Обломок мраморной плиты, некогда служившей то ли полом, то ли потолком, отогревался на солнце. Верхнюю грань сплошь покрывала вязь таинственных символов. Это хорошо. Только - вот досада - трещинка со стороны излома разрослась вглубь и в ширину. Камень выкрошился. Сиди теперь и голову ломай, была ли закорючка в этом месте?

Вот он, наверное, знал, позавидовал я древнему инопланетному существу. Пыль с его костей аккуратно смахивали кисточкой и складывали останки в пластиковый пакет.

Так была закорючка или нет?

Трещинку заслонила тень. Митрич, прищурившись, оглядел объект моих исследований, размазал панамкой пот по лицу.

- Нго, - решительно заявил он и присел на краешек плиты.

Некоторое время я обдумывал слова старика. Глаз у него наметан, и прямо-таки звериное чутье, но на сей раз, похоже, спешит он с выводами.

- А я все же думаю - "кта", - честно признался я и примостился рядом. - Хотя с "нго" оно романтичнее выходит.

Действительно, наполненный силой иероглиф "кта" пророчит повествование о богатстве, власти, изобилии. Вот извлекут из недр вторую половину камня, и узнаем мы, как благоденствовали доисторические народы. Тогда как "нго" - символ скорби и разорения - обрывающийся забавным крючочком на конце, наверняка, поведает грустную историю времен упадка. А повернет закорючка не туда, и символ станет вовсе непонятен.

- Ключ в письменах, - словно размышляя вслух, начал разговор Митрич.

- Письмена и есть ключ, - уточнил я.

Несомненно, мы думали об одном и том же. Нераскрытая тайна древних занимала умы ночью и днем. Время от времени каждый из нас радовал коллег оригинальной идеей, но результатов как не было, так и нет.

Ко мне наведалась очередная мысль:

- Я вот, что думаю...

Митрич слушать был не настроен.

- Древние строки. Кладезь, где следует искать истину. И постигать их надо не разумом, но сердцем, - красиво говорит. Эх, был я молод-зелен. Наслушаюсь, бывало, речей Митрича и на что угодно пойду за ним на поводу. Да, было время.

- Конечно. Несомненно. Я полностью согласен. Так вот, я думаю...

Но Митрич спешил поделиться собственным толкованием:

- В письменах сказано, - старик, призадумавшись, назидательно поднял палец и замер воплощением житейской мудрости. Глубокая складка пролегла между бровей.

Молчание затянулось. Археолог похлопал себя по карманам, вытряс из них пыль. Записной книжки внутри не оказалось.

- Как там? Афанасий.

- Только истинная любовь... - припомнил я пророчество древних кламсов.

- Именно, - потер руки Митрич. - Вот и займись.

Чем именно предстоит заняться, тогда я еще не осознал, но уже в полной мере чувствовал себя молодым, а, точнее, развесившим уши стажером.

 

Митрич, словно удав, разъяснял доходчиво, неторопливо. Я же упорно не признавал себя кроликом, попавшим на обед.

- У меня на Земле жена и двое детей, - попробовал я воззвать к стариковой совести.

Митрич тяжело вздохнул и завел свою шарманку сначала:

- Это же ценнейшая находка за всю историю инопланетной археологии.

- Вот-вот - инопланетной, а я придерживаюсь традиционных взглядов. И вообще, почему именно я?

- У Уттера концепция иная, - аргументировал старик. - Ему дай волю, всю гробницу разнесет. Поручить Кудновскому? По правде сказать, волнуюсь я за него, еще увлечется. А ты... - Митрич запнулся, - ты идеальный кандидат, способный увидеть зерно истины, почувствовать логику. Кому, как не тебе, пройдя любовь, не захлебнуться в чувствах, сохранить разум и разгадать загадку древних. Я бы и сам взялся, да староват для таких дел.

Снова понесло старика. Чего уж там, говори прямо - раскусил тебя Уттер и увильнул, а я, дурак, попался.

- Ну, не могу я воспылать страстью к сорокатысячелетней мумии.

- Но в письменах ясно говорится, что только истинная любовь к усопшей способна отворить двери к ней.

- Ну, поймите, Валерий Дмитрич. Я археолог - ученый, а не поэт. Я понимаю, влюбиться в женщину, ну, в статую, наконец, но невозможно полюбить замурованную кламсянку, которую нельзя ни увидеть, ни прикоснуться к ней. Вы себе как знаете, но без наглядного пособия я не могу, - подведя серьезный, научно-обоснованный итог изрядно напрягающей беседе, я принялся вышагивать из стороны в сторону, снимая напряжение.

