Аннотация: Его приемлют там, где разум и общественная польза не взирают на внешность своих служителей. А сердце... сердце должно смириться.
Глава VII
Эрик услышал, как негромко скрипнула дверь спальни и поднял голову от книги. На пороге кабинета - две комнаты отделял неширокий коридор - показался сухопарый пожилой мужчина лет около пятидесяти пяти, с сильно припорошенными сединой каштановыми волосами. Изборожденное глубокими не по возрасту морщинами лицо сохраняло, по-видимому, привычное выражение озабоченности. В руках он держал средних размеров черный саквояж.
- Что вы скажете, доктор? - Эрик не без труда скрыл волнение.
- Мне нужно выписать рецепт для вашего брата, господин...
Эрик уступил врачу свое кресло за столом, подошел к двери и, закрыв ее, облокотился спиной о косяк.
- Итак?..
- Не могу сообщить вам ничего утешительного, месье Лебер. Вам следовало бы обратиться за медицинской помощью намного раньше. При таких врожденных патологиях и пороках развития костной системы тяжело страдает весь организм, особенно сердце. Вы имеете представление об анатомии человека?
Врач вытащил из саквояжа несколько листов и с сомнением посмотрел на находящиеся на столе письменные принадлежности.
- Да, об анатомии имею. Как художник, не как медик. Но в вопросах физиологии я не силен. Можете воспользоваться моими пером и чернилами, доктор Дарве.
- Благодарю. Ваш старший брат... Я правильно понимаю? - Эрик кивнул. - Ваш старший брат нуждается в серьезном лечении. Я удивляюсь, как он до сих пор обходился без профессиональной помощи.
- Дени находится на моем попечении два года. Это долгая семейная история, доктор. Мне было очень нелегко уговорить его показаться врачу.
Эрик сочинял на ходу. Не мог же он рассказать постороннему человеку правду о Духе Оперы, которого обнаружил два года назад в подвалах Гранд Опера в состоянии далеком от того, что принято считать человеческим обличием.
- Я вас понимаю, в этих так называемых богоугодных заведениях отвратительно заботятся о людях. Неудивительно, что ваш брат относится к посторонним и, особенно к врачам, с подозрением, - вздохнул Дарве. - Я выпишу несколько сердечных препаратов и оставлю инструкцию, как их принимать. Вы читаете по-латыни?
- Конечно.
Дарве подумал, что скромную квартиру, куда его пригласили, Лебер снимает для свалившегося на его голову умственно отсталого и хронически больного во всех отношениях брата. Сам попечитель (вероятно, опекун) производил, несмотря на изуродованное лицо, впечатление человека небедного, образованного и уверенного в себе. Его светло-серый полушерстяной английский костюм свидетельствовал не только о хорошем вкусе, но и о хороших деньгах. Однако, что за несчастье выпало в свое время на долю родителей: два сына и оба - уроды! Хотя младшему, можно сказать, повезло гораздо больше. Во всяком случае, его фигура явно не страдала пороками развития: прямая осанка, широкие плечи, узкие бедра.
- Тем лучше. В любом случае необходимо поддерживать его сердце. Но я не уверен, что боли, на которые он жалуется, ревматической этиологии. Их характер и локализация заставляют предположить...
- Простите, доктор, - Эрик интонацией привлек внимание врача, тот оторвал взгляд от рецепта и посмотрел на собеседника.
Лебер выразительно кивнул в сторону двери, его тонкий слух уловил еле различимый скрип половицы в коридоре.
- Могу я зайти завтра к вам? Меня беспокоит... головная боль.
Врач без труда понял его намеки и иносказания.
- В первой половине дня, месье Лебер?
- Лучше во второй, если возможно.
С утра у Эрика были назначены лекции в политехнической школе, а затем - конкурсная комиссия по очередному проекту.
- Тогда в четыре часа буду вас ждать. Вот, пожалуйста, - Дарве оставил на столе рецепт и рекомендации.
- Благодарю за визит, доктор, - Лебер достал бумажник из тисненой кожи, отсчитал деньги и протянул их врачу вместе с визитной карточкой. - Я провожу вас.
Дарве с полминуты изучал прямоугольный кусочек картона, дорогого с позолоченной каймой и напечатанным на нем лаконичным текстом: "Луи Лебер. Архитектор, профессор Высшей политехнической школы". Затем спрятал деньги и визитку в карман.
- Можно идти, Дени уже в спальне, - уверенно сказал Эрик.
Он открыл дверь и проводил доктора к выходу.
* * *
Еще в начале весны Дени начал жаловаться на донимающие его боли в пояснице и суставах, Эрик посоветовал ему несколько общеизвестных средств, но облегчения они не принесли. Кроме того, Лебер заметил, что Дени начинает задыхаться после подъема по лестнице, часто покрывается холодным потом и быстро утомляется. Необходимость показать его врачу стала совершенно очевидной. И, как всегда, добиться согласия упрямца стоило Эрику долгих часов убеждения и неимоверного терпения.
Съемная квартирка на улице Скриба произвела на Дени странное воздействие: мысль о том, что Эрик может жить где-то еще, кроме подземелья Гранд Опера, казалось, расстроила его. Хотя он прекрасно знал, что Лебер достаточно часто отсутствует в своем подземном "замке" по несколько дней. Впрочем, в последнее время Дух Оперы стал как никогда раньше капризен и по-детски ревнив. Дени все больше сердился на Эрика за то внимание, которое маэстро уделял своей ученице. И сколько Эрик не пытался убедить его, что старается в интересах Оперы, переломить замеченную им неприязнь обитателя подвалов к юному дарованию, не удавалось.
Лебера начинал пугать недобрый огонек в глубине его глаз и участившиеся приступы мрачного настроения. В углу своего логова Дени построил целую пирамиду из крысиных черепов и порой часами любовался на этот сомнительный шедевр символизма. Периодами же он впадал в детскую ребячливость, утомительную и грустно выглядящую со стороны. Именно этот его запал Эрик решил перенаправить в сторону Карлотты: дурачится, так хоть с пользой. Тем не менее, общее, как физическое, так и душевное состояние Дени все больше беспокоило Лебера.
Приватная беседа с доктором Дарве не прибавила оптимизма. Организм Дени выработал свои ресурсы, он слишком долго боролся за жизнь в нечеловеческих условиях сырости, холода и недоедания. Через месяц стало понятно, что предварительный диагноз врача, по-видимому, оправдывается. И к лету Эрик начал колоть Дени выписанный доктором морфин.
* * *
Лефевр взял со стола и озадаченно покрутил, рассматривая, элегантную черную трость с серебряной ручкой в форме шара. Рядом с тростью лежало письмо, запечатанное до боли знакомой печатью в виде черепа. Эдмон положил трость обратно и не без внутреннего содрогания вскрыл конверт: что-то еще потребует от него напоследок негласный хозяин Оперы? И что означает палка? побои? После задушенных крыс и обугленных стульев он уже не знал, чего ожидать от этого непредсказуемого существа.
