Мы все, собравшиеся здесь, читали замечательные романы Анны Райс и помним, с какой любовью были выпестованы образы ее кровососущих героев. Ладные, стройные романтические личности, куда душевней, лучше и краше их, периодически сменяющихся, современников. Да что там, специфические "женские романы"? В классике жанра, Стокеровском "Дракуле" антагонист являет собой не менее возвышенный идеализированный образ английского аристократа с незначительными странностями.
Герой же моего повествования напрочь лишен какой бы то ни было притягательности. Мой бывший друг, про которого речь пойдет в дальнейшем, когда я видел его в последний, я надеюсь, раз, являл собой ужасающее зрелище. И раньше не попиравший своим мощным станом дверных косяков, он скрючился и даже как-то весь сжался, словно стыдясь своего нынешнего вида. Кожа его на лице потемнела и стянулась, как у мумии, местами прорезаемая глубокими гноящимися трещинами. Руки - наоборот, белесые и распухшие, словно у утопленника, увенчаны желтыми скрюченными когтями. Редкие волосы торчат клочьями, а одежда превратилась в перепачканные землей лохмотья.
В тот, последний раз, мы встречались с ним на кладбище. Вернее даже - не встречались. Я стоял над ним, сжимая в руке остро заточенный деревянный кол, и колебался, не решаясь нанести последний удар.
А началась наша дружба, между прочим, еще в школе, со всеми, вытекающими из столь юного и нежного возраста, запусками бумажных самолетиков из окна учебной аудитории и перекурами на переменах в не предназначенных для этого помещениях. Потом было пиво в закутке между забором и школьной котельной, когда на хвост нам падал, мгновенно хмелевший, одноклассник "ботаник", загадочным образом изредка затесывающийся в нашу компанию безоглядных прожигателей быстротечной юности, или, залпом ополовинивающий наши скромные запасы, истопник Рабинович. Впрочем, в таком случае мы тут же перекочевывали в, собственно, саму котельную и героически отнекивались от мутной зловонной жидкости; а отчество у него на самом деле было Романович... вроде...
Моего друга звали Алисом, а малопьющий "ботаник" откликался на кличку Вокипута.
На школьном выпускном Алис окатил нашего бывшего завуча шампанским, угробив тому жутко дорогой, но беззастенчиво линючий разноцветный галстук, принявшую цвет оного, рубашку и пиджак, что приобрел цвета всего видимого, слышимого и непроизносимого спектра. Затем - впервые в жизни мы споили Рабиновича так, что на утро его извлек из клумбы с одуванчиками, привлеченный молодецким храпом, страж порядка, получил по морде, после чего истопник миролюбиво ретировался в место естественного обитания. Мы же в тот вечер, втроем с Вокипутой, отправились на центральную площадь города, якобы за девочками, однако, врожденной скромности всех троих оказалось достаточно для того, чтобы не завязывать знакомства даже с выпускницами параллельных учебных заведений.
Когда, наконец-таки, похмелье рассеялось, школьные годы превратились в такое же призрачное воспоминание, как и выпускная ночь, со всеми ее фонтанами вечной дружбы народов на рассвете на берегу Пионерского озера. Алис устроился на работу, я поступил в институт, а очкастый "ботаник" неожиданно для мира, удалился на долгие годы, но не в монастырь - а в военное училище.
Мы встретились с моим школьным другом вновь лишь через несколько лет и я с удивлением узнал, что пока я продолжал заливать свою жизнь разномастным спиртным, свою он потратил на поиски семейного благополучия, достигнув в оном конкретных успехов. Нежное белокурое создание звалось Ален и была она к тому времени на третьем месяце семейного счастья...
Напившись у них в гостях, я с пафосом цитировал Бодлера, требовал налить даме спирту и обязывал наречь "счастье" моим именем. Лишь глубоко заполночь чете Алисов удалось выставить меня из своей Страны Чудес в мутный и мрачный мир моего извечного ликероводочного дуализма.