- Говоришь, нужен тебе экспонат, - Митрич неторопливо почесал подбородок. Плохой знак, видать, задумал что-то старик. - Я, конечно, не бог весть, какая шишка, но, думаю, подсобить смогу.

- Не понял.

- Наши коллеги из Унг-Танга заинтересовались здешней находкой, и спецрейсом сюда направляется их представитель Иксинадамна Иокта - эксперт по докосмичным цивилизациям. Я отдельно настоял на требованиях: репродуктивный возраст и пол, приравненный к женскому. Полагаю, она оценит важность эксперимента и согласится провести недельку в более неформальной обстановке.

От неожиданности я поперхнулся слюной. Откашлявшись, сел.

- Митрич, вы о чем, вообще, говорите? Человек и тангайка!

- Исключительно в научных целях. Своеобразный метод замещения. Начнем с ресторанов и вечерних прогулок, а за ними сами собой появятся требуемые симптомы: бессонница, отсутствующий аппетит и прочие тяготы любви. Вот тогда по ночам займешься концентрацией на душевных муках, а в дневное время сосредоточишься на проецировании чувств на покоящийся в гробнице прах.

- Так, может, я в городе найду себе подружку? - оживился я, но совесть напомнила о жене. - Ничего серьезного, просто легкий флирт.

- Ни в коем случае, - безоговорочно отрезал Митрич. - Земная женщина не подходит. Ты должен понимать, что любишь существо иной расы, но сердцем отвергать доводы рассудка. Иначе миссия обречена на провал.

- Ну, не выйдет у меня, чесслово, не выйдет.

- Да будет тебе, ты у нас парень молодой, горячий.

Один из нас точно горячий - перегрелся на солнце. Темнит Митрич, но свою линию гнет железно и, ясно, как день, от меня не отстанет. Даже подружку заранее заготовил старик. Ладно-ладно.

***

- Иксинадамна. Афанасий, - представил Митрич друг другу будущих влюбленных. - Оставляю вас. Афанасий посвятит тебя в детали исследований.

Официальная часть знакомства прошла достаточно ровно, но было заметно, что в человеческой компании тангайка чувствует себя неуютно и желает скрыться от любопытных глаз.

- Твоя палатка. Ты пока располагайся.

Иксинадамна изобразила знак признательности на лице.

- Икси... Можно, я буду называть тебя Икси? - делая первый шаг навстречу, предложил я, не забыв помянуть Митрича нехорошими словами. - Может, вечером сходим куда-нибудь. Я знаю в ближайшем городе неплохой ресторанчик.

Связанная обязательствами перед своим начальством, Икси любезно согласилась.

***

Люди, первыми обосновавшись на этой планете, немного потеснили местных догуаров и теперь всеми правдами и неправдами укрепляли монополию на право пребывания здесь. Лишь время от времени изворотливые инопланетные дельцы ухитрялись просочиться сквозь законодательные кордоны, радуя догуаров невиданными товарами, а человеческих поселенцев экзотическим внешним видом. Такое положение дел добавило остроты в мое первое после двенадцати лет семейной жизни романтическое свидание. Официанты безукоризненно выполняли работу, проявляя профессиональную выдержку, но редкие посетители беззастенчиво глазели на эксцентричную парочку, так что малейшее проявление галантности тут же становилось поводом для нескончаемых пересудов.

Вырвавшись из ресторанного плена и вернувшись в лагерь, я настолько проникся свободой, что, проводив Икси до палатки, на прощанье коснулся губами ее ладони. Благо дело, тангайцы, как и кламсы относились к гуманоидным типам, так что проблем с соотнесением конечности к верхней или нижней не возникало.

Лишь пробираясь к себе, я с запозданьем заметил, что, несмотря на позднее время, в нескольких палатках горел свет. Коллеги меня поджидали и, не дав укрыться в спасительной темноте, налетели, как хищная стая.

- Колись, Ромео, как она? - затребовал Кудновский - тонкий знаток древней поэзии и ювелир девичьих сердец.

- Слышь, а ты ее уже того? - это Уттер - неисправимый бабник и зубоскал.

- Ну, дети малые.

