипы.
   - Прости, я не спросил разрешения.
   - Идем. Оставь книгу, потом прочтешь.
   Мы прошли в столовую. Никогда я еще не чувствовал себя таким микробом. Меня будто под микроскопом разглядывал полноватый мужчина с пышными светлыми усами. Он смотрел на меня презрительно, как крестьянин на вошь.
   - Так вы и есть тот из ашезуген?
   - Не знаю - Шепотливо ответил я.
   - Вы не знаете, откуда вы? - засмеялся мужчина.
   - Я не знаю что такое ашезуген. - Старался быть как можно вежливее.
   - Господин смеялся. - Что же рыцарь из "ниоткуда" садитесь за стол. Кушайте, пейте. Мне известно, что в районах... где живут вагмарцы голодно.
   Мужчина отнёсся ко мне с интересом, как к заморской игрушке или зверю которого раньше никто никогда не видел.
   - Нет!
   - Нееет?
   - Нет, господин. У нас есть еда, но не такая. Мне не знакомы эти... плоды и вот это...
   - Плоды? Да, сын ты прав, что твой новый друг интереснейший человек. Плоды? То, что справа это лимоны, желтые, как солнце.
   - Они вобрали в себя цвет звезды - Дополнил Зигфрид. - А то, что посередине - виноград. Не стесняйся Фалланон ешь. Из него как раз делаю вино.
   - А разве вино делают не из яблок? - спросил я, но мой вопрос пропустили мимо ушей.
   - Ешь! - с фальшивой добротой сказал отец Зигфрида. - Отведай супа на свиной ноге.
   За столом сидела женщина. Она была не старой, но глаза помутнели, и жизни в ней не чувствовалась. Ей было безразлично мое присутствие. Ей безразлично все. Смотрела куда-то в окно, отстранено от мира. А доктор Розенберг наоборот, пылал. Зигфрид сказал ему, что на обед сегодня придет чудной экземпляр человеческой природы. Дикарь, который возомнил себя художником. Более того, замахнулся выиграть конкурс среди портных. Загадочный феномен.
   - Мне вот безумно любопытно, кто ваши родители? - Продолжал господин Розенберг.
   - Фермеры. - Ответил я. - Поросенка, из которого приготовили суп, возможно, был выращен моим отцом.
   - Доктор вновь засмеялся. - Фермеры? И вы тоже фермер?
   - Нет, я не люблю возиться с животными. Я портной.
   - Знаете, я вам признаюсь, и Зигфрид подтвердит, вы первый сын фермеров за этим столом. Этот дом стоит на этой земле уже почти тридцать шесть лет. Вы первый человек, из пролетарской семьи который, переступил порог этого... домашнего очага.
   - Это повод для гордости, считаете вы?
   - Разумеется! - Доктор встал и прошелся вдоль стола. Скажите, пожалуйста, мне, только честно, сколько бы людей предали, других людей, за право есть виноград в этом доме, за этим столом?
   - Наверно много, но мне кажется, вы переоценили себя.
   - А у вас помимо робости есть "мнение" о моей самооценке? - Покосился бровью Розенберг старший.
   - Мое мнение интересно разве что свиньям.
   - Ой, сейчас так мало особей рода человеческого, которые говорят в лицо то, что думают людям, которые выше их по статусу, сильнее и возможно умнее. Не теряйте самую лучшую и самую ценную вещь на свете "Свое мнение", она накормит вас. Говорите смело то, что мыслите в лицо, и жизнь на иждивении государства вам гарантирована, лет так десять или двадцать точно. - Мужчина надумал взять сигару из деревянной шкатулки с красным драконом на черном фоне. Она стояла на камине около вазы.
   - Не кури! - прохрипела женщина. - Нельзя курить в доме. - Видимо услышала скрип крышки, так как глаза были направлены все время только к окну.
   Доктор топтался как конь, брось с желанием.
   - И не надо предлагать курить мальчику. - Продолжала женщина. - Он не игрушка, он человек.
   - Я и не собираюсь ему предлагать. Сигары дорогие нынче. Курить даже не собирался. Это пол скрипит.
   - Лжешь. Ты не исправим. Лжешь и притом не умея врать. Твоя интонация тебя выдает.
   - От тебя Лари не скроешься.
   - Женщина улыбнулась. - Лучше погуляй со мной, чем показывать свое превосходство перед наивным маленьким человечком.
   - Фалланон пойдем в мою комнату, у меня есть дело к тебе. - Отвлек мое внимание Зигфрид.
   - Постойте, мой интерес еще не сыт! - протестовал Розенберг старший.
   - Могу потом зайти к вам и ответить на все интересующие вас вопросы. - сказал я.
   - Доктор подошел ко мне, и пожал мне руку. - Не прощаюсь господин... Я не знаю вашей фамилии.
   - Франц. Моя фамилия Франц.
   - Господин Франц. - презрительно улыбнулся на прощание доктор
   Суть работы, которую хотел мне предложить Зигфрид, не затейлива. Он изложил цель моего труда своей комнате. Не знал, кого я тогда встретил, что за человек стоял передо мной. Существуют люди добрые и наивные как Борис, а есть злые, циничные, Зигфрид относился к таким. При своей безупречной аристократичной внешности в его душе жило нечто ужасное. Когда мы оказались в его комнате, на правой стенке висела фотография девушки лет двадцати. На вопрос: "кто это?"
   он ответ дал быстро.
   - Сестра.
   -Сестра? Где она?
   - Умерла.
   - Отчего? - я не отвал от фотографии взгляд.
   0x08 graphic
- Не лезь туда, куда тебя не просят. Понял? Знай свое место!
   - Я кивнул. Почему-то его выпад я не оценил как должно. Может я слишком был ошарашен безумным днем?
   - Сядь! - Приказал он мне.
   Зигфрид не просил, он приказывал и я исполнял. Подошел, тогда на выставке, ко мне неспроста. Доктор видел во мне только забавного человекоподобного зверька, его сын же смотрел куда глубже, шире. Ему взгляда хватило увидеть во мне подлость, которой он в будущем пользовался, ум, а главное умение подчиняется. Пожалуй, важным его талантом было то, что он сумел все свое диктаторское отношение ко мне замаскировать под факт дружбы. Марионетка, которой нравилось когда ее дергали за нитки.
   Как мне поведал Зигфрид, он учился на тот момент в колледже на факультете журналистики. Благодаря связям отца, его взяли на практику в популярную газету среди собачников. Называлась она "Региш груцер" (газета "регион "). Чтобы завоевать уважение у редактора Зигфриду следовало произвести впечатление. Взорвать публику. Бум! Искать материал он задумал в самом небезопасном месте для собачника, пусть даже для полукровки. Его мать из троглодитов, выходила родом из рахальских дворян. Лариса Даниловна Розенберг.
   Я своего рода, засланный казачок, который собирал информацию и передавал ее Зигфриду, за это я должен был тридцать олигоров в месяц. Для меня это были огромные деньги. Согласился. Мне оформили бессрочный пропуск, благодаря отцу Зигфрида. В гостях у Розенбергов теперь бывал часто. Получал исправно свои деньги.
   Спустя время моему лучшему другу надоело писать статьи, скучно. Хоть и "съедала" статьи местная публика про нацистов, коммунистов, фанатиков и про "локальный апокалипсис" с большим аппетитом, Зигфриду надоело работать. Уже не приводили в исступление восторга реакции читателей, ни деньги которые платила газета, а платила она не мало, на много больше, чем он платил мне. В общем, статьи писал теперь я. Не умел это делать, но делал. Теперь в газетах рядом с именем моего любимого друга появилось еще одно имя "Господин Франц". Скромный соавтор чье имя писали столь мелким шрифтом, что разглядеть без усилий было нереально.
   Стал, получат уже твердый полтинник. Мой капитал рос. Я думал, что это счастье. Наконец свет из-за туч освятил мою душу. Нет, я ошибался, и весьма крупно.
   Мать не понимала что происходит, ведь я ей не сказал про нового друга. Она думала, что я пропадаю в школе, а не на территории презренной расы. Гром среди ясного неба ударил в октябре. Когда директор школы сообщил об отчислении из школы за прогулы. Мне пришлось объяснять родителям, почему я бросил школу. Часть моих денег я отдал им. Сказал: "Это все ради семьи. Я хотел быть нужным". Мне поверили и простили. На вопрос кем я тружусь, ответил ложью:
   - Я помощник портного.
   Тучи сгущались. Вагмарцы так же ненавидят любителей собачников, как и представителей презренной нации. Все кто не с нами, против нас. Я не знал, что газеты с моим именем пересекут стену. Наивность рушила мне жизнь. Можете себе представить ощущения моей матери, когда мальчишки стали кидать камни в нее. Она не могла понять, почему и за что! Свинину перестали покупать местные жители. А у отца начались проблемы в партии. Формально партия нейтрально относилась к собачникам и более того, верхушка партии была переполнена представителями собачниками, но мелкие члены партии, как и мой отец, имели слишком много предрассудков. Единожды его избили однопартийцы, и все из-за меня выродка, который смел, писать в газете расовых врагов. Мир зашатался. Брат со мной перестал общаться. Никогда прежде не замечал в нацистских наклонности в его словах и поступках. Он просто отверг меня. Осталась рядом со мной только мать. Ночью, хулиганы бросили в окно кирпич с вопросом: "Каков на вкус зад у собачников?". После этого инцидента я бросил писать статьи. Хотел разорвать контакты с Зигфридом, но что-то останавливало. Через пару недель у нас сгорел дотла загон для свиней. Все поросята погибли. Загорели заживо. Виктор даже пытался зарубить меня топором. Поставил рано утром чурку рядом с пепелищем. Вытянул меня за шею из дома.
   - Молись! - требовал отец.
   Я отказался. Он ударил меня по лицу.
   - Молись!
   Вновь отказался.
   - Ну и ладно. Без молитвы, так без молитвы!
   Бросил грудью на чурку, ребра затрещали. Было замахнулся топором, а я простился с жизнью, как в веранду вышла мать.
   - Не нужно, не надо! - она сказала это спокойно без надрыва.
   - Тьфу! - Ему перебили настрой. Отец отбросил топор на мокрую землю.
   Я испытал присутствие смерти, она была рядом. Рыдал, от ужаса и одиночества. В мои ноздри проникал холодный воздух. Мне до безумия плохо и до дрожи страшно.
   Отца арестовали 26 октября 1916 года. Оскорбил чувства верующих. В одной из моих многочисленных статей описывались действия церкви направленные против культуры, знаний и разума в целом. Ведь это прямой вектор власти! Король и патриарх лучше знают, что читать людям, что изучать, как жить, а тут некий "Господин Франц" пишет, что этот "вектор" совсем не верный. Пишет мол, "мораль" в таком извращенном формате никому не нужна. Ответ не заставил себя долго ждать. Хоть в то время считали, что пятнадцать лет это уже достаточно взрослый человек, чтобы принимать решения, все же стражи законной власти не подумали, что статью мог написать парень пятнадцати лет. Никому из офицеров не могла постучаться в голову мысль, что такая заурядная молодая личность как я смогла бы выражать свое мнение в газете. На эту роль подходил мой отец - Виктор Франц член партии коммунистов, которая неофициально была запрещена. Король хотел показать формальную свободу слова. Газета, в которой была напечатана статья, не закрылась. Написала опровержение касательно статьи " неверного пути". Мой мир разрушился в окончательном итоге.
   Мать постарела, теперь похоже разве что на живую мумию. Часами сидела у окна и смотрела в окно и плакала. Она ждала возвращения Виктора домой. Суд через месяц отправил моего отца на каторжные работы сроком в двадцать пять лет.
  
   "Ландскнехт"
   Аластар улучшил свои шансы, на выживание, поступив в театральное училище. На подмостках театра важен талант, а не прошлое, насколько оно бы темным не было. Взяли двадцать пятилетнего парня нисколько за умение примерять маски, сколько за довольно не обычную внешность и красивый от природы голос. Его интонации были совершено, различны: сопрано, фальцет, бас, тенор. Поразительно как они играл нотами звуков источаемые своими голосовыми связками. Не высокий, нескладный, но крепкий солдат мог говорить милым девичьим голоском, вызывая тем самым не малое удивление, диссонанс. Но тело Аластара было словно каменное, не поворотливое, неуклюжее.
   Когда его - студента будущего актера драматической сцены поставили в пару очаровательной, легкой, будто перышко девушке, та взмолилась, потому что в конце сцены должен быть танец. Впрочем, эти телодвижения сложно назвать танцем. Так, толкучка на одном месте под музыкальное произведение, но даже тут слон - Аластар наступил своим массивным ботинком на девичью туфельку. Наступил так, что девушка вскрикнула от болевых ощущений и оттолкнула своего партнера по танцу. Тот замер с недоумением на лице, а юная особа присела на рядом стоящий стул. Открыв свои пухлые уста, полила Раткамтца такой руганью, такими ругательствами, что парень отшатнулся от девушки, будто от горячей печки. Так в буквальном смысле напоминала раскочегаренную печь, но потом гнев стих и на его место пришли слезы от нестерпимой боли. Отстегнув лямку правой туфли, осторожно вынула свою босую стопу. Большой палец ноги распух, принял цвет серьезной гематомы. В учебном зале держалась томная тишина. Не выдержав тяжелых взглядов однокурсников и преподавателей, бежал за кулисы, тихо назвав свою партнершу: "жирной коровой". После этого случая Аластара никто в пару не ставил, играл эпизодические одиночные роли. Ему все ровно, главное крыша над головой.
   Общежитие, которое в котором он жил, не было богатым. Тут на таких же правах, как и студенты, жили тараканы, мыши, клопы и нелегалы-мигранты. Но жить тут не плохо. Комната пять на семь метров, которую он делил с бедующим режиссёром музыкальной комедии Пьер Бачинский, который помимо своей театральной деятельности увлекался наукой. Когда в первых числах сентября, ближе к полудню Аластар вместе с комендантом Андреем Николаевичем Босым вошел в комнату изумился. Меленькая комната, пахнущая капустным супом и старыми давно нестираными носками, была завалена сверху до низу книгами и плакатами. Книжки, как и большие напечатанные на кустарных верстаках плакаты заключали в себе разного рода информацию сфер жизни. Неврология, математика, астрономия, психология, и набирающая популярность наука - евгеника. Учения о селекции человеческих особей составляли большую часть библиотеки Пьера.
   Несколько лет назад, а именно три года, этот длинноносый юноша с моноклем, который придавал лицу гримасу презрительности и отвращения, посетил тайное собрание. Туда пускали только по специальным билетам, которые распространили среди студентов учебных заведений. Вдали было, что то наподобие сцены. Там стояла кафедра с угольным микрофоном, который недавно поступил в свободную продажу. Толкотни не наблюдалось. Места пустовали, но все же людей было достаточно много. После удара часов, которые сообщили, что уже шесть вечера и уже пора начинать, входные двери блокировали большим стальным засовом. Вышел человек с острой, конусообразной бородкой с очками, и поприветствовал многоуважаемую им молодую публику. Голос мужчины - мягок, нес в своей речи тепло и гармонию, как преподаватель перед учениками или как священник перед прихожанами.
   Говорил человек от людях, о том какие они, о цветах кожи, формы глаз, а главное о происхождении той или иной нации.
   - К примеру... сейчас у нас немного барахлит фотоувеличитель... вот ... к примеру: это человекоподобный вид, если так можно так выразиться людей, обладающих черной кожей. Да на чёрно-белом фото он кажется очень черным, хотя он скорее коричневый, шоколадный. - "Шоколадный" слегка затянул, и получилось что-то вроде" шокоооладный", с ноткой не ясного восторга. - Если препарировать данную особь то откроется невероятное: Я, вы господа студенты, и он - чернокожий на удивление схожи по строению почти на 90%. Только представьте: существо ведущее, примитивный образ жизни, не брезгующий инцестом, живущий стадом, оказывается - человек! Вы это можете поверить? Но еще до появления науки евгеники в том виде, которую мы знаем сегодня, крестьяне из государства Найтланд которое нам известно как Северная торговая компания или Торговая компания "Серверный ветер" для работы в шахтах и на полях колонизировала чернокожих людей, или как мы ученые их называем их "швары". Чтобы улучшить показатели добычи угля, золота и серебра шваров подвергли селекции, и вывели особый вид "шваро хаблис" который уже может сравниться по интеллекту к примеру: с шимпанзе. К чему я все это говорю дорогие мои слушатели? Хочу заложить в вашу голову мысль, очень важную мысль в этом грешном мире. Так уж получилось, насколько бы мы - люди не были похожи между собой - мы разные и не равны друг другу. Вот этот человек на фото глава племени аборигенов "Яхо-яхо" в южной части оранжевой пустыни имеет семнадцать детей от собственной сестры и изъясняется только восклицаниями и жестами как животное. Сейчас помощник поставит другую фотографию. Вот... - По залу прошло негодование. - Да это представитель алихарской нации. Смотрите, он вроде бы и говорит и пишет стихи, сонаты, а нет. Вы обознались дорогие товарищи. Что же делает нас людьми? Любовь! Любовь и чувство сострадания и скромность. Эти качества чужды, на генетическом уровне у представителей алихарской нации. Преступники с рождения и до конца жизни. Мы Вагмарцы неровня им, мы - высшая нация. Мы любим и сострадаем. Мы гостеприимно приняли Алихарцев в свой дом, зная подлость этого народа. Мы полюбили их сердцем, а они в отместку разлагают наше общество. Стараются разрушить наше единство. Они нам неровня. Я предлагаю, искоренить эту проблему, эту болезнь с наших земель. Пусть убираются в свою страну, тут им делать нечего.
   Слова человека встретили овациями. Студенты, восхищённые речью вставали со своих мест, и громко сотрясая пространство, аплодировали человеку с бородой. Аплодировал и Пьер. Ему безумно понравились слова этого действительно ЧЕЛОВЕКА! Он зажег его кровь, его разум. Студент режиссёрского факультета уже 1095 дней страдает от одержимости евгеникой. И как раз занимался тем, что штудировал постулаты, написанные известным писателем - евгенилистом Оскаром В. Джеффри с простым названием "сорок семь", что редко для научной или околонаучной работы. Доктор излагал свои мысли касательно роста заболевания "Синдрома 47" среди населения людей. Рассуждал об опасности для генофонда которую представляют люди с лишней хромосомой.
   Студент читал книгу запоем и был раздражен, когда ему представили нового человека. Человека? Это карикатура на не человек. Длинноносый Пьер отказался от долгих приветствий, лишь бросив скупое "здрасте", указал на верхний ярус двухэтажной кровати.
   - Будешь спать тут! - шипящим голосом сказал юноша и вновь уставился в книгу.
   0x08 graphic
Аластар недобро покосился на стопки пыльных энциклопедий, учебников, художественной литературы брошюры националистической агитации. Ранее он читал только книги о домах, об истории архитектуры и не много об арифметике, а в тюрьме "Комурант" - главную религиозную книгу Вагмарской Церкви. На дальней полке, рядом с куклой заводного клоуна стоял учебник хамурадского языка, на нем говорят андрэанцы - нация, живущая в компании "Северные ветра". Такой жужжащий, слащавый язык, до не возможности сложный и запутанный что Аластар поручаясь в школе 9ть лет так и не сумел его освоить. Даже помнил как однажды заплакал на уроке когда строгий учитель требовал от него домашнее задание, которое он выполнить не смог. Тот потребовал дневник, чтобы поставить отрицательную отметку два, но Аластар непонятно для себя же почему, руки как то все сами сделали, бросил в учителя стул. Отец внес уплату и за порчу имущества и за разбитые очки и лоб учителю, а вечером выпорол Аластара как следует ремнем. Было, несомненно, больно, но тринадцати летний парень не произнёс и звука.
   Аластар отвел глаз от потрёпанного учебника, и перевел на брошюры националистической партии. Взял багровую книжицу, на которой было написано ярко черными чернилами "Они идут!". Пролистал, но не читал.
   - Кто тебя позволил брать чужие вещи? - не отрываясь от желтых страниц, спросил теперешней сосед Аластара по комнате.
   - Я хотел посмотреть, не знал что нельзя. - Потуплено сказал Аластар.
   - Теперь ты знаешь! Нет брать вещи можно, но спрашивай, перед тем как что-то взять. Хорошо?
   - Ладно. Можно я возьму эту книжку?
   - Бери раз нужна, у меня таких шесть. - Хлебнул Пьер не много горького чая.
   Потом спустя много лет Аластар в своей биографии напишет "Какая удача, что я попал в комнату за номером 339. Совместное проживание с Пьером Бачинским дало самый ценный клад в моей жизни - знания"
   Этот невысокий, рыжий, кудрявый с длинным остроконечным носом научил Аластара читать книги. Нет читать он умел, а вот понять книги, почувствовать магию от бумажных страниц, такую же необыкновенную силу, что получал Раткамтц от мракградской архитектуры. Бросался и "проглатывал" знания как змей кидается на беззащитного мышонка.
   Так же Пьер показал Аластару, что такое театр. Покупали самый дешевый билет в партере, так как на стипендию сильно не разгуляешься, и наслаждались оба божественным пением оперных певцов. Вместе стояли в этих километровых очередях за бесплатным супом, чтобы не тратить капитал на еду. Два абсолютно разных человека друг нашли нечто общее, между ними образовалось что-то вроде дружбы, но не совсем. Аластар был человеком довольно холодным, и дружить прямом смысле этого слова не мог, он имитировал дружбу. Когда Пьер с полной отдачей, дружеской отдачей общался с Раткамтцем и всегда старался его выручить до тех пор, пока не увидел нечто странное. Когда он увидел Аластара впервые он был обычным деревенским простофилей, глупым, наивным, и неважно, что он убивал людей на войне. В нем жила бесхитростная натура, простая по своей структуре, но со временем он изменился как физически, так и духовно. Это пугало Пьера, и он стал сторониться Раткамтца, держать его на вытянутой руке. Аластар увлекся психологией и ораторским искусством. Забывая про репетиции и пары, он больше времени сидел в парке, читал о психике человека, как она работает и где ее слабости, или сидя на той же скамейке смотрел за работой коммунистических ораторов. Впервые он понял "а я могу так же говорить!".
   После года учебы в театральном училище, его Аластара исключили за прогулы, и он лишился общежития, но он не расстроился. Как ему казалось тогда, что он, наконец, обрел свое призвание - оратор. И под влиянием тех брошюр, которые еженедельно таскал в комнату Бачинский, решил вступить националистическую партию, и там уже получить рост человека политического.
   Партия собиралась в злачных местах не презентабельного характера, для большей тайны. Нацизм и все что с ним связано в государстве под строжайшим запретом. Аластар пришел в пивную в половине шестого вечера. За столиками батраки пили пиво из больших железных кружек, говорили о житейском. У стенки скучали девушки не первой свежести, пытающиеся продать "любовь" хотя бы за еду. Красоты или изящества в дамах не в избытке, разве что лишний вес и пару синяков под глазами. Никому даром не сдались такие любовницы. В пивной стоял душный запах табака и рвоты. Сгнивший пол покрыт землей и глиной от сапог работяг. Именно в таком ужасном заведении обсуждали коварные и великие дела НСПТ (Национал - социалистическая партия трудящихся). Семеро уставших до боли мужчин седели за большим столом в дальней части пивной. Раткамтц сел за столик, решил понаблюдать за господами.
   - Что жрать хошь? - Отвлекла Аластара от наблюдения вонючая официантка. Запах говорил о трудных женских днях, которая переживала "аристократичная" девушка. В ее кривой улыбке нахватало зубов. Волосы сальные, свисали с шарообразной головы сосульками. Можно было подумать, что официантка давно мертва и это ее поднятый темной магией труп. К несчастью магии не существует. Аластар заказал пиво и поживее, пригрозил разбить ей лицо в случае задержки исполнения заказа. Старался быть похожим на батраков, обитавших в этом непристойном заведении. Пиво он пить бы не рискнул, можно отравиться.
   - Очередной хренов дэбил! - заключила девушка. - Ща притащу! Только не уходи некуда.
   Мужчины в костюмах говорили негромко, монотонно, вяло, будто обсуждают мыльную оперу. Что-то о финансах партии, о печатниках и как было бы неплохо заказать еще пять тысяч листовок.
   - На какие шиши? - Яро выяснял у круглого как арбуз Вольдемара Раута первый председатель партии Михаэль Беккер. - Мы на прошлую агитацию потратили двадцать тысяч и толку? Прирост составил не больше шестидесяти человек за год!
   Последнее время националистическую партию ждали большие не удачи. Их теснили коммунисты по всем франтам. Толстосумам нужно было найти выход из ситуации. Если решения как денежного так и членского вопроса не найдут партию можно считать разорённой. Главной проблемой партии оставалось то что в городе Мракграде еще нет собачников. Мракградскую резервацию заселят только в 1897 году, а пока нацисты в городе сражаться с призраками и не более. И каков восторг был у господ, когда к ним подошел человек с большим желанием вступить в партию. Ведь за последние два месяца, вступило всего тринадцать человек, а за прошлую неделю ни одного.
   Раткамтц предложил свои услуги агитатора, которые весьма ценились партиями. Учитывая, его способность речи, не раздумывая выдали ему партийный билет за номером 1165. Первую цифру "один" нацисты приписывали для большей важности своей конторы, так как членов в партии было не много. Михаэль Беккер очень удивился новому члену партии. Большинство агитаторов просили покрыть расходы на переезд, требовали охрану. Ландскнехт - такое партийное прозвище для себя выбрал Аластар, ничего не требовал и работал совершено бесплатно.
   Первые несколько лет Раткамтц работал в партии штаймерманном. Это должность подходила ему как никому другому в партии. Главная ее задача работать с людями. Он должен будоражить людей, перетягивать на сторону нацизма. Его речи звучали в военных частях, так как он сам бывший солдат и создавал образ героя, который действительно сражался за свою страну, готов был отдать жизнь за благо простого народа. Не редкость вступал в бой с коммунистическими активистами, его выручал фагаузен -7, оружие, которое выдала партия за заслуги. Именно Аластар придумал символику националистической партии. "Испорченная звезда" - как он называл свой символ - теперь украшала все столбы и стены города. Партия росла активно, но не так активно как хотелось.
   Взрыв популяции нацизма пришелся на девяносто седьмой год. Под Мракградскую алихарскую резервацию отдали часть центра, большую часть трущоб и пустырь за нищими районами, для возведения новых строений. В город приехали как не слишком богатые собачники, так и "денежные мишки". Приехал металлургический магнат Ланге, известный композитор Винтерхальтер, известный врач, доктор медицинских наук Розенберг, издатель газеты и журналов Розенталь, и многие другие богаты люди, представители презренной нации. Первые заняли квартиры бедных районов, вторые центральные роскошные дома. Жандармерия потихоньку формировалась. В центре города началось строительство стены и отдельной тепловой электростанцией.
   Возмущению вагмарского народа нет придела. Их, исконно живших на этой земле людей, сгоняют куда-то на окраины, отдавая квартиры собачниками. Пролетариат расценил это не иначе как предательство со стороны правительства, предательство со стороны короля. Вагмарцы формировали банды, убивали и калечили жандармов, и новоприбывших чужаков. Ландскнехт не остался в стороне. Он лил масло в огонь своими речами.
   "Они трусливы, коварны и жестоки! Они разрушают, переносят заразу на своей шкуре. Они приносят только вред! Собачники ведут себя точно так же как крысы. Мы истинный народ, высшая нация, которую унизило правительство. Но мы не простим! Мы ответим ударом по их головам. Они познают гнев великого народа" - и познали. Аластар как и многие нацисты того времени участвовал в разбойных нападениях на собачников и их главных защитников коммунистов.
   Коммунисты не делили людей на классы и уж тем более на нации, старались по возможности ослабить нацистов, что не редко заканчивалось знатным мордобоем и полицией. Полиция имела уровень повышенной боеготовности, и забирала в кутузку каждого, кто покажется ей опасным. Аластар тоже попадал под зоркий глаз правоохранительных органов, но его каждый раз выпускали, партия покупала ему свободу.
   Человек с алым партийным билетом, умевший хорошо говорить совершает внутрипартийный переворот в 1900 году, тем самым становясь во главе партии.
  
   "Раб"
  
   Меня выгнали из дома без вещей, без денег и еды. Я стал предателем собственной семьи. Мать больше не могла жить со мной под одной крышей, ощущать мое присутствие. Сказала, чтобы я ушел, ушел навсегда. Теперь у нее один сын - Марк. Ударила меня и выставила прочь. В кармане у меня только розовый пропуск и один олигор. Мне нечего было делать, не знал, куда мне идти. Настоящая жизнь началась так неожиданно, подхватила меня волной и унесла в реальный мир жестокости, вони, человеческого отребья.
   Бродил по ночному Мракграду. Не тот, что днем. Люди похоже на чудовищ. В глазах бродяг горел огонь злобы и голода. Меня за этот короткий миг от заката до рассвета обокрали, забрав единственную монету, избили, не за проступок, а ради веселья. Впервые напился. Добрый парень, у которого не довелось узнать имя, вытащил меня из грязи. Привел, в унылую и отвратительную корчевку, где угостил меня спиртом разбавленным мочой лошади. Я встретил утро в компании пса дохлого пса. Лежал по уши в экскрементах животных на заднем дворе корчевки. Долго я не протянул, если моя жизнь в грязи не закончилась одним днем.
   0x08 graphic
Проснувшись, я вышел на набережную. Солнце поднималось с горизонта. Веяло свежестью. Умывшись в речной воде, ополоснув одежду, я направился к Зигфриду, простить о помощи. Жандармы не хотели пускать меня на территорию собачников, думали что я - бродяга. Грязная, мокрая в разводах куртка, стертые штаны, обувь в дорожной глине, и в придаток разбитое лицо и запах перегара не вызывали доверия у стражей. Посчитали, что я украл пропуск. Хотели даже посадить в камеру, как один из "фиолетовых мундиров" меня узнал. Он пропускал меня несколько раз и хорошо знал в лицо. Ему, парню с рябым лицом по век благодарен. Правда, мне не удалось возместить долг.
   Низкорослая служанка семьи Розенбергов Кира, ужаснулась, завидев меня. Она уронила вазу, которую несла куда-то. Та разбилась вдребезги.
   - Что с тобой случилось? - спросила она удивленно .
   - выгнали из дома. - Кратко ответил я.
   - Боже! Как ты шел по городу в таком виде? Пойдем на кухню. Мы зашьем твои раны и почистим одежду.
   - Право, я был вы тебе признателен.
   - Идем! Скорее. Ой, за тобой идет хвост нечистот. Черт, снова уборка.
   Странные, все же существа - люди. Я Киру редко замечал. Игнорировал, ее приветствия, попытки завязать разговор. Можно было принять мое поведение к ней недопустимым. Моя персона не лучше ее, не богаче, не красивее, не умнее. Вряд ли я, окажись на ее месте, стал бы помогать такому эгоисту. Она же проявила доброту и сострадание. Провела по кухне, где царствовал оркестр запахов. На плите кипел мясной бульон, а на скороде тушилось рагу и овощей. Мне безумно хотелось есть. В моих глазах можно было прочесть книгу жажды. Я бы в тот миг проглотить смог даже быка, живьём.
   - Я тебя накормлю, но позже. Твою рану нужно промыть и зашить, а то рискуешь погибнуть от заражения крови. Вот, сюда. - Мы спустились в кладовую с различными соленьями и запасами бакалеи.
   - А это больно, зашивать раны? - Я дорожал как лист.
   - Знаешь, то все зависит от мастерства так сказать, пошива. Я хоть и студентка пока, но у меня получается.
   - Студентка? - Да я учусь на кафедре психиатрии у доктора Розенберга. Ты принял меня за слугу. Не здоровался со мной, пропускал мимо взгляда.
   - Прости, это все мой высокий рост.
   Достала ящик с медикаментами, видимо предназначенный для кухарок. Смочила обычную портновскую иглу водкой, накалила ее на огне свечи, и еще раз опустила в водку.
   - Отмашка? Ладно, давай свою щеку.
   - А ты точно умеешь? - не доверял я.
   - У тебя есть другой вариант?
   За мою жизнь меня много раз перекраивали, зашивали, лечили, вправляли кости и снова зашивали, это было так больно, что описать вам не могу, притом мне ставили обезболивающие. Эта юная девушка, только начинала путь в медицине, промыв рану водкой, смогла зашить рану так, что я нечего не почувствовал. Крови, правда, было достаточно. Закончив, закрыла шов сложенным бинтом и пластырем.
   - Он может кровить, это нормально.
   - Хорошо. Ты сказала, что ты не слуга, тогда что ты делаешь в этом доме?
   - Помогаю доктору Розенбергу. - Ответила она с улыбкой
   - В чем?
   - Вы юноша слишком любопытны, вам не кажется?
   - Нет, хочу понять.
   - Спроси Фрида.
   - Фрида?
   - Ой я забыла что ты на него молишься и называешь только полным именем . - язвила девушка. - господин Зигфрид ото Розенберг, или просто Фриди, по крайней мере я его так зову.
   - Фриди? Он кричит, когда его о чем-то спрашиваю.
   - Это он любит! После смерти сестры он стал невыносим. Жестокий испуганный мальчишка.
   - Он про сестру, когда слышит, краснеет и раздувается.
   - Это на него так похоже. Не замечала за ним сентиментальности.
   - Если так, то почему ее фото в комнате?
   - Ты был в его комнате? Это запретная зона для всех в доме. Он отца туда напускает.
   - Так что стало с его сестрой.
   - Ну не я должна тебе это рассказать.
   - Го-во-ри! - требовательно сказал я.
   - Ну... Ладно. Это не такой и большой секрет. - Тяжело вздохнула девушка. - Все же не неприятно. Такая молодая... Старше меня всего на два с половиной года, ей было тогда всего пятнадцать лет. Не знаю с чего начать. Самоубийца. Не знаю из-за чего, врать не буду! - Резко сказала девушка, отвечая на мой невербальный вопрос. - Помню, жара была. Мы в тот день играли вместе с Фридом, но меня Мама забрала на час раньше обычного, хотела купить мне новое платье. Зигфрид остался один, качался на качели. Бац, шмяк. Со второго этажа падать не высоко, но упала на заостренную палку, бывший черенок от лопаты который служил опорой для вьюна. Вошла палка в тело бедной девушки как нож в масло. Тихий ужас! Неудивительно, что Фрид обнаружив сестру, тронулся умом.
   - Как это, умом?
   - Подозрительный стал, все следит. Полюбил высматривать людей из укромных мест: шкаф там, или кусты. Взгляд, будто огненный луч, прожигает кожу. Необщительный стал, взрывной. Что не слово то крик. Псих самый настоящий. В прочем не он один. Его мать тоже... Лариса Даниловна сидит в кресле, смотрит в окно, никуда не ходит уже пять с половиной лет.
   Кира сочла мою одежду совершенно негодной для дальнейшего использования. Несмотря на все мои протесты, бросила ее печь. Хотела одолжить рубашку, брюки на подтяжках и черные туфли у садовника, с которым были похоже по комплекции. Он был не в духе и одежду какому-то проходимцу давать не собирался, но треть бутылки водки его смягчили. Теперь от меня пахло лугом и розами.
   - Теперь ты сам как цветок! - смеялась девушка.
   После не продолжительного завтрака я пошел наверх, в жилую часть дома. Розенберг старший меня не возлюбил и всегда намеривался пошутить на тему моего низкого происхождения. Зигфрид же наоборот мне обрадовался, усадил меня рядом, за стол. Отложил с общей тарелки мне большую баранью ногу. Со вниманием слушал мой рассказ. Его отец же высказался на счет моих родителей. Сравнил мою мать с кукушкой, которая разбрасывает детьми. Я не в том положение чтобы противоречить, смолчал на выпад остроты отца Фрида. По требованию Зигфрида меня поселили в подвале, где жили слуги, дали отдельную комнату. Конечно не в благотворительных целях.
   Я стал мальчиком на побегушках для Зигфрида. Он теперь меня эксплуатировал в полном объеме. Не просто писал статьи и относил их в издательство, я делал все домашние работы, которые давали Фриду преподаватели, записывал его мысли, два раза в неделю занимался уборкой в его комнате. При знакомых я должен был назвать Фрида не иначе как господин. Все это отношение ко мне назвалось дружбой. Он не платил мне, работал за еду и кров. Впрочем, я не жаловался. У меня была крыша над головой, теплая кровать, даже маленькая библиотека. Фрид дарил мне книги, которые в свою очередь дарили ему друзья и родственники. Читать он не любил. Любил точные науки и власть. Идея всеобщего коммунистического блага ему казалась безрассудной. "Не один богатый человек не станет финансировать свое убийство" - утверждал он. Национализм - его душе подходил значительно больше. Богатым - деньги и отсутствие конкурентов. Бедным - вера, что их беды из-за другой нации. Ведь эти слова говорил полукровка! Его принципом захвата власти - пропаганда, именно поэтому Зигфрид выбрал ненавистную ему журналистку как сферу своей деятельности. Мыть разум людей до той степени пока он не станет проще и послушнее. Тут ему нравилось методы религии. Общий бог, который не умеет зарабатывать деньги. Фрид лелеял мечту о господстве, неважно над кем. Уставал от его проповедей о том, каким должен быть человек. Тяжелее собеседника, чем Фрид придумать сложно.
   - Твоя обязанность слушать, моя говорить! - твердил он время от времени.
   А что, я слушал. Ночью, когда все ложились спать, я заходил к соседке Кире. Она жила противоположно от моей комнаты. За весь день нам мало удавалось поговорить и только ночью при свете лампы мы обсуждали действительно умные, действительно значимые для нас вещи, такие как любовь к книгам и музыке. Каждый раз, приходя к ней, голубоглазой девушке, я чувствовал особую магию. Будто что-то не разумное, непостижимое происходило в моей голове, когда она была рядом. Я прожил в подвале как крысенышь до весны 1919 года. Именно тогда, мне кажется, случился новый поворот в моей жизни.
  
