Lonescream : другие произведения.

Братья Лоутон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Генри возвращается домой из кадетской школы спустя два года, стремясь увидеть своего кузена, с которым его связывала еще детская дружба. Как сложатся их отношения в дальнейшем? Рассказ об Англии начала 19 века, об общественных нравах и великой любви, способной пережить даже смерть.

Братья Лоутон

   ...По пыльной дороге пустынных окрестностей Лондона неслась карета, задрапированные окна которой стремились укрыть прятавшегося за ними путешественника не то от пыли, не то от назойливых глаз попадавшихся по пути крестьян. Лишь изредка тонкая сильная рука с мертвенно-бледной кожей легко касалась ткани, обнажая взору сияющее небо.
   Генри с любопытством и некоторым волнением представлял себе скорую встречу с кузеном, единственным его братом и богатым наследником поместья Лоутон. Они не виделись уже два года, на протяжении которых 20-летний Генри проходил обучение в кадетском корпусе при дворе короля.
   Несколько лет назад семейство Лоутон приобрело поместье недалеко от Йоркшира. Их единственный сын Томас, являющийся наследником огромного состояния, рос вдали от окружения сверстников. Большую часть времени он проводил либо с гувернантками, специально выписанными из Лондона и тщетно пытающимися занять голову мальчика более важными вещами, чем музицирование и живопись, либо с кузеном Генри, к которому были расположены все члены семьи, включая самого лорда Лоутона, которого юноша простодушно звал дядей.
   Томас и Генри проводили вместе большую часть отпущенного времени, и, в конце концов, стали самыми что ни на есть близкими друзьями. Проделки Тома забавляли Генри, который был старше на год, а, соответственно, значительно опытнее. Вместе они могли запросто уехать кататься на лошадях куда-нибудь в поле на целый день, прятаться за каминной стойкой от грозных тетушек-воспитательниц, забираться на крышу дома и смотреть оттуда на беснующихся борзых, сведенных с ума звуком горна.
   И все эти воспоминания наполняли теперь сознание Генри приятной одержимостью, волнением от мысли о скорой встрече. Но лишь одна вещь смущала его крайне, до дрожи в пальцах, нервно стискивающих черный шелк драпированной кареты.
  
  
   Поместье Лоутон находилось близ берега реки, в которой часто можно было наблюдать то бедные рыбацкие лодки, то небольшие суда, сплавляющие груз. Поблизости находился крупный город, но в самой старинной усадьбе царила атмосфера необычайного покоя. Глава семейства, лорд Лоутон, служивший некогда при дворе короля и отличающийся изысканным вкусом, солидным состоянием и большим расположением местного общества, был человеком весьма незаурядным, увлекался науками, страстно любил охоту. Его единственный сын Томас, переживший в десятилетнем возрасте потерю матери, был воспитан и обучен в родном поместье, и отец не жалел никаких денег, если была необходимость найма целой толпы гувернанток и слуг. Единственным утешением его жизни был сын, которого он любил, но не слишком баловал.
   В день получения вести о приезде Генри всполошился весь особняк. Лорд Лоутон полагал устроить пышный прием, пригласив всех ближайших соседей и наиболее именитых граждан, чтобы отметить приезд своего племянника. Целый день по комнатам носились служанки, сдувая малейшие крупицы пыли, перекладывая подушки на диванах и выбивая ковры. На кухне также все кипело. Сам же лорд распорядился выслать лучшую карету в ближайший город, чтобы встретить Генри подобающим образом. Приезд его намечался на вторую половину дня, и, поскольку дорога была достаточно ухабистой, никто не мог точно предположить о времени визита.
   А в это время в комнате, расположенной дальше всех остальных и находящейся на втором этаже дома, украшенной немыслимым количеством картин, что чуть ли не казалось безвкусицей, стоял молодой человек, прислоненный к огромному, в человеческий рост, массивному зеркалу. Юноша был облачен в неброский черный костюм и внешне являл собой образ безукоризненной красоты и обаяния, о котором сам даже не подозревал. Взгляд его был устремлен не на свое отражение, а будто сквозь него, казалось довольно сложным вывести его из состояния задумчивости. Поправив изящной рукой длинную светлую прядь волос, он вздохнул, и из уст его вырвалось: "о, mon cher ami..".
   Внезапный стук в дверь прервал затянувшуюся тишину.
   - Мой лорд, позвольте вас предупредить, ваш кузен будет здесь с минуты на минуту, - Джеймс был всегда учтив и выполнял малейшие приказания господ. Старый дворецкий прожил в этом доме не меньше двадцати лет и знал нравы и привычки всех его обитателей. И сейчас, унося поднос с нетронутым Томом завтраком, он заметил необычный взгляд и волнение юного хозяина.
   - Благодарю, Джеймс, больше ничего не нужно, - отпустив слугу, Том уже серьезно принялся разглядывать свое отражение.
   Званый ужин, на который съехались все знатные и богатые люди близлежащих поместий, был в самом разгаре. Залы сверкали великолепием, начищенные до блеска полы казались зеркальной поверхностью, пышные вазы с цветами были уставлены вдоль стен. И в центре всего это празднества - хозяин дома, любезно приветствующий своих гостей и легко заводящий светские разговоры. Внезапно вбежал слуга и доложил о прибытии кареты виновника торжества.
   Генри никогда не был склонен к подобным весельям, родители же его слишком много проводили времени на чужих балах, чтобы устраивать свои. В свете Генри чувствовал себя то непринужденно, то скованно, и сейчас ждал лишь одного момента, когда можно будет остаться наедине с близкими. Он вошел в залу, вмещающую в себя целое собрание аристократов, чиновников, светских дам и их кавалеров. Лорд Лоутон и леди Григ первыми поприветствовали гостя, передав ему свое высочайшее почтение. Леди Григ была сводной сестрой Лорда Лоутона и приходилась Генри кем-то вроде тетки. Она была полной бледнолицей женщиной, одетой по последней лондонской моде и безмерно любившей внимание к собственной персоне. Однако ее душевная доброта и чуткость не давали повода для заносчивости, напротив, она обладала легким и веселым нравом.
   - Дорогой племянник, я весьма рад приветствовать вас вновь в своем доме, - радушно произнес лорд, пожимая Генри руку. - Позвольте узнать, благополучно ли вы добрались до нас?
   - Я весьма польщен таким вниманием, сэр, - ответил Генри. - Благодарю, экипаж оказался превосходен!
   - Мой дорогой, мы так давно не видели вас! - воскликнула леди Григ, тепло улыбаясь ему. - Вы, наверное, устали с дороги? Джеймс в любой момент проводит вас в покои.
   Генри улыбнулся ей в ответ, почему-то ему казалось, что она понимает его куда больше, чем другие. Впрочем, еще до своего отъезда он очень тепло относился к ней и любил едва ли не как родную мать. Леди Григ была неглупой женщиной, понимающей жизнь и знающей в ней толк. Она овдовела лет десять назад и с тех пор стала очень близка семейству Лоутон.
   - Я очень рад видеть вас, - сказал он ей. - Да, я бы отдохнул после утомительного путешествия, но прежде хочу поприветствовать остальных ваших гостей, если позволите.
   Он покинул их, направившись вглубь зала, попутно принимая поздравления с приездом и свидетельства почтения от многочисленных старых знакомых.
   Внезапно Генри услышал небольшой диалог между молодыми дамами, который заинтересовал его весьма значительно.
   - ...Скажите, миледи, так это правда, что молодой граф недавно увлекся изобразительными искусствами? - воскликнула одна из них.
   - О, да, я слышала, что на балу у Винстонов он преподнес одну из своих картин в подарок супруге герцога!
   - Позвольте узнать, что же было на ней изображено? - полюбопытствовала одна графиня.
   - Кажется, то был ее собственный портрет, но в нищенском одеянии и с ослом на руках!
   - Боже мой, какой ужас! Наверное, герцогиня теперь его и на порог не пускает?
   - О, нет, вы же знаете, как все любят графа и охотно прощают его проделки!
   "Узнаю его" - подумал Генри, неожиданно рассмеявшись.
   А между тем, беседа продолжалась, касаясь теперь уже и его самого.
   - Миледи, а где же сам Томас? Неужели он даже не спустился встретить своего брата?
   - Брата? Не очень-то велико сходство между ними, если приглядеться! - воскликнула одна дама, отыскивая взглядом Генри, который понял, что, к несчастью, его заметили.
   - Прошу вас, миледи, простить меня за бестактность, но я ненароком услышал, как вы изволите говорить о нас с братом.
   - О, все в порядке, любезный граф, вы же знаете, что такие персоны, как вы, никогда не останутся без своей доли сплетен! - подошедшая вовремя леди Григ, как всегда, спасла положение. Генри благодарно улыбнулся ей и вскоре покинул компанию.
   Тут к нему подошел Джеймс, постаревшее лицо которого озарила радость при виде молодого хозяина:
   - Мой лорд, я так рад, что вы вновь вернулись в поместье! Могу ли я чем-нибудь служить вам?
   У Генри всегда были особые отношения с Джеймсом, нежели с другими слугами. Старик всегда очень любил обоих братьев, которые не воспринимали его как слугу, а зачастую просили совета или поддержки.
   - И я рад видеть тебя, Джеймс! Скажи, ты не видел моего брата? Я обошел уже почти весь зал и повстречал всех, кого только мог, но его здесь нет...
   - О, ваш брат спустится совсем скоро, не переживайте! Не далее чем пять минут назад я ходил справиться о нем.
   - Спасибо, дружище, - Генри потрепал старого слугу за плечо и направился прочь. Он чувствовал небывалое волнение от мысли, что совсем скоро увидит человека, который был для него важнее, чем все это скопившееся собрание аристократов, важнее, чем все близкие люди, вместе взятые.
   Случайно глянув в сторону парадной лестницы, он увидел брата, стоящего наверху и скучающим взглядом обводящего зал. Он пошел навстречу и тут же почувствовал, что Том заметил его. Взгляды их встретились.
  