- Да ладно, не кипятись, - встрял руководитель экспедиции, по совместительству зачинщик моей любовной истории, - рассказывай по порядку.

- Я честно стараюсь влюбиться, а эти...

- Ааа, - отмахнулся Митрич.

- У нее хвост и неприятный запах, но держится молодцом, - выложил я начистоту, - смущается, получая комплименты.

Митрич немного скис, но тут встрял Кудновский, сдав меня со всеми потрохами:

- Я видел, он целовал ей руку.

- Отлично, - воспрянул духом Митрич, - завтра же приступаем ко второй части эксперимента.

- Держись, Афоня, мы с тобой, - кинул на прощанье подлец Кудновский.

- Подбодрил, спасибо.

***

Здравствуй, любимая... В смысле, здравствовала ты в несколько иные времена... Стоп, соберись, будь серьезным...

Любимая, мы не виделись так давно, что из памяти стерлись черты твоего лица. Глаза, отражающие глубину моих чувств, ушные раковины с изящными разветвлениями. Знаешь, я не хотел говорить, но ороговевшие наросты на лобной и височной части черепа, характерные для представителей восточной популяции разумных кламсов, не совсем в моем вкусе. Зато, судя по останкам самок твоего подвида, отсутствие у них подчелюстных мешков, свидетельствует, что ты и вправду очень красива. М-да...

***

- Митрич, это безыдейно.

- Да погоди ты. Вот, послушай - "Пыль засоряет отверстия для глаз - ослепляет".

- Ммм, ранний постгуманоид. Полагаю, седьмой-пятый век, - блеснул Кудновский познаниями в литературных изысках догуарских поэтов.

- Вот именно. На смену кламсам пришли догуары, дотла сожгли селения, но оставили нетронутой гробницу, хотя, как и мы, могли легко добраться до всех сокровищ, за исключением сокрытого в неприступной комнате царицы. Они переняли язык кламсов, и, чудится мне, не в последнюю очередь ради того, чтобы воспеть ослепительную красоту захороненной кламсской правительницы на ее родном языке.

- Стихи отражают лишь то, что физиология племен-завоевателей не приспособлена к здешним климатическим условиям, - охладил я творческий запал Митрича. - А царица - они же никогда не видели ее. Мы не нашли ни одной скульптуры, ни одной картины с ее изображением. Не факт, что они просуществовали до времен завоевания догуарами кламсов.

Митрич вопросительно осмотрел присутствующих.

- Мы работаем над этим, - хором ответили Уттер с Кудновским.

- Работаем, - передразнил Митрич. - Вот, с Афанасия бери пример. Человек душу вкладывает.

Уттер тихонько захихикал. Митрич осадил его вопросом:

- Ладно, у тебя что?

- Да так, всего пару строчек, - неторопливо листая записную книжку, процедил тот. - Выдержка из хроник. "Рожденная среди небесных светил звездная царица поселилась на земле".

Уттер замолчал, наслаждаясь эффектом. Черт возьми, всегда знает, где искать.

- Так мы имеем дело с представителем внепланетной расы, - для Митрича замаячило признание Всемирной Академией Наук. - И что отсюда следует?

- Абсолютная красота, - сделал вывод Кудновский, - не зависящая от строения тела и взглядов на мир.

- Математическая абстракция, не более. Но, спорить не буду, интересный факт.

Однако мои измышления уже никто не слушал. Митрич торопливо раздавал указания, а Уттер с Кудновским препирались, кому из них что выполнять.

- Валерий Дмитрич, а мне что делать? - чувствуя себя обделенным, поинтересовался я.

- Ты продолжай, Афанасий, продолжай.

***

Икси оказалась интересным собеседником, у нее обнаружилось неплохое чувство юмора, обширный кругозор и чрезмерная восприимчивость к похвале. При других обстоятельствах времяпрепровождение с ней можно было бы назвать приятным, но сейчас за исключением положенного времени свиданий я старался не попадаться ей на глаза, предпочитая уединение у порога второй моей "избранницы".

***

Звездная царица - звучит красиво... В прошлый раз я наговорил лишнего. Прости. Я не имел права насмехаться. Все-таки святое место, и мы вторглись без приглашения. Мне просто нужно открыть к тебе путь.

Касаюсь кончиками пальцев изрезанной иероглифами стены, изученной вдоль и поперек. Ни намека. Кто ты, откуда пришла. Как трактовать упомянутую в письменах любовь. Я знаю, ответ материален. Потайная кнопка, рычаг, нет, слишком банально.

