Эта мысль, как молния, каждое утро вспыхивала в полупроснувшемся мозгу молодой девушки при первых звуках будильника, много лет назад ставшего ее личным врагом.
Следующую дежурную мысль, появляющуюся в голове по мере пробуждения, можно выразить коротко: "Жизнь - дерьмо!".
Порождают эту старую, как мир, формулу разные обстоятельства жизни той или иной барышни, но львиная их доля так или иначе связана с мужским коварством. Причем степень мужской вины может быть самой разнообразной, от легкой до особо крупной, но мысль она вызывает всегда одинаковую. "Жизнь - дерьмо!"
Если взглянуть на полки книжных магазинов, то становится просто радостно от сознания того, сколько же существует успешных женщин, которые настолько умны и интеллектуальны, что, не в силах сдержать напор распирающих их изнутри знаний, готовы поделиться ими с менее удачливыми товарками. Причем данные руководства охватывают практически любую область человеческой деятельности. Нас готовы научить всему, начиная от того, как вывести пятно от фуа-гра с любимой юбки, и заканчивая пошаговой инструкцией по управлению мужем.
И, как свидетельствуют предисловия к этим шедеврам, при четком выполнении всех изложенных в них советов, любая женщина может легко достигнуть того состояния, которое в простонародье называется счастьем.
Не будем спорить, возможно, так оно и есть. Но, учитывая ошеломляющее количество этих произведений, а также их доступность широким слоям населения, можно легко предположить, что, обладай эти советы действительно такими удивительными свойствами, мы бы уже жили в эпоху полного благоденствия, и несчастную женщину можно было бы встретить разве что в историческом музее в качестве экспоната.
Когда - то я читала выдержку из одной такой книги, которая учила, как надо правильно просыпаться, чтобы обеспечить себе удачный день. Она гласила, что это умение гарантирует позитивный настрой и полное отсутствие мрачных мыслей. Сам факт того, что, просыпаясь, необходимо помнить, как это сделать правильно, приводит меня в неописуемый восторг. Однако, допускаю, это я настолько убога, что не могу осуществить столь незамысловатое действие, а для остальных людей это не представляет ни малейшего затруднения. Верю, верю и сразу.
Судя по всему, наша героиня либо не читала подобной полезной литературы, либо, как и автор, была неспособна проснуться по инструкции, но результат оказался плачевным: "Жизнь - дерьмо!"
Кстати, пора уже и познакомиться. Нашу героиню зовут Анна, и рассказывать о ней, в общем-то, и нечего, так как она являет собой совершенно заурядную представительницу огромной армии банковских клерков или, как сейчас стало модно выражаться, офисного планктона.
Внешностью она обладает также вполне заурядной, но не лишенной приятности: высокая, довольно стройная шатенка тридцати лет. Она неглупа и не замужем.
Итак, Анна проснулась, полежала, смакуя мысль про неудавшуюся еще с вечера жизнь и, путаясь в одеяле и охая, начала вылезать из кровати. Повозив по холодному полу ногами в поисках тапочек, которые почему-то всегда с утра оказывались не в том месте, где их оставили вечером, девушка потащилась на кухню.
Господи, как же она ненавидит утра будних дней! Почти также, как выходные... Но в выходные хотя бы можно поспать подольше, а не ползать по кухне, натыкаясь на мебель. Заученными за годы движениями она ткнула кнопку на электрическом чайнике, вынула кружку, ложку и банку с чаем. Открыла, насыпала, залила, закрыла. Далее настала очередь пачки печенья. Механически поглощая печенье и запивая его чаем, совершенно не чувствуя вкуса, Анна рассеянным взглядом уставилась в телевизор над столом в ожидании прогноза погоды.
Вы никогда не задумывались над тем, насколько московские жители озабочены вопросом погоды? Первым эту особенность отмечал в свое время писатель Фазиль Искандер. Возможно, москвичи даже обскакали англичан, как известно тоже любящих о погоде поговорить. Причем мы смотрим прогнозы по телевизору, слушаем их по радио, изучаем сайты в Интернете и спрашиваем у родных, друзей и коллег, не знают ли они, какая завтра погода.
Такой интерес воспитан в нас, безусловно, талантливостью наших синоптиков. С тем же успехом Гидрометцентр вместо команды дипломированных специалистов мог посадить штат пифий, вооруженных хрустальными шарами. А еще у меня есть подозрение, что в здании Гидрометцентра нет окон. Иначе синоптики могли бы корректировать свои прогнозы, просто посмотрев в окно.
Самое смешное, что прогнозы вечерние на сегодня, утренние на сейчас, а также версии разных радиостанций могут различаться радикально. Иногда доходит до абсурда: на улице идет дождь и дует холодный ветер, а по НТВ бодрый дядька Александр Беляев убедительно-доверительным тоном вещает, что осадки маловероятны и с температурой воздуха тоже все замечательно.
И хотя прослушивание прогноза не гарантирует нас от появления в шифоновой блузке на десятиградусном морозе, мы все равно замираем каждый раз, когда его слышим.
Анна, повинуясь выработанному годами инстинкту, также ждала прогноза и, как это обычно бывает, внимательно прослушав про снегопады в Якутии и необычное тепло в Сочи, буквально на секундочку отвлеклась и....следующее, что она увидела, была реклама Иммодиума. Погода в Москве так и осталась для нее загадкой. Пришлось положиться на дедовский способ и посмотреть на термометр за окном. Увиденное совсем не порадовало: день обещал быть пасмурным, дождливым и довольно холодным.
Как раз под стать настроению...
После душа глаза немного приоткрылись, и Анна получила возможность вдоволь налюбоваться на свое бледное заспанное лицо в зеркале. Да, хороша... В такие минуты даже можно порадоваться, что ее никто не видит.
Много таких маленьких радостей одинокого существования можно отыскать при определенной сноровке: отсутствие необходимости готовить несколько завтраков вместо одного, гладить рубашки и отпаривать стрелки на брюках, набивать холодильник всякой снедью вместо упаковки йогуртов, да и посуды надо мыть минимум в два раза меньше. Однако так себя можно успокаивать до определенного возраста, потом страх одиночества и неопределенность социального статуса начинают перевешивать все эти маленькие бытовые удобства.
До недавнего момента Анну особо не трогала ее одинокое положение. Она была симпатичной, современной и самодостаточной девушкой, и почитателей у нее хватало, так же как и скоротечных, ни к чему не обязывающих романов.
Каждый раз, расставаясь с очередным кавалером, Анна думала, что эта была очередная проба пера, времени у нее еще много и скоро-скоро появится принц, который и отведет ее во Дворец бракосочетаний. Нельзя сказать, что все расставания проходили совершенно безболезненно, но никаких более сильных эмоций, чем чувство легкой грусти, которое без следа рассасывалось за неделю-две, Анна не испытывала.
Первое беспокойство появилось за несколько месяцев до ее, Аниного, тридцатилетия. По мере приближения праздничной даты тревога усиливалась, пока не превратилась в явно оформившуюся навязчивую идею: "Мне нужно замуж!"
Естественно, чувство появилось не само собой, а сформировалось под влиянием множества факторов. Подсознание долго накапливало информацию прежде, чем начать методично отравлять Анне жизнь.
Посильную лепту в процесс формирования идеи - фикс внесла, как это водится, Анина мама. Вера Олеговна значительно раньше своей дочери поняла, что ситуация становится угрожающей и решила предпринять попытку внедрить в сознание неразумной девицы мысль о необходимости скорейшего построения ячейки общества с последующим не менее стремительным рождением внука или внучки. Поскольку Вера Олеговна была женщиной авторитарной и предпочитала действовать командными методами, то после первого же разговора с матерью на эту деликатную тему, Аня бросила действующего на тот момент ухажера. Из чувства противоречия.
Вообще, у Анны отношения с матерью всегда складывались непросто не только из-за тяжелого характера и взрывного нрава последней, но и по иным причинам, суть которых станет ясна дальше.
Вера Олеговна всегда была крупной, уверенной в себе женщиной. Она была, безусловно, умна и очень целеустремленна, поэтому практически всю свою трудовую жизнь занимала руководящие посты.
Причем, добиваясь очередного повышения, Вера Олеговна не останавливалась на достигнутом и не укладывалась на лавры, чтобы на них почивать. Наоборот, она начинала постигать все новые и новые аспекты профессии с удвоенной силой. В учении она была совершенно неутомима и могла заниматься в ущерб сну, еде и, естественно, семье.
Вера Олеговна была совершенно не домашним человеком: ее тяготило длительное пребывание дома или на даче вне общества, вне круговорота событий, без которых она себя не мыслила. Домашние заботы ее тоже мало интересовали, она, конечно, готовила, мыла посуду, стирала белье, но исключительно по необходимости, так как у Веры Олеговны были четкие представления о том, какой должна быть идеальная женщина, и она неукоснительно им следовала. Правда, когда советское общество преобразилось в общество российское, а всеобщее социальное равенство сменилось приятной принадлежностью к среднему классу, а, если быть точнее, к верхнему его слою, Вера Олеговна сразу же скинула все домашние обязанности на нанятую домработницу, о которой тайно мечтала с первых дней замужества.
Поскольку пышная и горластая хохлушка Оксана была исполнением ее голубой мечты, Вера Олеговна относилась к ней очень пристрастно. Поэтому нередко кухня ее коттеджа становилась полем битвы. Две массивные дамы упирали руки в боки, вскидывали головы, суживали в презрительном прищуре глаза и начинали сходиться. Картина явно напоминала историческую битву Пересвета с Челубеем, где роль льда Чудского озера выполняла итальянская плитка, удачно имитирующая булыжную мостовую белого средиземноморского городка. Когда Анна смотрела на эту плитку, ей начинали чудиться звук прибоя, соленый ветерок и запах прокаленного на солнце кипариса.
Началом военных действий могли послужить самые разнообразные причины. Поначалу, в основном, носящие хозяйственный характер. Но с годами Оксана стала практически членом семьи, и круг причин, влекущих кухонные сражения, значительно расширился, включив в себя еще и жизненные аспекты.
Замуж Вера Олеговна вышла достаточно рано - в двадцать один год, будучи студенткой. Это шаг был, пожалуй, единственным опрометчивым и непродуманным поступком в ее жизни. Объектом любви, а потом и законным мужем стал ничем непримечательный молодой человек. Они повстречались на вечеринке, устроенной в общежитии Вериного института по поводу сдачи сессии на третьем курсе. Каким ветром занесло его на эту вечеринку, трудно сказать, потому, что это была первая и, практически, последняя вечеринка, на которой он побывал. Дима, который впоследствии стал Дмитрием Сергеевичем Потоцким, не произвел на Веру вообще никакого впечатления. Однако он был единственным в этой комнате представителем сильной половины человечества, который не обращал на Веру решительно никакого внимания, что не могло ее не задевать. Вера, как девушка заметная, статная, да вдобавок еще умная и обладающая живым чувством юмора, в любой компании практически сразу становилась признанным лидером, что обеспечивало ей внимание всех мужчин в километровом радиусе от эпицентра ее обаяния.
