Волшебники в бегах: часть третья
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Первые главы. Work in progress.
|
Часть третья
Глава 1
Север... Тяжелое низкое небо, затянутое свинцовой пеленой туч. Лишь изредка и словно бы нехотя пелена эта расступается, приоткрывая лиловатую синь, затуманенную призрачным светом холодного солнца. Север... Здесь земля то вздыбливается горбинами холмов, то ощетинивается острыми пиками, нанизывающими на себя проплывающие мимо облака. Север... Звонкие и колкие, как льдинки, ручьи; говорливые потоки, торопящиеся сбежать с круч и водопадами срывающиеся в долины, заросшие темно-зелеными елями, сероватой, будто прихваченной инеем травой и робкими бледными цветами. Таков север.
Таков Лиаланн, маленькое графство, притулившееся на границе с Торванугримом. Собственно, изначально оно и было частью этой огромной дикой страны, жителей которой упорно гнали на юг голод, беспокойный нрав и жажда наживы. Высоких, белокожих и светловолосых воинов, не имевших понятия ни о стратегии, ни о тактике, не ведавших над собой ничьей власти и вооруженных больше своей непреклонной гордостью, нежели мечами и топорами грубой ковки, не считали в графствах значительной силой. В самом деле, какую угрозу для прекрасно обученных и дисциплинированных войск юга могли представлять разрозненные отряды дикарей, пусть даже по-звериному упрямых и не боявшихся ни бога, ни черта? До поры до времени Кирен, Бриатар и прочие северные графства успешно отражали их набеги собственными силами и не чаяли избавиться от мародеров, поскольку рассчитывать на это было столь же бессмысленно, сколь и на то, что волны морские перестанут выплескиваться на прибрежный песок. Торванугримцы отродясь не знали государственности, не имелось у них и единого вождя, только старейшины кланов. Кланы же, хоть и насчитывалось их великое множество, были малочисленны и к тому же вечно грызлись между собой.
И так могло бы продолжаться очень долго, но несколько столетий назад отыскался-таки человек, которому удалось объединить под своей рукой несколько соседних кланов и начать медленно, но верно подминать под себя остальные. Он сумел объединить почти полторы сотни крупнейших родов и, возможно, стал бы первым в истории единовластным правителем Торванугрима, но смерть от руки предателя помешала ему довершить начатое.
Однако, к сожалению или к счастью, его сыновья и наследники проявили отнюдь не варварскую смекалку и дальновидность и, успешно договорившись промеж себя, что сперва стоит завоевать все, что удастся, а власть они как-нибудь потом поделят, продолжили дело своего отца. Старейшины, пораженные целеустремленностью, мощью, сплоченностью и сообразительностью четверых молодых вождей, ловко действовавших где силой, где хитростью, где откровенным подкупом, а где -- с пользой распорядившись судьбой полудюжины своих сестер, -- стекались под их знамена буквально рекой.
И вот тут-то сытый и богатый юг наконец зашевелился. Первыми забили тревогу графства Северного пояса -- что неудивительно, лучше прочих осведомленные о развивающихся у их неугомонных соседей событиях. Надо сказать, что процесс централизации, едва начавшийся в Торванугриме, на юге уже полным ходом шел к своему завершению, хоть и в несколько ином виде. Графства, изначально возникшие на месте провинций давно почившей в бозе Индаресской империи, успели к тому моменту пережить одну гражданскую войну и два территориальных передела. В результате той войны некий лорд Аридан собрал двадцать наиболее влиятельных землевладельцев и предложил установить наконец четкие границы и наладить захиревшую из-за постоянных стычек на дорогах торговлю. Поскольку ни в одном из графств не производилось разом все необходимое для жизни, предложение это казалось разумным и правильным. Несогласных, следуя принципу "цель оправдывает средства", тихо и без суеты отправили к праотцам. На некоторое время на юге установился довольно хрупкий, но все же мир.
Однако лорд Аридан при всем своем уме не додумался до закона о майорате, и примерно через сто пятьдесят лет раздробленность в графствах вновь приняла угрожающий характер. И тут нашелся второй деятель -- его звали Иверн, -- который повторно собрал заметно увеличившихся в числе крупных лендлордов, путем уговоров, угроз и немалых денежных трат сократил их количество до двадцати пяти и добился принятия закона о неделимости родовых владений. По этому закону земли и власть переходили строго от отца к старшему сыну, прочие же сыновья вынуждены были сами искать себе дорогу в жизни.
Большинство владетельных лордов тогда уже ясно отдавали себе отчет в том, что силы их приблизительно равны и поэтому вряд ли кому-нибудь удастся одержать верх над всеми остальными. Договориться было гораздо выгоднее, чем воевать. Разумеется, пакты в духе "против кого дружить будем?" заключались и прежде, однако срок их действия все увеличивался, условия множились, а области, которых они касались, ширились. Не хватало лишь толчка, чтобы эти пакты оформились в долговременный и прочный союз.
Роль этого толчка как раз и сыграло поднимающее голову юное государство Торванугрим.
Четверо на тот момент уже не молодых, но все еще крепких, полных сил и по-прежнему дружных вождей прекрасно осознавали, что от них ждут активных действий -- то есть, проще говоря, победоносной войны с югом. Только так у них был шанс удержать в подчинении толпу голодных, своевольных и храбрых до безрассудства вояк, которых требовалось чем-то занять, чтобы у них не оставалось времени на ненужные сомнения и колебания.
И однажды ранним летним утром разведчики одной из приграничных крепостей доложили о приближении многотысячного войска.
Вести эти были ожидаемыми; графства готовились к войне и потому не были застигнуты врасплох. Объединенная армия под командованием наиболее талантливых полководцев из числа лордов спешно выступила навстречу захватчикам. Те раза в три примерно превосходили "хозяев" числом -- но более, в общем-то, ничем. Торванугримцы не знали тайной войны, не имели ни своих прознатчиков в графствах, ни укрепленных тылов, откуда можно было бы подвозить продовольствие и оружие. Единственное возможное преимущество -- внезапность -- у них было отобрано в самом начале, так как скрыть свои передвижения огромное северное войско не могло и, по правде сказать, не пыталось. Не в характере гордых и независимых торванугримцев было прятаться от врагов -- они шли в бой открыто, под рев боевых рогов и звуки древних песен.
Словом, все это могло показаться торжественным массовым самоубийством с одним лишь "но": четверо братьев-вождей были кем угодно, но только не глупцами. То, что победа невозможна, они понимали с самого начала...
В трех кровопролитных, хотя и коротких стычках, первую из которых, к немалому удивлению командования обеих сторон, Торванугрим выиграл, полегло большинство самых яростных или, если угодно, твердолобых северных кланов. В то время как юг оживленно подсчитывал, сколько дней уйдет у доблестных защитников на то, чтобы в пух и прах разгромить горе-захватчиков, в ставку командования армии графств проник никому не известный человек в неприметном темном плаще. Откинув капюшон и в доказательство мирных намерений бросив оружие на пол, он насмешливо, с резким северным акцентом, сообщил, что выбраться незамеченным из собственного лагеря ему было не в пример труднее, чем проскользнуть сюда. Графы Аридана, Ривеллина и Аруса молча переглянулись.