   Генри подошел к нему и едва вымолвил, зачарованно глядя в лицо, будто пытаясь узнать знакомые черты в стоящем напротив человеке:
   - Ты...
   Том сжал его в объятиях и прошептал на ухо:
   - Рад тебя видеть!
   Лица обоих выражали смущение и оживленность, в глубине души они давно уже ждали этого момента. Они были не просто друзья, а очень близкие и похожие люди, связанные, помимо всего прочего, еще и кровными узами.
   Генри виновато оглянулся на зал, но Том схватил его за руку и потащил наверх со словами:
   - Им лучше будет и без нас.
   - Ты думаешь? - улыбнулся Генри словам кузена, но предпочел сдаться его прихоти и напору.
   - Убежден в этом, - Том подмигнул и, остановившись перед комнатой, расположенной напротив его, с важностью объявил. - Ваши покои, милорд!
   Братья засмеялись и ввалились в просторное помещение, убранное давеча горничной. И, пока Том вальяжно устраивался на большой кровати, с неподдельной радостью оглядывая его, Генри приходил в себя от изумления. Никогда еще он не видел брата таким. Раньше, многим временем назад, он видел перед собой лишь белокурого нескладного подростка, с его вечно веселой ухмылкой на лице и неожиданными замашками. Они любили вместе играть, прятаться от толстых и ворчливых гувернанток, иметь общие секреты. К сожалению, в последние годы их встречи становились все более редкими, несмотря на превосходные отношения между их родителями. Все это осталось так далеко в прошлом, что Генри невольно ахнул, рассматривая своего брата и практически не находя в нем друга детства. Девятнадцатилетний Том выглядел, словно статуя античного бога, только более живой, человеческий. Длинные светлые волосы были распущены по спине, весь его облик дышал непринужденностью и грацией, лицо казалось одухотворенным и гармоничным, не содержа в себе ни единой резкой черты. Он не был особо женственен, но подчас это немыслимое сходство бросалось в глаза окружающим и близким. Облик Тома завершали огромные голубые глаза, взирающие то с холодностью и скукой, то с небывалым азартом и увлечением.
   Генри, который в плане внешности был противоположностью брата, был обличен в военный сюртук и высокие сапоги, его темные, почти черные волосы ниспадали до плеч и слегка вились, синие глаза смотрели прямо и осторожно, лицо было напряжено, хотя он не мог подавить улыбку.
   Опустившись рядом с Томом, он произнес:
   - Как же ты изменился за эти два года! Я бы не смог тебя узнать, увидев в толпе!
   Том, опустив глаза и взяв в руки какую-то безделушку с полки, ответил:
   - Ну что ты, я совсем такой же, как был! Скорее, изменился ты, Генри.
   Вдруг Генри почувствовал его пристальный и внимательный взгляд из-под опущенных ресниц на себе. Это длилось лишь миг, после чего Том поднялся, обошел комнату и сказал, вернувшись к брату и приобняв его за плечи:
   - Чувствуй себя, как раньше!
   Генри вздрогнул от ощущения теплых пальцев на своем плече, которые исчезли через миг. Он улыбнулся в ответ на вопросы брата о его жизни в Лондоне и принялся рассказывать с необычайным энтузиазмом. Том слушал его, сидя рядом и подперев голову рукой, другой перебирая край кружевного манжета.
   - Как это все интересно, - заметил он. - Твоя жизнь такая разнообразная.... А мне приходится скучать в этом поместье!
   - Не думаю, что ты здесь особенно скучаешь, - засмеялся Генри. - Каждую неделю кто-нибудь из местной знати дает бал. Ты ведь бываешь на них?
   - Приходится, - недовольно проворчал Том, вскидывая голову так, чтобы светлые пряди волос не падали на лицо. - Ненавижу это.
   - Я ошибся, ты все тот же Том, каким я тебя знал, - ухмыльнулся Генри. - Вот только внешне...
   - Наверное, я сильно постарел за эти два года, - рассмеялся белокурый юноша, приваливаясь к брату и кладя голову ему на плечо.
   - Как думаешь, дядя обиделся на меня, что я пропустил весь праздник?
   - Я об этом вообще не думаю, - лукаво улыбнулся Том. - Я ждал тебя, и ты приехал, вот что главное.
   Они серьезно посмотрели друг другу в глаза, но тут же рассмеялись, дурачась и катаясь по огромной кровати в шуточной борьбе.
   Наконец, Том встал, поправляя растрепанную одежду, и направился к выходу, произнеся с улыбкой:
   - Отдыхай, я загляну к тебе завтра, есть кое-что интересное!
   - Уже уходишь, так быстро? - разочарованно воскликнул Генри. - И ради этого ты похитил меня с дядюшкиного приема?
   - Ну, полно, - продолжал лукаво улыбаться Том, не сводя с брата изучающего и чуть настороженного взгляда. - Уверен, сплетнями ты сыт уже по горло, а более не остается ничего другого, чем еще можно заниматься на балах!
   - Помилуй, а как же танцы? - усмехнулся Генри в ответ.
   - Вздор! Это лишь предлог, чтобы собраться лишний раз и обсудить все и вся.
   - Наверное, ты прав, великий философ! Но неужели ты позволишь мне хотя бы предположить, что то же самое занимает и тебя?
   - О, нет! Но я люблю наблюдать за этим.
   - И смеяться в душе?
   - Насмешку способен вызвать лишь предмет, достойный осмеяния!
   - В этом я полностью согласен. Но это...касается не только насмешек, не так ли?
   Синие глаза внимательно вглядывались в лицо Тома, ставшее вмиг серьезным.
   - Надеюсь, ты... - произнес Генри, подойдя ближе и заговорщически склонившись к нему. - Не станешь рисовать меня с ослом на руках?
   И отстранился, наблюдая возмущенное выражение на его лице, пытаясь спрятать за смехом свое смущение.
   - Генри, - укоризненно вздохнул Том, подходя к нему и обнимая за плечи. - Ты невыносим, как раньше, знаешь?
   - А ты все такой же вредный мальчишка, - улыбнулся Генри, ощущая его запах и ту необходимую близость, которой ему так не хватало все эти годы.
   После его ухода Генри стянул сюртук и устало опустился на кровать. Его занимали разные мысли, о поездке, ужине, покинутой жизни, но больше всего он думал о Томе. Они были самыми близкими людьми на свете, но именно сейчас вдруг Генри понял, что это все не то, чего ему хотелось бы на самом деле. Не в силах забыть острый взгляд холодных голубых глаз, он погрузился в сон, услужливо предоставивший ему свои объятия.
   Утро встретило пробуждение Генри неожиданной смесью звуков - там был и собачий лай, и суетливые голоса слуг снизу, и чье-то мерное сопение. Оглянувшись, юноша заметил рядом с собой огромного кота черепахового окраса. Улыбнувшись, он погладил посапывающее животное, потянулся и подошел к окну. Погода царила просто изумительная, на безмятежном голубом небе ни облачка. Генри быстро оделся и, выйдя из комнаты, замер у соседней двери. "Неужели он до сих пор спит?" - мелькнула у него мысль. Чуть приоткрыв дверь, Генри обнаружил забавное зрелище в комнате брата - тот сидел, забравшись с ногами на крохотный табурет, и рисовал что-то на холсте. Лицо Тома было сосредоточено и чуть взволновано, словно в данный момент он жил своим произведением. Он не заметил прихода Генри и чуть не подскочил от неожиданности, увидев его.
   - Прости, я не хотел тебе помешать. Но, кажется, ты обещался сам разбудить меня.
   - А я намеревался закончить работу над холстом и непременно исполнить свое обещание, - ответил Том, все еще погруженный в работу, но губ его внезапно коснулась легкая улыбка.
   - Можно взглянуть на картину?.. Боже, да у тебя настоящий талант!
   Том покраснел и поспешно свернул холст:
   - Ну что ты, просто я рано встал, а пейзаж за окном был столь красноречив, что у меня возникло желание тут же изобразить его...
   Генри улыбнулся и ответил:
   - Ну, так что за обещанный сюрприз?
   - Скачки, - воскликнул Том. - Нам доставили вчера превосходных скакунов, это лучшие чистокровные английские лошади. Спорим, ты не обгонишь меня, как и раньше?
   - Даже не думай, что я тебе уступлю!
   Это был вызов, и Генри не мог его упустить. Через полчаса юноши уже были одеты в костюмы для верховой езды и давали последние распоряжения слугам.
   - Нет, в ближайшие два часа не нужно нас ждать. Приготовьте верхнюю залу, мы будем в ней обедать.
   И вскоре поле поглотило обоих всадников. Генри и впрямь не мог себе позволить обогнать брата, но не потому, что его конь уступал в скорости. Может, ему и не хотелось вовсе спешить. А может, необычайно красиво смотрелся на фоне разъедающего небо рассвета молодой всадник в сером плаще. Они остановились у небольшого ручья близ дороги, чтобы напоить лошадей. Том, вытирая со лба пот, пожаловался на невыносимый зной.
   - Неужели ты разучился ездить верхом? - воскликнул Генри, заметив чрезмерно утомленное состояние брата.
   - Не смейся, Генри, я последние пару лет почти не выходил из дома.
   - Позволь узнать, что же тебе мешало?
   - Ну, тому были разные причины. И, прежде всего, моя страсть к рисованию. Я могу работать над своими картинами днем и ночью, и крайне сложно чему-либо отвлечь меня от процесса, - улыбаясь, произнес Том, сдерживая рвущегося коня.
   - Не могу поверить, что это заставляло отказывать себе в прочих развлечениях!
   - Возможно, мне просто было не нужно это, Генри, - Том внимательно взглянул в глаза брата, щурясь от солнца.
   Генри чуть развернул коня, и, почти касаясь бедром крупа второй лошади, спросил:
   - А когда ты увлекся живописью? Не помню, чтобы ты писал при мне раньше.
   - Конечно. Я всегда пишу, пока ты спишь! - рассмеялся Том и повернул коня прочь.
  