"Дорогой господин Лефевр! В знак моего глубочайшего расположения и на память о нашем сотрудничестве позвольте преподнести Вам этот скромный подарок. Мне искренне жаль, что Вы покидаете Оперу..."
Со вздохом облегчения Эдмон опустился в кресло. Вот уж чего он не ожидал: каждая строчка письма была пронизана теплом и легкой грустью, словно он получил послание от лучшего друга! Складывалось впечатление, что Призрак прекрасно понимает желание директора оставить хлопотную должность, так, как будто сам был бы не прочь последовать его соблазнительному примеру. Почти за два года сотрудничества Лефевр так и не смог составить для себя сколь-нибудь определенного представления о консультанте. Он не был человеком суеверным и не поверил в сказку о привидении. В самом деле, чьим призраком мог быть... Призрак? Духом почившего музыканта (композитора, дирижера)? Но откуда ему взяться в новом здании театра? Это как-то совсем уж нелогично, даже если допустить само существование привидений. Заблудшей душой погибшего при строительстве Оперы рабочего или жертвы коммунаров, нашедшей свой печальный конец в одном из превращенных в казематы подвалов? Для случайного человека Призрак Оперы слишком хорошо разбирался и в музыке и в театральных делах в целом. А двести сорок тысяч франков в год совершенно ни к чему любому бесплотному существу какого бы то ни было происхождения.
Таинственный обитатель старой Оперы, по-видимому, переселившийся вместе со всей театральной труппой, несомненно, был человеком. Вероятно, не совсем психически нормальным, но интеллектуально развитым и широко эрудированным. Может быть, он эпилептик? Или шизофреник? Лефевр иногда читал статьи о новейших достижениях в различных областях науки и искусства, просматривал солидные журналы, но в тонкостях современной психиатрии не слишком разбирался. Порой в письмах Призрака проскальзывали горькая самоирония и жесткий сарказм, что заставляло думать о нем, как о личности трагической. Эдмон давно перестал воспринимать его как мошенника или шантажиста; что угнетало директора, так это, мягко говоря, тиранический тип правления - именно правления, а не управления - Оперой.
Ему одному было понятно, что дни безраздельного господства на сцене итальянской дивы сочтены. Просто раньше у Призрака не было подходящей кандидатуры для достойной замены, а теперь она появилась. Негласный хозяин действовал умно: сначала он приказал включить Кристину Дае во второй состав солистов и назначал ее на роли третьего плана. Но после состоявшейся две недели назад премьеры "Кармен", в которой девушка сыграла Микаэлу, а Карлотта вовсе оказалась не у дел - недаром маэстро Райер долго сопротивлялся постановке оперы, где главная партия отдана меццо-сопрано, - никаких сомнений относительно планов Призрака у Лефевра не оставалось. Мадемуазель Дае, безусловно, обладала неплохим голосом, гораздо более пластичным и сильным, чем голоса Саньон и Карва. Эдмон лишь надеялся, что точки над "и" Призрак Оперы начнет расставлять уже после его ухода: очень не хотелось присутствовать при том светопреставлении, которое учинит примадонна.
И все же не Призрак и не Карлотта определили его окончательное решение отказаться от сомнительного руководства Оперой. Основной причиной стали так и не сложившиеся отношения с Франсуазой Жири. Она сводила Эдмона с ума, не прилагая к тому никаких видимых усилий. Его всю жизнь тянуло к сильным, независимым женщинам, натурам ярким и цельным и в то же время он панически боялся попасть в зависимость к одной из них, что при его мягком и уступчивом характере было неизбежно. С годами проблема становилось все более трудноразрешимой: надо было жениться в молодости, когда на многие вещи смотрится гораздо проще. Одни лишь амурные отношения Франсуазу не устраивали, а Эдмон не нашел в себе достаточно мужества, чтобы сделать мадам Жири предложение.
О том, что его отставка официально принята, в Опере еще никто не знал, а Призрак уже приготовил прощальный подарок. Похоже, у привидения были неплохие связи в Министерстве общественного образования и изящных искусств. Предположение доказывал тот факт, что в письме упоминались имена новых администраторов театра: Призрак просил Лефевра оказать ему любезность и передать господам Андрэ и Фирмену инструкцию с общими положениями о сотрудничестве.
* * *
Известие об отставке директора добавило Эрику головной боли. Как человек он вполне понимал ситуацию и мог даже посочувствовать бывшему администратору, но уход Лефевра из Оперы грозил создать Леберу множество новых проблем. Уламывать двоих гораздо тяжелее, нежели одного, к тому же придется снова доказывать, что с Призраком Оперы необходимо считаться. Доказывать как? Мистификации и фокусы набили профессору политехнической школы такую оскомину, что он не мог думать о них без внутреннего содрогания. Тем не менее, начатое следовало закончить: он взялся устраивать карьеру своей ученицы, было бы непорядочно, пообещав помощь и поддержку, вдруг отступиться от своих слов. Старание и талант заслуживали награды и признания.
Эрик чувствовал, что начинает запутываться в своей сумасшедшей жизни, затягивающейся в чудовищный гордиев узел. Медленно умирающий у него на глазах Дени, неожиданно возникшие в связи со сменой руководства Гранд Опера перипетии и, наконец, Кристина...
- Маэстро! Вы здесь?
Ответа не было. Кристина только что добралась до своей комнаты, куда постаралась скрыться как можно быстрее после неприятной встречи с Карлоттой и ее желчных замечаний.
- Роза...
Девушка обнаружила на туалетном столике красную розу, повязанную тонкой атласной черной ленточкой. Несколько секунд она колебалась, отчего-то не решаясь взять цветок в руки. Пышные букеты почитателей театрального искусства остались в гримерной Клотильды Грануар: "Кармен" - звездный час меццо-сопрано. Кристина осторожно, чтобы не уколоться, взяла розу и поднесла к лицу. Цветок источал тонкий аромат, ненавязчивый и приятный, он был неподражаемо скромен и изящен, разительно отличаясь от громоздких корзин с оранжерейными лилиями, орхидеями, астрами и теми же розами почти чудовищных размеров, какими обычно бывают заставлены уборные примадонн. Тайный поклонник? Неужели...
- Маэстро! - снова позвала она, подняв голову.
- Кристина. Ты прекрасно справилась.
- Я могла бы лучше...
- Я знаю. Пока не время, - мягко перебил Голос.
- Не смею спорить, учитель.
- Ты еще не готова, морально не готова вступить в борьбу с сеньорой Гуардичелли. Она раздавит тебя. Понадобится много мужества, чтобы отстоять свои права. Ты понимаешь?
- Да. Что бы я без вас делала, Ангел Музыки? - чему-то улыбнулась Кристина и вдруг решилась сказать то, что давно вертелось у нее на языке:
- Я не понимаю, где вы скрываетесь и почему, маэстро. Неужели я никогда не увижу вас?
В ее тоне ясно слышались надежда и волнение.
- Кристина, - Голос чуть заметно дрогнул. - Кристина, я не могу сейчас объяснить. Когда-нибудь ты увидишь меня. Хорошо? Пока оставим эту тему... Ты устала.
- Вы рассердились?
