Аннотация: Иногда, как ни странно, доброта и отзывчивость могут привести к ужасным неприятностям...
В этот предвечерний час машина лихо наматывала мили по незнакомому, непривычно пустому шоссе. Изнуряющая жара уже спала, и, отключив кондиционер, я наслаждался ласковыми прикосновениями остывающего ветерка, развевавшего и без того растрёпанные волосы, то и дело забрасывавшего их длинные пряди в лицо. Меня это даже не раздражало ― пальцы на руле двигались, подчиняясь неторопливому ритму "Nothing Else Matters", губы повторяли давно выученные наизусть слова любимой баллады...
Настроение было отличное, ещё бы: задание шефа ― выполнено, нужные мне документы уже лежали в папке. Я представлял, как обрадуется "старик Энтони", давно мечтавший заполучить сенсационные материалы для своей статьи, а значит, появилась вполне обоснованная надежда, что в ближайшем тираже газеты засветится, наконец, и моё имя. Пусть для этого пришлось "убить" целый день, проехав половину штата, время было потрачено не зря.
По моим подсчётам, ближе к ночи я уже должен быть дома, особенно если по дороге нигде не останавливаться. Стоило только улыбнуться и подумать о терпеливо ждущей меня кошке Нисси, как никогда не подводившее чутьё заставило сбавить скорость, чтобы уже через несколько мгновений оценить, насколько правильным было это решение...
Прямо из-за высокого кустарника лесополосы на дорогу выскочил старый пикап и, развернувшись, остановился у меня перед носом. Я еле успел выкрутить руль в сторону и съехать на обочину. В ушах отдавался грохот обезумевшего сердца, голова безвольно упала на руки, мёртвой хваткой вцепившиеся в руль. Меня трясло, словно вокруг не буйствовало лето, а, нарушая все законы природы, хозяйничали ледяные ноябрьские ветра.
Топот ног и хриплое:
"Эй, парень, ты как, жив?" ― заставили поднять лицо и посмотреть на седого фермера в заплатанном комбинезоне: на вид ему было около семидесяти, морщинистое загорелое лицо побледнело от ужаса, голубые, не потерявшие яркости глаза смотрели на меня с испугом, трясущиеся руки то и дело отряхивали со лба капли пота.
Я понял, что меня "заклинило", и вместо ответа едва кивнул. Старик продолжал суетиться, осматривая салон.
― Вроде, не ранен... Нигде не болит, внучок? Ты уж прости меня, дурака. Я на этой развалюхе с девяностого года езжу, и никогда такого не было: не поверишь ― за всё время ни одной поломки. А тут в колымагу словно демон вселился: сначала руль перестал слушаться, а потом машина сама, вот чем хочешь поклянусь, прямо через кусты вывернула на шоссе. Чуть сердце не разорвала, сволочь...
Пришлось снова кивнуть, хотя в душе я орал и матерился. Но вслух... Не могу на стариков кричать ― меня бабушка воспитала, одна. Все силы отдала, чтобы поставить "глупого мальчишку" на ноги, даже продала родительский дом, лишь бы я мог учиться... Разве такое забудешь?
Отдышавшись, оторвал-таки руку от руля, похлопав фермера по плечу.
― Не переживайте так, на этот раз обошлось. Поезжайте домой и будьте осторожны с этим Вашим драндулетом...
Старик вздохнул, опуская глаза.
― Нет, пока не выясню, что там случилось ― за руль не сяду. Боязно. Тут до дома всего четверть часа на машине, сам бы дошёл, но бросить это "чудовище" не могу. Видишь, дорогу перегородил, да и вообще... Боюсь я его без присмотра оставлять ― на новый-то денег нет. Понимаю, что многого прошу, внучок, но машина у тебя крепкая, легко пикап потянет. Прошу, помоги. Тут совсем рядом... По этой дороге мало кто ездит, разве что ребята балуются. У жены сегодня День рождения, гости собрались. Ты не думай, я хорошо заплачу и сытно накормлю...
Как же мне хотелось отказаться, ведь я тоже спешил. К тому же, этот дед, честно говоря, меня чуть не угробил... Но, сам не знаю почему, снова кивнул. Без долгих разговоров мы закрепили трос и потихоньку вытащили "чудовище" с дороги. Ферма в самом деле оказалась совсем близко, и от души отлегло: ну, подумаешь, задержался на полчаса...