  
   На вечер был запланирован очередной прием, однако, братьям удалось сослаться на головную боль и не выходить к гостям. Том предложил шахматную партию, в течение которой постоянно жульничал и пытался перехитрить брата.
   - Ты несносен, mon cher! Как, позволь спросить, можно одержать честную победу, когда ты то и дело норовишь блефовать? - Генри едва успевал отслеживать манипуляции брата, направленные, очевидно, на отвлечение его самого от главного действия.
   Том ухмыльнулся, направляя ладью в угол доски.
   - Просто признайся, что ты никогда не умел играть!
   - Вот как! Тогда почему я одержал сразу три победы в последний раз?
   - Потому что я поддался тебе, - взгляды братьев, неожиданно серьезные, встретились. - Шах.
   - Но я видел, что ты только что играл не по правилам! - сердито воскликнул Генри, впрочем, не испытывая ни малейшей досады и злости на брата.
   - Не все нужно делать по правилам, только не в этой жизни...
   - Тогда объясни мне, великий философ, что может быть хорошего в том, что ты не следуешь общепринятым нормам?
   - А разве ты сам не догадываешься? - тонкая бровь Тома удивленно изогнулась. - Свобода.
   - Что ты имеешь в виду?
   Генри разговаривал с ним, почти не замечая произносимых собою фраз, слабо вслушиваясь в ответы, его взгляд был прикован к холодным голубым глазам, внимательным и серьезным, в которых он мог читать саму душу. Он понимал, что Том был прав, но не мог так легко смириться с поражением. Впрочем, если бы он когда-нибудь задался вопросом, будь он знаком с ходом мыслей брата, предвидя заранее все его уловки, проиграл ли бы он ему в очередной раз. Генри знал, что ответит. Проиграл бы. В любом случае проиграл этим бездонным глазам, взирающим на него с каким-то затаенным интересом. Что все это означает, Генри не мог понять, не находя ответа в себе, что немыслимо угнетало его, лишая покоя и сосредоточенности.
   - Это означает лишь то, что мы можем делать все, что захотим.
   Внезапно раздался стук в дверь, и вошел слуга, принесший несколько вместительных коробок.
   - Что это?
   - Милорд приказал доставить из города еще материалов для картин, - ответил тот, почтительно кланяясь. - Куда прикажите положить?
   Генри обернулся на брата и воскликнул:
   - Новая картина? И о чем же она? Наверное, нечто грандиозное, раз тебе понадобилось столько красок и кистей. О, да тут еще коробка...
   Том отвернулся к окну и, надевая рабочий халат, чрезмерно грязный от засохших красок, смущенно сказал:
   - Это, и, правда, шедевр. На этой картине будет моя мечта.
   _____________________________________________________________
   Через пару дней был назначен пышный бал у соседнего семейства, славящегося непомерной щедростью и гостеприимством не меньше, чем высоким положением в обществе. Грейндфилд-парк поражал великолепием и безукоризненной ухоженностью, являя собой настоящее ландшафтное произведение искусства. Дом сэра Грейндфилда не уступал в роскоши и богатстве, множество слуг сновали из угла в угол, чтобы угодить вкусам господ. В этот вечер и братья Лоутон были приглашены туда, сопровождать их намеревался сам лорд Лоутон, а также леди Григ, леди Джейн, капризная и немного заносчивая дама, бывшая замужем за офицером королевского полка, а также многочисленные их друзья и знакомые.
   Незадолго до этого Том решил заглянуть в комнату брата, чтобы поторопить его к выходу.
   - Генри! - позвал Том, заходя внутрь. Он не стучал, а лишь приоткрыл дверь, но это у братьев не считалось дурным тоном. Том знал, что Генри никогда бы не выгнал его и не рассердился. Какое-то неодолимое томление росло в его груди с каждой минутой, проведенной в компании брата. Том подчас и сам не понимал, что происходит с ним, и лишь темными удушливыми ночами, слушая пение цикад и соловьев, он описывал в своем дневнике невообразимые перемены в своей душе.
   - Заходи, - вышедший из глубины комнаты Генри схватил Тома за рукав и втащил внутрь, улыбаясь. - Или намереваешься стоять под дверью?
   - Отец велел поторопиться. Карета ждет нас, - Том очень вовремя умудрился спрятать за кружевным манжетом чуть покрасневшее лицо. Генри в это время усердно пытался поправить шейный платок, чтобы он лежал ровно, но это никак ему не удавалось. Том рассмеялся, оглядывая его с ног до головы.
   - Ты в таком виде собираешься выходить в свет? Складывается ощущение, что к нам прибыла сама английская королева!
   - Упаси боже! - Генри ощутимо нервничал, пытаясь поправить то платок, то безукоризненно сидящий на нем черный камзол. Не выдержав всей этой суеты, Том быстро подошел к нему, умелыми движениями придавая изящество завершенному образу. Пальцы его касались кожи на шее брата, чуть заметно подрагивая, отстраняясь и возвращаясь вновь.
   - Вот теперь лучше... - их лица были слишком близко, и Генри ощущал затаенными уголками сознания, что эти прикосновения ему приятны. Он видел прямо перед собой сосредоточенное невыносимо красивое лицо брата, слегка напряженное, с волнением взирающее на него.
   - Том, не надо, - он обнял его, слегка удивленный своему порыву. - Не волнуйся, это всего лишь очередной вечер с гостями дядюшки, все пройдет отлично, а если захочешь, мы просто уйдем потом куда-нибудь!
   Глаза Тома озорно блеснули, и Генри понял, что его вдохновляет такое предложение.
   - Пусти и меня к зеркалу, - произнес он, отталкивая брата.
   Генри с невольной нежностью посмотрел на него, такого изящного и стройного, тонкими длинными пальцами поправляющего светлые пряди волос, глядящего на свое отражение с каким-то сомнением, разочарованностью.
   - Ты красивее всех, mon ami, - произнес он на выдохе, любуясь братом, в сравнении с которым Генри казался себе далеко не пределом совершенства. Он стал замечать, что все чаще обращает взор на тонкие кисти рук, изящный изгиб спины, немного бледное лицо с необычайно выразительными голубыми глазами, и на ту неуловимую мужественность, которая была во всем облике Тома, гордый профиль и благородство, которое сквозило в его чертах.
   - Ты серьезно? - удивился Том, слегка смутившись. - Я так не думаю...
   - Поверь мне, - Генри подошел и быстрым движением заправил выбившуюся прядь волос ему за ухо. И невольно вздрогнул, пугаясь своей реакции на такое, казалось бы, невинное, прикосновение.
   Братья всегда были необычайно близки. Еще в детстве воспитатели и гувернантки удивлялись, что у них никогда не было ссор, драк и всего, что так часто любят делать мальчишки в этом возрасте. Они будто оберегали друг друга от всего и никогда не имели тайн. Такая удивительная гармония зачастую казалась странной взрослым, но никто и не думал питать даже малейших подозрений.
   Однажды в детстве Генри долго пытался умолять отца, чтобы тот не наказывал Тома за очередную его проделку, когда тот подсыпал на кухне в кастрюлю с едой слишком много перца, чем, естественно, сорвал крайне важный прием. В тот день Генри хотелось взять на себя его вину, но он ничего не смог изменить, а после долго обнимал плачущего брата, стирая слезы, бережно обрабатывая следы розог. И сейчас он словно переживал заново все те моменты, которые были ему так дороги, в которых он был по-настоящему счастлив, когда всего лишь был рядом с самым близким для него человеком. Но сейчас нечто новое, зарождающееся у него внутри при виде белокурого юноши, перебивало все старые ощущения. Когда-то он мог обнять его просто так, а сейчас простое прикосновение вызывает дрожь и жар внутри. И Генри все больше пугался этого. Он мельком взглянул на тонкие, презрительно изогнутые губы все еще смотрящего на свое отражение Тома, и понимал, что у него перехватывает дыхание от одного только этого взгляда. Внезапно Том посмотрел на него, и Генри поспешно отвернулся, пытаясь скрыть смущение.
   - Все в порядке? - встревожился Том. - Ты готов?
   - Да, идем, - они вышли, наконец, из комнаты, направившись к большому холлу на нижнем этаже.
   Зрелище, весьма роскошное по меркам йоркширских балов, произвело слабое впечатление на скучающего Тома, он был немного рассеян, не скрывал скуки и чуть ли не зевал открыто при гостях. Генри же был поражен окружающей обстановкой и не переставал восхищаться, чем заслужил большое одобрение со стороны хозяев дома. Они показали себя весьма любезными и учтивыми, стараясь в первую очередь перезнакомить Генри со всеми гостями. Когда тот отвечал поклоном на жест какой-то богатой дамы, Том насмешливо сощурился:
   - Неужели тебе доставляет удовольствие общение с этими людьми, взгляни, они же просто несносны и порой даже смешны! Все эти любезности, напудренные парики, манеры у меня скоро душу вывернут...
   - Не горячись, мой друг, они всего лишь хотят познакомиться, не более!
   - Неужели? - воскликнул Том, когда к ним подошла миловидная дама под руку с лордом Лоутоном, явно старающаяся всем своим видом заполучить внимание Генри, что едва ли не удалось бы назвать откровенным кокетством. Девушка томно обмахивалась веером и являла собой вид смущенный и довольный одновременно. Она была мила, но красотой особо не блистала, что, впрочем, вполне окупалось состоянием, которое оставил ей в наследство почивший дядюшка. Заиграла мазурка и юная леди предложила Генри оказать ей честь, станцевав с ней пару заходов. Том лениво отклонился на парапет и наблюдал за этой комедией с едва заметной улыбкой на губах. Когда усталый и едва переводящий дух Генри все же вернулся к нему, Том сказал:
   - Ого, да ты пользуешься популярностью! Я как-то не замечал раньше. Что скажешь о ней?
   - Том, не говори глупостей, это просто бал, здесь принято танцевать с дамами. Она может быть и недурна, но не настолько, чтобы возмутить мой душевный покой.
   - Хм, интересно, что же может заставить тебя взволноваться, если столь прекрасные и блистательные леди не удостоены твоего внимания...
   - А почему ты сам не танцуешь?
   - Я ненавижу танцы! Знаю, я поступаю странно, упуская малопривлекательную для себя перспективу продемонстрировать свои умения высшему свету, но так уж я устроен, прости!
   - Ты что-то скрываешь, друг мой, может мне на миг показалось, но говоришь ты не совсем искренне!
   - Лучше пойдем отсюда! - воскликнул Том, беря под руку брата и раскланиваясь попутно встречным. - В подвале дядюшки Грейндфилда спрятаны несметные сокровища Вакха, в том числе столетнее выдержанное вино, которое он боится выставлять даже на праздничный стол!
   Вскоре молодые люди скрылись за дверью, ведущей в погреб и спустились вниз, помещение было хорошо освещено и впрямь содержало в себе множество стеллажей с бутылями вина. Откупорив одну, Генри удивленно заметил:
   - Да оно будет лучше даже того, которое мне удавалось отведать при дворе короля, клянусь честью!
   Они засмеялись и забрались на большой старый деревянный сундук, обитый железными сковами. Внезапно Том взглянул на брата и увидел, что лицо его было нахмурено и напряжено, словно Генри терзали какие-то смутные сомнения или воспоминания. Впрочем, когда рука Тома коснулась его плеча, а голос заботливо спросил, все ли с ним в порядке, Генри ответил устало, но с некоторым волнением в голосе:
   - Знаешь, я вспоминаю тот день. И не могу его забыть вот уже два года.
   Том нахмурился и поднялся, отбирая бутылку из рук брата:
   - Какой день? Пожалуй, тебе хватит пить, любезный друг! Видел бы ты себя сейчас!
   Но голос его дрожал. Глаза беспокойно бегали по лицу брата, ища ответы на невысказанные вопросы. Генри поднял голову и посмотрел прямо в глаза Тома.
   - Я всего лишь хотел спросить тебя.... Так давно хотел.... Что означало это?
   Том сердито отвернулся, схватил бутыль и выпил залпом добрую половину.
   - Забудь! - и вышел прочь чуть шатающейся походкой.
   Ночью Генри не давали покоя тревожные сны, в которых все чаще мелькало лицо брата. Среди ночи он проснулся в холодном поту, пытаясь отойти от приснившегося кошмара, в котором он срывался и падал в бездонную пропасть. Генри протер глаза и оглянулся, он был один в своей комнате, даже черепаховый кот куда-то исчез. Юноша накинул длинный шелковый халат и, запахнувшись, вышел из комнаты. Во всем дома также было тихо. Он подошел к комнате брата и, колеблясь, стоял в двери, раздумывая, не войти и не попросить ли прощения за непрошеные слова.
   - Должно быть, он еще спит... - зачем-то вслух произнес Генри, как, вздрогнув от неожиданности, обернулся от чьего-то прикосновения. Рядом стоял Том, от которого все еще пахло старым вином и каким-то пряным ароматом, но чего именно, Генри не мог понять.
   - Мне не спалось. Прости за мою выходку, - сказал Том, заглянув в глаза брата. Генри ответил не своим голосом:
   - Это ты меня прости. Наверное, не стоило ни о чем таком говорить.
   Том улыбнулся, положив руку на плечо брата:
   - Все хорошо, иди к себе, нам обоим нужно выспаться, ведь в планах дядюшки еще куча званых вечеров, на которых непременно нужно быть.
   - И это говоришь мне ты, господин скептик? - рассмеялся Генри. Они слегка поклонились друг другу, но как-то неловко, незаметно наблюдая реакцию друг друга и будто опасаясь чего-то. Вскоре Генри вновь остался один в своей комнате и предался раздумьям. "Как же все изменилось.... Раньше мы все могли доверить друг другу. Мы были так близки, открыты и невинны, что трудно было помыслить, что будет иначе. А сейчас он другой.... И я будто узнаю его заново. Эти два года так сильно изменили нас...". Незаметно проведя рукой по кромке льняного покрывала, Генри с удивлением обнаружил на нем кота, мурлычущего свои бездумные песенки.
   Двумя годами ранее. В этот день Генри должен был уехать в Лондон для поступления в кадетский корпус. Как и его родители, он готовился к этому уже давно и мечтал о военной карьере. Он был наивным и смелым подростком, был готов влезть в любую драку или решиться на самый безрассудный поступок. Военная школа, по мнению его отца, должна была воспитать в нем ответственность, а также мудрое отношение к жизни.
   Карета была уже готова, а вещи тщательно упакованы в пару чемоданов, которые лакеи в этот момент тащили вниз. Генри и Том стояли на террасе, разговаривая о какой-то ерунде. Обоим было немного неловко, ведь впервые за их жизнь они расставались надолго.
   - Ты напишешь мне письмо оттуда? - спросил Том, заметно волнуясь и нервно стискивая в своей руке холодные пальцы брата.
   - Всего лишь одно письмо? - улыбаясь, ответил Генри. - Да я могу завалить тебя ими! Если, конечно, мне выделят достаточно свободного времени и перо с чернилами!
   Юноши дружно рассмеялись. Внезапно вошел Джеймс и предупредил, что все готово к отправлению и возница едва сдерживает быстрых скакунов.
   - Вот и настал момент прощания, - произнес Том. - Но мне нечего тебе сказать.
   Он долго смотрел на лицо брата, словно ища ответ на безмолвный вопрос в темно-синих холодных глазах. И тут он быстро подошел к нему вплотную, порывисто приобнял за шею и коснулся губами его губ. Через секунду Том уже исчез в одном из коридоров, не обернувшись на прощание и словно стыдясь необдуманного поступка. Это была последняя их встреча.
   ...Наутро Генри проснулся от шумных голосов в коридоре, отец Тома распоряжался подготовить карету и собирался в город, сам же Том придумывал изощреннейшие причины, чтобы остаться дома, но тщетно. Судя по всему, им предстояло много важных дел, в которые он счел нужным привлекать сына. Вскоре все смолкло, и Генри понял, что не услышал еще одного важного звука - щелчка в замочной скважине в комнате брата. Неведомое чувство взяло верх, прикрываясь банальным любопытством, и вот уже Генри с волнением поворачивает ручку двери. Взору его открылся тот же творческий беспорядок, в котором пребывала комната и в прошлый его визит. Постель была застелена и казалась нетронутой довольно долгое время. Пол, столы и вся прочая мебель были забросаны кистями, красками и различными бумагами. Окно было открыто настежь, и в комнату залетал теплый легкий ветерок. Внезапно внимание Генри привлек большой холст в углу, над которым так старательно в последнее время трудился брат. Картина, изображающая его мечту.... На самом деле на холсте были видны лишь легкие контуры человеческого лица и фигуры, и было невозможным узнать, кто же на самом деле послужил музой. На письменном столе лежала книга для записей, исписанная вдоль и поперек знакомым почерком. Дневник Тома. Дыхание Генри стало учащенным, и сердце тревожно забилось, ему нестерпимо хотелось заглянуть в мысли брата, но совесть вдруг вступила во внутреннюю борьбу с чувствами. Тем не менее, уже спустя минуту смятые исписанные листки оказались в тонких, нервно дрожащих пальцах. На последней странице Генри прочел: "18 июня. Все пусто и неопределенно. Доколе я должен мучить себя и других своей немыслимой, страшной тайной? Мне все труднее становится преодолевать себя. Я зашел слишком далеко, презрел жизнь земную и возжелал самого ангела. То, что происходит со мной, безумное страдание, не позволяющее ночами смыкать веки и выжигающее сердце, я определяю, как заслуженную божью кару...". Генри отложил дневник и снова взглянул на непонятный силуэт на холсте. "Боже.... Неужели он влюблен? Но кто же она?". Внезапно он ощутил странную гамму эмоций, в которой явно читалось раздражение. Он знал, что Том всегда рассказал бы ему любой секрет, поделился каждой мелочью, беспокоящей его. Но в этот раз все было иначе. И Генри совершенно не мог понять, что же послужило причиной столь негативного отклика в его душе, или то, что его брат скрывает часть собственной личной жизни, или собственную эгоистичную потребность в нем, упрямое нежелание делить его внимание с кем бы то ни было.
   Внезапно совсем рядом раздались тяжелые шаги, и в дверях показался Том, нахмуренный и злой, как тысяча чертей.
   - Не ожидал тебя увидеть здесь! Представляешь, отец промучил меня целых два часа, и ради чего? Чтобы представить еще одной моей троюродной кузине! - голос его зашелся от возмущения. - Если кого-то и нужно сватать из нас двоих, то, скорее, это должен быть определенно он сам!
   Генри виновато потупился и вздохнул:
   - Извини, я не должен был заходить сюда, я сам не знаю, почему...
   - Подожди.... но...мой дневник...Ты что, читал его?! - голос Тома взвился чуть не до крика. - Нет, только не это, ты же теперь все знаешь! И, наверняка, презираешь меня всей душой.... Скажи, только не стой здесь как истукан!!!
   - О чем ты говоришь, Том? Да, повинюсь, я прочел лишь пару строк, увиденных мной случайно, но клянусь, там не было ничего, что могло бы опорочить твою честь.
   Генри просто и твердо смотрел в глаза брата, и тот понемногу стал успокаиваться.
   - Скажи только, Томми, - улыбнулся он. - Почему ты не рассказал мне о своей новой возлюбленной?
   - Что?.. Возлюбленной.... Ах, да! Но это, право, не стоит особого внимания. Давеча леди Катрин почтила меня своим вниманием и... - Том отвернулся и покраснел, запинаясь чуть не на каждой фразе.
   - А, так, значит, вот кто виновник терзаний моего брата! Охотно верю, особенно учитывая тот факт, что ты, мой любезный, на дух не можешь переносить ни леди Катрин, ни прочих милых дам, что оказывают тебе предпочтение.
   - О чем ты? Ну, она вполне мила и очаровательна порой...
   Том стоял с крайне смущенным и виноватым выражением лица, пальцы его нервно теребили пуговицы манжетов, грозя вырвать их с мясом.
   - Лжец, - мягко проговорил Генри, улыбаясь. - Я же знаю тебя с детства. Тут что-то другое. Но это твоя жизнь... Я лишь хочу, чтобы ты не наделал глупостей! И...прости меня за это...
   С этими словами Генри вышел, а Том отчаянно простонал и схватился за голову.
   - Слава богу, он прочел не все! Не то я погиб, и он вместе со мной.
   Подойдя к дневнику, Том начал аккуратно и неумолимо зачеркивать строки, написанные несколькими страницами ранее и содержащие следующие: "Мне казалось, два года могут стереть из моего сознания все чувства и эмоции, испытанные ранее. Но сейчас я понимаю к своему ужасу, что не могу без него жить".
  