Таан Этельред, старший из четверых братьев, неплохо говорил на языке графств, слыл непревзойденным охотником, а также искусным оратором. Сочетание этих трех качеств и позволило ему сыграть роль сначала лазутчика, а затем и парламентера. Обе высокие договаривающиеся стороны, почувствовав некоторое духовное сродство, перешли от настороженного взаимного изучения непосредственно к переговорам. Предложение Торванугрима было простым и незатейливым: торговый договор и всесторонняя поддержка власти братьев-вождей в обмен на... А чего, собственно, желает противная сторона? По невозмутимому лицу таана Этельреда скользнула легкая улыбка. Он-то как никто знал, что его страна может предложить взамен разве что военный союз -- но с кем воевать графствам? Не с эльфами же, в самом деле... И в то же время, каким бы откровенным нахальством ни казалось это предложение, оно вело к обоюдной выгоде. Графства получали возможность обезопасить северные пределы от разорительных набегов и новые, воистину огромные рынки сбыта товаров. Правда, в нагрузку шло централизованное и заметно усилившееся соседнее государство, но Этельред искренне заверил собеседников, что Торванугриму еще долго не станет тесно в нынешних границах. Население его, и без того не столь уж многочисленное, еще больше сократилось в результате недавних сражений; кроме того, как учит древняя северная пословица, глупо зариться на дом соседа, если в своем порядка нет, а наведение порядка тоже отнимет еще немало времени. К тому моменту, как надеялся прозорливый торванугримец, между обеими странами установятся достаточно теплые отношения, чтобы необходимость в войне и вовсе не возникала. Вернее сказать, он выразился несколько проще: "Кто поднимает руку на друга, тот будет навечно проклят". А землей, кстати, можно даже и поделиться, хорошим людям не жалко...
Стороны обменялись заверениями во взаимном уважении и доверии и расстались весьма довольные друг другом.
Уж как хитроумным братьям удалось превратить в глазах соплеменников поражение в победу, о том история умалчивает, однако Лохланн и Лиаланн мирно перешли под власть новообразованного Совета земель, увеличив, таким образом, число графств до двадцати семи, а в столице Бриатара прочно обосновалось торванугримское посольство.
Дальновидная четверка озаботилась дать своей стране не только единство, национальную идею и стабильность, но и религию -- по сути своей очень простую, но тем и привлекательную. Есть Творец всего сущего, и есть его неизменный противник -- Дьявол. Тот, кто следует заветам Творца, рано или поздно обретет свое место рядом с ним; тот, кто презрит их, будет низвергнут в страну вечных льдов и вечного пламени и познает вечные же муки от рук порождений изначальной бездны. Первым наместником Творца на земле и, соответственно, главой церкви стал все тот же таан Этельред, добровольно отказавшийся от мирской власти и посвятивший остаток жизни написанию Священной книги, в которой он мастерски соединил простые и понятные любому заповеди, многие древние обычаи и наиболее толковые из поверий. Клирики в Торванугриме традиционно поддерживали существующую светскую власть, но в дела ее вмешивались редко и вообще на главенствующую роль, следуя заветам канонизированного еще при жизни Этельреда, не претендовали. С излишне честолюбивыми же церковь предпочитала разбираться внутри себя.
Все это имело довольно оригинальные и никем не предвиденные последствия.
Именно торванугримское духовенство в какой-то момент естественным образом разделилось на белое и черное, и представители последнего, среди которых насчитывалось немало и женщин, основали первые в истории монастыри. В графствах, где к религии относились очень спокойно, а о клириках вспоминали по большей части только тогда, когда нужно было заключить брак, наречь имя младенцу или проводить ступающего на свою последнюю дорогу, посматривали на творящееся в северных краях с толикой добродушного скепсиса. Это, однако, не мешало жителям юга уважать религиозные чувства ближайших соседей и порой даже использовать их с выгодой для себя.
Поскольку монастыри почитались местом священным, а потому неприкосновенным, каждый, кто желал, к примеру, укрыться от преследования или просто отринуть мирские тревоги, мог найти в них приют, заботу, а то и дом. В обителях принимали всех без разбора пола, возраста и социального положения.
Была и еще одна любопытная тонкость. В Торванугриме отродясь не имелось собственных магов -- всяческого рода деревенские ведуны и знахари не в счет, их возможности были весьма ограниченными. Но вера способна на чудеса в самом прямом смысле этого слова, и многие из тех, кто посвятил себя богу, внезапно открыли в себе силу -- и умение ее применять. Конечно, и здесь все было далеко не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Да, воззвания монахов творили невероятные вещи, но... действовали только на территории обителей. За их пределами братья (сестры, впрочем, тоже) превращались в совершенно обычных людей. И нет ничего удивительного в том, что они крайне редко покидали святые стены...
В один из таких монастырей Высший Совет магов и спрятал одиннадцатилетнего мальчика, еще не осознающего своей силы, но уже ставшего пешкой в руках сильных мира сего. Более надежное место сыскать было трудно -- разве что эльфийские Леса, но туда не сумел дотянуться даже вездесущий Совет. В Лиаланнской обители Алистан пребывал в полной безопасности, потому что, во-первых, туда не мог быть допущен ни один мужчина, во-вторых, сестры говорили мало, но много делали и данное слово держали крепко, и наконец, в-третьих, потягаться с ними на их собственной территории -- в особенности в одиночку -- не взялся бы ни один маг.
На очередном привале, когда до монастыря оставалось не более полутора дней пути, Тайриэл сказал своим спутникам:
-- Все, дальше ходу нет.
-- Что, дорога кончилась? -- устало пошутил Рейнард.
Эльф бросил выразительный взгляд на хоть и заброшенный, но вполне проезжий тракт, заросший голубоватой травой с тонкими острыми стеблями, и подчеркнуто серьезно ответил:
-- Нет. Но слишком приближаться к обители опасно. Кое-кого из нас, -- он сделал многозначительную паузу, -- сестры могут почувствовать еще на подходе.
-- Магическую ауру можно и заблокировать, -- сухо заметил Кеннет.
Тайриэл плавным движением поднялся и подбросил в затухающий костер дров.
-- А какой мне тогда от вас прок? -- резонно возразил он. -- Любое простейшее заклинание выдаст нас с головой, да и не сможете вы долго удерживать этот блок -- торванугримские обители буквально сочатся силой. Это примерно то же, -- эльф усмехнулся, -- что бросить умирающего от жажды в озеро и ожидать, что он не сделает ни глотка. Нет, мы пока останемся здесь.
-- И будем... что? Ждать у моря погоды?
Джейда интересовало другое.
-- Откуда ты так хорошо знаешь особенности торванугримских монастырей? Бывал там, что ли?
-- Доводилось, -- нехотя буркнул Тайриэл. -- Но давно и тайно. Это вас не... Это к делу не относится. Довольно и того, что они мне известны -- к счастью для всех нас.
-- Гм... Но не выдала ли нас Лорисса уже одним своим появлением в монастыре? -- глядя в сторону, тихо предположил Кайл.
-- Я уже, кажется, говорила, чтобы вы перестали считать ее недалекой идиоткой! -- немедленно вспылила Линн. Девушка и сама не знала, отчего так рьяно защищает хозяйку -- вполне возможно, кстати, что и бывшую. Но оставлять подобные инсинуации без ответа было свыше ее сил. -- Повторяю, Лорисса и подавно догадалась скрыть свои магические способности и придумать правдоподобную историю!
-- Но, Линн... -- осторожно начал Рейнард, -- а каким в таком случае образом ей удастся, памятуя поэтическое сравнение Тайриэла, не сделать пресловутого глотка?
-- Нет, девочка права, это одно из немногих заклятий, которые у женщин получаются лучше, -- пояснил другу Джейд.
-- Хватит теории, -- встрепенулся отрешенно пялившийся в огонь эльф. -- Примите как данность то, что Лорисса в монастыре, а вот кому-то из нас нужно еще туда проникнуть под бог весть каким предлогом.
-- Мы уже вроде как решили, что туда пойду я. -- Линн решительно отгрызла сразу половину яблока и, прожевав, провозгласила: -- Я, лешак вас всех подери, женщина, в конце концов!
-- Успокойся, моя прекрасная дева, в этом никто и не думал сомневаться. -- На миг к эльфу вернулся прежний иронический тон.
-- Нахал, -- тихонько фыркнула Линн.
-- Но одна ты не пойдешь. Это слишком опасно.
-- Ну и кто из вас... рискнет своей драгоценной шкурой -- не ради меня, конечно, но ради общего дела?
-- Линн... -- Пораженный ее звенящим от злости голосом, виконт попытался примирительно погладить девушку по плечу, но та неприязненно вырвалась. -- Линн, я бы с удовольствием ради тебя сунул голову волку в пасть, но боюсь, что сейчас это...
-- ...бессмысленно, -- закончил Тайриэл. -- Нужен маг.