Скольжу по причудливым, выточенным в камне очертаниям символов, пытаясь нащупать их тайный смысл. Уверен, в них ключ. Символы уложены идеально ровно, словно перед глазами наборная доска.

Ввести кодовое слово, разгадать шифр.

Долгих лет, царица, или "камм ктаха амата", как сказал бы подданный, обожающий тебя. Пальцы поочередно касаются букв - новая фраза, короткая и емкая, возможно, окажется ключом. Нет. Изъявление чувств остается безответным. Стена глуха. Завтра опробую другие изречения.

***

Сегодня я пришел в твой дом до рассвета и, кажется, у пирамиды заметил чью-то тень. Звучит смешно, но, выходит, ты мне изменяешь. Мстишь из-за Икси? Мне и самому неловко, что столько времени провожу с ней. Глупая затея, но надо идти до конца. А кто он? Уттер? Кудновский? Или в Митриче взыграла кровь? Да что ж это, ревность? Просто неясный силуэт. Показалось. Или кто-то хочет отнять тебя у меня?

Ревную, а сам о тебе ничего не знаю. Твое лицо, руки. Будет жаль, если у тебя нет рук. Увы, слишком много простора для фантазии. Мне бы увидеть тебя. Знаю, ты заперта. А хочешь, я придумаю тебе облик: голова, волосы, с длинными ресницами глаза. Знаешь, ты похожа на женщину, в которую однажды я влюбился, у нас с ней двое прекрасных сыновей.

Если в моих домыслах есть хоть доля правды, я смог бы тебя полюбить. Ты была бы моей, только моей.

***

- О, прости, ты не один. - Уттер застенчиво прикрыл ладонью глаза, заметив Икси в моей палатке.

- Мы просто обсуждаем влияние экспансивной политики догуаров на культуру кламсов, - Уттер, конечно, рубаха-парень и хороший спец, но когда-нибудь я его зарежу. - Что там?

- Идем, Кудновский что-то притащил.

Убедившись, что все заинтересованные лица в сборе, Кудновский, бережно придерживая полуметровую статую типичного представителя разумных кламсов, торжественно озвучил полузатертую надпись на ней:

- "Томака катума амм ак" - часть тебя во мне. Думаю, имеется в виду "Тебя". - Что скажешь?

- Чушь. Это не согласуется с версией о звездной царице, - встал на дыбы Уттер. - И потом, почему часть? Хотя, верно, ее ж ниже пояса не показали.

- Душа, Уттер, душа отсутствует в камне. Вот, заодно и разгадка. Кламсы не ваяли с Нее статуи. А это, быть может, единственный, уникальный экземпляр. Для современников Ее лик был столь прекрасен, что ни один... почти ни один скульптор не осмелился повторить шедевр, созданный творцом.

"Шедевр" нисколько не вязался с моими фантазиями у запертой комнаты.

- Это не Она. Комментарии излишни, - прервал я измышления Кудновского и неторопливо побрел прочь.

Митрич понимающе развел руками, мол, влюбленный - ему видней.

- Если Она не кламсской расы, тогда кто же? - не сдавался Кудновский.

- Да есть тут одна мысль...

Секундная пауза. Голос Уттера:

- Надеешься найти в гробнице останки человеческого существа? Но люди появились тут на двадцать тысячелетий позже, если ты об этом.

- Проверить не помешает.

- Слышь, но почему человек? Основания? - подключился Митрич.

- Не знаю. Просто хочется верить.

***

- До вечера, Икси, - кидаю на ходу и быстрыми шагами отмеряю милю до пирамиды.

Вон она, возвышается над землей излюбленная древними зодчими идеально простая форма. Сколько в ней таинственности, безудержной дикости и красоты. Быть может, за ее монолитной стеной захоронена женщина, которую суждено полюбить. Безнадежно и безответно. Что принесет любовь, разделенная тысячелетьями. Страданья, боль. Отчего же день ото дня неизвестность, покоящаяся в гробнице, манит все сильней.

Сажусь у входа в пирамиду. Ни звука. Хочется просто помолчать, быть рядом и думать о тебе - о человеке, об абсолютной красоте, способной, спустившись с неба, обрести царствие на полудикой земле.