Сердце девушки застучало учащенно и невозможно громко, казалось, он должен был услышать эти гулкие удары...
- Нет, конечно, нет. Спокойной ночи, Кристина. Я хотел лишь поздравить тебя с премьерой. Занятие проведем завтра в три.
* * *
Тогда он поспешил закончить разговор, но позабыть о нем было невозможно. Девочка выросла, достигла возраста романтических мечтаний, и сказка об Ангеле перестала удовлетворять ее повзрослевший ум. Кем она себе его вообразила? Героем романа мадам Жорж Санд? А себя представляет в роли Консуэло? Впору было схватиться за голову.
К чему эта томительная щемящая нежность в груди, вдруг возникающая при звуке ее голоса? Этот подступающий к горлу комок при воспоминании о ее наивной просьбе? Эта неудержимая улыбка, трогающая губы, когда он видит издалека ее изящную хрупкую фигурку? Должно быть он, в конце концов, все же повредился рассудком...
Глава VIII
Слабо мерцающая бликами гладь озера еле заметно всколыхнулась, из-под воды медленно, с торжественным величием начал подниматься большой, около полутора метров в диаметре многоярусный канделябр. Как только очередной ряд "свечей" соприкасался с воздухом, вспыхивало пламя. Следом за первым светильником на поверхности появились огни второго, затем третьего, четвертого "волшебных фонарей". Пещера озарилась фантастическим отражающимся в воде, дробящимся о ее поверхность и разбрызгивающимся по каменным сводам подземелья светом.
- Неплохо, - прокомментировал контрольное испытание своего изобретения Эрик.
Как истинный эстет он еще некоторое время полюбовался феерическим зрелищем, потом отключил подачу газа и опустил канделябры на дно.
Собственно говоря, он пока не имел ни малейшего представления о том, где можно было бы применить это диковинное освещение на практике. Разве что построить для какого-нибудь сумасшедшего миллионера пещеру в духе "Тысячи и одной ночи". Но помешанного на восточной экзотике толстосума пока среди потенциальных клиентов не наблюдалось. Более того, буквально два дня назад он отказался взяться за не то чтобы слишком интересный, но вполне выгодный проект частного особняка. Строить дом для будущего мужа Женевьевы, а, следовательно, и для нее? Вот уж увольте. В Париже достаточно архитекторов, и свет не сошелся клином на "дорогом Луи". Эрик до сих пор не без усилия подавлял внутреннюю дрожь возмущения и неприязни, вспоминая случайную встречу в кафе "Вольтер".
* * *
- Я слышал, Моро был рад тебя видеть, - сделав глоток терпкого с глубоким горчащим привкусом кофе, сказал Равель.
- Если он вообще бывает рад кого-то видеть, - чуть криво усмехнулся уголком рта Эрик. - В этом году он не выставлялся в Салоне. Не думаю, что соберется и в следующем.
Они сидели за столиком у окна и обменивались последними литературно-художественными сплетнями - обычная тема для "Вольтера", - рассеянно поглядывая, как резкие порывы осеннего ветра взметают над мостовой и швыряют в прохожих охапки желтых почти невесомых листьев. Эрик уже просмотрел текст первого акта "Дон Жуана", ради обсуждения которого и была назначена встреча, и, попросив Рене кое-что изменить, вернул его поэту. Покидать уютное помещение не хотелось, встречались либреттист и новоявленный композитор не часто, сегодня же у обоих было то настроение, когда тянет просто так поговорить с приятным собеседником. В три часа пополудни народу в кафе было еще немного, так что им никто не мешал и не пытался присоединиться к разговору, как это часто бывает в местах, где собираются близко или не очень близко знакомые люди искусства.
- И над чем он работает? - поинтересовался без особой надежды на ответ Рене.
Поэт откинулся на спинку стула, характерным жестом поправил роскошный русый чуб и достал из кармана трубку. Равель и Лебер были ровесниками, их знакомство состоялось еще в годы учебы и, хотя оно не превратилось в тесную дружбу, они довольно часто пересекались, находя общение взаимно приятным.
- Как я понял по эскизам, после "Саломеи" Моро вновь решил вернуться к античным мифам. Его воображением владеют эллинские красавицы. Полотен он, как ты понимаешь, мне не показывал...
- О! Что-то нам предъявит мэтр! Надеюсь, не свою мамочку. А зачем ты к нему ходил, Луи?
У кафе остановился экипаж, хлопнув дверцей, высадил пассажиров и отъехал.
- Хотел украсть пару идей, - пошутил Эрик. - Он знает, что я не принимаю участия в выставках, у меня сугубо частный интерес...
Рене с удивлением заметил, что прервавший фразу на середине Лебер устремил в пространство за спиной поэта странный, неподвижный и в то же время пронзительный взгляд.
- Луи?
Эрик посмотрел на собеседника, выражение его глаз уже изменилось, в них нельзя было прочесть ничего, кроме обычной легкой заинтересованности разговором:
- ... его эзотеризм с привкусом вечно-женственного порока вдохновляет меня.
Равель понял, что изначально Лебер хотел сказать что-то совершенно иное, поскольку в этот момент буквально над ухом поэта нежный как серебряный колокольчик голос воскликнул:
- Ах, господа, какая приятная встреча!
Мужчины мгновенно оказались на ногах, дабы приветствовать очаровательную мадемуазель де Кавиль и ее спутника. После церемонии представления все четверо заняли места за столиком.
- Луи, вас так давно не было видно. Вы снова ездили за границу? Отчего вы не бываете у кузины и на вечерах?
Вопросы посыпались на Эрика словно жемчужины с порванной нитки ожерелья. Женевьева улыбалась, блистая белоснежными зубками, и щебетала без умолку, направив к немалому удивлению Равеля и представленного ею в качестве жениха господина де Муля все внимание на Лебера.
- Женевьева, я не могу ответить на все ваши вопросы одновременно. Да, я уезжал и сейчас у меня много работы.
Эрик стоически выдержал первый натиск и попытался перевести разговор на общих знакомых. Но сбить девушку с заданного курса было невозможно. Отпустив пару небрежных замечаний в адрес упомянутых Лебером лиц, она опять вернулась к его персоне.
- Право же, мы не виделись больше двух лет, а вы не хотите ничего о себе рассказать. Что вы сейчас строите? Франсуа, - наконец, она вспомнила о сидящем с понурым видом де Муле, - месье Лебер прекрасный архитектор. Вы говорили, что хотите перестроить дом. Уверяю вас, это большая удача, что мы сегодня встретились!
- Да, действительно?
Выражение полной ошеломленности на его лице кое-как уступило место практическому интересу. Франсуа де Муль уже привык к обширным знакомствам Женевьевы в среде парнасцев, ее литературные связи его не удивляли. Но проявленный невестой энтузиазм при встрече с человеком столь странной и отталкивающей внешности оказался для него неожиданностью.
- Это так, но сейчас я больше занимаюсь наукой, - Лебер достал и протянул визитную карточку аристократу. - Боюсь, я не смогу быть вам полезен.
Едва де Муль успел прочесть несколько напечатанных на визитке слов, Женевьева перехватила ее, скользнула взглядом по строчке и удивленно посмотрела на Эрика.