-- Я... -- Линн вздохнула и потерла предплечье. -- Я прошу прощения за свою резкость. Я просто... -- Не договорив, она закусила губу и отвернулась, уставившись на ближайшую елку.
Эльф снова поднялся и нервно прошелся взад-вперед по поляне. Темнело. Синевато-серое небо устало куталось в обрывки туч и, казалось, готово было расплакаться дождем, но пока лишь угрожающе хмурилось. С елки порскнула рыжая белочка, мельком оглядела путешественников и, не обнаружив ничего интересного для себя, упрыгала обратно в лес. Зверье в этих красивых, но неприветливых и малонаселенных краях совершенно не боялось человека.
-- Собственно, выбора у нас нет. С Линн пойду я.
-- А тебе не кажется, что присутствие эльфа вызовет еще больше подозрений? А тебя сестры что, не почуют? -- Вопросы Джейда и Рейнарда прозвучали одновременно. -- Кроме того, -- скептически добавил виконт, -- за женщину тебя примет только слепой и глухой полудурок, не находишь?
-- На который вопрос мне отвечать в первую очередь? -- осведомился эльф и без паузы продолжил: -- Вы невнимательны. Как я уже однажды говорил, эльфийскую природную магию монахини действительно не смогут почувствовать, и это наш единственный шанс.
"Если ты знал об этом с самого начала, то какого ж лешака разводил все эти турусы на колесах?" -- читалось во взглядах всех без исключения присутствующих. Тайриэл неслышно вздохнул. Он-то, конечно, знал -- но вовсе не пребывал в восторге от открывающейся перспективы и до последнего надеялся, что отыщется какой-нибудь иной способ. Увы, его надежды были тщетны. Придется нести это бремя самому.
-- А что касается женщин... Вот тут, я надеюсь, Линн мне поможет.
Девушка подалась вперед и изумленно вытаращилась на него.
-- Ты... ты хочешь, чтобы я сделала из тебя девицу?! -- Она зашлась истерическим смехом. -- Ой, не могу, вот умора! Сюда бы Лориссиного Леонарда -- он бы точно в два счета справился! Жаль, что я так не умею, -- хоть повеселилась бы!
-- Тебе представится такая возможность, -- мрачно заверил эльф.
Линн прекратила хохотать, отерла выступившие слезы и передернулась.
-- Ты... это серьезно? -- сглотнув, выдавила она. -- Ты спятил!
-- Мне это уже говорили. Так поможешь? Я, конечно, могу обойтись и без твоего содействия, но раз уж ты рвалась принести пользу -- милости прошу, начинай.
Бывшая служанка, компаньонка, наперсница, а ныне -- неведомо кто медленно и со всем тщанием оглядела застывшего напротив нее эльфа. Тайриэл излучал лишь всепоглощающее спокойствие и решимость идти до конца.
-- Я помогу, -- наконец сказала девушка. -- Но только не сегодня, ладно? Дай мне прийти в себя. Да и темно уже...
-- Хорошо. Я и сам собирался предложить оставить это на утро. Мы все нуждаемся в передышке.
Поздно вечером, когда путники уже спали, завернувшись в одеяла, вокруг костра, Джейд, приподнявшись на локте, тронул брата за плечо.
-- Послушай, -- прошептал он, -- теперь я еще больше хочу знать, какие цели преследует этот лешак, помогая нам вызволить Алистана. Потому что...
-- Это должно быть что-то неимоверно важное для него, -- сонным голосом отозвался Кеннет, -- раз уж он готов во имя своих целей даже выставить себя на посмешище. Но боюсь, что Тайриэл вряд ли когда-нибудь будет столь любезен, что добровольно поведает нам о них... Спи, Джейд.
Утром вставать отчего-то не хотелось никому, хотя погода и улучшилась. Небо прояснилось и щедро изливало на измученную землю потоки сизого света, не несшего ни тепла, ни покоя. Ледяные шапки на казавшихся такими близкими горах ослепительно сверкали. Было до странности тихо, и лишь из призрачной выси изредка доносился тоскливый крик какой-то птицы. Путешественники унылыми бледными тенями столпились вокруг никак не желавшего разгораться, несмотря на щедрую дровяную подкормку и вялые магические импульсы, костра. Обильная роса промочила одеяла, и теперь всех от утреннего холода и недосыпания била отчетливая дрожь.
-- М-маги... -- стуча зубами, ворчала сумрачная Линн, кутаясь в шерстяной платок и даже распустив для тепла волосы. -- Всем-могущие велик-кие чародеи... Хоть бы кипятку сообразили, что ли. Зам-мерзнем же все, к лешакам, и в статуи превратимся... Или п-простудимся. Апчхи! -- Девушка, прикрываясь ладонью, зевнула, почесала нос и добавила: -- Вот. Видите?
-- В самом д-деле, коллеги... -- Зубы Джейда тоже выстукивали отчетливую чечетку, но он пытался улыбаться. -- Нас тут аж четверо. Не уроним честь профессии п-перед дамой? Я уже, честно п-признаться, душу готов заложить за глоток горячего чаю. Проклятая сырость, даже к-колдовать не хочется...
Кеннет хотел что-то ответить, но тут Кайл, замысловато сложив пальцы, швырнул в костер нечто невидимое. Пламя тотчас взметнулось ввысь едва ли не на пять футов, а вода в котелке весело забурлила.
-- Ну наконец-то! -- Линн, всегда относившаяся к осскому магу даже с большей настороженностью, нежели к остальным, наградила его благодарным взором и полезла в котомку с припасами.
-- Действительно, -- оживился Джейд. -- Спасибо, Кайл. -- Тот чуть заметно пожал плечами. -- Кеннет, мне, право, стыдно за тебя. Зря я, что ли, вложил столько сил в твое обучение?
Брови Кеннета, дрогнув, медленно поползли вверх, но, взглянув в смеющиеся глаза брата, маг только рукой махнул. Спросонья, промерзнув и продрогнув до кости, и впрямь меньше, чем двигаться, хотелось только колдовать. Что поделать, маги тоже люди... со своими слабостями. Кеннет улыбнулся посетившей его мысли и, собрав валявшиеся у костра с вечера кружки, отправился к ручью. Кое-кто, возможно, счел бы мытье посуды делом, не достойным мужчины, мага и аристократа, но проведя несколько недель в пути, как-то забываешь и про великосветское воспитание, и про многие условности. Да и размяться не мешало.
Когда он вернулся, в маленьком лагере уютно пахло поджаренным хлебом и заваренными чайными листьями. Чай, кстати, был из личных запасов отсутствующей Лориссы, которая, как однажды вскользь обронила Линн, себя без него в дороге не мыслила. Девушка отобрала у Кеннета кружки и принялась ловко разливать в них черпаком дымящуюся жидкость из котелка. Соратники поневоле уселись завтракать. Один только Тайриэл по-прежнему сидел поодаль от остальных, обхватив руками колени и думая о чем-то своем. На развернувшуюся в лагере суету он никак не прореагировал.
-- Тайриэл, -- окликнул его Рейнард, -- тебе что, особое приглашение нужно? Хватит мерзнуть в одиночестве, иди к огню.
Эльф повернул задумчивое и отчего-то казавшееся чужим лицо и внезапно одним длинным рысьим прыжком очутился у костра. Не глядя взял оставшуюся кружку и сжал ее в ладонях.
-- Доброе утро, -- ни к кому в особенности не обращаясь, произнес он.
-- Насчет доброго не знаю, -- фыркнула жующая горячий сухарь Линн, -- но подобревшее, это точно. Когда тебя... э-э... преображать?
-- После завтрака, -- решительно отрезал Тайриэл.
-- Да уж, подобным делом лучше заниматься на сытый желудок, -- пробормотал Рейнард. "И изрядно нетрезвую голову, -- добавил он про себя. -- Потому что стрезву такое только в кошмарном сне присниться может". Рейнард не испытывал к Тайриэлу великой любви, но не уважать его решимость не мог.
Когда котелок опустел, Линн сгребла в правую руку несколько котомок с вещами и, вопросительно взглянув на эльфа, указала левой в сторону густого молодого ельника.