Уже поздно. Какой красивый закат. Вспыхнула первая звезда, рядом сверкнула другая, провожая солнце, медленно укатившееся за горизонт. Быть может, твои глаза светились так же ярко и грезили о любви.

Отчего ж я никогда не замечал, как это здорово, вглядываться в темное небо и до полночи размышлять над глупым вопросом - когда зажигается последняя звезда. На одной из них мой дом, жена, детишки. Ох, и соскучился я по ним. А где-то на другом краю дом Икси. О, боже! Назначенное свидание совсем вылетело из головы.

Прощальный воздушный поцелуй мертвой царице и бег трусцой.

Заметив в окошке Икси неяркий свет, собираюсь с мыслями и готовлю дежурную фразу: "Извини, задержался на работе. Встречал закат рядом с древней царицей и слушал тишину". Застываю на полуслове, углядев сквозь отворот палатки мелко подрагивающий хвост. Подсознательно дорисовываю картину, где Икси лежит на кровати и, уткнувшись в подушку, плачет.

Стараясь не шуметь, позорно отступаю. Может, оно и к лучшему, и так все зашло слишком далеко.

***

- Он... он такой..., - всхлипывания, - такой необыкновенный, - судорожные рыдания.

- А? Что там? - у палатки собралась любопытная толпа.

- Митрич, у нас проблемы с налаживанием контактов.

Молва разлетелась с невероятной скоростью. Икси была немедленно окружена всеобщим вниманием. В числе приближенных к ней непременно порхал Кудновский, что-то шептал на ухо и декламировал стихи.

В спешном порядке организовано утреннее совещание, превратившееся в товарищеский суд. Кудновский рвал и метал:

- Сначала ведешь себя, как средневековый рыцарь, добиваешься расположения дамы, а потом бросаешь ее, как надоевшую игрушку. Я был более высокого мнения о твоих моральных принципах...

Его пламенная речь, слышимая далеко за пределами узкого круга участников совета, взбудоражила весь археологический поселок, разделив его на два лагеря по принципу: Афанасий - подлец и Афанасий - бесчувственная скотина. Только Уттер, проявив житейскую мудрость, украдкой поддержал:

- Бабы - они и есть бабы. Да не переживай ты, завтра будет увиваться за другим.

К сожалению, я с ним был не согласен.

Огрызаться с коллегами не было ни желания, ни сил. Оставалось искать пристанища под тенью пирамиды.

***

Ты одна меня понимаешь. Слушаешь. Ждешь. Иногда бываешь излишне холодной, но никогда не прогоняешь. А насчет Икси не беспокойся, похоже, я с ней порвал.

В знак примирения касаюсь разделяющей нас стены. Читаю кожей вереницы символов, сложенные в изречения, подобные этому: "Я - воплощение красоты вселенной. Люби не тело мое, но меня". Как странно. Зодчие говорят от твоего имени, словно их направляла твоя рука.

Гашу свет фонарей, зажигаю для тебя факелы. Звучат слова: "Тама акка катума. Мтакка ту ака". Стихи на кламсском языке ласкают слух. Прикосновениями к символам пальцы произносят высеченные в камне творения поэтов. Дрожащие тени, словно призраки, повторяют танец рук.

Я верю, дверь в твою опочивальню прислушивается к касанию ладоней, анализирует танцующие тени. Узнав слова любви, она поддастся.

***

- Ак мака мато - я великий воин. Катума мака мато - ты великий воин. Мака м'кта ак та катума - великая битва я с тобой, - методично бубнил Митрич, склонившись над очередной выковырянной из земли плитой.

Мы с Уттером, углубленные в работу, пропускали бормотание Митрича мимо ушей, но обладающий музыкальным слухом Кудновский, услышав произношение, схватился за голову:

- Катума-а-а, Митрич, катума-а-а. Это же поэзия. Расцвет догуарской культуры, а ты ее гробишь.

- Выдумали ж, прости господи, язык. Не то, что не выговоришь, как ни переведешь, сплошная чертовщина получается. Вот, давеча переводил строки из поздних кламсов. Пишут "гробница построена ее силой". И как это следует понимать? Сама она, что ли тридцатитонные блоки тягала. И еще там такое было, - Митрич черкнул пальцем символы на песке. - То ли "Она перемещается в гробницу", то ли "гробница перемещается в Нее", то ли "Она входит в гробницу", то ли...

- Митрич, ты гений! Все сходится - ее живьем захоронили!