Поэтому полное равнодушие к ее незаурядной персоне не могло ее не удивить. Молодой человек стоял у окна и задумчиво курил, глядя куда угодно, но только не на Веру. Причем равнодушие было явно не деланным, юноша не избегал смотреть на нее, нет. Было совершенно очевидно, что она ему просто совершенно неинтересна. Вера увеличила градус обаяния. Безрезультатно. Вера пошла танцевать, грациозно изгибаясь и закидывая руки. Безрезультатно. Тогда Вера решила вынуть последний туз из рукава, и спела под гитару. Все остальные парни были уже давно аккуратно сложены в штабеля у стенок, все, но не этот. Абсолютно безрезультатно.
Если бы не этот прискорбный факт, Вера и думать бы забыла о неприметном юноше с вечеринки, но как бы ни так! Молниеносно она стала обрастать всевозможными комплексами, касаемо своей привлекательности в глазах мужчин. Ведь неважно, сколько было покоренных. Важно, что один остался равнодушным! В конце концов, после нескольких дней душевных страданий, Вера через хозяина комнаты в общежитии, где проходила вечеринка, выяснила домашний телефон непокорного.
Долго и вдумчиво придумывала предлог для звонка и, наконец, решилась. Дима долго вспоминал, о какой Вере идет речь, а, вспомнив, не выказал никаких эмоций, во всяком случае, его голос продолжал оставаться вежливо-равнодушным.
Минут пятнадцать Вера что-то весело щебетала на нейтральные темы, ожидая, что молодой человек как-то поддержит разговор, а с ним и дальнейшее знакомство. Однако никакой инициативы он не проявлял, и Вера чувствовала, что еще немного, и разговор надо будет сворачивать. Она продолжала нести какую-то ничего не значащую чушь, лихорадочно соображая, что делать дальше, потому что собеседник заметно терял интерес к беседе.
Вера закрыла глаза и выпалила одним духом предложение сходить погулять вечером в парк. Собеседник на другом конце провода немного помолчал, а потом абсолютно равнодушным тоном согласился.
Подготовка к свиданию, которое можно было назвать таковым с большой натяжкой, была проведена с особой тщательностью: было надето лучшее платье с пышной юбкой и широким поясом для подчеркивания тонкой талии и высокой груди, волосы были уложены при помощи щипцов, которыми Вера пользовалась только в экстренных случаях, зная, как они вредны. Макияж был продуман до мелочей: ярко, но не вульгарно, чтобы сразить сразу и наповал.
Когда Вера шла от метро до входа в парк Горького, где они договорились встретиться, проходящие мимо мужчины оборачивались ей в след, и она чувствовала себя абсолютно неотразимой. Быстрая капитуляция непокорного врага была уже, практически предрешена, но.... Он даже не узнал ее. То есть, когда она к нему подошла, колыхая пышной юбкой и стуча тонкими каблучками, он поздоровался и улыбнулся, но улыбка выглядела абсолютно равнодушной, и он даже и не подумал упасть в обморок, сраженный ее неземной красотой.
Они погуляли по парку, съели мороженое и поговорили о всякой ерунде. Дима был вежлив, улыбчив и легко поддерживал беседу, но, расставаясь около метро, он не попросил ее телефона и не условился о следующей встрече. Всю обратную дорогу до дома Вера практически плакала от досады. Она прокручивала в голове весь вечер, пытаясь понять, что она делала не так, и чем могла отпугнуть молодого человека. Ответов не находилось, и это расстраивало еще больше. Неужели ее обаяние дало сбой? Неужели что-то внезапно изменилось, и она перестала быть привлекательной?
В полном душевном раздрае Вера провела неделю. Покорение странного парня стало для нее навязчивой идеей и, разработав эффективную на ее взгляд стратегию, Вера позвонила ему опять. На этот раз он ее узнал, что было уже серьезным прогрессом. Девушка не стала дожидаться приглашения, и сама пригласила его на прогулку. Он согласился.
Так и осталось неизвестным, сработала ли Верина стратегия, или само так все сложилось, но Вере удалось дотащить его до ЗАГСа. Дима никогда не сопротивлялся, он неизменно был вежлив, улыбчив, послушен, но инициативы не проявлял вообще никакой. Причем инициатором первого поцелуя также была Вера. Даже, стоя в черном парадном костюме рядом с тонущей в белом гипюре невестой перед строгой тетенькой во Дворце бракосочетаний, он меньше всего был похож на счастливого новобрачного, хотя и несчастным не выглядел.
Зачем это надо было Вере, она и сама теперь сказать не могла. Видимо, во всем была виновата ее целеустремленность. Если решила, что живым из ее рук не уйдет, значит, так тому и быть!
В погоне за маячащей впереди целью, которой было замужество с Димой, Вера даже не задумывалась, а что за человек ее будущий муж, какие у него интересы и нужна ли она ему в принципе. Вера четко шла к намеченному рубежу, не оставляя себе времени оглянуться вокруг.
Родители Веры к тому времени поняли, что не являются для дочери авторитетами вообще, и пытаться сдвигать ее с места, если она что-то решила, абсолютно бесполезно. Она не скандалила, не ругалась, просто смотрела на них с высоты своего роста так, что желание дискутировать дальше пропадало само собой. Причем надолго.
Поэтому странность данного альянса отмечали все, кто часто встречал их вместе, но против Веры никто идти не хотел. В конце концов, не маленькая, сама разберется.
Свадьба была веселой, студенческой, с большим количеством водки, танцев и гостей. По мнению Веры Олеговны, это был самый яркий день ее семейной жизни.
После свадьбы молодые поехали на неделю в Прибалтику. Было холодно, с моря дул резкий холодный ветер, так что о прогулках по взморью можно было даже не думать. Они бродили по улочкам Риги, заходили в маленькие, очень непривычные кафе, совсем не похожие на те, что им доводилось посещать в Москве. Ходили, в основном, молча, наслаждаясь милыми улочками старого города и его необычной архитектурой. Там, в Риге, Вера впервые задумалась над тем, с кем же она связала свою судьбу.
После того, как цель была достигнута, Вера вдруг совершенно ясно поняла, что вообще ничего не знает о Диме. Нет, она, конечно, знала, где он учится, кем он будет по окончании института, знала, где он живет, была знакома с его родителями. Но она совершенно не представляла, что за человек был ее муж. Она понятия не имела, какие у него интересы и кулинарные предпочтения, что он любит читать и какие фильмы смотреть. Ведь в кино они всегда ходили по Вериному выбору. А самое главное, Вера не смогла ответить себе на главный вопрос: любит ли он ее?
Всю неделю, проведенную на взморье, Дима вел себя безупречно: он был неизменно улыбчив, вежлив, покладист и мил. Любовью он занимался по всем правилам, даже, можно сказать, хрестоматийно. Создавалось впечатление, что им было прочитано немало руководств о том, как правильно вести себя с женщиной в постели, так все было идеально: сначала прелюдия, потом неторопливый секс, потом поцелуй. Однако если за технику Вера всегда ставила ему 5,8 (возможно, из-за отсутствия другого опыта на эту тему), то за артистизм больше 3,1 ему получить ни разу не удалось.
Молодые вернулись домой, в подаренную вскладчину родителями с обеих сторон квартиру. Жизнь постепенно вошла в свою колею: оба учились до обеда, а потом Вера занималась домашними заботами, а Дима на диване смотрел телевизор.
Однако поездка в Прибалтику не прошла для них даром: Вера обнаружила, что она беременна. Страшную догадку подтвердила врач в районной женской консультации. Вместо радости Вера почувствовала жуткую досаду, учиться оставалось всего полтора курса, уже диплом на носу, а тут такая неприятность!
Дима воспринял новость чрезвычайно спокойно, и понять, что он в этот момент чувствовал, Вере так и не удалось, хотя, сказать по - правде, она не очень-то и стремилась. Как это ни печально, но к тому моменту Вера поняла, что ее муж абсолютно аморфный и неэмоциональный человек. Таких ее мама называла "телок на веревочке". Но хуже всего было то, что, достигнув своей цели в виде штампа в паспорте в разделе "Семейное положение", Вера отчетливо поняла, что совершенно не любит своего мужа.
И что у нее получилось в сухом остатке? Посторонний человек, с которым ей придется жить всю жизнь (в то время разводы еще не были так распространены, и каждый развод был событием, широко обсуждавшимся на комсомольских и партийных собраниях). А теперь еще этот неожиданный ребенок! Но, поскольку агитация о вреде абортов сделала свое черное дело, Вере даже в голову не пришло подумать о решении создавшейся проблемы таким способом.
Беременность прошла незаметно, в суматохе учебы и домашних дел Вере просто было некогда сосредотачиваться на нюансах своего состояния, поэтому, когда начались первые схватки, она и Дима оказались совершенно не готовы к этому событию. Кое - как сориентировавшись, Дима вызвал "Скорую", которая доставила Веру в роддом, где она благополучно родила девочку, в последствие названную Аней.
До защиты диплома оставалось всего ничего, поэтому академический отпуск решили не брать, а младенца сплавить временно к одной из бабушек, благо обе были согласны. В связи с этим даже были развернуты небольшие военные действия за право получить малышку на воспитание. После непродолжительных, но кровопролитных боев почетное право досталось матери Веры, которая выиграла сражение с небольшим перевесом в виде отдельной комнаты для новорожденной.
И понеслась: молодые родители просиживали дни и ночи в библиотеках и диссертационных залах, выуживая факты, цифры и графики для своих дипломов, бегали за научными руководителями, переделывали ночами написанные от руки страницы с правками, сдавали опять, снова переделывали. Потом настала очередь рецензентов, которых по непонятному стечению обстоятельств, никогда не оказывалось на месте и приходилось ждать, устраивать засады и ловить их на лестнице, по которой они бежали с заседания ученого совета на заседание кафедры, с одной пары на другую. Вообще, рецензенты - странный народ. Они, как будто, постоянно исполняют навязанную им против их воли трудовую повинность, рецензируя отвратительные им еще до прочтения дипломы. Хотя рецензенту со стажем совершенно необязательно читать весь многостраничный опус. Он может по раз и навсегда заготовленной "рыбе" и оглавлению диплома составить вполне продуманную и умную рецензию в любой области научного знания. Поэтому мне, например, не вполне понятно, почему рецензентов так тяготит их обязанность.