Последовавшие за сим месяцы мне тогда казались ужасными. Я глушил в вине свое одиночество, вместо динамита швыряя в бездонный омут бокала таблетки димедрола, забросил все - учебу, подработки и безнадежно канул в черную топкую депрессию. Если бы я знал, чем обернется мимолетное счастье моего приятеля; если б мог тогда предвидеть свою роль в будущей трагедии...
Настоящий кошмар начался, когда посреди ночи Алис прервал мое осоловелое бдение над бутылкой дешевого коньяка тревожным ночным звонком. Он умолял меня приехать, а я, как водится в подобной ситуации, не имел на это ни сил, ни возможности, ни банального желания. Так и не выяснив толком, что у него стряслось, я оттянул-таки поездку до утра и первым же трамваем, на который мне удалось проснуться, приехал в неновый район недорогих что-тостроек; долго проблуждал в поисках нужного дома - хорошо хоть лифт работал.
Ален лежала в бреду, теряясь в смятой постели, сливаясь по цвету с мятыми простынями. Лишь на подушке коричневое пятно запекшийся крови, кровавые капли на пододеяльнике и предвещающий смерть удушающий запах болезни...
Мой друг поведал мне, что всего несколько дней назад не подававшая малейших признаков недомогания, Ален внезапно сдала и, похоже, не осталось никакой надежды ни для нее, ни для того, что могло бы стать полноправным членом их семьи, если бы судьба не продулась бы в пух и прах старухе с косой. Иногда приходя в себя, больная категорически отказывалась ехать в больницу, а потом необходимость в этом отпала сама собой.
Собственно, с этого и началось наше окончательное падение в бездну, по сравнению с которой мой мизантропический запой оказался расположен посреди, прямо-таки, белоснежной жизненной полосы, потому как в день смерти жены мой бывший одноклассник сошел с ума. Он буквально помешался на этой безвременной смерти, постоянно копошась в себе, выясняя, кто виноват в трагедии, вновь и вновь ища выход из безвыходного положения. Он, подобно мне перед этим, к чертям бросил работу, разругался со всеми знакомыми, кроме, быть может, меня, да еще Вокипуты, которого вот уже со школы никто из нас не видел.
Он вновь и вновь звонил посреди ночи с безумными требованиями приехать к нему, выпить и посидеть до утра, чтобы ему не было страшно; жаловался на то, что за ним кто-то следит; угрожал найти убийцу и лично расправиться с ним. Откуда взялась у него мысль об убийце - мне было не ясно, но, неожиданно сплоченные несчастьем, теперь мы вновь стремительно отдалялись друг от друга, в первую очередь - потому, что его безумный растрепанный вид и его сумасшедшие мысли стали вызывать у меня непреодолимое отвращение.
А потом он заявил, что неожиданно сгоревшая Ален пала жертвой вампира и каждую ночь после смерти является к нему вместе с высоким статным вампиром, в которого превратился после смерти наш друг Вокипута.
К тому времени Алис безвылазно торчал дома, забаррикадировавшись дешевыми распятиями из ближайшей церквушки и последним, не вынесенным из дома, платяным шкафом. Я пришел к нему, напоил водкой, а когда он захрапел прямо на столе, гадко всхрюкивая по пьяни, оставил его одного, а сам - поехал домой к давешнему "ботанику". Старая мать Вокипуты долго не хотела открывать, то ли не узнавая, то ли брезгуя патлатым небритым типом в черной "косухе"; наконец - открыла и, так и не пригласив войти, сообщила, что Тошик (вот, как его звали!) погиб на каких-то военных учениях. Три года назад...
После чего я вернулся к Алису, по дороге купив еще одну бутылку, и остался у него на ночь.
А ночью я увидел их...
Алис внезапно замолчал, замер и сделался белым, как его умирающая жена, остекленевшими глазами уставившись в окно. Я проследил за его взглядом, чувствуя, как покрываюсь при этом холодным потом, и выронил стакан, потому как увидел стоящую на подоконнике мертвую Ален и мертвого Вокипуту рядом с ней. Они стояли, смотрели на нас и улыбались, обнажая огромные сияющие в лунном свете, клыки. А потом - безмолвно растаяли в заоконной тьме...