  
   На следующий день у Тома случилась горячка, вскоре пришлось послать за доктором, а отец не находил себе места, пока к дому не приблизился его экипаж. Когда перепуганный Генри ворвался в комнату брата, у его постели суетился старенький доктор, заставляя больного пить по очереди то одно, то другое лекарство. То и дело входили слуги, принося необходимые средства и выполняя различные поручения. В конце концов, Том не выдержал этой суматохи и хриплым голосом приказал всем убираться вон. Старичок попятился к выходу, почтенно кланяясь, Генри же остался невозмутимо стоять в дверях.
   - Правильно сделал, что выгнал их, они совсем тебя замучили.
   - Ты прав, ненавижу все, что напоминает мне о болезни.... Но они еще вернутся.
   - Меня ты тоже прогонишь?
   - Тебя нет.
   - Ты совсем плох, - грустно произнес Генри, положив ладонь на лоб брата. - Что я могу сделать для тебя?
   - Принеси мне мокрое полотенце и, будь добр, не пускай сюда слуг!
   Генри смотрел на больного юношу, и где-то в груди шумно колотилось сердце, иногда замирая, иногда ускоряясь до невозможности. Он принес полотенце и положил его на голову брата. Том казался утомленным, лицо его чуть покраснело и выдавало сильное смятение, длинные белокурые волосы раскидались по подушке, закрывая половину лица, ночная рубашка была расстегнута, а на обнаженной груди все еще виднелись следы множества припарок. Какая-то неодолимая нежность заполнила сознание Генри при виде брата, он протянул слегка дрожащую руку и осторожно убрал прядь мокрых волос с его лица. Ему показалось, что на миг взгляд Тома озарила какая-то вспышка, но это быстро прошло. Генри сам смутился своего порыва и хотел уже уйти, как вдруг Том схватил его за руку горячими от жара пальцами, прошептав:
   - Побудь здесь еще немного, прошу. Я не могу оставаться один в таком состоянии.
   - Как скажешь, mon ami. Я сделаю все, что ты хочешь.
   Генри нашел где-то в углу старое покрывало и накинул сверху на Тома, сам же сел рядом, привалившись к спинке кровати и приобняв брата за плечи. Вскоре оба незаметно для себя задремали.
   Генри проснулся и вздрогнул, ощутив тепло чьих-то рук поверх своих. Был поздний вечер. Том все еще спал с блаженной улыбкой, температура снизилась, состояние казалось куда более удовлетворительным, чем раньше. Генри встал и еще раз взглянул на спящего, подумав: "Что происходит со мной, это же наваждение какое-то. Я люблю его, как брата, но в последнее время...это выше моих сил!". Вздохнув, он вышел и отправился в комнату дяди доложить о состоянии больного.
   Том проснулся двумя часами позже, невольно оглянулся вокруг и отчаянно прошептал: "Это был всего лишь сон...". Не без труда стащив мокрую насквозь рубашку, откинув одеяло, он остался лежать обнаженным, позволяя теплому воздуху скользить по мраморной бледной коже.
   Через пару дней Том окончательно поднялся на ноги в самом, что ни на есть, здравом самочувствии. Он нашел брата в саду за поливом сиреневых кустов. Том рассмеялся:
   - Ну что ты делаешь, не подобает дворянину работать за садовника!
   Генри обернулся и возразил, улыбаясь и щуря глаза от солнца:
   - Не поверишь, он заболел, а мне стало весьма необходимо срочно чем-то занять руки, вот я и решил немного помочь. И я так рад, что ты снова на ногах!
   - Не мог же я пропустить столь забавного зрелища, как мой брат, сажающий и поливающий кусты! - весело ответил Том. - Смотри, у них диковинные цветки. И запах.... От него и впрямь может унести голову. Жаль, что все красивое недолговечно.
   Генри встретился взглядом с ним и произнес:
   - Не говори мне о красоте, ведь красота души куда важнее, чем ее сестра, обреченная на увядание!
   - Да, ты настоящий романтик, не посмотреть, что военный! - восхитился Том. - Где же ты приобрел столь удивительное для себя качество, неужели на пыльных страницах романов? Или, быть может, его тебе внушила очаровательная аристократка, воспылавшая страстью к моему брату?
   - Если ты не перестанешь нести чушь, я буду вынужден облить тебя водой из этой самой лейки! - засмеялся Генри. - Бог мой, какие романы, какие аристократки?
   И вдруг его лицо неожиданно приняло серьезное выражение, он немного грустно посмотрел на Тома и тихо произнес:
   - Знаешь, мне бы хотелось сохранить в себе это. Я не бесчувственный чурбан, и мне порой бывает отчаянно страшно лишь оттого, что я могу потерять то, как я вижу этот мир. Как вижу людей.... Как я вижу тебя.
   Том взволнованным, немного хриплым голосом тихонько произнес, подойдя еще ближе к брату:
   - И каким же ты видишь меня?..
   Генри не успел ответить, как неожиданно их разговор был прерван подошедшими к ним графиней Винстон и ее сестрой леди Гаррет.
   Братья чуть заметно вздрогнули, но тут же приняли привычное выражение светской любезности.
   - О, какая чудесная встреча, дорогой лорд! - обратилась леди Гаррет к Тому. - Мы прибыли совсем недавно, только услышав, что вы даете бал в честь собственного двадцатилетия!
   - Надеюсь, мы не помешали вашей беседе? - улыбнулась графиня, томно обмахиваясь веером. - О, боже мой, почему ваш брат в таком виде?
   - Это его персональные причуды, графиня, - ухмыльнулся Том. - Буду весьма рад видеть вас на своем торжестве.
   - Не угодно ли ответить, чем вам так не приглянулся мой вид? - смеясь и стаскивая грязные перчатки, воскликнул Генри. - Впрочем, простите, миледи, но я должен срочно покинуть вас! Том?
   - Вообще-то, я искал тебя затем, чтобы пригласить на этот бал, который сегодня будет давать отец. Ты ведь придешь?
   - Да, но, я до сих пор не решил, что тебе подарить, - виновато сказал Генри.
   - Нет, подарков мне точно не надо, - улыбнулся Том. - Просто приходи, мне больше никого, кроме тебя, и видеть не хочется, - добавил он шепотом.
   - Обещаю, буду ровно к началу! Но можно тебя еще кое о чем спросить?
   - Нет, - смутился Том. - Не нужно. Ты ведь все понимаешь.
   Затем он удалился прочь, приглашая девушек осмотреть поместье.
   Генри, оставшись один, недоуменно произнес:
   - Странно, я всего лишь хотел узнать, в котором часу будет бал...
   Вечерний бал в поместье Лоутон оправдал все ожидания гостей, Том был просто засыпан поздравлениями, подарками, томными взглядами молодых аристократок. На нем был красивый костюм, выгодно подчеркивающий изящную стройную фигуру. Все вокруг были словно заворожены красотой и обаянием юного наследника, но его это не прельщало, внимание давило со всех сторон, и, в конце концов, он чуть не задохнулся от радости, увидев приближающегося Генри.
   - Наконец-то! Без тебя мне уже стало невыносимо терпеть это зрелище.
   - Все, как ты и хотел, - усмехнулся Генри. - Ну, раз у меня нет с собой никакого подарка, могу служить тебе в чем угодно.
   В этот момент к Тому подошла леди Винстон в сопровождении подруг:
   - Дорогой граф, какой чудесный прием! Окажете мне честь? - кивнула она в сторону начинающихся танцев. Генри, стараясь усмехнуться как можно незаметнее, сказал:
   - Теперь мы поменялись ролями!
   - Ну, уж нет, - вспыхнул Том и обратился к ожидавшей его ответа девушке. - Мари, простите мне мою низость, но я не смогу танцевать с вами.
   - Так ты все-таки не танцуешь! - удивленно воскликнул Генри, когда она удалилась, строя вид оскорбленной добродетели.
   - За редким исключением.
   Вскоре братья обошли весь зал и расположились на кожаной софе, стоящей в дальнем углу, держа в руках по бокалу вина.
   Генри был немного взволнован, глядя на лицо Тома, которое сейчас казалось печальным.
   - Позволь узнать, что с тобой? Мне не по себе, когда ты в таком состоянии!
   Том взглянул на него с некоторой примесью разочарования в голубых глазах.
   - Ах, полно, это не стоит твоего внимания...
   - Мне казалось, меня касается все то же, что и тебя, - произнес Генри, осторожно беря его за руку. Том вздрогнул, и лицо его исказилось мукой. Он не отнял руки, но не посмел поднять глаз на брата, всерьез обеспокоенного его состоянием.
   - Я хочу, чтобы ты сделал кое-что для меня, - Том встретился взглядом с ним и залпом осушил остатки вина. - Один танец. С тобой...
   - Ты серьезно? Как ты себе это представляешь? - пораженно воскликнул Генри. Но что-то в глубине его души говорило, что он сможет позволить себе все, что угодно, любое безрассудство, если на это его натолкнет Том. Рука, все еще находящаяся в его руке, немного дрожала.
   - Свобода. Ты это имел в виду?
   - Не только, - Том порывисто вздохнул и поднялся на ноги, увлекая за собой брата к просторной лоджии, где не было никого, но отчетливо слышались звуки вальса.
   Генри ощущал смятение, невольный восторг и пугающее чувство нежности, когда рука Тома неожиданно легла на его талию, а их пальцы сплелись между собой. Они были там одни, но, даже если бы кто-нибудь вошел, наверное, они уже не обратили внимания. Генри смотрел в глаза брата, которые были так близко от него, и уже не казались такими холодными, как раньше. В них сосредотачивалось тепло, сила, нежность.... Внезапно Генри бросило в жар, и он почувствовал, что начинает краснеть.
   - Это так нереально, Том, - чуть слышно выдохнул он на ухо брату, который смутился не меньше.
   Незаметно в танце они притягивались все ближе и, в конце концов, оказались почти вплотную стоящими друг к другу. Их лица были совсем близко, и они просто смотрели друг другу в глаза, словно пытаясь продлить волшебный миг, увидеть то, что было скрыто под маской долгое время.
   - Как ты думаешь, - внезапно спросил Том. - Они заметят, если мы исчезнем на время?
   У Генри вырвался чуть заметный вздох облегчения. Он чувствовал, что брат понимает его, все переживания, долгие раздумья, борьбу с собой и со своими чувствами, измену своей природе, которая казалась настолько сладкой. Он чувствовал, когда почти касался его лица, как безумно кружило голову от сочетания сладко-пряного аромата с легким запахом вина. Сжав руку брата в своей, он повел его через черный ход вглубь сада.
   Они остановились под большим раскидистым деревом, росшим у каменной ограды.
   Внезапно Том поднял глаза и пристально посмотрел на брата.
   - Спасибо. За все, что ты делаешь для меня. Я не достоин твоей дружбы. Я...я просто...
   - Глупый, глупый Том! - воскликнул Генри, убирая выбившиеся пряди с его лица. - Мне не нужно иных друзей.... Более того, мне вообще больше никто не нужен. Вот только, если бы я мог уберечь тебя от всего. Мы не одни на этом свете...
   - Иногда, кажется, что одни, - серьезно возразил Том, глядя ему в глаза.
   Генри вздрогнул и порывисто сжал в объятиях дрожащее тело брата. Их дыхания смешались, а руки осторожно касались друг друга, изучая, отчаянно желая продвинуться дальше. Это было так ново, неожиданно для них, что заставляло сердца биться в бешеном ритме, сводя с ума и словно подтверждая окончательно все подсознательные предчувствия. Что-то смутное, едва оформившееся, брало верх над их душами и настойчиво тянуло в плен.
   - Ты ведь помнишь наше прощание в тот день, - задумчиво проговорил Генри, ласково перебирая локоны его волос.
   - Как я могу это забыть... - произнес Том едва слышным шепотом, отводя взгляд и пряча голову на плече брата.
   - Ты бы хотел...повторить, что было тогда? - смущенно сказал Генри, с трудом выговаривая слова. - Знаешь, я думал об этом все эти годы.... Думал о тебе...
   Том, наконец, поднял голову и ответил искаженным от волнения голосом:
   - Все...за исключением твоего отъезда...
   Генри ощутил прикосновение к своей щеке тонких бледных пальцев и порывисто сжал их, намереваясь что-то сказать, но был уже не в силах. Он наклонился и коснулся губ Тома своими, ощущая его вкус, сводящий с ума, его податливость, страсть и неистовое желание, охватившее их. Это длилось целую вечность, а может, всего лишь миг, когда задыхающиеся от поцелуя братья, наконец, оторвались друг от друга.
   На миг Генри охватил какой-то смутный ужас от того, что произошло. В какой-то момент сознание выдало ему блестящую перспективу - мужчина, стоящий так близко, которого он безумно желал, и который отвечал ему так страстно, как только мог, мужчина, которого он безмерно любил всей душой, был, в конечном итоге, его братом. И Генри не мог не понимать, куда их могут привести подобные отношения. Он вздохнул и с сожалением выпустил из объятий Тома, все еще смущенного и дрожащего.
   - Нет, Том, так нельзя. Мы не должны...
   И тут же развернулся и пошел прочь, используя всю силу воли, всю решимость и мужество, что еще остались у него. Он знал, что если Том решит его остановить, он уже не сможет сдержаться.
   _____________________________________________________
   Спустя несколько часов Том все-таки решился найти брата, так стремительно сбежавшего от него после всего, что произошло. Он никогда не поверил бы, что Генри станет играть его чувствами, и, более того, он понимал сам, уже понимал, что эти чувства были взаимны. Эта мысль отдавалась сладким трепетом в его сердце, измученном сомнениями и страхом. Том вздохнул и решительно переступил порог конюшни.
   Он увидел брата, занимающегося подпругой на седле лошади, и осторожно подошел ближе. Генри вздрогнул, чуть отшатнувшись.
   - Оставь меня, прошу, - вымученным голосом промолвил он, отступая к стене. - Я не хотел этого.... Нет, нет, Том, не уходи, я совсем запутался...
   На лице Генри читались смятение и испуг, он был подавлен и напряжен от долгой внутренней борьбы. Том стоял рядом и выжидательно смотрел на него, хмурясь, не пытаясь отстраниться ни на шаг.
   - Мне уйти? - тихо произнес он дрожащим голосом. - Я знаю, что это все неправильно, но, Генри! Что я могу поделать!
   Том вздохнул и прикрыл ладонью лицо. Он жалел, что так много позволил себе тогда, и страшно, до безумия боялся потерять сразу все самое важное в жизни - его. Своего двоюродного брата, любовь к которому так нещадно терзала его душу долгие месяцы.
   - Я не могу...отпустить тебя, - прошептал Генри, отнимая его руку и глядя в бездонные влажно блестевшие голубые глаза. Жадно, до боли стиснул его плечи, прижимая к себе и отталкивая одновременно. - Я боюсь за тебя, понимаешь? Это не кончится добром. Если все узнают...
   - Они не указ нам, - голос Тома снизился до шепота. - Скажи, просто скажи, что ты хочешь быть со мной...
   - А ты сомневаешься? - отчаянно воскликнул Генри, обхватывая руками его лицо, забираясь пальцами в мягкие светлые пряди, ощущая бешено колотящееся сердце в груди.
   Он притянул Тома к себе и мягко, ненавязчиво поцеловал, пытаясь уже отстраниться, как вдруг тот начал отвечать ему, отвечать так, что от нахлынувших эмоций закружилась голова, так, что закончился воздух в легких, так, что не заметил сам, как его руки оказались под рубашкой Тома.
   - Бог ты мой! - вырвалось невольно у заглянувшего в конюшню старого слуги, который тут же поспешил убраться восвояси.
   Внезапно Генри вырвался из объятий брата и стремглав кинулся обратно в усадьбу, не оборачиваясь, оставив пораженного Тома в пустом стойле.
  