Да, дипломникам того времени можно только посочувствовать. Представьте себе, что вы пишете несколько десятков страниц вручную, соблюдая установленные ГОСТами отступы и поля, чертите, высунув от старания язык, десятки графиков и диаграмм, перелопачиваете кучу толстенных фолиантов для написания литобзора, а потом какой-нибудь лысый дядька, ваш научный руководитель, берет, и неверной рукой зачеркивает по паре слов на каждой странице, которые не удовлетворяют его литературному вкусу. И вот все ваши старания летят коту под хвост, ваши любовно вычерченные диаграммы обязательно оказываются именно на испорченных страницах, и приходится начинать практически все заново. Думаю, что во многие студенческие головы в такие моменты приходили либо суицидальные, либо киллерские мысли.
И как же хорошо дипломникам в наши дни! К вашим услугам компьютеры с текстовыми и графическими редакторами, всевозможные мастера построения диаграмм и графиков! Я уже не говорю о возможностях Интернета, где можно если не скачать, то заказать за умеренную плату дипломную работу на любую тему. Правда, научные руководители тоже поднаторели в таких вот штучках и пользуются электронной проверкой на плагиат. Но в качестве плюса их компьютерной подкованности может выступать тот факт, что теперь не надо устраивать засады на рецензентов и иже с ними, можно просто отослать им диплом по электронной почте. Бутылку коньяку, понятно, к такому письму не приложишь, но это уже издержки достижений цивилизации. Не разбив яиц, не приготовишь яичницу.
После защиты дипломных работ и получения выстраданных корочек молодым необходимо было отдохнуть, что они и сделали, укатив на полтора месяца с шумной компанией таких же, как они молодых специалистов в Карелию. Естественно, без ребенка.
После возвращения с отдыха сразу же остро встал вопрос с трудоустройством. Веру, как выпускницу пищевого института, распределили технологом в большой ресторан, который, как и все московские рестораны того времени, был малодоступен для широкой публики и представлял собой некий закрытый клуб не для всех. Вера считала, что ей крупно повезло. Но повезло ей, естественно, неспроста.
Вера еще с первого курса была одержима жаждой общественной деятельности и, еще не начав учебы, уже пристроилась в местный профком учетчицей членских взносов. И так она там прижилась, так вписалась в коллектив, что уже к концу первого курса профсоюзные деятели института не мыслили своего дальнейшего существования без инициативной студентки. Она могла организовать все, что угодно. И это что угодно происходило как по маслу, без сучка и задоринки. И когда дело касалось профсоюзных путевок в Пицунду, и когда дело касалось быстрого сбора членских взносов. Даже махровые неплательщики выворачивали свои карманы перед стоящей с ведомостью в руках Верой, чтобы погасить свои долги в кратчайшие сроки. Любые грешники раскаивались перед ликом Веры глубоко и искренне.
Институт заканчивала Вера уже заместителем председателя профкома института. Естественно, этот факт очень сильно повлиял на распределение молодой специалистки.
Вечером, получив направление на работу, Вера пришла домой, практически приплясывая на месте от переполнявшей ее радости. Дима, выслушав сбивчивые реплики жены, благосклонно покачал головой, улыбнулся и сообщил, что он подал документы в аспирантуру своего института. Вера от неожиданности как будто налетела лбом на бетонную стену, вся ее радость мгновенно преобразовалась в ярость, которая немедленно была обрушена на мужа. Девушка кричала ему, что вместо того, чтобы зарабатывать деньги на работе, он будет еще три года просиживать штаны в аспирантуре, сидя на ее шее, что он мог бы для начала выяснить ее, Верино, мнение по этому вопросу, что они как-никак семья, и все вопросы должны решать сообща, и еще много всего обидного, что накопилось к тому времени в ее душе. Дима спокойно выслушал всю эту тираду, дал Вере время перевести дух и отдышаться, а потом спокойно сказал, что это - вопрос решенный и обсуждению не подлежит. Поскольку девушка уже выпустила пар, она смогла только презрительно посмотреть на мужа и молча выйти из комнаты.
Опять началась ежедневная рутина: Вера ходила на работу, Дима - в институт или библиотеки, вечером они встречались дома, ужинали и молча устало смотрели телевизор, потом ложились спать. О том, чтобы забрать ребенка речи пока быть не могло, да и бабушка и дедушкой не настаивали, младенец оказался очень спокойным и улыбчивым, и заниматься с ним было сплошным удовольствием.
В выходные супруги заезжали к родителям посмотреть на дочку, но ни у одного, ни у другого интереса ребенок особого не вызывал. У Димы - в силу его общей незаинтересованности в ком бы то ни было, кроме себя - любимого, а у Веры, видимо, из-за того, что расстались они с Аней почти сразу же после родов, и материнский инстинкт пока не был разбужен общением с девочкой.
Исполнив свой родительский долг, и, по необходимости, повозившись с дочкой, молодое семейство уезжало домой, чтобы забыть о ребенке до следующего субботнего визита.
А забыть-то было отчего, особенно Вере! Работа в ресторане захватила ее целиком и полностью. Столько всего надо было переделать, столько всего наладить, о стольком позаботиться. Хоть этот ресторан и отличался хорошей качественной кухней (насколько она могла оставаться качественной на фоне всеобщего воровства продуктов), все технологические процессы в нем были устроены по-старинке, в меру понимания предыдущего технолога, отправленного на заслуженный отдых в глубоко преклонном возрасте и изучавшего технологии построения процессов еще, наверное, при последнем царе.
Но самое главное, что профсоюзная работа в этом ресторане была на самом низком уровне, а, проще говоря, практически отсутствовала. Этого уже Вера стерпеть никак не могла! Поэтому она взялась за работу сразу по нескольким направлениям, чем чрезвычайно напугала поначалу директора ресторана, который вместе с немолодым шеф - поваром с ужасом наблюдали за не в меру активной молодой специалисткой. Однако позже, поняв, что все свои преобразования Вера полностью воплощает в жизнь сама, не привлекая никого в помощь, они расслабились и перестали видеть в ней потенциальную угрозу своему годами складывавшемуся спокойному и уютному укладу жизни.
Дмитрий тоже не скучал, помимо интересной научной работы в его жизни появились кучи хорошеньких студенток, которые воспринимали его не как такого же студента, как они, а как будущего преподавателя, почти небожителя, и это придавало Диме в их глазах необыкновенный шарм. Он чувствовал себя козлом на капустной плантации, когда вокруг открываются такие перспективы, что даже страшно становится, а сможешь ли все съесть, или придется только понадкусывать? Все чаще и чаще Дима задумывался над тем, что завести любовницу из числа молоденьких студенток будет совсем нелишним, тем более что все они в большинстве своем представляли полную противоположность его супруге. Вера, как начала работать в своем ресторане, приходила поздно, уходила рано, все время напряженно о чем-то думала и даже иногда рисовала что-то на бумаге. Они и раньше общались довольно мало, но супружеский долг Вера исполняла безропотно, по первому требованию. Такое положение вещей Диму вполне устраивало. Теперь же жена, ссылаясь на усталость и ранний подъем завтра, все чаще отказывала ему в плотских радостях. Вот это Дима переносил с трудом и полностью оправдывал свои крамольные мысли сложившимися обстоятельствами.
Время шло. Дима закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и остался преподавать в том же институте математику. Студенты его любили, особенно студентки, чем он беззастенчиво пользовался. Не было еще ни одной его дипломницы, которая бы не оказалась в Диминой постели. Даже суровые нравы того времени не могли остановить его от завязывания подобных романов. И ему до поры до времени везло: девушки попадались сговорчивыми, понятливыми в плане его женатого положения, и ни на что не претендовали.
Поскольку количество романов начало перерастать в качество, у Димы даже сложилась определенная схема, по которой происходило обольщение каждой новой девушки. Схема была стара и проста как мир, но неизменно работала. Он и предположить не мог, насколько все юные девушки наивны и похожи друг на друга. Как говаривала несравненная Лиса Алиса: "На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хошь."
Каждый новый роман Дмитрий Сергеевич начинал стандартно: с ужина в каком-нибудь кафе. Там, под бутылку шампанского он сначала рассказывал анекдоты, которые становились по мере опьянения девушки все более и более развязными, потом - пару смешных историй (истории действительно были смешными, вычитанными им в журнале "Крокодил", всегда одни и те же). Рассказчиком он был неплохим, да и многократное повторение этих баек позволило отточить актерское мастерство до мельчайших нюансов. Девушка заливалась громким смехом, половину от которого составляли, конечно, еще и пары шампанского, не без этого. Расставаясь с Дмитрием у подъезда своего дома, барышня уже пребывала в уверенности, что ее сегодняшний кавалер очень мил, весел и умен. А еще и преподаватель! Безусловно, девушкам также льстило внимание взрослого мужчины. Целый преподаватель математики! Кандидат математических наук!
Между первым и вторым свиданием Дмитрий при встречах в коридорах института бросал на девицу взгляды, в которых одновременно можно было прочесть тоску, интерес и томление от невозможности подойти. Девица заливалась краской и до конца дня была сама не своя, уж очень много в этом взгляде было обещающего и запретного.
Второе свидание также проходило в кафе под неизменную бутылку шампанского. Дмитрий усугублял ситуацию букетом цветов для дамы. Дама размякала, даже еще и не выпив. В отличие от первого свидания, веселого, второе свидание было грустным и патетическим. Дмитрий рассказывал новой подруге, как он одинок и не понят. Как его мятущаяся тонкая душа ищет понимания, а натыкается на стену профсоюзной сущности его жены. В которой нет ничего женского, ничего нежного и таинственного, а есть только технологические процессы приготовления пищи и членские взносы. По ходу давно отрепетированной пьесы Дмитрий не забывал подливать девушке шампанского.
И вот в самый кульминационный момент действия он как бы от избытка чувств, не замечая того, хватал руку уже чуть не плачущей от мучительного сострадания девицы, и, наклонившись через столик почти к самому ее лицу, страстным сбивчивым шепотом говорил, что он чувствует, что лишь она, такая нежная, тонкая, сможет суметь понять его невыносимо страдающую натуру.
Девица сначала пугалась, пыталась вырвать руку, но предательские семена жалости уже были брошены в удобренную шампанским почву.
На следующий день, с красными от бессонной ночи глазами, она была уже почти готова спасать своего научного руководителя ценой собственной жизни.