  
   "Моральное разложение"
   Фрид изменил отношение к моей персоне что настораживало. Как сказал один мудрый человек: "Да минует нас из худших всех напастей: дворянская любовь и дворянская кара" Он позвал к себе в комнату, в уютное логово чудовища. Не многое изменилось. Стены увешаны голыми девчушками. "Что в этом необычного?" - спросите вы. Многие парни украшали свою "берлогу" плакатами эротического содержания. Так-то оно так, но девочкам на фото едва ли исполнилось двенадцать. В центре стоял проектор. Чудо вещь и весьма дорогая.
   - Скажи мне мой милый друг - обратился он - Смотрел ли ты хоть раз в жизни кино?
   - Нет. - Ответил я.
   - А хочешь?
   - Я словно ребенок, которому хотели большую плитку шоколада. - Конечно, глупый вопрос! Слышал, кинематограф весьма увлекательное искусство.
   - Еще бы! Оно превосходит твои, книги - с призрением сказал Фрид.
   Он показал мне фильм "Желтая королева" запрещенный к просмотру. Купить катушку с этим шедевром не просто. Это самая первая черно-белая, полнометражная, звуковая, порнографическая лента. И знаете, понимание "шедевра" довольно расплывчато, не определенно. В фильме использовались сцены насилия и не постановочного секса, самые первые в искусстве кино. Неприятен! Мне искренне было жаль девушку, которую насиловали, избивали и вновь насиловали. Безумное, отвратительное кино. Возненавидел киноискусство! Если все ленты будут такие, зачем тогда нужен этот "Кинематограф"? На что Зигфрид ответил:
   - Ты увидел в этом фильме себя, поэтому тебя тошнило. Признайся, тебе хотелось зверски мучить эту девчонку. Помни Фалланон, ты всего лишь божья тварь по забаве высших сил обладающий разумом. - Зигфрид, соскочил с кресла - Ты посмотри, это гениально! Это же лучшее что может быть. Скоро, совсем скоро, такие фильмы будут смотреть даже дети - В нем преобладал животный восторг.
   Но стоит отметить, что этот неприятный фрагмент жизни показал полное доверие Фрида ко мне. Кинопросмотр фильма стал нашим секретом.
   На следующий день Фрид пришел ко мне в подвал, под предлогом выпить чаю. Раньше никогда ни приходил в гости к слугам, ему это не с руки. Раскритиковал мою одежду, в которой я уже ходил три года.
   - Разве мой друг может ходить в этом? Ты же не свинья, а человек.
   Сказал, что мы едем в магазин одежды. Я должен выглядеть элегантно, иначе как меня можно показывать людям?
   Впервые за годы покидал резиденцию Розенбергов так надолго. Торговый дом, в котором мне удалось побывать, казался огромным, величеством архитектурной мысли. Поистине впечатляющее строение. Купили мне костюм черного цвета, пошива фирмы "Братья Люгер ". Он хотел мне всучить пальто из дорогой шерсти, но простота продолжала жить в моем сердце. Фрид смягчил свой нрав, уступив мне плащ пролетарского кроя, который сыграет огромную службу в моей жизни. Вещи из ткани по-своему волшебны, прирастают к твоей коже. Еще моего друга и господина раздражала моя ранняя седина. Настоял на покраске волос в каштановый цвет.
   Мы бродили по залам этого чудного места. Искали, на что еще можно потратить деньги доктора Розенберга. Пахло лавандой и клубникой. Красавицы проходили мимо нас, оставляя на память, запах женских духов. Прогулка по торговому дворцу завершилась к трём часам дня. Зигфрид предложил поехать в интереснейшее заведение "Фонарь на углу". Официально кабаре с культурным началом, на деле бордель. Тот можно все: пить, употреблять наркотики и ни полицая, и никакая другая власть, не постучится в дверь, что арестовать тебя за аморальность. Мир становился пластичным и простым как резина.
   Впоследствии тут отдыхали часто. Всегда приходили в чувства после очередной попойки в вытрезвителе. Пили, не зная границ. Тратили деньги, заработанные совсем не нами. Не наши купюры мы совали в зубы красавицам за их очарование и хронометражную любовь.
   В "Фонаре" как мы его называли, царил обычай: в начале сумасшествия на сцену выходил полный с дурацкими усиками конферансье и читал стихи за авторством некой Зинаиды Васильевны Ружицкой, дочери директора этого уютного рая для тех тосковал по безумию. Читал он с выражением, с профессионализмом актера. Чаще всего стихотворения были не обычны. Многие не понимали смысла в этих загадочных стоках исполненные двадцать пятилетней девушкой. В конце концов, сюда же приходили не за культурным развитием. Дальше выходили долгожданные танцовщицы с атласными бантами и в чудных корсетах. Девушек встречали аплодисментами, свистом. Безумия бал начинался.
   Мы обитали на балконе, по причине лучшей видимости сцены. С трепетом ждали выхода, Маркелы. Высокой девушки, с густой черной шевелюрой и притягательно пухлыми губами, выступавшая в мужских костюмах, певшая джаз, и обладавшая неистовой силой вселять в душу мужчин похоть. Кавалеры Маркелу хотели буквально разодрать на части. Предлагали за ночь цветы, кусты, деревья, золото, брильянты. Ей даже предлагали миллион за один час. Путана может только мечтать о такой популярности. Отказ, и не потому что, она соблюдала мораль, отнюдь. К разочарованию многих господ предпочитала видеть в своей постели только женщин. Зигфрид сказал о ней так:
   - Запомни это лицо! Это лицо счастья! Так же желаемо и так недостижимо.
   Через месяц к нашей шальной жизни присоединился друг Зигфрида, Гирша. Он обладал длиннющим, многоступенчатым именем, поэтому составил короткое, из первых букв. Гирша выходец из южной торговой компании. Хитрый, жадный, в меру добрый. Питал не здоровую любовь к полным дамам. Зигфрид ценил своего южного друга так за умение доставать траумин. Вы возможно уже не знаете что это за лекарство, да лекарство, вы прочитали верно. Его запретили в тридцать шестом, а жаль. Траумин не вызывает, привыкания. Прогоняет тоску, эйфория, легкость, преобладают, но если переборщить, можно вызывать чертей, фей и прочие галлюцинации. Люди выбрасывались из окон, вешались, один чудак перегрыз себе вены на руках под действием этого чудного вещества, в конечном счете, сходили с ума. Нас это не останавливало. Мы хотели развлекаться. Молодость, что поделать. Как Розенберг старший:
   "Вы должны переболеть этой восхитительной, но в тоже дело поганой болезнью как юношеское безрассудство. Такой период жизни должен быть у каждого мужчины, он учит ответу за свои поступки"
   Предупредил, что за все грехи мы будем отвечать сами, и мы грешили. Мои руки исколоты, синие.
   - Что ты делаешь? - застукала Кира, когда я колол себе "счастье". - Что ты дурак делаешь? Жить надоело? Таких к нам в психушку вагонами доставляют.
   Кира окончила университет и уже полгода работала в психиатрии. Девушка попыталась выхватить шприц. Я не дал ей это сделать. Выставил ее из своей комнаты, за что потом раскаялся.
   Каждый день я и Зигфрид шли в "фонарь", каждый день мы обкалывались до беспамятства. В безумном порыве я даже поспорил с ребятами, что займусь любовью с Маркелой. Смеялись. Смеялись...
   Не помню вчерашний день совершенно. Очнулся я как обычно в жандармерии, в камере для пьяных. Зигфрида со мной не было, мой верный спутник на этот раз меня оставил одиноким. Голова трещала. Старался вспомнить, что же произошло прошлой ночью. Тщетно! Удалось лишь вспомнить очередное безумное стихотворение от поэтессы:

"Ты одинок!

Никому не нужен.

Гаснет жизни огонек.

Твой идеальный мир простужен.

Сынок, не твоя это была война.

Ты проиграл ее, открыв глаза,

почуяв смрад печали.

Ведь не горе хитрые умы людям яро обещали.

Лжи темный луч оставил разум.

Теперь за свое прозренье ты должен быть наказан.

Грудь на вылет,

дождь идет.

Нужно помнить, что прозревшего никто не ждет"

   Строки врезались в память и живут там до сих пор. Только сейчас я осознал смысл строк. Эти ужасные циничные, но правдивые строки, вспомню их не раз.
   Когда меня выпустили из сырой комнаты пропахшей перегаром, на воздух, я увидел Зигфрида. Он приехал на такси.
   - Ну, вот и ты, ловелас, ты не доделанный. Вот ты выиграл. - Он протянул две купюры достоинством в олигоров.
   - За что? - спросил я, непонимающе.
   - Спор! Тебе еще "южный друг" две сотни должен. Все же ты такой... Я в тебе не ошибся. Мы с тобой, похоже, оба дикие. - Я смотрел на Фрида глупыми глазами. Молчал. - Садись в машину, едим домой. - Дружественно хлопнул меня по спине товарищ.
   Фонарь более не посещали, Фрид запретил приближаться даже на километр. Объяснил тем, что нам там не рады больше. Больше этот разговор не понимали. Мы переселились в "Гурганах". Приятное место, но не такое "безумное" как "Фонарь на углу" но все, же имел свой блеск. Товарищи старались ограничить меня в алкоголе и наркотиках. Нет, конечно, я не перестал употреблять, но дозы снизились. Стал куда сдержаннее. Что я натворил в "фонаре", мне не сказали, и если быть честным, я не стремился узнать. Видимо что-то постыдное я совершил, возможно, не допустимое для нормального человека. Время шло. Я забыл об этом случаи на десять лет, мне напомнили, довольно в грубой форме.
   Зигфрид стал приобретать человечность, мне так казалось. Он часто говорил об издательстве. Фрид мечтал о своей газете. Даже название придумал название: "Целомудрие короля". Шутка, глупая, несомненно. Мы постаревшие дети, нам простительно.
   Я уже был в добром подпитие, когда вошла она. В том миг я забыл про Киру. Влюбился снова, и снова по гроб жизни. Вошла она, поразительно, очаровательная, особа с иронически приподнятыми уголками губ, и светлыми жидкими волосами. Что- то там внутри меня, сошло в рельс здравомыслия. Принял попытку познакомиться. О чудо она не отвергла меня. Как оказалось что она художница. Тем для общения появилось значительно больше. Мы говорили о технологии, красках, спектрах, и бог знает, о чем еще. Я даже примерил роль романтика. Больше никогда этим не занимался. Гуляли по парку, целовались. Через месяц она пригласила меня к себе. Жила она не далеко от улицы " Дорм урац" что в переводе означало: "цветочный переулок".
   На свидание я собирался обстоятельно. Надел, темно-коричневый пиджак свободного покроя, черные брюки, перчатки в тон брюк и пошел навстречу физической любви, платоническая меня не устраивала.
   Даже не шагал, я парил над дорогой. В руках букет, на лице желание. Зайдя в подъезд, я подошел к двери, моя муза жила она на первом этаже. Долго настойчиво звонил в звонок так долго, что начал беспокоиться, не злая шутка ли эта была? Я слышал истории о коварстве женщин из уст Фрида. Звонил и звонил. Тут дверь отварилась.
   Она стояла, до не возможности сексуальная, в одном красном шелковом халатике, который чуть прикрывал низ ее живота. Замер, а глаза остекленели. Вышибло из собственных мыслей.
   - Ты войдешь? Холодно. - Сказала она.
   Я же просто смотрел на ее полуоткрытую, небольшую грудь. Хватанула за борта моего пиджака и втянула в квартиру, закрыв дверь. Мы целовались. Она стаскивает с меня одежду, что может быть лучше? Не знаю, может, перенервничал... Черт его знает. Я со стороны мужчины проявил себя плохо. Как потом из книжек брата прочитал термин "Эрективная дисфункция". Он точно отразил мою ситуацию. Я хотел, но не смог. Девушка обиделась. Потерпел сокрушительное поражение на любовном фронте.
   Отмечал неудачу. Это позор до мужчины! Товарищам не сказал правды. Что вы, меня бы обсмеяли. Сказал что у меня плохое настроение. После пятой кружки пива, тоска прошла. Фрид отправился в уборную. Я с Гиршой играл в карты. Сегодня явно не мой день...
   - Это не конец света! Конец будет, когда ты выиграешь у человека с револьвером. - Ехидно улыбался мой друг.
   Глубокий вечер, самый пик посещения ресторана. В заведение ворвались, двоя вооруженных мужчин, в кожаных куртках и масках, со словами:
   " Убирайтесь! Вам тут не место".
   Открыли огонь из пистолетов-пулеметов. Стреляли хаотично, не целясь. Все прошло так быстро, даже не успел понять, что произошло. Пуля прошла сквозь руку, текла кровь. Наш южный друг погиб. Голова навылет. Кто- то плакал, кто-то визжал от ужаса. Я сполз под стол. Двоя палачей без всякого права, лишившие жизни более двадцати человек, скрылись в вечернем сумраке, торопились. Светло- янтарные стены окрасились вмиг красным. Запах крови перебил запах аромата женщин. Лежал под столом, смотря на туфли убитого друга. Выступил пот, к горлу подкатила тошнота. Я думал тогда "Что может быть страшнее?". Только минуту назад он улыбался выигрышу, а сейчас... из простреленного лица льется вязкая кровь и ликвора, капает со стола. Мне хотелось кричать, но не мог. Мой голос исчез. Я потерял контроль над телом. Сильные руки, вытянули меня. Фрид протащил меня на себе километр, пока добрался до дома. Определили на вверх, пустующую комнату, где раньше жила сестра Фрида. Кира вновь меня "ремонтировала". Кормила меня с ложки пока я был слаб. Заботилась как мать о своём дитя.
   Встал с постели 21 августа 1919 года. Встал, подошел к окну, и увидел новое государство. К власти пришло временное правительство. Короля фанатики убедили подписать отречение. Больше не нужен был безумный монарх, им нужна была власть. Патриарх хотел в кресло главы государства посадить своего незаконно рождённого сына, желал установить в государстве церковное господство. Нет, играть в тени светской жизни ему больше не хотелось. Только первая роль интересовала Лаврентия. Вновь вернуть порядки средних веков. Приближенные же грызлись между собой, каждый желал ухватить свой кусок пирога. Еще не осознавали, что в 21 августа произошла катастрофа, не чувствуешь горя, читая газеты, чувствуешь горе, когда ты голоден. А голод придет.... Уже наточил свою косу и запряг коня. В пути темный всадник.
  
  
  
   "Петушиный бунт"
   Монархи больше нет, умерла, когда ушел последний король вагмарского государства. Руководители временного правительства менялись каждый месяц. Был Шлейх, Штрасер, и этот дурачок Мюрат, последнего убили коммунисты. Застрелили прямо на демонстрации. Полиция просто стояла и смотрела. Офицерам было наплевать на Мюрата.
   Экономика рушилась стремительно. Северная и восточная компании предъявили права на шахты, на нефть и даже на народ. Серверная торговая компания произвела интервенцию в наше государство. Под ее влиянием, пришла новая сила - демократы. Ненавистные народом, демократы, страну рвали на клочки. За булку хлеба сначала давали сотню затем десять тысяч, а потом и весь миллион.
   В грозу приходит миссия, он разгоняет тучи. И тут был свой мессия. Первый председатель партии национал- социалистического движения Аластар Раткамтц. Он призывал сровнять с землей резервацию и презренную нацию вместе с ней. Сказал мол, это собачники во всем виноваты, продали государство проклятые. Алихарцы смеялись от его речей, а зря.
   Голод пришел, хоть его не ждали. Нехватка провианта коснулась даже резервацию. Заводы закрывались. Безденежье правило на просторах кошельков. Хаос захватил страну. Люди мечтают о порядке. Для Вагмарца порядок важнее жизни, важнее свободы. На улицах господа теперь нац.гвардия. Вчерашние студенты агропромышленных колледжей избивают алихарцев, коммунистов, да и просто случайных прохожих.
   Апогеем сего сумасбродства, стали выборы, которые устроили демократы. Победили, конечно же, демократы. Северная торговая компания установила марионеточный режим в государстве президента-маразматика Вернона ото Штрауса. Военная полиция, состоящая из солдат интервенции, стремясь создать хоть слабый правопорядок, теряла людей, в бойнях против коммунистов и нацистов. В Варталинде - столице северной торговой компании, появилась черная шутка: "Хочешь изощренно кончить жизнь самоубийством, езжай в Вагмарскую Республику". Верно... уже республика.
   Котельная, отапливавшая наш дом, и сотни других домов, встала. Говорят, что кочегары просто умерли от голода. Дом покрылся синевой инея и тоской. Чтобы хоть как то обогреть себя, поставили буржуйку. Топили принципиально ночью, чтобы проснуться утром живым. Не окоченеть в ночной декабрьский мороз. Запасы провизии кончались, скоро нечем будет питаться. Музыка в дома Розенбергов завершила свое звучание. Доктор любил слушать запретный вальс, на пластинках, но от мороза проигрыватель вышел из строя.
   Зигфридом теперь общались редко. Часами как сыч проводил в своем мире иллюзий. Не хотел верить, что та шальная жизнь закончилось, больше не будет вина, девушек траумина. Все! Нет, это не реальность. Он жил в крохотном каменном мирке, в окружении фотографий малолеток.
   Доктор больше не язвил, стал значительно проще. Подолгу пропадал в больнице. Пришел домой, как обычно в десять вечера. Его встретил я, помог ему раздеться, сказал, что ужин уже на столе: гороховая каша, уже остывшая.
   - Он кивнул головой. - Фалланон. - Обратился он ко мне.
   Удивительно, но раньше он обращался только по фамилии.
   - Фалланон, мальчик мой, я так устал констатировать смерть. Когда же, все это кончиться? Не хочу больше. Не хочу.... За окном звездное небо, не подумать, что в эту секунду умирают сотни людей от голода. Нет, я не хочу больше этого выносить. Фалланон? Ты можешь себе представить, что все снова хорошо? Вальс! Я так давно не слышал музыки. Я хочу веселья, хочу танцевать!
   - Что вам мешает, господин?
   - Вальс на костях. Танцевать на костях неудобно, туфли придут в негодность. Я не буду ужинать, съешь сам.
   Доктор Розенберг поднялся в свой кабинет, зажег лампу. На рабочем столе стояла фотография дочери и более ничего. Все документы, письма, книги были отправлены в печку. Зеленый кабинет потерял уютность. Даже кресло, то самое кресло, на котором проводил часами Доктор, слушая музыку, сожгли. Мужчина подошел к граммофону. Пытался заставить его играть. Пластинка не крутилась, из рупора не вырывалось сопрано женских голосов. Все же он слышал звуки, знакомой ему мелодии, там глубоко в голове. Сел на диван, из тайничка в тумбочки достал вино и револьвер. Он уже устал видеть смерть. Практикующий врач новой отросли медицинской науки как нейрохирургия и психиатрия, пионер вагмарской медицины, приходил на работу только считать трупы и отправлять их в морг как обычный фельдшер. Там в зловонных подвалах, санитары заворачивают мертвых в лён, так как гробов нахватает. Сжигали сотнями в крематориях, каждый божий день. Из ста тысяч населявших резервацию, с приходом холодов осталось только семьдесят три тысячи. Население продолжало сокращаться. Хлопок раздался ближе к одиннадцати часам. Стрелки часов для Доктора остановили свой ход. Его, как и других отчаявшихся сожгут в печи, а прах выбросят в реку. Доктор не единственный человек, который убил себя, нет. Кончали самоубийством целые семьи.
   Зигфрид не вернулся в реальность. Новость о смерти отца его не встревожила. Что-то мастерил часами при тусклом свете керосиновых ламп. Впрочем, каждый борется с бедой по-своему. Мать Зигфрида уже давно не вставала с постели, смотрела в одну точку. Редкие слова, которые она изрекала, не имели смысла. Уход за ней взял я, так как Кира почти не бывала в доме Розенбергов. Дни ночи проводила на работе. Мне казалось, что я один в этом дворце. Тень, бродящая по старым заброшенным чертогам. Лариса Розенберг умерла спустя две недели после смерти мужа.
   - Сердечный... приступ... - констатирует смерть, едва сдерживающая слезы Кира. Успела, здорово, перевязаться к этой женщине. Последнее время не могла навестить ее, ведь безумных каждый день привозят пачками. Один диагноз: горе и отчаянье.
   "Куда уж хуже?"- думали мы. Нет, хуже есть куда.
   Куран Дало давно тренировал своих бойцов. Силы нацистов решились сровнять с землей резервацию и правительство города. Потом хотели двигаться столицу, в случае успеха. 25 декабря в воскресенье началось восстание. Аластар думал, что в выходной день меньше полицейских, которые могут помешать краснобаям, поднять народ на революцию. План до смешного прост: Захватить бургомистра на его резиденции и заставить подписать два документа: приказ о роспуске городского демократического парламента и отказ от своей должности с последующей передачи обязанностей Аластару Раткамтцу. Бургомистр трус и подпишет все что угодно лишь сохранить себе жизнь.
   Народ что порох, нужно только лишь зажечь спичку, и они зажгли. Ораторы начали работу с самого утра. Призывали свергнуть власть, уничтожить собачников. Коммунисты тоже не остались в стороне. "Красные говоруны" - называли их нацисты - тоже несли речь о свержении власти демократов, с последующим уничтожением партии националистов.
   По резервации пошел приказ о чрезвычайной ситуации. Мегафоны просили жителей не покидать дома. Запереться, завешать окна шторами. Те, кто обладал оружием, привести его к боеготовности. Электричество больше не оберегало нас, электростанции не работают, обанкротились. Надежда только на жандармов.
   Толпа у здания правительства требовало его отставки городского парламента. Кто бросил в окна фальшивую бомбу. Политики, бежали от ужаса взрыва, прямо в лапы бешеной толпе. Масса будто пес рвал вчерашних богов. Некий Фаинс Измайлов предложил запереть двери, чтобы политики не могли выйти, а затем, устроить им сюрприз в виде бутылок с огнем. Здание каменное, а вот перекрытие между этажами деревянное. Поддержки слесарь нашел ровно у половины. "Политиканы" - как презрительно называла политиков масса, выходили из рода собачников. Разве нужно жалеть, этих сволочей?
   - Они же люди! - сказали коммунист, а именно председатель союза рабочих литейного завода Маховой. - Их нужно судить по закону суда коммунистической партии, их должен судить народ.
   - Ты кто такой? Самый умный? Может ты сам выблядок собачий? Партии, закон! Вот твой закон! - Фаинс пропечатал булыжником оппонента по лицу.
   - Бей нацистскую свинью! - крикнул кто-то из толпы.
   Люди будто с цепи сорвались. Крушили тела камнями и палками своим братьям и отцам. Рвали лица, убивали из самодельного оружия. Винтовки кустарного производства взрывались в руках, отрывая кисти. На фонарях в место обычных предновогодних украшений, болтались коммунисты, нацисты, демократы. Хотя демократов в большей степени сжигали заживо. В народный бунт попытались вмешаться мелкие отряды иностранной интервенции. Бесполезно! Солдат, защитников демократии, выпотрошили как курей. Мятежники вооружились боевыми винтовками. По центральной улице шагали строем штурмовые отряды националистической партии, вооруженные пулемётами и новыми винтовками. Набат звенел на церквах, но все тише. Священников и звонарей, убивали, а храмы грабились, поджигались бунтарями. Это был не мятеж, не возмущение простого люда, это ад. Демоны вырвались из пекла! Обжигающий туман от горящих пламенем домов, затянул город. Ничего не видно.
   Раз, два, раз, два! Нацистские силы никто не собирался остановить. Коммунисты? Коммунисты многочисленны, но они не что против профессионализма тренированных бойцов?
   - Становись! - дал команду Куран. - Алихарцы! Суд националистического государства объявил вас вне закона! Именем новой власти, я требую вас открыть ворота и сдать оружие. В противном случаи вы будете уничтожены.
   Врата остались запертыми. Жандармерия сделала первый ход в этой кровавой шахматной игре. Применила миномёты. Взрыв мин слышались даже на конце города. Штурмовики понесли первые потери. Шрапнель разрывала плоть, нацистов контузило, но наступление не прекратилось. Ставили лестницы, перелезали через стену, но встречали отпор. Среди наших защитников был и тот парень с очками и рябым лицом. Нацистский солдат размозжил ему голову прикладом.
   - Нахте вагер ашезуген! - Приказывали офицеры жандармерии карать аборигенов.
   Враг хитёр! Все давно и забыли что канализация города общая. Да прямые проходы заложили кирпичом, но разве это остановит тех, кто пришел для одного - ликвидировать целый народ, живший в этом городе уже почти полвека? Ашезуген лезли из люков, будто крысы от дыма. Жандармы в кольце, им не устоять! Молодые ребята падали на снег, сердца пронзила пуля. Власть! Из-за того что кто-то захотел "встать у руля" матери больше не увидят своих сыновей. Жены и дети останутся одинокими. Гражданская война, это самое ужасное, что может случиться с государством. Среди нацистов были и те палачи из ресторана. Те, кто бессовестно лишил моего друга жизни. Захватчики проникали в дома. Кто-то бежал, кто- то давал отпор и бесславно погибал. Выводили детей, женщин, стариков, на улицу. Солдат поливает семью несчастных очередью из пулемёта. Смерть шагает по городу, унося с собой жизни тысяч граждан.
   Фрид вдруг ожил. Дурман его отпустил. Взял горе-револьвер отца, хотел отпор нацистам. Кира бросилась ему грудь.
   - Это же верная смерть!
   - Лучше умереть так чем, трясясь от страха, в какой-нибудь клоаке. - Ответил он.
   Я и Кира не стали, не показывать свое псевдогеройство, решили бежать, прятаться от всего происходящего. Зигфрид отправился в самую гущу событий, мы же мчались с нечеловеческой скоростью в надежде на спасение. В такой момент мозг перестает думать, тобой движут инстинкты. Мы пробежались по мостовой, по закоулкам дворов, по обшарпанным переулкам. Три раза нас чуть не убили. Мы искали выход к реке, рассчитывали спрятаться в трюмах старых ржавых посудин, предполагая, что их никто не станет их обыскивать. Оставалось пару сотен метров до пункта назначения, как дорогу преградил старик с ребёнком на руках. Его кисти рук, державшие малышку, перепачканы кровью.
   - Помогите! Помогите! Мне нужна помощь! - Рыдал несчастный старик.
   Его внучку подстрелил нацист. Едва дышащий, окровавленный ребенок, но мне ее не жаль. Не жаль и старика. В такой момент не до жалости. Того и гляди сам на приеме у господа бога окажешься. Кира думала иначе. Может материнский инстинкт, а может все, потому что она врач, решила оказать помощь. Ее доброта, самоотверженность, могла лишить ее жизни.
   - Нам нужно бежать! Дым пожара становятся все гуще, а нацистов на улицах тьма.
   - Ты хочешь сбежать, бросив ребенка? - говорила мне - Как ты будешь с этим жить?
   - Ей не помочь! У нее прострелен живот.
   - Умоляю, девочка помоги! Не нужно чтобы она умерла. Помоги, пожалуйста, девочка. Лучше я умру, чем мое солнышко. - Твердил, не замолкая, дед.
   - Оставайся! Я не хочу умирать из-за тебя - Громогласно заявил я.
   - Трус! Как ты можешь быть таким эгоистом?
   - Я жить хочу! - это был мой самый важный аргумент.
   В такие моменты не до геройства. Я бросил Киру вместе с проклятым дедом и раненой девочкой. Своя рубашка существенно ближе к телу.
   Только я вышел на дорогу, как в меня попала пуля, прострелив плечо. Не растерялся и дал деру, пока один из "волков" перезаряжал винтовку. Кругом стоны, крики, стрельба, взрывы. Воздух стал влажным от крови. Смог от пожаров резал глаза. Я бежал что есть мочи, как меня заметили, троя ашезуген.
   - Хватай выродка!!! - крикнул главный.
   Дыхания не хватало, но я бежал, бежал и бежал. Решил спрятаться в одном из рыбацких складов, но они нашли меня по пятнам крови на снегу. Уроды! Они подперли меня в сарае. Как сказал один из них:
   - Лучше дров горит только собачник.
   Старые доски охватило пламенем, я в огненной ловушке. Не выбраться, не сбежать. Глотал горячий дым, пытаясь сокрушить стену. Не получалось. Уже тлел потихоньку пол. От перспективы сгореть, и обгадил свои штаны. Задыхался. Черный жгучий туман обжигал мне лицо, горло, выжигал глаза. Шутка бога. Ему видимо нравилась моя судьба. Смотреть с небес, как всю жизнь пытаюсь выжить, хохоча. Удача все же иногда улыбалась мне. В этом сарае был маленький подвал. Для чего рыбаку подвал? Впрочем, я, был счастлив своей находке. Теперь я умру медленно от удушья. Слышал, что человек просто теряет сознание и умирает. Отличная гибель, мне она подходила больше чем сгореть заживо. Даже потеряв сознание, я чудом не умер. Жизнь во мне еще чуть держалась.
   Бунт сходил, взрывы стихали, выстрелов все меньше. При поддержке вагмарской армии и остатков жандармерии удалось полностью подавить бунт и арестовать зачинщиков. Куран Дало бежал. Аластар встретил рассвет в тюрьме. Шла ликвидация диких клочков враждебных ашезуген и отлов мародеров, главное не попасть под рейд, иначе смерть.
   Выбрался из подвала, едва живой. Брел по городу. Жутко болела грудь при дыхании. Мне хотелось выть от этой пронзающей нестерпимой боли. В конечном итоге я потерял равновесие, упал среди руин. Лежал на острых, холодных, камнях. В глаза светили неуверенные лучи солнца, пробившиеся сквозь пепельный дождь. Это было самое странное утро в моей жизни. Казалось, что я - мертв, и это загробный мир, но меня не оставила тупая боль, а еще холодно и страшно. Дрожал как листик на ветру. Сверху пепел, будто снег покрывал меня тонким одеялом.
   - Я умер, я умер, я умер. - Повторял без устали. - Я умер, я умер. - Тишина давила на сознание, вызывая трепет. Как я не потерял рассудок от пережитого? Не знаю. Но я до сих пор не люблю рассвет и свет солнца. Тихо в дали улочки, отдаленно слышались голоса, стук шпор об дорогу, ругань, и тихий приглушенный гул мотора автомобиля. Я слышал, но не чего для своего спасения не предпринимал. Вместе с кровью из меня вытекли мысли. Шум был ближе, слова разборчивее.
   - Этот, давай грузи! А тот сдох. - говорил мужской голос, приятный слуху. Обычно таким голосом сообщают новости, по радио.
   Подходил ближе и ближе. Нашел силы подняться, чтобы посмотреть кто же это? Узнал его сразу. Не по лицу как оно было скрыто медицинской маской, а походке, осанке, рукам, а еще не обычной силы, который источал этот человек. Марк, мой родной брат. Рассматривал жертв истинной сути человеческой природы. Живых, но серьезно раненых вагмарцев запихивали в машину, будто мешки с картошкой. Кому-то помогал на месте. Но почему-то обходил страной раненых собачников. Его просил о помощи совсем маленький мальчик с перебитой ногой, он его перешагнул. Завидев белые халаты, раненые, с обожженной кожей, выползали с просьбой о помощи, но если ты не ашезуген - умирай. Я не заметил жестокости моего брата. Переполняли светлые чувства. Я не видел "тысячу лет" горячо любимого брата. Неизвестно, откуда у меня появились силы. Стонал, кряхтел, чтобы он обратит в свой взор на меня. Шум медицинской кареты глушил мой сиплый голос. В конец, отчаявшись, взял не большой камешек и что было сил, бросил в человека в белом. Не заметил. Повторил попытку. Крохотный камень упал, прям под ноги моего брата. Взял, покрутил, с немым вопросом "Камень, в меня?"...
   Очнулся я через неделю в белой комнатке с деревянной подпоркой посредине. Пахло травами вперемешку со спиртом и камфарой. Грудь саднило. Сложно дышать, будто кто-то душит сильной рукой. За каждый грамм воздуха нужно бороться. Жарко, душно, и очень болит голова. Я один. Никто не приходит. Шум, где то за дверью со стеклянной вставкой. Разговоры и опять топот. Ходят туда-сюда. Говорят. Вроде женщины, хоть и неуверен. Пролежал я так два часа, изнывая от страданий. Но даже тут были и положительные новости: мне плохо, меня тошнит, а значит я живой.
   Дверца распахнулась, показался мой брат. В обычном повседневном костюме. Такой был у моего отца, теперь у Марка, правда, поновее. Отрастил не большую бородку. Округлился в лице и располнел, но по-прежнему хорош собой.
   - Очнулся? - Прошел он в комнату, взял стул, и сел рядом со мной.
   - Как видишь!
   - Чувствуешь себя?
   - Меня поезд переехал.
   - Ну, не чего. Я думал, ты не выживешь. Потеря крови, дым повредил зрение и ожег легкого. Надежд мало, но ты... Ожидания... Я не знаю, как это назвать. Чудо.
   - Ожег легкого?
   - Горячий дым. Много людей с таким диагнозом мы подобрали. До сегодняшнего дня дожили не все.
   - Что со мной будет?
   - Ну, если не умрешь, будешь храпеть до конца жизни. Дышать будет проблематично. Курить нельзя. Зрение, конечно, будет не такое острое. Как ты его не потерял? Ожоги на лице и теле пройдут. В общем будешь жить. Счастливо? Не знаю. - В его голосе была нотка призрения. - Хорошо. Приду вечером.
   - Эй, не уходи. Побудь со мной еще пять минут.
   - Прости Фал, Дела. Ты тут не один. - твердо сказал мой брат.
   - Марк?
   - Отдыхай!
   Мой брат до сих пор не мог простить меня. Марк меня не посещал три дня. Заходила Марья, медсестра. Хорошая девушка. Пятнадцать - шестнадцать лет, не больше. Улыбалась мне, часто беседовала со мной. Не будь ее, я бы сошел с ума от одиночества. Рассказывал удивительные истории из книг, и из жизни с покойным товарищем Зигфридом. Не уверен я был, что он остался жив. На удивление ей было не противно слушать о "Мерзких безбожниках" хорошие вещи. Насколько они добры, и насколько умны, честны с окружающими, а главное честны с сами с собой. Слушала, не отрываясь изредка спрашивая и уточняя факты. Брат все же не забыл про меня.
   - Пришел узнать, жив ли я? - язвил я.
   - Нет, мне бы сказала медсестра. Маш, оставь нас. - Девушка послушно вышла. - Газеты! - Положил на тумбочку связку бестселлеров однодневок.
   - Спасибо. Это все? - Моя речь была не дружелюбна
   - Нет, ты идешь на поправку...
   - Это плохо?
   - Молчи, хорошо. Молчи! Понимаешь, если тебе негде жить, можешь пожить у меня дома. Я живу один, так что место есть.
   Я пообещал подумать.
  