   Тем же вечером Генри собирался выйти на террасу, как услышал сзади себя возмущенный женский голос:
   - Я вас совсем не понимаю, молодой человек! - оглянувшись, он увидел леди Григ, на круглом и нарумяненном лице которой играла легкая усмешка.
   - Что вы имеете в виду?
   - Не юлите, мой дорогой, я знаю вас с ранних лет. Скажите лучше, сколь долго вам угодно будет мучить и истязать моего племянника?
   - Боюсь, теперь я вас не понимаю... - смутился Генри.
   - Не понимаете? Ну, тогда я вам объясню. Я не хочу, чтобы Томас страдал, он не достоин такой участи. А вы делаете все, чтобы заставить его страдать еще больше! Послушай, мой мальчик, я не только что родилась. Неужели вы всерьез думаете, что можно не заметить то, что происходит между вами?
   Она улыбнулась и, взяв Генри за руку, тихо произнесла:
   - Ты дрожишь. Не бойся, я желаю вам только счастья. Тебе стоит, наконец, решить, чего ты хочешь на самом деле.
   - Но я не могу пойти на этот шаг! Что, если это погубит его репутацию? Я не такой изверг, чтобы ломать ему жизнь...
   - Но тогда ты сломаешь ему сердце!
   Леди Григ покинула его, не прощаясь. Понуро юноша побрел прочь от дома, духота комнат и тяжелые стены давили его, словно удавкой. В изнеможении он опустился на холодную землю, глядя в небо, пытаясь расслабить каждую клеточку тела, словно желая освободиться от бичующего чувства вины или зарыть его в эту самую землю. Ночью он не мог заснуть и беспрестанно кружил по комнате. В голову лезли самые противоречивые мысли, которые, в конце концов, сменила неодолимая усталость. Кровать показалась ему такой близкой и манящей, что он ничком кинулся на нее и забылся сном.
   Весь этот день Том ни разу не выходил из своей спальни. Запершись на ключ и отослав слуг, он с нахмуренным лицом работал над своей картиной, которая была почти близка к завершению. Оставался только последний штрих...
   Ближе к утру все было кончено. Том устало поднялся, осматривая свое детище со всех сторон, очаровываясь им все больше. Взгляд его выражал то ликование, то невыносимую боль. Ложиться в постель Том не счел нужным, хотя, умирал от усталости. Юноша быстро оделся и пошел в сторону конюшни, чтобы совершить очередную из своих любимых утренних прогулок на заре.
   Наутро его вороной конь вернулся в стойло один.
  