Дальше, в целях экономии, начинались прогулки под руку по глухим закоулкам Нескучного сада, он читал стихи (всегда одни и те же), иногда даже на английском, не очень заботясь о произношении и точности воспроизведения, все равно ведь девушка не поймет. Сам Дмитрий стихов не любил, но специально, в целях обольщения молоденьких дурочек, выучил несколько.
С этими же целями Дима подковался немного в живописи: купил в киоске Союзпечать несколько наборов открыток с репродукциями картин собрания Эрмитажа и Пушкинского музея. Особый упор Дмитрий решил сделать на импрессионистов, ему показалось, что это будет свежо и оригинально.
Вот как раз в последний и решающий день цикла обольщения Дмитрий в качестве тяжелой артиллерии применял своих проверенных импрессионистов. Девушка, в большинстве случаев, даже слова такого не знала, но признаться в этом никак не могла, чтобы не уронить свое реноме в глазах высокообразованного и тонкодушного кавалера. Поэтому она старалась, как можно более выразительно закатывать глаза и выдавать в качестве реплик нечленораздельные, но очень страстные звуки, которые должны были выражать крайнюю степень восторга. В свете такого положения предложение Дмитрия, как бы внезапно и неожиданно пришедшее ему в голову, пойти к нему домой и посмотреть альбом импортного издания об импрессионистах из собрания Луврской галереи, обычно воспринималось на ура.
Веры гарантированно не бывало дома часов до восьми вечера, Аня, по традиции, жила у Вериных родителей, так что их квартира была в полном распоряжении Димы и его спутницы. Дмитрий накрывал легкий стол с традиционном шампанским, и действительно доставал шикарно изданный альбом импрессионистов, купленный им по случаю в букинистическом магазине за немалые деньги. Что поделаешь, искусство требует жертв! Тем более, что это вложение окупило себя уже не единожды!
Дальше было дело техники. Главное - не напугать. Поэтому все остальные действия по продвижению юного тела от стола к дивану Дмитрий проводил с такой осторожностью, словно передвигаясь по тонкому льду. Риск провалиться и в том, и в другом случае был примерно одинаково высок. В случае победы триумфатору доставались несмелые объятья, неумелые поцелуи, потом, в некоторых случаях, тихие и неискренние слезы, и, как результат, очередная любовница.
Вот тут-то и приходило время для расстановки точек над Ё. Доверительно обняв все еще находящую под впечатлением произошедшего девушку, Дмитрий проникновенным голосом говорил ей, что она - чудесная и замечательная, практически идеал всей его жизни, но развестись он никак не может по соображениям идейным, так как это совершенно противоречит партийной морали и его положению в институте. Поэтому она, девушка, может рассчитывать только на нелегальное положение его самой любимой женщины, даря ему счастье и примиряя с нелегкой жизнью с нелюбимой женой, но о штампе в паспорте надо забыть прямо сейчас. Опять же, нелишним было деликатно напомнить о том, что все то, что сейчас произошло, не согласуется не только с партийной, но и комсомольской моралью, поэтому, чем меньше об этом будут знать, тем лучше для всех участников процесса.
Внедрив в сознание барышни столь полезные для всех сведения, Дмитрий закреплял достигнутые результаты путем нежных поцелуев, легких объятий и горы изысканных комплиментов, полностью сглаживающих в сознании девушки неприятную направленность предыдущего разговора.
Обычно девушки оставались дарить, скрашивать и примирять, и романы длились от полугода до года, потом девушка Дмитрию надоедала окончательно, и он также по отработанной схеме сводил отношения на "нет". То ли он это делал так искусно, то ли девушкам тоже надоедало их нелегальное положение, сейчас уже трудно сказать, но, тем не менее, романы как начинались, так и прекращались, достаточно гладко и тихо. Без шума и пыли.
Но однажды Дмитрию не повезло. То ли ангел - хранитель за что-то на Диму разобиделся, то ли ему надоело постоянно быть начеку, и он взял заслуженный отпуск, чтобы побродить по райским кущам, история умалчивает. Но факт остается фактом, роковой роман был завязан.
Она была, по традиции, его дипломницей, и представляла собой хрупкое создание с копной легких кудряшек, как нимб окружавших ее прелестную мордашку с голубыми наивными глазками и чуть курносым задорным носиком. Кукольный образ стопроцентной блондинки дополняли губки бантиком и румяные щечки. От нее пахло цветами и карамельками. И имя у нее было какое-то сладкое - Ася.
Процесс обольщения проходил как-то очень гладко и быстро, что должно было насторожить такого опытного ловеласа, как Дмитрий. Однако избалованный своими предыдущими победами, он подумал, что отточил свою технику до такого совершенства, что она просто работает без сбоев, как хорошо отлаженный и смазанный механизм. Это вселило в него некоторую гордость и притупило бдительность. И даже порой мелькавший в невинном голубом взоре стальной отблеск не заставлял его задуматься о том, что внешность иногда бывает обманчива. И под маской овцы запросто может таиться лев.
На предложение посмотреть альбом импрессионистов девица ответила контрпредложением посмотреть прекрасно изданный альбом передвижников у нее дома. Дмитрий плохо представлял себе, кто такие передвижники, и повел себя так же, как до этого вели себя его девицы: закатил глаза и нечленораздельно восторженно замычал. И на предложение согласился.
Квартира, в которую привезла его Ася, поражала воображение простого советского преподавателя математики своими размерами и обстановкой. Сияющий паркет перемежался длинноворсовыми коврами, вдоль стен стояла необычная мебель на гнутых ножках, обитая, похоже, шелком. И хотя квартира представляла собой скорее антикварный магазин, а не жилище, поскольку мебель здесь была собрана дорогая, но разномастная, но в роскоши ей было трудно отказать. Нетрудовые доходы без стеснения выглядывали тут изо всех ящичков пузатых комодов, изо всех щелочек паркетной доски, из всех складок тяжелых бархатных штор, из каждой розочки на обоях.
На стол Ася сервировала коньяк с диким количеством звездочек и бутерброды с красной рыбой. Альбом также появился на свет, как и было обещано, но до него очередь так и не дошла, потому, что Ася бросилась на Дмитрия как дикая кошка. Такой страсти от небесного создания Дима ожидать никак не мог, поэтому он настолько опешил, что даже не заметил, как оказался совершенно голым в спальне с огромной кроватью, застеленной каким-то замысловатого узора покрывалом и приспущенными шторами с кистями.
Небесное создание тоже было здесь, и тоже абсолютно голое. Только Дима машинально оценил ладность хрупкого тела, как оно тряхнуло всклокоченными кудряшками, полыхнуло голубыми глазами и завалило Диму на кровать, прямо поверх узоров.
То, что было дальше, происходило с Дмитрием впервые. За всю свою богатую карьеру дамского обольстителя он впервые увидел, чтобы женщина так себя вела в постели. То, что девица оказалась совсем не девица, это еще полбеды. Но то, что она проделывала с ним, одновременно пугало и возбуждало. Она даже не кричала, она рычала, она кусалась, она впивалась в его спину ногтями, она извивалась и меняла позы. Дима поймал ее взгляд. Он был абсолютно неосмысленным и невидящим.
Достигли апогея они одновременно, Ася протяжно хрипло вскрикнула, дернулась и затихла. Дима перевалился на спину рядом с ней и закрыл глаза, смотреть на нее ему было страшно. Несколько минут все было тихо, потом девушка тихо завозилась у него под боком. Полная трансформация разъяренной тигрицы в безобидного котенка произошла. Натянув одеяло до шеи, на него невинными голубыми глазами смотрел белокурый ангелок и нежно улыбался. Ася что-то тихо мурлыкала, уткнувшись ему куда-то в подмышку, а он лежал и думал, что все произошедшее было простым наваждением, настолько эта милая девочка не вязалась с недавними воспоминаниями.
Потом они выбрались из постели, перекусили невостребованными до этого бутербродами, и Дмитрий отработал по привычке свою обязательную программу насчет развода и штампа в паспорте. Ася понимающе кивала, хлопала глазами и приоткрывала ротик. Потом она проводила его до дверей, нежно потерлась носом о его щеку, и Дмитрий полностью утвердился в мысли, что ему вся эта чертовщина привиделась, и такой милый ребенок просто не может быть демоном.
Однако, принимая дома душ, Дима почувствовал, что от горячей воды начала сильно саднить кожа на спине. Он глянул в зеркало на свою спину и ужаснулся: вся спина была покрыта глубокими синюшными царапинами. Значит, все-таки было... Теперь придется скрывать спину, чтобы не вызвать лишних Вериных вопросов о природе происхождения этих отметин. Вот же стерва малолетняя.
Сначала Дмитрий принял решение больше со странной девицей не встречаться, но, вспоминая о ее поведении в постели, он приходил в сильное мужское волнение, настолько явственное, что приходилось застегивать пиджак. Нет, еще разок обязательно нужно с ней увидеться, чтобы еще раз испытать доселе неведанные ощущения.
Они встретились еще раз, а потом еще. Она была как наркотик. Каждый раз Дмитрий давал себе обещание, что эта встреча - последняя, но каждый раз приходил к ней снова.
Время шло, дипломная работа Аси продвигалась с большим трудом, так как девушкой она была в математике недалекой, да и помимо математики поговорить с ней было практически не о чем. Дмитрий только диву давался, как такая слабенькая в интеллектуальном отношении студентка могла дотянуть до диплома.
Их отношения держались исключительно на потрясающих Асиных постельных возможностях, во всяком случае, со стороны Дмитрия. Она ему уже давно наскучила как собеседница, как дипломница она практически выводила его из себя своей тупостью, так тут еще и постель начала приедаться. Ведь когда слишком много сладкого, всегда хочется чего-нибудь кислого. Дело еще усугублялось тем, что Ася помимо необычайной страстности была еще и крайне ненасытной. И после получасового отдыха она требовала второго раунда, потом третьего и так далее. Дмитрия такой ритм выматывал, он не всегда мог соответствовать ожиданиям своей подруги, что ее сильно злило и заставляло отпускать нелестные комментарии относительно его мужских возможностей.
И, когда до защиты оставались считанные дни, и его роль научного руководителя также подошла к своему логическому завершению, Дмитрий решил начать процедуру окончания отношений.
Но не тут-то было! Ася быстро почувствовала желание Дмитрия потихоньку уйти в тень. Все его уловки она разгадывала очень быстро и, сначала деликатно, а потом в ультимативной форме начала требовать продолжения его визитов в ее антикварный дом-музей. Дмитрий сначала пытался находить какие-то более или менее объективные причины невозможности этих посещений, но, после очередного скандала, который закатила ему Ася, не на шутку разозлился и выложил ей открытым текстом свое нежелание продолжать надоевшие отношения. Далее он ей напомнил, что она была предупреждена о небесконечности их романа и о том, что он женат.
