Логинов Михаил М.Лог : другие произведения.

Разлом/освобождение (пролог)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Его жизнь стала самым настоящим хождением по долине страданий и терзаний. Жизнь подкидывает всё новые, слишком невероятные события. И ему становиться попросту непонятно, что происходит на самом деле, а что просто вымысел, который он по ошибке воспринимает как действительность, - что есть обман чувств и восприятия, а что происходит на самом деле? Мужчине предстоит тяжёлый путь в котором определиться не только его будущее... сможет ли он разгадать загадки, которыми его щедро будет одаривать насмешница судьба, или всё же он станет слепо шагать до самой последней двери, на пороге которой окажется уже поздно что-либо менять?
  Никогда ещё родовой замок, более чем за тысячелетнюю историю, не знал столь страшного и мрачного времени. Слуги, служившие своему господину из одного лишь страха, напоминали беззвучные тени, - избегали смотреть в глаза господину, боялись произвести малейший шорох и привлечь его внимание. Ропот их, сплетни меж друг другом, звучали робко и прерывисто, - всякий раз оглядывались, прежде чем сказать даже самые невинные слова.
  
  Глава династии, молодой господин, редко показывался средь бела дня. Да и ночью он не особо любил показываться на глаза. Ведь, время, - его злейший враг. У него не находилось ни желания, ни сил, просто так, праздно прогуливаться под взглядами зевак.
  
  Он напоминал собой аскета. Худощавый, с ввалившимися щеками и ярко очерченными скулами. С длинными, ниже плеч, густыми и тёмными волосами. И отрешённым, бесстрастным взглядом.
  
  Он редко покидал потаённые глубины замка. Выбирался на поверхность только в минуты острой на то нужды. Но, не задерживаясь больше нужного, быстрыми шагами мерил переходы замка. И, едва получив то, что ему необходимо для изысканий, тут же возвращался назад, в забытые катакомбы.
  
  Мужчина не боялся ничего. Военная выправка, движения, взгляд, да просто сам шаг говорили о его гордости и твёрдости характера. Но, то ли дело его слуги! Они тихо вздрагивали, едва заслышав стук его каблуков.
  
  За несколько лет до этого, в пору поздней зимы, незадолго до капели, он, ещё юный и молодой, возвращался в родовое гнездо. Обожжённый чужой жестокостью, но с горячим и чувственным сердцем.
  
  Его с позором изгнали из военного училища. Выгнали за то, что он посмел отстаивать честь и достоинство своих предков. Изгнали за дуэль, на которой он, молодой и пылкий, в честном бою убил безродного пса. Наглого, не знающего своё место, пса!
  
  Возвращаясь в санях, запряжённых лошадьми, молодой аристократ с теплотой на сердце узнавал родные края. Улыбался, ещё издали приметил родовой замок. Оглядывал укрытые снегом поля, широко раскинувшиеся леса и думал "Это всё моё, родное!"
  
  Но, не успел он подъехать к старому и замшелому замку. Едва только обменялся сердечными приветствиями с родимой матушкой и поприветствовал слуг, как вновь встретил жестокость и нестерпимую боль.
  
  - Как это за буржуа? - не веря, переспросил молодой человек, сидя в просторном зале, во главе стола.
  
  Моложавая женщина, его матушка, сидела рядом. По случаю приезда сына она надела самый лучший наряд из тех, что у неё был. С несколькими, старательно спрятанными заплатами. На её бледной шее блестело ожерелье, подаренное отцом молодого аристократа.
  
  - Так и получилось, - спокойно отвечала женщина, повернув голову и смотря в глаза сына. - Убежали среди ночи. И даже прощального письма не оставили.
  
  Матушка явно успела примириться с сомнительным замужеством дочерей и невозможностью что-либо изменить, а потому, вновь принялась за запоздалый завтрак. Не спешила. Ела медленно, но едва ли могла наслаждаться вкусом еды. Соблюдала этикет и аристократичную величавость.
  
  - Что-нибудь известно? - спросил молодой мужчина, не узнавая своего голоса. Он отложил столовые приборы и невидяще глядел перед собой. Ему никак не удавалось понять услышанное. - Хоть что-нибудь, дорогая матушка, хоть что-нибудь известно о том, где они сейчас и что с ними?
  
  Женщина тяжело вздохнула и тоже отложила завтрак. Она не повернула головы, не посмотрела в глаза, как того требовал родовой этикет. Не хватило ей мужество признать, что её девочки, её доченьки... и так опозорили семью.
  
  Ей явно самой было тягостно от понимания, что ей же воспитанные, кровь и плоть, продолжения рода, взяли, да бежали из дома... ради свадьбы с безродными буржуа. Но ведь это была только часть горькой правды! И ей предстояло, собрав всю свою волю, рассказать главное.
  
  - Не думаю, мой мальчик, что для тебя будет важно, где они сейчас. Не думаю, что ты вовсе сочтёшь их достойными своего внимания.
  
  Великого усилия ему стоило, молодому и горячему, усидеть на месте. Взволнованно спросил:
  
  - Скажи мне, почему я, после долгой разлуки, не должен интересоваться судьбой любимых сестёр?
  
  Почтенная женщина, моложавая матушка, собравшись с духом, рассказала. Рассказала, что её дочери, его сёстры, вышли замуж из одного только финансового расчёта. Не просто за безродных дельцов, но и притом за старых, болезненных, бесчестных.
  
  - Они не только втоптали гордость династии в грязь, - продолжала с тихой злобой матушка, - они использовали историю, имя и славу нашей семьи лишь для того, чтобы выйти замуж за торгашей...
  
  Его любимая и заботливая матушка, которая для него всегда была образцом лучшей женщины, была и в этом высказывании добра. Она не высказалась до конца. Но он всё понял. И сам мысленно закончил.
  
  "Только бы не влачить бедственное существование!"
  
  Сам того не заметив, от сжигающей злобы, молодой человек проскрежетал зубами. Но, немногим успокоившись, он внимательно посмотрел на наряд матери и признал, что ему было не меньше шести лет. Подумать только!
  
  Мужчина посмотрел на скромный завтрак, который был явно плох для его семьи, для его великой династии! Совсем немного дичи. В основном уже черствеющий хлеб и подогретые каши.
  
  "И это в такой-то день, когда домой вернулся, пусть и молодой, но глава семьи? - подумал молодой аристократ. - Стол, как у захудалых крестьян!"
  
  Он держал одной рукой кубок с вином. Золотой кубок, из которого пил его отец, а прежде, его дед. Но, едва сделав глоток, молодой человек чуть не выплюнул вино.
  
  "Ну и кислятина!" - с гневом, подумал он.
  
  Отставив кубок, стиснув от злобы зубы, начал сопоставлять случившееся и увиденное. Результаты размышлений ему не нравились.
  
  - Как поживают мои троюродные братья? - спросил молодой мужчина, вспомнив о последних родственниках в династии.
  
  Матушка склонила голову. Слова ей явно давались с великой не охотой. Но, едва начав, она подняла голову. Не позволила чувствам сломить её твёрдость.
  
  - Ушли в ученичество... к юристам-дельцам.
  
  - Даже так? - удивляясь, как-то само собой, спросил аристократ.
  
  - Сказали, что время изменилось... сказали, что кровь больше ничего не значит, - говорила матушка, а её сын, со злобы, сжимал кубок уже белеющими пальцами. - Сказали, что больше не желаю считать себя частью династии.
  
  Только позже, когда гнев утих, а спокойствие помогло здраво рассудить, мужчина понял, что его дорогие братья, пусть и из вторичной ветви, оказались настолько скупыми, что отреклись от славного прошлого родной семьи. Все мужчины, из вторичной ветви династии должны были вносить посильный взнос. Малый процент от чистого дохода. Этакая дань уважения... но тогда, сидя за столом, сжимая кубок белыми от злобы пальцами... тогда он сказал только:
  
  - Предатели! - выплюнул он слово, да так, что смог выразить всю ту горечь, печаль и ярость, опалявшие его.
  
  Молодой аристократ чувствовал, что его предали все, кем он дорожил. Чувствовал, что от него отреклись те, за кого он был готов безропотно отдать свою жизнь... все, кроме матери.
  
  Успокаиваясь, он развалился на каменном троне. Он не знал, как давно его семья обзавёлась этим троном, вырезанным из каменного монолита. Но, точно знал, что звериные шкуры, который тогда покрывали трон, знали тепло тел его отца и... деда.
  
  "Как же мне вас не хватает!" - с горечью подумал он.
  
  Дед умер почти десять лет назад. Умер на войне, ведя за собой воинство в отчаянный, смертный бой! Юный аристократ помнил его, как могучего, иссечённого в боях колоса. Такого доброго к ещё маленькому наследнику рода.
  
  Отец у молодого человека умер позже. Это известие застало его в четырнадцать лет. И не смотря на то, что поступок отца стоил ему будущности, не смотря на то, что из-за отца юноша переживал многие нападки, он гордился отцом.
  
  Они воевали и умирали за славное имя империи, в то время как дельцы и подстрекатели укрепляли свой, новый мир - мир лжи и плутовства!
  
  Закрыв глаза, молодой аристократ увидел как живых, стоявших рядом друг с другом, его деда и отца.
  
  - Насколько плохи наши дела? - спросил молодой человек.
  
  Матушка, пытаясь смягчать, внимательно подбирая слова, рассказала, как её муж, готовясь к революции, желая поддержать своего проигравшего сюзерена, распродал почти все земли... за бесценок.
  
  Но, всё это было зря, ведь революцию подавили самым жестоким образом. Тогда и умер его отец, так и не восстановив власть великого императора-полководца.
  