- Вот как, господин профессор? - она сделала ударение на последнем слове. - Дорогой Луи, каждый раз вы поражаете меня. Но, может быть, вы все же подумаете? Франсуа, вы также хотели построить новый дом в Рамбуйе? Что-нибудь в итальянском стиле, это так романтично.
- Да, конечно, - кивнул де Муль, слово "профессор" производило на него неизгладимое впечатление, так как ассоциировалось в памяти с не завершенной учебой в Коллеж де Франс, кроме того, он просто был не в состоянии спорить с Женевьевой.
Рене, не вмешиваясь, с истинным наслаждением наблюдал любопытную сцену. Он не знал всех подробностей отношений Луи и Женевьевы, но то, что одно время они часто появлялись в обществе вместе, было ему известно. Мадемуазель де Кавиль относилась к тому разряду женщин, которые стараются любым путем добиться полного поклонения и подчинения попавшего в их сети мужчины. Если когда-то Лебер и оказался в этих сетях, то нынешние потуги Женевьевы с треском разбивались о его вежливую холодность. Равелю лишь оставалось догадываться, насколько бесит красавицу собственное бессилие, все проявления гнева были тщательно скрыты улыбками и веселостью тона. Только в глазах нет-нет, а мелькало выражение досады.
- Прошу прощения, месье. Я могу порекомендовать вам весьма компетентных коллег, - любезно предложил Лебер. - Дорогая Женевьева, я не возьмусь за новый проект: через три месяца я еду в Швейцарию.
* * *
Сегодня Лефевр, наконец, представил труппе новых директоров - Андрэ и Фирмена. С ними в Оперу явился некий молодой хлыщ, он чем-то неуловимо напомнил Леберу Франсуа де Муля. Внешнего сходства между ними не было: невысокий кареглазый брюнет де Муль, пожалуй, был на голову ниже этого блондина с длинными жирными волосами и выглядел гораздо менее самоуверенным. Возможно, так на де Муля влияла Женевьева, рядом с которой мужчины теряли не только покой, но и самостоятельность мысли. Но их "роднил" едва заметный налет аристократического высокомерия. Представленный в качестве "нового покровителя Оперы" виконт де Шаньи вызвал у Эрика лицевую судорогу, словно архитектор только что съел не менее половины лимона. Лебер хорошо знал людей подобного сорта: в большинстве своем это были невежественные дилетанты, нахватавшиеся обрывков передовых идей, знающие обо всем понемногу и на этом основании позволяющие себе с авторитетным видом вмешиваться в дела профессионалов, высказывая непререкаемым тоном самые дикие и нелепые суждения. Безусловно, и среди них бывали приятные исключения, такие, как бывший любовник Франсуазы Александр де Невалье, человек разносторонне образованный, тонкий музыкальный критик, остроумный обладатель легкого пера, автор известного сборника новелл "Обратная сторона зеркала". Эрик не был знаком с ним лично, но многое о нем слышал, читал его критические статьи и рассказы. Он неоднократно жалел, что де Невалье, чьи финансовые дела пошатнулись в связи с событиями 1871 года - барон потерял половину своего состояния на обвале курса ценных бумаг - отошел от активной деятельности и перестал оказывать заметное влияние на музыкальную жизнь Парижа.
Уже неделю Лебер находился не в лучшем расположении духа. Сначала его выбила из колеи встреча с бывшей возлюбленной, потом он вспылил из-за очередной по-детски жестокой выходки Дени.
- Что ты себе позволяешь?! - голос Эрика резонировал о каменные своды, заставляя Дени испуганно втягивать голову в сутулые плечи. - Хочешь оставить девушку заикой? Или сорвать ей голос? Я почти полтора года потратил на ее обучение, добился феноменального результата. А ты ведешь себя как избалованный ребенок! Зачем ты подсунул ужа в шляпную коробку Кристины?
- Я просто пошутил, Эрик, просто пошутил, - оправдывался Дени.
Но в его голосе Лебер не услышал и признаков искреннего раскаяния, а в глазах, которые Дух Оперы старательно пытался спрятать от покровителя, затаился недобрый огонек тайного торжества.
Позже Эрик клял себя за то, что грубо накричал на тяжело больного и не совсем вменяемого человека, к которому искренне привязался за эти годы. Но он действительно испугался за Кристину. К вящему его беспокойству, Дени это заметил и, вероятно, сделал собственные выводы. Лебер чувствовал, что вокруг него сжимается кольцо нелепых и необоримых обстоятельств, если бы он был суеверен, то посчитал бы последние события мистическим знаком судьбы. Но он лишь повторял про себя известную максиму античного атомиста: "Люди измыслили идол случая, чтобы пользоваться им как предлогом, прикрывающим собственную нерассудительность". Это позволяло сохранить относительную здравость ума, причин у происходящего было предостаточно, и Эрик их видел. Тем не менее, его не оставляло ощущение сумасшедшей езды в карете, запряженной сбесившимися лошадьми. Ожидаемое появление новых директоров и неожиданное - светского повесы, претендующего на вмешательство в дела театра, оказалось предпоследней каплей, наполнившей до краев чашу терпения Призрака Оперы. Последней же стала очередная истерика сеньоры Гуардичелли.
Причудливую руладу примадонны оборвал грохот падения задника, на мгновение на сцене и в оркестровой яме воцарилась тревожная тишина, тут же сменившаяся истошными воплями придавленной Карлотты. Крики и суета, последовавшие за инцидентом, демонстративный уход ничуть не пострадавшей, но крайне разъяренной дивы, растерянность директоров и неизбежно возникшее решение о замене Карлотты Кристиной Дае - все прошло словно по заранее приготовленному сценарию, хотя в данном случае Эрик, вопреки своему обыкновению, действовал спонтанно.
Вечера он ждал с тем же волнением, с каким впервые поднялся на кафедру в аудитории Политехнической школы. На этот раз Кристина должна будет продемонстрировать публике все, на что она способна.
* * *
Окрыленный несомненным успехом своей воспитанницы Эрик словно на крыльях мчался по лестницам и тайным коридорам, спеша поздравить маленького Ангела - новорожденную звезду оперного небосклона Парижа. Летом, по настоянию Призрака Оперы, комната новой солистки второго состава была расширена за счет соседнего помещения, что не ускользнуло от внимания ревнивой примадонны. Но, в целом, решение Лефевра было вполне оправдано - постоянно живущим при Опере артистам администрация старалась обеспечить более пригодные для полноценного отдыха и работы условия, нежели ученикам консерватории и балетной школы. Так мадам Жири с дочерью занимали три соединенные между собой комнаты с отдельной ванной, что служило предметом неистребимой зависти для подружек малышки Мэг. Теперь и у Кристины появилось относительно комфортное жилье, в котором девушка всячески старалась создать атмосферу домашнего уюта, насколько она себе его представляла. Красные с золотым цветочным узором обои, несколько картин и литографий в рамах, зеркала и матовые стеклянные бра на стенах, немного мебели и милые безделушки на туалетном столике.