   "Нацисты"
   Глазеты рассказали о суде над нацистами. Аластар и его подвижники получили срок, но не очень большой. Первый председатель взял на себя ответ за 4983 убитых в тот день, чем шокировал публику. Это был его звездный час революционера - выступление на суде. Судья его не прерывал, перебивал Аластар своих обвинителей. Назвал демократов предателями, служителями темного князя. Фурор его речь произвела на слушателей. Присяжные внимали его слова стоя. Конституция не позволила его оправдать, а ведь хотели. Судья говорил журналистам, что даст ему год, всего год. Демократия осталась у власти, никто ее не сверг. История бунт позорно именует "Петушиным".
   Через месяц я вышел из больницы. Мне было делать особо не чего, согласился на предложение Марка жить с ним. Как выяснилось он жил, если не в роскоши, но, а достатке. Дом был большой. На первом этаже не большая больница. Смотровая и хирургия. Брал он относительно не много, поэтому больных было достаточно. Жили мы на втором этаже. Дали небольшую комнату. Там было темно, больше походила на чулан, но жить было можно. Не мог отвыкнуть от предыдущего периода жизни. Плакал в подушку, вспоминая, вкусную иду, красивую одежду, черт я соскучился по язвительным словам Зигфрида. Вспоминая его, у меня наворачивались слезы. Жалел, что меня не убили тогда. Почему я не остался с Кирой?
   Опять Марк, лучший, неповторимый, его боготворят. Я слышал речи пациентов, когда они переговаривались с собой. Какой он хороший, какой молодец и как мало с них берет. Черт! Мерзавец, подлый мерзавец. Пытается мне доказать свое превосходство. Зависть, нелюбовь, убивали мне разум. Я сидел в своей темной комнате и представал себя богатым успешным. Это грело душу, пока не пришла она - скука. Стало не выносимо проводить время в постели. У меня не было средств уйти. Пытался читать книги по медицине. Жуткий, непонятный, бред, а картинки еще хуже. Справочник не по хирургии а "Как разделать человека, представляя, что он поросенок". Правда, больше книг не было. Марк не любил художественный жанр. Глупость по его мнению.
   - Отнюдь не глупость, а заставляет уйти в мир грез. Развивает фантазию.
   - Ты станешь фантазией, когда помрешь. - Утверждал он. - Гарантирую!
   Чертов тугодум. Впрочем, чем больше я читал, тем больше я понимал о человеке. Я никогда не мог представить, что человек так сложно устроен. Даже маленькая клеточка нашего организма является сокровищем. Как вы могли догадаться, через муки отвращения, и собственной дурости я изменил мнение к медицинским наукам. Вызвался помочь брату в его трудах. Отказал, сославшись на мою неопытность. Тогда начал практиковать хирургию в подвале на уже мертвых людях. Конечно, это были люди без роду и племени. Жили и умерли никем и ничем. И скажу честно, первые две надели, меня воротило. Запах, вид. Только мои пальцы касались трупа, мне становилось плохо. Далее отвердел духом.
   В город я старался не выходить. Из-за обильной пыли, я начинал задыхаться. Поэтому братишка доставлял мне все что нужно. Готов признаться, что перестал его ненавидеть так люто как первые дни. На мой день рождения он подарил мне кисти и краски. Он помнил. Я так был рад его подарку, что забыл все его грехи. Правда, он думал, что я отстранюсь от такой грязной работы как вскрытие трупов. Нет, холстами моих работ стали покойники. Изучив разрушение человеческого тела после того как жизнь оставила его, я научился возвращать его в нормальный приемлемый вид. Лица больше не были синими и уродливыми. На оборот, как будто живые, розовые, с улыбкой. Чтобы не быть обузой, открыл не большую услугу по возвращению покойников в пристойный вид, чему брат был не совсем рад. Думал, что это отпугнет пациентов. Еще бы, больница и похоронные услуги тут же. Что-то тут не чисто! Но все оказалось совершено не так. Люди хотели, если вдруг смерть, то муж, мать, сын, после оставались прекрасными. Трудился день и ночь. Любил свою работу. Каждый день спускался в свой полумрачный подвал, где все время, стоял жуткий, но уже терпимый запах смерти.
   Прожил у Марка два года, работая над изяществом тел. Город преобразился. Появились дороги, дома, магазины. Училища и университеты стали доступнее. А главное изменилась слои населения: появился средний класс, которому относился и я. Не просил кусок хлеба, но и шик отсутствовал. Резервацию демократы упразднили. Собачники смешались с вагмарским народом. Переименовали главную улицу, правда, название выбрали простое "Длинная улица". Там же был построен ряд жилых домов и магазинов. Все преобразилось. Экономика оживала. Жители стали покрываться жирком. Нацисты и коммунисты потеряли популярность среди народа. Про них никто более не вспоминал.
   Я же прозябал в подвале за работой. У меня получалось все лучше и лучше. Но однажды я поймал на мысли что от одиночества, как с братом почти не говорили, я стал вести беседы с мертвыми, рассуждая о самых сокровенных желаниях. Я признался, госпоже Маран, покойной дочери, адвоката, что с удовольствием пригласил, ее на ужин, а потом на кровать украшенную лепестками роз... она молчала. Вот не воспитанная девица!
   - На предложение, по крайней мере, нужно отвечать. Эй! Молчишь? Ну и молчи. Я тебе не нравлюсь? Ты скажи, я пойму. Может, тебе деньги нужны? - В ответ молчание!
   - Стерва! Вот и оставайся тут одна. Когда обретешь дар речи, поговорим. - Ушел из подвала, хлопнув дверью.
   Брат не мог не заметить моей новой особенности разговаривать с усопшими на вечность людьми, более того приглашать на свидание. Настойчиво требовал завершить мою практику, чтобы я в конец не сошел с ума. "Марк, я давно это сделал". - Уверял его. Он стал пристально следить, что я делаю, и что читают. Ощущал его присутствие даже в одинокой, наполненной светом лампы и моими мыслями комнате. С начало меня это никак не тревожило и не раздражало. К тому при свете дня внимание Марка в большей степени занимали пациенты. Среди криков больных, думы о своем, уходят на второй план. Но стояло солнцу, зайти за горизонт, а больным разбрестись по берлогам, начинались проповеди, о душевном здоровье. Приходил в мой, странно слышать, но по-своему уютный, подвал-морг, и мешал мне работать. Нес под руку, какую-то ерунду. Не слушал. Слишком мое сознание было занято аксиомой, "Друг - лжец" которая так мучила Бари Харди бывшего философа тюремной жизни, оставивший в предсмертной записке всего эти два слова. Может он разочаровался в друзьях? Или это просто фраза из случайной книги? Впрочем, как я не беседовал с Бари, он так и не сказал. Лежал себе, изредка, стоная.
   - ...Следует принять твою отчужденность... - Беседовал, видимо сам с собой мой брат.
   Его бессмысленная болтовня бесила. Но я терпел, пока Марк, осознав, что пускает слова на ветер, не перешел к радикальным методам.
   Проснувшись, я как обычно умылся, причесался, накинул рабочую одежду, отправился в низ. Устав вечера, оставил пару тел не завершенными. В бой с новыми силами. Настроение было хорошим, пока на входе в подвал не обнаружил чертовски большой амбарный замок. Тут я впал в замешательство. Кажется, Марк хочет лишить меня любимого дела. Ладно! Сходив за монтировкой, сорвал замок с двери. В подвале нет инструментов. Исчезли! Я в бешенстве. На все инструменты я заработал сам и эта... эта...эта... Не хватало ругательств в моем словаре, чтобы высказать, что я думаю о Марке. Он не имел права трогать мои вещи! В конце концов, у меня контракт. Должен был отдать завтра родственникам трупы для дальнейшего захоронения. Что я им скажу? Простите, у меня брат, шарахнутый на оба полушария придурок!
   Зашел в смотровую. Тихо, больных нет. Доктора тоже. А меня распирало недовольство. Да как он мог так поступить? На рабочем столе среди бумаг и папок с историей болезни лежал листок, исписанный крупными жирными буквами "Я ушел на сутки в городскую больницу. Не скучай. Приду, Завтра рано утром" Сбежал, сволочь. Не ожидал. Хотел набить ему морду за такое. Принял попытку выйти из дома. Закрыто. Запер меня на ключ! Ладно, подожду. Не в первой, ждать. Это было очень долго. Время тянулось будто резина. Я пробовал читать, размышлять, вспоминать. Даже занимался спортом: отжимания подтягивания. Хотя я физические упражнения не любил, утомляют. Я человек умственного труда.
   Минуты, будто часы. От злобы и скуки я задумал маленькую месть. Достал краски. Расписал стены под уродливые, пугающие картины. Вот придет старушка с запором, увидит и помощь брата не нужна. Да и у меня "клиентов" среди сердечников больше будет. Стены умеют особенность кончаться. Стал красить простыни ярко красные и черные цвета, для ужасающего антуража. Вот Марк будет рад, что я больше не вожусь с трупами, рисую. За что боролся на то и напоролся! Простыни кончились. Документы! Да истории болезни, конечно. Чертей, и небывалого ужаса тварей, на шершавых листках. Может, это и было глупо, месть сама по себе глупая вещь, за то приятная. На часах была полночь. Устав уснул на кушетке в смотровой, перепачканный чернилами, за то с чувством выполненного долга.
   Марк пришел в шесть утра. Разбудил выпавший портфель из его рук. Его дом... Его место работы походил на сцену из романа ужасов. Черное и красное. Закрашенные стекла окон, со стен смотрят голодными глазами демоны моего больного воображения. Потерял дар речи. Я встал, протер глаза. Встретил его у порога. Лицо выражало ужас, не прикрытый, настоящий.
   - Ну как брат нравиться? Как видишь, я не выкрываю трупы. Художник - мое призвание! Красиво, правда? А пациенты как оценят. Боже они будут в восторге. - Язвил я.
   Через час, со сломанными ребрами я искал ночлег. Брат, пинком выставил меня за дверь. У него нет чувства юмора. Переночевав в церкви, искал работу. Я умел шить и писать статьи, но без профессионального образования меня никто в редакцию не возьмет, а вот в ателье счастье попытать стоит. Я набрел на швейную мастерскую, владела им пожилая женщина в возрасте сорока восьми лет. Седая, с по-старчески обвисшей кожей. Завали ее мадам Котьяр. Котьяр вела старческую жизнь. Грела свои старые кости в тазу с горячей водой и размышляла о том, что ей делать с лавкой и кто ее похоронит. Думала, что передаст ателье в наследство сыну, но он недавно погиб. Точнее погиб разум в его теле в результате несчастного случая. Сын мадам Котьяр был известный гонщик, пионер в этом новом спорте, и один из движущих сил. Если ты не знал его биографию, то в ресторанах и барах Мракграда тебе делать не чего, пить с тобой никто не станет. Но в мае 1915 выступая на гонках в городе Дармантон, случилось несчастье. Все зрители и радиослушатели были просто шокированы, когда оторвались колесо. Выжил, но теперь напоминает лишь тень самого себя. Лежит в постели на третьем этаже в угловой комнате и жует слюни и сопли. Его предстал, заняли другие не меньше талантом гонщики.
   Сама же мадам Котьяр была тоже знаменитостью. Весь высший свет сходил с ума по ее шляпкам. Маленькие шляпки " Натали" - название в честь автора. Это был сверх мечтаний носить ее шляпы. Как мои родители были фермерами, а такой роскоши даже и не слышали. Сейчас же и о шляпках и о Натали Котляр все забыли.
   Хронометр отмерял 7:15 утра, когда впервые вошел в лавку. Запыленный прилавок, не выразительный ассортимент и спящая, "не первой свежести" девушка. Кажется у нею была сложная ночь, судя по запаху алкоголя, источаемый ее платьем. Не разбудил ее даже стуком двери. Храпела она бравый как солдат.
   - Извините! Девушка?! - Она махнула рукой, будто отгоняла надоевшую муху. - Эй! Проснись. Подъем!!! - крикнул я во все горло.
   - Ай! Что! я трезвая. Не сплю. - Стала оправдываться передо мной девушка. Ну, когда глаза были свободны, отеплены сна... - А ты чё за хрен? - спросила она меня
   - Я ищу работу. - Спокойно ответил ей я.
   - Нет, тут! Проваливай! Не мешай людям спать. - Аккуратно положила свою голову на спинку стула, и было начала сопеть.
   - Где хозяйка?! - вновь повысил голос я.
   - А что! Да! Старуха наверху. - Зевнула и опять ушла в сон.
   Понял, что бесполезно разговаривать с данной особой, а тем более простить проводить меня к держательнице лавки. Убавил свою гордыню, и сам поднялся по винтовой лестнице, что была рядом с прилавком. Лестница была весьма крута, поэтому мне охватил бесконтрольный страх падения. Я поднимался пять минут, проверяя каждый шаг. Поднявшись на второй этаж, я обнаружил коридор и несколько дверей и арку в полу-срезе стен. В комнате стоял столик, на нём лежали: газетки, книжки, пара очков и подсвечник с догоревшей свечей. Рядом, в инвалидном кресле, сидела старушка укрытая пледом, тоже дремала. Тут что, царство снов? Я вошел в комнату. На стенах висели портреты мужчин, притом их было достаточно большое количество. Я насчитал пятьдесят восемь, плюс, минус шесть портретов. Арифметика рыдала горючими слезами, когда я брался за подсчет чего либо. Венцом стены являлся большой плакат с босой девушкой лет так восемнадцати в стиле бурлеск. Ее стан, закованный с корсет, и шляпкой, приковывал взгляд.
   - Что, нравиться? - спросила, хрипя старуха.
   - Еще бы! Эта девушка, пламя. - Ответил я
   - Да! Это я ... в кабаре. Черт знает сколько лет уже прошло! Я там работала певицей, когда-то. У меня были десятки мужчин, а сейчас только доктор да могильщик. Приходят только за тем, что бы спросить: не померла ли я?
   - Не врач, да и с работой в сфере покойников у меня не получилось.
   - Тогда зачем ты тут? Неужели есть тот, кто помнить такую старую ведьму как я?
   - Ищу работу.
   - Многие ищут ее. Мне не нужен еще один лакей. Кристиша со всем справляется.
   - Эта так пьяная особа внизу?
   - Ну, все мы не без греха. Ты тоже не божий одуванчик, никто не божий одуванчик. Если ты только за этим, уходи. Я ничем тебе не помогу.
   - Но мне нужны деньги!
   - Всем нужны гроши, что тут такого.
   Пришлось уговаривать ее. Потом до меня дошло, что ей это нравиться. Вредина старая! По всей видимости, она набивала, таким образом, цену своей личности. Только когда я сказал что я уйду и больше сюда не приду, она изменила свое решение. Мне была великодушно дарована должность портного в этом убогом ателье, который набирал популярность ночью.
   Натали не могла спуститься вниз в счет своей немощности, а Кристиша - ее пропитая помощница этим пользовалась. По ночам в мастерской начинался настоящий вертеп. Приходили батраки с выпивкой. Приносили с собой зловоние и нечистоты. А потом по очереди в кладовке для тканей запирались с этой леди.
   Через не полную неделю труда, а именно уборки, легкого ремонта, и смазки швейной машины, я решил, что мастерская не место для разгульной жизни. Набравшись сил за период шальной жизни с Фридом, без труда вышвыривал здоровых работяг на улицу. Один выхватил нож не малых размеров. Более того он им воспользовался! Только выпивка сделала свое дело, и к счастью для меня он промахнулся. Я же в свою очередь, приструнил наглеца, пустой бутылкой. Рухнул на пол как мешок с навозом. Попытался его поднять, но он был чертовски тяжелый, килограмм сто, не меньше. Схватил его за ноги, вытаскивал на улицу. Кристиша ругала меня что есть мочи. С ее губ слетали такие черные слова, которых я даже не знал. Красная, зареванная, пыталась даже меня бить, но учитывая ее хрупкую комплекцию, это плохо выходило. Вышвырнув последнего "гостя" этой не самой святой особы, я решил ее припугнуть. Толкнул ее в кресло, с такой силы, что оно чуть не перевернулось. Та же замолчала, но слезы ручьями продолжали течь из ее глаз. С пола поднял нож неудачного убийцы, и поднес к ее милому, личику. Прошелся тупой стороной по ее щеке и сказал:
   - Если я еще увижу тут, хоть одну сволочь, убью тебя! Поняла? - Она закивала, кивала головой.
   В ее миндалевидных глазах читался страх, передо мной. Этот факт повысил настроение.
   Мне мадам Котьяр позволила жить в ее большом просторном доме. Пережив горе, всю свою материнскую любовь приключила на меня, чему я был безгранично рад. Приходил в ее комнату, и мы разговаривали до середины ночи. Она рассказывала о своем детстве. Ее с сестрами бросила мать, воспитывал отец. Человек по ее словам хороший. Любил своих дочерей и пытался сделать все возможное для их счастья. Оплатил школу при монастыре, а для Натали, самой младшей даже нанял репетитора по вокалу, но карьера певицы не сложилась, поэтому она стала шить, и весьма успешно. Была красивой женщиной, которую любили мужчины, и она любила их. Теперь молодость наивно, нежно улыбалась с фотографий и плакатов.
   В ателье я занял позицию управленца. Натали не жалела сбережений и мог тратить сколько хочу. Знал цену деньгам, старался тратить разумно. Старушка по моей же просьбе занималась со мной математикой. Вот чудо, на двадцатом году своей жизни, я выучил таблицу умножения. Был, счислив, и не понимал, почему она вызывала столько трудностей.
   Лавка постепенно преображалась. Заменил обои, прилавок, закупил новые машины. Заказал новую вывеску "Красная ткань". Я чувствовал себя на первом небе от счастья.
   Город тоже не стоял на месте, в общем, как и мир. Началась эпоха золотой демократии. Рост экономики способствовал улучшению жизни народонаселения. Средний класс стал обживаться квартирами и не одной. Автомобили перестали быть роскошью. Выхлопной дым стоял на улице густым маревом. Появилась новые торговые дома, театры, музеи. Люди стали добрее. Шли гурьбой на выборы, выбирая тех, кто больше "золотых гор" пообещал. Разве как не кухарке из управления питания моторного завода N 4 решать судьбу целой страны. Появились суды, где люди, кое-как окончившие школу, решали: виноват ли господин Мамонов в создании так называемой "экономической пирамиды"?
   В этот грандиозный период скучали церковники. Людям больше не интересно читать молитвы, и даровать гроши на храмы и дворцы для духовенства, им интересно бегать с плакатами набережной и отстаивать выплаты на двадцатого ребенка.
   Было и приятное. Свобода слова и мысли. Появились кинотеатры, где крутили фильмы разных жанров мелодрамы, драмы, и даже фантастику, которая была запрещена королем. Я кино не любил, вы знаете почему, я любил книги. Благодаря защитнице прав человека Стефане Гинденбург установили закон о "ценообразовании литературы". Ведь грабеж средь белого дня брать за книгу 800 олигоров. Теперь же тома знаний продавались не выше двух сотен. Рай, наконец, настал на земле.
   Я располнел от хорошей жизни. У меня появился черный автомобиль фирмы "крепость", куртка из качественной замши и дорогущие золотые часы. Теперь я полноправный хирсткрит.
   Старуха мадам Котьяр в июне 1922 года умерла. Оставила мне все наследство, с условием заботы об ее сыне. Сдержал обещание: в туже ночь я задушил подушкой бывшего гонщика. На мой взгляд, продлевать ему жизнь кощунство. Жестокостью милосердия. Похоронил его рядом со своей матерью. Кристишу я выставил на улицу но, не сразу. Первое время она исполняла роль моего секретаря. Мне требовался помощник, и скажу, выполняла свои обязанности она не дурно. К тому же она меня боялась, ведь за провинность, наказание. Последняя услуга, которую мне она оказывала, носила интимный характер. Девочка в клетке. После моего "хорошего отношения" она резко постарела, что меня не устраивало. Нашел себе другую девушку, а ее за дверь.
   Красная ткань успешно продавала униформу рабочих. Гранд качества безопасности сантехников, слесарей, строителей, и прочих нужных профессий. На меня работало двенадцать швей, три портных и один художник по имени Григорий. Я как раз собирался ехать в банк, сдать выручку на счет компании. Стеклянная дверь стукнула, в ателье вошел бритый мужчина, с пышными усами, в темно-синем костюме.
   - Мы закрыты - сказал ему я.
   - Вы хозяин? - спросил он меня
   - Я! - Сказал, кивая, и вновь повторил: - Мы закрыты.
   - Интересная у вас обстановка. Красное дерево? Да, оно. Я когда трудился с отцом в столярке, многие породы повидал. Лучший сорт. За сколько брали?
   - Это возмутительно! Сейчас же уходите или мне придется вызвать полицию.
   - Полицию? Странный человек вы Франц. Полицию... - усмехнулся он.
   - Что? Впрочем, неважно! - Я открыл дверь... - Вон - указывал рукой.
   - Ой, а это что за зверь? - увидел лысый моего кота - Пушистый? Тебя что на мясокомбинате растили? Толстый! Вы так Франц не беспокойтесь. Я по делу. Деловому делу.
   - Все утром! Мне нужно ехать.
   - Что у вас в чемодане? Деньги? Это доход за день или за неделю?
   - Мерзавец! Ну, все! - я прошел к прилавку. Набрал телефон полиции - Оле? Примите вызовов. Меня терроризирует человек бандитской наружности. Срочно приезжайте. Вот.
   - Ну, подождем, что же теперь делать? К вам человек пришел, а вы к нему задом. Осторожнее, может я гомосексуалист? - засмеялся он. Этот лысый черт сел в кресло, где обычно ждали клиенты очереди на примерку. - Предложите чаю, в конце концов.
   - Да что тебе нужно? - взревел я! - прицепился как репей.
   - Вот! У вас Франц появились вопросы, это похвально. Правильные вопросы, похвально в двойне.
   Приехали полицейские. Незнакомец из правого кармана пиджака достал удостоверение налоговой инспекции. Я стал седее в раз десять. Сел на табурет в ожидании чего-то сверхъестественного. В мыслях перебирал все финансовые отчеты, не допустил ли я ошибку? Может он просто хочет рэкетировать меня и мое небольшое предприятие. Во рту пропала слюна, а руки затряслись. "За что? Все же было так хорошо" - думал я. Сходил тогда за перепуганного муравьишку, перед черным мохнатым пауком.
   Стражи порядка удалились по просьбе таинственного человека. Я молчал. Только думал "Что же тебе от меня нужно, черт ты рогатый?".
   -Говорил он голосом схожим по звучанию с валторной. - Ты Фалланон как то стих. Гремел как море.... шторм видимо кончился, могу излагать цель прихода? Ну, кивни что ль для вежливости, мы пока не на допросе в прокуратуре. Не падай в обморок, это моя шутка, шутка. Говорят, лысые шутят много, но совершено бестолково. Хотя "редактор" говорил, что ты кремень. Тигр! Может я просто перепутал? Хотя фамилия у тебя редкая. В городе три Франца. Доктор, ты и сумасшедшая в корпусе для дуриков.
   - Что вы хотите господин инспектор? Я простой хирсткрит, дурного людям не делаю. Преступным замыслом не обременен мой разум. Честный и порядочный гражданин. - Оправдывался я.
   - Еще бы твой котелок был беременный всяким бредом в виде черной бухгалтерии. Мой вопрос совсем иного характера. Взаимно выгодного характера. Я знаю, что ты терпеть не можешь собачников...
   - Резервистов! - поправил я.
   - дерьмо хоть мармеладом назови, дерьмом останется. - Возбужденно говорил лысый мужчина.
   - С чего вы решили, что я их "Ненавижу"?!
   - "Редактор" сказал. К тому же они ваши прямые соперники. Кто любит конкурентов?
   - Кто этот редактор? Из какой газеты, журнала? И я люблю конкурентов. Они заставляют меня стать лучше. - говорил я.
   - Человек непонимающе хрюкнул. - Любить конкурентов - вздор! Ты врешь Франц. В наглую, в лицо, врешь представителю власти. Будь у тебя право, ты бы к стене всех поставил.
   - Вы меня плохо знаете. Я добрый сам по себе. Расстреливать не смогу, рука не подниматься. Ваш редактор обманул. Если быть откровенным, у меня с газетчиками чисто рекламодательные отношения, уверяю вас. Не рассказываю им кого я люблю, и кого ненавижу, им это не интересно.
   - Чудной вы Франц! Хорошо. Вот вам письмо с приглашением вступить в НСПТ. - мужчина, озираясь, протянул конверт. - Вас пригласил сам "редактор". Большая честь. Вот еще прошение прибыть в ставку, для заключения контракта. Партия нуждается в униформе.
   - И на какую сумму контракт?
   - Ну, это как вы договоритесь. Все будет чисто, не прокопаешься. Я ручаюсь.
   - Ой, мне что-то не по себе. Нацисты же сейчас утратили былое величие? Да они в парламенте, но судить по итогам выборов, девятые. Два процента голосов всего. И тут вы, человек со званием приходите к обычному швейнику и предлагаете вступить в самую презренную партию и заключить контракт? Тут что-то не чисто.
   - Ой, бросите. Вам же лучше. В партии есть влиятельные люди, деньги. Ваша компания будет расти как бамбук.
   - Расти как... что? - не расслышал я
   - Бамбук! Дерево такое.
   - Ну, хорошо. Я подумаю. - Пообещал я.
   Меня раздирало любопытство. Этот человек ушел, не попрощавшись. Что же это такое? У нацистов налоговая исполняет роль почтальона? Говорят, отвага дело благородное. Хоть я и страшился последствий общения с нацистами все же я приехал в ставку в указанный день и час. Сие мероприятие проходило за городом на зеленой вилле. Стены покрашены в ярко изумрудный цвет. Примечательно, что зеленый дом построен на зелёном холме. С балкона наверно открывается прекрасный вид на зеленый сосновый бор. Чувствовал себя не уютно. Испытывал печаль в этом очаровательном месте. Тут жила меланхолия. Бродила среди толстых стволов деревьев. Духом проносилась над рекой. Тоска присутствовала в каждом грамме воздухе, выдыхаемом мной. Казалась безрассудной та мысль, что тут в этом местечке может жить господарь дыма и царь темноты, несчастья. Тут должен жить писатель или поэт, но не он. Красоты природы несовместимы с человеком жившим тут.
   Такси высадило меня у мраморной лестницы. Слышалась музыка. На нижнем плато танцевали пары, безумно крутясь, шумя и целуясь страстно и сладко. Среди веселья на открытом воздухе узнал двоих. Постарели! Стали явно богаче и шире в поясе. Те, кто так бессовестно расправился с моим другом в ресторане, пили, обнимали девушек. Мой товарищ уже сгнил в земле, а они живут, счастливы. Не стал заострять внимание. Побрел дальше по лестнице. Со мной никто не здоровался, в прочем, как и я. Я подошел к арке, как страж в черной форме с пистолетом на поясе потребовал приглашения.
   - Вот, вот! - Я достал из кармана бумагу, данную мне инспектором.
   Меня пустили внутрь. Нутра дворца все так же прекрасна. Много, безумно много малахита и стекла. На стенах символ "Сломанная звезда " разрубленная черная звезда на сером фоне. А тот странный гражданин сказал правду. Тут собрались высшего круга люди, сливки общества. Банкиры, генералы, и даже парламентарии. Мне среди первого сорта существ было, как та неудобно дышать, мыслить, находиться радом с ними. Вырвали из привычной для меня среды обитания. " Не моя это полка" - думал я. Ко мне подошел человек.
   - Здравствуйте? - протянул он руку. В ту минуту я подумал, что он юморист или артист, судя по лицу и его не складному телу. Большой нос как у клоуна и пышные бакенбарды. Я пожал руку. - Как вам на этом празднике жизни, нелегко? - его голос был нечто великолепное, будто музыка лилась из его уст.
   - Ни то слово! - сказал я яро. - Я человек простой, а тут сама власть...
   - Мне это знакомо. Посмотрите на эти сытые счастливые лица. Дети Мракграда голодают, а они пьют, жрут, толстеют.
   - Я хотел было пошутить относительно его лицемерного живота, но сдержался, и не зря. - Вы говорите как политик. Те тоже вечно говорят о богатых и как пролетарию плохо жить. Я вот только понять не могу...
   - Что же?
   - Вы умный человек? Не смейтесь.- Спросил его я.
   - Я с трудностями окончил школу.
   - Я не про образование, я про ум.
   - Допустим не глупый. Умных людей не бывает. - Улыбался он.
   - Вот скажите как не глупый человек, почему все люди воюют с богатством и роскошью? Не один мне пока не сказал, что хочет дать бой эпидемиям. Все готовы бить богатство.
   - Ой, друг мой... вы же мой друг? - Вкрадчиво спросил он
   - Не враг. - Ответил я
   - Друг мой, все дело в трофеях. Что же получит боец, сражавшаяся с болезнями, в конечном итоге? Верно, сам заразиться и умрет.
   В этих словах заключалась всю идея управления пролетариатом. От природы мы варвары. Стремимся отобрать, что считаем нашим, хоть в действительности это не так. Зависть! Она туманит разум не хуже траумина. А люди без разума - марионетки.
   - Постойте, а я вас знаю. - Говорил мне толстяк, улыбаясь саркастически.
   - Откуда? - спросил я.
   - Мне же "редактор" рассказывал о вас. Говорил что вы человек ума, хитрый, эгоистичный, смелый, и люто ненавидите собачников.
   - Это ложь. У меня лучший друг был из собачников.
   - Как? Вы же? Вы не похоже...
   - Нет, я чистокровный Вагмарец. Просто я служил в доме собачников. С сыном хозяина мы сдружились.
   - Раб и гонитель друзья? Мир перевернулся. Что же случилось с этим... "другом"?
   - Его убили.
   - Кто? Понимаете, мне кажется... впрочем, не важно. Продолжайте.
   - Я отхлебнул шампанского, которое любезно принесла официантка. Тяжело вздохнул. Я бы не сказал, никогда не сказал такое.... Этот человек заколдовал меня, и сказал, что думаю на самом деле.
   - Аластар Раткамц! - Толстяк закатился от смеха. Он смеялась так сильно, что заглушал музыку. На его рыбьих глазах появились слезы. - Я сказал, что- то смешное?
   - Вы и, правда, удивительный человек. Храбрый до той степени, что можете сойти за слабоумного. Первый председатель... знаете ли вы, что у меня даже оружия нет? Разве я могу убить кого-нибудь без оружия?
   Выступил пот ужаса. Мне было не по себе. Сказал все, что думал в тот момент. Волшебство. Я своим языком подписал себе приговор.
   - Не... т - мямлил я.
   - Не бойтесь, вам не чего угрожает. Прощаю вас. Я люблю открытую речь. Мой талант, очень много помогающий в политики, принуждать людей к откровению. Почему вы считаете меня убийцей?
   - Те тысячи людей...
   - Людей? Помилуйте, где вы нашли людей среди свиней? Были, конечно же, люди, но всего десять. Все остальные нелюди либо лизоблюды или рабы.
   - Мне не хорошо от ваших слов. Вы и в правду демон.
   - Вы так считаете? Демон затем ангел, через лет десять до бога до росту. Марина, - обратился Аластар официантке - дорогуша, позови "редактора". Скажи, что швейник приехал.
   - Да первый председатель! Исполню первый председатель.
   - Вы открылись, теперь я вам, так будет честно. Вы мой дорогой друг нужны мне ровно столько же, как разлитое вино на белой скатерти. За вас просил редактор. Он говорил о вашей лояльности к партии. Не стоит его подставлять. Скатерть и в печь отправить можно. Не меняйтесь в лице. А вот и "редактор".
   С конца зала, сквозь танцующие пары, шел - ОН. В черном длинном пиджаке, с тростью с золотым набалдашником. Шагал будто рысь по снегу. Его лицо покрывала густая щетина. На вид "редактору" можно было дать все сорок, но на деле он был на много младше. Зигфрид - мой друг. Ведь я думал, что он мертв. Примечательно, что в этом "нацисте" ни капли вагмарской крови.
   Познакомились глава нац.партии и Зигфрид при странных обстоятельствах. После бунта Аластар вновь оказался в тюрьме, но на этот раз рядом с Мракградом. Нет, это совершенно не тот унылый барак, в котором ему приходилось отбывать наказание прежде. Камеру, в которой по приговору он должен был провести год, отличалась уютом. Тут стояла кровать с пуховым матрацем, торшер, книги, письменный стол, а белых беленых известняком стенах висели дешевые пейзажи. Что осталась от камеры заключения так это прочная решетка на окне, и то по причине невозможности ее демонтажа. Толстый шляйфан всегда открыт, установлен двух сторонний замок.
   - Вы скажите, если что понадобиться господин Аластар. - вежливо, услужливо сказал старший охранник, который по праву считался одним жестоким в Вагмарии.
   - Любезный... - хрипло начал Раткамтц - почему тут нет печатной машинки?
   - Простите, не подумали. Я тут же сделаю звонок, и все быстро привезут.
   - Аластар выдвинул стул из-за стола, и уселся на него не глядя на служащего тюрьмы. - Конечно, конечно. - приговаривал он. - Конечно. А почему тут нет телефона?
   - Эээ... Накладка вышла, не получилось протянуть. Тюрьма же! Стены толстые, дырку сделать проблема. Вы можете пользоваться тот, что на стенке около поста.
   - Конечно.
   - Я ключ вам оставил, дверь не закрываю, сами, если что закроите.
   - Конечно.... Стойте, мне нужен секретарь, я хочу написать биографию. Не могли бы вы найти, тут среди заключённых в этих стенах, найти кого-то с таланом к письму?
   - Есть тут один такой. Образованный ,интеллигент. - слишком ярко говорил страж. - Но боюсь он вам не понравиться.
   - Это мне оставьте, хорошо. Видите его сюда, да поживее.
   Страж повиновался и спустя пять минут привел в камеру человека, светлыми волосами и крепким телосложением. Аластар принял его за вагмарца, взял за аргумент внешность но, ошибался. Человек не был Вагмарцем.
   - Здравствуйте - раскатисто поприветствовал арестанта Раткамтц. - Любезный - обратился к старшему охраннику, который стоял за спиной потенциального секретаря - могли бы вы принести поесть и выпить, а то бедолагу что вы привели, уж больно скверно выглядит.
   - Его полиция схватила, за бунтовщика приняла. Ну и приложились господа. Бросили по приказу в карцер там он три дня и жил, пока личность установили.
   - Лично... хм... и как тебя зовут "бунтовщик" - шипел Аластар.
   - За...за...зи...зиг...Зигфрид! - дрожащим голосом сказал арестант.
   - Мне поведали, что ты - писатель?
   - Реда-к-тор. - Жалобно и прерывисто сказал Зигфрид. На нем сказывалось чувство голода. Очень болело тело. И счастью не было придела, когда ранее незнакомый господин пригласил Зигфрида сесть, угоститься печеными сосисками и горячем чаем. Смел еду, только за ушами пищало.
   - Что же вы это с людьми делаете? - спросил укоризненно Аластар стража тюремного правопорядка.
   - Что мы, это не. Ну, нет, все по закону. И странно, что вы называете его - указал пальцем на арестанта - человеком. Он же собачник!
   Фрид перепугался, его глаза забегали, будто искал способ сбежать.
   - И какого черта ты его притащил сюда?! - Взревел Раткамтц. - Вышвырни от сюда притащи другого, вагмарца!
   - Так нету! Если вам нужен полуграмотный крестьянин, то сею секунду. Образованных тут с огнем не сыскать. Тюрьма, а не университет, в конце концов. Одни уголовники.
   - Неужели нет, не одного умного человека, во всей тюрьме?
   - Есть, вот он перед вами.
   - Он собачий отпрыск, а мне нужен человек! - кричал, багровея Аластар.
   Зигфрид сидел, не поднимая ушей, лопал сосиски, пока была такая возможность.
   - Это вам не рынок, берите что есть! - Кричал в свою очередь Страж.
   Аластару ничего не оставалось сделать, как взять Фрида в секретари. И чтобы сгладить напряжение Розенберг поведал о своей семье новому господину. Рассказал что его отец - Доктор Розенберг тиран и деспот. Этот нехороший человек принудил девушку - будущую мать Фрида вступить с ним в союз. Та от невыносимой жизни сошла с ума. Говорил, что Розенберг старший обижал своего сына и выставлял голым на мороз, дабы потешить свое извращенное эго. Конечно, Зигфрид врал. Врал от начала и до конца. Не был его отец тираном, напротив любил свою семью. Да был грешен и грубостью и какой-то момент жестокостью, но это нормально, врачам присуще жестокосердие. Прояви врач слабость характера, пациент погибнет. Фрид облил своего покойного отца такой чернючей краской, что даже жесткий Аластар Раткамтц который прошел через многие трудности и мучения дрогнул. Главе нацизма стало жаль бедняжку Зигфрида полукровку. Фрид солгал и о матери, сказал, что она родом из чистокровных вагмарцев. Ложь, во имя спасения.
   Фриду свое отборное, искусное вранье помогло остаться живым. Теперь он редактор националистической газеты, собственной газеты. Теперь он важный человек! Хвала речи и беспринципности. А мертвые что? Стерпят.
  