  - Он был верен своему слову, - задумчиво сказал аристократ. - Он сделал то, во что верил.
  
  Но всё-таки на сердце было нестерпимо горько, ведь он помнил, что во время обучения ему исправно приходили деньги... деньги, в которых себе отказывала его мать... деньги, которые ей явно были нужнее!
  
  ***
  
  В те дни слуги с состраданием глядели на меланхоличного, совсем молодого господина. Он, точно привидение, неспешно прохаживался по замку и ближайшим окрестностям. Был ужасно молчалив. И на мир смотрел такими печальными глазами!
  
  Не раз его замечали в переходах замка, стоящего без единого движения. Немного приподняв голову, он казался для чужих взглядов изваянием, но на деле смотрел на старые семейные стяги. Они уже истлели, краски померкли и рисунок больше угадывался, чем явственно виднелся, но... молодой мужчина смотрел на них, как на воинские знамёна.
  
  Те, кто имел слух поострее и достаточное любопытство, рассказывали другим, что в такие минуты умудрялись услышать. Молодой аристократ, внешне уставший и замученный, с жаром шептал клятвы о том, что возродит династию, что вернёт семье былое величие.
  
  Слуги считали, что их молодой господин, после стольких-то утрат, пошатнулся рассудком. В их взглядах не сложно было заметить жалость и сострадание. Взгляд самого молодого аристократа был блуждающим и ничего в целом не замечал кругом.
  
  Порой его видели в "Галерее славы". Молодой аристократ ходил меж портретами прежних повелителей династии, глав семьи. Он вглядывался в их величественные лица, во взгляды, в которых чувствовалась великая власть. Но, ещё больше печалился, ведь понимал, что сам он им уступает. Что он не так хорош. Что не такой сильный. И что нет людей, готовых за ним пойти в смертельный бой.
  
  Особо часто, любопытные зеваки, наблюдали молодого господина напротив портретов его отца и деда. Аристократ, как ни в чём не бывало, садился на каменный пол в молитвенной позе. Он взывал к дорогим сердцу людям. Взывал к тем, кто был для него всё равно, что путеводная звезда.
  
  - Почему? - слышали в такие минуты, его жалобные причитания. - Почему я так молод? Почему я не смог пойти вместе с вами? - но по-настоящему печально звучали его последние слова. - Почему я должен жить, подобно червю, когда мог бы умереть в лучах славы и чести?
  
  Ещё сотню лет до этого его династия была относительно могущественной и сильной. Семья, в которой был основной и вторичный род. В основном роде всегда были яркие полководцы. А вторичный род, имея множество сынов, служил в войне, как верные офицеры и ближайшие командиры.
  
  - И всех-то вас пожрала владычица война! - сокрушался молодой господин.
  
  Он и в самом деле не замечал, как порой говорит вслух о своих мыслях, - слишком тягостных, чтобы держать в себе, но слишком дорогих сердцу, чтобы поделиться с кем-либо другим.
  
  Для других он был молчалив, но часто в мыслях обращался к уже умершим, великим полководцам семьи. Не находя в себе силы искал их в славе и чести умерших.
  
  Он, как одержимый, читал историю своей семьи. Особенно жаркий интерес у него вызывала судьба отца и деда. Ему, в пору пламенных и мечтательных лет, удавалось, читая обычные слова, оказываться там, где были дорогие сердцу люди.
  
  Словно привидение он следовал за своим дедом в своём воображении. Вместе с ним был, когда дед принимал ключевое участие в покорении половины мира. Шагал вслед за ним, и слушал, как тот отдавал приказания. Верхом на коне, не отставая от крепкого старика, проезжал различные города и поля. Следил, как под умелым командованием родного деда, императорская армия штурмовала прежде непреступные крепости, - видел, как создавалась великая легенда.
  
  А после, с не меньшей горечью на сердце, чем у старика, отступал назад, сдавая города и сёла. Возвращались домой, чтобы там, собравшись с силами, восстать против целого мира, чтобы вновь вырвать из рук врагов знамя победы! Молодой аристократ, читая книги о семье, с горечью понимал, что мог быть там, рядом... помочь в час нужды! И вновь, переносясь в воображении, наблюдал, как дед наскоро устраивал оборону, как не давал врагам бить в тыл императору. Видел, как дед, оказавшись в окружении, со знаменем в руках, вёл потрёпанные полки. И как громил врагов, не зная ни к кому пощады, ни к солдатам, ни к военачальникам!
  
  С тягостной печалью, молодой мужчина видел в своём воображении, как дед занимал высоты перед столицей. Как в заведомо проигрышном бою держал врагов. Как давал императору построить крепкую и неприступную оборону. И, утирая невольные слёзы, которые капали на страницы, мужчина видел истрёпанное семейное знамя, которое старик высоко поднимал, ведя за собой, в последнюю атаку верных, крепких солдат.
  
  Грудь сотрясалась от слёз, но молодой мужчина чувствовал невообразимую гордость за смелость и честь, с которой воевал его обожаемый старик.
  
  "И в самом деле, - думал он, вспоминая прозвище своего деда. - Исполин!"
  
  Он не менее старательно изучил и историю своего отца. Как тот, после смерти своего отца, деда молодого человека, не растеряв силы духа и твёрдости помыслов, смог стать одной из ключевых фигур в военном восстании. Как повёл за собой остатки мужей семьи и верных императору людей.
  
  Но, восстание подавили самым жестоким образом. Известие о казни отца на столичной площади, казни почти всей семьи, застали молодого аристократа в четырнадцатилетнем возрасте, в военном училище.
  
  А император-полководец, после свержения, так и остался пленником на далёком, богами забытом островке.
  
  Часто молодой мужчина, читая историю своей семьи, прогуливался по "Галерее славы". Изучая деяния великих своих предшественников, мужчина всё менее ощущал себя достойным называться их потомком. И та дуэль, которая когда-то взбудоражила его кровь, уже казалась глупой шалостью. А как тоскливо становилось от мысли, что в армию ему не то, что полководцем, а простым солдатом не попасть.
  
  К меланхолии прибавилась апатия. Молодой мужчина стал рассеянным и невнимательным. Погружённый в свои мысли он мог забыть о том, что его ожидали за столом. А если всё-таки приходил в нужный час, то всё равно мог ни к чему не прикоснуться вовсе. Не только заботливая матушка переживала о главе семьи, но и слуги печально шептались меж собой. В то время не редко слышался шёпот:
  
  - Ох, недолго проживёт молодой господин, не долго!
  
  Другие шептали:
  
  - Не хочет он жить... совершенно не хочет!
  
  Опасаясь того, что любимый и единственный сын вздумает оборвать свою жизнь, заботливая мать сделала единственное, что могла, - приставила к нему слугу.
  
  Этот слуга, немного сгорбленный мужичонка с неопределимым возрастом, напоминал крысу. Длинный и загнутый нос. Привычка нюхать воздух, как это умеют крысы. И руки, которые он, кажется, никогда не опускал, - держал немного согнув перед собой.
  
  До самой поздней осени, до праздника урожая, этот самый крысоподобный человек, неотступной тенью следовал за молодым господином. И всякое слово, которое по меланхоличной невнимательности ронял молодой человек, спустя время узнавала его мать. Этот крысоподобный слуга был верным... потому что до нервной дрожи и стука зубов боялся прогневать настоящего хозяина родового замка, - властную и жестокую к слугам правительницу.
  
  Мужчина грезил славой и величием предков. Мечтал вернуть величие семьи, которое так неожиданно растаяло. И не замечал того, что за ним кто-то следует по пятам. Не замечал стен замка, которые осыпались и поросли ещё за года его отсутствия плесенью и мхом. Он словно жил в своём, отдельном и уютном мирке... пока не случилось одно происшествие.
  
  Совершенно случайно всё обернулось трагедией. А началось происшествие с того, что молодой мужчина, сидя во главе стола, без особой охоты ужинал. Как знали все в замке - его абсолютно ничего не заботило в настоящем мире.
  
  Дверь в просторную, плохо протопленную комнату, распахнулась. Вбежал запыхавшийся, побитый мужчина-слуга. Он подбежал к моложавой женщине. Всем слугам было ясно давным-давно, кто в замке являлся на самом деле правителем. Этот взволнованный слуга докладывал явно громче, чем следовало:
  
  - Сбежали! - первое, что услышал прежде безразличный ко всему человек.
  
  Он перевёл свой воспалённый взгляд на седого человека с кровоподтёками и синяками.
  
  - И ведь подгадали, в самый праздник, когда никто их не поймает?
  
  - Кто? - спросил сам собой молодой аристократ. Слова давались ему с трудом. И голос звучал совсем непривычно. - Кто сбежал?
  
  Ему тяжело давалось понимать, что случилось. Мысли путались. Да и его матушка шикнула на слугу, чтобы тот замолк. Но, пусть и спустя пару минут, как побитый мужчина замолчал, в уме молодого аристократа всё сложилось.
  
  - Поправь меня, если я ошибаюсь... - молодой мужчина зашёлся кашлем. Осознанно и достаточно громко говорить ему было уже непривычно. - У нас завелись беглые слуги?
  
  Женщина красноречиво посмотрела на слугу, и тот, понимая, что его может ожидать за ошибку, не хотел говорить, но... молодой человек, точно сбросив меланхоличное оцепенение, вновь возвращая себе ясность мысли, требовательно, как может только владыка, приказал:
  
  - Доложи мне. У нас что, беглые слуги?
  