Остановившись за зеркалом, Эрик как обычно прислушался: успела ли Кристина добраться до своей комнаты, минуя толпу хлынувших за кулисы восхищенных театралов? Незнакомый молодой мужской голос за потайной дверью молол какую-то несусветную чушь о домовых и шоколаде. Удивленно-радостный возглас Кристины: "Рауль!", - заставил сердце Эрика мучительно сжаться и замереть. Секунда, три, пять... глухой удар вновь толкнул кровь по венам, она прилила к голове, стало невыносимо жарко, дыхание перехватило мучительной судорогой. Лебер, преодолевая невольное смущение и неприятное чувство собственной непорядочности, заглянул в комнату сквозь смотровое оконце. Опустившись на одно колено, перед Кристиной стоял виконт де Шаньи.
Глава IX
- Нет, Рауль, постой! Послушай меня...
Кристина хотела объяснить ему, что не собирается никуда сейчас идти. Во-первых, она очень переволновалась, устала и не испытывала ни малейшего желания вновь появиться на публике, а, во-вторых, мадам Жири и Ангел Музыки наверняка не одобрили бы столь легкомысленного поведения. Оба они неоднократно повторяли, что девушке, которой только-только минуло семнадцать, следует быть осмотрительной и держать поклонников на расстоянии. Рауль, конечно, вовсе не поклонник, а друг детства, но со стороны все будет выглядеть не так, как есть на самом деле. Не станешь же рассказывать каждому встречному, что они познакомились десять лет назад и что их связывают нежные воспоминания о море, о музыке ее отца, о волшебных сказках той счастливой и беззаботной поры.
И самое главное, она не могла сегодня пойти куда бы то ни было, не могла покинуть свою комнату, потому что ждала. С трепетом и тайной надеждой Кристина ждала появления маэстро. Это был их общий триумф. Сегодня она пела как никогда в жизни, кажется, она и сама прежде не представляла, что способна так владеть своим голосом. Она пела по его просьбе и с его разрешения, пела для него...
Кристина быстро подошла к двери и закрыла ее на задвижку. Потом вернулась к туалетному столику и начала вытаскивать из пышных волос многочисленные заколки с фальшивыми бриллиантами - реквизит к костюму Элизы, завтра их нужно будет вернуть в костюмерную. Она быстро распустила прическу и прежде чем отправиться переодеваться за ширму робко, с чуть вопросительной интонацией в голосе, позвала:
- Маэстро?
Нет, его здесь не было. Впрочем, можно было бы и не вопрошать пустоту. В последнее время, появляясь по вечерам, он всегда предупреждал ее о своем присутствии своеобразным способом: газовые светильники начинали медленно гаснуть, а потом разгорались вновь. Она успеет сменить тяжелый сценический наряд на простое домашнее платье. Возвращение виконта, - а он непременно вернется, - девушка решила проигнорировать: пусть думает, что она вышла. В конце концов, он мог бы узнать ее и утром во время репетиции, когда прошел мимо буквально в двух шагах от стоящей вместе с Луизой Карва чуть впереди хористок Кристины. Да и спорить с молодым аристократом не хотелось.
Певица заговорщицки подмигнула изящной фарфоровой статуэтке - девушке в роскошном голубом бальном платье, чем-то неуловимо похожей на нее саму, - стоявшей на ее туалетном столике, словно та могла слышать ее мысли. Статуэтка появилась на этом месте в день рождения Кристины, больших сомнений относительно происхождения подарка у девушки не возникло.
Только подойдя к расписанной павлинами ширме, Кристина заметила лежащую на каминной полке красную розу с черной атласной ленточкой. Как всегда Ангел успел оставить цветок до ее прихода. Как он это делает? Как он вообще делает все это и... почему?
* * *
Эрик прислонился спиной к холодному кирпичу стены, пытаясь восстановить сбившееся, словно после долгого бега, дыхание и привести в порядок мысли. Они знакомы. Конечно, же! Как он сразу не сообразил: Кристина рассказывала ему о мальчике старше нее лет на шесть-семь, с которым познакомилась и даже дружила целых три года, когда девочка с отцом жили в Бретани. Мальчика (или юношу?) звали Рауль. Лебер не слишком удивился ее рассказу, он и сам когда-то много возился с малышками Нортуа. Невероятно, но и в жизни случаются ситуации напоминающие выдумки авторов сентиментальных романов: друг детства его ученицы оказался никем иным как виконтом де Шаньи. Теперь ему стал понятен смысл их нелепого на первый взгляд разговора: это были всего лишь воспоминания детства, те милые глупости, которые каждый человек с теплом и нежностью хранит в памяти, но в которые никогда не станет посвящать посторонних. Пожалуй, если бы Эрик сегодня встретился с Люсиль или Жюли Нортуа, им бы тоже было, что вспомнить и посмеяться над детскими шалостями и проказами. Лебер даже улыбнулся этой мысли, он почти успокоился, хотя где-то в самой глубине души все же остался неприятный осадок. И еще пришло осознание простого и бесспорного факта: он ревнует. "Что же это я: сотворил себе Галатею? - с легкой паникой подумал Эрик. - Глупец!"
До него донеслись хлопок закрывшейся двери, запоздалый окрик Кристины и чуть позже отчетливый щелчок задвижки, но он не торопился объявить о своем присутствии. Также как и Кристина, Эрик был уверен, что виконт вернется. После расширения комнаты звукоизоляция стала не столь надежной: находясь под самой дверью, де Шаньи мог услышать его голос. Менее всего Лебер хотел бы скомпрометировать свою ученицу.
Минут десять спустя в дверь действительно постучали.
- Кристина! Кристина!
Девушка не отвечала. Эрик довольно усмехнулся.
- Кристина! Кристина! - повторилось через минуту, в голосе виконта проскользнули нотки растерянности и мольбы.
Лебер начал потихоньку прикручивать освещение. Уже, было, переменившая под влиянием умоляющих интонаций Рауля свое решение и собравшаяся поговорить с ним Кристина замерла на месте. Ангел здесь!
Потоптавшись еще некоторое время у закрытой двери, Рауль пожал плечами, поправил жилетку и, высоко вскинув голову, ушел. Девушка отказывалась от ужина, но он не стал ее слушать. Может быть, у нее были какие-то важные причины? Ее могли ждать подруги, собравшиеся, чтобы поздравить юную певицу с успехом. Или еще что-нибудь в том же роде. Что он, собственно, знает о Кристине, о ее теперешней жизни? Они не виделись семь лет. Но он непременно узнает, завтра он узнает о ней абсолютно все!
* * *
- Браво! Браво! Брависсимо! - тихо пропел Эрик.
Его голос плыл по комнате дыханием нежного майского ветра, ласковой волной южного прибоя в теплый безветренный вечер. Он обволакивал, убаюкивал, наполнял сердце покоем и радостью. В полумраке - на этот раз Эрик оставил минимальную подачу газа - пение Ангела производило особое, чарующее впечатление. Лицо Кристины озарилось светлой улыбкой:
- Маэстро!
- Ты была великолепна, Кристина. Я горжусь тобой.