- Вот те на, - старик почесал лысеющий затылок. - Бывало, красивых женщин на кострах жгли, но чтоб такую могилку отгрохать.

- Так не волокут ведь, сама входит.

Словно пораженный громом, я оторопело уставился в никуда. Живьем! Сама! Зачем? Из прекрасной женщины, имеющей для счастья всё, в один миг ты превратилась в мученицу, принесшую в жертву свою красоту. Переосмыслить, почувствовать, постичь.

- Митрич, я в гробницу, - оставляю неоконченную работу, не в силах быть вдали от нее.

Сзади настигают брошенные Уттером слова:

- Беги-беги, авось, твоя принцесса еще не рассохлась.

Пришлось вернуться и пустить в ход кулаки.

***

Ты видела всё: поклонение, обожание, сражения за право владеть тобой - а жаждала любви. Твое желание достойно исполниться уже за то, что красотой своей ты вдохновила кламсов на этот храм. Ты создала его. Я вижу, как, стесывая в кровь нежные пальцы, ты вырезаешь буквы в камне и для меня оставляешь весть.

Не важен внешний облик, не имеет значения, как поработала смерть над тобой. Я знаю, ты прекрасна.

Ссора с Уттером не идет из головы. Вопреки здравому смыслу надежда, зародившаяся от грубой фразы, подогревается на духовном огне. А вдруг. Вдруг ты принадлежишь цивилизации, постигшей бессмертие.

Будь кем угодно, но не индивидом человеческой расы, обреченным на смерть. Будь живой.

Клянусь, что выпущу тебя из темницы, где ты добровольно томишься веками, женщина, способная сквозь каменную стену почувствовать любовь. Всего-то и нужно - соединив одиночные символы, придать им искомое значение.

Короткий, режущий "ак". Иероглиф "ха", подобный солнцу; простой, незамысловатый "ли". "Кта", "атт", "мо". Запретный "тма", изображенный лишь наполовину. Символы, символы... За их начертанием кроется смысл. "Ха" - женщина, самка. Мужское начало - "ли". "Хали", - набирают пальцы.

Хали!

***

Жалкий, должно быть, имел я вид после очередной постигшей меня неудачи. Жалкий, торжествующий и просветленный. Бессонные ночи у костра, воспоминания о виновницах пробудившихся во мне чувств.

Женщина, оставшаяся на Земле. Скоро вернусь, моя родная.

Владычица кламсов, с которой нас разделили века.

Иксинадамна...

- Икси. Рад тебя видеть. Прости, мне действительно жаль, что так вышло. Ты потрясающая. Я говорю искренне, как никогда.

Икси понимающе улыбнулась и опустила голову Кудновскому на плечо.

- Ты к ней? - из вежливости поинтересовался сияющий Кудновский.

- К Ней? Да.

***

Я здесь. Мы вместе. Отныне и навсегда. Для меня ты во всем и повсюду, ночью и днем, в бодрствовании и грезах. О тебе все мысли, чувства, слова... Мы провели в беседах так много, но слова нам не нужны. Только последние, тайные, сокровенные... Звездная Царица, ак хали катума...

***

- Но письмена явно указывают... - твердил Митрич, оставаясь на своей волне.

- Не знаю, что там с письменами, а прибор показывает каменистую породу однородной плотности без пустот.

При моем приближении разговор прекратился. Археологи затихли, словно нашкодившая ребятня.

Подходило время очередного совещания. В подозрительной тишине, отчетливо ощутимой сквозь скрежет лопат о гравий, завис невысказанный вопрос:

- Ну. Кто ему скажет?

Я с улыбкой умиления оглядел своих коллег. Ну что, Уттер, скажи, что к красоте ключ не любовь, и что союз их не рождает счастье. Давай, Кудновский, объясни тысячам художников и поэтов, что они заблуждались, как и ты. Что вымершие полуразумные существа зря построили храм в Ее честь. Храм, не гробницу. Зря сберегли Ее для воинственных догуаров, а теперь и для нас, представителей человеческой расы, позабывших о Ней.

Или ты, Митрич, скажи, что мы прокололись, скажи, что нет никакой Звездной Царицы, как не существует комнаты за исписанной иероглифами стеной.

Скажи это взрастившей цивилизации земле, взгляни вверх, скажи небу и звездам, где Она существует вечно.

Скажи это мне - тому, кто Ее увидел.