Ася на удивление спокойно выслушала его тираду, потом поинтересовалась, хорошо ли он подумал над сказанным. Дима ее заверил, что подумал он хорошо, и что эти отношения тяготят его уже давно. И что он продолжал их из жалости к ней, но после ее омерзительного скандала продолжение просто немыслимо и невозможно.
- Жаль, что ты не захотел этого сам, по доброй воле, - задумчиво сказала Ася и как-то странно на него посмотрела. Выражение этого взгляда Дмитрий мог бы описать как жалость к смертельно больному. Ася развернулась на своих тонких каблучках и вышла из аудитории, покачивая тубусом с диаграммами к дипломной работе.
Смысл загадочной фразы стал ясен Дмитрию несколько позже, при весьма неприятных обстоятельствах.
Было на удивление теплое июньское утро, после ночного дождя вся зелень казалась промытой и свежей, чирикали какие-то мелкие птички в кронах деревьев, по тротуарам прохаживались степенные голуби, тоже казавшиеся менее пыльными, чем обычно. Дмитрий шел к институту пешком, желая насладиться этим чудным утром, обещающим переродиться в жаркий день. Настроение у него было на удивление приподнятым, в голове, как облачка по небу, пролетали легкие и какие-то белые мысли, на губах играла легкая улыбка. Дмитрий ощущал полное довольство собой и окружающим миром.
Зайдя на кафедру и поздоровавшись с немногочисленными коллегами, которые дали себе труд так же, как и Дмитрий, придти на работу вовремя, он бросил свой портфель на стол, и только было достал чашку, чтобы развести в ней растворимый кофе, как взгляд его упал на придавленный письменным прибором листок бумаги. Послание оказалось от декана факультета, на котором находилась его кафедра, и содержало просьбу зайти к нему в кабинет сразу же по приходу на работу. Обычно округло-тягучий почерк декана, полностью отражавший характер своего автора, на этот раз выглядел каким-то неровным, с выбивающимися из общей строки буквами, похожими на пики кардиограммы.
Перед Дмитрием встала дилемма: либо сначала выпить кофе, а потом зайти к декану, либо кофе отложить. После недолгой, но мучительной внутренней борьбы, выбор был сделан в пользу кофе.
Поболтав с коллегами о том, о сем, выпив растворимую бурду, гордо называющую себя кофе, Дмитрий пошел к декану.
Открыв дверь кабинета, он увидел, что декан в кабинете не один. От одного вида декана Дмитрию стало нехорошо. Обычно такой спокойный, такой вальяжный, похожий на Колобка декан имел зеленушно - серый оттенок лица, трясущиеся губы и нервно подрагивающие руки. Да и голос его, когда он предложил Дмитрию заходить, срывался и давал петуха. Видно было, что все то время, пока Дмитрий пил эрзац - кофе и беседовал с коллегами, декан поджаривался тут как на адской сковородке. Также угадывалось, что посетитель декана вызывает в нем неподдельный ужас.
- А вот и наш Дмитрий Сергеевич Потоцкий, - нервным писклявым голосом сказал декан,- заходите, Дмитрий Сергеевич, знакомьтесь, это.....
Но договорить он не успел, так как был прерван на полуслове посетителем кабинета:
- Спасибо, вы нам очень помогли, дальше мы сами справимся. Можете идти.
Декан с явным облегчением почти галопом ринулся к спасительному выходу. Видимо, он очень ждал этого момента.
Посетитель молча рукой указал Дмитрию на стул напротив себя за длинным столом для совещаний. Раньше кабинет декана, в котором он бывал не одну сотню раз, не казался Дмитрию таким мрачным и неуютным, а теперь он просто физически чувствовал на себе давление темной канцелярской мебели, стул впивался в уже начавшую подживать спину, стол норовил дать ему под дых, а дорогой Леонид Ильич Брежнев с портрета над креслом декана смотрел на него из-под бровей очень недобро и укоризненно. Хотя, скорее всего, ощущение угрозы и опасности исходило от человека, сидевшего напротив.
Посетитель был не из простых советских служащих. Об этом говорили и его костюм, купленный определенно не в магазине фабрики "Москвичка", и его внешность, которая носила явно кабинетный характер. Причем не такого обшарпанного кабинета, в котором они сейчас находились, а безбрежного кабинета, больше похожего на поле для гольфа, с массивным столом, бронзовым прибором и дубовыми панелями на стенах.
Тяжелый начальственный взгляд упал на Диму и начал по нему медленно перемещаться, выравнивая все естественные неровности как асфальтовым катком. У Дмитрия вспотели руки.
Молчание с рассматриванием затягивались. Дима, который чувствовал себя все более и более неловко, решил первым попробовать разрубить завязывающийся вокруг его шеи Гордиев узел:
- Извините, может, вы представитесь?
Посетитель продолжал давить его тяжелым взглядом, потом он открыл рот, из которого вывалились и ударились об пол с каменным стуком слова:
- Я - отец Аси.
У Димы вспотела спина, и подвело живот. В голове пронеслось неуместное в этот момент озарение по поводу загадочной возможности Аси при отсутствии всяких способностей дотянуть до защиты дипломной работы. Да и квартира, про которую Ася говорила, что она ей досталась от бабушки - певицы, сразу вписалась в выстраиваемую в мозгу Дмитрия Сергеевича картину. Страшноватую такую картину...
Опять повисло натянутое молчание: Дима выстраивал в голове логические цепочки, отец Аси опять принялся его разглядывать.
- Не понимаю, что она в тебе нашла? - уже не так угрожающе произнес он, - но это не важно, в конце концов, не мне с тобой жить, а ей.
- В смысле "жить"? - вскинулся Дмитрий,- я женат, между прочим.
- А то я не знаю. Я все про тебя знаю, про каждый твой чих, про каждую девку. Все знаю. Жена - не стена, разведешься. Я помогу, чтобы без шума было, тихо.
- Но я не хочу разводиться.
- Ну а как же ты без развода женишься на моей Асе?
- Так я и жениться на ней не хочу.
- Послушай, мне тоже неприятен этот разговор. Никогда не думал, что так буду Асеньку замуж выдавать. Но только выхода у меня нет, парень.
- Ну, как нет выхода? Она у вас красавица, неужели не найдет никого? Да еще при таком отце?
- Ты мне зубы не заговаривай. Знаешь ведь, больна девочка. И ничего тут не сделаешь, не лечится это...
Логическая цепочка получила свое завершающее звено. Вот оно что. Поразительные трансформации объясняются чрезвычайно просто: Ася - нимфоманка. Откуда-то из глубин памяти всплыли вычитанные в юношеском возрасте сведения из медицинской энциклопедии. Наивная Димина мама даже не пыталась прятать увесистый том, не подозревая о том, сколько увлекательной, запретной до дрожи информации почерпнул оттуда ее сын.
Отец Аси тяжело вздохнул. Он уже не казался Дмитрию таким страшным и неприятным. Теперь перед ним сидел немолодой, усталый мужик. Даже жалко его стало.
- Неужели ты думаешь, что она не знакомится ни с кем? Почти каждый день новый. Да только после ее экзерсисов постельных они убегают, себя не помня. Ты - единственный, кто так долго выдержал. Значит, ты-то нам и подходишь. Как мужик я тебя понимаю, нелегко это. Но как отец, извини, понять не могу.
Дмитрий молчал, глядя в исцарапанный и покрытый пятнами штемпельной краски стол. Когда он поднял глаза, перед ним сидел уже не расстроенный мужик, а опять номенклатурный работник. Трансформации у него получались не хуже, чем у Аси. Семейное, видимо.
- Короче, мое последнее слово: женишься, у тебя будет все. Не женишься - не будет ничего. Тебе выбирать. На размышления один день. Завтра ждем тебя в восемь вечера в нашей квартире. Приходи свататься. Не придешь - в порошок сотру. Свободен.
Дима встал и, не прощаясь, вышел из кабинета декана. В приемной уже отошедший от потрясения декан что-то тихо, голова к голове, обсуждал с секретаршей. Увидев Дмитрия, они сразу замолчали и выжидательно на него уставились. Он прошел мимо них и направился обратно на кафедру. Портфель по-прежнему лежал на его столе, грязная чашка из-под кофе гнездилась рядом. Дмитрий, не слова ни говоря, стянул портфель со стола и вышел на улицу.
Утро уже переросло в довольно жаркий день, но Дмитрий этого не замечал. Он шел по улице, глядя перед собой пустыми стеклянными глазами, в то время как в голове у него происходила лихорадочная работа мысли. Что же делать? Какое решение принять? Разум твердил, что надо соглашаться, ведь последствия могут быть непредсказуемыми, или, скорее, очень хорошо предсказуемыми. Но чувства немедленно восставали при одной только мысли, что он станет сексуальным рабом этой ненормальной девчонки. Перспектива провести весь остаток жизни в постели с разъяренной фурией под аккомпанемент ее рычания и криков, с разодранной спиной и искусанными плечами, была еще страшнее возможных последствий отказа.
Прослонявшись весь день по улице, и прометавшись всю ночь по квартире под удивленные взгляды Веры Олеговны, Дмитрий решил не жениться на Асе. Последствия женитьбы были ему абсолютно ясны, а вот последствия отказа, чем черт не шутит, может, будут не такими серьезными, как было обещано. Все-таки не сталинизм у нас, в лагеря не сошлют.
И не пошел в восемь вечера в пыточную квартиру свататься.
Шли неделя за неделей, ни Ася, ни ее отец больше не появлялись, и Дмитрий, устав ждать последствий, начал забывать об этом инциденте. В какой-то момент его даже посетило чувство гордости оттого, что он не испугался, не пошел на поводу у номенклатурной семейки, а принял единственно правильное решение, чем показал себя гордым и независимым человеком.
Но враг, как оказалось, не дремал, а методично и неторопливо собирал материалы.
И насобирал на дело об аморальном поведении преподавателя кафедры прикладной математики Дмитрия Сергеевича Потоцкого.
На собрании партийного комитета института было вывешено и перетряхнуто все грязное белье, которое скопилось за годы его донжуанских похождений. Выведены за костлявые руки и посажены посреди актового зала все скелеты, сохранявшиеся до поры, до времени в канцелярских шкафах.
Единогласно партийным комитетом института было принято решение об исключении из партии гражданина Потоцкого Д.С. и лишения его должности преподавателя с последующим увольнением из института.
Так вот бесславно закончилась преподавательская карьера Димы.
Его больше не преследовали. То ли потеряли к нему интерес, то ли посчитали, что он и так достаточно наказан, то ли не обладали достаточной силой для дальнейшего стирания Дмитрия с лица земли, доподлинно не известно.