-- Идем туда, хорошо?
-- Да, там будет удобно, -- согласился Тайриэл. На его лице не отражалось ровным счетом ничего, да и внутренне он словно бы окаменел. Кого только ему не доводилось изображать за годы странствий по графствам... но женщина? "С другой стороны, -- мысленно усмехнулся эльф, -- это будет весьма забавным опытом". Он знал за свою жизнь множество дам самого разного возраста, характера и воспитания -- причем достаточно близко -- и надеялся, что сумеет относительно правдоподобно подражать их манерам. Да и то сказать, никто из мужчин в этой компании, кроме него, не только не согласился бы, но и не смог как следует сыграть роль леди, и это льстило... в некотором роде.
Когда они оказались за надежным заслоном в виде нежно-зеленых иголок, Линн плюхнулась на колени и запустила руки в одну из котомок. На подстеленный плащ осыпался ворох разноцветных тканей.
-- Хорошо, что у тебя, по крайней мере, тонкие кости и рост не слишком высокий, -- заметила она. -- Есть надежда, что корсет Лориссы на тебе затянется...
В иной ситуации Тайриэл, наверное, расхохотался бы от души.
Заслышав вкрадчивый шелест шелков, Рейнард поднял голову и остолбенел. Он ожидал чего угодно -- в том числе и того, что ожидающее его зрелище окажется нелепым и даже жалким... однако жалкой ступающая неторопливо и с достоинством не молодая, но еще и не старая дама не выглядела. Не зная, кто перед ним, он бы, пожалуй, ничего не заподозрил. Или... Виконт внимательно оглядел преображенного почти до неузнаваемости предводителя их маленького отряда. Тайриэла никто бы не назвал женственным, но сейчас его треугольное лицо с четким рисунком скул, бледными губами, тонким носом и непривычно удлиненными глазами, в обрамлении пышных каштановых волос, уложенных так, чтобы скрыть острые кончики ушей, не казалось и мужеподобным. Скорее бесполым.
Что удивительно, хотя эльф обычно не слишком выделялся среди окружающих его людей -- разве что был очень красив, -- теперь его принадлежность к другой расе ощущалась как никогда ясно. А может, это было только воображение... Узкий в кости, худощавый и гибкий, Тайриэл тем не менее не был атлетом, а покрой простого темного платья из плотного шелка, лишенного кокетливых украшательств вроде кружев и оборок, скрадывал широковатые для женщины плечи. Талии же, подчеркнутой корсетом и поясом, чистой коже и изящным кистям рук позавидовала бы любая из сестер Рейнарда.
-- Первого, кто хотя бы улыбнется, придушу на месте.
Никто, однако, не улыбался. Да, как мужчина Тайриэл был красив, женщина же из него вышла... странная. Но никак не смешная. Опасная -- может быть. "Убийца есть убийца, в какие тряпки его ни ряди", -- невесело подумал Рейнард. Вслух же он сказал:
-- Ты молодец, Линн. Настоящая волшебница.
-- Да чего уж там, -- отмахнулась девушка. -- Покрывало бы на голову... В них все девицы выглядят одинаково невыразительно. Но сейчас так не носят.
-- Оно и к лучшему, -- пробурчал эльф.
-- О, а с голосом, между прочим, надо что-то делать! -- встрепенулась Линн.
Голос у Тайриэла был чистый, звучный и богатый интонациями, но низкий и за женский не мог сойти ни при каких обстоятельствах.
-- Может, заклинанием... -- неуверенно предположил виконт.
Эльф качнул головой. Линн вдруг хлопнула в ладоши и даже подпрыгнула.
-- Придумала! Ты дашь обет молчания!
-- Что-что?!
-- Ну притворишься, что дашь, какая разница... Надеюсь, ты в состоянии помолчать несколько часов?
-- Кстати, действительно хорошая идея, -- подал голос Джейд. -- Линн, ты просто сокровище.
Девушка сердито зыркнула на него. Похоже, она приняла эти слова за издевку.
-- Налюбовались? -- едко вопросил эльф. -- С вашего позволения...
И тут Рейнард наконец понял, что его так настораживало.
-- Глаза прикрой, -- посоветовал он. -- Тогда проведешь кого угодно.
-- Извини, не понял?
Как ему объяснить... Ну не смотрят так обычные женщины -- даже худшие из первостатейных стерв. Цепко, холодно, оценивающе. И нечеловечески спокойно. Взгляд Тайриэла был тем немногим, что легко могло разрушить маскировку. Взгляд матерого хищника, уверенного, что добыча не ускользнет. Взгляд воина. Взгляд убийцы.
-- С виду тебе можно дать лет тридцать. Глядя в глаза -- все девяносто восемь.
-- Ты немного ошибся. Всего лишь на одно столетие. -- Тайриэл опустил ресницы, скрывая промелькнувшие в глубине зрачков искры, подобрал юбки и плавной скользящей походкой -- характерной для эльфов, но и удивительно подходящей к его новой роли -- удалился за елочную "ширму". Когда он появился оттуда уже в своем обычном облике, Рейнард украдкой вздохнул с облегчением. Последние полчаса он чувствовал себя примерно как Линн на памятном приеме -- то есть отчаянно желал провалиться сквозь землю.
Глава 2
Длинные, тонкие, как паутинка, голубоватые травинки ластились к ногам, обвивались вокруг щиколоток, словно пытаясь удержать, и отчего-то не приминались под маленькими босыми ступнями. Она шла, и незнакомые цветы с крупными овальными лепестками, в которых отражалось небо, раскрывались ей навстречу. Рядом инеистой ленточкой струился ручей, неотступно следуя за идущей, куда бы она ни ступала. Впрочем, босоногая путница давно оставила попытки свернуть с однажды предначертанного ей пути, все равно он всегда оканчивался одинаково. В этом странном месте, сотканном из серебра и небесной голубизны, не было ни единой вехи, но она знала, что идти осталось недолго. Знала -- и все же непроизвольно отшатнулась, когда казавшаяся незыблемой земля внезапно разверзлась бескрайней пропастью, в которой клубились облака. Присмотревшись, она различала сквозь них горные пики, и бархатный лесной покров, и похожие на серебряные монетки озера... Она знала эти горы, леса и воды и любила их.
Девушка, стоящая на краю мира, подняла голову. В небе, подобном опрокинутой глубоко-голубой чаше, сиял серебристо-белый диск. Но то было не солнце, то была луна. Луна с лицом женщины -- резким и гордым, с глазами, полными черного пламени. На секунду ей показалось, что она увидела эту женщину, но не в ореоле лунного сияния, а скорчившуюся на узкой и жесткой постели при свете единственной свечи -- и лицо ее было закрыто руками, а темные длинные волосы, спутавшиеся и влажные, рассыпались по черному платью. Женщина выгнулась мучительной дугой, не отрывая рук от лица, и, кажется, закричала... Видящая моргнула, и перед ее глазами вновь вспыхнул лунный лик. Тонкие губы прошептали: "Лети. Ты можешь. Лети за нас обеих". Видящая раскинула руки, будто желая обнять весь свет, и бездонная синь окутала ее мягким покрывалом.
Она летела, и тихо плакал брошенный на краю мира ручеек...
Она летела и знала, что вот сейчас ветер предупреждающе свистнет в ушах, и полет сменится падением, стремительным и неотвратимым, и туман поглотит ее крик и смешается с ее слезами...
Но вместо этого пришла боль -- короткая, неожиданная, несильная, -- и ее хватило, чтобы сестра Ильга проснулась. Ветер мирно шептался с дождем за закрытыми ставнями, вместо пронзительной сини ее окружали успокаивающе серые каменные стены обители и полумрак, сквозь который смутными тенями проступала скудная обстановка кельи. На синем одеяле из грубой шерсти свернулся недвижный комочек рыжего пушистого тепла. Однако стоило Ильге шевельнуться, как комочек приоткрыл круглый янтарный глаз и довольно выпустил крошечные острые коготочки -- им-то сестра и была, по всей видимости, обязана пробуждением. Ильга сгребла зверушку в охапку, прижала к груди и чмокнула в шелковистую макушку.