  И пусть он сказал не совсем верно, но, мужчина, под пристально-проницательным взглядом, кивнул. Неосознанно, молодой мужчина смог вселить страх одним своим видом, который вселяли его великие и решительные предки.
  
  Он внимательно выслушал доклад о том, что и в самом деле из замка бежали двое слуг. Отмахнувшись от подробностей и причин, мужчина требовательно спросил:
  
  - Куда они могли сбежать?
  
  И едва только услышав название соседнего леса, потребовал:
  
  - Седлать коня! И собак... у нас есть гончие?
  
  Матушка, было, попыталась остановить сына, но тот, не успокаиваясь, всё больше распаляясь, требовал:
  
  - Коня, седлать коня!
  
  А уж спустя каких-то несколько минут, он, опрометью выбежав из замка, вскочил на незнакомого ему жеребца. Как оказалось, у него были и собаки. Всего лишь три гончих, которых он не знал, но которые знали команды и слушались их.
  
  "Большего и не нужно!" - подумал молодой аристократ, скача во весь опор в сторону леса, слыша за спиной сопение трёх гончих.
  
  И взор его в ночи точно горел. А худые руки, сжимавшие узду, были удивительно тверды и сильны. Даже незнакомый конь ни разу не взбрыкнул.
  
  Несколько часов он, молодой мужчина, вместе с собаками, мчался по лесу, выискивая беглецов. Несколько часов безудержной погони, в которой инстинктам целиком и полностью отдавались как охотник с гончими, так и жертвы.
  
  Люди из окрёстных деревень долго потом рассказывали, как слышали собачий лай. Как после, спустя время, услышали крики людей, которых всё-таки настигли собаки. И, те немногие, что глубокой ночью не спали, а выглядывали в окна или таились в потёмках, рядом с замком, увидели, что прежде казавшийся сумасшедшим аристократ может быть и жестоким.
  
  Связанные крепкими верёвками, вслед за лошадью плелись двое людей. Вокруг них скакали и лаяли гончие - но ни одна не решалась больше укусить пойманных. Молодой мужчина кнутом, не жалея, объяснил собакам, кто есть хозяин и кого следует слушаться. Беглецы же, в окровавленных и изодранных одеждах, покорно плелись, уже примирившись с грозящей судьбой.
  
  Древние устои были предельно просты и ясны. Молодой аристократ знал по книгам, как принято поступать с беглыми слугами. И он не мог себе даже вообразить, что можно поступить иначе.
  
  Он не стал тратить времени больше, чем следовало. Быстрые приготовления были окончены. А двое влюблённых беглых слуг, словно не замечая ничего, в том числе и боли, прощались друг с другом и обещали встретиться в лучшем мире, обещали быть там вместе, несмотря ни на что.
  
  Молодой аристократ всё это время был рядом. Его сердце не тронула жалость. Он руководил повешением. И, услышав хруст ломаемых шейных костей, ещё долго стоял в нескольких шагах от неудавшихся беглецов. Даже когда те перестали подавать последние признаки жизни, - судороги совсем прекратились, - он всё ещё стоял и смотрел на них, словно на какую-то диковинку. Совершенно спокойный и почти равнодушный.
  
  Ветер раскачивал тела. Верёвки протяжно скрипели. А молодой мужчина смотрел на убитых и замученных им влюблённых и думал, похож ли он на своих предков? Похож ли он на великого полководца, скорого и жестокого на расправу?
  
  ***
  
  Не успели ещё слухи о случившемся в ночи и о судьбе влюблённых беглецов расползтись по округе, как где-то средь переходов замка молодой мужчина впервые заметил неотступную свою, вторую тень. Крысоподобный слуга впервые заговорил с номинальным господином:
  
  - Су-су-сударь, - заикаясь, заговорил он. - А-а-а...
  
  - Что? - удивился молодой мужчина, оглянувшись и увидев горбатого, сомнительной наружности, мужичонку. - Что тебе надо, падаль?
  
  Слуга, зная о своей наружности, привычный к подобного рода нападкам, - да и к более суровым, тоже привычный, - только склонил голову ниже, и заговорил в подобострастном тоне:
  
  - О мудрый и благочестивый господин! Не гневайтесь на слугу своего... - и это он умел, - возвысить нужного человека, а себя принизить, на его-то, величественном фоне! Это не раз крысоподобного выручало. Вот и теперь, молодой мужчина, его господин, успокоился - убрал руку с кинжала, рукоять которого сверкала инкрустированными красными камнями из-за пояса.
  
  - Не юли, - властно потребовал молодой человек, но уже беззлобно. - Зачем побеспокоил меня?
  
  Крысолюд приподнял голову, вытягивая шею. Он потирал руки с длинными и уродливыми ногтями. Глаза, в свете единичных факелов, блестели, как у грызуна.
  
  - Скажите, о добрейший и мудрейший! - вновь уткнувшись взглядом в каменный пол, заговорил крысолюд. - Как вы поступили с той несносной беглянкой?
  
  - Повесил! - зычно, чуть ли не выкрикнул аристократ. - Так, как и должно поступать с подобным беглым отребьем!
  
  Молодой мужчина, едва закончив и не ожидая больше вопросов, продолжил свой путь в "Галерею славы". Ему не терпелось взглянуть на портреты отца и деда.
  
  - Но господин! - взмолился крысолюд, упав на колени.
  
  Когда аристократ обернулся и увидел распластавшееся на полу тело, то ощутил невыразимое отвращение. И не понимал, что происходит.
  
  - Разве вы позволили умереть этой беглой дряни... чистой... не тронутой девушкой?
  
  - Что ты сказал? - обманчиво спокойно, сказал аристократ.
  
  - Вы разве не знаете, господин? Перед казнью, всякую чернь и тварь нужно... простите... приземлять! Зачем по-вашему есть специальная должность при палачах? Зачем, по-вашему, святейшие и добрейшие последователи ЕГО, лишают недостойных... мерзких и отвратных порождений, чести, прежде чем убить?
  
  - К чему ты клонишь?
  
  - Господин, господин! Нельзя, чтобы её тело остыло, будучи не тронутым! Понимаете? Иначе ТАМ - он выразительно глянул в каменный потолок, - она может получить прощение... пока не остыло тело... - договорить крысолюд не успел.
  
  Худощавый, обычно меланхоличный человек, проявил удивительную прыть. Схватив за глотку слугу, в два шага протащил его к стене и с неправдоподобной силой припечатал об неё спиной. Холодный воздух задувал в оконный, давно пустой проём.
  
  Молодой господин ощутил неприятный такой запах. Очень выразительный запах страха крысолюда. А тот, с трудом хватая воздух, без остановки хрипел:
  
  - Господин, господин! Пощадите, господин!
  
  Молодой мужчина молчал. Он размышлял. Крепко размышлял. С одной стороны крысолюд был прав, но с другой... это напоминало бесчестье... отдать такой приказ? Да у него ведь на то нет прав... прав перед богом или законом!
  
  Взгляд молодого мужчины не мог на долго задержаться на уродливом, явно коварном лице. Глаза сами собой посмотрели в то место, где когда-то прежде было окно, а теперь просто пустой проём. Посмотрел вдаль, на раскинувшиеся вокруг деревушки поля. Посмотрел на такой далёкий теперь лес, в котором не так давно он выловил беглецов. А после молодой мужчина посмотрел вниз, - на пересохший ров и каменное, разваливающееся укрепление.
  
  Падать было высоко. Молодой аристократ это понимал. Это понимал и крысоподобный. Проследив взгляд господина, лукавый слуга с ещё большим жаром стал повторять:
  
  - Нет, нет! Пощадите, милостивый господин, пощадите! Не губите жизнь верного слуги, пощадите!
  
  Молодому аристократу было противно марать свои руки смертью подобного смерда. Ещё больше ему не хотелось этого делать от звука капели и очень характерного запаха страха. Да и... за что его убивать?
  
  Как и прежде, без особых усилий, молодой мужчина отшвырнул лёгкого крысолюда. Не слушая благодарственные, хриплые слова, он продолжал свой путь, размышляя:
  
  "Достоин ли я своих предков?"
  
  ***
  
  С той памятной августовской ночи слуги перестали смотреть на молодого господина с прежней жалостью. Всем стало ясно, что он жесток. Но насколько молодой мужчина был жесток, стало очевидным только несколько позже.
  
  Это случилось в середине зимы. Перед самым новогодним праздником, к замку приехал гость. Это был мужчина вполовину старше аристократа и владельца замка. Но в отличие от последнего, гость во всём пытался подражать аристократам, - в каждом его движение прослеживалась неопытность и напускное спокойствие.
  
  Был ранний вечер. В плохо протопленном замке уже всё было готово к скромному застолью. Во главе стола сидел молодой господин на величественном, каменном троне покрытым шкурами давно убитых зверей. Рядом с ним сидела его прелестная, добрая матушка. А напротив молодого господина сидел гость. И всем своим видом давал понять, что не такого скромного, праздничного ужина, он ожидал.
  
  - Так с чем вы пожаловали? - спросил хозяин замка.
  
  - По поручению, - гость назвал имя своего хозяина, полностью пренебрегая этикетом и вежливостью. - Он желает узнать, как скоро вы соблаговолите закрыть свой долг?
  
  - Долг? - опешил аристократ. Он попытался вспомнить имя, которое ему ничего не говорило. Пытался вспомнить, когда и где умудрился остаться чьим-либо должником.
  
  Сидевшая рядом матушка, спокойно объяснила сыну, что ей в своё время, пока сын ещё обучался, пришлось взять ссуду под залог замка и пары оставшихся у них, ближайших и захудалых деревень.
  