Но пути на преподавательскую работу ему были заказаны из-за склонности к аморальному поведению, научная работа не светила из-за потери партбилета. Поэтому, промаявшись какое-то время, тщетно обивая пороги различных отделов кадров, Дмитрий осел дома с твердым намерением писать в тишине и покое докторскую диссертацию, благо заработков Веры к тому времени хватало на вполне безбедное существование.
А что же Вера? Вера довольно спокойно отреагировала на разоблачение ее мужа с последующими крахами и провалами. Потому, что у самой рыльце было в пушку, и она внутренне не чувствовала себя вправе на какие-то решительные действия. Поэтому она, для подобающего выражения порицания неверному супругу, а также для подчеркивания своего оскорбленного достоинства обманутой жены, перенесла свои вещи в свободную комнату и стала спать отдельно.
Работа у Веры отнимала все ее свободное время и занимала практически все ее мысли. Девушка оказалась не только исполнительным работником, но и очень творческим человеком. Ни к одному делу она не относилась формально, все делала с огоньком и личной заинтересованностью. Естественно, профсоюзная работа в отдельно взятом ресторане была поднята на небывалую высоту.
На отраслевых совещаниях ее начали ставить в пример: не только наладила технологические процессы на самом современном уровне, но и общественную работу оживила. И взносы вовремя сдаются, и отчеты все к сроку пишутся. Не хозяйство, а просто конфетка.
Поэтому назначение Веры на должность заведующей производством ни для кого не явилось неожиданностью.
А потом директору ее ресторана стукнуло шестьдесят и его, со всеми почестями, как полагается, но практически на следующий день после юбилея отправили на заслуженный отдых. Кто стал его преемником также несложно догадаться. Конечно Вера.
Проработав немного в сфере общественного питания, Вера поняла, что борьба с ветряными мельницами не ее амплуа. Запретить тотальное воровство продуктов всеми членами коллектива было просто утопической задачей, и девушка это прекрасно понимала. Мало того, ангелом она тоже никогда не была и к моментам морального содержания относилась с практической точки зрения: жить нужно всем, кормить семьи тоже, так почему же этого не сделать, отщипнув немного вот от того батона колбасы. Ведь не убудет же от клиента, если вместо двухсот грамм мясного ассорти он получит сто восемьдесят? А уж если бульон варить не на килограмме мяса, а на девятистах граммах, то вообще никто даже и не заметит.
Поэтому Вера поступила вполне разумно в сложившейся ситуации, и со словами "С волками жить, по - волчьи выть" установила негласные минимальные нормы продуктов, которые надо было оставить в блюде, чтобы это не отразилось на его вкусе и количестве. То есть воруйте, но не зарывайтесь!
Коллектив ее за это уважал, а сама она каждый день после работы забирала в холодильной камере свою долю сегодняшнего меню.
Верина зарплата росла, на продукты она не тратилась, поэтому как-то само собой получилось, что на сберегательной книжке скопилась неплохая сумма денег. Вера подумала-подумала, и решила купить садовый участок.
К тому времени связи у Веры уже образовались крепкие, разветвленные и полезные. Поэтому приобрести кусок земли в садовом кооперативе научно-исследовательского института было делом несложным. Вера очень придирчиво выбирала учреждение, от которого те или иные участки выделялись: к дачному соседству надо подходить очень вдумчиво. Тут все на виду, через сетку - рабицу, поэтому, чем интеллигентнее соседи, тем лучше. Да и перекинуться в преферанс будет с кем в один из подмосковных вечеров. Среди научных сотрудников есть больше шансов найти заядлых преферансистов, чем среди, скажем, токарей или ткачих.
Поселок располагался совсем недалеко от Москвы, в сосновом лесу. Рядом располагались несколько естественных озер с песчаным дном и чистой прозрачной водой. Не место, а сплошная красота.
За лето нанятая Верой опять же по знакомству, бригада рабочих воздвигла добротный брусовый дом, с печкой, летней кухней и небольшим сарайчиком.
Никогда не увлекающаяся садом-огородом Вера вдруг полюбила эту дачу всей душой. То ли потому, что ее повседневная жизнь была перенасыщена контактами со всевозможными людьми, начиная от технического персонала ресторана и официантов, и заканчивая руководителями главков на отраслевых совещаниях, а на даче было тихо и малолюдно; то ли любовь к почти деревенской жизни дремала в ней со времен предков, которые были, как и у многих нынешних городских, деревенскими жителями.
Сама не отдавая себе отчета в том, почему она это делает, Вера не спешила знакомиться с так тщательно выбранными ее соседями. И отделывалась при встречах вежливыми, но не располагающими к дальнейшему знакомству, приветствиями.
Дима не проявлял к даче вообще никакого интереса ни на этапе покупки и строительства, ни во врмея посещения. Он был в поселке всего пару раз, один раз, когда была только куплена земля, и Вера восторженно водила его к озерам, показывая, какую удачную покупку они совершили, и как чудесно можно будет проводить там летние выходные и отпуска. Дима ее восторгов явно не разделял и довольно равнодушно и скучающе разглядывал окружающие красоты.
Второй раз он посетил дачу уже после строительства и благоустройства дома. Проведя один день на природе, он сказал Вере, что его до костей обглодали комары, и он хочет уехать обратно в Москву.
Больше ей ни разу вытащить его на дачу не удалось, под разными предлогами Дима отказывался ездить с Верой.
Вериным родителям дача понравилась и на следующий год она запланировали вывезти ребенка на природу на все лето уже на собственные угодья. Но в этом году из-за строительства уже была снята на весь сезон дача в Малаховке, и, чтобы деньги не пропадали, они решили провести окончание сезона на съемной.
И как-то так получилось, что у Веры очень быстро сложилась традиция ездить после работы на дачу одной, а потом с дачи сразу ехать на работу. По времени это занимало практически столько же, сколько и дорога до дома. Домой Веру особенно не тянуло, так как к тому времени у них с Димой уже сложились прохладно - вежливые отношения, которые-то супружескими можно было назвать с большой натяжкой.
О Диминых бесконечных романах Вера догадывалась, так как Дима, считая себя отличником шпионско-партизанской подготовки, думал, что следов своего пребывания вереницы студенток не оставляют, а оставленные он мастерски ликвидирует. На деле его конспиративные способности были более чем скромными, и Вера периодически натыкалась на подтверждения своих догадок по всей квартире.
Но, поскольку, ее это мало трогало, то тратить нервы и силы на скандалы с неверным мужем ей не хотелось. Вера делала вид, что ничего не замечает и ни о чем не догадывается. В конце концов, разводиться она пока не собиралась, а тот факт, что Дима перестал проявлять к ней чисто мужской интерес, был ей только на руку: женщина выматывалась на работе, да и выполнять супружеский долг только из-за того, что он "долг", она не хотела.
Поэтому Вера со спокойной душой практически переехала на дачу, а Дима получил в полное распоряжение квартиру не только днем, но и ночью. За продуктами по мере необходимости он подъезжал к Вере прямо на работу. Перекинувшись с женой парой ничего не значащих фраз, Дима забирал плотно набитые сумки и уезжал.
Однажды в начале августа Вера как обычно приехала после работы на дачу, сбросила туфли на каблуках, вылезла из представительского платья, распустила волосы, смыла косметику и, набросив цветастый халатик, села на открытой терраске выпить чаю. Вечер только начинался, низкое солнце еще освещало верхушки вековых сосен, окружавших поселок, было тепло и в воздухе пахло прогретой за день хвоей. Вера блаженно вытянула гудящие после целого дня в узких лодочках ноги, глотнула чаю и зажмурилась от удовольствия. Было тихо-тихо, только изредка подавала голос какая-то птичка, да чуть слышно шелестели листья огромной березы, росшей рядом с терраской.
Она, видимо, задремала, потому что негромкий голос, произнесший "Извините", заставил ее вздрогнуть и почти опрокинуть чашку с остывшим чаем. Неимоверно изогнувшись и поймав в полете пытающуюся вырваться из рук и разбиться чашку, Вера оглянулась на голос. За калиткой стоял незнакомый мужчина и с испугом взирал на ее акробатические номера.
- Извините, - еще раз произнес он, - я не хотел вас испугать.
- Да что вы, все нормально, я просто немного задремала, уж так тут хорошо и тихо. Проходите!
Незнакомец продолжал в нерешительности топтаться за забором.
- Да заходите же! - позвала его Вера. Перспектива подниматься на ноги с удобного диванчика и тащиться через весь участок к калитке, чтобы выяснить у незнакомца причину его визита, Веру совершенно не радовала. Поэтому она предпочла вариант перемещения горы к Магомету.
Незнакомец, наконец, справился со своей неуместной в данной ситуации деликатностью, и вошел. Пока он передвигался по направлению к терраске, Вера смогла его рассмотреть в общих чертах. Ничего выдающегося: выгоревшая рубашка, вытянутые на коленях тренировочные, какие-то немыслимые ботинки без шнурков. Короче, классический дачник. Он еще не успел подойти, а Вера уже потеряла к нему всяческий интерес и отвела взгляд.
Мужчина подошел к входу на терраску и опять принялся топтаться. Волна раздражения начала медленно подниматься в Вериной голове, она перевела на него взгляд, готовая уже сказать какую-нибудь резкость, но вместо этого ее губы помимо ее желания проникновенно произнесли: "Чаю хотите?"
- Ну, если вас не затруднит....
- Конечно, нет! Чайник, наверное, еще теплый. Вы не голодны?
- Нет-нет, не беспокойтесь, только чаю.
Вера в полном замешательстве отправилась на кухню за чашкой и чайником. Что произошло? Почему она вдруг смешалась как пионерка? Что вдруг она вздумала поить его чаем? Пытаясь поймать вспыхивающие и немедленно исчезающие мысли, Вера лихорадочно резала хлеб, мазала его сливочным маслом и сверху кидала шматы красной рыбы. Погрузив все хозяйство на поднос, и зацепив плюющийся кипятком чайник, она двинулась обратно к оставленному гостю. Сердце неровно колотило о ребра и что-то внутри сжималось в районе солнечного сплетения, как иногда бывает перед экзаменами. Лицо тоже не отставало от происходящих процессов и горело, как будто она только что вышла из сауны.
Увидев прибывшее на подносе великолепие, гость совсем сник, он даже как-то съежился и поджал под стул свои ноги в ботинках без шнурков и втянул голову в плечи, видимо для того, чтобы занимать как можно меньше места на тесной терраске.
"Господи!" - подумала Вера - "нашла, кого чаем поить!"