   - Ну, здравствуй Фалланон сын фермера. - Приветствовал меня "Редактор"
   . - Привет Зигфрид ото Розенберг.
   - Господа, мы собрались не для сантиментов. Я конечно рад за вас двоих. Дружба для бойца против собак, троглодитов и прочих животных, нужное чувство, но не стоит забывать про дела.
   - Вы правы первый председатель. Идем те в малый кабинет.
   - Там пахнет шоколадом. - Сказал Аластар. - Так и манит. Знаешь "Редактор" я купил пару картин на аукционе, довольно интересные, хочу, чтобы их повесили в этом кабинете.
   - Как пожелаете первый председатель.
   Раткамтц прав, в кабинете, правда, пахло шоколадом. Отличался он от других деловых не многим. Сотни миниатюр с безумным сюжетом весели на стенах. Не просто так. Создают не приятный фон. Человек входящий впервые сюда попадает в оцепенение. Резкий запах, яркие краски, заставляют забыть способность мыслить. Наша компания расположилась полукругом.
   -Таак! - протянул первый председатель партии. - Преступим. - Доставал из зеленого кожаного чемодана бумаги. - Уместил их на пустующие пространство стола, надев на нос очки, - Фалланон, вы знаете по какому вопросу, мы вас пришлось пригласить?
   - Вам нужна форма - сказал я, отхлебнув из чашки немного чая.
   - Нам нужна форма! И нам нужен Фалланон Франц. По крайней мере, мне. - Говорил Фрид. - Мой друг, ты умен и талантлив. Нам очень нужны такие люди. В особенности люди, которым мы можем доверять. К тому же придя сюда ты, де факто вступил в партию.
   - Я пришел, чтобы заключить контракт. Я не нацист. Не хочу! Я не хочу вступать в партию националистов.
   - Не надо, ради бога! Вы же умный человек, а говорите ерунду. Не вступать в партию. Мало того что вы пришли ко мне домой в гости...
   - По вашему приглашению! - пометил я, перебив первого председателя. - Зигфрид приобрел оттенок белизны.
   - Ведете себя не культурно. Перебиваете старших. Позвольте! Этот царь бестактности назвал меня "Убийцей". - Возмущался Аластар Раткамтц. Не мое уважение к Зигфриду я бы приказал вас расстрелять. Не культурный человек! Где вас только растили? - Удивительный человек Аластар. Он ругает тебя будто родной отец, батюшка. И ты веришь ему. Чувствуешь себя ничтожеством. Стыд поглощает твое сердце, заставляя сжиматься. Как в таком невзрачном человеке может такая безумная сила убеждения и угрозы? Он своими словами выкачал из меня всю радость и счастье. Моя кровь замёрзла. Мне на минуту показалось, что из моего вырывается пар, как зимой. Одиночество и тоска обняли меня после его слов.
   - Но я прощаю вас, прощаю вас второй раз за день. У моей доброты, есть придел. А у моей доброты есть придел!
   - Я приношу вам извинения. - Он сломал меня своим не громким, но возмущённым баритоном. - Я говорил неразумно.
   - Вступать партию вам нужно! Я столько средств извел на вас. По пробе вашего друга.
   - Фалланон, благодаря моему влиянию, твой бизнес процветает - Говорил Фрид. - Именно я, убедил налоговую инспекцию не душить твое предприятие. Именно я просил полицию, чтобы волос своей головы не упал. Твои конкуренты Фалланон убивали друг друга, грызутся между собой как волки, а ты будто заговоренный, не удивительно ли? Ты должен вступить в партию и работать в ее благо. Иначе ты рискуешь оказаться расторопным...
   Что же я вступил в партию и подписал контракт, не обговорив сумму. Я сделал бы все, что мне сказали в тот момент, только бы сбежать из этого вычурного кабинета, сбежать от злого, тяжелого взгляда Аластара.
   Все формальности были соблюдены. Я получил свой ало-красный партийный билет. Эта тонкая книжица казалась нечто большим, чем просто кусок бумаги.
   Меня отпустили. Даже попросили водителя довезти меня до дома. Когда я добрался до кровати, то сразу же уснул сладким сном. Утром пришло письмо из банка о переводе пятидесяти тысяч олигоров на мой счет. Впервые заметил, что подоходный налог в пользу государства не снимается. Влияние партии не так мелко как мне казалось. А я ведь часть этой банды по захвату мира. Осознание ситуации...
   В девять утра пришел на работу Григорий. Он был гением в своем ремесле. Можете ли вы представить, что этот троглодит нарисовал эскиз всех видов форм, элементов одежды, за час. Может мне стояло платить ему больше. После моей строгой оценки я отправил эскизы Зигфрид с обратной почтой. К часам двенадцати у нас уже было одобрение первого председателя. Далее шла подготовка чертежей и макетов, закупка тканей, фурнитуры. Швейные машины на следующий день начали свой игольный марш.
   Сидя на втором этаже, в кресле, вечером, любуясь на огонь в камине, я долго размышлял о случившемся. Что же несет сбой эта небольшая, четырнадцать на десять сантиметров, алая книжка. Я теперь нацист? Но мне так нравилось жить в резервации! "НЕТ БОЛЬШЕ РЕЗЕРВАЦИИ!" - пыхнул голос внутри меня. И ведь точно нет. Мне нравился уклад жизни, но не люди. Сами собачники довольно высокомерные, горделивые, хитроумные особи. А доктор Розенберг? Царство ему небесное. Меня и в грош не ставил. Относился ко мне как зверьку. Тридцать шесть лет его дом стоял... Отобрал дом и хвастался теперь. Нагловатый тип, был нагловатый. В "фонаре", что не господин так пьянь, а еще вагмарцев алкашами называли. Нет... любить таких нельзя. Конечно люди, и человеческие пороки им не чужды, но любить их только по этой причине я не обязан.
   Нацисты, они предлагают деньги, возможности, от которых грех отказаться. Лучше бы наоборот, проявить инициативу. Нужно связаться с Розенбергом.
   Обговорив с Зигфридом место встречи и время, я прибыл на штаб. Аластар был с упоением увеличен тем, что чертил здание. На вопрос: "что это?" Ответил, что пока рассказать не может. Творческая тайна. Зигфрид седел рядом, пил чай.
   - Ну, докладывай, - начал он Фрид - как там дела с формой?
   - Шьется, через пару дней отправим первую сотню.
   - Это хорошо мой друг. Это очень хорошо. Наша партия будет иметь свой шарм.
   - На счет шарма. Я тут подумал. - Аластар оторвался от чертежа, проявил интерес. - Мы проигрываем по многим параметрам коммунистам, не говоря о демократах.
   - Когда это ты стал разбираться в политике? - встрял Зигфрид.
   - Не перебивай его! - рявкнул Аластар.
   - Прошу прощения первый председатель.
   - Мы последние время в большой яме. Кризис отставки короля прошел, и люди не пышут той злобой как раньше?
   - Верно, не пышут. - Согласился Раткамтц
   - А собачники смешались с народом и черт ногу сломит где кто. А что если устроить кризис искусственно, но не обычный. Нужно чтобы с заводов, которые работают сейчас в стране, начались увольнения вагмарских рабочих.
   - Ой, это сделать невозможно. Никто не будет рубить сук, на котором сидят.
   - Сжечь заводы? Обвинить во всем собачников.
   - Тоже проходили мы. Это еще предлагали, когда я только вступил в партию. Там худой Декстер, земля ему заочно пухом, командовал. К троглодитам сбежал гад. Я его за такие идеи то с трона и вышвырнул.
   - Устроить недостачу хлеба. В страну зерно поступает из Рахальской белой империи, просто перекрыть границу?
   - ты видишь на столе хлеб? - Спросил Фрид, указав на ломти белого хлеба, лежавшие рядом с колбасой.
   - Да! -удивленно ответил я.
   - Так он выращен не троглодитами. Демократы покупают зерно у компании "Северный ветер" втридорога, чтобы набить свои карманы деньгами. Счета этих преступников в банках за морем лежат.
   - А что если открыть программу "филантропа"? Помните сразу мудреца: "Я обыватель, обуй меня, одень меня, и я за вашу власть" воевать с врагом не бомбами и винтовками как это делают демократы и коммунисты, а шоколадками и хлебом.
   - А это мысль! - Согласился Аластар.
   - Вас первый председатель сделать ангелом. Что вы человек, посланный самим господом богом и мы ваши верные слуги. Фрид у тебя же есть газета своя?
   - Конечно оттуда и прозвище "Редактор". Если ты хочешь предложить писать пропаганду то опоздал. Мы там одну пропаганду и пишем.
   - А вот и зря! Пропаганда это речевое искусство. Пусть этим занимаются гении. - Я с обожанием посмотрел на Аластара. - Пиши про то, что действительно трогает рабочих.
   - Раткамтц улыбался, но молчал. Понял, что я задумал.
   - Пиши о счастье. Как хорошо будет жить при партии нацизма.
   - Разве это не пропаганда? И про это же пишут комуняки. Про рай и золотые горы...
   - А мы золотые горы им дадим. Пиши, про рабочих, про труд и жизнь. Что люди будут читать. Не навязчиво мыть разум. К тому же, батраки, будут ходить в бесплатных костюмах от меня и есть бесплатные щи от вас. Больница есть?
   - Что?
   - Есть! Мы там раненых лечим. Диверсии мы иногда устраиваем. - Сказал великий архитектор.
   - С диверсиями мы должны остановиться. Мы должны популизировать себя как всадники света, а не апокалипсиса. Больнице теперь прием бесплатный, только для вагмарцев. Фрид пиши, что мы даем в реле и если мы уничтожим собачников, то наша жизнь станет куда лучше, богаче и сытнее. Они паразиты!
   - "Редактор", глянь, как запел. Еще три дня назад сопли на кулак мотал.
   - Коммунисты. Мы ударим по ним, когда хотя бы заручимся поддержкой двадцати процентов. Мы должны их сломать.
   - И сломать их нынешнего лидера. Маховой хитрый, на нашем бунте выехал. - Возмутился первый председатель
   - Ему глаз выбили во время потасовки у парламента. - сказал Зигфрид.
   - Мне искренне его не жаль. Его нужно как то нейтрализовать.
   - А у нас сейчас армия есть? - спросил я. - Что лучше вызывает преклонение как солдат?
   - Куран исчез, других офицеров такого уровня мне неизвестны. - С сожалением сказал Аластар. - А эти двоя палачей который я видел, нанижем плато.
   - Ким и Руди? Два дурака, пешки в моих руках.
   - Ну не может быть, чтобы никого не было в партии знакомым с военным делом.
   - Грасс? - Сказал Фрид. - Бывший командующий бронестрелковыми войсками.
   - Он заика. Кто будет слушать команду заики?
   - Первый председатель, вы в заблуждении, я про младшего, Альберта.
   - Этот не слишком умный. Я его взял в партию, потому что у него был мотоцикл, чтобы тот доставлял письма.
   - Да интеллектом он не блещет но в военном деле не хуже Курана. Нам же популизировать себя нужно. Там найдем кого поумнее да управляемого.
   Ваш покорный слуга может похвастаться новым тутулом - штаймерманн националистической партии. Мои обязанности входила работа с народом, в открытую. И так же продвижение моей программы филантроп.
   Как показала практика, газета Фрида непопулярна среди народа. Он чересчур, увлечено писал пропаганду, которая не имела основ под собой. Это нужно было исправить. Доказать что партия даст людям что то больше чем просто обещания. Работу программы "Филантроп" мы начали с больницы. У нацистов был свой небольшой госпиталь, затерянный среди домов, дворов, и гаражей. Добраться до него не просто. Здание доверие не внушало.
   - Что это за руины?- Спросил я - Вы что делаете? Людей в таких условиях не лечат.
   - А где нам их лечить? - возмутился Фрид - Чаще всего нужна нашим диверсантам помощь либо хирурга, либо могильщика. В этом бараке и рану зашить можно, а при случае и гроб сделать.
   - Нет, нам нужна гласность, а такая помощь только курам на смех.
   - Что ты предлагаешь?
   - Есть у меня на примете один доктор, у него своя больница правда крохотная. Ему нужно помочь в расширении.
   - С лояльностью проблем не будет?
   - Он не терпеть не может собачников.
   - И кто же этот доктор?
   - Доктор? Мой старший брат.
   - Решил всю семейку подтянуть? - смеялся Розенберг
   - Нет. Мне брата достаточно.
   Приехали по старому адресу. А ведь братишка не закрылся. Видимо долго отмывал стены и окна после моей "мести". Я и Фрид вошли в белые покои лечебницы.
   - Как тут воняет гноем и лекарствами!- закрыл лицо платком Фрид.
   - Вы на прием? - спросила меня молодая девушка.
   - Здравствуйте. Милая леди как можно найти Марка Франца? - спросил я
   - Он в операционной. Если у вас нечто срочное, то у нас свободен медбрат.
   - Мы здоровы как быки. По деловому вопросу.
   - Понимаю! Марк будет через минут тридцать, вы можете ждать в холле, на скамье. - Улыбалась девушка
   - Как то тут слишком... Просто?- кривил лицо Зигфрид
   - А бараки с клопами это не просто? С животными? - острил я.
   - Нет. Это лучше но, больше похоже на деревенскую больницу.
   - Угомонись Зигфрид. Все отлично. Если дело выгорит, то это самое то, без шика. Бабушки Марка просто обожают.
   Через минут двадцать пять пришел мой брат. Его фартук запачкан в крови. На руках массивные резиновые перчатки, а на лице марлевая маска, спущенная на подбородок.
   - Это мясник, а не доктор. - Шепотом заключил Фрид.
   - А чем доктор то мясника отличается? - грубо подержал я.
   - Верное замечание. - Усмехнулся Розенберг
   - Господа, мне регистратор сказала, что вы по делу. - Легко сказал фельдшер Франц
   - Верно Марк по делу. - Встал я со стула, показав лицо.
   - Ба кого я вижу? Мой ли это брат? Что в словах: "никогда больше не показываться мне на глаза" тебе не ясно?
   - Вижу у вас хорошие, братские отношения. - Ехидничал Фрид.
   - Кто вы такой? - с недоверием спросил Марк.
   - Зигфрид ото Розенберг. - протянул руку он - А вы доктор Франц? Мне говорил Фалланон о вас.
   - Погнил мое имя? - Марк рукопожатие не подержал.
   - Нет, отнюдь. Только хорошие вещи.
   - И что же? Что он мог сказать обо мне "хорошего"?! - Марк покраснел о злости.
   - Он говорил, что вы не любите собачников...
   - Нацисты... Ты к нацистам поддался. Из крайности в крайность. А вы знаете, господин хороший, что этот человек жил, работал, статьи писал по жизнь вагмарскую? Какие вы вагмарцы твари не любим "ангельцов божих"? Теперь он стал лютым нацистом. Браво! Слушай брат, когда же тебе надоест предавать? Семью предал, собачников предал, меня после всего блага, которое я сделал... ты меня чуть без куска хлеба не оставил. Уничтожил все документы! Ремонт мне обошелся в десять тысяч!
   - Слушай Фалланон, сдаётся, твой брат не очень тебя любит. - Смеялся Фрид.
   - Я заметил. Марк. Мы не за этим пришли.
   - А зачем? Зачем ты пришел?
   - По делу. Может, пойдем в кабинет.
   - Говори тут!
   - Марк вы поступаете неразумно. - сказал Зигфрид.
   - В моей больнице я решаю, что разумно, а что нет!
   - Брат, нам нужен твой талант и больница. Мы хотели бы оплачивать лечение вагмарцев деньгами нашей партии. Так же мы бы хотели помочь тебе в расширении.
   - Да? А если я не соглашусь?
   - Значит, я ошибался в умозаключение "умный человек" относительно вас. - Фрид не успокаивался в остротах.
   - Я подумаю. - с грубостью сказал Марк.
   Конечно, мой брат согласился, ибо не дурак. По нашему договору партия ему платила ежемесячно сумму в двадцать пять тысяч олигоров. Взамен он бесплатно принимал всех вагмарцев, а так же промывал мозг пациентам что, мол, все болезни рождаются в телах собачников. Глупость подумаете вы? Кто поверит в эту чушь? Люди наивны, доверяют авторитету. Если человек в белом халате что-то говорит, значит, так оно и есть на самом деле. В типографии Зигфрида мы даже напечатали плакаты "Как защититься от вирусов собачников" и распространили по городу. Рассказывали о бактериях в телах нелюдей, которые губительны для нормального человека.
   Первые плоды трудов стали заметили в булочных. Обычно ранним утром, в семь утра, у дверей лавок собиралась толпа на запах свежего хлеба. Бабки с тюками занимали очередь, за час до открытия. Волшебство, стояло собачнику приблизиться к лавке, либо толпа разбегалась, и торговля завершалась, либо выходил охранник и бил несчастного дубиной по ребрам. В последнем случаи вмешивалась полиция и выписывала штраф хозяину булочной.
   Мы на этом не успокоились. Мой брат по радио открыто рассказал об опасной, ужасной, мерзкой, инфекции "Психомортиус", которую выдумал разум Зигфрида. Взывает слабоумие, импотенцию, расстройство желудка, алкоголизм, тягу к преступлениям и проституции, и вызывает... Фрид знает что еще. Конечно, поступали заявления, что выше сказанное бред и антинаучные доводы больного рассудка, и вообще пахнет предрассудками относительно нации. Но разве есть дело люду "научные" или "ненаучные" доводы? Доктор по радио сказал, вот и все аргументы.
   Нашу партию ждали теснения. Мол, это нацисты воду мутят. Врач Франц в партии не состоит, наши руки чисты. Журналисты стали писать о "грандиозных" расследованиях. Наша партия стала появляться в других газетах не только Зигфрида, правда в черном цвете. Черный цвет явление временное. Как эти люди, из НСПТ могут обманывать? Гляньте, эти чудаки раздают бесплатно супы и одежду. Они сорят деньгами, чтобы несчастные детки пошли в школу. Как вам не стыдно, журналисты, писать ложь? Мол, собак прижимают? Так во благо народа! Высшего народа.
   Аластар Раткамтц создал единую идеологию. Не просто нацизм, убийство гавкающих клопов, а "научный" доклад о том, почему наша нация выше и почему мы должны сбросить цепи наложение презренным народом. Доклад назывался "Каленым железом!" где описал идеального человека: Рост не ниже 175 у мужчин и не ниже 165 у женщин. Вес не выше 90 кг у мужчин и 70 у женщин. Глаза голубые. Цвет волос каштановый.
   Кстати о детках. Первый председатель партии сказал, что мы делать ставку на будущем, в прямом смысле этого слова. Дети - будущее каждого народа. Бесплатные школы для всех. Члены партии разработали новую версию образования. Теперь важные предметы для школьника это вагмарский язык, история, идеология вперемешку евгеникой и спорт, все! С приходом демократии образование вагмарцев пошатнулось и все из-за налога. Родители должны были уплатить в образовательных целях налог в размере пяти сотен олигоров, за использования здания, парт, учебников и прочего. Деньги для современного мира невеликие, пять пачек папирос, но платить за знания по разумению многих считалось глупостью. Вряд ли бы родители отправили своих чад в наши школы, если бы не система бесплатного питания учащихся. Потоки молодежи устремились наполнить коридоры старых бараков, которые ныне являлись школами. Бараки до постройки новых, наших партийных школ.
   Зигфрид процветал. Его газеты впервые стали покупать люди. Он даже позволил себе купить новый автомобиль. Я тоже не терялся. Стал суперзвездой городского масштаба. Кормил безродных малышей с ложечки кашей на умиление народу. "Красная ткань" не даст замерзнуть бездомным! Возьми бесплатную куртку на "кроличьем" меху. Инспекторы службы санитарной безопасности города " Кадерфаегер" огромное вам спасибо шкурки и тушки кошек. За суп на мясе бедных кисок люди дрались, разбивая лица кулаками и булыжниками.
   Мы сражались за доверие народа тут в городе, а за городом пока плацу маршируют наша новая гвардия, в новых шинелях, и новыми сияющими винтовками. Солдаты гаранты нашей безопасности. Ни один богатый человек не станет ругаться с другим человеком, который имеет армию в 1200 солдат.
   Через полгода после вступления в партию я смог построить настоящую утопию в головах трудящихся, не без помощи Зигфрида. А еще через год построил нечто материальное, первую фабрику кампании "Красная ткань". Аластар Раткамтц стал ангелом после наших действий для двадцати шести процентов граждан нашей страны. НСПТ вышла на третий уровень популярности. Лидировали демократы вторые коммунисты. Террор дело благое. В быт людей вновь вернулось занятие как избиения собачников. Ким и Руди эти два брата палача вешали по ночам коммунистических ораторов на столбах, дабы показать нашу силу. Мы можем многое! Повесили и моего одноклассника, который травил меня в школе. Тот с красной лентой на руке. Я его увидел, когда проходил по мостовой вечером. Речь говорил, глупый. За мир без классов говорил он. Не богатых, ни бедных не будет. Ночью он замолчал, благодаря мне.
   Я любил гулять по ночам. Заходил по делам в разные темные конторки. Часто бывал у Зигфрида дома. Единственный кто бывал у него на квартире. Мой друг обладал тайнами, которые в обществе не принято разглашать - тайны своей постели. Нет, это не банальная любовь в женщинами , он любил нечто более необычное. Он любил детей. Девочки одиннадцати - двенадцати лет его безумная страсть. Дома за закрытыми дверями, за слепотой общественности он превращался в деспота. Девчушка, которая делила его лоно и параллельно исполняла роль горничной в его доме. Комната для слуг по обычаю дома Розенбергов находилась в подвале. Нет, это совсем не тот уютный подвал, в котором жил я это самая настоящая тюрьма. Не кровать, нары. Холодно и сыро. Друзьям его заложницы были крысы. А еще этот извращенец любил снимать в своем не скромном доме детскую порнографию под стать ленте "желтая королева". Для гарантии, тайны он вырывал язык своим жертвам. Ведь это чудовище было моим другом. Не мне его судить. Честно говоря, мне было все ровно, чем Фрид занимает свой досуг.
   Двенадцатого мая в день рождения великого председателя. Грасс, Фрид и ваш покойный слуга пришли в мэрию города Мракграда. Наша задача: Добиться времени на центральной улице города. Днем праздник для всего Вагмарского народа. Маскарад, пляски, патефон в подарок. Где Фрид раздобыл такое количество патефонов, известно только дьяволу. А темное время суток для парада военных сил партии. Мы знали, что демократия уже давно спустила приказ, о запрете всех шествий двенадцатого мая и что мэр будет упираться поставить подпись над разрешением. Все это мы знали. Политика - это грязная кухня. Тут недоверие и ложь на каждом шагу. Мэр не исключение. Ему нужно было помочь принять правильное решение. Альберт Грасс показал ему две фотографии: На одной наши отряды националистической армии вооруженные до зубов и вторую что случается с нашими врагами. Мэр города согласился. Уверил нас, что никаких эксцессов не будет. На что Альберт сказал
   - Если ты мне солгал, мои солдаты придут ночью и сожгут тебя и твою семью заживо.
   Разве найдется человек, который смеет ослушаться командора?
   Все прошло более чем успешно. Девушки щеголяли в легких весенних платьях. Крестьянин получил свой патефон с подписью "На счастье от НСПТ". А ночью, с боем барабанов вторглись в город наши солдаты. Шагали маршем и им не было конца . Шли для того чтобы поздравить первого председателя националистической партии с его днем рождением. Шли огненной рекой, неся в руках факелы и распевая гимн чистой расы. Враги трясутся от этой мощи. Люди видят истинных защитников государства. И вот чудо. В самый разгар марша в ставку пришло письмо. Его вскроют только утром. Будет лежать среди обычных таких же писем с поздравлениями но это не обычное письмо. Его прислал сам президент Вагмарской республики Вернон ото Штраус.
   Мне кажется, что кто-то там, на небе, нас любил. Мы были нужны миру, не знаю до чего. Может показать, что есть зло и добро. Стряхнуть планету, и уже с новым строем войти в очередное тысячелетие.
   В июне обрушился олигор. Уже забыли, что такое голод и что такое буржуйка. Опять, опять вернулись к этому ужасному времени. Все проклинали этот поганый год, кроме нас, нацистов. Мы должны благодарить тех, которых вогнали страну в долговую яму.
   Аластар набирал популярность. Все же первый председатель был гением. Может на нем сказалось его актерское образование, а может это просто талант находить общий язык со всеми людьми, людьми разный слоев? По видеозаписям вы можете признать его за неврастеника, а он таким не был. Кричал и плевался только на массах. В жизни... Его не описать. Он так по джентельменски, брал ручку генеральши Гризенштерн. Говорил ей комплименты, и по-своему особые, с изюминкой.
   - Вы идеал! Не смейтесь. У вас прекрасные воспитанные, образование дети, вы можете при всех трудах и заботах оставаться привлекательной женщиной. Я когда говорю в своих школах, вы служите примеров для юного поколения. Да что я говорю? Вы душа моя, пример для всех женщин. Вот мой друг Зигфрид не даст солгать.
   Фрид кивал улыбаясь.
   Потом он снимал с изыском выбранный костюм и шел в народ. Маска, которую он примерял сей раз, выходила за сурового рабочего. Он жал грязную, вонючую руку сантехникам. Говорил, что когда был мальчуганом, тоже трудился, ремонтируя трубы по уши в дерьме. Конечно, он лгал. Но как! Это выходило грандиозно. Ему верили те и другие. Даме стояло просто посмотреть запись, ведь все выступления в школах записывались. Никакой генеральши нет в его речах. Сантехнику просто беглого взгляда хватило бы, чтобы понять, Аластар канализационных труб в жизни не видел. Все-таки ему верили. Ведь любой человек хочет думать, не таракан, а личность. Даже великие люди не гнушались грязной работы. А женщины? Какая женщина не мечтает быть идеалом? И вот еще один феномен. После его слов на массы, красивый пол сходил с ума. Поклонницы буквально осаждали штаб-квартиру партии, желая увидеть своего кумира. Они мечтали родить ребенка от человека с животом, с несуразным лицом и седыми бакенбардами. Что они находили в этом человеке, загадка? Мне было чертовски интересно, почему Аластар, мужчина традиционной ориентации, ни разу не воспользовался сотнями предложениями девушек? Каждый день партию осыпали письма любовного содержания и ни одна девушка не получила ответа. Интрига... Она откроется случайно. Позже...
   В партию шли не только письма о любви, но средства со всего государства. Не деньги рождают популярность, популярность рождает деньги. Мы теперь не заключались в одном городе. Опутали все своей липкой вязкой нитью власти. Партия обогнала коммунистов, с отрывом. Мы вторые! Вторые в парламенте. Тридцать семь процентов населения отдали нам свои голоса. Мы не можем подвести их.
   Депрессия пришла в город тихой, спокойной, походкой. Олигор на бирже пробил очередное дно. Рухнул уровень жизни. Хлеба нет. В государстве денег чтобы купить зерно. Мелкие предприятия потихоньку закрывались, оставляя людей без работы, а некоторых и без жилья. Вот только было все хорошо, и опять, опять, разруха, злоба, крушение всяких принципов морали и норм поведения. Ночью на улицах города опасно ходить. Тебя могут забить до смерти за еду, деньги и роскошь уже не в цене. В школах самым постыдным для старшеклассниц стала девственность. Алкоголь, огненные реки полились улицам Мракграда. А почему? Потому что люди не хотели замечать реальность. Полиция бездействовала. Ее больше не боялись пьяные батраки, полицейские боялись пьяных батраков. Вот только что газета сообщает разграблении дома прокурора неизвестными. Как это называется? Это называется счастьем. Мы так долго ждали и вот час пробил. Снова злоба, ненависть разрывает сердца граждан, и это на руку партии. Поезд на полном пару, осталось только отключить тормоз. Мы старались отключить тормоз в головах людей. Ученики наших школ, молодые люди в черно-зеленой форме избивают собачников с обвинениями "Это вы во всем виноваты". Взрослые пытались оградить безумных мальчишек и не менее безумных девчонок от жизни убийц. "Руки от крови нельзя отмыть" - утверждал философ. К чету философию! В огонь знания и науку! Люди хотят жрать, их корыто пустует.
   Вернулись времена открытого террора. Коммунистические красные отряды на улицах мрачного города вступали схватку с нацистами. Куда им до нас? Партизаны они отличные, а вот в открытом бою - живые трупы. Мы убивали их ораторов уже не ночью, при полной тишине, а открыто выстрелом в сердце. Нас в газетах описывали уже не преступниками против человечества, а как защитников отечества и народа. Демократы опять рухнули в поганое ведро. Их уже не любят, а те люди, которые не любимы разгневанной толпе, обычно весят на фонарях с полным ртом мух.
   Бродя по очередной улице, где еще четыре часа назад бывала локальная потасовка. Мертвых уже убрали, а вот дорога и воздух, пропитаны кровью. В этот час затишья я встретил не забываемую девушку. Она как раз выходила из пивной, которая уже перестала быть злачным местом и служила укрытием гражданских, пока силы политики отстаивают право на жизнь. Выходила девушка не одна, рядом с ней держалась девочка лет двенадцати. Девушка осматривалась по сторонам. "Стреляют?" - наиглавнейший вопрос. Тихо. Закат солнца. Эта самая тяжелая и громкая тишина, которую можно себе представить. Потом женщина обратила внимания на мою персону. Ей не стояло мучений узнать меня. Я почти не изменился. Разве что потолстел чуть-чуть. Все тот же длинный плащ, подаренный Зигфридом, потертый помятый, в дырах от случайных пуль. А ее жизнь не жалела. Худа как смерть, в белом платье. Честно, я считал, что моя подруга Кира мертва. Впрочем, какой я друг? Я отставил ее при первой опасности для моей жизни. Она же, своим геройством сохранила жизнь не только себе, но и девчушке. Слава богу, малышка не запомнила меня. Мне достаточно одного презрительно взгляда. Еще пары глаз, переполненные отвращением, я бы не вынес. Кира, скорее всего, знала, что я вступил партию нацистов. Партию, которая убивала без разборов, только чтобы захватить власть в городе. Потом как я узнал от моих, так сказать информаторов, что Кира потеряла родителей в тот день. Ашезуген убили всех. Некий член националистической партии по имени Ким, забил ее отца садовой лопатой. Нужно спросить Кима: "Как это, быть палачом?". Я впервые испытал стыд за то, что не сказал "нет", в комнате пропахшей шоколадом. Хотя, что я говорю. Мразь - мое имя. Мои проступки пропитаны всеми пороками человечества.
  