  "Так он посмел назвать долгом ссуду?" - изумился молодой мужчина. - "Он смеет обвинять меня в том, что я задолжал что-то его господину... смеет насмехаться надо мной, моей матерью, над самой историей замка, своим наглым поведением!"
  
  Мужчина встал из-за стола. Взяв кувшин с вином, которое ему по случаю праздника прислал один из ближайших друзей времён учёбы, - отпрыск уважаемой семьи. Вино из старых запасов семьи того друга, - оно было выше всяких похвал.
  
  Аристократ ни единым движением, ни единым взглядом не выдал того внутреннего напряжения, которое бушевало из-за неуважения гостя. Он был внешне совершенно спокоен и даже несколько равнодушен.
  
  - О, вы желаете мне услужить? - сказал гость, когда хозяин замка подошёл к нему. Одним движением гость выплеснул кислое вино, - выплеснул на пол, - и протянул руку, подставляя серебряный кубок. - Что же... в таком случае, я передам своему господину, что вы, по крайней мере, уважаете...
  
  На этом слове у аристократа больше не осталось ни сил, ни желания терпеть неуважение гостя.
  
  "Безродный пёс!" - мелькнуло у него в голове, а рука, как поздней осенью, твёрдая и крепкая, со всего размаху разбила глиняный, старинный кувшин о голову горе слуги.
  
  Вместе с вином, по лицу сомнительного гостя текла кровь. Он, округлив глаза, без прежней наглости и дерзости, с великой, детской обидой взглянул на аристократа.
  
  - Да как... как вы смеете! - закричал он фальцетом. - Вы знаете, что с вам за это будет? - вскочив на ноги, он закричал самым тончайшим голоском из возможных. - Беззаконье!
  
  - Беззаконье, говоришь? - спокойно спросил аристократ. Рука его легла на рукоять меча, - в своём доме хозяин и есть олицетворение закона! - не спеша, глядя куда-то в сторону, будучи ещё в своих мыслях, с тихим-тихим шуршанием он вытаскивал меч из ножен. - Ты посмел оскорбить меня. Ты посмел оскорбить мою досточтимую и уважаемую матушку... ты посмел оскорбить сам мой дом! - на последних словах меч покинул ножны, а взгляд обрёл ясность. Мужчина посмотрел на горе-гостя и сказал. - Ты, жалкое отродье, ещё смеешь что-то говорить о законе?
  
  Ударом ноги, аристократ опрокинул стул вместе с гостем. А после, вслед за уползающим на корячках, перепачканным человеком, медленно шагал, продолжая говорить:
  
  - Если твой повелитель, паршивый делец, - аристократ мог точно сказать, что фамилия кредитора - не принадлежит к числу добрых и уважаемых семей. - Если он так хочет получить свои деньги, то пусть идёт ко мне... Я отплачу ему за все те оскорбления, которые получил от тебя!
  
  Гость, опасаясь худшего, бросился бежать. Пока он полз, умудрился отцепить плащ, который ему мешал. А после, со сказочной скоростью пробежал, чуть ли не через половину замка. Выбежав на улицу, как одержимый подгонял своего кучера. Даже в замке слышался истерический крик:
  
  - Быстрее! Едь, едь тебе говорят! Да живей ты, сволочь!
  
  ***
  
  "Ссуда под залог замка и остатки семейных земель" - эта мысль не давала молодому аристократу покоя. Он понимал, что рано или поздно, так или иначе, но с него могут востребовать... отнять то немногое, что ещё принадлежало его древнему роду.
  
  "Мне нужны деньги" - с печалью думал он. - "Мне, наследнику великих полководцев и военачальников нужны деньги, а работы, которая бы мне подходила и была бы под стать досточтимым предком... её попросту нет!"
  
  В ту зиму, старательно перебирая в уме и архивах всех, к кому можно было обратиться с просьбой о найме кем угодно, даже гувернёром, молодой аристократ больше всего времени проводил за написанием писем. Он их рассылал в ужасающем количестве. Но те редкие ответные письма, что он получал, как правила были простой любезностью, ничего под собой не имеющие. Формальная дань уважения его предкам. Не ему.
  
  Почти по прошествии года, как вернулся домой, молодой аристократ разрывался между двух путей спасения. Первый был болезненный и унизительный. Второй ещё более оскорбительный, но лишь только по отношению к предкам.
  
  Ему предложили возглавить отряд городской стражи. И тех денег, которые он смог бы на этой работе получать, вкупе с рентой от крестьян, едва бы хватало погашать проценты ссуды. Как итог, молодому аристократу пришлось бы служить так же, как служат ветераны-простолюдины... да и всё равно не иметь возможности вырваться из долговой кабалы - работать на какого-то дельца, давшего ссуду, всю жизнь.
  
  "Всю жизнь..." - думал молодой человек, представляя, как стариться в забвение. Копошась в грязи, как червь. Как он до глубокой старости будет возвращать один единственный денежный долг, не имея и малейшего шанса проявить себя достойным потомком своих родителей.
  
  "Всю жизнь..." - мысленно повторил он, понимая, что в таком случае все старания и жертвы отца и деда будут пустыми. Что он самолично зароет знамя своей семьи в грязь. Что никогда не заслужит воинской славы. Что умрёт старым, сморщенным, ничего не стоящим, унылым старикашкой.
  
  Второй выход из положения был в том, чтобы продать часть воинских трофеев своих уже давно умерших предков. Он имел только относительное представление, какое несметное сокровище собой представляли старые доспехи, взятые с различных правителей, - с их бездыханных тел. Не догадывался даже, как ценились золотые и серебряные венцы правителей, которых когда-то свергали его далёкие пращуры. Но понимал, что этим сможет откупиться от дельца... видел в этом спасение и избавление от ссуды.
  
  Себе мужчина говорил, что приумножит трофеи своей династии. И смело верил своим мыслям. Он не надеялся, - верил, что ещё возможно всё переменить. Нужно только собраться с силами и сплотить вокруг великого знамени верных людей... нужно только вновь окружить себя блистательными победами!
  
  "Но для начала... - с болью на сердце, думал молодой аристократ, проходя между трофеями не им полученными. - Я должен продать, предать память предков!"
  
  Он хотел себе сказать, что только часть, но не мог кривить сердцем перед собой или кем другим. Понимал, что продав даже самое малое, незначительное, он именно что продаст и предаст всю ту память о своей великой семье, которой так дорожил.
  
  Как выясниться позже, и погибель, и спасение пришли в одном, неожиданно лице.
  
  - Гос-с-сподин, - впервые за многие месяцы, подал голос крысоподобный, неотступная его тень. - Сме-е-ею предположить, что вы здесь не из простого жел-л-лания почтить память... без сомнения, в-в-великих и достойных людей.
  
  Молодой аристократ посмотрел на свою вторую тень. Ему было нестерпимо больно от того, на что он решился. Но, крысолюд не смог понять своего господина. Он неверно истолковал взгляд, столь пристальный и неотрывный.
  
  Потупившись, пряча глаза, крысолюд продолжил.
  
  - Ваши предки не п-п-просто так заслужили славу в-в-великих воинов и полководцев. Но ещё и слав-в-вились великим ум-ум-умом. Ведь они не-не-не сжигали книг, а собирали те, что це-це-ценились у правителей тех - вторая тень, после случившегося осенью заикался, но тут, словно подавился воздухом, - тех досточтимых ле-е-ет.
  
  Не сразу молодой аристократ смог понять, что ему говорит этот трусливый заика. Ещё дольше он обдумывал сказанное. А после, не проронив и слова, медленно направился в сторону одной неприметной комнаты.
  
  Мужчина, с факелом в руках, ощущая запах огня, чувствовал, как на него повеяло спёртым и пыльным воздухом, едва он зашёл в ту комнату. Огонь, точно живой, присмирел, стал заметно мельче в окружении книжных шкафов. Круг света был невероятно мал. А потолок, как знал аристократ, во всём замке, достаточно высок. И он мог только гадать, достают ли полки шкафов до потолка.
  
  Он ходил по лабиринтам, вглядываясь в разные заглавия книг. Его вторая тень плелась где-то позади. Молодой аристократ совсем редко мог прочитать рукописное название книг. Несколько раз останавливаясь, передав факел слуге и приказав быть осторожней, брал в руки старые, рукописные книги. Великого усилия стоило воспринимать старый, до реформы, родной язык. Но, бегло полистав с пяток книг, мужчина взял обратно факел.
  
  Шаг его стал заметно бодрее. Взгляд, точно впитывая жар близкого огня, сверкал во мраке. Глаза без устали шарили кругом. И в воображение возникали пышные образы, а на уме была одна единственная фраза: "Сколько же тут знаний?"
  
  Но, настоящим открытием, которое потрясло молодого человека и которое перерубило последнюю возможность к отступлению стало нахождение одной-единственной книги, написанной ломаным и тяжело читаемым почерком. Там было немало шифров и неясных оборотов, но... то, что молодой аристократ сумел понять при одном только беглом осмотре, воодушевляло и в тоже время обрекало на незавидную участь.
  
  "Алхимия - значилось в заглавие. - Эрнст. Харнтс."
  
  ***
  
  Алхимическая идея о создание золота, по факту, из ничего, всецело завладела и умом, и сердцем молодого аристократа. Ничто больше не имело значения, ведь вот он, - выход из бедственного положения.
  
  "Золото, - думал он, вспоминая архив семьи и слова далёкого-далёкого предка, - всего лишь средство достижения малых целей. Большие достигаются личным умом, силой и тактикой."
  
