Горгуль Василий жил на чердаке дворца Пионеров. По ночам, когда страшный сторож Мефодич запирался в своей коморке и, наконец, засыпал, Василий потихоньку приоткрывал слуховое окно и выбирался на крышу. Там он сидел до утра: пересчитывал звезды, прислушивался к жалобам ветра и часто вздыхал. Но поутру он всегда возвращался в спасительный мрак чердака, ведь кроме ужасного сторожа наш герой панически боялся света и не умел летать.
Акакий Мефодиевич работал во дворце пионеров обычным ночным сторожем. Как все сторожа он слегка выпивал и профессионально ругался матом. Он просыпался незадолго до закрытия вверенного ему здания, выгонял засидевшихся пионеров из кружка радиоэлектроники, затем поднимался и проверял, крепко ли заперта дверь на чердак. Каждый день проверял. Он до смерти боялся того, кто мог прятаться там, в вековечной чердачной пыли.
Пионерка Людочка занималась в кружке кройки и шитья, кулинарном и по математике. В общем, готовилась к предстоящей семейной жизни с истинно пионерской обстоятельностью и непосредственностью. Еще она мечтала научиться играть на скрипке, но в сценарии будущего материнства на это не оставалось времени.
В тот роковой вечер, о котором я хотел рассказать, Людочка задержалась после гастрономических курсов. Что-то там у нее не заладилось, и лабораторная работа возымела закономерный, но от того не менее неприятный побочный эффект. Когда спецэффекты закончились, Людочка с ужасом обнаружила, что на улице наступила ночь, а исполнительный сторож Мефодич уже оттарабанил свой производственный минимум, выпил для храбрости и ныне бесстрашно дрыхнет где-то на дне подвала. От голода и обиды Людочка разревелась.
Жалобный плач разнесся по темным извилистым коридорам опустевшего дворца Пионеров. Услыхал его и горгуль Василий. Сперва он подумал, что уловил лишь новый мотив в бесконечном нытье ипохондрика ветра, но, прислушавшись, понял, что ошибся. Прядая ушами, Василий последовал за странными звуками: спустился к себе на чердак и остановился перед дверью, ведущей вниз.
Акакий Мефодич проснулся от детского плача. "Этого только еще не хватало" - подумал сторож. Трясущеюся рукою он налил стакан водки, но баньши не унималась. Тогда Акакий забился в угол своей сторожки, сжался, зажмурился и ощетинился шваброй.
Василий отпер чердачную дверь своим ключом. Он не спускался вниз с тех пор, как во вверенном ему доме появился зловещий ночной сторож. Тем не менее, он мог вспомнить каждую трещинку в паркете, каждую паутинку, каждую неприличную надпись на стене коридора. Стараясь очень топать когтистыми каменными ножищами, горгуль подкрался к рыдающей девочке и поздоровался. Людочка испугалась, но поздоровалась в ответ. Завязалась беседа.
- Почему ты плачешь? - спросил Василисй. Людочка рассказала, как сильно она хочет домой к маме, но злой сторож Акакий Мефодич запер ее одну в этом ужасном месте. - Этому горю я могу помочь, - успокоил девчушку горгуль и показал универсальный ключ от дверей дворца.
Вместе они спустились на первый этаж. Людочка трещала без умолку. Она похвасталась горгулю своими успехами в школе, поведала пару рецептов печенья, рассказала о том, какая у нее замечательная семья и морская свинка. Оказывается, в прошлом году она ездила на Азовское море и научилась плавать, а следующим летом полетит загорать в далекую Турцию.
Рубиновые глаза горгуля словно заволокло туманом. Серая влажная капля скатилась по гранитной щеке и шлепнулась наземь цементной лепешкой.
- Вася, ну что ты? - опешила девочка. Каменный монстр шмыгнул носом и тихо признался:
- А я летать не умею... И солнца боюсь...
Наконец, баньши угомонилась. Акакий в изнеможении выронил чугунную ручку швабры. Звонкий лязг галопом метнулся по коридорам, отрикошетил от стен и запутался в многоголосье эха.
- Ой! Что это? - взвизгнула Людочка.
- Мефодич шалит, - совсем скис горгуль. - Кстати, его я тоже боюсь...
- Не бойся, Васюньчик! Ты же мужчина? Мужчина должен всегда смело смотреть в лицо опасности - этому нас еще в октябрятах учили.
- Ничего ты не понимаешь, - вздохнуло чудовище. - От солнечного света я могу превратиться в камень. А летать не умею потому, что у меня никогда не было мамы, которая бы меня научила. А сторож... Сторожа я боюсь просто так...
- Как, ты не знаешь своей мамы? - Людочка крепко задумалась. - Может быть, ты - заколдованный принц? Давай я тебя поцелую, а ты превратишься в прекрасного маленького мальчика. Станем с тобой дружить, сможешь ходить к нам в гости...
Не дожидаясь отрицательного ответа, она обхватила руками бугристую шею трусливого собеседника и чмокнула горгуля в надколотый нос.
- Ну? - пискнула девочка и умолкла. Губы ее почернели, слиплись в нелепой гримасе. Судорога метнулась по невинному детскому личику, но не добежала - застыла. Горгуль еле вырвался из окаменевших объятий. За каких-то жалких пару секунд бывшая пионерка Людочка превратилась черный безжизненный камень.
Горгуль рухнул на четвереньки и горестно взвыл. Где-то в подвале сторож Мефодич снова схватился за швабру. Неотступное приближение утра вселяло в него надежду, укрепляло решимость. Со шваброй наперевес он выбрался в коридор.
Василий услышал Мефодича еще на лестнице. Древний инстинкт сохранения тут же взял верх над всеми скорбями жестокой юдоли. Поджав каменный хвост, поскуливая набегу, горгуль бросился наутек. Старый Акакий тем временем выглянул из-за угла. Верная швабра, разве что, не светилась в густом предрассветном мареве - налилась свинцом, вдоль черенка растеклась нестерпимая волна жара. Чугунный инструмент чуял врага и пытался предупредить хозяина.
Василий подпер дверь чердака какими-то ящиками со старым полуистлевшим хламом. Постыдное бегство казалось отсюда еще позорнее, тем более, что на растерзание лютому сторожу он даже бросил свою не сложившуюся любовь. Чердачное окно расцвело синевой. Горгуль посмотрел на небо - до рассвета остались считанные минуты. Тогда он вылез на крышу, вскарабкался на самый верх, зажмурился и приготовился ждать.
С первым лучем восходящего солнца Акакий Мефодиевич метнулся к замершему посреди коридора чудовищу. Боевое безумие, сродни малайскому амоку, распирало старческую грудь. Сердце замерло на время прыжка. Пудовая швабра обрушилась на каменное изваяние - таинственного противника Акакия Мефодиевича, сколько тот себя помнил. В стороны брызнули осколки гранита, но берсерк этого уже не видел. Сердце ночного сторожа не выдержало и взорвалось.
А солнце вставало, все жарче и жарче оно припекало шершавую шкуру горгуля. Та сохла и шелушилась, обнажая скелет. Когда все было кончено - на месте горгуля Василия, вцепился в гребень крыши щупленький мальчик Вася. Он приоткрыл глаз, второй, оглянулся и жалобно заскулил. Спуститься вниз без крыльев, или загнутых когтей горгульи было совершенно невозможно.
Он проторчал в поднебесье примерно до обеда. По странной прихоти злого рока снизу его было не рассмотреть. А после обеда усталость взяла свое, силы покинули бедняжку и он сверзнулся прямо на ступеньки парадной лестницы дворца Пионеров.