   "Преступление и наказание"
   Приехав домой в четырехкомнатную квартиру, отпустив служанку, я заперся в кабинете с целью напиться. Когда я присутствовал на очередной встрече Аластара с инвесторами, коих он ласково называл " котятами", представитель машиностроительного концерна "Крепость" господин с утраченной для истории фамилией, подарил два изумрудных кубка. Символ на долгую память и вечное сотрудничество. Кубки Аластару не понравились, изумруд не чистый. Он отдал их мне. И вот сейчас наполнив, этот кубок вином я отмечают реквием по своей душе. Думал, хуже себя никогда не почувствую. Ошибочное умозаключение.
   Мне не дали выпить вино. Да что же это такое? Телефон! Неужели же без меня не чего не решить? Я в первую очередь человек! Хочу напиться. Телефон не умолкал, трезвонил, задыхаясь. Да что же такое могло случиться?
   - Да! - взял трубку телефона.
   - Фалланон? - послышался перепуганный голос Зигфрида. - Аластар Раткамтц повесился...
   Я обронил бокал, вино растеклось по паркету. Все! Мне пора вещи и бежать из страны. Коммунисты же убьют! Выпотрошат, освежуют, и повесят на посмешище простому люду. Бросил трубку телефона, живо достал чемодан из шкафа. Накидал в него из сейфа пачек денег, в надежде купить себе маленькое местечко на другом континенте. Бежать! И тут, в мой мозг постучалась мысль. Может это розыгрыш? Аластар дядька хитрый. Хочет проверить на прочность и верность. Я тут уже чемодан упаковал, бежать задумал, а он жив. Месть коммунистов по сравнению с гневом первого председателя это детская игра. Кто как не Аластар Раткамтц умеет наказывать предателей? Чемоданчик я с собой все же взял. В багажнике место не займет, а шкуру уберечь поможет.
   Прыгнув в свой автомобиль, на всех порах помчался в штаб, где меня ждало две новости. Первая: сестру Аластара нашел повешенной на тайной квартире. Вторая: Сам же великий архитектор жив и здоров, но головой тронулся. Когда узнал о смерти сестры, бился головой об стол, пытался перерезать себе горло. Командор, зайдя в кабинет, с целью обсудить подготовку охраны поезда с нашей делегацией, застал первого председателя, за поеданием пиджака. Он разметал свой любимый зеленый пиджак на мелкие клочки, пожирал его остатки, запивая водой. Говорят, его потом обильно рвало, даже понадобилась помощь врача. Сундук с тайнами семьи Раткамтц открылся. Зигфрид уже переживший смерть сестры не понимал, почему Аластар так убит горем? Ну что же делать? Ее не вернешь.
   Когда я приехал на тайную квартиру труп девушки уже увезли. Борьбы или насильственной смерти я не заметил. Мебель сломана, стекла разбиты - кругом осколки, но это уже безумный брат покойницы постарался. "Пахло" самоубийством. Вопрос: Зачем богатой молодой девушке вешаться? Загадка. Записки она не оставила. И так же стоял вопрос: куда исчез телохранитель девушки?
   -Аластар не верил в факт смерти сестры. - Ее убили! - рыдал он.
   Я Зигфрид и Венцель смотрели на его мучения, тихо дыша, не смея сказать и слова.
   - Я хотел ее уберечь, спрятать от вас. Вы людоеды! Это вы ее приговорили!- Кричал на нас. - Вы задумали грандиозный план! Кто из вас продался красным сволочам? Кто продал мою девочку? Отвечайте!
   Мы молчали, боясь сказать лишнее. Оторвет язык и скажет, что так и было. Все же, какой он ужасный человек. Страх перед ним, пробирал до костей, врывался в кишечник, печень, сердце. Это было похоже на маленькую смерть.
   Девушку похоронили с почестями. Аластар не мог присутствовать. Мы сказали общественности, что он за границей, но очень переживает. На самом деле, у него начался припадок. Отвезли его к Марку, тот вызвал надёжного психиатра.
   Первый председатель моментально постарел. Его живот, выпирающий из жилета, исчез мгновенно. Кощей из сказок. Может сердце архитектора скрыто не в сундуках с шестью замками? Спрятал свое сердце в более чем-то уязвимом? Аластар никогда не спал с женщинами, утверждая, что его жена - родина. Понимаете личная жизнь актера или музыканта - слухи и сплетни. Личная жизнь политика это - риф, от которого может затонуть целая страна.
   Великий архитектор жив, но сломлен. Впрочем, нашлось средство его встрянуть...
   Пару недель назад в Мракградский штаб приехал человек, невысокий, но и не маленький, нормальный, почти лысый, только две небольшие кочки на его голове. Звали человека Адлер Вольцоген начальник департамента образования города Дармантона. Приехал он инкогнито и когда выходил из черного автомобиля фирмы "Кранштрас" озирался, "не увидит ли кто?". Подмышкой нес коричневый, тертый портфель, который, несомненно, видел лучшие времена. Некто прибыл в Мракград с очень деликатным делом. Так уж вышло, что страна находиться в строжайшей экономии, денег нахватает даже на школы. Ни ремонт сделать, ни парты купить, что говорить об учебных принадлежностях. Зарплаты учителям третий месяц выдают колбасой да консервами "Хлев Барни". И он как руководитель решил попросить помощи у коммунистов, ведь те очень сильны в храмовом городе. Отказали! Нет сейчас таких денег. Похлопали по спинке Адлера и отправили, пожелав счастья. Тот все понял, купил билет на Мракград, поехал просить помощи у нацистов.
   Вольцоген напряжен, нервный, пил воду стакан, за стаканом излагая суть вопроса. Аластар сидел противоположно от гостя в мягком зеленом кресле, пил чай, внимательно слушал. Приобрел гримасу удовольствия, когда тот рассказывал, как его прогнали коммунисты.
   - А от нас что хотите? - живительно спросил первый председатель.
   - Денег! Поймите... - снял очки человек, от волнения тер линзы платком. - Образование погибает. Скоро Дармантон станет городом варваров. Учителей нет, привить нормы поведения подрастающему поколению некому.
   - Хм... Я полагаю, что воспитанием отпрысков заниматься родители, разве нет? - Тоны голоса Раткамтца возвышены, а взгляд высокомерен. Ему нравилось смотреть на человека, который просит у него помощь, чувствовал себя императором, не меньше.
   - Нет, совсем нет, первый председатель партии, ребенок в школе проводит почти семьдесят процентов свободно времени. Родители? Видели бы этих родителей. Когда я работал учителем географии, имел дело со многими. Многие читать не умеют, что говорить о знаниях химии или физики, а что там. Дети, дети другие, из них могу получиться люди.
   - Значит люди, которые не умеют читать - нелюди? - усмехнулся Раткамтц.
   - Нет, я... не так выразился... люди, конечно люди, но не образованные люди. А что как не разум делает человека человеком. Мы должны развивать детский мозг, чтобы прекратить войны. Ведь войны возникают из-за глупости людей!
   - Я понял вас! Всегда говорил что дети - будущее человечества и партии. Но вот загвоздка, что я получу взамен? Тратить деньги в трудный год нужно с умом. Согласны со мной господин Вольцоген?
   - Да, да, конечно. - Человек полез в свой портфель, и вынул от туда кипу бумаг, уже с печатью и подписью, уложил документы на стол. На желтых, печатных листах жирным шрифтом написано "Назначение на должность".
   - Что это?! - как то чересчур громко спросил Аластар.
   - Это мои приказы на назначение ваших людей в департаменте образования. - Быстро ответил Вольцоген.
   Первый председатель замолчал, думал, косясь на стопку документов.
   - Сто двадцать семь мест. - Добавил Адлер.
   - Да... вы знали что предложить. Идеология... что как не идеология нацизма нужно детям. Любить и сражаться за свою нацию, за свою семью и родину. Я принимаю ваше предложение, господин Вольцоген, но раз вы пришли просить нашу помощь и впустили нашу партию в сферу образования Дармантона, не хотите ли вступить нашу партию? Вместе сражаться с несправедливостью?
   Вольцоген не хотел вступать в партию. Он был человеком добродушным, мягким и на такое понятие как "ненависть" был не способен. Кто же откажет главе партии нацистов? К тому же он пришел за помощью...
   - Конечно... - тихо вымолвил Вольцоген.
   - Вот и славно, вы приняли правильное решение. - улыбнулся Аластар. В его глаза сверкнули, огнем и вдруг - ХАНС! - рявкнул так, что напугал гостя. Из-за двери появился юноша лет шестнадцати. - Да, первый председатель? - Позови Мартина, он нужен мне.
   - Виноват, но он уже ушел домой. - оправдываясь сказал мальчуган.
   - Позови Мартина! Мне неважно, где он, хоть из могилы достань, но чтобы через пять минут он был тут.
   - Слушаюсь! - покорно кивнул мальчишка Ханс.
   - Аластар развернул лицо от секретаря к Вольцогену. - Стой! Вот еще.
   - Да? - Вновь показался из-за двери парень в серебреной форме.
   - Принеси чистый партийный билет, у нас тут новобранец. - На губах Раткамтца появилась злобная усмешка.
   Мартин Венцель служил уже много лет адвокатом при Аластаре. С ним встречался редко так как я человек не бедный и могу позволить нанять защитника моих документальных интересов самостоятельно. Венцель помимо того что занимался юридическими вопросами он командовал "бумажными" солдатами помладше. Адвокаты под четким руководством занимались тем, что выручали нацистов из лап закона, но сложные дела рассматривал сам Венцель. Недавно спас Кима и Руди от каторги, разбив обвинение на суде. Он убедил судью, что это полицейские напали на подсудимых, а не подсудимые на полицейских. Защищаться - не преступление. По мнению Аластар Мартин призрак, ведь этот человек должен был явиться из воздуха, ежесекундно, если первый председатель нуждался в юридическом совете.
   Адвокат был у себя на квартире. Только вошел, раздеться еще не успел, как позвонили из приемной. Вновь ехать. "Но, черт возьми, я уже дома!" Тяжело вздохнул, закрыл квартиру и пулей примчался в штаб нацизма. Влетев в изумрудный кабинет, неся с собой сквозняк, он тут же уселся в кресло, между первым председателем и Вольцогеном.
   - Ну что стряслось? - Сначала посмотрел на лицо Раткамтца, а затем развернул взгляд на Адлера. Тот с особым вниманием рассматривал недавно выписанный алый партийный билет за номером 46300. - Ну, что, будем сидеть и молчать? - Венцель был явно недоволен.
   - Ты забыл закрыть дверь! - сообщил Аластар Мартину.
   - Ханс закроит. Ханс! - Крикнул адвокат.
   Парень подчинился и закрыл двери, преградив поток холодного воздуха в изумрудный кабинет.
   - Ну, зачем вызвал? - Замечу, что Мартин называл первого председателя на "ты" так как они были давно знакомы, и лишней вежливостью юрист себя не утруждал.
   - Аластар потянулся, взял со стола кипу бумаг и кинул ее в сторону Венцеля, будто кидает кость собаке. - На! - Тот посмотрел на Аластара не одобрительно, непонимающе сути. - Мы отправим команду в Дармантон, для помощи деткам. Тут приказы на назначение, впиши туда надежных компетентных людей в сфере образования. Сделай лично, и лично каждого проверь.
   - Но это не моя обязанность! - бурчал Венцель. - Этим должен заниматься кадровик, не я.
   - Согласен, но проблема что хитрому, алчному Бруно я не верю. - Добро сказал Аластар.
   - А мне? - Криво улыбнулся Мартин.
   - Тебе я верю, мой друг. - Первый председатель дружественно ударил адвоката по спине. Аластар повернул лицо к Вольцогену. Он уже убрал партбилет, скучал. Воздух в изумрудном кабинете казался холодным и тяжелым, разболелась голова. - Так же я вам дам солдат, человек так сто пятьдесят чтобы, краснозадые, - Аластар усмехнулся от слова "краснозадые" - не испортили все дело.
   Поезд отправлялся через неделю после трагедии. Аластар хотел лично сопроводить делегацию до вокзала, проявить вежливость так сказать, но не вышло, не судьба. Альберт поехал вместе со своими солдатами. Ему, как и многим показалась, смерь Эбби Раткамтц неслучайной, решил контролировать лично всю операцию, хотя до этого планировал остаться на пироне.
   Для транспортировки людей было выкуплено партией у железной дороги три вагона в составе пассажирского поезда N2347-09М. На вокзале сегодня много людей в тёмно-зелёной форме с винтовками на плечах. Националистические бойцы курили, смеялись, кто-то пытался познакомиться с барышнями. Унтер - лейтенант в серебрёной форме нервно освобождал папиросу за папиросой от дыма, бросая окурки в урну рядом с часами на столбе. Мышцы его лица быстро сокращались, будто он кого-то ругал, но это не так. Офицер молчал, редко посматривая злыми голубыми глазами на солнце. Думал о том как несправедлива жизнь. Еще вчера он обещал своей дочери купить новый трехколесный велосипед, надеясь получить "командировочные". Сегодня он узнал, что остаётся в городе и соответственно никаких больших денег в ближайшее время никто не выдаст. Печалило, ой как печалило. Дочка скажет: "Обманщик" - и офицер с ней согласиться.
   Партийные вагоны находились, стояли самыми первыми от локомотива. Паровоз то и дело кашлял, чихал, плевался, горячим паром, будто водяной дракон. Машинисты проверяли техническое состояние, и неважно, что поезд только сегодня вернулся из депо, где проходил капитальный ремонт.
   - Я знаю эти "работничков"! - Презренно сказал главный машинист Степан Илларионович Лукин. - Пол-литра накатят, а потом в котел лезут, мастера черт их дери. На мою бытность два котла тю-тю, взорвались. Это вы молодняк - обращался своему помощнику и практиканту старик- такие неосторожные, на авось надежды возлагаете, а вот когда питух жареный клюнет в зад, вспомните меня и мои слова. - трещащим голосом говорим Степан Илларионович, паралельно куря трубку.
   - Да что вы дядь Степ, в самом деле? Видно, что котел абсолютно новый, да и алкашей давно в депо нет. За это ответственность полагается.
   - Ответственность! Начальник выговор сделает? В угол как нашкодившего шпингалета поставит? Ответственность! Просрали страну, ай! - махнул рукой старик.
   - Нам на паре рассказывали, что если пьяным на работе застукают, то все в Крягериз первым рейсом. - как то вдумчиво сказал пятнадцатилетний практикант.
   - Брехня! Я же тут и никуда меня... - Оборвал свою фразу главный машинист, понял, что говорит что-то ненужное, лишнее.
   Между работниками железной дороги на время разговор прекратился. Старик отвернулся, смотрел на пассажиров, которые садились в поезда.
   - До чего я докатился. - Шёпотом, про себя сказал главный машинист. - Теперь на своем поезде, преступников катаю. - Окинул презрительным взглядом нацистских солдат.
   На пирон, гудя клаксоном, въехал автомобиль, с символом "испорченной звезды" на ближних дверях. Машина остановилась у первых вагонов, и из салона вышло, троя: в длиннополой шинели Альберт Грасс, его адъютан т сержант Клоц Зампер и замученный Адлер Вольцоген. Начальник департамента образования города Дармантона страшился Альберта и его небольшую армию. Не по себе с этим... мордоворотами. Пустой портфель он выбросил за ненадобностью и теперь держал свои руки в карманах, старая скрыть дрожь.
   - Не бойтесь! - сказал командным басом Альберт. - Стойте тут или можете пройти в вагон, как вам будет угодно.
   - Лучше вагон господин Грасс, лучше вагон. - Как-то упавши, сказал Вольцоген.
   Донялся в вагон, зашел в просторное купе первого класса, которое он будет делить с этим малоприятным Альбертом. На столике рядом с креслом на стенке висел телефон. Позвонить! Усталый человек, набрав номер, услышал динамике высокий голос. Этот голос принадлежал его еще такой маленькой девяти летней дочери, которую он очень любил, и за которую очень боялся. Каждый день он в своем сознании прокручивал картинки, как его маленькое сокровище кто-то обижает, а он ничего сделать не может, не может помешать. С женой они уже не жили год, нашла себе мужчину умнее, сильнее, красивее и богаче чем Адлер Вольцоген, и теперь дочь он мог видеть всего два раза в неделю, так решил суд. И эти два удара губ, детских губ "па-па" дороже всего на свете. Вольцоген растянул улыбку во все двадцать семь зубов, те, что у него остались.
   - Привет! - легким, но усталым сказал Адлер в трубку телефона.
   - Папка! Привет, привет! ты, когда придешь, когда? - Быстро тараторила девочка.
   - Завтра малыш. Что тебе купить?
   - Слона! - резко сказал девчонка.
   - Хорошо. Слона так слона.
   Мужчина отвлёкся на происходящие за окном. Альберт разговаривал с унтер-лейтенантом, но не долго. Молодой офицер отдал честь и с лицом, будто он только что проглотил нечто несъедобное, направился к машине. Рупор говорил об скорой отправке, через пять минут.
   - Солнце, я люблю тебя. Позвоню по приезду. - Сказал печальным голосом Вольцоген.
   - И я тебя люблю, папа.
   Мужчина положил со стуком трубку, тяжело вздохнув.
   Поезд на свой борт принимал пассажиров. В общих вагонах образовалась духота и теснота. Из купе доносились нотки аромата чая, кофе, и копченой курицы. Солдаты заняли места, сняли головные уборы "лодочки" и тихо засопели, погрузились объятья дорожного сна. Альберт тоже поднялся на борт. Прошел в купе и уселся в мягкое кресло рядом с Вольцогеном. В большом купе становилось теснее. Садились господа, теперь официально работавшие в департаменте образования города Дармантона. Венцель подобрал весьма хороших, если не лучших специалистов: учителей, преподавателей, три доцента, и несколько бюрократов. Все господа имели схожесть: яркая будто пожар, ненависть к собачникам.
   - Ну что, с богом! - Сказал Степан Илларионович и снял поезд с тормоза.
   Скорость паровоз набирал лихо, и уже через несколько минут выдавал семьдесят километров в час.
   - Мало! - заключил главный машинист поезда.
   - Да черт, свами мало! Пассажирский больше шестидесяти разгонять нельзя. - вылез молодой практикант.
   - Ты поучи меня еще. Не вырос еще, чтобы учить меня. Говорю: Мало! Кидай еще угля, больше пара.
   - Да... я... кидаю... - задыхаясь от угля, как-то оправдательно сказал молодой машинист.
   - Еще, еще, еще! Разгоним до сотни! хочу, чтобы сердце поезда забилось.
   - Смотрите, чтобы это "сердце" не взорвалось к черту. - Острил практикант.
   - Да черт с тобой! - пугливо сказал дед.
   - Куда ты так торо...пишься, Степан Илларион..? - Машиниста забил кашель
   - Я говорил тебе дурашка, отрасти бороду, легче дышать станет. - старик развалился на сидении, будто король - Тороплюсь я? На свадьбу! - с гордецой в голосе сказал главный машинист.
   - Борода моей жене не нравиться. А что вдруг жениться собрался, вдовцом быть надоело?
   - Да не дай бог! Сын мой не путевый. Младшему семнадцать стукнуло, и все "не хочу учиться, хочу жениться". Я ему говорю: Дурашка, поживи для себя, а там может быть. Нет, и все. Упрямый как баран.
   - А ты сам то, во сколько женился? - ехидно спросил машинист, вытирая лоб.
   - В четырнадцать!
   - В четырнадцать? - изумился практикант.
   - Ага! У нас в семье было семеро парней, я седьмой. И не одного не было отпрысков. И тут батя собрал нас всех за столом и таким грозным голосом говорит: Кто мне внука подарит тот мое наследство и получи. Вот я и подсуетился, оставив братьев с носом.
   Тем временем, в будку дежурного Мраградского вокзала позвонили. Поднял трубку телефона Лев Смирнов, который сегодня нес вахту.
   - Слушаю? - осторожно сказал мужчина.
   - N2347-09М уехал? - спросил тихий, сиплый голос в трубке.
   - Уехал, уехал, как полчаса назад уехал. - быстро ответил на вопрос дежурный.
   - Только гость из Дармантона или с эскортом? - вопрос был явно бестолковый, на первый взгляд.
   - С эскортом! Живо ответил дежурный. На поезд сел сам командор. - трепеща ответил Лев Смирнов
   - Спасибо за помощь! - ответил сухой голос в трубке, раздались гудки.
   Мужчина сел на стул рядом с письменным столом, прижал к груди трубку телефона. В глазах читался страх, повиновнее.
   Звонок был произведён из сторожки стрелочника. Звонил Эрих Федоров один из коммунистических диверсантов, при том весьма хороший. Но в этот раз ему не продеться, взрывать и травить, нужно просто ждать. Из Крягериза двигался состав полный ресурсами: нефть, уголь, дерево. Не переведя стрелки товарной поезд пойдет, совсем не в жаркий город-крепость Канинхинштат, а в Мракград, по западному железнодорожному пути. Цель такой операции следующая: Хоть Альберт и отличался неповоротливостью и сообразно медленной речью, обладал тяжелым, как гиря басом, был довольно суровым военачальником. Его приказы забирали жизни коммунистов слишком эффективно. Его следовало убрать и лучше, случая быть не может. Больше времени Грасс проводит в лесах, обучая бойцов, там он не доступен. В городе бывает редко, по крайней надобности, не поймать. Ну и нельзя сбрасывать со счета гибель, как солдат - нацистов так и партийных деятелей. Эта трагедия даст понять Аластару, что в Дармантоне делать нечего. Для обывателя - несчастный случай, столкнулось два поезда, без пятна на коммунистов. Что да гражданских жертв, это побочный эффект. Прискорбно.
   Эрих сидел на табурете, одетый в рабочие, в желтое. Грязный, специально обмазался мазутом, чтобы сойти за стрелочника. Настоящий работник железной дороги спал рядом, неестественно глубоким сном. Вы бы приняли его за пьяницу ведь не зря от бородача пахнет алкоголем, и эта пустая бутылка на столике.... Нет, это не так! Аццо Мерц никогда не пил на работе. Не сказать, что он был трезвенником и всегда носит белые рубашки. Пил, был грешен, но не запойно. Дома, рюмочку с женой под душевный разговор, как и большинство людей на этой земле.
   Спал этот человек не потому что, пьян, а потому что отравлен. Отравил его неизвестный на улице, когда тот курил. Напал сзади. В плечо вошла игла стеклянного шприца, и погрузила разум в небытие на несколько часов. Затем этот неизвестный отнес Аццо в сторожку, уложил на диван, и вылил на спящие тело полупустую бутылку водки, которую принёс с собой. Нужен был козел отпущение и стрелочник на эту роль как раз годился.
   На стенке лампа, закованная в железную сетку, загорелась красным светом. Сообщала что поезд на подходе, нужно взять ключ и перевести железнодорожную стрелу. Эрик смотрел на нее волчьим взглядом, раздражала. Под ногами ощущался треск приближающего поезда. Скупая железная посуда затрещала, запрыгала на деревянном столике. Послышался отзвук разбитой бутылки, упавшей со стола. Эрих не шевелился, только перевел взгляд к окну. Там за стеклом, поезд на большой скорости, с оглушающим гулом, пронесся по рельсам. В этот краткосрочный момент диверсанту показалось: вот еще секунда и деревянная сторожка стрелочника сложиться как карточный домик. Но это всего лишь ошибочное ощущение.
   Состав, движущийся по западному пути, ехал навстречу трагедии, еще не зная этого. Алоиз Мельцер как обычно бросал уголь, в печь, держа правовое давление на нужном уровне. И каков был шок, невероятное удивление, но отнюдь не страх когда увидел на горизонте надвигающийся поезд. В те нескольких секунд, стоял в экипажной кабине, с лопатой в руках совершено растерянный. Не подумал о жене, о сыне - двоечнике, а о своем напарнике, который остался на станции, так как подхватил кишечную заразу. В его глазах блеснула зависть - последнее чувство в его жизни.
   Степан Илларионович попытался затормозить. Поезд резко остановил свой ход, железные колеса плеснули столбом искр. Не спасло. Все произошло так быстро, неожиданно. Многие не поняли что происходит. Пассажирские вагоны подкинуло, будто толчок откуда-то снизу. Все закрутилось, завертелось и тесло
   Нефть черной волной из перевернутых цистерн, разлилась. Огонь из печей вырвался. Раскалённые угли упали на сухую осеннюю траву. Тихонько, будто змея пламя поползло к черному озеру...
   Когда я приехал на место несчастья, впал в оцепенение. Наваждение обрушилось на меня. Кругом, пепел, обожжённые теля мертвых людей и густая дымка закрывающее солнце. Слышался хруст догорающей обшивки, тлеющего леса который вез товарной состав. Кругом, только горелая земля, и смерть. Много полиции и врачей. Бойцы нашей партии, укладывают в хлопковые мешки для мертвых своих вчерашних товарищей. Кто-то ронял слезы, оплакивая молодых парней. Приехал тот офицер, который должен был ехать вместо Альберта. И как же он радовался тем, не полученным деньгам, той упущенной возможности подарить своей дочери велосипед. Приехал и Венцель, что он тут забыл я так и не понял. Не укладывал трупы в грузовики и не искал выживших, которых, к сожалению не было. Адвокат только кашлял, и корчился при виде обгоревших тел. Наш гость Вольцоген погиб, как и рядом сидящий, через стол, командор Альберт Грасс, им свернуло шеи.
   Через час приехал тот, кого не ждали. Аластар примчался на своем автомобиле, в кальсонах и больничной рубахе, на босу ногу накинуты домашние тапочки. На него было ужасно смотреть. Лицом сходил за дьявола. Кричал, бесчинствовал, утверждал, что всех казнит! "Вы предатели" - кричал он.
   Спустя время, когда Аластар частично пришел в себя, начал внутрипартийное расследование. Кто же мог его придать? Не верил, что Эбби покончила с собой, и не верил, что поезда столкнулись по вине стрелочника, которого намедни казнили. Молчалив, часами просиживал в кабинете. Что он там делал никто, не знает. Напугал Ханса который никак не мог найти фонарик. В архиве регулярно перегорала лампочка, и без фонарика он просто нечего не увидит, не сможет достать документы нужные Раткамтцу. Устав от поиска, проявил храбрость спросив:
   - Господин первый председатель, не видели мой фонарик?
   - Я не ворую фонарики! - прогремел Аластар. - Я ворую жизни! А знаешь почему?!
   - Мальчишка Ханс побелел, от страха начал даже заикаться. - По-по-по-почему?
   - Тех, кто ворует фонарики - вешают. Те, кто ворует жизни - правят миром! - прохрипел глава националистической партии.
   Молоденький секретарь по белизне лица напоминал разве что снег. Аластар больше нечего не сказал, только ушел куда-то плывущей походкой.
   Гулял по безлюдному парку, погруженный в глубокое раздумье. Сегодня через засекреченную почту он получил сведенья от тайного агента, касательно трагедии. В бумажном шершавом пакете были фотографии изобличающего предателя. Раткамтц человек не глупый и догадывался, но поверить не желал. И чтобы хоть как то собраться с мыслями вышел в город. "Казнить, казнить, казнить" - тихо бубнил под нос Аластар. Этот иуда рассказал Маховому Сергею Васильевичу главе коммунистической партии о Эбби Раткамтц. На что тот усмехнулся, погладив пальцем по фотокарточке, заключил: "хорошенькая!". Сообщил о нашем госте Вольцогене, и то, что командор тоже сел на поезд. "Казнить!"
   Убить предателя, решил необычно, с мучениями. На старом механизаторском дворе, который партия выкупила очень давно, служил местом для кары преступников против партии, местом пыток "языков". Тут был замечательный подвал, черный от плесени, сырой с обитой плиткой на стенах, но тихий. Крики мучеников не слышно для гражданских, сколько бы те не напрягали свой голос. Тишина! В большом зале стояла импровизированная дыба, сделанная Руди, крюки для мясных туш, стул с ремнями, и циркулярная пила. Но это Аластара не интересовало, интересовала каменная ванна. Что страшного в ванне? Обычная ванна, где раньше отчищали от застарелого машинного масла различные детали тракторов. Туда поместиться человек. Можно его утопить? Если постараться то да. Банальность! Не зря же два брата смотались пулей в лавку автозапчастей и там приобрели два вида кислот. "Для аккумуляторов" - сказали братья удивлённому продавцу. Не каждый день два господина бандитской наружности покупают шестьдесят литров серной и двадцать литров Халатовой кислоты.
   Приехали на место, выгрузили канистры, заняли подготовкой. Раткамтц просто обожал делать из всего, даже из-за крохотного события, целый ритуал. Должен быть патефон, который будет играть оперу о проклятом металле. Под не чистые, визгливые, и порой скрежетающие звуки музыки, выписать приговор предателю. Конечно же, богатый стул, с которого он будет смотреть представление мести.
   Приехал человек, привез собой приговорённого. Человек - инкогнито для меня, был хорошо известен братьям, ведь не зря, багровея при его присутствии, называли его не иначе "господин полковник". Откуда это полковник взялся, никто пока не знал. Будто джин вылез из бутылки, или как черт из табакерки. Первое ему подходит больше, чем первое. Смуглый, аристократичный, в черном офицерском плаще еще монархического кроя, полковник вел пойманного им иуду на казнь. Взяли предателя с постели. В четыре часа утра двое неизвестных проникли в его квартиру. Коммунистической шпион, было, начал отбиваться, но его усмирили четким ударом резиновой дубинки. Лиц он не видел, они были скрыты маской, вот у одного на шеи, весел жетон отчеканенными буквами "Н.О". Далее иуда очнулся в какой-то яме, но просидел в ней не долго. Смуглый человек, накинув ему на голову, мешок привез его сюда на механизаторский двор. Схватив сильной его за шиворот пижамы, повел в подвал. Босые ноги приговорённого ощутили холод бетонных ступеней. Цепи на ногах бряцали, эхо разлеталось по винтовой лестнице, будто птицы. Смуглый шел сзади, преступник мог слышать удары шпор его сапог. В такие мгновения человек понимает, что ему крышка. Старается спастись. Дерётся, упирается, умоляет о прощении. Как первое, как второе, так и третье, заканчивается провалом, только разжигая пламя ярости в душе палача. Иуда ничего такого не делал, напротив вел себя довольно сдержано, храбро. Приведя его в низ, в комнату с ванной, смуглый человек, усадил предателя на холодный пол.
   - Сиди смирно! - жестко приказал он.
   - Кто это, господин полковник? - поинтересовался Руди.
   - Это? - Вдумчиво сказал человек в офицерском плаще. - Это товарищи, пример: как плохо доверять людям.
   - Больше Руди вопросов не задавал.
   Через час, когда солнце уже полностью село за горизонт, приехал и сам первый председатель. Он был один, без охраны. Спустился сюда, без того холодный подвал, превратив его в самый настоящий ледник. Казалось, вот еще мгновение и влага на стенах начнет замерзать. Аластар молчал. Можно было наблюдать, как его густые бакенбарды колышутся от потоков воздушных масс в замкнутой комнате, придавая ему грозный вид. Глаза первого председателя налились кровью, горели красным, в тусклом свечении газовых фонарей. Будто сам сатана явился из пекла покарать приговорённого.
   - Противогазы? - Грозно спросил Раткамтц, двух братьев.
   От этого вопроса, почему то смуглый усмехнулся, глазки сделались хитрыми и веселыми. Аластар завидев это, так же изобразил гримасу смешливой улыбки. Близнецы растерялись, не поняли к чему, эти два грозных товарища смеются.
   Руди притащил ящик с двадцатью армейскими противогазами. Ким вскрыл деревянную крышку при помощи гвоздодера с вопросом: "Хватит?". Смуглый и Аластар переглянулся.
   - Хватит! Хватит, господа. - Первый председатель присел на корточки - Ведь только четыре маски то нужно. - Сказал, угрожающе пленнику, сорвав с его головы мешок.
   Мартина Венцеля сложно было узнать, так как его лицо напоминало скорее раздувшийся баклажан, от побоев. Как установило расследование, он, этот предатель, работал на коммунистов с самого начала. Его специально внедрили в партию, чтобы тот мог подслушать, подглядеть, а при случае доложить о планах Аластара Сергею Васильевичу Маховому. И кто мог предвидеть, что Венцель станет чуть ли ни другом главы националистической партии. Да, это он отдал Эбби Раткамтц убийцам, зная, что это заденет первого председателя, если не сломает. Ведь помимо сестринской любви, там была любовь плотская, как между мужчиной и женщиной. И эта история с Вольцогеном.... Венцель будет нести ответственность.
   Мартина усадили в ванну. Сидел дрожащий, замерший, беззащитный человечек, в ожидании собственной смерти. Руди завел пружину патефона. Переместил иглу, на крутящееся диск. Музыка зазвучала. Визгливый, одновременно хриплый мужской голос запел. В сумрачной комнатке сформировалась удушающая, давящая атмосфера кошмара.
   Аластар жестом приказал надеть противогазы, и так же жестом показал двум братьям о том, что можно начинать казнь. Те тяжело вздохнув, откупорили две канистры с серной кислотой. В шуме пения музыкального аппарата, можно было слышать тихое бормотание, Мартина, он взывал к богам свои мольбы. Двоя, кивнув друг другу, поднявшись на каменные ступеньки, мощной струей вылили на голову предателя химикат. В душном подвале запахло кислым режущим запахом и обожжённой плотью. Мартин от нестерпимой боли, вскочил, пытаясь выбраться из ванны, но запутался в ножной цепи и рухнул телом на каменное дно. Его голосовые связки источали такой вопль, что заглушал пение патефона. Белая жидкость окрасилась черным цветом с белыми жирноватыми пузырями. Предатель с сожжённым лицом, полностью слепой, с разъеденной плотью не сдавался. Хватался своими прожжёнными до мяса кистями за скользкие, выложенные фарфоровой плиткой стенки. Плескался, пытался выбраться, но все его действия были четны. Братья, опустошив все шесть канистр с серной кислотой, нашли свое место у стены рядом с креслом Аластара. Тот сидел, будто король на троне и взирала на страдание предателя, смеясь.
   - Сколько же этот негодяй разлил добра! - Заключил Курин, взирая на лужи рядом с ванной.
   Кожа пленника, отслаивалась от мяса и растворялась в агрессивной среде, но особо плотные куски плавали, будто бумажные кораблики. Визг уже стихал, видимо Мартин наглотался кислоты. А двадцатиминутная опера подходила к концу. Скоро будут слышно только эхо плеска жидкости.
   Аластар, этот великодушный человек дал приказ о прекращении мучений своего бывшего адвоката. Братья уже уставшие за сегодняшней день, принесли и откупорили две стеклянных канистры с Халатовой кислотой, опустошили их на тело казнённого. Месиво состоящие из жира, разложившейся плоти, и едва живущего Мартина, вскипело. На густой черной поверхности образовалась желтая обильная пена. Заклокотало, забурлило. Пена и пузыри лезла через край. В такой агрессивной среде тело окончательно растворилось за минуты. Мартин Венцель исчез, будто его никогда и не было на свете.
   Патефон перестал петь, слышался только, как диск пластики крутиться впустую. Раткамтц встал с кресла, бросил скупое "браво", хлопнув ладонями несколько раз. Спокойно, не спеша, вместе с полковником покинул подвал.
   Аластар выйдя на свежий воздух, параллельно снимая защитную маску, в ярком свете навесного фонаря заметил, что его изумрудное пальто, выцвело, стало желтоватым.
   - Дрянь, а не качество! - заключил Аластар. - Противогаз выкинул в урну, а сам направился к машине, которую уже завел для него полковник.
   Нам о казни Венцеля не сказали. Сказали только то, что он свой позор "отмыл". Партия ни знала не о ванне кислотой, ни растворенного в ней предателя - адвоката. Все окутано тайной.
   И знаете после казни Аластар, приободрился. Действительно его не узнать. Вновь, командует, кричит на Ханса еще с большей энергией, мыслит новые козни комунякам и демократам. "Нам нужно дать ответ" - сказал первый председатель на собрании ваших членов НСПТ. "Отмстить, за нашего командора!" - лгал, лгал до последней буквы. Плевать ему на командора, найдет другого, моложе, хитрее, злее. Он никак не мог остановиться , отказаться от мести за смерть сестры а параллельно и любовницы. Все что в нем некогда было человеком теперь, окончательно атрофировалось. Демон, демон воплоти. Кто как не демон предложит, хватить совершенно невинную девчонку, дочь Сергея Васильевича Махового, поиздеваться над ней, а потом останки сложит в ящик, и отослать отцу? Я молчал, отстранено рисуя чертиков в своем блокноте.
   Инициативу подхватили Зигфрид - специалист по "делам" детей. Он изложил предположение как можно все провести. Ким и Руди как обычно выступали бы похитителями, и палачами, что не вызвало удивления. Вызывало удивление предложение: записать факт убийства на пленку. Идея понравилось Аластару, и тот приказал купить видеокамеру и установить ее в пыточном зале механизаторского двора.
   Через несколько дней, два, три дня не более, почитал заметку о пропаже девчонки. Ее похитили у школы двое мужчин с маками на лицах. Сообщалось имя девочки - Ксения и приметы: Рост, вес, цвет, волос. Кто хоть что-то о ней знал, просили сообщить в полицию.
   Ксению искали, усердно, и нашли. Ее нашел родной отец на пороге дома. По заявлению соседей "посылку" принес человек в форме почтальона. Ее останки лежали в деревянном ящике, а кровавом месиве присутствовала пленка с самым ужасным фильмом, который может существовать на бренной земле. Видел отец ли страдания дочери, или нет, сказать не могу, не знаю. Но факт в том, что Сергей Васильевич застрелился.
   Журналисты, коммунисты пытались убедить людей в том нацисты беспощадно убили девочку, но им не верили
  