Но я рано радовался ― так быстро "вырваться" от благодарных стариков мне не удалось. Из дома набежала толпа любопытных гостей, а удивительно похожая на бабушку жена фермера никак не хотела меня отпускать без угощения. С трудом "отбрыкался", согласившись выпить на дорогу самодельного лимонада.
Один из внуков принёс мне огромную чашку с напитком, которую я, к всеобщему одобрению, с удовольствием осушил. И только когда повело голову, а земля подозрительно качнулась под ногами, заплетающимся языком пробормотал:
"Это что такое было?"
Фермерша всплеснула руками и, несмотря на свой возраст, резво помчалась за смеющимся мальчишкой. Пока виновник моих злоключений, старик Джон, радушно усаживал "пострадавшего" в плетёное кресло в тени большого розового куста, один из гостей за ухо притащил ноющего "шутника" и объяснил мне, что проказник добавил в лимонад дедушкиной "чистой как слеза" настойки, в которой я сразу заподозрил обыкновенный самогон.
От воплей оправдывающегося мальчишки и криков возмущённых гостей у меня разболелась голова. И заметившая это Бэтти, жена Джона, сказала:
"Хватит галдеть как вороны, идите в дом. Смотрите, бедный Майки уже позеленел от вашего шума. Пусть посидит в саду, проветрится..."
Сразу притихшая компания обрадованно вернулась за накрытый стол, наконец оставив "бедного Майки", то есть меня, в счастливом одиночестве. Я держался за гудящую голову, понимая, что все планы летят к чёрту: за руль в таком состоянии не сесть, значит, придётся заночевать на ферме, а мурлыке-Нисси ― до утра ждать хозяина в пустой квартире. Конечно, можно было бы вызвать такси, но дорога предстояла неблизкая, а денег на карточке, как назло, почти не осталось...
"Вот так и делай доброе дело, потом хлопот не оберёшься..." ― ворчал я себе под нос, растирая пульсирующие виски.
Чистый деревенский воздух творил чудеса, и вскоре, прислушиваясь к доносящемуся из дома хохоту "разогревшихся" гостей, я потихоньку встал, решив немного осмотреться, раз уж всё равно из-за собственной глупости был вынужден задержаться "в гостях". Мне понравилась небольшая аккуратная ферма Джона: прямо за домом начинались огород и загон для овец, к которому примыкало поле. А вот за этим морем зелёной травы... ох, лучше бы я послал старика куда подальше, помучившись от угрызений совести, чем увидеть... лес.
С детства не любил скопление деревьев: стоило вместе с родителями пойти в городской парк, как меня тут же охватывала паника, необъяснимый страх потеряться в этой зелёной массе стволов и ветвей, и поэтому я ограничивался играми на футбольном поле или около дома. А, повзрослев, переехал в большой город ― там деревьев днём с огнём не найти, что меня вполне устраивало. И вот теперь лес оказался совсем рядом, что вызывало неясное пока ощущение тревоги, окончательно испортив настроение.
Ругая собственную бесхарактерность, я вернулся к розовому кусту и, сев в старое кресло-качалку, стал себя успокаивать, что всё равно проведу ночь в доме, а утром с восходом солнца уеду. Что мне этот лес? Он далеко за полем, а значит, нет причины психовать... Звучало вполне разумно, но грудь почему-то сдавило предчувствие неминуемой беды.
Сумерки наступили как-то слишком быстро, а я всё ждал, когда гости начнут разбредаться по домам. На крыльцо вышла Бэтти, и мне не понравилось, что в руках она держала стопку одеял.
― Как ты, Майки, не разморило тебя на свежем воздухе, нет? Это хорошо. Если хочешь поужинать, пойдём со мной на кухню... Да что ты такой робкий? Первый раз встречаю настолько милого городского парня. Ну не буду тебя смущать, скоро совсем стемнеет, пора и отдохнуть, дорогой. Ты уж прости, что не приглашаю в дом ― столько гостей с детьми, и развернуться-то негде. У нас есть летняя пристройка, в ней раньше жил Бобби, наш сын, когда ещё был мальчишкой. Там тепло и не так душно, как в переполненном доме, тебе понравится, Майки...
Она продолжала что-то бубнить под нос, а я плёлся за ней следом, мысленно чертыхаясь и проклиная свою безотказность. Бабушка всегда говорила:
"И как ты, Майк, с таким мягким характером будешь жить в этом жестоком мире?" ― как в воду глядела старушка. Мне непросто, совсем непросто...