   Тома не было в поместье уже около трех часов, когда начал просыпаться весь дом. Генри поднялся поздно из-за бессонной ночи, совершенно разбитый, но мысли его были на удивление ясны. Все чаще он вспоминал последнюю встречу с братом и не мог не думать о том, какую боль он приносит ему своим намеренным отчуждением. Генри с отчаянием понимал, что уже не может без него ни дня, что он всегда жил им. "Мой Том..." - неожиданно подумал он, и сердце отозвалось сладким трепетом. Его запрокинутое, горящее лицо, безумный взгляд, невероятная нежность, губы, вкус которых он мог ощущать на своих.... Внезапно Генри захотелось увидеть брата, сказать что угодно, возможно, даже признаться во всем, что он чувствовал к нему. Он вышел из спальни и отправился за ним, но Тома не было ни в его покоях, ни в какой-либо другой комнате поместья. Слуги, которых подозвал Генри, сообщили ему, что молодой хозяин рано утром отправился на верховую прогулку. Генри знал, что брат любил время от времени выезжать верхом, когда только всходило солнце, хотя и уверял других, что почти не покидает поместья. Но так долго он еще ни разу не отсутствовал, отчего Генри стала охватывать тревога. Зайдя в конюшню, он увидел, что конь Тома пришел один с оборванными поводьями.
   Он вскочил на своего коня и отправился вдаль в надежде разыскать брата как можно скорее. Еще никогда Генри не испытывал такого страха, как в этот день, когда, подгоняя лошадь ударами шпор, он мчался вперед, пытаясь увидеть на горизонте знакомые очертания. Что могло случиться с Томом, мог ли он попасть в беду, было неизвестно. Однако через полчаса езды Генри заметил его, лежащего в пыльной траве у обочины без сознания. Тело Тома было в ссадинах и синяках, кое-где еще сочилась кровь, тонкая струйка сбегала от виска, окрашивая светлые волосы в грязно-коричневый цвет.
   Генри быстро спешился, подбежал к брату и, осторожно коснувшись его лица, воскликнул:
   - Том, очнись, пожалуйста, ответь мне!
   Веки Тома на миг дрогнули, он открыл глаза, щурясь от солнца, пытаясь подняться, но был слишком слаб.
   - Генри, ты...здесь...
   - Что случилось с тобой? Боже, я так перепугался!
   - Моя лошадь словно взбесилась... - произнес Том хриплым шепотом. - Она сбросила меня, а нога...кажется, нога запуталась в стремени...меня протащило несколько метров по земле, а потом...Генри, я не помню, правда, не помню...
   - Похоже, ты ударился головой о камень, - произнес Генри с болью в голосе. - Но ты жив, главное, ты жив, как же я боялся, что случилось что-то непоправимое, что я могу тебя потерять! - отчаянно прошептал он, прикладывая белоснежный платок к виску Тома, который мгновенно пропитался кровью.
   - Ты...ты же...
   - Нет, не говори ничего, давай я помогу тебе встать, - он бережно подхватил его за плечи и поднял на ноги, но через миг перед глазами Тома все поплыло, и он упал в объятия брата.
   - Ты волновался за меня? - тихо произнес Том, когда его лицо оказалось совсем близко к лицу Генри. Тот не сдержал судорожного вздоха, обнял его еще сильнее и ответил, зарываясь лицом в покрытые пылью и кровью волосы брата:
   - Как ни за кого ранее.... Том, я думал, что смогу тебя отпустить, думал, что смог бы жить без тебя.... Но я не могу. Я люблю тебя, Том, - он бережно стер с лица брата выступившие слезы и нежно коснулся поцелуем его лба.
   - Как долго я мечтал о тебе... - задыхаясь от наплывших эмоций, промолвил Том, с необычайным волнением вглядываясь в темно-синие глаза брата. - Прошу, не оставляй меня одного с этим! Пожалуйста, Генри!
   - Не оставлю, уже не смогу, - тихо проговорил тот, обнимая брата, чувствуя, что не только его сердце сейчас заходится в бешеном ритме.
   Он помог Тому сесть позади него на коня и ощутил, как теплые руки обхватили его поперек туловища. Он обернулся и мягко коснулся рукой его щеки.
   - Уверен, что выдержишь? Мы приедем и сразу пошлем за доктором, даже не спорь.
   - Что за напасть, все время эти доктора, - засмеялся Том. - Ну, все, сдаюсь! Я доверяю тебе свою жизнь в полное распоряжение. А еще, - добавил он шепотом, прижимаясь крепче и легко касаясь губами шеи брата. - Свое сердце...
  
   Так прошло несколько дней, Том очень быстро шел на поправку. За это время они провели много часов с Генри, разговаривая обо всем на свете, все больше открываясь друг другу и доверяя самые сокровенные мысли. Они стали ближе, чем были когда-либо ранее. Оба понимали, что уже не смогут противиться своей природе, и вскоре им стало абсолютно безразлично мнение общества и последствия этого губительного чувства.
   Был ясный погожий день, за окном птицы распевали свои трели, дом был погружен в заботы о хозяйстве и напоминал суетливый муравейник. Генри проснулся в самом приятном расположении духа, вспомнил вчерашнюю очередную встречу с братом и непроизвольно покраснел. Подчас он боялся и собственных фантазий, которые могли привести его в состояние дьявольского исступления, в голову приходили неожиданные образы, связанные с Томом и имеющие весьма непристойный характер. "Да что это я, в самом деле". Генри вскочил и отправился к брату, надеясь разбудить его первым. Но опоздал, в комнате Тома было пусто, очевидно, он спустился вниз завтракать или прогуляться. Ездить верхом ему больше не позволял Генри, разве что под его строжайшим наблюдением. Том обижался, нетерпеливо фыркал и заявлял, что ничего страшного впредь случиться не может. Но Генри слишком боялся за него, чтобы позволить произойти подобному еще раз.
   Пройдя в комнату Тома, он опустился на его кровать и огляделся по сторонам, заметив, что кое-что было не таким, как раньше. Большая картина, стоящая в углу и завешенная полотном, сейчас была открыта, кисти не лежали хаотично вокруг, а были аккуратно сложены обратно в коробку. Генри охватило любопытство, он давно мечтал взглянуть на то, над чем его брат работал вот уже целый месяц. Он развернул картину и, изумленно ахнув, отшатнулся, не в силах оторвать взор от полотна. На нем он неожиданно узнал самого себя в красивом юноше, полулежащем и почти полностью обнаженном. Левая рука подпирала голову, взгляд был устремлен куда-то вдаль, лицо было спокойно, но вся эта картина дышала невероятным накалом страсти. Генри почувствовал, что непроизвольно краснеет, и сердце начало учащенно биться. Он подошел к окну, вдыхая всей грудью свежий воздух, но наваждение не спало. "Так это меня он рисовал! - подумал он в смятении. - Выходит, еще тогда он мечтал...обо мне!". Внезапно в памяти всплыла последняя встреча с братом, заставившая его смутиться еще сильнее. Генри не мог думать в последнее время ни о чем другом кроме него. Он ощущал, что не только безумно любит его, но и жаждет всей душой, каждой клеточкой тела.... И тогда сознание начинало наполнять его мысли невероятными картинами, от которых становилось жарко и упоительно внутри, которые вынуждали дрожать только при одной мысли о том, что эти чувства могут быть взаимны...
   Внезапно щелкнул замок, Том подошел к нему и, слегка приобняв за плечи, замер.
   - Ты, наверное, будешь ненавидеть меня за это? - кивнул он в сторону картины.
   Генри повернулся к нему и ласково коснулся пальцами щеки, убирая прядь волос за ухо.
   - Мой любимый художник... - прошептал он, прежде чем они слились в невероятно нежном поцелуе. - Почему, почему ты молчал об этом? Как жестоко мне приходилось мучиться, представляя, что ты мечтаешь о ком-то другом!
   - Я просто боялся...боялся открыться тебе...ведь это так неправильно! - вздохнув, тихо ответил Том, прижимаясь к нему теснее. - Я думал, что сойду с ума от этого молчания, но не мог иначе...
   - Но тот поцелуй два года назад, - взволнованно произнес Генри, внимательно глядя на брата. - Ты так и не сказал мне...
   Том криво усмехнулся, чуть отстраняясь, обхватив себя руками за плечи. Ему было слишком непросто осознавать все это сейчас, определять ту неуловимую грань, которую переступил когда-то он сам, не заметив, как из невинного баловства рождается глубокое, разрушительное чувство, обволакивающее разум всеми оттенками страсти. Было так непросто признать, что творилось на душе еще задолго до того знаменательного отъезда. Что заставляло отказывать в предпочтении другим. Что ломало его самого, причиняя невыносимую боль, когда он вспоминал красивые темно-синие глаза брата.
   Генри все понял без слов и, осторожно прикоснувшись к его щеке, приподнял лицо Тома, заставив посмотреть на себя. А затем осторожно обнял его, притягивая к себе, зарываясь лицом в светлые пряди волос, ощущая напряженное дрожащее тело брата.
   - Генри, я...
   - Все хорошо.
   И, ощущая, как Том все больше расслабляется в его руках, подчиняясь неизведанной нежности, тоннами адреналина пульсирующей в груди, он отдался самозабвенному порыву.
  
   Сейчас все было иначе, чем обычно, хотелось не мягкости, а напора, страсти, сумасшедшей агонии, соединяющей их души. Они ощущали сильно, как никогда, что уже недостаточно прежних ласк, что до боли хочется узнать, как это, принадлежать друг другу полностью, отдавая всего себя без остатка.
   Вскоре одежда полетела прочь, и они не могли насытиться друг другом, упиваясь каждым прикосновением, каждым вздохом, шепотом, полным страсти, и дрожью, которая охватила их тела, сумасшедшей дрожью всеобъемлющего желания...
   _________________________________________________________
  
   ...Они лежали в постели и говорили ни о чем и обо всем сразу, едва касаясь, проводя кончиками пальцев по коже, заходясь в беспредельной нежности, утопая в бездонных глазах.
   - Как получилось, что именно я заслужил такое счастье - быть с тобой? - тихо спросил Генри, обнимая Тома.
   - Потому что ты лучше всех, кого я когда-либо знал.
   - Даже леди Катрин?
   Они рассмеялись и слились в очередном поцелуе.
   Каждое движение накладывало свой отпечаток страсти на израненные души, каждый вдох отдавал ощущением легкости и абсолютной свободы. Это было так просто, довериться во всем человеку, которого знаешь, как самого себя. И так сложно, потому что не знаешь, чего ждать дальше.