   "Зоте Гери"
   Жизнь листала страницы наших судеб. После того как я стал свидетелем гнева великого архитектора, в силу своей трусости обеспокоился о безопасности. Паранойя, взяла вверх. Страшился того что кто-то из приближенных донесет, и Аластар поверит, прикажет братьям-убийцам устранить меня. Я установил в кабинете железную дверь, на окна поставил решетки. Разве это спасет? Мне нужен телохранитель. Такой чтобы смог защитить от двух палачей.
   Кандидата на должность моего стража я нашел в полицейских архивах. Бывший офицер к тому же детектив. Его звали Зоте Гери. Отправили в отставку за сущий пустяк, так может показаться вам. В то время когда королевская власть Филиппа была сильна, и когда патриарх не разрывался на части от вопроса "Чей мне зад лизнуть, чтобы живым остаться?" негативное высказывание в адрес церкви, слыло существенным проступком. Зоте, как я его знаю сейчас, довольно честный человек, говорит то, что думает, не страшась последствий. Он просто спросил архиепископа, который разглагольствовал на тему: "аморальности питания", откуда у человека, который весь год почти ничего не ест по причине поста, такой огромный живот, будто, вот, вот, родит как минимум слона? Его шутку не поняли. Выгнали с позором из органов правопорядка, без права на пенсию полицейского.
   Дальше его жизнь довольно туманна. Что он делал до встречи со мной, за что он оказался в тюрьме, не ясно. Хотел узнать из приговора Гери, что же он такого сделал, но архивариус сказал, что это закрытая информация. Таким как я она недоступна. Познакомился я с ним в тюрьме. Приехал специально. Добирался долго. Путь пролегал через утёсы гор. Серпантин занесён первым снегом, машина вязнет в каше грязи. Путешествие в тюрьму мне стояло подвески автомобиля, которая была просто уничтожена под действием плохой дороги, н оно того стояло, правда. Хоть Зоте оказался человеком не приветливым, хмурым, но крепким мужиком.
   В камере, в которой происходит разговор, стоял собачий холод. С потолка капала какая-то жижа неизвестного происхождения. Вязкая и плохо пахла. Охранник, который сидел рядом со мной в комнате для свиданий, поведал, что на втором этаже прорвало трубу и теперь пока ее не починят, а чинить ее собираются не раньше чем через неделю, фекалии будут течь из всех щелей. На мой вопрос: "почему он так спокоен, будто говорит о погоде?" я услышал следующее:
   - А что? Печалиться что ли? Это вы сударь, приехали из хромов, жизни не знаете. У нас тут это в порядке вещей. Вот когда отопление сломалось, там был звездец! А тут капает а и черт с ним.
   Я и не мог подумать что жизнь - это когда на твою голову капает дерьмо, целую неделю.
   Зоте вошел в камеру. Дождь его не смутил. Черный от мазута и сажи, пахнет бензином.
   - Простите за мой вид, человек не должен так выглядеть.
   - А ты и не человек! - опередил меня Охранник.
   - Молчи! - рявкнул я. - Тебя не спрашивают! - Страж скривил физиономию и отвернулся.
   - Зачем вы приехали и кто вы? - глухим голосом спрашивал заключенный
   - Мне зовут Фалланон Франц....
   - Думал вы дворянин. Меня когда сюда вели, я видел вашу машину. Боюсь представить ее стоимость. Простите, перебил вас, продолжайте.
   - Вы правы я не дворянин, впрочем, какая теперь разница? Дворянство давно упразднили.
   - Упразн... Простите, как можно упразднить социальный класс?
   - Вы не знаете как? Просто! Нет короля, нет монархии, нет и дворян. Вы живете в другой стране, уже как несколько лет.
   - Вы правы. Эта тюрьма - другая страна. У вас нет сигареты? Что тут курят отвратительно. Я уже как пять, десять, или даже двенадцать, а может... не помню, как давно курил нормальный человеческий табак.
   - Разочарую, не курю. Ожег легкого. Мой шофер курит, потом попрошу его угостить вас.
   - Ожег легкого? Думаю: "что у вас с голосом?" Будто испорченный граммофон. Почему вы приехали ко мне? Вы адвокат?
   - Нет, я не адвокат, лучше. Я - миллионер. Человеку вроде меня нужен человек страж, но не обычный... следить, охранять, расследовать, пре случаи убивать. Хочу взять вас на работу.
   - Вы? Меня? Почему? С вашими деньгами любой мог быть вашим, как вы говорите, стражем. Зачем вам посредственный полицейский да еще осужденный на пожизненное заключение.
   - Вы правы. Но не могу я доверять им. Вы изолированы от города, мира. Вы не можете быть двойным агентом.
   - Вы вязались в политические дела, Прав?
   - Да! - с удивлением сказал я
   - Вы боитесь своих же?
   - Да вы провидец.
   - Ну, если вы даруете мне свободу, помогу вам. Буду служить, пока вы меня не отпустите.
   - Не чего другого я и не ожидал.
   - Вы думали, я откажусь? Вы думаете, есть, что-то ценнее свободы?
   - Жизнь?
   - На ваш плащ капает дерьмо. Но вы можете уйти отсюда, выкинуть плащ. Можете даже уволить начальника колонии. Я этого сделать не могу. Не могу встать без разрешения со стула. Не могу снять свою робу заключенного, перепачканную как дерьмом так мазутом, бензином, и у меня нет имени. Зачем такая жизнь? В чем смыл жизни без свободы?
   Я ответил молчанием.
  
   "Рыбак и червячок"
   Наша партия не имела людей высшей власти. К Раткамтцу и к партии в целом господа "у руля" относились с призрением. Прошение Аластара разрешить баллотироваться на пост директора первой ступени канцелярии высшего порядка. Канцлер сказал следующее: "Этому человеку разве что коров доить", прислал в ответ место о вакансии доярки в главхозяйстве. Аластар не совсем понял его юмор. Он запомнил эту наглую отписку. Этот поступок. Первый председатель называл действия канцлера "поступком", за который он должен будет держать ответ. Вдруг тот же самый канцлер Вагмарской республики, коммунист Иван Адамыч Боровой приглашает меня на встречу. Он рассудил так, что я человек деловой и человеческое мне чуждо. Подразумевалось, что если мне дать пост, деньги я предам Аластара и стану играть против него. По крайней мере, мне так представлялись мотивы Ивана Адамыча. Канцлер рассчитывал на то, что я стану коммунистом в черно-белой форме нациста. Но я помнил ту девочку, Ксению Маховую, ее упаковали в крохотный ящик. Я не проститутка политического масштаба, и я безумно боюсь Аластара. Впрочем, я поехал встречу, дать отказ лично. Канцлер, все же приглашает.
   Прибыл в столицу Махтбург, вечерним поездом. Лил дождь. Капли мелкие острые будто копья, бьют мне в лицо. Мой изношенный плащ, уже укороченный, распахнут, и из него полок видна форма нацизма. Хотел всем своим видом показать, как я всем сердцем не выношу собачников и коммунистов. Я не предатель! За мной плетется Зоте с чемоданами и с кислой унылой рожей. Будто он только вышел из шахты, и я тиран заставил его уставшего работать. Человек у машины ему даже порекомендовал отдохнуть, за что получил укоризненный взгляд.
   - Как добрались? - спросил меня красный прислужник.
   Я демонстративно не ответил. Не культурно с моей стороны, а что делать? Вежливости коммунисты не заслужили.
   Мы приехали в ставку. Унылый дом, с пафосными, приторными лозунгами. От здания так и веяло бедностью и голодранцами. Встретил канцлер, мы поздоровались у входа. Почему то меня страстно обнял за талию маленький Брамс, новый полит. руководитель партии коммунистов. На предложение покурить сигары, дал отказ. Прошли вглубь отвратительного здания, как и сама зараза "коммунизм". Кабинет, в котором говорил я и эти два (как тогда мыслил) олуха тоже богатством не отличался. Они обсуждали новости, политику, и даже жен, пили кофе, забыв про меня. Где мольбы меня принять пост? В конце концов, где чемодан денег, от которого я должен с отвращением отказаться? Чемодан был, но пустой. Точнее он был набит специальной тканью, чтобы тот не дай бог повредился при перевозке. Его принес лилипут, в подарок. Мол, это сюрприз для первого председателя в честь дружбы и взаимопонимания. "Что тут происходит?" - меня тревожил вопрос, но тревога после слова "дружба" отошла на второй план, на ее место перешел восторг победы. Мы их сокрушили! Дары и поношения нам приносят проигравшие. Подарок я принял. Вышел из чертогов убожества счастливым лицом. Пританцовывал, что Зоте даже пошутил:
   - Неужели "Слава трудягам"?! - Смеялся мой страж.
   - Я только что говорил с лилипутом! Он дал мне чемодан, дрожа от страха.
   - С огнем играете мой дорогой.
   Назад на вокзал нас никто не увез. Водитель автомобиля послал нас далеко, далеко, в самые дальние леса.
   - Твой хозяин мне целовал туфли! - Сказал я ему.
   - Он чихнул, покраснел, из глаз так по-актерски прокатилась слеза. - Простите, когда мне говорят ложь, у меня начинается аллергия.
   - Зоте хохотал. - Пойдемте пешком, господин. Чудная погода! Осенний дождь в ноябре, романтика. Свежесть, черви дождевые по асфальту ползают.
   - У вас любезный странное чувство романтики
   - Романтика субъективна. - Улыбался Зоте.
   - Ты прав Зоте. Я дал себе слово больше не заниматься романтизмом.
   - Им нельзя "заниматься" ! Разве вот солнце из-за тучи вас не радует? Романтика это не обольщение дам, это часть жизни, без которой, жизнь не имеет смысла, как и без свободы человека.
   - Вы философ мой друг.
   - Я не друг вам. - Тяжело вздыхал мой страж.
   - Враг? - С оскалом спросил я.
   - Нет! Просто факты говорят о том, что ваши друзья умирают. Не хочу умирать. Лучше быть слугой, но живым.
   - Рылись в моей биографии?
   - Исключительно в целях вашей безопасности. Может у вас есть враги, а вы и не знаете. Вон трамвай, доедим. Бежим, а то уйдет!
   Я впервые после вступления в партию так лихо мчался за городским трамваем. Запрыгнув, я оказался стиснутый среди людей, простых людей. Бабка внушительных размеров поставила на мои дорогущие туфли рассаду помидор. Гражданин с насморком залил бежевую куртку Зоте зелеными соплями. Чихал, извинялся и чихал вновь. Кондуктор меня отругала за то, что в ее кошельке нет сдачи на мою десятитысячную купюру. Но эта поездка в тоже время прекрасна, при всех неудобствах и антисанитарии. Жуткая толкотня. Остановка! Трамвай буквально выблевывал пассажиров и глотал новых. В момент очередной посадки, меня волной людей вынесло к окну. Открылся замечательный вид. Граждане шли, спешили, по делам наступая в лужи. Испорченный низ брюк это, то не многое несчастье, которое может ждать обывателя на улице Махтбурга. Витрины магазинов целы и полны товарами. Одежда, косметика, провизия. Тут чувствовал мир, когда Мракград, город, некогда носивший имя культурной столицы страны обращен в поле боя. Тебя остановят, ограбят, в худшем случае застрелят. Люди в крохотном трамвайном салоне, тихо шепотом говорили свои мысли. Заботы женщин, купить новую сумочку, а не дрова, потому что отопление давно разрушено зверем из партий. Когда меня в Мракграде видели местные жители в форме, либо кидались на шею с мольбами защитить, либо с вилами. Тут же на меня никто не смотрел, неинтересен. Интересен двум мальчишкам вчерашний гоночный матч команды вагмарцев против рахальских гонщиков. Путь по городу занял тридцать минут. За эти тридцать минут я вдохнул в себя вместе с потом, запахом табака и дешевых женских парфюмов, аромат мирной жизни. Такой далекой, несбыточной мечты как спокойствие.
   Зоте купил билеты на ближайший рейс на Мракград. Поезд отбудет через шестьдесят минут. Этот час я потратил с пользой. Изучал здание вокзала. Это был знаменитый памятник архитектуры. По приданию тут раньше была рыночная площадь. Нижняя и верхняя агора формировали полукруг, подпирающий гору. Потом в горе пробили железнодорожный туннель. Заложили не правильное количество динамита, поэтому северная часть полукруга уже современная. От этого великолепие не уменьшалось. В старых уже тысячи летних лавках по-прежнему шла торговля. Цветы, побрякушки на память. Я купил себе амулет наудачу у девочки с рыжей непослушной прической. Расбельская звезда или ассиметричная звезда, как вам больше нравиться. Зоте забрел в табачную лавку. Истратил половину жалования, которое ему я так щедро платил.
   А еще касаемо здания, по приданиям, тут был возведен первый в мире купол. Забавные часы на башне. Стоят, замели стрелки на двух, двадцати ночи, время отставки последнего в истории государства короля. Женщина с сиплым прокуренным голосом объявила посадку. Я не слушал! Зачаровал меня этот волшебный вокзал. Именно тут, на площадке под кругом света в центре глиняного купола, у фонтана с белым вином, мне пришла идея создать нечто подобное. История со временем сотрет мое имя из памяти людей, но вокзал, который я построю, будут помнить, и лицезреть вечно. Название придумал, тоже здесь Махтбурге, "Ворота вечности".
   Из дурмана меня вытянул Зоте. Буквально силой меня тащил в вагон, бурча:
   - Что вы уставились на эти часы как баран на новые ворота? Вы же опоздаем.
   Мой страж с поразительной скоростью мог из доброго, милого, с капелькой услужливости слуги обратиться в сурового бескультурного мужлана.
   Дорога от Махтбурга до Мракграда занимает почти сутки. За стеклом мельтешат деревья, огромные усыпанные первым снегом сосны. Потом мост, бескрайные воды озера Нинели. Вода безупречно чистая, что лед, которым сковывает озеро, прозрачен.
   Вечером, следующего дня мы уже вторглись мрачный город. Встречал пассажиров старый уже обветшалый мракградский вокзал. Пыль, пар, мазут. Воздух прокопчен и пропитан кровью. Далеко, далеко в городе били колокола. Горит общежитие государственного университета.
   - Вот и дома! - Сказал Зоте, сняв свою бежевую шляпу.
   - Мы демоны, наше место здесь. - Потеряно промычал я.
   Нас ждала машина с моим личным водителем. Закинув вещи в багажник, мы поехали домой. На улицах пусто. Где-то слышаться одинокие выстрелы пистолета. Кромешный ужас. Моя квартира располагалась за театром оперы и балета, который уже давно не функционирует. Сначала туда вмешались церковники с программой морали, затем кризис, банкротство. Стоит в центре, мертвый и не нужный. Витражи разбиты, залы разграблены. Каждый раз проезжая мимо могилы искусства меня брала тоска. После поездки в Махтбург, тоска обрела новые силы. Возникла мимолетная идея возрождения великого театра. Вот победим в этой проклятой мясорубке, и обязательно я верну театру величие.
   Мы подъехали к дому. Зоте взял с вещами чемодан, я взял подарочный чемодан. Мыслил только о теплой постели. Только мы открыли дверь, как в грудь Зоте попало две пули. Он оттолкнул меня, я упал на землю. Из простреленной куртки моего охранника не шла кровь. Он слегка отшатнулся от попадания. В мгновение достал револьвер с пояса и встретил в темноту. Кто- то с громким треском рухнул на пол. Испугался! Зоте холоднокровен. Взял меня за шиворот плаща и поднял на крыльцо.
   - Держитесь меня. - Зоте включил свет!
   Неудачливый убийца лежал в коридоре ведущий на кухню, не далеко от парадного входа. Зоте запер железную дверь .
   - Сукин сын может быть не один! - сказал мой спаситель.
   Я дрожал как листик на ветру. Боже, за что? Коммунисты? Эти твари решили убить меня? Зоте в минуту обыскал обширный дом, но гонец за моей жизнью был один.
   - Успокойтесь! Политика игра опасная, можно обжечься.
   - Спасибо Зоте! Спасибо. - Улыбался сквозь слезы я. - Зоте, тебя подстрелили...
   - Ерунда!
   - Нет, тебе попали в сердце! Где кровь? Где... Ты живой! - Меня пугало, что он жив.
   - Слышали про тайную рахальскую кирасу? Создал ее Алексей Монетка. Любая пистолетная пуля нипочем и под одеждой не видно.
   - Ах-ха- ха! - Безумна смеялся я.
   - Вот так. - Скорчил глупую физиономию хитрый страж. - Нужно покойника осмотреть.
   - Он мою вазу разбил.
   - Хорошо не вашу голову.
   - Мой телохранитель снял маску с горе убийцы. - Вы его знаете?
   -Впервые вижу!
   - А вот этот жетон?
   - Нет? Что означает "Н.О."
   - Мне, откуда знать? Ладно! У вас сегодня день рождения. - Улыбался Зоте.
   - У меня?
   - Да!
   - Вы о чем? У меня день рождение летом.
   - Когда вы господин мой стали называть меня на "вы"?
   - Простите... - я и в правду невежлив с моим спасителем.
   - Не стоит! Вам нужно выпить. Отметить так, сказать. Ведь две пули предназначены были для вас. Если бы шли первым, мне бы пришлось искать новую работу.
   - Чемоданы на улице... - потерянно сказал я.
   - Будьте в доме. Я сам занесу.
   Зоте Гери достал из шкафа бутыль с виски и два бокала. Я сидел в коридоре на мраморном полу совершено разбитый.
   - Вот держите. Разлейте алкоголь. Я за вещами.
   Мой шофер мертв, ему вскрыли горло. Машину возможно заминировали. Кто-то надеялся, что дверь откроют в надежде помочь водителю. Зоте стреляный воробей. Он просто проигнорировал труп. Потянулся взять чемоданы, как увидел сегодняшнюю почту. Пара газет и предупреждающее письмо от Зигфрида. В газетах пестрили статьи с заголовками "Двойная рокировка". " Нацист в объятьях коммуниста" "Купить - продать Фалланона Франца". По всему Мракграду разлетелись новости о моем переходе в коммунистическую партию. Даже сам канцлер подтвердил в интервью:
   "После наших переговоров, с господином Францом, он принял предложение о вступлении в коммунистическую партию. Его натура не может выносить тот террор, что творят нацисты. От нас он получил два миллиона олигоров "фотографии как я иду с чемоданом в руке, счастливый" на благотворительные цели" - заявил Иван Адамыч журналистам.
   Боже, меня заманили в ловушку! Все подстроено было заранее. Никто не собирался меня уговаривать принять пост, давать деньги. Все показуха, чтобы Аластар подумал: "Фалланон - иуда". Что якобы я, предал его, ради чемодана денег. Посеять раздор в партии. Хочу сказать, у врагов получилось задуманное. Меня же разорвут мои же друзья! Я предатель в их глазах. Зигфрид меня предупредил о попытках моего убийства. Сообщил о том, что меня исключили из партии и теперь ведут охоту. Ренегат - мне имя. Сидя на мраморном полу, я читал эти строки и отказывался верить. Меня взяли хитростью! Мне в пору гроб заказывать. Стой те! Неужели Аластар поверил газетам? Не верю. Он сам говорил, что в газетах нужно читать заголовок чуть-чуть текста, а потом имя автора. Кто "кость" кинул?!
   Забился в кабинете. Меня бил тремор. Страх смерти вонзил когти мне в грудь. Сложно дышать. Захватила отдышка. Неврастенично вскакивал с кожаного дивана с воплем. Слова пропали, остались только звериные звуки. От волнения подпрыгнуло давление в венах. Капилляры лопнули. Кисти рук медленно синели, а за тем и вовсе почернели.
   - Что делать? Я не могу, не могу...
   Из стекленных глаз катились слезы, улыбка на лице приобретала все более безумный характер. В порывах истерики разбил зеркала бронзовой статуей стрелка. Невыносимо! Я сошел с ума. Неужели меня победили? Нет! Я должен собраться, собраться. Я пил виски. Пустую бутылку отправил в стену. Удар был нечеловечески сильный, разбилась на мелкие осколки, оставив вмятину в бетонной стене. Хотели убить? Так пусть сам Аластар потрудится. Пусть будет, так как у героев романов. Смерть от руки друга, наставника. Этот человек меня возвел к небесам, и он же меня зароет в сырую землю. Зоте когда услышал о моем намеренье, он подавился алкоголем.
   - Вы с ума сошли! - кричал он, пытаясь отговорить.
   - Нет! - Говорил я ему - Я напуган, но не свихнулся. Хочет убить, так пусть сделает сам, в лицо. Умру мужчиной. Ты со мной?
   - Я в долгу перед вами Фалланон. Конечно, я вас не брошу. Хоть, по моему мнению, это суицид.
   Приехали в штаб националистической партии на такси. В руках я нес чемодан, подарок коммунистов. Шел, едва сдерживая испуг. Меня грел томный взгляд Зоте идущего сзади меня. Охрана напряглась, но не стреляла. Постовой впервые у меня затребовал пропуск. Едва сдерживая испуг, достал дрожащей распухшей кистью уж нагрудного кармана формы пропускной документ.
   - Только один! И оставьте оружие, если есть. - Фальшиво улыбаясь, сказал постовой.
   - Нет. У меня нет оружия.
   - А в чемодане что? - спросил подозрительный служащий.
   - Пустой! - Я положил на столик и открыл подарок.
   - Действительно. Какая кож... - страж рукой прошелся по крышке. Завидев мой неодобрительный взгляд, отдёрнул руку, будто обжегся. Выкрикнул командным голосом:
   - Проходите!
   Я поднялся по лестнице, направляясь в зеленый кабинет. Аластар Раткамтц был не один. В кресле у окна сидел смуглый господин. Прежде его не видел. Они о чем-то беседовали. Первый председатель говорил так не обычно, расковано. Смуглый позволил себе назвать Аластара "сопливым". Для меня эта картина казалась не просто не обычной. Исключительная! Прежде такой свободы разговора от Аластара я не слышал. Этот человек любил строгость и порядок во всем. Фамильярность не уместна. Господа повернулись на шум двери.
   - Ну, я пойду Аластар. Еще есть дела. - Тот, молча, кивнул и проводил взглядом, пока он не оставил нас.
   - Ах ты грязный прыщ! - Орал он на меня. - Ты мерзкая свинья, иуда, пришел сюда?! После своих дел с нашими врагами? Тебя купили за два жалких миллиона? Жалких два миллиона! Что ты напялил, шлюха коммунистическая? Форму? Как ты смеешь? Да я тебя... - С его губ летели мне в лицо острые, будто бритвы слова и слюни. Кричал так, что вот, вот рухнет потолок. Мой мозг утонул в его брани, покрылся туманом. Не понимал, зачем пришел и где я. Кто я такой? Своим голос он погрузил в безумие. Не понимал что происходит. Вот сейчас близок я к обмороку. Мне плохо! Его поток черноты, поглощаемый моими ушами, не кончается. Кое-как, придя в себя, я все же смел, перебить его.
   - Я не предатель ... Первый председатель партии. - Мой тонкий голосок дрожал.
   - Я не хочу даже слушать твою речь! - продолжал орать Аластар - Ты обманул меня. Ты обманул Розенберга! Он поручился за тебя.
   - Я не... - мне стояло усилий не плакать.
   - Ты не предатель? А что ты на вот это скажешь? Вот это скажешь? - Он обратился к столу и взял из шкафчика фотографии. На фото изображен документ о вступлении в партию, подписанный мной. Согласно этому документы, я коммунист, НО Я ЖЕ, ДАЛ ОТКАЗ! Фото сделанное видимо секретарем "я в кабинете с канцлером и лилипутом за чаем"
   - Подпись не моя! - я отшатнулся от фото.
   - Не твоя? - Аластар говорил змеиным голосом. Каждый его звук пропитан ядом. - Не твоя подпись?
   - Не моя, первый председатель. Эта подпись маленькая и ровная, а пишу большую и кривую. Своеобразная подпись, не спутать. Зрение ни к черту, первый председатель.
   - Зрение?
   - Да во время "Петушиного путча" от дыма повредилось.
   - Зрение, путч! Сейчас...- Аластар достал из того же стола бумагу. Мой отчет о программе "Филантроп". Сверил! Подозрительно взглянул на меня. Смотрел, будто что-то искал в моем лице. - Ладно! Разберемся... - Ханс! - дверь открыл молодой парень, секретарь. - Позови Курана, срочно нужен.
   - Слушаюсь первый председатель! - крикнул бравый парень.
   - Подпись... а что в чемодане? - с подозрением спросил Аластар
   - Пусто. Это подарок.
   - Решил меня купить подачкой? - Оскалено спросил Аластар, правда, голос был уже мягче, легче, добрее.
   - Нет! Это коммунисты передали. Я действительно ездил, но не с целью придать, вот пригласительное письмо. Я не предатель. Лилипут передал вам подарок, чемодан.
   - Лилипут? Вот и ты Куран.
   - Ты без меня жить не можешь? Лилипут? Если мои метр восемьдесят для тебя Аластар карликовость, возможно у тебя неадекватные оценки внешности. Я думал, ты его уже убил давно? На тебя не похоже. Решил в добродея проиграть? - Смеялся смуглый.
   Я молчал.
   - Куран, иди сюда. - Добро сказал Аластар.
   - Да, хорошо.
   - Скажи мой милый друг, это разные подписи?
   - Вроде нет. Впрочем, только эта странная. Завитушки, кривизна. Видимо, этот документ Фалл подписал трезвым, а этот пьяным.
   - Ты что скажешь, а?
   - У меня больше нет аргументов. Хотите, убивайте.
   - Могу показать эксперту?
   - А что ты сразу это не сделал?
   - Ты подпись узнал? Узнал. Фото есть, что ездил тоже факт. Даже канцлер подтвердил информацию через интервью. Убей его и дело с концом.
   - Я в замешательстве, впервые за многие годы. Пусть до утра сидит в камере, а там посмотрим, что делать с ним дальше.
   Сидел среди крыс в подвале штаба. Грязь и голод. Последний раз я ел еще в поезде. В мираже я видел колбасу, такую сочную. Хлеб, аккуратно нерезаный, лежит на тарелке. Как же хочется, есть, кто бы знал. Мои кишки завязались в узел. Моя форма пропахла сыростью и потом. Не могу же я умереть в такой неподобающей одежде. Впрочем, разница? Умереть красивым или не очень. В мире самое легкое делать поступки и самое сложное отвечать за них. От усталости ближе к утру я провалился в сон, светлый, сладкий, по-детски наивный сон о розовых лошадях и зеленых облаках. Проснулся от кого, что охранник тянет меня под руки куда-то. Свет ярких ламп режет глаза. В мою голову медленно приходит осознание: Меня ведут на расстрел! Метался, кричал. Пытался атаковать охранника, за что получил карательный удар в лицо. Говорил что- то о праве на убийства, которого у них бессовестных нет. Моя крашеная прическа промокла от пота. Я не хочу умирать, не хочу! Мне черт дери двадцать пять лет. Я еще молод! Сердце пыталось сбежать из костной тюрьмы. По лбу, словно черви надулись сосуды. Лицо горело. Меня бросили в камеру для переговоров. В моем случае для вынесения приговора. Аластар Раткамтц в салатном пальто, опираясь плечом о тюремную стену, с незатейливой миной, смотрит рассеянным взглядом, куда-то угол. Куран же сидит на табурете. Раздражённо стучит пальцами по железному столику. И я несчастный, будто загнанный зверь, смотрю на сильных мира и молю про себя лишь об одном:
   "Пусть меня убьют быстро! Быстро! Только не страдания!"
   - Ну, в общем - начал Куран - глухим голосом. - Мы должны признать свою ошибку. Наш человек в комуннштабе подтвердил твои слова. Действительно приказ о принятии тебя в партию ложь, слова канцлера тоже. Нас хотели поссорить, сломать взаимоотношения в партии. Впредь не подставляй себя так. Все это может кончиться печально для тебя. Что касается будущего. Этих часов в тюрьме нет, и не было. Твоя больная фантазия и не более. С комунняками все контакты прекратить. Все! Ты свободен. Твой слуга уже устал тебя ждать.
   Я увидел солнце! Лучи света ласкали мое распухшее лицо. Я хватал воздух своими травмированными легкими, как нечто ценное, нечто вкусное. Сам факт, что я дышу, а не лежу в подвале с простреленной головой, превращал меня в самого счастливого человека на земле. Зоте пытался сокрушить охрану и проникнуть вовнутрь штаба, думал, что мне крышка. Был избит за свой храбрый поступок. Я его нашел у колонны. Дремал. Его лицо украшал огромный синяк. Верный слуга Зоте, действительно не бросил меня в беде. Ждал до последнего моего возвращения как самый верный пес.
  