  "Но большое, не возможно без малого!" - мысленно добавлял мужчина, открывая ещё незнакомую книгу.
  
  При первом прочтении едва ли что-то оставалось в его не привычном уме к столь узко профильной терминологии и алхимическим жаргонизмам. Но мужчина не отступался, - читал и постигал сложную науку.
  
  Его скромных языковых знаний было явно недостаточно. Ему приходилось решать эту сложную задачу без каких-либо вложений, - опираясь только на те книги, что были. И, на его счастье, были различными мудрецами составленные словари и языковедческие труды по самым разным языкам. Но, доступных ему изначально книг, в самом начале, было сравнительно немного. Всего-то пара-тройка сотен пыльных томов.
  
  Изучая различные языки, смежные с родным, мужчина открывал для себя всё новые и новые горизонты. Учась понимать давно умерших мыслителей по их словесным трудам, молодой аристократ вначале ужасно мучился и страдал, но... тот труд, который он совершал, тот жар и пыл, с которым он подходил к делу, не могли оставить его без результата.
  
  Он спал по нескольку часов в сутки, остальное время всецело проводил за книгами и постигал сложную, горькую науку - алхимию. Составлял своеобразную карту, меж различными работами. И, не меньше, чем основному делу, он отводил время и силы, на изучение других языков.
  
  Дни сливались в череду пробуждений и поток знаний, который порой не получалось осмыслить, а после сон, - слишком короткий, чтобы отдохнуть, но отнимающий и без того драгоценное время.
  
  Мужчина был слишком молод. Он не мог ждать. Он понимал, что должен совсем справиться как можно скорее. И всякий раз, когда возникало мысленное сомнение в целесообразности такого подхода, спрашивал себя: "А зачем мне тогда быть, если я не добьюсь успеха? Зачем мне жить, если я не стану достойным своих предков ещё смолоду? Зачем мне вовсе нужна жизнь, если я буду прозябать, а не творить историю, как мои пращуры?"
  
  Головная боль, ужаснейшее истощение, как нервное, так и физическое, - стали главными его спутниками, - конечно, помимо знаний. В те редкие случаи, когда молодой аристократ, выбирался чтобы перекусить и, утащить с собой немного съестного, все, кто его видели, ужасались. Он напоминал блеклую тень самого себя. В считанные пару-тройку месяцев ужасно отощал, тяжело дышал и чуть ли не валился с ног от усталости. Только пламенный взор его не угасал.
  
  Вновь поползли слухи о том, что молодой правитель - одержимый. Его заботливая матушка, беспокоясь о дорогом сыночке, с жестокостью выпытывала у крысолюда: "Что с ним происходит? Что случилось?" но тот отвечал только то, что знал, что: "М-м-молодой господин изволит читать книги".
  
  Между тем, до самого лета молодой господин только тем был и занят, что составлял карту между, казалось бы, разрозненных трудов. В его теле едва теплилась жизнь, но он тихо посмеивался, - ему открывалось коварство и насмешливость алхимиков старины. Они, под самыми нелепыми и абсурдными формулировками общались меж друг другом на одном им ясном языке. И формулы, которые таились, под абсурдными требованиями, ему виделись совсем очевидными.
  
  Летом, дождавшись нужного ему дня, молодой аристократ готовился к ритуалу. Скрупулёзно. Болезненно реагируя на мельчайшее отклонения от нормы. И его заботливая матушка, и простые крестьяне, не желали его гневать, - даже те, кто успел его невзлюбить за крутой нрав, боялись, что от злости, того и гляди, помрёт!
  
  Молодой аристократ, - бледный, ужасно худущий, с впалыми глазами и тяжёлым дыханием, - ясно понимал, что та мысленная карта, меж различных трудов алхимиков, которую он составил, - не гарант успеха. Он понимал, что мог ошибиться с той или иной формулировкой. Пользуясь всеми теми знаниями о языках и речевых употреблениях различных эпох, он раз за разом перепроверял себя. Ведь понимал, что если он ошибётся, то всё будет потерянно.
  
  Да, придёт новый год. Да, вновь наступит лето. И да, можно будет подправить оплошность, если таковая будет, и провести ритуал так, как должно. Но молодой аристократ чувствовал, что если не справиться, то... не сможет больше заставить себя прочитать и слова. Что сожжёт библиотеку. Что... что не вытерпит такого испытания и вернёт ссуду посредством крови. Ведь, не останется в нём попросту сил продолжать жить. Не отважится посягнуть на достояние предков. И не согласиться всю жизнь влачить жалкое существование обычным начальником стражников.
  
  ***
  
  "Это... это, - пытался подумать молодой, истощённый телом, аристократ, едва окончив ритуал и по-новому оглядывая привычный мир. - Это невероятно!"
  
  Мысленная усталость, которая сопровождала его всё это время, в один момент просто растворилась. Её не стало. Пропала без следа. И бегло замечая различные предметы, вокруг себя, растения и деревья вдалеке, он одинаково легко, без усилий и напряжения мог рассказать о самых неожиданных их свойствах и применениях.
  
  Если прежде его ум можно было сравнить с быстротечной, но крайне узкой и мелководной рекой, то теперь его мысли стали бурным, безбрежным потоком, способным опрокидывать целые корабли.
  
  Ещё стоя в начертанном им самим круге, оглядывая руны, и одновременно по памяти вспоминая все прочитанные им книги по алхимии, мужчина ужасался: "Какая удача! Ведь столько возможностей для ошибки... но я смог!"
  
  Вспоминать абсолютно весь текст, прочитанных ранее книг, нисколько его не обременяло. Он точно мог вспомнить каждое слово. И переосмысление всего того, что было им прочитано по алхимии, отняло не более чем десяток минут. В десять минут, стоя под полной луной на безоблачном небе, он смог понять и открыть значительно больше тайн и секретов уже умерших мудрецов, чем за пол года!
  
  Но это ещё не стало главным его преимуществом. Это было только малым бонусом к тому, что он ещё не узнал о новых своих возможностях. И это, настоящее открытие, открылось, когда мужчина впервые взял в руки материальную книгу, а не восстановил что-то прочитанное прежде по памяти.
  
  Прочтение рукописной книги отняло меньше минуты. Он очень быстро, но при этом неправдоподобно осторожно, листал книгу. Эта минута для мужчины растянулась на добрых два года. Мысли его смогли перенести в другое время и эпоху. Мужчина, не зная нужды, жил тенью рядом с автором книги. Ходил вслед за ним. Видел, чем тот питается. Внимательно следил за его опытами и, в случае оплошности, точно знал, что следовало сделать иначе.
  
  Крысолюд изумлялся, видя, как явно лишившийся рассудка господин, ходит и просто пролистывает, быстро-быстро пролистывает книги. Как обходит полку за полкой. Как читает, - если он вовсе читал, - в кромешной темноте.
  
  А молодой аристократ не замечал, что кругом густая темнота. Не замечал усталости. Его дух стал непоколебим. А знания, так быстро обретавшие невероятный объём, помогали в понимании настоящего мира, который прежде был скрыт за непроницаемым туманом.
  
  Прежде, ещё будучи простым и глупым человеком, до ритуала, он думал, что алхимики разных стран и эпох имеют свой уникальный, хитрый язык. Но, теперь, обладая новым видением, и возможностью проживать тысячелетия в считанные десятки минут, он изменил точку зрения. Но, поставить точку в своём мнении он решился только спустя время. И это было, по меньшей мере, болезненным.
  
  Почти все книги в той обширной комнате ему поддавались без каких-либо усилий. Несколько новых ритуалов заметно усилили его мыслительные способности. Но там было и несколько книг, которые оказывались истинной пыткой!
  
  Молодой аристократ мог выучить незнакомый язык читая книгу, на этом самом незнакомом языке, в считанные мгновения. Но, стоило открыть одну из тех загадочных книг, а взгляду коснуться неясных и причудливых закорючек, как письмена вгрызались раздирающей болью в ум.
  
  Несколько раз он пытался читать эти книги - но всякий раз валился на пол или на колени и не мог толком перевести дыхание. Получалось, что все те знания, что он мог пропускать через себя, были только блеклой тенью в сравнении с тем, что его так терзало. В этот период времени молодой аристократ окончательно убедился во мнении, что все те алхимические труды, прочитанные им... что все те работы, которым люди посвящали свои жизни, были их неумолимой судьбой. Коварной судьбой, которая чужими руками создавали шифры. И ему стало ясно, - он один из немногих, если ни единственный, кто разгадал загадку, и смог обрести невероятную способность по одной только случайности.
  
  Так ему хотелось думать. В это он старательно верил. Но, стоило расслабиться, как случалось нечто скверное. Точно рука из необозримого мрака, хватала его за плечо и он слышал раздирающий разум голос.
  
  "Что если нет никакой судьбы? Что если наши миры и в самом деле многослойны? Что если, всеми этими жалкими "мудрецами" руководили неведомые порождения из другого слоя мира? Что если я... всего лишь... что если не было случайности и я смог совершить этот ритуал только под чужим и незримым, неясным руководством?"
  
  ***
  
  Под тяжестью новообретённых знаний, в их свете и скуки ради мужчина взялся перечитать то немногое, - в сравнение с прочитанным за последние пару недель (Огромнейшей библиотекой с книгами самой разной направленности) - что содержало в себе историю его предков и таких далёких пращуров. И это было печальным открытием. Всё то, чем он восхищался, оказалось чем-то слишком скоротечным, бессмысленным и даже смешным.
  