Пристройка выглядела как обычный маленький сарайчик из не струганных, плохо подогнанных досок. Воображение тут же нарисовало земляной пол, сваленные в углу дрова и жёсткую лавку, о которую этой ночью мне предстояло намять бока. Но всё оказалось не так плохо ― это была уютная, явно принадлежавшая ребёнку комнатка: симпатичный оранжевый абажур на потолке, деревянный пол с половичками, стол с детскими поделками, книжная полка на стене и большая кровать с мягким матрасом, на которую Бэтти взгромоздила одеяла и подушку.
Я повернулся к хозяйке, но вопрос: "Где сейчас Ваш сын?" ― так и не слетел с моих губ, настолько бледным и печальным было лицо пожилой женщины. Она словно постарела лет на десять, сгорбила спину и, пожелав спокойной ночи, быстро вышла за дверь. А у меня на душе стало так тоскливо, словно я в чём-то перед ней провинился.
Прислушавшись к торопливо удаляющимся шагам, сразу же задвинул тревожно лязгнувший засов, обнаружив на хлипкой двери ещё три замка. Интересно, зачем они понадобились мальчишке, от кого он прятался? Джо не был похож на строгого родителя, хотя, кто его знает... Что-то ведь заставило десятилетнего Бобби установить такую "защиту". От этой мысли мне стало не по себе, и, чтобы отвлечься, я начал разглядывать оклеенные рисунками стены.
Эти неумелые детские каракули невольно вызывали улыбку. Ребёнок очень старался и, кажется, был здесь счастлив: в его светлых рисунках родители, больше похожие на забавных двуногих муравьёв, крепко держали за руки смеющегося рыжеволосого мальчишку. Но тогда зачем все эти замки? Возможно, Бобби хранил в "убежище" свои детские секреты и просто не хотел, чтобы взрослые их видели...
Я с интересом рассматривал старые, пожелтевшие от времени листы, вспоминая собственное детство, пока взгляд не наткнулся на занавешенное газетами окно. Справа от него, над кроватью висели совсем другие рисунки ― мрачные, сделанные чёрным карандашом с ярко-красным пятном посередине. Сюжет был непонятен и однообразен ― тёмный неровный забор, к которому от весьма схематично изображённого дома вели странные продолговатые знаки...
Не знаю, кто в тот момент толкал меня под руку, но, осторожно сняв со стены самый большой из "шедевров" Бобби, стал пристально в него всматриваться. Не понадобилось много времени, чтобы догадаться ― передо мной лес, из которого тянется цепочка следов прямо...к пристройке, нарисованный мальчиком в виде небольшого квадрата с человеческой фигуркой внутри.
"Ясно, это ты, малыш, ждёшь кого-то из леса. И боишься своего гостя, иначе к чему все эти замки и толстый засов на двери? Жуть какая... Кажется, у мальчика были серьёзные проблемы с психикой, наверное, детская травма. И с чего это я вдруг занервничал: прошло ведь почти полвека...
Попытки вернуть рисунок на стену бесславно провалились ― кнопки погнулись, и, почертыхавшись, я просто положил его на стол, только тут сообразив, что красный предмет в центре леса ― большой, достаточно реалистично изображённый глаз. "Открытие" меня не обрадовало, и, перед тем как улечься в кровать, я проверил крепость всех замков, решив на всякий случай не выключать свет на ночь.
Ещё одним неприятным моментом стала небольшая овальная трещина в стене, которую, видимо, и прикрывал рисунок. Стоило ли удивляться, что сон ко мне не шёл: мысли постоянно возвращались то к "следам", то к красному глазу. Поворочавшись, я сел, скрестив руки на груди, сердито себя отчитывая:
"Вот ведь идиот, неужели больше не о чем подумать? Завтра отдам документы редактору, посмотрим, что он теперь скажет. А то вечно твердит ― молодой, неопытный... И всё-таки, что это за рисунок: детские фантазии, навязчивые идеи или... реальность, о которой малышу приходилось молчать?"
Свет в лампе на мгновение погас и начал мигать, повторяя ритм внезапно взбесившегося сердца. Я не успел даже испугаться, как в комнате потемнело, и вокруг ничего не осталось, кроме обманчивой тишины. Сполз на подушку, подтянув на себя одеяло, чувствуя, как дрожат похолодевшие пальцы, а в голове бьётся настойчивое:
"Вот как здесь по ночам себя чувствовал бедный Бобби, неудивительно, что ему в голову лезла всякая чушь. Но ты же взрослый, Майк, возьми себя в руки, сейчас глаза привыкнут к темноте, и страх уйдёт. В конце концов, есть же мобильный".