Девушка по привычке вскинула голову: ей всегда казалось, что голос идет сверху, хотя маэстро часто подшучивал по этому поводу, говоря, что его не нужно искать на потолке.
- Спасибо. Без вас этого никогда бы не было, я не смогла бы так петь.
- Да, наверное. Все равно я счастлив за тебя, мой ангел.
- Вы - мой Ангел Музыки.
Он негромко рассмеялся:
- О, Кристина...
- Кто же вы? Не прячьтесь от меня, я уже не маленькая. Я прошу вас.
В ее голосе было столько... не любопытства, нет, надежды и радостного ожидания, что Эрик не смог устоять.
- Хорошо. Только обещай мне не задавать вопросов...
- Учитель...
- Я неточно выразился: обещай не задавать слишком много вопросов и не требовать немедленных ответов, если я не смогу дать их сразу. Я все расскажу тебе, когда настанет время.
Одна часть сознания, та, что обычно называется здравым смыслом, отчаянно противилась происходящему, но Лебер уже был не в силах остановиться. Он безумно устал, устал изображать из себя бесплотное существо, чуждое человеческим чувствам, желаниям и стремлениям. Как он завидовал молодому виконту, для которого было так просто оказаться рядом с ней, смотреть ей в глаза, прикасаться к ее руке...
- Но почему?
- Кристина, ты знаешь, театр - это нереальный мир. Когда зритель идет на представление, он заранее согласен поверить в то, что макет на колесах - настоящий африканский слон, а листы разрисованной фанеры - замок благородного рыцаря. Главное - это чувства, пробуждаемые в душе игрой актеров. Я тоже играю здесь свой странный спектакль, и пока он не окончен, просто верь мне. Ты согласна?
- Да, как вы скажете, маэстро.
Она машинально поправила оборку светло-розового муарового платья и на секунду приложила руку к груди, словно надеялась умерить частое биение взволнованного сердца. Голова немного кружилась от предчувствия проникновения в заветную, почти сказочную тайну ее загадочного учителя также, как сегодня на сцене, когда зрительный зал взорвался аплодисментами и криками "Браво!".
- Смотри на свое отражение в зеркале, Кристина.
Девушка сделала несколько шагов и замерла, отчего-то не решаясь подойти ближе.
- Теперь плыви, о лебедь мой.., - запел Эрик.
Прекрасный голос посланца небес проник в самую глубину существа Кристины, погружая ее в состояние близкого к трансу восторга. Лебер пел партию Лоэнгрина по-немецки, дойдя до слов короля Генриха, он повел мелодию голосом неожиданно низко, затем, чуть подняв регистр, также без слов озвучил куплет хора. Наконец, опять послышались слова рыцаря святого Грааля, теперь уже по-французски:
- Эльза, принцесса Брабанта слову внемли моему...
Большое, выше человеческого роста зеркало в резной золоченой раме, как показалось Кристине, еле уловимо дрогнуло, и в его потемневшей глубине возникла высокая мужская фигура в длинном черном плаще. Ее контуры очерчивали далекие отблески желтоватого пламени, лицо же было почти неразличимо, потому что газовые светильники в комнате совершенно потухли, а зажженные в стоящем на туалетном столике канделябре три свечи были не в состоянии разогнать сумрак довольно просторной теперь комнаты. Маэстро протянул ученице руку. Кристина вложила свою ладонь в его, и медленно, словно во сне, пошла следом за Ангелом, увлекаемая не столько легким прикосновением, сколько чудесным голосом. Когда они оказались рядом с горящим в стенной скобе факелом, девушка уже завершала свой куплет:
- ... тогда душу и тело вручу я свободно.
Теперь ей была хорошо видна скрывающая половину его лица белая маска, но в том эйфорическом состоянии, в котором она сейчас находилась, Кристина ничуть не испугалась и даже как будто не придала этому значения. Эрик забрал факел и, свернув за угол темного коридора, повел Кристину вниз по длинной винтовой каменной лестнице, продолжая петь слова дуэта:
- Эльза, если ныне пред Богом...
Лестничный марш сменился другим коридором, точнее это была целая галерея, настолько широкая, что по ней могли бы проехать рядом два экипажа, свод терялся высоко над головой. Снова поворот и лестница, снизу ощутимо потянуло прохладой, воздух стал более влажным, но Кристина почти ничего не замечала. Захваченная романтическим настроением вагнеровской драмы, она утопала в звуках голоса Эрика и воодушевленно отвечала ему в нужных местах, не вдумываясь в смысл слов до тех пор, пока он не повторил с какой-то особой интонацией финал дуэта:
- Ты все сомнения бросишь,
Ты никогда не спросишь,
Откуда прибыл я,
И как зовут меня!
Они стояли в огромной подземной пещере на берегу озера, на воде покачивалась лодка, нос и корму которой освещали два больших фонаря.
- Вы неслучайно выбрали этот дуэт, маэстро. Именно эти вопросы задавать нельзя?
Кристина изумленно оглядывалась вокруг, пытаясь понять, куда он ее привел. По-видимому, это был самый нижний уровень подземелья Оперы. Но страха не было.
- Задавать можно, но я не смогу ответить на них, - Эрик чуть улыбнулся уголками губ. - Пока не смогу.
Он затушил факел, помог девушке сесть в лодку, сбросил плащ и положил его на дно. Потом столкнул утлое суденышко в воду, забрался сам и взялся за весла. Тихий плеск воды и зябкий ветерок, пробегающий над озером, разогнали сладкий дурман, застилавший до этой минуты сознание Кристины. Куда везет ее скрывающий лицо и имя незнакомец? Девушка непроизвольно вздрогнула. Эрик заметил это:
- Холодно? Ты слишком легко одета, Кристина. Возьми мой плащ.
Видя ее нерешительность, он добавил:
- Я как учитель говорю: простудишься - посадишь голос.
- Сейчас, маэстро.
Такие знакомые менторские нотки с легким налетом самоиронии вдруг совершенно успокоили Кристину: это же ее Ангел Музыки. Разве может он ее обидеть?
Она послушно взяла со дна тяжелый и ужасно большой плащ Призрака; закутавшись в него, словно ребенок в пальто взрослого человека, девушка вопреки здравому смыслу почувствовала себя удивительно уютно. Его голос и искренняя забота грели сердце забытым теплом отцовской нежности. Этот человек был гораздо моложе ее отца, но, вероятно, куда старше Рауля.
- Маэстро...
Она нерешительно замолчала.
- Хочешь спросить, куда мы направляемся? - озвучил ее невысказанный вопрос Эрик. - Скоро ты все увидишь. Чуть-чуть терпения и я напою тебя горячим шоколадом, а потом провожу обратно.
Пещера сузилась, каменные стены сошлись так близко, что можно было бы коснуться их рукой. В одном месте Эрик почти вплотную подвел лодку к зачем-то выбитому в глубине подземелья настенному барельефу в виде головы льва, впрочем, не единственному: по пути им уже попадались эти загадочные архитектурные изыски. Фонари едва разгоняли мрак в пределах одного метра впереди и позади лодки, поэтому Кристина не разобрала, почему или для чего они задержались здесь на несколько секунд. Эрик оттолкнул лодку от стены, сделал десяток гребков, и они оказались в очередной пещере, не слишком большой. Она заканчивалась сводчатой аркой, перекрытой огромной стальной решеткой, которая медленно поднималась вверх. В своеобразный "дверной проем" падал неяркий свет.