  Молодой аристократ чувствовал в себе тяжесть десятков прожитых тысячелетий. Он словно стал исполином, в сравнение с окружающими глупыми карликами. И то, ради чего он начал изыскания в алхимии, оказалось не более чем пустяком.
  
  "Золото... один из самых бесполезных металлов!" - думал он, входя в главный зал.
  
  В последние дни он вновь стал питаться регулярно, ведь ему было необходимо восстановиться и телом. Опасался, что всё окажется напрасным из-за одного того, что тело в какой-то момент откажет и умрёт. И пусть он, заглядывая внутренним взоров в жизненные процессы видел, что ни что ему не угрожает в ближайшие пару лет, решил обезопасить себя.
  
  Это был первый день зимы. Выпал снег. И лёгкий холод, мягкой свежестью, заполонил весь замок. На обед были крестьянские каши и хлеб, кислое вино. Но, мужчина не замечал их вкуса, - его мысли были прикованы к тем нескольким причудливым книгам.
  
  - Сын, - услышал он рядом с собой голос. Переведя взгляд, увидел взволнованное лицо своей матушки. - Мне нужно с тобой поговорить.
  
  Разговор не задался. Молодой аристократ только слушал, не перебивал. А его заботливая матушка старалась, как можно мягче подбирая слова, рассказать, что собирается вновь выйти замуж.
  
  - Что ж, - в конце её рассказа, сказал молодой мужчина. - Если ты того хочешь, то не стану тебе препятствовать. Только скажи, окажи любезность, кто этот мужчина?
  
  Она назвала имя. В прежнии времена он и не вспомнил бы его. Простое. Не принадлежавшее даже к самой захудалой фамилии. Мгновения не прошло, а мужчина заговорил:
  
  - По твоему мне нужна твоя жертва? - спокойно спросил он. - Или ты, дорогая моя матушка, считаешь, что я не смогу оплатить ту смехотворную ссуду?
  
  Моложавая женщина пыталась доказать, что она не жертвует собой, что она... что это её осознанный выбор.
  
  Для неё было тайной, что её сын мог легко узнать истинные помыслы говоривших с ним. И для него было яснее ясного, что его матушка собиралась пожертвовать собой именно ради него. Чтобы у него остался замок. Чтобы он мог спокойно жить. Завести семью, пусть и со слабой династией, но попытаться восстановить относительное благополучие родной фамилии. Он даже мог сказать, кого через пару минут матушка предложит уже ему на роль невесты.
  
  Не доедая своего обеда, он встал из-за стола.
  
  - Милейшая моя матушка, будь так любезна, - разорви помолвку. - о помолвке ему никто не говорил, но новые способности... это не простое знание, это сверхъестественное знание.
  
  Уже выйдя из-за стола, не слушая слов матушки, спокойным голосом перебил:
  
  - Напиши ему, чтобы явился самолично. Это важно. В ближайшее время. Как только представиться первая возможность. И если он это сделает... скажем, до конца месяца... двенадцати дней, думаю, ему хватит. То я не только полностью оплачу ссуду, но и заплачу ему столько же сверх того... просто так.
  
  - Но сын! - услышал он взволнованный голос.
  
  - Не беспокойся. Я знаю, что делаю. Доверься мне.
  
  ***
  
  Его неумолимо влекло к тем нескольким книгам. И боль не страшила. Словно запретный плод, думал он, вспоминая о них. Но всякий раз отмахивался от идеи открыть эти несколько странных, сплошь состоящих из кожи книг. Что обложка - кожа, что страницы - кожа. И шрифт, не самый лучший, - а в этом вопросе молодой аристократ знал толк, - но чем так выжигали буквы? Словно стальными, раскалёнными буквами неизвестного и болезненного для восприятия алфавита. Ничего подобного он нигде более не встречал.
  
  Но, открыть эти книги мужчина себе не позволял. И дело было не в страхе, а в понимании, что возможно кто-то ему навязывает эту болезненную тягу к запретным знаниям. Кто-то из другого слоя мира.
  
  "Но зачем?" - в миллионный раз задавал он себе один и тот же вопрос.
  
  ***
  
  - Эй, ты, - впервые обратился аристократ к своей второй тени.
  
  Крысолюд, встрепенулся, - чуть было не уснул, следя за сидевшим на месте господином:
  
  - Да, г-го-го-спа-дин?
  
  - Сколько неудобств с твоим заиканием! - вяло восклицал господин.
  
  Слуга-надзератель попытался было оправдываться, но страшно заикался.
  
  - Про-ро-ро-с-с-сти-те. Я не-не-не спе-пе - за последнее время, без видимых на то причин, у крысолюда заметно ухудшилось здоровье, появилось много шрамов, как явно заметных, так и скрытых одеждой. Да и заикаться он стал заметно больше.
  
  "Эх, матушка!" - подумал аристократ, протягивая в сторону второй своей тени руку.
  
  Крысоподобный аж весь сжался, когда раздался щелчок пальцев. Звук от щелчка, в крупной комнате, уставленной шкафами с книгами, обрёл эхо и, как показалось, крысоподобному слуге, оглушил.
  
  - Попробуй теперь что-нибудь сказать, - велел аристократ.
  
  - Что вы хотите услышать? - без единой запинки, удивляясь и округляя глаза, переспросил слуга.
  
  - Другое дело, - безразлично, словно случился сущий пустяк, сказал господин.
  
  Крысоподобный посмотрел такими щенячьими и признательными глазами на господина, что, казалось, свершились все его, самые смелые мечты и желания.
  
  - Отправляйся в деревню... загляни к своему полоумному дружку. У тебя не больше пяти минут, чтобы поговорить о том, какие подлые и мерзкие у тебя господа. Выпей с ним кружку, ладно, две того кислого пива... после, обсудите новую жену кузнеца и... ты понимаешь, верно?
  
  Крысоподобный закивал, хотя господин и не видел этих движений - смотрел куда-то вверх, на темноту под потолком, - но оба поняли друг друга.
  
  - Следом отправляйся к, - аристократ назвал имя, - скажи, что я желаю ему предложить работу. Десять золотых за день работы. Двадцать, если он будет, в меру сил, работать и ночью.
  
  Ох, как скривился крысоподобный, услышав будущую зарплату селянина! Он и десяти золотых не зарабатывал за неделю, и это, включая его доход от госпожи!
  
  - Не вздумай обмануть с оплатой, ведь платить ему буду я. И... перестань уже работать и вашим, и нашим. - аристократ посмотрел в глаза крысоподобному. - Ты меня понял?
  
  Вопрос был задан спокойным, тихим голосом. Но сколько же страха испытал слуга! Его сердце едва не разорвалось в клочья, а вены разрывало от пульсации крови. И в глазах потемнело, а ноги перестали держать.
  
  Очередной щелчок пронёсся эхом по помещению.
  
  - А вот помирать, и тем более гадить мне здесь не надо! - так же спокойно, но глядя куда-то в сторону, сказал господин. - И переоденься. Знаю, есть во что.
  
  ***
  
  Некоторое время спустя, плутая среди разветвлённых ходов глубин замка, аристократ молчал. За ним неотступно следовали двое. Его вторая, горбатая тень и молодой мужчина. Наниматель не спешил начинать говорить, а будущий работник, говоря откровенно, побаивался обстановки. Ему оказалось достаточно тех тридцати золотых, которые ему отдал аристократ, как задаток:
  
  - Если работа окажется не по плечу. Или не захочешь за неё браться. - говорил ранее аристократ, ещё не начав путь в глубины замка, - то пусть это останется у тебя. Плата за затраченное на меня время.
  
  Поначалу молодой крестьянин был рад, но, чем дольше они шли, тем большие его одолевали сомнения. Не нравилось ему ни окружение, ни сам аристократ, ни - уж тем более! - его горбач. Его одолевали сомнение, а идти становилось заметно сложнее, ведь опасения отягощали его шаг.
  
  - Простите, господин? - не узнавая своего, порядочно испуганного голоса, заговорил крестьянин.
  
  - Да? - не замедляя шага, даже не оглянувшись, спросил аристократ.
  
  - Скоро...
  
  - Нет, - бесстрастным голосом перебил аристократ. - Мы почти пришли. Немного осталось. И не беспокойся ты так. Ничего страшно ведь не случится.
  
  Страшного и в самом деле ничего не случилось. Они вышли в невероятную комнату, высеченную прямо в белом камне с зелёнными прожилками. На стенах, ближе к потолку, без дыма и топлива, прямо в нишах стен, горел сиреневый огонь, в мягком свете которого на сердце становилось легко и беззаботно. Аристократ жестом попросил остановиться. Он прошёл в середину комнаты и обернулся. В его глазах играло непривычное сияние.
  
  Без лишних слов, он поднял руку и направил её на крестьянина. Тот даже не успел ничего понять. Щелчок. И вместе с эхом от щелчка, упало мёртвое, бездыханное тело. Горбун отшатнулся от неожиданно умершего, как от чумного трупа.
  
  Гос... - он запнулся. Его разум никак не мог понять случившегося. - Господин?
  
  - Ты сделал то, о чём я тебя просил, - как обычно, пугающе-бесстрастным голосом заговорил аристократ. - Но, я не припомню, чтобы просил тебя посвящать в мои дела того недотёпу. Зачем ты ему рассказал это? Нет. Можно понять, что обмывая чужие косточки за кружечкой пива... но, неужели ты думал, что я не узнаю? Или ты также туп, как твой друг?
  
  - Господин! - взмолился горбун, повалившись на колени. Он полз к аристократу на коленях, моля о прощение.
  