________________________________________________________

   На следующий день в поместье Грейндфилд был дан очередной бал, и братьям поневоле пришлось следовать традиции и явиться на него. Том долго ворчал по этому поводу, подбирая костюм и крутясь перед огромным зеркалом так, что Генри не выдержал и, подойдя сзади, обнял его.
   - Не волнуйся так. Я тоже не могу их терпеть. Устроим свой вечер, - глаза его загадочно блеснули, Том улыбнулся и заметно расслабился.
   - Ты так красив, - нежно произнес Генри, поворачивая его к себе и перебирая тонкими пальцами светлые пряди. - Может ли быть божье творение столь совершенно?
   - Ты смущаешь меня, - шепнул Том, беря его за руку. - Но я, правда, хотел бы стать для тебя идеальным. Таким, каким ты хочешь.
   - Ты уже мой идеал, и мне не нужно ничего другого.
   Генри наклонил голову и прикоснулся губами к его шее. Том вспыхнул и покраснел, по телу его тут же пошла дрожь.
   - Собирайся, - улыбнулся Генри. - Дядя давно уже ждет нас внизу.
   Но по прибытии в соседнее поместье юноши не стали долго задерживаться в шумном зале. Проведя по паре танцев каждый с особенно дотошными леди и приняв участие в незатейливой светской беседе, они порядком утомились и то и дело бросали выразительные взгляды друг на друга.
   - Я бы не прочь куда-нибудь уйти отсюда, - сказал Том, схватив под руку брата после очередного танцевального выхода.
   - Бросим их на произвол судьбы? - усмехнулся Генри, кивая в сторону собравшейся элиты общества.
   - Их интересует куда больше наши состояния, чем мы сами, - нахмурился Том. - Они кажутся такими искусственными.
   - Кого не интересуют деньги в наш век, - вздохнул Генри. - И вся эта слава, роскошь...
   - По-моему, тебя не интересуют, - улыбнулся Том.
   - Как много ты знаешь о моих предпочтениях!
   - Во всяком случае, я знаю, чего бы тебе сейчас хотелось, - прошептал Том на ухо Генри.
   Тот стремительно покраснел и бросил на брата взволнованный взгляд:
   - Что ты предлагаешь?
   - Я думаю, мы давно не навещали кладовку дядюшки Грейндфилда! - глаза Тома озорно блеснули. - Попрощайся с дамой, и идем!
   Вскоре они уже спускались по знакомой лестнице, ведущей в подвал дома. Там было тихо и очень спокойно, вокруг царил какой-то мускусный и пряный аромат, слуги почти не бывали здесь, так что юноши не волновались по поводу непрошеных гостей. Том неожиданно повернулся к брату и прижал его к стене, обхватив тонкие запястья руками, неистово целуя, всем телом подаваясь к нему. Генри тут же ответил ему, погружаясь в немыслимое блаженство, в ощущения, затягивающие, как магнит, манящие, словно самый запретный плод. Они целовались страстно, не в силах оторваться друг от друга, дрожа от каждого прикосновения. И, когда поцелуи Тома плавно стали спускаться вниз, Генри не смог сдержать мучительного стона, это было настоящее безумие, которое должно было длиться вечно. Предчувствуя близость момента развязки, он прошептал:
   - Нет...иди ко мне!
   Сливаясь в головокружительном поцелуе, ловя губами тихие стоны и горячее дыхание, они упивались такой близостью, обнажаясь все больше, теряя последние силы сопротивляться, и вскоре соединились как тела, так и их души. Утопая в бескрайней нежности и эйфории, из последних сил цепляясь за сознание, они погрузились в бездну острого и немыслимого порока.
   На следующее утро они впервые проснулись вместе.
   Это было утро, наполненное предрассветным ожиданием, легким шелестом ветра, играющего с безвольными ветвями заглядывающего в открытое окно дерева, сонным и теплым дыханием двух человек, уютно устроившихся в объятиях друг друга, а также счастьем, которое витало во всей этой небольшой комнате, похожей на мастерскую.
   Том пошевелился и потянулся всем телом, изгибаясь в объятиях теплых рук.
   - Генри! Генри, Генри... - ласково позвал он, прижимаясь к брату и проводя кончиками длинных изящных пальцев по его шее. Руку, скользнувшую под простынь, приятно холодил металл.
   - Да это же часы. Боже, неужели уже так поздно? Генри!
   Том уже собрался было приподняться с постели, как тонкая, гибкая рука перехватила его поперек талии, повалив назад.
   - Хотел сбежать от меня? - Генри уже проснулся и теперь улыбался, взирая на Тома влюбленными глазами.
   - Если бы я мог, - улыбнулся Том, склонившись над ним так, что длинные светлые пряди упали ему на грудь. Генри вздрогнул и издал слабый стон от его прикосновений. Это было настолько сильно, необычно, как и каждый раз у них.
   - Я люблю тебя, - прошептал Том, целуя его в полуоткрытые губы, ловя его дыхание, забираясь пальцами в темные пряди волос. Они вновь слились в тесном и жарком экстазе, сводя друг друга с ума безумными и нежными фразами, срывающимися с уст, пылающими прикосновениями, соединением двух тел.... После Том осторожно убрал мокрые слипшиеся прядки с лица Генри и целовал его, закрытые веки, скулы, уголки губ.... Это страшно заводило, немыслимо хотелось продолжения. Но тут их покой нарушил стук в дверь, и голос слуги доложил о прибытии гостя. Генри с сожалением выпустил брата из объятий и поспешил одеться, скрывая легкую блаженную улыбку на лице.
   - Люблю, - прошептал он, поймав Тома за ворот рубашки и притянув к себе спиной.
   Вечером они долго гуляли в окрестностях дома, где был разбит большой красивый сад. Неожиданно Генри опустился на ближайшую скамью, притянул к себе Тома и, взяв его руки в свои и отрешенно смотря куда-то вдаль, начал цитировать стихи, имеющие примерно следующее содержание:
   Sun of the sleepless! melancholy star!
   Whose tearful beam glows tremulously far!
   That show's the darkness thou canst not dispel,
   How like art thou to joy remember'd well!
   Неспящих солнце, грустная звезда,
   Как слезно луч мерцает твой всегда,
   Как темнота при нем еще темней,
   Как он похож на радость прежних дней!
   Том присел рядом, заглядывая в бездонные темно-синие глаза брата.
   - Не грусти о прошлом, мой милый. Его уже ни изменить, ни исправить нам не суждено...
   - Нет, я не грущу о прошлом. Меня беспокоит будущее. Оно мне видится все более смесью тумана и загадок, которые вовек не разгадать.
   - Зато ты знаешь, чего хочешь. И я знаю тоже.
   Он обхватил ладонями лицо брата и повернул к себе.
   - Генри, - едва вздохнув, шепнул он. - Теперь уже нас ничто не разлучит.
   _____________________________________________________________
   Но, как бы тщательно братья не скрывали своей роковой увлеченности друг другом, вскоре это стало известно.
   Однажды лорд Лоутон искал сына, чтобы поговорить с ним о каком-то деле. Он вошел в комнату Тома, случайно оказавшуюся незапертой. Внутри никого не было, поэтому он хотел уже удалиться, как на глаза ему бросилась картина, повернутая к двери и полностью открывающая изумленному взору свой постыдный секрет. Лорд на какой-то миг онемел от шока и схватился за голову.
   - Нет, этого не может быть, просто баловство, не иначе!
   Но жуткое подозрение уже закралось в его сердце. Целый день он был молчалив и отстраненно задумчив, время от времени бросая на Тома непонятные многим взгляды, полные недоверия. Сам же Том и предположить не мог, что отец мог о чем-то догадываться, но, видя его странные взгляды и хмурый вид, пугался все больше. И вечером, после того, как слуга сообщил ему, что лорд ждет сына в своем кабинете, Том спешно метнулся к Генри, ожидавшему его для очередной верховой прогулки.
   - Мне неспокойно, Генри, - пожаловался он, отнимая у брата кожаные перчатки и опускаясь рядом с ним на кровать. - Отложи прогулку, отец вызывает к себе.
   - Думаешь, что-то случилось? Или...
   - Не знаю, вдруг он мог что-то понять...о нас, понимаешь?
   - Все хорошо, - обнял его Генри, ловя взволнованный взгляд и прикасаясь губами к его виску. - Он любит тебя. Ты же знаешь...
   - Представь, каково было бы пережить ему это.... У последнего из нашего рода никогда не будет наследников, - горько усмехнулся Том. - Так ведь? Об этом мечтают все отцы в благородных семьях? Продолжение рода?
   - Том.... Это непросто для нас, но еще больше - для окружающих. Но, если ты уверен в своем выборе, я буду поддерживать тебя, всегда, - он преданно посмотрел в глаза брата, потемневшие от волнения.
   - Ты еще не убедился в этом? - что-то дрогнуло в лице Тома, и он порывисто склонился к Генри, чтобы слиться в очередном страстном поцелуе.
   - Иди же, иди, - прошептал Генри, с сожалением выпуская его из объятий.
   - Помоги нам, боже, - добавил он едва слышно, после того как Том скрылся за массивными дверями.
  
   - Отец? - произнес Том, входя в его кабинет. - Ты звал меня?
   - Присядь. Нас ждет долгий разговор.
   - О чем ты?
   - А ты сам не догадываешься, Томас? Или придумаешь свое объяснение картине, что висит в твоей спальне?!
   - Ты не знаешь то, о чем пытаешься судить, - холодно ответил Том, подняв, наконец, на отца голубые глаза, сверкающие гневом. - Генри для меня больше, чем брат.
   - Больше? А честь семьи ты ни во что не ставишь? - воскликнул отец, вздернув его подбородок одной рукой, чтобы смотреть прямо в глаза.
   - Я ценю это.
   - Значит, недостаточно!
   - А кто я по-твоему, безвольный глупец, который может вот так взять и перечеркнуть имя семьи? Ты такого обо мне мнения? Так знай, что я не волен изменить что-либо!
   - Зато я - волен.
   - Что ты имеешь в виду?..
   - Он покинет поместье, я дам на сборы два дня, чтобы соседи и гости не заподозрили неладного. А ты останешься здесь и забудешь все, что связывает тебя с этим...
   - Ты думаешь только о своей фамильной гордости, папа, - с презрением ответил Том. - Но я так не могу. И не жди, - добавил он серьезно, увидев возмущение на лице отца. - Что я сам останусь здесь..
   - Ты не посмеешь...
   - ..Иначе ты мне не отец, - выдохнул он, вскакивая с места и удаляясь в свои покои.
  
   Генри застал его в совершенно расстроенных чувствах, уткнувшегося в подушку и с силой сжимающего тонкую материю так, что она едва не разрывалась. Он присел рядом, поднимая брата и прижимая к груди, обняв его, что было силы.
   - Мы уедем отсюда, слышишь? - прошептал он, а Том лишь кивнул, вновь пряча лицо на его груди. - Туда, где нас никто не осудит.
  
  
   _____________________________________________________________
   Но никому из них так и не пришлось выполнить намеченных планов, ни бесившемуся от негодования отцу, ни юным влюбленным. В тот же день в поместье примчался какой-то незнакомый офицер, вручив письмо с гербовой печатью. Оно предназначалось Генри. Взглянув на его содержание, он побледнел и чуть пошатнулся. В таком состоянии его увидел Том, спускавшийся в тот момент вниз.
   - Что, Генри, что там?! - воскликнул он, увидев лицо брата.
   - Том, милый, - вздохнул тот, не сдерживая слез. - Я уезжаю, возможно, навсегда. Англия объявила Франции войну.
   Том отрешенно слушал, уставившись куда-то вдаль. Он еще не отошел от шока сказанных братом слов.
   - Война? С чего вдруг? Нет, это какая-то ошибка...
   И вдруг, вздрогнув всем телом, он закричал:
   - Это какая-то ошибка, Генри! Ты не можешь вот так уехать, а если что-нибудь случится с тобой?!
   Генри опустился рядом с ним и сжал в объятиях дрожащее тело, едва усмиряя душившие его слезы.
   - Обещаю, я буду осторожен! Я вернусь, Том! И мне невыносимо вот так покидать тебя, когда все только началось. Но отказ может грозить мне Тауэром...
   - Нет.... Не говори мне ничего. Просто знай - я люблю тебя...
   После этого они провели вместе еще одну ночь, их последнюю ночь. Обоим казалось, что что-то или кто-то стремится отобрать у них каждую секунду драгоценного времени, помешать наслаждаться своим счастьем. Неистовое пламя страсти прошло через их тела и души, сжигая дотла и обращая в медленно опускавшийся, холодный пепел.
   Трафальгарская битва была в самом разгаре. Английские корабли заблокировали все доступные им французские порты, вызывая тем самым еще более ожесточенные попытки французов прорваться через блокаду. Генри в то время служил в одной из ведущих флотилий, удостоился офицерского звания и получил несколько наград от самого адмирала Нельсона. В перерывах между битвами он писал брату письма в далекий Йоркшир, но ни разу не получил ответа ни на одно из них. Прошло больше года, но не было вестей, и Генри уже не знал, что и подумать, не в силах взять себя в руки от переживаний за судьбу брата. Французские и испанские эскадрильи не отступали очень долго, нанося один удар за другим. Вскоре один из их пушечных ударов пробил большую брешь в корабле, где находился Генри, погибло около двадцати человек, сам же он получил тяжелейшее ранение и был отстранен от службы. Его направили в один из военных лазаретов Лондона, где он провел еще около двух месяцев. Затем его забрали родители, проживающие в старинном семейном особняке недалеко от центра Лондона. Все это время, не будучи даже в силах подняться на ноги или пошевелить пальцами раненой руки, он умирал от невыносимого чувства тоски и страха за судьбу самого близкого ему человека, находящегося сейчас так далеко. От вспоминал небесно-голубые глаза, нежно смотревшие на него когда-то, тонкие длинные пальцы, прикасающиеся к его щеке, стремительно бьющееся сердце, замирающее от всеобъемлющей нежности.... По лицу Генри невольно пробежала слеза. "Где же ты, mon ami.... Свидимся ли мы еще в этой жизни?" - шептал он ночами, вглядываясь в полутьму комнат. Но ни одна тень не поколебала этой пустоты.
  