На ощупь достал из-под подушки телефон и попытался включить фонарик, но вспыхнувшая напоследок надпись на экране напомнила мне, как важно вовремя заряжать батарею, чтобы потом не чувствовать себя последним дураком. Ругнувшись, сжал в руке бесполезный аппарат, тщетно пытаясь себя успокоить: слишком уж события напоминали сценарий плохого ужастика, и, значит, у меня просто разыгралось воображение. А если всё же...
Через пару минут уже можно было различить смутные очертания предметов. Оставалось только сожалеть, что маленькое окно заклеено газетой. Наверное, в это время из-за туч вышла луна, потому что сквозь щель в стене пробилась узкая полоска света, и, проследив за ней, я увидел, как "лунный палец" упирается в рыжего мальчишку на рисунке. Словно указывая на него:
"Ты мой, и этого не изменить..."
Хлопнув себя ладонью по лбу, чтобы выбить дурь из головы, я постарался расслабиться, прислушиваясь к звукам ночи: в траве стрекотали кузнечики, где-то далеко залаяла собака, но ей никто не ответил, и она обиженно заскулила. Вот скрипнула, вероятно от ветра, старая ива, и совсем рядом прошуршали чьи-то тяжёлые шаги...
"Шаги? Кто это может быть? Наверное, гости вышли "освежиться", что не удивительно, ведь праздник удался на славу".
Когда же к топоту ног присоединилось тяжёлое сопение, а потом и лёгкое постукивание в стену, меня затрясло. Хотелось крикнуть:
"Что за шутники бродят среди ночи? Совсем не смешно..." ― но горло мгновенно пересохло, потому, что я догадался: это ― не гости...
Внезапно луч света пропал ― что-то закрыло щель в стене, и вместо того, чтобы, как в детстве, спрятаться под кровать, я сел и посмотрел туда. Это, несомненно, был глаз, и, хотя различить цвет его радужки в темноте было невозможно, большой зрачок на фоне яркого белка быстро двигался, словно искал кого-то во мраке, и замер, остановившись на мне.
Это было настолько страшно, что я даже не мог закричать. В полутьме показалось, что в воздухе появилась рябь, и под тяжестью тела незнакомца стена прогнулась, обрисовывая контуры огромного тела. Хриплое дыхание "незваного гостя" участилось, постепенно переходя в глухое, нетерпеливое порыкивание.
От последовавшего за этим удара старая пружинная кровать содрогнулась, сбросив меня на пол. Правый бок взорвался болью, заныла подвернувшаяся рука, но, сжавшись в комок, я боялся застонать, закрывая уши ладонями, лишь бы не слышать рёва разъярённого зверя...
"Наверняка здоровущий кабан, приходил к старикам на огород... Вот только бывают ли они ростом со взрослого мужчину? Вряд ли... Что же ты такое, тварь?" ― несмотря на охвативший меня ужас, я пытался рассуждать, стремясь собственным голосом заглушить мерзкие звуки снаружи, ― где же люди, почему они не приходят мне на помощь? Неужели не слышат, такое и мёртвого поднимет..."
В этот момент существо ловко вспрыгнуло на плоскую крышу пристройки, начав топтаться и скрести когтями. Прогнувшиеся под тяжестью туши доски отчаянно затрещали, грозя обрушиться в любой момент и раздавить меня как бабочку под ногой озверевшего слона. Но мгновения летели, а я по-прежнему был жив. Потом удары переместились на хлипкую дверь, но и та, противореча законам природы и здравого смысла ― выдержала. Это было чудо, или мой ангел-хранитель сегодня хорошо выполнял свою работу...
"Оно не может войти, не знаю почему, но не может, ― понял я, чувствуя, как холодный пот стекает с волос на лицо и шею, ― надо только подождать. Соберись, Майк, не паникуй, всё обойдётся".
Там снаружи бесился неведомый зверь, а я сидел, едва дыша, наконец, почувствовав, как ноет и пульсирует пострадавшая рука. Внезапно удары и сопровождавшая их дрожь пристройки стихли:
"Что на этот раз задумал проклятый монстр? А если у него получится войти..."
Сердце, казалось, прекратило свой бег, а в ушах загрохотало как при внезапном камнепаде в горах. Не в силах закрыть мокрые от слёз глаза, я прощался с короткой, ещё вчера казавшейся такой прекрасной жизнью. Но атака больше не повторилась. Вместо этого снаружи что-то зашуршало, заставив перевести взгляд на стену: теперь, вопреки мраку, его глаз был виден совершенно отчётливо. Красная, налитая кровью радужка, казалось, светилась в темноте, гипнотизируя и маня к себе. В голове прогудел ровный, хоть и не очень внятный голос:
"Теперь ты мой, навсегда..."