Глава Х
- Садись сюда, - Эрик отодвинул для Кристины кресло у большого письменного стола. - Я скоро вернусь.
- Спасибо.
Юная солистка Гранд Опера снова находилась в состоянии легкого головокружения, теперь уже не от голоса маэстро, а от того, что увидела в его жилище. Она попала в сказку. Ее учитель - не ангел, он - волшебник! Эти всплывающие из озера горящие сотнями свечей канделябры... Такого просто не может быть! Превращенная в подземный дворец пещера на берегу озера: зеркала, бархатные портьеры, старинные гобелены на стенах, пушистые ковры под ногами, необычного вида скульптуры... Особенно ее поразили наполовину выступающие из камня лицо и рука, как будто пытающаяся раздвинуть тиски бездушного мрамора, вырваться на свободу из страшного плена. Маэстро сказал, что работа принадлежит резцу пока малоизвестного, но, безусловно, гениального скульптора Родена. Девушка подумала, что творение этого гения смотрится жутковато, и в то же время от его созерцания было почти невозможно оторваться.
Минуты через две Кристина встала и, повесив черный плащ на спинку кресла, нерешительно отошла от стола. Она уже забыла и о холоде и о своих смутных подозрениях и страхах. Впервые попав в кабинет Лебера, было очень трудно усидеть на месте, борясь с искушением обойти его и внимательно рассмотреть множество находящихся здесь необыкновенных и интересных вещей. Сначала внимание Кристины привлек "постановочный столик": тщательно выполненный во всех деталях макет сцены с расставленными на ней миниатюрными декорациями "Ганнибала" и очень похожими на настоящих исполнителей куклами привели девушку в восторг. Она осторожно одним пальчиком прикоснулась к слону, и тот поехал, совсем чуть-чуть.
- Ой, - тихо охнула гостья подземелья и прыснула в кулачок, ее развеселило собственное детское изумление.
За столиком обнаружилась невысокая этажерка с немногочисленными книгами - всего десятка три томов. Кристина присела на корточки, теперь ее разбирало чисто женское любопытство: что же читает маэстро, снабдивший ее саму длинным списком художественной и философской классики? Часть литературы была на немецком языке. Среди французских изданий преобладали труды по естественным наукам, математике и философии. Кристина прочла несколько ничего не говорящих ей названий - "Вклад в теорию функций, представимых рядом Гаусса", "Динамическая теория электромагнитного поля", "Рассуждения о Пьетро Помпонацци", - от них юной певице стало немного не по себе. Таких слов как "математические функции" и "электромагнитные поля" она, конечно же, никогда не слышала. С каждой минутой учитель представлялся ей все более загадочным и непостижимым человеком.
Рядом с пугающими вершинами научной мысли заняли свое место "Сандаловый ларец", "Цветы зла", "Пер Гюнт" и сборник новелл Эдгара По. Там же стояло несколько справочников по архитектуре и строительному делу. На отдельной полке Кристина увидела стопку партитур и нотных тетрадей, ей захотелось коснуться их, погладить, как что-то родное и близкое. Но она сдержалась. Кристина не могла знать, что Эрик держит под рукой лишь ту литературу, которая необходима ему в данный момент по работе и ту, что читает сейчас для своего удовольствия.
Девушка выпрямилась и огляделась по сторонам. Стена в глубине кабинета представляла собой целую галерею эскизов и карандашных набросков. Подойдя ближе, она увидела, что рисунки прикреплены булавками к большому полотну светло-серой бумажной ткани. Здесь были ее собственные портреты, сценки репетиций балетной труппы и хора, зарисовки каких-то совершенно незнакомых ей людей и зданий, дуэт Карлотты и Вальдо. Последний был выполнен в явно гротескном стиле, при этом перекошенное истошным воплем лицо примадонны и донельзя неуклюжий тенор вызывали смешанное чувство: глядя на них, хотелось одновременно смеяться и плакать. Судя по всему, рисунки принадлежали не какому-нибудь Родену, а самому маэстро. Этот вывод подтверждался наличием трех, стоящих в разных концах "комнаты" мольбертов, один из которых был занавешен отрезом зеленого бархата, разбросанными там и сям палитрами, кистями и коробками с красками.
Кристина услышала звук приближающихся шагов и поспешила вернуться к столу: вдруг маэстро будет недоволен тем, что она разгуливает по его кабинету. Но все же он вошел прежде, чем она успела снова сесть в кресло.
- Осматриваешься? - спросил он с чуть заметной улыбкой.
Как и обещал, Лебер принес девушке чашку горячего шоколада. Упоительный аромат приятно щекотал ноздри, Кристина едва не облизнулась.
- Простите, я...
Она потупила глаза и даже покрылась легким румянцем, но при этом выражение ее лица сохраняло какое-то чисто женское лукавство.
- Я бы не привел тебя сюда, если бы хотел скрыть что-либо из того, что здесь находится. Это тебе.
Эрик протянул ей шоколад, он и не думал отчитывать ученицу за излишнее любопытство. Наоборот, ему было приятно, что Кристина так или иначе больше узнала о нем. За время отсутствия он успел переодеться, сменив строгую фрачную пару на светло-серые брюки, того же цвета жилет и синий сюртук. Ему не хотелось оставаться в костюме Призрака Оперы, но снять маску он не решился.
- Благодарю вас.
- Садись же, ты моя гостья.
Девушка заняла кресло, а Эрик принес себе стул и поставил его по другую сторону стола напротив Кристины. Она, молча, пила мелкими глотками сладкую горячую жидкость, изредка вскидывая взгляд на хозяина подземного замка. Эрик тоже не начинал разговор, было так хорошо просто сидеть и смотреть на это очаровательное и очарованное дитя, видеть в ее глазах восторг, смешанный с любопытством и радостным удивлением.
- Очень вкусно, - наконец, сказала Кристина и поставила пустую чашку.
- Тебе понравился мой дом? - спросил он.
- Да. Здесь все такое... необыкновенное, - она с трудом подыскала слово, которое хотя бы отдаленно могло отразить ее ощущения. - И все-таки... это же подземелье!
- Иногда люди живут и в более странных местах.
- Вас ищет полиция? - расхрабрившись, Кристина задала уже некоторое время крутившийся в голове вопрос. - Я никому не скажу, клянусь! - быстро добавила она.
- Полиция? Нет. Зачем я им? Не бойся, я не сбежавший преступник и не тайный эмигрант. Просто я не самый везучий человек на этой земле... Уже поздно, пора возвращаться. Идем, я покажу тебе еще одну вещь, и хватит на сегодня впечатлений.