-- Дарска, -- прошептала она. -- Спасибо тебе, Дарска...
Сердце билось раненой птицей, по щекам пролегли дорожки слез, дыхание прерывалось, но Ильга все равно чувствовала себя безумно счастливой. По крайней мере, этой ночью -- благодаря кошке -- она изведала лишь полет, но не жуткое, рвущее душу падение в пустоту. Молодая монахиня спустила ноги с кровати, нашарив башмаки, обулась, позволила кошке спрыгнуть на пол и принялась на ощупь одеваться. Свечи у нее имелись, но сестра Ильга любила просыпаться в темноте и никогда не зажигала по утрам света. Света ей хватало в снах.
Угли в маленьком очаге еще тлели, и в келье было даже не очень холодно, но вода в кувшине для умывания оказалась подернутой тончайшей ледяной коркой. Ильга не поморщившись проломила ее и плеснула водой на горящее лицо, смывая остатки сна. Тяжелая теплая ткань покрывала облекла ее, и, сопровождаемая вертящейся в ногах Дарской, девушка покинула келью. Полутемные коридоры были пусты. Здесь не принято было залеживаться в кровати, однако даже по меркам обители Ильга вставала рано. Спать она ненавидела с детства и, если б могла, вовсе перестала бы, но натруженное за день тело упорно требовало ежевечернего отдыха.
Монахиня толкнула крепкую дубовую дверь и вышла на улицу. Дождь затих, и только изредка крупные капли пятнали каменные плиты дорожки, сквозь щели в которых пробивалась вездесущая трава. Посредине двора возвышалась статуя святой -- покровительницы обители: коленопреклоненная женщина, держащая на вытянутых руках меч, перевитый веткой шиповника. Неизвестный мастер изваял статую из цельной глыбы золотистого мрамора, привезенной с дальнего юга. В печальных каменных чертах Ильга видела странное сходство с собой.
Эринрот, жившая три сотни лет назад, была воительницей -- прекрасной, полной силы, страсти и жизни. Когда ее отец и ее возлюбленный погибли в межклановой войне, Эринрот отыскала убийц и расправилась с ними с потрясшей даже бывалых воинов жестокостью. Затем она исчезла. Злые языки утверждали, что Эринрот сбежала, устрашившись содеянного и опасаясь наказания, но на самом деле она просто ушла в горы -- одна, поздней осенью, не взяв с собой ничего, кроме меча. Эринрот искала смерти. Но смерть нашла ее первой -- в лице жаждавших мести родственников убитых, шедших по ее следу. Дева вышла им навстречу -- холодная, прекрасная, спокойная и не пытавшаяся защититься ни словом, ни клинком. Согласно преданию, мстители не выдержали взгляда воительницы, сложили оружие к ее ногам и ушли. И тогда Эринрот сама бросилась на меч. Тело ее, не тронутое ни тленом, ни дикими зверями, нашла мать, после смерти мужа и исчезновения дочери посвятившая себя Творцу. Совершив над телом Эринрот похоронный обряд, убитая горем, но не сломленная женщина основала на месте гибели дочери монастырь и стала первой настоятельницей.
Ильга кивнула статуе, как старой знакомой. Она любила смотреть на нее и иногда даже разговаривала с мраморной святой. Ильга не ждала ответа, да и не хотела его -- просто ей нравилось думать, что в молочно-золотистых зрачках светится понимание.
Монахиня подозвала убежавшую кошку, поднялась на окружавшую обитель стену и начала ставший уже привычным неторопливый обход своих владений. Да, именно так. В эти ранние утренние часы все здесь принадлежало ей одной, и это ощущение Ильга тоже любила. Она вообще любила жить.
Семнадцатилетняя Ильга Торкильсдаттер приняла постриг только год назад, но жила в монастыре уже несколько лет. И прошлая жизнь давно казалась ей сном, в туманном мареве которого порой всплывали то лицо матери, некрасивое, но бесконечно доброе, то отца, не утратившего веселого нрава даже после того, как упавшее дерево раздробило ему левую руку до локтя. Иногда вспоминалась старшая сестра, чьи руки вечно что-то вышивали, вязали, мастерили... Но чаще прочих перед ее мысленным взором сине-стальной вспышкой мелькали глаза Тьялле -- теплые, нежные, восхищенные. Тьялле, воспитанник отца, здоровенный, как лось, нескладный, обожавший таскать Ильгу на плечах даже тогда, когда она уже стала почти взрослой девушкой. Тьялле поклялся ей в любви, и это стало второй причиной, укрепившей ее в мысли уйти в монастырь. Первой же причиной были сны. Вернее, один сон, снившийся Ильге, сколько она себя помнила, и превращавший ее ночи в кошмары. Ильга надеялась, что в надежном кольце священных стен она будет в безопасности, что сон оставит ее, -- но тщетно. Каждую ночь она закрывала глаза в надежде увидеть лица родных, однако вновь и вновь оказывалась среди серебристо-голубых трав.
Но Ильга не жалела о своем решении, хотя, пожелай она уйти, никто не стал бы этому препятствовать. Здесь никто не знал о ее снах и не бросал на девушку жалостливых взглядов. Здесь царили тишина, упорядоченность и спокойствие. Устав Лиаланнской обители был одним из самых мягких. Здесь никто никого не принуждал ни к труду, ни к постам, ни к молитве -- хотя ни одна из монахинь не позволила бы себе валяться в постели до полудня или бездельничать. Сестрам дозволялось держать домашних животных -- при условии поддержания чистоты, -- навещать родных и украшать кельи изделиями рук своих. И если какая-либо из монахинь вдруг понимала, что ее призвание лежит вне стен монастыря, она была вольна в любой момент покинуть их и даже выйти замуж. Впрочем, последнее было общим для всех монастырей Торванугрима -- все равно, мужских или женских. Служение вождю или своей стране является непреложным долгом каждого, но служение богу может быть только добровольным и осознанным. Правило это, сформулированное еще святым Этельредом, соблюдалось неукоснительно.
Про себя Ильга знала, что не передумает ни за что. Обладавшую мягким и покладистым нравом юную тогда еще послушницу полюбили в обители сразу же и безоговорочно, и она быстро стала помощницей сестры-ключницы. А Тьялле... Тьялле будет лучше без нее. Ильга знала, что обречена, и желала только дожить отведенный ей срок в мире.
Дарска снова потерлась о ноги хозяйки, требовательно мяукнула и внезапно вспрыгнула ей на плечи. Поерзала, путаясь в складках покрывала, потом улеглась, основательно вцепившись когтями в ткань для опоры. Не только в ткань, впрочем. Ильга ойкнула, стащила кошку с плеч и усадила ее на низкий зубец крепостной стены. В серой хмари северного утра рыжая шкурка казалась пятнышком солнечного света -- но не того белесого сияния, которое должно было в скором времени пролиться на прячущуюся среди гор обитель, а южного, теплого, золотого, как материно венчальное кольцо, -- света, который Ильга никогда не видела и знала, что уже не увидит. Девушка повернулась лицом к востоку и, как всегда, приветствовала поднимающееся за облаками солнце. Вскоре ее ушей достиг негромкий, деликатный перезвон колоколов. В обители начинался новый день.
Ильга подозвала кошку и принялась спускаться со стены. Поправляя сбившееся покрывало, она обнаружила, что Дарска все же ухитрилась продрать его плотную ткань когтями. Пришлось спешно возвращаться в келью и исправлять положение. Девушка вынужденно пропустила первую трапезу -- впрочем, есть все равно не хотелось -- и едва не опоздала на утреннюю службу. Когда она, чуть запыхавшись, входила в храм, преподобная мать-настоятельница уже начала молитву. Ильга осторожно вплела свой голос в общий хор сестер.