   Сразу же после отъезда Генри в один из портов Ла-Манша, Том неожиданно для себя впал в какой-то ступор. Его больше не интересовали балы, развлечения и искусство, он почти не выходил к гостям и стал необычайно замкнут к себе. Он часто писал письма брату, но так и не получил ответа. И эта неизвестность нещадно бичевала его все это время, он тщательно избегал чьего-либо общества, но находиться одному, запертому в большой комнате на втором этаже, с покрытой холстом памятной картиной, было невыносимо до боли.
   Через полгода после этого умер его отец. Старенький доктор, так часто посещавший поместье Лоутон, на этот раз оказался бессилен что-либо сделать и лишь беспомощно разводил руками. У лорда случился сердечный удар, и умер он скоропостижно. Когда начали похороны, Том стоял рядом с его могилой, дрожа от бессильной злости и боли. Он не проронил тогда слез, но, запершись в очередной раз в своей комнате, дал волю чувствам.
   Теперь он становился полноправным хозяином как Лоутон-парка, так и всех близлежащих владений, однако, эта мысль доставляла ему только горечь. За несколько дней Том стал одним из самых завидных женихов страны, и с тех пор ему буквально не было покоя от назойливых предложений и ухаживаний со стороны дам. Не помогало даже его намеренное затворничество, казалось, что все только и ждут, чтобы застать его врасплох.
   Поддерживал его только лишь старый дворецкий. Джеймс очень любил молодого хозяина и знал его еще с пеленок. Видя, как изводит себя Том, не в силах бороться с угнетающей тоской, он садился рядом и принимался его утешать, как мог. Тому и самому было немного легче после общения со старым слугой, который уже довольно многое видел в жизни и мог дать дельный совет. Больше во всем поместье говорить ему было не с кем, даже его любимую тетю, леди Григ, уже давно попросил покинуть этот дом покойный отец. Том задумался, как же сильно и намеренно отец хотел отгородить его от этой связи, как он был против его неправильной, абсурдной любви. Внезапная мысль пришла ему в голову. Однажды он пробрался в кабинет отца и, не заперев за собой дверь, принялся обыскивать ящики. И, о чудо, в одном из них он обнаружил все до единого письма, посланные братом. Том изумленно охнул, восторженно прижимая к груди конверты, вдыхая их запах, прикасаясь губами.... Усевшись прямо на полу около письменного стола, он начал вскрывать их одно за другим, поглощая содержимое и запоминая каждый завиток безумными от счастья глазами.
   Отрывки из писем содержали следующее: "Дорогой Том, меня прекрасно приняли и устроили на одном судне. Нести службу придется большую часть свободного времени, но я все равно буду уделять момент, чтобы писать тебе...", "Как часто, глядя в сторону покинутого берега родной Англии, я вспоминаю тебя, тебя, который впервые заставил забиться мое сердце по-настоящему...", "Мне больно и грустно, что тебя нет рядом, почему ты не пишешь? Волнение и страх за твою судьбу не покидают меня вот уже целый месяц, и по ночам я не могу сомкнуть глаз...", "Мой милый Том, французы, кажется, начали отступать! Если это и правда означает конец войны, совсем скоро я уже смогу вернуться домой! Я не знаю, что случилось там с тобою, но поверь, я сделаю все, чтобы ничего подобного больше не повторялось! Только жди меня, ты вся моя жизнь...". Том порывисто вздохнул, и горькие слезы потекли по его щекам.
   - Зачем, зачем он прятал эти письма? Как бы они утешили меня в самые тяжелые моменты.... Но теперь я знаю, он вернется ко мне!
   В его руках оставалось последнее письмо, отправленное уже с другого адреса. От матери Генри. Том дрожащими пальцами вскрыл конверт и прочел: "Томас, не мне судить вас и всю вашу жизнь, хотя я была и всегда буду против подобной связи. Простите, но я должна сообщить вам тяжелую новость. Наш сын погиб тремя днями назад от обширного кровотечения в военном лазарете. Прошу, не приезжайте ни на его могилу, ни к нам, ваше появление будет сочтено порочащим и пятнающим честь офицера, погибшего во имя родины. Живите, как знаете, более я вам ничего не могу сказать. Маргарет Лоутон".
  
   Все. Этот взрыв. Эта боль и беспамятство, так манящее своей чернотой, так сильно тянущее погрузиться в него, ощутить покой каждой клеточкой тела, освободиться от неистовствующей боли.... Том не помнил, как его нашел в этом кабинете старый дворецкий, как слуги едва смогли дотащить его до постели, как в слепом безумии он вырывался из их рук и чуть не бросился на прибывшего доктора. Он не помнил также, что пробыл в горячке целый месяц, не помнил бредовых кошмаров, навеянных страданиями изломанной души. И, когда все, наконец, кончилось, он уже не был прежним.
   Он снова стал выходить к гостям, разговаривать, порой даже натянутая улыбка появлялась на его лице. Но это не было выздоровлением, скорее, наоборот, чем подтверждались тревожные взгляды Джеймса. Старый слуга по-прежнему заботился о хозяине, как родной отец, но порой тяжелый вздох срывался с его уст при виде подобной улыбки Тома. Он жил, но не казался живым, глаза были пустые и отстраненные, лицо - как серая каменная маска, застыло навсегда, и никакие эмоции не могли пробиться через нее. Казалось, что душа Тома покинула его, вместе с теми заветными строками. Но никто не слышал, как по ночам, стеная и задыхаясь в безумной агонии, он кричал, умоляя провидение дать ему сил покончить со всем и покинуть этот мир.
   Но днем он был уже другой. Подчас, на балу, танцуя с очередной молодой аристократкой, он глядел в ее глаза настолько неживым, демоническим взором, что девушка невольно пугалась и прерывала танец. Эти глаза уже не имели цвет неба, они были подобны застывшему льду. Но, каким бы ни казался Том, отпугивал он далеко не всех. Леди Катрин все время пыталась снискать его внимания, то приглашая на очередной танец, то целыми вечерами находясь рядом с ним и беззаботно болтая о различной ерунде. Она не была влюблена в юного лорда, но находила свое положения рядом с ним весьма перспективным, поэтому старалась сделать все, чтобы в скором времени пойти с ним под венец. Но Тому совершенно не было дела ни до нее, ни до кого-либо из них, и он старательно уворачивался от подобных разговоров.
  
   ...Генри испытывал в каком-то роде де жа вю. Все быстрее рвались вперед сильные кони, все легче мчалась карета по тряской дороге, приближая его к памятным местам. Снова он на долгое время был разлучен с братом, и даже не мог представить, что с ним теперь сталось.
   Он вырвался из родительского рома сразу же, как встал на ноги, и, вопреки причитаниям матери, отправился в особняк Лоутон. Путь был неблизкий, и Генри начал заметно нервничать в ожидании неизвестного. Через несколько часов, наконец, показалось поместье. Дрожащей от волнения рукой он открыл дверцу кареты и прошел в дом. Слуги несказанно обрадовались его возвращению, тут же веселая суета наполнила комнаты. Не было видно лишь Тома. Генри поднялся наверх, и, подойдя к знакомой до боли двери, вошел внутрь.
   Том сидел в кресле у окна и задумчиво глядел вдаль. За это время он сильно изменился, лицо его похудело и стало бледнее обычного, воспаленные глаза смотрели с некоторым отстранением и поволокой, руки чуть тряслись, когда он потянулся за стаканом. А голос произнес раздраженно и хрипло:
   - Что за суета внизу, Джеймс? Я же приказал не шуметь!
   Генри вздохнул и, тихо подойдя сзади, положил руки ему на плечи.
   - Это не Джеймс. Это я...
   Том подскочил, как ужаленный, с ужасом глядя на сильные бледные пальцы, сжимающие его плечи.
   - Так значит, у меня получилось.... Получилось покончить с этим всем. И теперь я вижу тебя!
   Он обернулся и вгляделся в лицо брата, казавшееся неимоверно усталым, печать страдания лежала на нем, омрачая красоту, но в глазах горел тот же огонь, что и прежде, сомнений не было.
   - Прости меня!.. - горестно воскликнул Генри, опускаясь на колени и обнимая его. - Прости, что меня так давно не было рядом!
   - Что.... Что ты такое говоришь? Боже мой, скажи, что ты, правда, жив, позволь мне потешиться последней иллюзией своего безумства перед смертью!
   Глаза Тома лихорадочно бегали по лицу брата, словно ища ответы в его темно-синих глазах.
   - Я с тобой! Я так люблю тебя! Как же я могу не жить в такой миг.... Как же ты можешь сейчас малодушно помышлять о смерти!
   Генри потрясенно всмотрелся в голубые глаза, и, словно пытаясь разбудить их, избавить от этой мрачной пелены, он подошел и поцеловал его, сжав в объятиях.
   - Я больше никогда тебя не оставлю.
   - Но, - беззвучно прошептал Том. - То письмо.... Твоя мать сообщила, что ты погиб во время войны...
   Он тихо зарыдал, уткнувшись в теплое плечо брата.
   - Но как она могла пойти на такое, как могла сделать это с тобой!! Я никогда ей этого не прощу, клянусь...
   - Забудь, - проговорил Том, не отпуская его ни на минуту. - Забудь об этих несчастной войне. Забудь обо всех этих жалких и малодушных людях. Забудь.... Или я заставлю тебя забыть!
   Они тут же слились в неистовом и страстном поцелуе, словно желая утонуть друг в друге, соединиться навеки, стать одним целым. И никогда они еще не были так близки, как сейчас, когда, забыв обо всем на свете, отбросив к чертям ставшую ненужной одежду, они самозабвенно предавались любви.
   Они не могли поверить, что все, что происходит с ними, не является сном. Каждое прикосновение, ласку, объятие братья старались запечатлеть в своей памяти. Они не отходили друг от друга ни на минуту, прижимаясь все теснее, вдыхая родной запах, осознавая постепенно, что это никоим образом не является сном.
   Поначалу Генри пришлось долго уверять в этом брата, который мог видеть в нем лишь плод сломленного болью разума. Но нежные прикосновения убедили его куда лучше слов.
   - Я чувствую тебя.... Ты реален! - шептал он, задыхаясь от нахлынувшей страсти, забывая вмиг о долгих месяцах страданий, предаваясь упоительному восторгу и счастью от такой близости. Генри вдруг увидел слезы на глазах, в которые он так мечтал посмотреть после долгой разлуки. Он вновь испытал ощущение де жа вю, словно ситуация уже повторялась ранее. Бережно обняв Тома, он осушал слезы с его лица нежными поцелуями, шептал какие-то глупости, искренне веря, что все теперь наладится в их жизни. Война не прошла для Генри даром, он видел, как умирают люди, которые воевали с ним бок обок, как остаются сиротами их дети, пустеют дома.... И знал, что выдержит все на свете ради любви к брату. Ради того, что он все это время ждал его.... Ждал. Глядя на изменившееся, посеревшее от горя самое дорогое на свете лицо, на впавшие веки, на почти постоянную дрожь в руках своего художника, на осунувшийся вид, он не выдержал сам, и слезы покатились из его глаз.
   - Не надо, милый, пожалуйста, - шептал Том, голос не слушался его. - Мы столько всего пережили.... Я сам виноват, что поверил, так легко поверил лживому письму...
   - Я так ждал, что увижу тебя. Так надеялся, что ты дождешься.... Как же я тебя люблю!
   - Я был почти готов...покончить со всем, - отвернулся Том, хмурясь. - Но ты здесь, и даешь мне вновь надежду жить дальше...
   - Это наша общая надежда, - тихо произнес Генри, обнимая гибкое обнаженное тело брата. - Как и вся наша жизнь.
   Внезапно тонкие пальцы коснулись едва затянувшегося шрама на груди Генри.
   - О боже, что это? Ты был ранен?
   - Да, - нахмурился тот. - После чего меня отправили в военный лазарет Лондона. Видимо, это и послужило причиной моей безумной матушке написать такого рода сообщение.... Я не хотел, чтобы это ранило тебя, прости...
   - Ты столько пережил там, а я ношусь со своими нелепыми мыслями! Как же я жалок, - Том зарылся лицом в подушку, словно стыдясь самого себя.
   - Том, ты даже не представляешь, как ты был нужен мне все это время, - нежно произнес Генри, прижимая брата к себе. - Ты...ты ведь будешь со мной?
   Темно-синие глаза с волнением оглядывали лицо Тома, словно ища в нем признаки сомнений или тревог. Но Том неожиданно тепло улыбнулся.
   - Я хотел задать тебе тот же вопрос.
   Братья счастливо рассмеялись, обнимая друг друга еще крепче. Вскоре сон тяжелой пеленой накрыл их души, израненные временем и исцелившиеся чудом.
  
   Братья словно ожили заново. Никто и никогда раньше не видел их такими исступленно-счастливыми, полными надежд и блеска в глазах.
   После наглядной демонстрации их отношений на ближайшем балу, многие семейства перестали и вовсе приглашать их в свет. Но это не омрачило их счастья, наоборот, в своем поместье они начали, наконец, мирную и спокойную жизнь.
   Вскоре к ним вернулась и леди Григ, вначале приехавшая погостить, но братья уговорили ее остаться надолго. Старику Джеймсу они обеспечили безбедную старость и собирались отпустить его, но он не ушел сам, не желая покидать горячо любимого хозяина, которого считал почти сыном.
   Жизнь становилась на свое русло, и беды постепенно оставались позади. С родителями Генри они, в конце концов, помирились, хотя, это перемирие прошло уж слишком натянуто. Том начал снова писать картины, и в скором времени увешанной ими оказалась не только его комната, но и почти все стены в коридорах. Они катались верхом на рассвете, изучая окрестности, ездили вдвоем на охоту и часто даже помогали слугам, чего не приходилось ждать от других господ. Они были счастливы, как никогда, и знали, что теперь уже ничто не сможет этого нарушить.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"