И вдруг он поднял лицо и посмотрел Вере в глаза. Наваждение началось опять: Вера покраснела, опять гулко забухало сердце, и предательски задрожали руки. Какое это было лицо! Какие глаза!
Ему было лет около сорока, и он был необычайно красив, во всяком случае, Вере казалось именно так. Но красота его была совершено неброской, как бы нарисованной пастелью. Он не был похож на мексикано-подобных мачо, чьи яркие крупные черты можно разглядеть издали. Поэтому сначала он не показался Вере не то, что красивым, а просто хоть сколько-нибудь интересным. Но когда она посмотрела на него вблизи, то увидела мягкие правильные черты лица, чистую матовую кожу, по которой неудержимо хотелось провести рукой, и потрясающие глаза: большие, с абсолютно голубыми белками, теплого медового цвета, обрамленные длинными, но не темными, а тоже пастельного цвета ресницами.
Отрывать взгляд мучительно не хотелось, но приличия уже давно требовали, чтобы Вера это сделала.
Вера принялась наливать чай, эта, казалось бы, незамысловатая процедура далась ей путем приложения титанических усилий: руки не хотели подчиняться командам разума, который, видимо, тоже, в свою очередь, пребывал в глубокой коме. Поэтому следствием ее мучений стали куча пятен от заварки на скатерти и полное блюдце кипятка при полупустой чашке. На этом результате Вера решила остановиться, так как дальнейшие упражнения с чайником могли привести к физическим увечьям всех присутствующих.
Оказалось, что незнакомца зовут Владимир, он работает старшим научным сотрудником в том самом НИИ, который распределял участки, и, как следствие, является соседом Веры по поселку. А привела его к ней банальная бытовая проблема: в его хозяйстве кончилась соль. Поскольку, из ближайших соседей только Вера оказалась в наличии, пришлось ему набраться наглости и буквально вломиться к ней в дом, нарушив ее покой и уединение. Ну и заодно, раз уж так случилось, познакомиться.
Она разговорились о том, о сем, в основном, о строительстве и садово-огородных делах. Он говорил очень правильным литературным языком и, пообвыкнувшись, даже начал шутить. Мило и смешно. Вера тоже расслабилась. За разговорами гость как-то незаметно умял все приготовленные Верой бутерброды. Очнулись они оттого, что практически перестали видеть лиц друг друга, на улице стемнело, а свет зажечь им как-то и в голову не пришло. Посмотрев на часы, Вера ужаснулась - почти одиннадцать. Гость немедленно вспомнил о приличиях и по-быстрому ретировался, пожелав Вере спокойной ночи, поблагодарив за стол и беседу и, естественно, не взяв искомую соль.
Вера собрала на поднос грязную посуду, оставшуюся после чаепития, и понесла ее на кухню. Проходя мимо зеркала, она по привычке в него глянула и чуть не выронила из рук поднос: она и забыла совсем, что перед визитом гостя умылась и распустила волосы, даже не расчесав их. Боже, какой же она перед ним предстала замарашкой! Еще и этот простецкий цветастый халат, расходившийся на груди и чуть-чуть на животе. Вера никогда не была худышкой, а, работая в ресторане и постоянно пробуя какие-то блюда, немного располнела. Ее полнота не была пока некрасивой, даже наоборот, очень ей шла и придавала эдакий "сдобный" вид. Но некоторые вещи, которые были куплены несколько лет назад, и которые она не носила на работу, были Вере, прямо скажем, несколько узковаты.
Вот такая она и предстала перед Владимиром: нечесаная, некрашеная и в халате, который был ей заметно узок. Да... Надеяться на то, что она произвела на него впечатление, было, по меньшей мере, глупо. Но Вере страстно хотелось понравиться незнакомцу. Во-первых, потому, что это очень по-женски, а, во-вторых, гость ей очень понравился сам. Было в нем что-то очень для Веры притягательное.
Ночь Вера провела в душевных страданиях. Воспоминания о Владимире перемежались переживаниями о своем неприглядном виде, надежды на то, что он зайдет к ней еще - мыслями о том, что она просто не могла ему такая понравится.
Следующий день тянулся для Веры непривычно долго, обычно она носилась как белка в колесе и понимала, что рабочий день уже завершен, когда бухгалтерша заходила к ней в кабинет попрощаться. Но в этот день все валилось из рук, а мысли были только о вчерашнем госте, и собрать себя в кулак, чтобы поработать, у Веры никак не получалось. Еле дождавшись, когда часовая стрелка доползет до цифры шесть, Вера схватила свой ежедневный директорский продуктовый набор и бросилась к вокзалу, чтобы успеть поймать электричку. Остальным сотрудникам ресторана осталось только удивленно посмотреть в спину пронесшейся, как смерч по кухне директрисе, и молча переглянуться: никогда они еще не видели, чтобы их руководитель так спешно покидала рабочее место.
От электрички Вера почти бежала до своего дома, не смотря на высокие каблуки, увязавшие в неасфальтированной тропинке, и тяжеленную сумку с продуктами.
Влетев в дом и отдышавшись, она принялась строгать бутерброды с всякими деликатесами. Вскипятив чайник, Вера, как была, на шпильках и в костюме, с прической и боевом макияже, отправилась сервировать чай на терраску, где давеча и происходило чаепитие.
Плюхнувшись на диванчик, Вера закурила сигарету и принялась ждать. Прошел час, чайник уже почти совсем остыл. Прошло два часа, деликатесы на бутербродах начали потихоньку терять товарный вид. И вместе с товарным видом семги и буженины уходила Верина надежда на то, что Владимир появится. Значит, не понравилась...
Обзывая себя идиоткой, и чуть не плача, Вера пошла в дом, чтобы переодеться, скинуть с ног ненавистные лодочки и стереть с лица щедро наложенную косметику. Уже надев в доме спасительные тапки, она услышала нерешительные поскребывания у калитки и через штакетник разглядела своего долгожданного гостя.
Надевая на ходу туфли и расшвыривая тапки, Вера побежала открывать и без того незапертую калитку. Владимир оказался в таком же затрапезном виде, что и вчера, но в руке держал букетик каких-то цветов, явно собранных по дороге к Вериной даче. Однако эти незамысловатые цветы были ей милее всех тепличных роз, вместе взятых.
Владимир оглядел Веру и произнес:
- Сегодня вы совсем другая. Но вчера вы были милее.
Вера от неожиданности такого высказывания встала как вкопанная и уставилась на мужчину. Тут сразу понял, что сморозил что-то не то и пустился в длинные объяснения, суть которых сводилась к тому, что она, Вера, конечно в таком виде очень красивая женщина, но выглядит чересчур официально для такого неофициального визита, как его. И вчера в халатике она выглядела милее, моложе и наивнее, что в его глазах придает ей, Вере, необычайную привлекательность.
Вера немедленно его простила и повела к столу. Сегодня стол не произвел на него такого сильного впечатление, как вчера, но явный дискомфорт от встречи Владимира с деликатесами, она почувствовала.
Опять его визит затянулся почти за полночь, но Вере так не хотелось, чтобы он уходил, что она приняла привентивные меры и включила свет на терраске, когда еще было совсем светло.
Нынешний разговор был значительно более информативным для Веры, чем предыдущий. Путем задавания наводящих вопросов она выяснила главное, что ее интересовало: женат он или нет. Оказалось, что Владимир не женат и никогда не был, что несказанно удивило женщину, учитывая его немолодежный возраст и привлекательную внешность.
Владимир интересовался музыкой, в основном, бардами, сам играл на гитаре и немного пел. Также в сферу его интересов входили книги и кино.
В данный момент Владимир был в отпуске и постоянно жил на даче. На вопрос Веры, не скучно ли ему тут одному целый месяц, он ответил, что ему никогда не бывает скучно, так как все свое свободное время он посвящает чтению и размышлениям над прочитанным. Вере показалось странным такое объяснение, так как сама она была очень деятельным человеком и пробыть целый месяц в одиночестве, на ее взгляд, ничего не делая, представлялось ей невыносимым. Но пока она была слишком увлечена своим гостем, чтобы предаваться анализу его странностей.
Неделю Вера была как во сне. Она жила исключительно от встречи к встрече. Работа перестала ее интересовать вообще, а возникающие дела ничего, кроме раздражения не вызывали, так как мешали ей думать о Владимире.
Ровно в шесть она покидала ресторан, неслась на дачу, где, переодевшись во что-нибудь непафосное, и оставив минимум косметики (для своего спокойствия) ждала Владимира на терраске с накрытым столом.
Она жутко не высыпалась из-за того, что визиты заканчивались за полночь, а вставать приходилось в шесть. Но что были эти мелочи по сравнению с самими визитами!
В один из вечеров Вера изъявила желание взглянуть на жилище Владимира, и он сказал, что завтрашний ужин будет проходить у него, и объяснил Вере, как найти его дом.
Вера, не надеясь на то, что у Владимира найдется хоть что-нибудь съестное, попросила поваров положить ей сегодня в ежедневную сумку уже нарезанные бутерброды и бутылку коньяка.
Дом Владимира Вера нашла не сразу потому, что предположить, что небольшая развалюха в глубине заросшего каким-то хилым, но частым подлеском участка, может являться жилым строением, она никак не могла. Но, побродив по улице туда-сюда, Вера с некоторым разочарованием осознала, что, скорее всего, развалюха и является целью ее поисков. Толкнув еле держащуюся на петлях калитку, женщина зашла на неухоженный участок. Если ее участок был неухожен вследствие недостаточного времени владения, то участок Владимира выглядел заброшенным уже давно и надолго. Хотя, дом вполне соответствовал своему окружению.
Он был каким-то кособоким, сколоченным из разномастных обрезков и покрытый позеленевшим в некоторых местах шифером. Вблизи дом уже не казался таким маленьким, но ощущение халупы Веру не покинуло.
В дверях дома показался хозяин. Да, они составляли с домом очень гармоничный ансамбль: оба какие-то неухоженные и слегка пропыленные. Владимир, забыв взять у Веры сумку, взял ее за локоть и провел в дом. Внутри чем-то очень странно пахло. Вера определила этот запах, как какой-то библиотечный. Так пахло в многочисленных библиотеках, посещенных ею в пору написания дипломной работы: старой бумагой, тленом и пылью.
Пройдя через маленькие сени, заваленные какой-то пыльной обувью, они оказались в комнате, которая по набору мебели могла играть роль гостиной. По стенам стояли буфет, тумбочка с маленьким черно-белым телевизором, платяной шкаф. Посередине комнаты стоял обеденный стол, покрытый желтоватой в пятнах скатертью, и четыре стула. На всех поверхностях лежал толстый слой пыли, но, тем не менее, комната имела вполне жилой вид.