После службы монахини разошлись по своим делам. Девушка заглянула на задний двор, поздоровалась с коловшей дрова сестрой Сорчей -- немолодой, но обладавшей поистине могучим телосложением и здоровьем женщиной, добровольно взвалившей на себя самую тяжелую работу, которая обычно почиталась мужской. Улыбнувшись проскользнувшей мимо пухленькой послушнице, с неимоверно важным видом тащившей полное ведро воды, Ильга направилась к воротам. Хоть в монастыре и редко бывали гости, такое все же случалось, поэтому у ворот почти неустанно дежурила сестра-ключница. Но сейчас она была прикована к постели из-за разболевшейся спины, и ее обязанности исполняла Ильга. Сидеть целыми днями в каморке, бессмысленно пялясь в крошечное окошко, было глупо, и девушка попутно занималась требующей починки одеждой, коей за последнее время накопилось достаточно много. Ну и, разумеется, помогала занемогшей сестре. Ильга как раз взяла в руки первое одеяние, кое-где разошедшееся по шву, когда раздался стук дверного молотка.
Монахиня сняла засов врезанной в ворота калитки, распахнула ее и очутилась лицом к лицу с рыжекосой девчонкой чуть старше ее самой, одетой в скромное, хотя и не бедное платье и пропыленную теплую накидку. Девчонка прижала руки к груди и очень серьезно проговорила:
-- Моя госпожа... благородная дама Эрмелла из Катены приветствует вас, сестра, и смиренно умоляет позволить ей укрыться за стенами монастыря.
Только тут Ильга перевела взгляд на вторую путешественницу, чей наряд была столь же скромен, сколько и наряд ее спутницы, хотя и пошит из более дорогого материала. Лицо незнакомки -- бледное и очень красивое -- казалось странным и немного пугающим. Ильга даже украдкой сложила пальцы в отвращающий зло знак. Во взгляде рыжеволосой читались страх и усталость, глаза ее госпожи были закрыты, словно она спала на ходу. Впрочем, возможно, так оно и было, ведь путешествие по холодному горному краю наверняка отняло у нее немало сил. Ильга устыдилась своей неприветливости.
-- Входите, -- сказала она, отступая на шаг. -- И да оставят вас тревоги и заботы мирские. Здесь вы найдете покой и приют. Есть ли что-нибудь, в чем вы нуждаетесь безотлагательно, госпожа?
Полуопущенные ресницы дрогнули, но женщина промолчала. Вместе нее ответила рыжеволосая:
-- Моя леди поклялась до конца своих дней не произносить ни слова. Пожалуйста, обращайтесь ко мне, сестра. Меня зовут Гвендолин.
-- Прошу прощения, -- наклонила голову монахиня. -- Я сестра Ильга, помощница сестры-ключницы. Я провожу вас в странноприимные покои и уведомлю настоятельницу о вашем прибытии.
Линн решила, что если когда-нибудь ее посетит желание бросить мир ко всем лешакам и податься в монастырь, она выберет именно этот. Не то чтобы девушка была такой уж религиозной -- а вернее сказать, ее обращение к богам ограничивалось эмоциональными восклицаниями, -- но кто знает, что будет лет через тридцать? Так далеко она обычно не заглядывала, но о своем будущем порой задумывалась. Не вечно же ей Лориссе прически сооружать. О том же, чтобы выйти замуж, Линн чаще всего размышляла не иначе как с горькой усмешкой. С сомнительным происхождением и невзрачной внешностью ей светил союз разве что с крестьянином или в лучшем случае городским ремесленником -- а это ее честолюбивую натуру никогда не устраивало. Девятнадцатилетняя Линн хотела большего, нежели снова впрячься в памятное по детским годам ярмо. Слишком хорошо она помнила свою мать, в тридцать с небольшим выглядевшую на все шестьдесят, измотанную непосильным трудом и ежегодными родами. Неудивительно, что у нее не хватало любви на всех детей -- ведь их было так много... Нет, не для этого Линн очертя голову бросилась навстречу неизвестности по первому зову. Но рассчитывать, что к ней посватается какой-нибудь мелкопоместный лорд, впечатленный скромностью, невинностью и уживчивым характером, девушке мешала врожденная практичность. И чувство юмора. Ладно, будь что будет...
Надо же, она столько лет не вспоминала о родных, а теперь вот, на другом конце света, вспомнила... Стыдно ей, что ли? Чушь, отец с матерью только рады были продать ее первой встречной за десяток монет, а если б даже Линн осталась, никому от этого лучше не сделалось бы. Еще и попрекали бы за дурацкое упрямство.
Да что же с ней такое?! Совесть проснулась? К лешакам совесть, от нее одни... ну не неприятности, но не ко времени она решила о себе напомнить, это точно. Н-да, лучше по сторонам глазеть, хоть и осторожно, чтобы не оскорбить сестер. Ох уж эта ее природная любознательность... А если подумать, что ей остается делать? Обо всякой магической зауми пускай у Тайриэла голова болит, это его хлеб. И его затея, кстати, вот пусть и расхлебывает. В ее же силах попытаться переубедить Лориссу -- этим она и займется... как только найдет колдунью. Хорошо, что у самой Линн нет ни малейших способностей к магии, -- от них-то и впрямь одни беды. Вот Тайриэл, например, весь из себя могущественный чародей, и куда его это могущество привело? Правильно, в женский монастырь!
Линн с превеликим трудом подавила рвущийся наружу смешок и пониже опустила голову, чтобы накатившее на нее веселье и рыскающий по сторонам любопытный взгляд были не так заметны. А посмотреть там было на что, более того -- все, что Линн видела, не только нравилось ей, но и вселяло удивительное уютное спокойствие. И стройные очертания зданий, сложенных из светло-серого камня, с крытыми коричнево-красной черепицей крышами. И маленький дворик, украшенный прелестной статуей из золотистого мрамора. И снующая по нему разномастная живность -- кошки по большей части, но поперек одной из дорожек разлеглась здоровенная вислоухая псина с роскошной, редкой белизны, шубой, а на могучем собачьем загривке нахально расположился крошечный черный котенок. И сами монахини -- в длинных, с множеством складок, небесно-голубых одеяниях, с добрыми, разрумянившимися от свежего воздуха лицами. Ни одна не выглядела исхудавшей или изнуренной. Многие дружески улыбались, завидев нежданных гостей. И сестра Ильга, их провожатая, тоже выглядела доброй, только грустной. И совсем юной -- а Линн считала, что все монахини если и не старухи, то женщины зрелых лет.
Странноприимные (про себя Линн для простоты окрестила их гостевыми) покои тоже девушке понравились. Роскошью они не блистали, но обставляли комнату, несомненно, с любовью и заботой о ее обитателях. Каменные стены, обшитые для тепла досками, украшали тонкой работы гобелены в лазоревых и белых тонах -- безусловно, вытканные самими сестрами. Простая, но добротная мебель -- причем кровать отгорожена от остальной части комнаты подобием ширмы; небольшой очаг со сложенной рядом горкой дров. Линн бы не отказалась пожить здесь подольше, хотя знала, что времени у них мало. Самое большее -- неделя. А как жаль... Она так устала от походной жизни!..
В отличие от очарованной Линн, у Тайриэла все окружающее вызывало резкое неприятие, поскольку он смотрел не только и не столько глазами. Кошки, уют и общее дружелюбие -- все это, конечно, хорошо... для первого впечатления, которому Тайриэл порой доверял, а порой предпочитал дождаться второго. Эльф видел печать увядания на лице и на сердце встретившей их девочки-монахини, чувствовал впитавшуюся в камни боль, и горечь, и страдания, и поднимающуюся из глубин смерть. Нечто подобное он ощущал на кладбище -- много лет назад, еще в Лесах. Возможно, на этом месте когда-то давно случилась битва... или еще что-нибудь. К тому же в памяти любого человека найдутся мрачные закоулки -- и местные обитательницы, прошлые и нынешние, наверняка не были исключением. Тайриэл мало в этом понимал, но догадывался, что в монастырь шли не от хорошей жизни.