- Ты видел их?! Ты видел эту тварь? - бился в истерике Алис, не уточняя, кого из двоих он имеет в виду, покуда не забрезжил рассвет и в голове его не созрела чудовищная мысль о мести. Да, он решился на убийство, если этот термин вообще уместен в данной ситуации. Он решил уничтожить Зло и, в принципе, это ему почти удалось.
Не знаю, что он думал весь день, готовясь к вечернему походу на кладбище, к могиле своей бывшей подруги. Мы пили, строгали колья, закупили на базаре чеснок. Потом - вновь пили и он все бормотал неразборчиво о мести, о смерти, о водке и крови. Проклинал всех подряд и один раз даже замахнулся на меня здоровенным тесаком, которым обтесывал очередную деревяшку.
На кладбище мы пришли за пол часа до закрытия, нашли могилу Ален и молча - он к тому времени иссяк - дождались, когда разойдутся последние немногочисленные посетители. Потом принялись копать.
Черная жирная земля оказалась довольно податливой, в ней прямо-таки кишели черви - жирные, белесые. Показался гроб. Мы извлекли его, взломали крышку и нашему взору, озаренная лучами заходящего солнца, предстала юная покойница. Она не была как живая - она была такой, какой мы видели ее в предпоследний раз, на похоронах: восковая, землистого оттенка кожа отливала одновременно желтизной; белое платье, в складки которого, пока мы ломали крышку, насыпалась земля; светлые волосы, рассыпанные по атласной подушке. Зато теперь я заметил на шее пресловутый след вампирского укуса - две черных припухлых дыры.
Я стоял и смотрел на немертвую. Внутри у меня все протестовало, но я своими глазами видел вампира и против воли начинал понимать, что нам придется ее убить. Нет, не убить - освободить; отпустить ее немногочисленные еще грехи - их не могло накопиться много - и выпустить ее пленную душу на свободу.
И внезапно Алис бросился к ней, впился зубами в ее шею и принялся грызть, чавкая и давясь при этом. Девушка взвыла, принялась отбиваться, раздирая когтями лицо бывшего мужа. Вой, визг, рык и звук разгрызаемых хрящей, брызги крови. Гроб развалился, белое платье порвалось. Я замер в ужасе, сходя с ума снова и снова в одно дикое мгновение, а потом, не разбирая дороги, бросился бежать...
Теперь вы понимаете, почему я в свои, не столь уж и многочисленные годы, совершенно седой, почему у меня трясутся руки и почему, черт возьми, я нахожусь в этой проклятой комнате? Впрочем, там, на кладбище, все еще не закончилось, потому как однажды ночью - а я ждал этого, был уверен, - ко мне в окно заглянул он, мой бывший друг.
Он не был похож на живого, как походили на них Ален с Вокипутой - разложение и тлен оставили на нем вполне естественный след, но он все равно не был мертвым в обыкновенном смысле. Живой мертвец, вампир, трансформация которого пошла не тем путем, или не была доведена до конца... С лица его, исполосованного когтями, свисали клочья гниющей кожи, один глаз вытек, а второй застыл, уставившись куда-то вверх. Одежда, вывазганная в грязи, свисала лохмотьями, а сквозь нее проглядывало кровоточащее мясо и ребра.
А на утро я пришел к нему на кладбище - убить, нашел его в заброшенном склепе, забившимся в угол. На правой ноге отсутствовал башмак и два пальца - то ли он сломал их, карабкаясь между устилавшими пол гранитными глыбами, то ли их отгрызли кладбищенские крысы.
- Почему? - вдруг вырвалось у меня, когда я уже занес над ним свое нехитрое оружие.
- Хотел... отомстить... - неожиданно прошамкал он в ответ. - ...вот... стал вампиром...
- Ты не вампир - упырь! - с омерзением бросил я и ушел.