Что-то вспыхнуло перед лицом, а потом... Не знаю, сколько я провалялся то ли во сне, то ли в беспамятстве, но в чувство меня привёл громкий петушиный крик. Я по-прежнему лежал на полу, а через щели в досках пробивался яркие лучи. Ещё никогда в жизни меня так не радовали ласковые, горячие прикосновения солнца к щекам с уже подсохшими дорожками слёз. И пусть тело болело, а волосы спутались и прилипли к лицу, зато сквозь налившиеся свинцом веки я всё ещё мог видеть свет...
Кое-как осмотрел ноющую руку: к счастью, кость была не сломана, но кисть посинела и припухла. Не обращая внимания на лёгкое головокружение, я потихоньку, насколько позволяли силы, встал и, стараясь не смотреть по сторонам, снял засов, толкая дверь плечом. Летнее утро было в самом разгаре: радостно пели птицы, над цветами порхали стайки прелестных бабочек, рядом с ухом прожужжал деловитый шмель, а посреди этой красоты я стоял живой и почти невредимый...
Джо и Бэтти застыли напротив меня с потрясёнными и, похоже, слегка разочарованными лицами. Старик оправился первым и даже попытался улыбнуться, но его ухмылка получилась кривой и жалкой, а когда я шагнул им навстречу, оба испуганно попятились, виновато опуская глаза. Не знаю, откуда ко мне пришли слова, но негромкий голос звучал уверенно:
"Не ожидали такой развязки, да, Бэтти? Чужак нарушил Ваши планы, обидно, наверное... Хотели обменять мою жизнь на Бобби, я прав, старичьё? Вздумали провести жертвоприношение в надежде, наконец, вернуть любимого сына ― могу понять и отчаяние, и горе... Только вот в чём дело, ― мой голос неожиданно взвился и перешёл в крик, ― наверное, кому-то даже в голову не пришло, что я тоже чей-то сын и внук. Никто не давал вам права отбирать мою жизнь. Будьте вы прокляты..."
В бешенстве я поковылял к машине и, быстро сев в припаркованную рядом Хонду, выехал за ворота, ни разу не оглянувшись. Меня трясло от гнева и ненависти к этим нелюдям: как ловко они заманили простачка в ловушку, и только чудо сохранило мою жизнь. Или это был ты, Бобби, чья чистая душа защитила и сберегла меня, не отдав на растерзание чудовищу? Хотелось бы верить, что это так...
Солнце уже было в зените, когда, выйдя из редакции, я поспешил домой. Встреча с обрадованным Энтони прошла удачно: он пообещал мне место для статьи в воскресном выпуске газеты, слегка пожурив за опоздание. Не став делиться с ним невероятной историей и приберегая сюжет для будущего рассказа, я оправдался выдумкой, что выпил с друзьями и поэтому задержался. Такая отговорка была принята пьющим Энтони с пониманием, и теперь мне оставалось только накормить и приласкать мою маленькую пушистую Нисси, а затем залезть в горячую ванну, смывая с себя боль и пережитый стресс. Во всяком случае, хотя бы попытаться сделать это...
Припарковав свою гордость ― новенькую красную Хонду, закрыл её и ещё раз осмотрел: во время поездки мне показалось, что ветка упавшего на обочину дерева чиркнула по капоту машины. Но всё обошлось, даже царапины не осталось. И тут это случилось: краска в самом центре блестящей поверхности слегка сдвинулась, словно её сдул поток горячего воздуха, и в образовавшемся сверкающем пятне возник знакомый рисунок глаза. Его зрачок быстро вращался и, как только нашёл меня, сразу же растворился в красном ореоле...
Меня качнуло в сторону, грудь сдавило, как будто великан решил придушить беднягу Майка в своих каменных объятьях. Я провёл дрожащими пальцами по идеально гладкому капоту, там, где только что был глаз:
"Бред, просто померещилось... Это нервы, ты слишком измучен... После такого у любого поехала бы крыша, всё обязательно пройдёт, пусть и не сразу".
Повернулся и начал медленно подниматься по ступенькам старого крыльца, представляя, как обрадуется моему возвращению Нисси, как через пару минут буду гладить её маленькие ушки, зарывшись носом в пятнистый шёлковый мех любимицы. И делал вид, что не чувствую прикосновения к спине горячего, словно раскалённый прут, провожавшего меня взгляда...