В довершение всего место это истекало силой -- ясной, чистой, почти осязаемой и совершенно чужеродной его собственной. Линн, судя по ее счастливому виду, эта сила приняла с распростертыми объятьями, а его -- отталкивала как чужака с недобрыми намерениями. А впрочем, его намерения благородством и впрямь не отличались. Если мальчика удастся похитить незаметно -- что ж, прекрасно, лишние жертвы ему ни к чему, кроме того, монахини вряд ли имели касательство к козням Совета. Интересно, что наплел им глава? Правду, скорее всего, только не всю. Откровенную ложь сестры бы почуяли. Можно было бы попробовать договориться с ними самому -- но где гарантии, что ему поверят, точнее, поверят именно ему? Ему, обманом проникшему в монастырь под чужой личиной незнакомцу, к тому же даже не человеку. Да, здесь проклятая маскировка играла против них. Ладно, на переправе коней менять поздно. Придется исходить из того, что есть, хотя эльфу действительно хотелось избежать смертей.
Невеселые размышления Тайриэла прервала Линн, до той поры деловито занимавшаяся очагом и распаковывавшая вещи. Подойдя к устало сгорбившемуся на стуле эльфу, она начала:
-- Послушай...
Тайриэл до боли сжал ее руку, приложив палец к губам. Девушка мгновенно заткнулась и продолжила уже шепотом:
-- Тайриэл, я хотела...
-- Да помолчи же, дурочка, сюда идут! -- прошипел он ей прямо в ухо.
Линн испуганно отшатнулась и прислушалась. Тайриэл жестом велел ей отойти от него и выпрямился на стуле. Легкие, на грани слышимости, шаги в коридоре затихли, и раздался негромкий стук. Линн нервно метнулась к двери открывать... и склонилась в почтительном поклоне перед вошедшей.
-- Не нужно, дитя мое, мы все равны перед Творцом, -- с акцентом произнес мягкий, чуть хрипловатый голос. -- Я мать Альгитта, настоятельница монастыря святой Эринрот.
Преподобной матери давно минуло шестьдесят; она была высока, царственна и для своих лет удивительно стройна. Лицо ее, изрезанное морщинами, с крупными, резкими, чуть грубоватыми чертами, хранило следы былой красоты и даже теперь производило впечатление. Из-под покрывала на грудь ниспадали две толстых светло-русых, с сильной проседью косы, почти достигавших подола облачения матери-настоятельницы -- ничем не отличавшегося от одеяний прочих монахинь, кроме простой серебряной подвески с изображениями солнца, луны и звезд, да еще связки ключей и серповидного ножичка, прицепленных к поясу. Тайриэлу было известно, что светло-голубой цвет облачения символизирует небо, но он также изумительно шел белокожим светлоглазым торванугримкам. Кто бы ни придумывал эти одеяния -- это точно была женщина, и женщина со вкусом.
И еще ее переполняла спокойная, уверенная в себе сила. Сила не только характера, но и магии. Мать Альгитта была опасным противником, крайне опасным. Тайриэл пожалел, что не видит ее глаз -- сквозь полуопущенные ресницы разглядеть их было затруднительно. Поднимать же ресницы Тайриэл не рисковал -- Рейнард был прав, глаза выдавали в нем не только эльфийскую кровь. Но и последнего хватало, чтобы вызвать подозрения. Это в других графствах к его сородичам и полуэльфам давно привыкли, а в Лиаланне, который населяли в основном северяне, они были в диковинку. Хорошо хоть длины волос достало на то, чтобы прикрыть уши...
Линн, пялившаяся на монахиню, как зачарованная, зачем-то вновь присела и залепетала:
-- Моя госпожа Эрмелла благодарит преподобную мать за... за оказанную честь и гостеприимство и просит простить ей...
-- Поднимись, дитя мое... Здесь не за что извиняться. Мне известно о достойном уважения обете, данном твоей госпожой. Я, мать Альгитта, говорю вам: добро пожаловать в обитель. Что бы ни привело вас сюда, отныне вы под моей защитой, и ничья дурная воля более не коснется вас.
Линн окончательно смутилась:
-- Моя госпожа скрывается...
-- Я выслушаю вашу историю, если на то будет желание твоей госпожи, дитя мое, -- мягко прервала настоятельница, подняв руку. -- Однако я не настаиваю на полной откровенности. Здесь это уже не имеет значения. Вы вольны оставаться в обители столько, сколько сочтете нужным. Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь к любой из сестер. А теперь прошу меня извинить...
Закрыв дверь, Линн несколько минут пристально изучала висевший на противоположной стене гобелен, после чего растерянно сказала:
-- Ой... -- И, спохватившись, зашептала: -- Ну теперь-то можно говорить?
Тайриэл наскоро просканировал окружающее пространство и, не обнаружив ничего подозрительного, бросил:
-- Можно. Только, умоляю, потише.
Девушка недовольно скривилась, поняла, что забыла, о чем хотела спросить, и зачем-то ляпнула:
-- Статуя у них тут красивая. Но разве бывают святые с мечами?
-- Это смотря какие святые, -- хмыкнул Тайриэл. -- И где...
-- Мать-настоятельница, кажется, упомянула имя. Эр... Эрин чего-то там.
-- А, Эринрот. Занятная история. Н-да, только в Торванугриме могут канонизировать за кровную месть.
-- Что, правда?!
-- Насколько мне известно, больше ничего выдающегося эта дама не совершила. Хотя я не так уж хорошо ориентируюсь в северных летописях...
-- Тайриэл...
-- Мм?
-- Что ты обо всем этом думаешь?
Эльф провел руками по лицу, словно смахивая невидимую паутину.
-- Прежде всего, чем меньше я буду мелькать на людях, тем меньше вероятность, что нас раскроют. Поэтому я буду, сколько возможно, оставаться в этой комнате, а ты, Линн, станешь моими глазами и ушами. Найди Лориссу -- наверняка ее поселили поблизости -- и приведи сюда. Возможно, она уже выяснила, где прячут мальчика. Если нет, будем думать вместе... Кстати, откуда ты выкопала милое имечко Эрмелла?
-- Не знаю, слышала где-то... Ой, я вспомнила, что хотела спросить! Похоже, мы зря сочиняли трогательную историю о преследующих тебя злодеях. Здесь это, кажется, вообще никого не волнует. Странно как-то, не находишь? Они что, совсем ничего не боятся?
-- Я рад, что не пришлось лгать. А что до "боятся"... Хоть ты этого и не чувствуешь, но мать Альгитта -- на удивление сильный маг. Конечно, сила ее -- ровно до ворот, но в пределах крепостной стены она в состоянии схватиться со мной... ну не на равных, но на достойном уровне. А учитывая, что она тут явно не единственная смыслящая в магии...
-- Но ты ведь сможешь... с ними справиться?
-- Вместе с Лориссой? А куда деваться...
Глава 3
Линн злилась. Стойко, упрямо и самозабвенно. Она несла свою злость, как воду в налитом до краев бокале, -- медленно, осторожно, боясь расплескать. Причем спроси ее сейчас кто-нибудь, а на что, собственно, она так зла, девушка вряд ли сумела бы дать внятный ответ. Не на что-то конкретное, не на себя и даже не на Тайриэла -- хотят, видят боги, он-то как никто заслуживал ее гнев. Но переполняющая Линн злость, от которой звенели стиснутые зубы, помогала не бояться. А бояться было нельзя. Впустишь в себя страх -- и все пропало. Во всяком случае, ей так казалось. На искусную актрису Линн не тянула и опасалась, что первая же встреченная монахиня, у которой она спросит... ну, скажем, дорогу на кухню, мгновенно распознает фальшь в голосе и разоблачит притворство. Тайриэл тогда точно превратит горе-шпионку во что-нибудь непотребное или просто прибьет, но даже это было не главным. Главным было то, что ее мучил неизбывный стыд перед людьми, принявшими их с таким искренним и доверчивым радушием...