Вера попросила дать ей несколько тарелок под бутерброды, чайные чашки и рюмки под коньяк. Владимир явно смешался и, опустив голову, пробормотал, что чистых тарелок нет, надо мыть. И куда-то устремился, видимо, на кухню. Однако Вера, все еще желая произвести впечатление на хозяина не только внешностью, но и необычайными хозяйственными способностями, кинулась за ним со словами: "Ну что вы, Володя, я сама помою!" Долго упрашивать его не пришлось, он быстро отошел, пропустив Веру вперед, и ее глазам открылась кухня. Вере мучительно захотелось бежать отсюда, куда глаза глядят. Но она мужественно попросила фартук и взялась за работу. В нагроможденных в мойке, на столах и холодильнике чашках и тарелках уже завелась новая жизнь: они все были покрыты плесенью разных цветов и степени пушистости. Небрезгливую, в общем-то, Веру даже стало немного мутить. Но она постаралась взять себя в руки, напомнив себе, ради какой великой цели совершается этот трудовой подвиг. Через час вся посуда была перемыта, и можно было приступать непосредственно к ужину.
Беседа под коньячок и бутерброды пошла хорошо, и в какой-то момент Вера поделилась с Владимиром своими ощущениями от запаха в его доме и выразила удивление, что в доме пахнет библиотекой.
Владимир, не слова не говоря, встал из-за стола, взял Веру, уже не очень хорошо державшуюся от коньяка на ногах, и буквально потащил ее к закрытой двери, которая, видимо, вела из гостиной в другую комнату. Толкнув дверь, они оказались в небольшом полутемном помещении, забитом под потолок книгами. Книги стояли на самодельных стеллажах, лежали в стопках у стен, громоздились на подоконниках, почти полностью закрывая и без того мутные непромытые стекла. Между книгами угадывались небольшой диван и стул, на котором ворохом была свалена какая-то одежда. Вера поближе подошла к стеллажам, пытаясь в полумраке разглядеть названия, написанные на корешках книг.
В следующий момент она почувствовала, как Владимир подошел к ней сзади вплотную, его руки обняли ее за талию, а лицо уткнулось в ее волосы. По всему Вериному телу пробежала горячая волна, которая с силой ударила в голову. Вера повернулась. Его глаза оказались совсем рядом с ее глазами, теперь он обнимал ее крепче, Вера чувствовала его дыхание у себя на щеке. Он чуть наклонился и поцеловал ее. Горячая волна отхлынула от Вериной головы и покатилась в обратную сторону.
Дальше все произошло здесь же, на продавленном диване, застеленном несвежим бельем. Но Вере было абсолютно все равно: таких ощущений, которые она испытала сегодня с Владимиром, она раньше никогда не испытывала. Она даже не подозревала, что может быть так хорошо. Голова ее полностью отключилась, остались только чувства и ощущения. Периодически в голове взрывались салютом разноцветные искры, и Вера почти теряла сознание от блаженства.
Вера лежала на животе, уткнувшись в несвежую наволочку, абсолютно опустошенная и обессиленная. Владимир гладил ее спину и говорил о том, что Вера представляет собой идеал женщины, которая ему нужна, и который он так долго и безуспешно искал. Дальше последовало предложение выйти за него замуж.
У Веры не было сил не то, чтобы отвечать, но даже думать. Поэтому она невнятно пробормотала, что утро вечера мудренее, и заснула.
Ночью Вере приснился чрезвычайно эротический сон, который становился все более и более реалистичным, пока Вера, перешагнув зыбкую грань между сном и явью, не поняла, что на все происходит на самом деле. Ее спящее тело ласкает Володя, и оно отзывается приступами жгучего желания на каждое его прикосновение.
В следующий раз Вера осознала себя, когда за окном стало рассветать. И тут она со всей ясностью поняла, что не переживет хотя бы минутной разлуки с Володей. Ее внезапно разбуженная женская сущность категорически протестовала против необходимости вылезать из постели и ехать в город на работу. Поэтому, кое-как одевшись и умывшись, они, обнявшись, потащились на станцию, где Вера с боями прорвалась к служебному телефону начальника станции и позвонила шеф - повару, сказавшись больной. Шеф не высказал ни малейшего удивления по поводу внезапной Вериной болезни, сказав, что, судя по ее поведению в последнее время, следовало ожидать каких-то происшествий, уж больно она была странная. Вера, продолжая артистично покашливать в трубку, подтвердила, что сама была не своя всю неделю, и вот, свалилась. Пообещав позвонить, Вера бросила трубку.
Они перебрались в Верин дом, где было значительно комфортнее и ближе к набитому холодильнику, потому, что между постельными схватками их пробивал жуткий аппетит.
Два дня они вообще не вылезали из постели. Владимир был на удивление выносливым и изобретательным любовником и доводил Веру до состояний, близких к обморочным. Она не уставала удивляться, открывая для себя все новые и новые ощущения, возникающие при общении мужчины и женщины.
На третий день у Веры возникло чувство, что ее тело больше не выдержит такого накала страсти, а душа просто лопнет от переизбытка чувств. Да и холодильник практически опустел. Надо было выходить на работу.
После двух знаменательных дней Верин график строился следующим образом: работа с девяти до шести, дорога до дачи, быстрый ужин и практически бессонная ночь в объятьях Володи. Вера похудела, ее взгляд приобрел несколько диковатое выражение от постоянного недосыпа и бушевавших в ее душе чувств. На работе Вера делала только самое необходимое, потому, что для того, чтобы сосредоточиться на делах, ей приходилось прилагать просто титанически усилия, и надолго ее физически не хватало.
Приходивший за очередной порцией продуктов Дима даже поинтересовался, хорошо ли она себя чувствует. Вера отделалась дежурной фразой о большом количестве навалившейся на нее работы и поспешила ретироваться, чтобы Дима не уловил флюиды, которые она распространяла вокруг себя в огромных количествах. Наверное, окажись поблизости сухой пень, мечтающий стать березкой, он бы весь покрылся новой свежей зеленью.
Между тем, погода начала потихоньку портиться - наступила осень. На даче стало очень неуютно, да и от непрекращающихся проливных дождей дорогу от станции так развезло, что пройти там можно было, только облачившись в резиновые сапоги по колено. При очередном визите Дима сказал Вере, что надо бы уже возвращаться домой, дачный сезон закончился. Или в Верины планы не входит возвращение в лоно семьи?
И тут Вера очень отчетливо поняла, что она стоит перед Рубиконом, который надо либо перейти, либо остаться на этом берегу. Она подошла к точке принятия решения. С одной стороны, она очень хотела развестись с Димой и выйти замуж за Володю. Но, с другой стороны, внутренний голос (или женская интуиция) говорил, что стоит немного подождать и не делать резких движений. Почему, Вера объяснить не могла, но и рубить с плеча тоже не хотелось: все же, знакомы они не так давно, да и второй раз совершать ту же ошибку, и связывать свою жизнь с малознакомым человеком, ей не хотелось. Все же чувства чувствами, а разумом Веру Господь не обидел.
И Вера вернулась в московскую квартиру. Однако и встреч с Володей не прекратила. Он тоже перебрался в город, и теперь они встречались в его захламленном жилище. Когда Вера первый раз посетила эту квартиру, она отметила сильное сходство между дачным домом и городским: также везде было пыльно и неубрано, также на кухне громоздились горы немытой посуды, и также комната была завалена книгами. Разница была в одном: если дача имела целых две комнаты и одну из них с натяжкой, но можно было назвать жилой, то квартира была однокомнатная, и эта единственная комната для жилья годилась условно.
Вера, которая еще не определилась окончательно с тем, кто в дальнейшем будет ее мужем, решила, что не лишним будет привести эту квартиру в порядок и немного цивилизовать ее хозяина. То, что годилось для дачных условий, совершенно не годилось для городских.
Для начала она провела ревизию его гардероба, не обнаружив там ни одной приличной рубашки и не лоснящихся брюк. С обувью дело обстояло еще хуже: перед Верой предстала коллекция порванных шнурков, треснувших подошв и стоптанных набоек. Ни одна их найденных ею пар обуви за свою длинную жизнь явно никогда не встречалась со щеткой и кремом.
Пришлось Вере использовать свои связи и деньги для того, чтобы приодеть своего потенциального мужа. Владимир реагировал на обновки довольно вяло, так как эта сторона жизни, как и все, которые относились к бытовой ее сфере, интересовала его мало. Он называл Верины усилия мещанством, однако принимал от нее эти подарки и носил их. Правда, если бы она подарила ему мешок с прорезями, он отнесся бы к нему ровно также и тоже, видимо, носил бы.
Около полугода Вера жила на два дома: после работы мчалась к Володе, чтобы покормить его ужином и получить свою порцию его ласк, потом мчалась домой, чтобы покормить Диму ужином и рухнуть в кровать абсолютно без сил. По субботам они с Димой ездили навещать Аню, а в воскресенье, если удавалось найти хороший предлог, она опять срывалась к Володе. Только в выходные у них оставалось время на то, чтобы не только выполнить обязательную программу встречи, но и поговорить.
Вот эти разговоры и сыграли роковую роль в их отношениях.
Володя говорил всегда только о том, что интересно ему и никогда не интересовался проблемами Веры. Как-то раз она попыталась рассказать ему какую-то историю из своей ресторанной жизни, но не встретила с его стороны абсолютно никакого интереса. Похоже, он даже не услышал ничего из ее рассказа. Зато часами мог обсуждать какой-то фильм, которого Вера не видела. Ей было совершенно неинтересно слушать подобные разглагольствования, но виду женщина не показывала, так как знала, насколько мужчины ценят, когда их слушают.
Если Володя не говорил о своих увлечениях, он жаловался.
Он жаловался на всех: на безжалостное начальство, которое закрыло его научную тему; на подлецов - коллег, которые постоянно подсиживают его из зависти; на гадов - соседей, которые включают по ночам музыку; на контроллера в автобусе, который не поверил, что он засунул куда-то купленный билет, и оштрафовал его.
Вере, как женщине решительной, были недоступны его сетования. Она совершенно искренне не понимала, как можно терпеть от кого-то несправедливость по отношению к себе, и не предпринимать никаких действий, чтобы себя защитить. Она много раз советовала ему, как поступить, к кому пойти и что сказать. Но Володя ни разу ими не воспользовался, а продолжал жаловаться на судьбу - злодейку и окружающих - завистников.
Вера удивлялась такому количеству недоброжелателей своего любовника, но верила и даже иногда, после изложения особо вопиющего случая попирания Володиных прав, возмущалась вместе с ним черствости и низости некоторых людей.