   "Дорога в Махтбург"
   Я несколько дней отходил об безумия, которое со мной приключилось. Конечно, вернулся в строй партии, но еще долго не покидал, страх перед Аластаром и мысли о моей насильственной смерти. Однопартийцы не напоминали и не спрашивали случившимся. Даже Зигфрид не подавал виду. Говорил и вел себя, как ни в чем не бывало. По немного забывал случившееся и даже снова строил планы о продвижении партии. Идея нового вокзала меня не оставляла. Правда, были свои юридические проблемы, которые увязать мне не удавалось.
   Нашел общий язык с Кураном. Темная личность. Про таких говорят "Серый кардинал". Шутит, улыбается, всегда чистой шей. С виду не сказать что, это один из самых отвратных людей в истории, в прочем, как и я. Курана за глаза прозвали "Мистер огурец". Пока он прибывал "Временной отставке", в деревне, где живут его родители, построил себе ферму. В его теплицах зрели огурцы. Куран почему-то решил, что этот овощ самый полезный из всех, регулярно рекомендовал в целях подержания как физическое здоровья, так и интимного. Война и огурцы! На одного сумасшедшего в партии больше.
   Занимал должность тайную. После убийства Эбби и трагедии на железной дороге, встал вопрос: " а кто же "крыса"?". И тут рок судьбы, Куран присылает письмо Аластару, своему другу с просьбой дать работу. Видимо фермерство не пошло в гору. Первый председатель вернул Курана в город и вместе с ним создали секретную внутрипартийную службу шпионажа "Нагер оханг". Для простоты обращения использовалась аббревиатура "Н.О.". Да сие момента шпионаж имел место, но новая служба это переходила все границы. Так называемые "жучки" ставили даже в туалете. Читали письма и рылись в личной жизни каждого, даже моей. Правда я тогда нечего не знал и считал что Куран это обычный парт.деятель, как я, как Фрид и так далее.
   Появился и этот чудак Ральф Гросс. Голос не хуже Аластара. Болел пропагандой и искусством. Делил культуру на две группы "человеческая культура " и "культура дегенератов". Первая группа: Не только для упрощения мышления масс и сокращения интеллекта у людей, но и для подержания идеологии нацизма. Вторая: это поэты, ученые, писатели, которые утверждали что нацизм это плохо, выделять из человечества одну якобы одну этническую группу, называть ее элитной, высшей, - преступление. Смельчаки даже говорили вслух! Юморист из средней руки кабаре сказал шутку: "Если бы у Аластара рос нос, когда он говорит бред по радио, то он уже бы обогнул экватор на двадцать-тридцать раз". Гросс узнал об этом! Требовал, чтобы ему, этому шуту с осложнением на мозг вырвали его поганый язык. Аластар запретил. Нельзя делать это. Шутов даже королям запрещалось наказывать, ибо, что с дурака взять. Убийство человека ограничено известного, может создать неверный отпечаток у людей. Нельзя потерять авторитет, омрачать популярность борцов за лучшее.
   Кстати о популярности. Мы уже первая партия в парламенте, сорок семь процентов за нас, нацистов. Вышел второй идеологический труд "Молот наций" за авторством первого председателя. Сразу стал бестселлером. За первую неделю продали 11000 копий. Зигфрид рассказал: Знакомый собачник, конкурент, прочитал книгу и продал все свое имущество. Уезжает из страны в страхе за свою шкуру. Его друзья за сумасшедшего посчитали, тогда тот вещи упаковывал, смеялись. Сейчас хочется задать вопрос: кто из хохотавших остался жив?
   Дорогу "К рулю" открывал для нас Куран. Его шпионы обнаружили интересный факт: сынок президента, замешан в криминале. Нашли доказательств с целую папку. Таким как Самюэль руки рубили в свое время. Так уж вышло, что Штраус старший не столько честный, сколько скромный человек. По-старчески глупый человек, и зависимый от мнения других людей. Жила его семья, как и при королевском режиме, не богато. Пожилой президент, которому уже было почти шестьдесят три года, ездил на старой "крепости" видавшие лучшие времена. Не крал у государства, обкрадывали обычно президента. Локомотив казнокрадства вели два человека канцлер Иван Адамыч Боровой и сын президента вице-канцлер Самюэль ото Штраус. Один брал деньги " в долг" для святой революции коммунизма. Другой же для активной жизни пьяницы и любителя борделей. Перехватили отпрыска президента господа из Н.О. как раз в публичном доме. Любовался на двух нимфеток- лесбиянок кушая виноград, запивая рахальской водкой. Силой закинули в машину, где популярно объяснили, что его ждет, если Аластару по-прежнему будут отказывать вправе, участвовать в выборах на пост директора канцелярии высшего порядка.
   Немного поясню. Парламент делился на две палаты. Канцелярия высшего порядка, это узкий круг политиков, которые формируют законы и решают по какому вектору политики идти. Канцелярия нижнего порядка, в (которой мы нацисты занимали, если не большинство мест, но лидировали) занималась голосованием, принять или не принять той или иной закон. Дальше закон в случае одобрения нижней палаты парламента, отправлялся на стол президенту, тот уже решал подписывать или нет. Подписанный закон президентом обретал силу. Все что это сказал - теория. В реальности же президент подписывал закон не зависимости отношения к нему нижней канцелярии. Как скажет канцлер, как скажет канцелярия высшего порядка, так и будет. Нижняя палата парламента занималась разве что драками.
   Самюэль все понял. Он не хотел, чтобы его казнили. Ох, и долго же шли дебаты среди политиков. Канцлер не желал работать с нацистом под боком. Его коллеги говорили обратное. В особенности некий Давид Риман.
   - Не проходная фигура. Вагмарцы с таким трепетом относиться к титулам, происхождению, порочим регалиям. А этот солдафон, к тому же дезертир! Ну, кто пойдет выбирать дезертира? Так мы и лицо демократии сохраним и денежную жилу не потеряем.
   - А если выберут? - беспокоился Иван Адамыч. - Что тогда?
   - Тогда дадим ему работу секретаря. Пусть бумаги в порядок приводит. Ему корона не нужна, пешка из него куда лучше.
   - А что он убивает алихарцев? Давид, разве тебе не жаль своих собратьев по нации?
   - Я человек денег. Ну, если он... "закроет" компании конкурентов я ему лично в ножки поклонюсь.
   Канцер не нашел поддержки. Большинство высшей палаты парламента дало добро. Пусть баллотируется на пост.
   Выборы прошли в марте 11 числа 1927 года. Аластар победил в выборах при 53% за и 47% против. Выборы проходили, что греха таить бурно, с кровью. Противники старались помешать электорату, отдать свой голос. Били, рвали бюллетени, даже сожгли один пункт голосования. Безобразие кончилось, сказочным образом. Некая тень в плаще, расстреляла в упор наших недругов. Десятки граждан смотрели, как палач в маске безжалостно стреляет в грудь активистам коммунистической партии, и не одного свидетеля. Обыватели рылись в своих сумках в поисках паспорта или еще какой-нибудь вещи, документа. Любовалось видами мрачного разбитого города. Никто не видел убийцу, не слышал выстрелов. Чудо, да и только.
   Мы одержали победу в тяжелой борьбе за власть. Теперь Аластар Раткамтц мог упаковывать вещи. Его ждал такой мирской, не злой, город Махтбург. Жители города еще не знали, что поезд на своих больших колесах везет господаря апокалипсиса, и улицах скоро станет не спокойно. Скоро в переулки прекрасного города запахнут кровью и порохом. Куран поехал с первым председателем. Я же и Зигфрид остались тут в Мракграде, добить остатки опухоли под именем: "Мракградская коммунистическая партия рабочих" и восстановить город.
   Зигфрид и под его руководством два брата Руди и Ким за ночь обошли дома красных парт. деятелей. Являясь в дом врага под покровом ночи, уходя, оставляли лишь пепел. Вырезали корни "болезни" будто хирурги. Моя же миссия гуманна: реставрировать дома, улицы пострадавшие от боев партий.
   Жизнь возвращалась в город. Гроза прошла, на небосводе показалось солнце. Моя популярность среди простых граждан многократно возросла. Рабочие жали мне руку, говоря спасибо. Еще бы, компания "Красная ткань" одевала, кормила и обучала пролетарий бесплатно. Строили дороги, больницы, магазины. Поставили оперетту. Помните, я говорил про разбитый, брошенный, оскверненный театр оперы и балета на главной площади города? Я отреставрировал величественный храм искусств. Только подумайте, я истратил половину миллиарда для того чтобы театр расцвел. Правда, не честно по отношению к волонтерам не сказать о них. Доволен собой, раздулся от счастья и гордости. Напоминал разве что воздушный шарик, который вот мгновение, лопнет.
   0x08 graphic
Конечно, проект вокзала! Это строительство было похоже на возведение древних усыпальниц. Новые "ворота города" строили на не стабильной, болотистой местности. Нам пришлось осушить пространство размером с пять футбольных полей. Забивали сваи, мешали растворы, краны поднимали громадные блоки. Один кран не выдержал, блок сорвался, размозжив строителей. Бывало и такое. Вокзал строили наподобие древних готических церквей. Пугающий, мрачный, рвущийся к небу, вокзал. Действительно, яркое событие. Я объявил праздник в честь открытия. Собрались тысячи жителей. Воспевали меня, слугу света Фалланона Франца! Девочки первоклашки дарили розы, мне и строителям. Церковники утверждали, что я есть сам посланник божий. Подарили икону из чистого золота, инкрустированную рубинами. Говорили бородачи, мол, чуть ли не годовые пожертвования ушли на эту иконку. Что сказать, я достиг пика своего могущества, богатства, и популярности.
  
   "Кукла на продажу"
   В пятницу августа четырнадцатого числа, рано утром, еще было относительно темно, черт занес меня в контору по надзору за беспризорниками, по очень важному, тайному делу партии. Выходя из-за стен этого мрачного дома переполненного жестокостью и тоской, на пороге я увидел, волшебство! Аластар много времени говорил об идеале человеческой породы, венца евгеники. На пороге, под тусклым светом уличного фонаря, мне посчастливилось увидеть, идеал. Девочка, которой едва исполнилось четырнадцать лет, поражала внешностью, притом совершенно обычной, но в тоже время такой волшебной. Будто принцесса, сошла с желтых страниц сказок. Мой разум искрил. Она смотрит на меня, в ее глаза я читаю страх и любопытство. Что-то тайное, до поры дремавшее в глубинах моего подсознания вырвалось на свободу. Мне хотелось похитить ее, запереть на тысячи замков, в тюрьме, чтобы обладать ей. Такая девочка не может быть мирским созданием, она явно свалилась с небес. Меня оставили все страхи, ушла тоска, печали, стояло ей посмотреть на меня. Смело, не торопясь подошел к ней. Узнал ее имя, такое простое, Диана. Ощущение будто я ее уже видел, не оставляло меня. Наивная, бежала из дома от раздора в семье. Думает, что без неё жизнь наладиться. Меня тяготило чувство, скорей желание, обладать таким сокровищем, ибо эта девочка совершенна. Хоть и аромат, источаемый ее одеждой неважный. Пахла сыростью, нечистотами. Предложил свою помощь. Не говорите с незнакомцами, тем более не принимайте помощь от них. Предложение о помощи может оказаться всего лишь тенью, предлогом.
   На своем автомобиле я привез ее к себе домой, в квартиру за театром.
   - Ой, какая же грязнуля! - заключила пожилая служанка моего дома. - Только посмотрите, в ее волосах застряла шкурка картофеля.
   - Вы поразительно наблюдательны, ей нужно принять ванну, сменить одежду.
   - Хорошо! - служанка поклонилась.
   Девочка разглядывала с восторгом высокие потолки моего жилища. Никогда прежде не была в таком богатом доме. Диане заворожило голову статуя из золота, взглядом ловила блики, презренного метала.
   - Поброди по дому минут десять пока горничная готовит ванну. - убедительно сказал я - Потом тебя отведут в столовую, в месте поужинаем. Ты у меня заночуешь, и завтра поедешь домой, хорошо? - Кивнула, и по-детски помчалась по коридору.
   Девчушка осматривала мое логово с неиссякаемым интересном. Заглянула в каждую дверцу, каждую щёлочку. Не было места в доме, которое она не осмотрела.
   Пока Диана восторженно носилась по дому, изучая его, я же добрался до телефона в своем кабинете. Свет в моем темном царстве мыслей, существовал не долго. Все добрые чувства ушли. Вновь мой разум захлестнула волна пороков, лидировала алчность. Алчнее богатых только вчерашние бедные - известная истина. Такие как я люди ради благосостояния не чем не гнушались. Зоте сладко спал в кресле. Я попросил его перебрать всю мою документацию. Он так лихо из охранника революционировал в своего рода камердинера, но с более широкими обязательствами, и уж точно его труд домом. не ограничивался. Выполнял все мои требования, правда, последнее ему не очень по духу. Муторно и скучно, но отказать не смог. Устал, но вся работа сделана. Я тихонько, стараясь не будить, позвонил Зигфриду. Как не лучшему другу, похвастаться: "какое великолепие, у меня плюхается в ванной". Как не Розенберг мог по-настоящему оценить красоту Дианы. Рассчитывал на его зависть! Сказал шепотом:
   - Приезжай срочно! У меня есть нечто необычное, что тебе обязательно понравиться.
   Фрид ехал долго, потом объяснил задержку сомнением. Вас будят посреди ночи и просят приехать, чтобы на что-то посмотреть. Странно, правда? Он приехал, когда Диана помылась, привила себя в порядок. Платье, найденное моей служанкой, черт знает где, слегка великовато, но это не капли, не вредило ее красоте. Картинка, не налюбоваться. Красавица с трепетом поедала шоколадные конфеты. Фантики с начало старалась складывать в миску, потом ей это надоело, кидала ненужные бумажки на стол. Служанка хотела заругаться на девчонку, которая так по-свински поглощает шоколад, но я жестами показал, что делать это не нужно. Пусть ест, как хочет.
   Зигфрид окрикнул меня в прихожей. Его никто не встретил. Его лицо говорило о слишком большом употреблении алкоголя и недосыпе. Вообще Фрид в последнее время впал в депрессию. Его очередная игрушка... скажем, "сломалась". От желания, которое жрало его изнутри потерял всю элегантность, озлобился, а лицо покрывала густая щетина. Ругался по каждому пустяку. Обругал недавно секретаршу, за то, что кофе, который она перенесла, слишком горяч. Молоко несвежее, и секретарь дура, кофе по-человечески налить не может! Где таких ищут? В интернате для умственно отсталых животных? Нужно будет спуститься в отдел кадров и навести шороха! Обленились, берут на работу всякий сброд. Девушка заплакала. Ей было неприятно слушать такие гнусные слова. Он смог довести ее до истерики за две минуты. Что происходило с беднягой Фридом, этим остроумным, веселым, всегда опрятным мужчиной, знал лишь я. О тюрьме и о тысячи замках я подумал не зря!
   Фрид стоял посреди полукруглой прихожей, взирая на меня.
   - Ну, зачем ты меня звал? - недобро спросил он.
   - Что ты там стоишь? Иди сюда!
   - Зачем, еще?
   - Иди сюда!- Звал его я, махая рукой
   - Лестница крутая!
   - Не строй из себя деда. Сказал же, поднимайся, скорей!
   Фрида в тот момент можно было показывать в кино ужасов, ибо пугал он не хуже чем маньяки с топорами и монстры с огромными когтями. Не спеша, будто черепаха поднялся на второй этаж в столовую.
   Диана боролось со сном, видимо думала, что если уснет то все, конфеты больше никто не даст. Ела и ела. Видимо ее родители совсем не баловали сладостями. Еще бы, в такой трудный для экономики государства год. Может ей так сильно нравиться шоколадные конфеты, что лопала, не зная меры? Зигфрид, побелел, покраснел, позеленел, приобрел все цвета радуги. Диана произвела фурор. В голове Розенберга тараканы объявили гражданскую войну, это видно по его безумным глазам. Оживился. К его лицу приливала кровь. Девочка повернулась
   - Здравствуйте! - Вежливо сказала она.
   -Тот кивнул головой. Его сухие губы создали подобие улыбки. На лбу выступил пот.
   - Как тебя зовут? - Выдавил он из себя.
   - Диана! - улыбчиво ответила она.
   Сон затягивал сознание девчушки, еще не много и она упадет в гору фантиков.
   - Иди спать. Горничная уже приготовила тебе постель. - Таким жалобным взглядом посмотрела на тарелку с конфетами. - Не волнуйся, ты поспишь и потом продолжишь, есть конфеты. Никто их не отберет.
   Диана вновь подарила мне улыбку, зевнула, направилась спать. Фрид будто статуя замер. Разум остановил работу.
   - Это... ангел! - сорвалось с его губ, спустя время.
   Завороженный, околдованный очарованием Зигфрид, стоял в столовой еще минут десять, пока вернул способность мыслить.
   - Мне нужно покурить! - сообщил мой друг ошеломлено.
   - Курить... у меня не курят, ты же знаешь!
   - Нет, мне нужно, это... - Его руки тряслись, сухие губы дрожали. - Нет! Знаешь, я вчера машину разбил, пьяным врезался в дерево. Мракобесие, какое!
   Он двинулся с места. Расхаживал туда- сюда по моей столовой. Я сел на стул, налил себе не много яблочного сока, смотрел на Фрида. Он сам не свой, нес бред.
   - Коммунистов! Да я видел их, читал газету вчера. Брамс авто купил и подарил его многодетной семье. Молодец, какой? Молодец! Водка, где тут водка? Ах, стеклянный шкаф. Видел такие шкафы на распродажах в Махтбурге. Мне один узкоглазый хотел продать такой. Отказался! Зачем? Хотя разбил бы. Водка! Где у тебя тут алкоголь?
   - Кончился. - Мягко ответил я.
   - Как? Нужно купить, купить... да где купить? Все же закрыто. Хотя на конце города есть магазин, но там могут подделку продать.
   Я покорно ждал, когда же он скажет то, что хочу услышать. Мой друг метался по моему дому, еще минут пять. Сел рядом со мной, на стул.
   - Продай мне ее!
   "Наконец!" - думал я. Молчал пил сок, слегка косясь взглядом на моего безумного друга.
   - Продай! Миллион даю.
   - Нуу! Ты бы мне еще старые трусы предложил. Миллион? Что сейчас миллион? Верно, это гроши. Несерьезно.
   - Десять! - Фрид показал мне десять пальцев. - Десять миллионов! Прям сейчас.
   - Ну, это уже разговор. Хотя. Я продаю тебе сокровище. Ангелы старались над ее внешностью, забыв дать ей разум, но для тебя интеллект не важен.
   - Сколько ты хочешь? Потолок двенадцать, больше у меня нет.
   - Двенадцать? Ну, двенадцать так двенадцать.
   - Я разрешу тебе отвезти ее якобы домой, а куда ты ее отвезешь на самом деле мне не интересно.
   - Хвала тебе, хвала тебе Фалланон. Сейчас, сейчас, деньги у меня в сейфе дома. Сейчас!
   На часах уже шесть утра, а я еще не спал. Зигфрид привез все, как и обещал. Предвкушал взрослый ребенок новую "игрушку". Диана проснулась в семь утра, как по будильнику. Вышла к нам, в гостиную. Фрид вернул себе прежний облик. Начищен, наглажен, улыбается во все тридцать два зуба.
   - А вы изменились! - Заметила девочка.
   - Ох, Диана! Если бы вас будил этот обормот в три ночи и требовал от вас ... важные документы посмотреть, как вы бы выглядели?
   - Вы пахли алкоголем! Вы алкоголик? - Так простодушно спросила девочка.
   Фрид потерялся.
   - Ой, алкоголик со стажем. - Сказал я, смеясь. - Девочка улыбнулась. - Диана. Вы простите меня, но я не могу отвезти домой.
   - Почему? - округлила большие глаза.
   - Работа! Мы люди неподневольные.
   - Вы же богаты, зачем вам работать?
   - Ох, дитя, богатые трудиться в два раза больше чем бедные. Все так запутано и сложно. Не стоит огорчаться. Диана, Зигфрид тебя отвезет домой.
   - Он?
   - Да! - В ее глазах читалось не доверие. - Не бойся, он хороший человек. Домчит быстро.
   - Фалланон говорит правду, я хороший человек - ухмылялся Фрид.
   - Ну, если так надо... Я очень благодарна, правда. Но...
   - Не бойся, все будет хорошо. - уверял ее я.
   Лгал! Все мои мотивы лживы! Я придумал обогатиться, продав ее дьяволу. Согласитесь, глупо упускать такой шанс. Зигфрид конечно не повез ее в родное гнёздышко. Теперь она его рабыня. Мне интересно, сколько она протянет? День, неделю, может месяц? Диана еще не понимала, куда она попала. Даже когда ее бросили в темный сырой подвал, не верила. Ее желание приключений исполнено, осталось пожимать плоды.
  