  - Молчать. - тихо сказал аристократ. - В первый и в последний раз ты делаешь то, о чём я тебя не просил. В первый и последний раз ты, словом или делом угрожаешь мне или моим делам. В первый и последний раз я закрываю на подобное глаза и помогаю с решением, - следущее слово он сказал с лёгким нажимом, - твоей оплошности.
  
  Горбач молчал и больше не замечал рядом с собой бездыханного тела. Он тихо дышал, словно боялся обычным дыханием прогневать господина.
  
  - Два дня ты не будешь покидать замок. Ни с кем не заговоришь. Даже если будут пытать, - ни звука. На третий день пойдёшь к своему другу и предложишь работу. Скажешь, что нужно помочь мне с осмотром глубин замка. Плачу также, как и тому, - перевёл взгляд на бездыханное тело. - Когда спросит "А что с этим, ну, как его?", скажи, что мне нужен ещё один помощник. Скажи, что я оказался настолько глуп, что не смог догадаться нанять сразу двух помощников. И пошути об этом ещё что-то... из сегодняшнего. Этого хватит.
  
  - Да, господин, - обречённо выдохнул слуга.
  
  - И если ты меня подведёшь в очередной раз... - аристократ так многозначительно замолчал, что его вторая тень тут же, с явным оживлением, сказал:
  
  - Не подведу, господин!
  
  ***
  
  Где-то с полторы недели спустя, в жарко натопленном, заметно ожившем зале, было только двое человек. Во главе стола, в достойном одеяние, хозяин замка, молодой господин. Напротив него человек, который выдал его матушке ссуду. Толстяк. Изнеженный, хитрый и подлый толстяк. Который, якобы по доброте душевной, хотел взять в жёны его матушку, а после... после должен был случить "несчастный случай" с единственным её сыном. И тогда... тогда бы и замок и окружающие земле перешли по наследству к единственному наследнику, - матушке хозяина замка.
  
  Тот, кто должен был стать жертвой "несчастного случая", успел это прочитать в собеседнике, едва только взглянув в его глазки.
  
  Сейчас же, не замечая щедрого угощения, толстый гость пробовал на зуб золотые монеты, которые были свалены в крупный, крепко сколоченный ящик.
  
  Что интересно, толстяк, даже узнав, что золото, которое он пробует на зуб, почти целиком состоит из крови человека, не то, чтобы не отбросил, а даже попытался выведать рецепт.
  
  Молодой аристократ знал наперёд, как именно бы этот толстяк обделывал дела, чтобы люди "случайно" терялись, а его благосостояние "необъяснимо" пополнялось.
  
  - Вы меня приятно удивили, - начал толстяк, но не забыл о вежливости и прибавил, - господин.
  
  Молодой аристократ спросил:
  
  - Так что, мы в расчёте?
  
  - В полном, милейший господин, - громко ответил толстяк, что даже пузо задрожало. - В полном расчёте!
  
  На стол легла бумага. Важная и ценная бумага. А молодой аристократ, со всеми своими знаниями, чувствуя горечь, подумал: "Одна жалкая бумага равна в цене замку с тысячелетней историей... и всем тем, что под ним раскинулось!"
  
  Он и прежде понимал, каким образом, чистокровных и сильных обманули слабые грязнокровки. Каким образом такие вот, толстые дельцы, смогли одолеть могущественные империи и властные дома... но как же смешно было видеть бумагу, которая едва не уничтожила его собственный дом!
  
  - Господин! - спустя время, утирая рукавом со рта гусиный жир, сказал толстяк. - Я понимаю, что нас больше не связывают дела, но... вы человек с железной хваткой и умением зарабатывать, совсем неожиданно, деньги. Я имею связи... так почему бы нам не помочь друг другу?
  
  Аристократ понимал, к чему клонит его гость. Он знал о том, что рано или поздно, разговор зайдёт и об этом. Поэтому он и велел своей матушке остаться у себя. Но, пока слова не были сказаны, рано было что-либо предпринимать. Он верил, что люди творят судьбу, а не она их. Иначе... иначе получался совсем грустный вывод. И это при всём его знание и могуществе мысли!
  
  Толстяк не стал ходить вокруг да около, а сразу, прямо в лоб сказал:
  
  - Почему бы нам не начать взаимовыгодные дела? А свяжем мы это двойной свадьбой. У вас есть мать, к тому же, - он хохотнул, - бесхозная. А у меня целых три дочери! И все как на подбор!
  
  Аристократ, слушая собеседника в пол уха, уже знал всю его жизнь. Он знал, что на самом деле задумал толстяк. И видел всех его, трёх официальных дочерей... и целую вереницу от различных продажных дев. И те трое, и все прочие, не выделялись настоящей красотой. Разве парочка дочерей от одной портовой девки имели не такое уж отталкивающее лицо, как все прочие, да и не были слишком уж похожи на свиней... но женитьба, на ком бы то не была, явно не входила в ближайшие планы молодого аристократа. Особенно с кем-то обладающим столь скверной кровью.
  
  А вот про его матушку, стоит сказать, толстяк заговорил зря. Многое в человеке, после открытия новых знаний, успело размыться, зачерстветь или умереть. Но, родную матушку, как собственно и свой дом, со всеми пращурами, он ценил. И подобное высказывание, сравнение с вещью... да даже одни только слова, что можно ему, скоту такому, да его дорогую матушку, в жёны?
  
  Аристократ, не подав вида, рассвирепел пуще лютого зверя. Его правый глаз немного иначе начал выглядеть. На какие-то полминуты, может, минуту. Но одного взгляда этим глазом на обнаглевшего толстяка хватило, чтобы тот замолк и потупился.
  
  - Как посмел ты? - спокойно спросил молодой мужчина. Толстяк даже не попытался сказать и слова. Аристократ продолжил. - Забирай своё поганое золото и проваливай в свою дыру. Три дня срока, а после - смерть. Тебе, и всему твоему проклятому выводку. Ты меня понял?
  
  - Да, господин. - Безропотно сказал толстяк, утаскивая ящик с золотом.
  
  За пределами комнаты толстяку помогли. А из оцепенения, точно глубокой задумчивости, он вышел только на полпути домой. И ничего-то он не помнил. Ни разговора, ни того, что приказал ему аристократ.
  
  - Бред сивой кобылы! - восклицал толстяк и ругался на своих подчинённых.
  
  Он ещё не знал, что спустя немногим больше двух дней, он самолично устроит в своём поместье ужаснейший пожар. Не знал он и того, что прежде, самолично прирежет всю свою семью. И, само собой не знал, что, оказавшись объятый пламенем, он будет улыбаться, и говорить раз за разом:
  
  - Всё сделано, господин!
  
  ***
  
  Как же мучительно было молодому аристократу, зная всё наперёд, и не имея ни к чему интереса, избегать несколько незнакомых книг. Они ему доставили невероятную боль, но, в них явно скрывалось столь много, что всё ему известное в сравнение с этим окажется не более, чем пустяком.
  
  Знал, какой боли будет ему стоить новая попытка, но испытывал тягу к этим запретным знаниям, как ни к чему другому за время всей своей, не особо долгой физически жизни, но фантастически затянувшейся благодаря обретённым и пережитым знаниям.
  
  И, однажды, любопытства ради, - ведь его умение предсказывать совершенно не работало на странных книгах, - приказал горбатому, крысоподобному заглянуть в книгу.
  
  Тот долго умолял пощадить. Ползал на коленях. Говорил, что служит и будет служить верой и правдой. Но, увидев протянутую в его сторону руку. Помня, чем это обычно заканчивалось. И услышав:
  
  - Выбирай.
  
  Выбрал книгу. Так у него, как сам рассудил горбач, был хоть какой-то шанс выжить.
  
  К великому удивлению, как господина, так и слуги, ничего не случилось. Тот просто смотрел на страницы и ничего не понимая, оглядывался на стоявшего в стороне господина.
  
  - Ясно. Можешь положить её на место. - местом для книги служила полка на которой стояли подобные книги. - Оставь меня.
  
  - Но господин? - было, попытался слуга.
  
  Аристократ перебил.
  
  - В последнее время ты заставляешь меня чересчур много повторять. Достойный ли ты после этого слуга? Нужен ли ты мне вовсе?
  
  Как и прежде, крысоподобный в простых словах ощутил угрозу и страшную силу. Он опрометью бросился прочь. Наступал на полы длинного одеяния, падал на пол, поднимался, и вновь бежал, как от самого страшного, ожившего кошмара.
  
  Аристократ чувствовал, что он всего лишь мальчик, желающий тягаться в силе с могучим великаном. Он чувствовал, как от книги исходит непроницаемый мрак. И этот мрак так манил к себе, так пугал своей неизвестностью и силой.
  
  Вздохнув, он открыл книгу. И тут же свалился без чувств. Его пронзила такая мучительная боль, что воздух, который был в лёгких, словно огнём, обжигал, выходя наружу. Новый вдох стоил ещё больших мучений, - как будто бы свежую рану прижгли солью.
  
  Полчаса он лежал, пуская слюни, не в силах произнести и слова. Тихо-тихо хрипел. Тело его не слушалось, как будто бы все связки в раз оказались перерезаны. Словно кукловод взял, да обрезал все нити.
  
  И мысли, которые текли прежде бурным потоком, наткнулись на непроницаемую, высокую плотину. Вокруг высились крутые склоны. И, не смотря на всё желания, мужчина так и не смог заглянуть за завесу. С первой попытки.
  
  Едва придя в себя, мужчина, прослеживая внутренним зрением все нарушения в теле, на скорую руку себя лечил. Это было не такой уж и простой задачей. И, что вероятно, сумей он прочитать также эту книгу, когда впервые зашёл в книжный архив, то ему бы уже никто не помог.
  