Кстати, обращаться к сестрам все равно придется, размышляла девушка. Эльф велел ей найти Лориссу, но сказать это было куда легче, чем сделать. Отыскать колдунью требовалось, во-первых, быстро, во-вторых, желательно в каком-нибудь укромном уголке, где их разговор никто не подслушает даже случайно. Да и бурную реакцию Лориссы на появление Линн предсказать было нетрудно. Нет, бывшую хозяйку следовало где-то подстеречь -- но где? Не стучаться же во все двери подряд и не орать посреди двора как оглашенной: "Лорисса-а-а!" Тьфу, даже не смешно. Кого бы спросить? Лучше кого-то знакомого, а знакомая у нее на всю обитель святой Эринрот была только одна. Точнее, две, но не беспокоить ведь по таким пустякам мать-настоятельницу...
Линн осмотрелась и обнаружила нахально уставившиеся на нее сияющие серые глазищи, а затем и их обладательницу -- девчушку лет десяти или чуть младше, в длинном голубом платьице и вязаной безрукавке, с корзинкой в руках. Поняв, что ее любопытство раскрыто, девчушка высунула на мгновение язычок, лукаво подмигнула Линн и засмеялась.
-- Ну и что такого во мне смешного? -- поинтересовалась Линн. -- Второй нос на лице вырос?
-- Не-а, -- фыркнуло глазастое создание. -- У тебя сейчас такой же важный вид, как у нашей матушки Эрны, когда она по всей кухне с метлой за мышью гоняется. Ты тоже мышь ищешь?
Мелкая вредина явно над ней издевалась.
-- Нет, я ищу сестру Ильгу. Она совсем не похожа на мышь.
-- Не, не похожа. Больше на кошку. Хочешь, я ее позову?
-- Кого, кошку?
-- Да нет же, сестру Ильгу! -- Ребенок с жалостью посмотрел на Линн. Наверное, она и впрямь глупо выглядела. -- Я знаю, где она, правда знаю.
-- Ты лучше просто скажи мне, где ее искать.
-- Да вон она идет, -- махнула корзинкой девчушка и испарилась. Линн повернулась и действительно наткнулась на идущую по двору сестру Ильгу с пушистой рыжей кошкой на руках.
-- Сестра, -- голос все-таки едва предательски не сорвался, -- простите, можно мне спросить...
-- Конечно. -- Монахиня подошла, рассеянно поглаживая зверька. -- Не бойтесь, Дарска не кусается.
-- Я не боюсь, -- заверила ее Линн. -- Я люблю кошек. Ух ты, какая красавица! Можно ее погладить?
-- Пожалуйста. Ей это ужасно нравится. О чем вы хотели спросить?
-- Э-э... Не хочу показаться нескромной, но... В монастыре сейчас есть другие гости?
-- Совсем мало. Одна знатная дама, ваша соотечественница, и паломница из Торванугрима -- она уже бывала здесь раньше, мы хорошо ее знаем. Обе -- достойные и почтенные женщины. Вы вскоре увидите их -- у нас принято, что гости обители всегда трапезничают вместе с сестрами. Но они вас не побеспокоят, если вы сами того не пожелаете.
-- А... я могу с ними поговорить? -- Не придумав ничего лучше, несколько приободрившаяся Линн пошла напролом.
Сестра Ильга улыбнулась.
-- Это не у меня надо спрашивать. Вы, наверное, хотели бы пообщаться с соотечественницей? Она занимает комнату через две двери от вашей, слева. Хотя должна предупредить, мне показалось, госпожа Камилла ищет уединения...
Линн чуть заметно вздрогнула.
-- Вы не знаете, где она сейчас?
-- Прошу прощения, не могу сказать точно, -- пожала плечами сестра. -- Но думаю, у себя. Она редко выходит.
Линн поблагодарила добрую монахиню и, стараясь не сорваться от волнения на бег, направилась обратно к гостевым покоям. Хорошо, если Лорисса у себя, -- там их вряд ли подслушают. Оставалось только надеяться, что колдунья не выставит ее немедленно за порог, не дав вымолвить ни слова. С нее станется... Впрочем, девушка была решительно намерена заставить себя выслушать, даже если для этого придется привязать Лориссу к стулу.
-- Кто там? -- раздалось из-за двери. Голос бывшей хозяйки она узнала бы из тысячи.
Девушка глубоко вдохнула и, не спрашивая позволения, вошла, закрыв дверь за собой. Лорисса сидела перед зеркалом вполоборота к ней и обкручивала вокруг головы сложного плетения косу; в зубах она держала несколько шпилек. Вид у колдуньи был вполне мирный.
-- Какого лешака фы фут делаешь?! -- Спокойное выражение мгновенно слетело с очаровательного лица, в разноцветных глазах полыхнула ярость, но пугающее впечатление несколько подпортил шепелявый из-за шпилек выговор. Впрочем, Лорисса тут же выплюнула их в руку.
-- То же, что и ты, надо полагать.
-- Только не говори мне, что соскучилась! Я, кажется, велела тебе исчезнуть с глаз моих подальше! Даю тебе десять секунд. Если за это время ты отсюда не уберешься, я запущу в тебя "светляком"! Я ясно выражаюсь?! Прочь!
Хорошенькое начало... Линн подтащила к себе стул и уселась.
-- Ничем ты в меня не запустишь, -- хладнокровно сказала она. -- Ты же не можешь сейчас пользоваться магией. Я права?
В ответ Лорисса швырнула в нее щетку для волос. Линн ловко поймала щетку и демонстративно пригладила кончик собственной косы. Интересно, что полетит в нее следующим? Хорошо бы не шкатулка с украшениями, она тяжелая...
-- Лорисса, успокойся и прекрати швыряться и кричать. Ты же не хочешь, чтобы нашу перепалку услышал весь монастырь?
-- Если после этого ты уберешься, пусть слышит, -- проворчала колдунья, уже остывая. -- Линн, проклятая девчонка, я не хочу тебя видеть. Я не забыла о твоем предательстве!
-- Каком предательстве?! Я спасла твою жизнь! Кеннет убил бы тебя, и не говори мне, что это не так, я не слепая и не дура. Если б я не позвала Тайриэла, ты была бы уже мертва.
-- Да катись ты в... -- Непристойное ругательство хлестнуло девушку, как плеть, но Линн не подала виду.
-- Лорисса, нам нужно поговорить.
-- Не о чем нам разговаривать, -- отрезала бывшая хозяйка.
-- Ты уже нашла Алистана?
Рука Лориссы, протянувшаяся к пудренице, замерла на полпути.
-- Да, нашла! -- прошипела колдунья. -- Нет! Проклятье...
-- Так да или нет?
-- Нет. Довольна?
-- Жаль. Тайриэл надеялся...
-- Этот ублюдок тебя сюда прислал? Отвечай!
-- В некотором роде... -- Линн насладилась замешательством собеседницы и пояснила: -- Я пришла в монастырь по собственной воле, это была моя идея, но Тайриэл действительно просил тебя найти.
-- Эта эльфийская скотина где-то поблизости? Наверняка рыщет вокруг монастыря, вынашивая очередной гениальный план. Ха! Ну, попадись он мне под руку...
-- Что, уши ему оборвешь? -- съехидничала Линн.
-- Оборву вообще все, что обрывается.
-- Валяй, обрывай. -- Терять девушке было уже нечего, поэтому наглости в ее тоне изрядно прибавилось. -- А я полюбуюсь. Он в двадцати футах от тебя, за стеной.
-- Что? Что ты сказала? -- очень тихо переспросила Лорисса.
-- Ну, может, в двадцати пяти...
-- Линн, ты меня в могилу сведешь! Тайриэл здесь? В монастыре?!
Девушка кивнула.
-- Он что, пробрался сюда тайком? Что за лешачий проныра!
-- Да нет, мы вошли открыто, через ворота. Лорисса, не надо в меня больше ничего кидать, я говорю правду.
-- Ты врешь, -- припечатала колдунья. -- Мужчины сюда не допускаются.
-- Так я сделала из него женщину, -- брякнула Линн.
-- Ты... что? -- Лорисса закрыла лицо руками, издала сдавленный стон и мелко-мелко затряслась. Встревоженная девушка подскочила к колдунье, испугавшись, что у той началась истерика.
-- Ло, ты что, плачешь?!
Лорисса буквально взвыла, и ее плечи затряслись еще сильнее.