  
   "Во имя жизни человеческой"
   Тем временем, когда я и Фрид искали согласия в цене за девочку, к городу Матхбургу подъезжал автомобиль темно-вишнёвого цвета, за рулем которого сидел коротко стриженый блондин в черной куртке - Ким, а рядом с ним на пассажирском сидении курил его брат - Руди. Двух близнецов срочно вызвали по делу в столицу, по какому не пояснили. Сказали только о строгой секретности, грядущего мероприятия, что в общем обычно. Братья трудились в партии палачами и все дела, которые им поручали, были секретны. Может застрелить кого, или покарать, как это было с Мартином Венцелем. Еще долго не забудут тот запах. Автомобиль шел быстро. В дороге братья уже достаточно долго, пошел семнадцатый час как Ким за рулем. Руди предложил сменить брата, на что-то тот ответил бранью и напомнил про случай, когда он-Руди протаранил витрину магазина. Все же старший уже устал и желал поскорее доехать до штаба. Жал педаль газа до упора. На протесты "Идиот! Мы же разобьёмся!" тот не отвечал. Ким отличался безрассудством и вспыльчивостью что не редко бывает со старшими братьями. Старше он был не намного, всего на 12 минут. С рождения везде и всюду он первый, стремился быть первым, за что не редкость попадал впросак. Младший брать наоборот отличался более спокойным нравом, тем не менее, более жестоким, отчасти трусливым. Повышенный страх Руди быть убитым не редкость спасал от смерти весь дуэт.
   Приехали два брата в штаб около четырёх часов утра. Ким едва мог соображать. В его голове до сих пор работал мотор, и он все еще куда-то ехал. Руди обладал, куда чистой головой, поэтому приказ от Аластара принял он. Бросив брата на диване отсыпаться в коридоре первого этажа, сам поднялся в изумрудный кабинет. Изумрудным кабинет назвался ни потому что, был усыпан драгоценными камнями, а потому что обои, мебель, стол и даже пиджак на первом председателе партии были изумрудного цвета. Что выбивалась на фоне зеленоватых вещей это черный кожаный чемодан подаренный Брамсом , в котором обычно лежала простонародная одежда Аластара, так сказать форма для публичных выступлений. Когда Руди вошел, его слишком оживленно встретил первый председатель, что странно. Обычно Раткамтц относился к своим палачам как обычным сотрудникам, нечего исключительного в убийствах по заказу он не видел. Но тут дело другое, совсем другое. Аластар задумал напасть на этот раз отнюдь не на человека, а на здание. Видите ли, Раткамтц после победы на выборах был огражден от реальной власти. Иван Адамыч надежно заковал лидера нацизма в "цепи". В посту директора формально имел право голосовать, но на его голос каждый раз налагалось вето. Законопроекты, разработанные Раткамтцем, не рассматривались. Общение со старым президентом пресекалось. Что раздражало! Вот он и придумал совершить подрыв здания государственного собрания, а затем обвинить в этом коммунистов, а сверху козырем положить компромат касательно коррупции канцлера.
   - Что могу сказать первый председатель? Работа не из лёгких. Вы понимаете, что нужно долгое время планировки и сбора информации, деньги само собой...
   - Конечно, конечно, берите все что потребуется. - добро говорил Аластар - Только пожалуйста сделайте все чисто, так чтобы комар носа не подточил, а то ищейки разнюхают чего доброго, а нам это не нужно. Все должно быть тайна. Во всем виноваты коммунисты, не мы.
   Выйдя из кабинета с полученным заданием, настроение Руди ухудшилось. Не сказать, что оно было слишком радостным до прихода в изумрудный кабинет, но сейчас все положительные эмоции пали глубоко, глубоко в пропасть грусти. После общения с Аластаром всегда как-то не уютно, от него веет льдом. Только своим присутствием ослабляет человека, пожирает его энергию до капли. К тому же эта "задачка", никогда раньше таких не было. Нет, там застрелить кого, пытать до той грани, что человек признается в убийстве князя божьего, тем самым вызвав великую небесную битву - пожалуйста. Но взорвать целый дворец? это слишком!
   Руди спустился на первый этаж в холл, где на мягком хлопковом диване спал его старший брат.
   - Вставай! - пнул спящего по заду.
   - Еще раз так сделаешь, скормлю свиньям! - нервно отреагировал Ким.
   - Убери ноги, ишь разлегся тут как в отели. И подвинься, я сяду.
   - Что-то ты братишка грубишь, среди ночи и так в открытую. Не уж ли смелым стал? - Ехидно спросил старший. - Говори, что Аластар сказал?
   - Сказал: что мы должны взорвать дом.
   - Какой? - с оживленно спросил старший. Ему не терпелось, скорее взять тонну динамита и разобрать полгорода по кирпичикам.
   - Государственное собрание. - Тяжело вздохнул Руди.
   - Это который? Тот, что большой на площади, с каменным мужиком в плаще?
   - Угадал. У тебя извилины работать начали? - Сострил младший.
   - Я кому-то в глаз сейчас дам! - Покраснел Ким. - И как мы это сделаем?
   - Хрен его знает! Может в подвале как-то или ... не знаю, вообще... придумаю что-нибудь. Придумаю... - Вспотел Руди, от напряжения.
   Через неделю сбора бумаг, планов связанных с планировкой здания, было решено подорвать артерию, снабжающую природным газом улицу. Она находился как раз под архитектурным сооружением, и была достаточно велика, чтобы сильно повредить здание. Оставалась задача: сделать так чтобы все подумали, что взрыв дело рук коммунистической партии.
   - Ким выдал идею - Давай поймаем красного и прикрутим его наручниками к трубе. Труп - большая улика! - Сопроводил свои слова усмешкой.
   - Какой же ты все-таки идиот, братец! - тяжело вздохнул Руди.
   Ким больше рта не открывал, томно смотрел на брата, как тот водит по плану здания государственного собрания карандашом, что-то записывает, бормочет под нос, будто темный волшебник заклинание. Через полтора часа безуспешных рассуждений, немых внутри разумных идей, Руди предложил старшему брату пойти выпить пива, освежить мозг.
   Лучшее место искать близнецы не стали, зашли в первую попавшую пивную, где купив по литру холодного пенного напитка, сели за стол в дальней части зала. Играла музыка, с мотивом ближе алихарскому.
   - Собачий лай под музыку, это чистой воды кощунство. Издевательство над музыкальном искусством. - Бубнил под нос Ким, потроша вяленую рыбу своими большими, что сардельки пальцами.
   - Да что ты понимаешь в мелодиях? "Издевательство над искусством" ! Где таких слов набрался? - Резко выплеснул младший.
   - А что тебе нравиться визг мразиподобного существа?
   - Руди склонил голову над тарелкой с жареной картошкой. - Да, эта мразь визжит, так что пули не жаль. - Ким хитро посмотрел на Руди. - Даже не думай! Все дело запоганишь. Нам только проблем с полицией не хватало.
   - Да я чуть-чуть.
   - Знаю твои чуть-чуть, этого... горлодера... будут собирать по всему городу. Помнишь, за что нас чуть на каторгу не отравили? - Ким раздулся как пиранья, глаза смотрели куда-то в стену. - Тебе сказали умник, напугать, а не убивать, но ты взялся за топор!
   - Ты это тише! - Обеспокоено сказал Ким - Мы же не дома о таком рассказывать. Я знаю, идиот, не сдержался, эта гнида грубить начала! Я же ему раз и навсегда что хамство наказуемо. - тыкал указательным пальцем в стол.
   - Отрубив ему голову, молодец , что сказать! И хватит пялиться на пародию мужчины, лучше жри свою рыбу. - Повелительно сказал Руди.
   Столик в глубине зала пивной погрузился в молчание и не торопливое поглощение пищи. Ким хотел что-то сказать, но каждый раз натыкался на острый пронзительный взгляд своего брата, отказывался от идеи начать разговор вновь.
   По правую сторону от близнецов отмечал свое освобождение Каспар Семенов. Этот человек имел
   довольно интересную захватывающую жизнь, по крайней мере, ему так казалось. Шизофрения помогла ему пережить и газовую атаку соседей по коммунальной квартире, приход пришельцев с другой планеты с которыми он якобы заключил межгалактический союз и вот уже семь лет являлся императором империалистической империи имени самого себя. Такой великий человек не понятно, почему провел взаперти девять лет в университете психиатрии и неврологии под строгим присмотром врачей. Теперь его вдруг объявили здоровым, так как он прошел курс экспериментального метода лечения электричеством. Каждые две недели через его мозг пропускали ток, каждые две недели он ощущал себя казнённым на электрическом стуле. Не сказать, что он находил в электротоке, что то страшное, или опасное, ему в чем-то даже нравился процесс. Тебя пристегивают к кровати, привинчивают электроды к блоку питания, загораются лампы, этот гул генератора, а потом безумие. Это невозможно описать. К сожалению после процедуры ты чувствуешь себя опустошённым, будто из тебя вынули саму душу. Вечная мучительная астения и испорченные воспоминания. Как может человек служить императором, если в его голове все тараканы казнены на электрическом стуле? Не одной идеи. Пустота.... Теперь он здоровый человек, с голубой справкой в зубах и с невидимой турмалиновой короной на голове.
   Все же приятно найти достойного слушателя. Держа в руках бокал чая, алкоголь ему противопоказан, рассказать, как его корабль атаковал вражеский звездолет.
   - Я приказал огонь из-за всех орудий! - Эмоционально махал руками Каспар, да так что залил чаем одного из своих слушателей Сеню гробовщика из ритуальных услуг "Последний путь", тот на проспекте генерала Борисова. На столп теплой жидкости работник похоронной сферы должным образом не отреагировал, так как был увлечён рассказом сумасброда. Раскрыв рот, слушал историю. - А у зурглов, такие мохнатые маленькие люди с планеты Глурмилиус, на их звездолете броня трехслойная, не пробить. Думаю: "крышка мне". Они по моему флагману картечью, да из огромной бомбарды как долбанут, да в двигатель. Пожар, крики, и я один сохраняю рассудок. Я же император и мне нельзя паниковать. Что делать? Ага, нужно сделать так чтобы пожар перестал гореть иначе дойдет до бака, а там взрыв, и поминай, как звали. Я набираю легкие воздуха, а, слава богу, они у меня большие, как два аэростата... как дуну на пожар и все... ледник. Все льдом покрылось, трех метровой коркой.
   - Ну, ты и молишь, император! - Высказал свое удивление лысый коренастый бармен. - Такое придумать... Ты явно не просыхаешь!
   - Да что ты! Я не пью. Как можно пить? Не царское это дело. - Отмахнулся Каспар от человека за барной стойкой, будто от мухи.
   - Эй, король кажись у тебя нестыковка! - Ехидно высказал лесоруб Василий. - Как ты мог задуть пожар двигателя, если ты находился на мостике командира звездолёта.
   - Ты еще хочешь найти в этой истории логику? - Высказался гробовщик. - Впрочем, рассказ сам по себе может не самая логичная вещь но, пожалуй, увлекательная, мне понравилось. Выдумай еще что-то, только без таких дырок как задуть пожар двигателя, находясь черт, знает где.
   - И не чего не дырка! Я вам должен рассказать, как я спустился с мостика на три этажа вниз в технический корпус, торопился? Это не интересно! И что значит: "придумать"? Я вам сказочник что ли? История происходила на самом деле, вот вам крест. И где уважение, в конце концов? Я вам не какой-то вам оборванец, я - межгалактический император. Да мы монархи народ простой, не гордецы, но все же к нам положено обращаться "ваше величество"! Я требую, чтобы меня называли "ваше величество"!
   - Да ты успокойся твое величество, раскудахтался! - басом сказал Бармен.
   Каспар подскочил со стула, надев свой котелок на шарообразную лысую голову, направился к выходу. У двери выхода громогласно заявил.
   - Вы познаете мой гнев, все познаете! Я не прощу вам насмешек! - со злобой сказал мнимый император. - Я вас всех в порошок сотру. - И живо покинул злачное место.
   - Иди, иди! Лекарство прими псих! - бросил вдогонку гробовщик, ехидно смеясь.
   Братья решили провести акцию ... августа в день трудящихся Вагмарии, ночью. Путь двух подрывников начался через канализацию. В зловонных лабиринтах есть выход к газовой артерии, специально, чтобы упростить ремонт в случаи поломки, которые если и происходили то крайне редко. Но проблема в том, что сам выход к трубе с голубым огнем защищал прочный шляйфан, и не менее прочный внутренний затвор, имеющий не обычный вид ключа "звездой". Только представьте, пройти почти полтора километра по колено в человеческих экскрементах, задыхаясь от позывов рвоты и тошноты и застрять тут в метре от цели. При полумертвом свете керосинового фонаря, на не широкой бетонной плите, рядом с рекой городских нечистот мучился с хитроумным замком Ким.
   - Где тебя учили вскрывать замки? - Гневался младший брат на старшего за промедление.
   - Я делаю что могу! Никогда такие замки не видел, честное слово. Не мог в документах посмотреть, что тут такой затвор?
   - Смотрел. Замок там был не отмечен.
   - Не отмечен или ты идиот, не посмотрел? - Кричал на Руди Ким.
   - Не ори на меня! Это ты дурак косорукий, замок открыть не можешь.
   - На, покажи какой ты мастер, братец. Давай! Что не хочешь? Так заткнись в тряпочку! - Походил на кипящий чайник старший. - Может его динамитом взорвать?
   - Эта дверь насчитана на взрывы, гребаные инженеры! - гладил ее потными ладонями Руди.
   Его рука скользила по гладкой бронированной двери, слегка захватив кирпичную кладку канала. - Братишка, а у меня идея.
   - Ну, наконец, выкладывай скорее.
   - Нужно сломать эту стену. Она кирпичная, ее будет просто разрушить.
   - Сломать? Давай ее взорвём! - Импульсивно выкрикнул Ким.
   - Ну, дурак! - закатил глаза Руди.
   - Что опять я не то сказал? Взорвать - это же быстро? - не понимал Ким.
   - Заденет трубу и все... звездец. Решил совершить акт самоубийства?
   - Ким покраснел как рак, надул щеки как провинившейся малыш перед отцом. - Ты хочешь сказать, что нам нужно идти назад по этой жижи за кайлом и кувалдой?
   - Согласен, это мерзко, поэтому схожу я. Человек я не брезгливый и хожу быстро.
   - Смыться задумал, как тогда? Бросил меня одного обиваться от полицейских, предатель.
   - Искал пути отступления, благодаря мне мы живы. - Гордо сказал Руди.
   - Благодаря тебе? Ха! Я три пули получил из-за тебя. Ты меня бросил на произвол судьбы! - фальцетом сказал Ким.
   - Но я же вернулся! - оправдывался младший.
   - Когда все закончилось! Молодец, поклон тебя до земли, за твою поддержку и храбрость. В общем, стой тут, жди меня. Сам схожу, и не дай бог тебя не будет, когда я вернусь. Живьем закопаю!
   Киму очень, очень неприятно идти по неприятно пахнущей реке. Он стал похож скорее на болотную жабу покрытой с головы до ног тиной, чем на человека с довольно высоким достатком. Когда выбрался на поверхность города , тут же был схвачен полицией. Его схватили за зданием народного музея искусства. Будто мертвец вылез из могилы, с соответствующим запахом. На его черной замшевой куртки остались представители класса насекомых и типа черви. Шевелилось, ползало, и даже кусалось. Он плясал, отряхиваясь от мерзких животных, когда подошли патрульные с вопросом:
   - Гражданин, предъявите документы. - Сержант морщился от отвращения.
   - Сейчас господа! - грубая рука нырнула в задний карман брюк, достал красный паспорт.
   - Так - так - рассматривал страж порядка документ. - Ким Штайнер... объясните: что вы делали в канализации?
   - Лягушек ловил! Знаете, люблю, есть на ужин экзотику, змей там, пауков, тараканов, вот до лягушек дошел.
   - "Очень смешно"! Пошли с нами в отделение, напишешь объяснительную: что ты делал в канализации?
   - Я же сказал, господин полицейский, экзотику люблю. - Ухмылялся Ким.
   - Вот и напишешь. Заодно проверим по картотеке преступлений. - Человек в форме положил паспорт Штайнера младшего в свой карман. - Пошли! Давай, давай, не задерживайся.
   -Господа, ну что так спешить? Давайте договоримся? - Ким достал кошелек, а из него две купюры достоинством в триста олигоров каждая.
   - Полицейский скривился. - Дача взятки должностному лицу предусматривает наказание до трех лет лишения свободы. Вы задержаны, за нарушение статьи 151 уголовного кодекса Вагмарской Республики. - Представитель закона потянулся за наручниками.
   У Кима кончалось терпение, живо достал пистолет из-за пояса и убил двух патрульных рядового и сержанта. Забрав свое удостоверение личности, трупы спрятал в мусорный бак, а сам направился на поиски кирки и кувалды.
   - Искать инструмент долго не пришлось, спер его в чьем-то гараже предварительно взломав замок. Хотя такой затвор и замком назвать нельзя, так игрушка для детей, снял его голыми руками, даже отмычка не нужна. Когда искал инструмент, наткнулся на интересную банку, "Халатова кислота". Кислота используется в машиностроении как аккумулятор. Большинство металлов , разъедает за минуты. Не раздумывая положил стеклянную банку в карман куртки.
   С трофеями вернулся к шляйфану где его должен был ожидать младший брат. Руди как исследовало ожидать, куда-то ретировался.
   -Проклятый трус! - С негодованием бросил инструмент на бетонный пол Ким. - Опять сбежал. Чуть жареным запахнет, хоть маленькая трудность появиться, сбегает как крыса, заячья кровь.
   Значит, все придётся делать одному. Еще рюкзак с взрывчаткой бросил, а если бы кто нашел. Самым умным себя считает, а на деле - идиот. Тяжело вздохнув, Ким принялся за работу. Нет крушить стену он не стал, воспользовался баночкой кислоты. Залив серовато-желтое вещество в замочную скважину, принялся ждать, когда химикат разъест затвор. Раздалось тихое шипение, будто змея. Из отверстия для ключа полезла пена ярко желтая пена. Процесс длился всего минут пять, не больше. Пять минут клокотало, стучало, шипело, и даже кряхтело, как старый дед, который страдает запором уже вторую неделю. В правой части двери, где по всей видимости было сердце запирающего механизма появилась завозное отверстие в диаметр указательного пальца. Ким готов был лопнуть от счастья. Еще чуть - чуть и дверь отроиться. Большие блестящие капли будто шарики, появлялись на бетоном полу. Главное их не задеть. Ожоги от Халатова кислоты прогорают до мяса, и очень долго заживают, нужно быть осторожнее. Лязг! С задней стороны шляйфана который уже скорее походил на сито чем на дверь, отвалился замок. Упал с грохотом. Путь свободен, пришло время подрывать. От острого кислотного запаха жгло в носу, а рот напоминал горячую пустыню, но не было на свете человека счастливее, чем Ким Штайнер. Достав из рюкзака кусок бязи, использовал ткань как прихватку. Открыл изъеденный кислотой шляйфан. Ткань от контакта с химикатом превратилась в пепел.
   Вот он газопровод! Газовая артерия, которая питает дома теплом, а центральным улицам свет. Мракград слишком консервативен в отношении архитектуры и чтобы не "портить" исторический облик центральных улиц города, запретили электрифицировать городские фонари, оставались газовыми уже семьдесят семь лет.
   Комната, которая находилась сама труба, была не слишком большая. Все уставлено какими-то агрегатами. В центре вмонтированная в стену виновница торжества. Какие то мономеры! Стрелка трясётся как эпилептик во время припадка, указывая на большое давление в трубе. Вся система издает гул работы. Все будто живое, и все система это организм, а Ким болезнетворная бактерия.
   Постояв минуту, полюбовавшись на сложное устройство артерии. Вроде бы обычная труба, а нет. Все так темно и не понятно. Нужно все взорвать к чертям собачим. Из рюкзака достал взрывчатку, которая. Ее собрал Руди, он в этом эксперт. Может братья, никогда еще подрывали дворцы, но взрывали в автомобилях коммунистов и их союзников. Мудреная хренотень! Обычно чтобы бомба взорвалась ее нужно минимум поджечь. Так работают динамиты, селитра и ее сын порох. А этот химикат Киму не известен. Взрывается он не сразу. Нужно чтобы химическая реакция произошла, от того и взрыватель химическим называется. А бомба то не легкая, почти семь килограмм, бахнет, так бахнет. Ким намертво прикрутил взрывчатку к трубе, вставил очень вонючую палку в отверстие. Та еще больше вонять начала. Поспешил покинуть место взрыва, который должен был произойти через пятнадцать минут.
   Ноги вязнуть в жиже, идти, быстро не выходит. Он буквально полз о вязкой реке, чтобы только не попасть под волну взрыва.
   В тот же день не далеко от дворца государственного собрания, радом с техническим университетом раздавал гуманитарную помощь я - главный штаймерманн националистической партии Фалланон Франц. Слащавой натуры человек даровал всем чистокровным вагмарцам два постельных белья кулек с провиантом и двести олигоров. Я повторяюсь! Чистокровным вагмарцам, собачникам могли дать разве что дубинкой по спине. Каждый получающий должен был предъявить справку о своей этнической принадлежности, полученную в бюро гражданских состояний. Но люди на то и люди, создают преграды и тут же находят путь, по которым те самые "преграды" можно обойти. В двух кварталах отсюда работали так называемые "черные верстальщики". Люди в нарукавниках, в белой рубашке и с сигареткой в зубах печатали те самые "вагмарские бумажки" по десять олигоров за штуку. Клиентов было так много, что бумагу не успевали подвозить к станкам.
   Благотворительная акция должна была продлиться всего до девяти часов вечера, но кто же знал что халявное белье, жратва, и особенно деньги, вызовут такой ажиотаж. Решено было продлить благотворительную программу до полуночи.
   В районе одиннадцати с половиной часов в центре, прогремел устрашающий взрыв. Обыватели от ужаса бросились в рассыпную, роняя вои тюки. Кто-то падал, и сотни ног его тут же затаптывали. Фалланон сам перепугался до колик. Что это было? Взорвалось так, что содрогнулась земля. Казалось, что вот-вот треснет земля и из пропасти полезут обугленные бесы.
   Но среди перепуганных людей, был всего один, один, чья куртка погрязла в грязи, а сам он походил на целый ком экскрементов, но при всем этом самым счастливым. Он выбрался и может лицезреть на свое деяние. Дворец государственного собрания взорван, его правое крыло разрушено до основания. Руины объяты пожаром. Слышно как кричит сирена из рупоров на столбах. На место преступления едет полиция, пожарная служба, медики. Вот оно торжество хаоса.
   На следующий день газеты всем сообщали новость, которая без того известна. Директор высшей канцелярии Аластар Раткамц с большой трибуны открыто заявил о "Коммунистической агрессии" и обнародовал документы доказывающие причастность Ивана Адамыча к казнокрадству. Канцлера лишили поста и бросили в тюрьму, откуда он благополучно бежал. Через несколько часов полиция задержала предполагаемого подрывника Каспара Семенова, которой на лавочке в парке открыто, рассказывал о своем подвиге: вчерашнем взрыве здания государственного собрания. "Императора" представили как главного подозреваемого, и как главный аргумент, который якобы реабилитировал коммунистов. Это не мы! Все сумасшедший натворил. На суде, который состоялся в фантастически быстром темпе, через две недели, Каспар взорвал еще одну бомбу, на этот раз смехотворную. Обвинителем выступал Аркадий Матвиенко коммунист, допрашивая подсудимого, добился от него чуть ли не в красках рассказа о том, как подлые нацисты его, больного человека, заставили совершить преступление. И все хорошо, преступник сознался и был готов провести остаток жизни в комнате с мягкими стенами, если бы не один вопрос судьи. Вопрос носил шутливую форму, как и процесс в общем: "Вы так все рассказываете, прям как по бумаге?" - улыбнулся судья.
   - Да по бумаге! Мы с господином прокурором целых два часа слова учили, что я должен сказать. Обеда меня лишил сволочь. Говорит: скажешь так и вот так. А я что? Никого уважения в этой стране к императору. - Возмущался сумасшедший.
   Зал суда лежал от смеха. Прокурор посидел на глазах. Не зря он после процесса подал в отставку. Сумасшедшего все же признали виновным и назначили пожизненное содержание в психиатрической больнице для осуждённых. Коммунисты потеряли авторитет. Ассоциация с ними не иначе как с казнокрадами, подрывниками, лжецами которые отправили в психушку невинного человека. Но Аластар на этом не остановился.
   Без Ивана Адамыча нет препятствий на пути к старому президенту. Ночей не спал, печатал "хрустальный доклад". Документ, который рассказывал об опасности на улицах страны. Преступность в стране била рекорды. О террористах коммунистах и национальной безопасности. Все было представлено в так черно, что завтра настанет апокалипсис. Но это не страшно, ведь есть решение. Отменить право на личную жизнь и личную неприкосновенность, личную переписку, упростить систему арестов, разрешить обыск без санкции прокурора, а главное назначить его - Аластара Раткамтца канцлером и дать право запрещать и разрешать. Всем обонянием, убедил старого маразматичного президента поставить подпись на последней странице, на самой важной странице. Бумага, развязывала руки, разрешала творить Аластару, что заблагорассудиться его черной, жестокой душе. Впервые часы своего правления он: запретил все партии, кроме одной - националистической. Объявил собачников вне закона, как предателей и преступников. Нивелировал работу парламента. Теперь полномочия обоих палат ровнялись нулю. Давида Римана, который ратовал пустить Аластара в высший эшелон власти, повесили, за казнокрадство.
   Сформирована карательная группа: "националистическая служба безопасности государства", состоявшая из членов Н.О. Задачи формирования: террор, ликвидация людей по расовому признаку, разведка и внутрипартийный шпионаж, контроль армии. Руководил новой организацией полковник Куран Дало. Так же сформирован юношеский молодежный националистический отряд (М.Н.О), вступление в который стало обязательным для всех детей от десяти до семнадцати лет.
   В сентябре в ночь с 20-21 числа 1927 года произошло великое событие. История человечества запомнит это событие как "Бал черных ангелов" Погромы в районах собачников города Махтбурга. "Собачники нелюди! Бей тварей!" - кричали мальчики в черной форме. Русые девчонки, с особой жестокостью убивали стариков. Закалывали вилами, штыками, ножами. Витрины магазинов алихарцев разбиты, магазины и дома преданы огню. Два подростка в коричневых рубашках, привязали старика, мастера ювелирных дел Гарибальди к столбу. Со смехом поливали человека из бутылки керосином и с тем же не оставляемым озорством подожгли. Визг старика заглушал радио в соседних районах.
   Молодая компания ворвалась в отделение больницы для ребят младшего возраста. Отличались ребята от агрессивной компании только нацией. Этого было достаточно, чтобы проломить им головы. Мальчуган спрятался в ванной в надежде спасти свою жизнь, подпер ванну стулом, на котором обычно сидела уставшая няня, купала совсем маленьких, годовалых детей. Теперь няня мертва. В живот ударили кухонным ножом. Кровь женщины стекает по лестнице. Мальчик тоже не спасся. Стул оказался хлипким сломался. Отличница Брумхильда, утопила малыша в жестяной ванне. Крики и проклятья доносились из правого крыла больницы. Там лежали девочки. Малолетние варвары рвались туда, их вела похоть. Ирина кричала что отомстит. Нет, слез не было, мольбы отпустить - тоже. Отомстит за все унижения, за все мучения. Дикари смеялись ей в лицо. Храбрая девушка, предпринимала попытки защиты. Но разве маленькая росточком хрупкая особа сможет противостоять двум здоровым буйволам, пьяным от своей привилегии убивать? Ирину убили, но перед этим ей удалось воткнуть одному мучителю в глаз карандаш. Девушке перерезали горло. Умерла с призрением на лице. Не сдавалась, но все ровно проиграла.
   Куда же смотрит полицая? Где стражи порядка, защитники беззащитных? Заняты важным делом: Следят чтобы "Забавы ашезуген" не перекинулись на другие районы. Страдать от малолетних преступников должны только собачники. Это не дети, это чудовища. Все что происходило, снималось на камеры, для архива. Аластар часто смотрел пленки как убийцы, которым вряд ли исполнилось пятнадцать, разрывают в клочья женщину. Разрывают будто старую тряпку. Раткамтц смеялся, ведь маленькие палачи кричали его имя. "За Аластара, за партию!" срывалось с уст черных ангелов. Рядом с великим архитектором сидел я. Отварное, безумное, зрелище. Отвратное даже не жестокость в решении "Вопроса алихарцев", а в слове "Да!". Всегда есть люди, которые скажут "Нет". Были дети, которые сказали "Нет". Нет! Мы не будем убивать! Нельзя творить зло, лишать жизни других людей. Это плохо! Родители с малых лет твердили своим детям: убивать - это преступление. И малыш, пухлый от материнской любви, сказал "Нет!". Не стал убийцей, не стал преступником, подписав приговор себе и семье. Таких скверных патриотов как он, и таких плохих родителей которые вырастили его, теперь наказывали. Когда требует партия, когда требует Аластар нужно сказать "Да!". Покорно склонив голову исполнить его волю, какая бы она не была.
   Пока детишки резвились, Куран Дало для своих темных дел большое захватил здание в центре Махтбурга. Бывший коммун. штаб . Я бывал там однажды, поганое строение. Мистер огурец производил "генеральную уборку". Арестовал всех коммунистов как "врагов народа". По приговору судьи, которого Куран выдумал, часть арестантов отправлялась в тюрьму, другая часть прямой дорогой на эшафот. Вешали коммунистических лидеров несколько дней подряд, нахватало виселиц. Хотели коммунистов расстреливать, но пули жаль.
   После прихода к власти Аластара, работа в крематории выросла, как и могильщиков. По улицам Махтбурга лились реки крови. Первый председатель нац.партии решил перекроить мир. Начал работу "с руля". У части министров забрали право жить. Тела обратили в пепел. Тотальная замена кадров. Мне хотели дать пост министра легкой промышленности - отказался. Слишком велик шанс, не понравиться Аластару в новой должности. Этот зануда Гросс теперь министр культуры. Фрид взял на себя министерство иностранных дел. Когда печатник успел стать дипломатом не ясно. Впрочем, у Фрида получалось. Вкрадчивости Розенбергу не занимать.
  
   "Культуры глиняный кузнец"
  
   Ральф Гросс развернулся. Почувствовал себя главным в сфере культуры. Главной свиньей в свинарнике. Действовал к людям искусств по принципу "Кто не с нами, тот против нас" Шутить по нацистов никто не осмеливался - язык вырвут. Книги? А в печку их. Был один человек, который сказал: "В государстве, в котором сжигают знания, скоро будут жечь людей". Как он оказался прав! Но пока все эти печи все это будущем. Я раскрыл секрет государства. Ведь печи для людей, это большой секрет, поэтому не стоит, удивятся, если вы о них не слышали.
   Сейчас пока государство вытравляет разумность из людей довольно гуманными методами: вышвыривание из страны как ненужных котят, доведение до самоубийства, на худой конец арест и казнь. К примеру, была такая актриса Раиса Вагнер. Довольно известная личность. Играла в этих незабвенных картинах "Винсент" "Полет над горами" и хоть я не люблю кино, но эта картина мне по душе "История на оборот" о девушке, которая родилась с особой болезнью и двадцать четыре года походила на старуху. Леди не обыкновенной красоты. Ее большие черные глаза, не менее черные густые волосы сводили с ума миллионы мужчин. Талант чистый и неподкупный.
   Как сказал Гросс, кино - самый дешевый наркотик. Кино - наше все. Он даже притащил эту нескладную, такую смешную Рахиль, студентку кинематографии, которая сняла за три олигора короткометражный фильм, чистой воды пропаганда нацизма. Лента получилась ужасной, даже Рахиль признала это. Чего-то хорошего ожидать не следовало, нет средств. У нового министра снега зимой не выпросить, не то, что деньги. Вот этот ужасно некачественный фильм стали показывать в начале киносеанса. Публика кричала, свистела, лились маты, требовали "Фильму" а не этот кусок дерьма. Зрители успокаивались как на белом экране, который уже испачкали помидором, появлялась она, Раиса! Небесное создание. Мужчины, открыв рот, затаив дыхание, ловили каждое движение девушки. Рядовые служащее НСБГ пропадали в кино, оставляя жалование в кассе. Войну, против человечества которую вел Аластар Раткамтц, останавливала на пару часов хрупкая девушка. Сила кино. Ральф, эта носатая мумия, не придумал не чего лучше чем позвать Раису Вагнер, ратовать за нацизм. Рахиль, которая знала актрису лично, предупредила министра культуры о возможном отказе. Но он, же такой "умный". Все же написал письмо с требованием, не просьбой, требованием пропагандировать нац.партию в своих фильмах. Актриса назвала требования мин.культуры невыполнимым: она человек искусства, а не политик. Дала настойчивый отказ. Гросс взревел!
   - Да как она смеет, грязная проститутка! Ее нужно арестовать! Враг народа! Враг партии!
   " Устранять" девушку вызвался один из самых жестоких палачей нац.партии - Руди. Никто не знал, что он безумно влюблен в актрису, как и все мужчины нашей страны. Ему, как и его брату важен был имидж ужасного, жесткого, бессердечного человека. Его серый томным взгляд, черная кожаная куртка и не умение улыбался, пугало всех, даже меня. Я боялся братьев как огня. Тут руди расцвел, костюмчик, и большая фотография красавицы в нагрудном кармане пиджака. Потом расскажет актриса в своей биографии, как этот чудак просил автограф:
   "Меня разбудило присутствие чужого человека в моей квартире. Я включила ночник. Над кроватью навис мужчина лет тридцати, с плоским лицом и светлой коротко стриженой головой, почти лысый. Он смотрел на меня как сын на мать. Мне стало предельно страшно.
   - Зачем вы пришли? - дрожа от страха, спросила я.
   Он молча, полез во внутренний карман пиджака. За секунду я надумала себе всяких ужасов. Вот сейчас он достанет пистолет и убьет меня, но он достал мою фотографию со съемочной площадки. В пеньюаре и тапочках ем огромный бутерброд.
   - Подпишите, пожалуйста. - Мужчина так же из кармана достал ручку. Улыбался, а я усмехнулась. - Я сказал, что-то смешное? - жалобно сказал чудак.
   - Нет. Просто вы в первый мужчина, который просит у меня автограф посреди ночи в моей квартире.
   - Простите! Я очень люблю ваше кино. Вы потрясающе играли ту девушку в фильме "Винсент" я даже плакал. Мне было вас жаль, она, ваша героиня Мара умерла во имя любви, а главный герой дурак не понял. Я бы убил его за это.
   - Не нужно никого убивать! Лучше смотрите фильмы. - Вернула ему фото, но уже автографом.
   - Вдруг он присел, рядом со мной, и шепотом сказал. - Меня прислал Гросс. Он хочет убить вас. Я не хочу, чтобы вы умерли. Если что случиться с вами я тоже умру. - Резко встал и ушел, через входную дверь, не попрощавшись.
   Утром я купила билет на самолет. Бежала из страны, спасаясь от сумасшедшего министра культуры"
   Нужно сказать, что это не единичный случай, когда люди искусства и науки уезжали за границу. Бежали целые группы ученых, художников, инженеров, писателей и поэтов. Бежали в ужасе за свою жизнь, а те, кто оставался, должны были принять, новые привила жизни.
   Аластар любил театр, видимо на него так сильно повлияло обучение в театральном училище. Он без ума от оперы, без ума от музыки. После того как "ландскнехт" уже год сражался за чистоту нации в должности канцлера, он объявил неделю оперы, перед своим днем рождения. Приобщить простых людей к сложному ошеломляющего зрителя, невидимым, призрачным изяществом и красотой искусству. И вот один композитор по фамилии Ранштрайгер написал произведение "Духи леса", поражающее своей грандиозностью. Либретто к музыке написал Яков Романовский - троглодит. Одаренный богом, великий поэт и такое несчастье, нечистая кровь в его жилах, низшей расы он. Ранштрайгер отослал сценарий оперного спектакля, саму оперу, и естественно либретто в мин.культуры как и положено по новым законам. Там в большом зале с огромными окнами в рост человека собирались бездари, дурачье которые вряд ли могли понять, что такое опера. Еще вчера они убирали улицы города от мусора. Пропустили бы, не задумываясь, пропустили, ведь сам Аластар дал указ. Но Ральф Гросс, этот щепетильный недотепа вскипел как чайник когда прочитал кто написал литературную основу .
   - ЗАПРЕТИТЬ!!!! - кричал он.
   - Но приказ свыше? - обеспокоился толстый подручный Ральфа.
   И Ральф остыл. Запретить нужно, да нельзя. Тут с далеких мест комиссии по цензуре подал голос молодой парень, пару недель назад его приняли на пост. Он предложил замечательную вещь. В Рахальской белой империи, когда заговор против императора Николая IV Холодного завершился провалом. То зачинщиков и всех подержавших отправил в ссылку. Но ведь среди выступивших против грозного властителя были ученые, поэты, композиторы. Запрещать, труды великих - глупость. Поэтому имена просто стерли. Книги без авторов. Открытия ученых без самих ученых. Музыка без композиторов. Парень предложил сделать то же самое - убрать имя. На афише, написаны все, кто работал над оперой "Духи леса", кроме автора либретто. Его просто нет.
   Ранштрайгер человек старой закалки. По его кодексу чести это не правильно. Как можно не упоминать в титрах великого творца?! Это же кощунство! Вопиющая не справедливость! Композитор был рассержен до такой степени, что написал письмо самому Аластару, чтобы имя все же появилось на афише. Чудо - имя появилось. Великий архитектор просил прощения перед слугой искусства, и уверял, что такое больше не повториться.
   История с имением подвигла других деятелей на открытые заявления. Думали, вот, весна! Запахло свободой. Ошибались, крупно ошибались, копая себе могилы. Ведь Ранштрайгер был исключением, опера, которая была создана им, пришлась по душе господарю апокалипсиса. Аластар Ранштрайгера называл исключительно "Учителем музыки", что говорило об уважении к этому человеку. Остальные могли рассчитывать только на язык, который не скажет чего лишнего.
  
   "Венчание"
   Через месяц в сентябре умер от карциномы мозга скончался президент Вернон ото Штраус. Похранили его с почестями, с трауром. Флаги над городами опустили, символизируя скорбь. Аластар не терялся, пока все оплакивали Штрауса, он объединил два кабинета в один. Президент и канцлер ныне упразднялись. За место них новая должность: Высший правитель. Он не ограничил себя конституцией, ему позволено все. Нет больше Вагмарской республики, есть Националистическое Государство Вагмария.
   Не был Раткамтц Раткамтцем, если бы не сделал из инаугурации целое венчание на царство, как это было до троглодитского протектората. Высший правитель приказал новому министру строительства Джоргу Хагену отремонтировать старый, почти разрушенный древний амфитеатр, чтобы можно было провести внутри этой арены целый парад. Само венчание делилось на два акта.
   Первый акт это "коронование". Да, да! Он вознес себя до императора, коим и не являлся. Очень хорошим ювелиром по фамилии Хоффман был создан венец из изумрудных лавровых листьев. И эту красоту, согласно обычаем, на голову правителя должен всегда надеть действующий глава вагмарской церкви. Лаврентия чуть удар не хватил, когда ему позвонили из приемной Аластара в его дармантонскую резиденцию с требованием провести обряд. Тот конечно сопротивлялся. Не положено это, короновать человека простых кровей. Ханс - секретарь Аластара, который звонил главе конфессии, рассказал историю о собаках и как они живо рвут человека на куски. Намек был понят.
   Второй акт это парад в честь Аластара. Армия должна пройти через хорду амфитеатра, держа портреты великого правителя, распивая гимн чистой расы. Затем отдельные группы молодёжного националистического отряда, должны были встать шеренгой, по ленте дороги разрубающей старинную арену на два полукруга. Аластар поднимался к микрофону и четким голосом читал имена тех кто, сражаясь за идею чистой расы, отдал жизни. Примечательно, что в списке был и Мартин Венцель. Юноши и девушки, построенные шахматным порядком, должны кричать "Здесь!".
   Ночью бал, но не обычный. С обычным туговато! "Бал чистого разума" - как его назовут потом историки, был следующим. В разных точках города, чаще всего около библиотек, скидывали огромную пирамиду из книг, обильно поливая бензином. Рядом установлена трибуна, и с трибуны этой вещал националистический оратор. Говорил что-то о новой жизни и все общем счастье. Какое беззаботное будущие ожидает нас - вагмарцев представителей высшей расы. Твердил, что мы должны уничтожить все-то, чем нас травили много времени - ложью, а ложь та в книгах написанных алихарцами. Сжечь ересь дотла!
  
  
  
   От Автора.
   Поздравляю вас, дорогой читатель, вы прочитали первую часть романа "Испорченное солнце". И как автор я очень надеюсь, что вам понравилась, и вы неплохо провели время, следя за биографией такого мерзкого, слабохарактерного Фалланона Франца и жестокого, холодного Аластара Раткамтца и подвижников. Если я прав, и вам действительно понравилось, разумен вопрос: "Это первая часть. Где вторая?". Отвечу: В производстве. Пишу я медленно связи с проблемой, если не сказать болезнью - дислексией, поэтому придётся ждать до зимы точно. Если вам не понравилось - простите, что отнял время. Мне очень жаль.
   О романе: все, что вы прочитали, никогда не происходило на свете. Конечно, я брал из истории человечества фрагменты, преобразовывал под стиль романа. Все повествование - не более чем художественный жанр!
   Теперь я надену маску одного из героев моей истории и укажу реквизиты для добровольных пожертвований. Если вы хотите подержать меня звонкой монеткой - только приветствуется. Переделаю известную мудрость под свой лад "Когда писатель сыт - тогда и читателю легче".
  
   Роман А. Люмпен.
  
   Сбербанк: 63900244 9080208988
   Яндекс деньги: 410014421490621
   WebMoney кошелек: R571131023973
  
  
   Почта: Achenwald@yandex.ru
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Страница 1

  
  
   ... В уходящих бликах солнца, в медленно вянущий в ночной тьме, завершал день город Мракград. Ветер поднимет хлопья снега с сугробов, вновь занесет дорогу. И казалось бы, предпраздничная, близь новогодняя ночь, а во дворах тихо. В небольших оконцах многоквартирных домов кое-где светиться, сквозь плотные шторы неуверенный свет керосиновой лампы. Раньше светила большая электрическая лампа но, увы, энергии в проводах более нет. В некоторых окнах нет света, и стекла тоже нет - рамы забиты фанерой. Где то вдали слышится шаг. Что это идут солдаты, ты понимаешь от ровного строевого шага и бряцанья винтовок. Как в узких, так и широких улочках Мракграда теперь живет смерть, тоска и голод. Город тонет в реках крови, в ужасе гражданской войны.
  
   Автор: Роман А. Люмпен
   2016 год.
  
   Шляйфан - бронированная огнеупорная дверь, толщиной в 10 миллиметров.
  
   примечание: Хирсткрит - помещик среднего достатка. Приставка к фамилии "ото" значило титул дворянства в вагмарском государстве.
  
  
   фонендоскоп - медицинский диагностический прибор
  
   Ашезуген - абориген. Перевод
  
   Ландскнехт - Наемник 15го века.
  
   Примечание: Корчевка - дешевая пивная. Жаргон.
  
  
   Примечание: Нагер оханг - Меч судьи. Перевод.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"