  Он вновь открыл книгу и... результат повторился. А потом опять... и опять... вновь и вновь один и тот же результат. Упорство ничего не меняло. И молодой аристократ на целых два дня бросил свои попытки взять штурмом крепость сокрытых знаний. Целых два мучительных дня... полных соблазна вернуться и вновь взглянуть на неясный текст незнакомого языка.
  
  "Когда я успел полюбить боль? - раз за разом, мысленно он спрашивал себя. - С каких это пор мне нравится страдать?"
  
  Только как человеку со стажем пристрастия к спиртному, больше чем в половину жизни, трудно устоять перед явно болезненным соблазном, так и аристократу было мучительно себя сдерживать.
  
  А после он сорвался. И не один раз валялся на полу, как беспомощный калека. Обещал себе больше не глупить. Заняться важным. Возродить величие дома. Захватить весь мир, - теперь это не звучало бредом или чем-то сверх сложным, но... это виделось слишком скучным занятием.
  
  И мужчина раз за разом повторял отречение от странных книг. А после срывался. Отрекался. Срывался... отрекался и... не мог устоять перед соблазном новых, тайных знаний.
  
  За время почти в полтора года с его телом приключились некоторые перемены. Цвет кожи начал меняться на непроницаемо чёрный, словно сотканный из самой густой тьмы. Благо, не на всём теле разом. Но правую руку приходилось прятать под тканью.
  
  Вместе с переменами в теле менялась и сила его слов. Однажды, случайно, когда обвалился один из переходов, он одним лишь словом заставил камни вернуться на свои места. И, что примечательно, они слились меж собой в монолит. Эта часть прохода стала самой крепкой во всём замке.
  
  Тогда-то и стали очевидны первые перемены в безуспешных приступах странных книг. Вначале лишь только на мгновения он заглядывал за плотную завесу слоёв миров. Но, вскоре, когда и спина покрылась чернотой, а на руке возникли причудливые, ещё не ясные наросты, время пребывания в другом слое мира увеличилось до десяти секунд.
  
  Мужчина уже знал, что в другом мире он всегда оказывается на холме. Под ногами он видел совершенно мёртвую землю. Вокруг не было ни единой травинки. Ни единого кустика или захудалого деревца. И всегда была ночь с полной луной. Ни единого облака. А воздух - тяжёлый, опаляющий нутро. С тех пор, как ему приоткрылось это примерно десятисекундное перемещение, мужчина отрешился от всего мира. И только горбач, запуганный всеми, боящийся любого движения господина, связывал его и мир, - приносил еду и воду, записки от взволнованной матушки, а также относил успокаивающие ответы от аристократа.
  
  На правой руке явственно обозначились шипы. Ногти стали обращаться в когти. И кожа преобразовывалась в крепкую чешую.
  
  Однажды, интереса ради, аристократ попытался ножом содрать чешуйку, но даже самая маленькая не поддавалась. Желая проверить свои силы, он, однажды, спустившись в глубины замка, проломил самую крепкую, его же словом восстановленную стену. Такое не то, что человеку не под силу, одним ударом не одно стенобитное орудие не могло сделать подобного.
  
  Аристократу ещё раз пришлось щёлкнуть пальцами, - сердце его второй тени, горбача, просто остановилось от увиденного.
  
  - Не помню, чтобы разрешал тебе умирать.
  
  После этого мужчина продолжал пытаться читать книгу, но максимум, предел, которого он смог достичь, - семнадцать секунд. В эти секунды, его явно поджидали на другой стороне.
  
  На всё том же холме, где ничего не росло. И вокруг была одна только мёртвая земля. Он стоял и удивлялся, видя перед собой размытый, дымный силуэт с огромной пастью.
  
  В эти семнадцать секунд он услышал короткую, но очень тягучую фразу. Словно калёным железом ему выжигали эти слова прямо в мозгу. Неясные образы сопровождали каждый слог. И столько знаний вливалось в его неподготовленный разум, что мужчина сразу же повалился без сил.
  
  - В небо смотря, других пожирая, проход мне открой.
  
  Это было всем тем, что сказало то необъяснимое порождение, прежде чем мужчину выкинуло в его родной мир. Лёжа на полу, безуспешно пытаясь восстановиться, он чувствовал, как под его кожей копошатся черви, как кости, ломаясь, перестраиваются. И не было у него больше власти руководить жизненными способностями своего тела. Слишком мало он знал о том, ином слое мира. Слишком сильно тот пласт, в который он заглядывал из праздного любопытства, переломал его организм.
  
  Целых двое суток он, как покалеченный, едва мог ползать. И как же мучительно было питаться привычной едой. Переживая те образы, которые он скопил в другом мире, отослал слугу притащить ему троих работников:
  
  - По тридцать золотых, - болезненно хрипел аристократ, как немощный старик. - Для работы на глубине.
  
  Когда горбач привёл каких-то селян, аристократ, без лишних слов, одним только мистическим взглядом убил их. А после, точно зверь, принялся их есть сырыми.
  
  "Наверное, нужно было есть живьём" - подумал он, понимая, что тем, что их убил, ослабил пользу от подобной трапезы.
  
  Но и тех троих, что он съел, хватило, чтобы он перестал опираться на клюку, которую опять-таки сделал из камня при помощи своего слова.
  
  "В небо смотря" - с головной болью, повторил на языке того странного порождения из иного пласта мира. - "В небо смотря"
  
  Ему виделось то, какие нужно отыскать созвездия. Ориентируясь на них, ему нужно будет отыскать подходящее место и...
  
  "Меня призови" - повторил мысленно аристократ.
  
  Призывать он не собирался... так скоро. Он понимал, что для начала ему следует закончить начатое, - окончательно перестать быть человеком.
  
  Аристократ, плотно закутав инородные проявления тканью, отправился к оконному проёму. И, даже какая-то тоска, на одно-единственное биение сердца, напомнила о себе. О юношеских мечтах. О желаниях, с которыми он вернулся домой. Но, те новые возможности, которые ему представлялись, оказались значительно заманчивей и интересней.
  
  Он стоял у самого оконного проёма и глядел вверх. Ни облака, ни уж тем более, лёгкая дымка, ему не мешали видеть нужные звёзды. Потребовалось не так много времени, как он думал, чтобы рассчитать нужное место.
  
  Да и то, что требовалось для призыва, теперь, для него, не было чем-то недоступным. С его прежними возможностями, ещё до изменений тела, он с этим мог бы совладать. Разве только речь иного слоя мира...
  
  "Придётся немало постараться, чтобы справиться" - думал он, мечтательно глядя вдаль.
  
  Его новое тело было невероятно крепким и сильным. Но те старые инстинкты, которыми он обладал, не просто притупились, - они принадлежали человеку, которым он уже, частью, не являлся. Интуиция, предчувствие, ощущения окружения, которые были гипертрофированными благодаря великим знаниям, - уснули или вовсе умерли. Новые, из иного мира, даже не успели начать зарождаться.
  
  Аристократ не знал, что его тень, его верный горбун, который был рядом, когда он оказался в последний раз за пределами привычного мира, был рядом и после. И, когда аристократ бормотал из раза в раз, на самых разных языках - "В небо смотря, других пожирая, проход мне открой" - горбун много раз услышал это на привычном себе языке. И горбун, самое трусливое создание из всех, что бывали в этом замке, понимал, что ждёт этот мир. Он видел силу господина и прежде, но новая... И людоедские замашки... а тут ещё "Меня призови".
  
  Он понимал, что это велел кто-то более... сильный, властный и коварный. Горбун понимал, чего это будет стоить. И знал, что только он один, в целом свете, может хоть что-то сделать.
  
  Так, самое трусливое создание, сделало то, чего от него не мог ожидать совершенно никто. И прежде, когда аристократ мог читать людей как книги, которые ему легко давались, у горбуна было всего только пара шансов его убить. Шансов умереть, подавившись кислым вином, для сравнения, было больше сотни.
  
  И этот самый горбун, весь дрожа от страха, коротко разбежавшись, схватил своего господина и... полетел вместе с ним вниз. Не отпускал. Держал изо всех сил. И даже пытался держать фантомными руками, когда родные оторвал аристократ.
  
  Да! В панике, аристократ, как взбешённый зверь, разорвал горе слугу в считанные секунды. Но, ничего уже не мог изменить.
  
  Падение было невероятно жёстким. Даже крепкая спина, уже покрывшаяся чешуёй, не спасла, - всё нутро ещё было нежным, людским. И его попросту разорвало. Снаружи цел и вроде не вредим, - а внутри всё разорвано и порвано.
  
  Харкая кровью, аристократ пытался восстановиться... но ему нужна была свежая... да хотя бы дохлая плоть! Плоть!
  
  Он увидел в нескольких метрах от себя разорванные части горбача, чьё имя никто не знал в целом замке. Он тянулся к его почти целой голове. Он тянулся к лицу, на котором застыли последние, горестные слёзы. Тянулся в сторону замерших и остекленевших глаз. Но, сил у него уже не находилось. Силы, вместе с кровью, покидали его. А ведь спасение было так близко!
   Последнее, что запомнил умирающий аристократ, протянутую, шипастую лапу, которая едва касалась когтями лица оторванной головы. Видел, как коготь оставляет отметины на коже, но... вокруг сгустилась темнота. И она полностью поглотила его. Совсем неожиданно. В один момент. Рука обессилено упала на каменную мостовую. А он даже не понял, что умер. Ему показалось, что просто уснул.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"