* * *
На этот раз Кристина сидела у него за спиной, так было удобнее править лодкой. Во время плавания оба молчали, Эрик решил, что девушка слишком устала за сегодняшний длинный и чересчур эмоционально насыщенный для нее день. Когда он причалил и обернулся, то увидел, что, закутавшись в его плащ, Кристина спит на дне лодки, свернувшись клубочком и подоткнув одну полу под голову. Кажется, они оба не рассчитали ее силы. Новую звезду парижской оперы сморил по-детски глубокий сон. Она ни разу не приоткрыла глаз, пока Эрик вытаскивал ее из лодки и долго с остановками, присаживаясь время от времени на широкие лестничные перила, нес наверх в ее комнату. Он поднимался в иногда сгущающемся до полной темноты полумраке, ориентируясь на свет далеко отстоящих друг от друга факелов. К счастью, дорогу он знал наизусть до каждого поворота, до каждой ступени.
Не просыпаясь, повинуясь какому-то детскому инстинкту, Кристина обхватила его за шею и сладко спала, склонив голову на плечо Лебера. Это было удивительное ощущение: чувствовать ее чистое дыхание, тепло юного тела, вдыхать аромат ее волос. Ее наивная беззащитность вызвала в его душе волну всепоглощающей нежности, желание всегда быть рядом, защищать, любить...
Уставший, но совершенно счастливый Эрик добрался до потайной двери. В комнате Кристины царили мрак и тишина, свечи догорели. Справа от зеркала должно было стоять кресло. Эрик на ощупь отыскал его и опустил свою драгоценную ношу. Потом зажег свечу и аккуратно подключил газовое освещение. Он перенес девушку на кровать, долго смотрел на ее милое лицо, впитывая каждую черточку, каждый оттенок нежной кожи, каждый отблеск света на каштановых кудрях. Наконец, маэстро нашел в себе силы оторваться от любования своей Галатеей и исчез за зеркалом.
* * *
Теперь он возвращался налегке, прихватив с собой факел. В голове немного звенело, не то от перенапряжения, не то от волнения. Мысли и чувства смешались в густой тягучий коктейль. Появившись нежданно-негаданно молодой виконт внес невероятный сумбур в и без того не безоблачную жизнь Луи Лебера: ни о чем не подозревая, Рауль де Шаньи нажал на некий таинственный спусковой крючок называемый роковым стечением обстоятельств.
Отдавал ли Эрик отчет в своих чувствах себе самому до сегодняшнего вечера? Сердцем он чувствовал, что девушка дорога ему намного больше, чем ученица учителю, но не хотел впускать это знание в разум. Как завоевать доверие и любовь полуребенка-полуженщины, не имея возможности ни показать лица, ни назвать имени, ни объяснить, почему он оказался в подземелье Оперы и зачем продолжает здесь оставаться? Снять маску и рассказать все с самого начала представлялось совершенно немыслимым, тем более, что поводом загнавшему его сюда отчаянию послужили отношения с другой особой. Прошло два с половиной года, и Женеьева де Кавиль сейчас не значила для Эрика ничего. Ничего, кроме одного: она была символом его обреченности на одиночество. С таким лицом ни одна женщина не примет его в свое сердце, не подарит нежности и тепла. Его ум, знания и таланты способны вызывать интерес, быть может, восхищение - глаза Кристины сегодня светились им, - но любовь рождается из иного источника.
Остается с загадочным видом хранить свои нелепые секреты, словно от них зависят судьбы мира - невероятно глупый и, в сущности, бессмысленный обман - и удовольствоваться уроками пения. Теперь их не будет разделять кирпичная стена: увидев орган, Кристина с восторгом согласилась заниматься в подземелье так часто, как это будет возможно. Но бастион воздвигнутой им тайны гораздо крепче и надежнее самых высоких стен. Лебер догадывался, что отныне каждая их встреча станет для него мучительной пыткой. Если бы он мог сейчас уехать с тем, чтобы вернуться с нормальным человеческим лицом, избавившись от этой гротескной пародии одной его половины на другую! Но отъезд был совершенно невозможен.
Погруженный в невеселые размышления Эрик спустился на предпоследний уровень подвалов, - снизу уже слышался тихий плеск: воды медленно текущего притока Сены бились о каменные стены подземелья, - когда заметил мелькнувшую впереди, в слабом отблеске далекого настенного факела, тень. Под ложечкой засосало от нехорошего предчувствия: Дени. Никого другого быть здесь, да еще в такое время не могло. Неужели он видел Кристину в "доме" архитектора? Следил за ними? Зная своеобразный характер своего подопечного, Эрик внутренне содрогнулся. С Дени нужно будет поговорить. Но насколько это поможет оградить девушку от изобретательной детской ревности Духа Оперы?
* * *
Проснулась Кристина лишь около полудня. Открыв глаза, она тревожно огляделась по сторонам и с облегчением вздохнула: ее окружала привычная обстановка собственной комнаты, неяркое осеннее солнце робко заглядывало в окно. Девушка села на кровати, провела ладонью по лбу:
- Боже мой, какой странный сон, - вслух сказала она.
Кристина с удивлением обнаружила, что заснула прямо в платье, и никак не могла вспомнить, когда и как добралась до постели.
Или это все-таки был не сон? Голос Ангела, дуэт из Лоэнгрина, путешествие на лодке по подземному озеру...
Она соскочила с кровати и почти бегом бросилась к зеркалу. Тщательный осмотр рамы ничего не дал: зеркало, как и прежде, было намертво вмуровано в стену, не то что отодвинуть, даже пошевелить его было невозможно.
Кристина оставила свои бесплодные попытки, отперла дверь и впустила подругу:
- Что случилось?
--
Это я тебя хотела спросить. За последние полчаса я стучу тебе уже третий раз!
Голубоглазая блондинка немного ниже Кристины ростом, тоненькая и гибкая, как и положено балерине, впорхнула в комнату. Сиреневое платье придавало ее глазам особенную глубину, а наброшенная на плечи белая мантилья подчеркивала свежесть юного личика.
- Наверное, я очень крепко спала. Совершенно ничего не слышала. Как хорошо, что ты пришла, Мэг. Представляешь, вчера вечером здесь был Рауль!
Девушки присели на софу. Накануне днем Кристина успела рассказать подруге о своем давнем знакомстве с виконтом де Шаньи, и теперь Мэг с жадным девическим любопытством выспрашивала певицу обо всех подробностях романтического свидания.
- Ну, почему ты отказалась? Ужин с аристократом.., - Мэг мечтательно закатила глаза.
- Ты смеешься? Что бы сказала твоя мама? - резонно возразила Кристина.
Мэг как-то сразу поскучнела:
- Да, мама была бы недовольна. Иногда она так посмотрит, что мурашки по спине. А уж если начнет отчитывать...
- И потом я так устала. Даже не заметила, как уснула, - Кристина ненадолго замолчала, потом отчего-то понизив голос, сказала почти шепотом: - Мэг, я хочу рассказать тебе еще кое-что.
- Что? - глаза юной балерины снова засверкали врожденным любопытством.
- Кое-что интересное, - пообещала Кристина. - Только есть ужасно хочется, и нужно привести себя в порядок.
- Хочешь, я принесу кусок киш "Лоран" и сыра? - предложила заинтригованная подруга.