- А как тебя будут звать теперь? - спрашивает, выглядывая одним глазом из-за обнятых коленок, нескладный мальчик, похожий на лепестки чайной розы, и соскакивает на землю, распрямляясь, звеня, как прозрачная солнечная струна. Приземлившаяся после прыжка пегая девочка укоризненно смотрит сквозь растрёпанную чёлку (совсем не такую, как у мальчика), качает головой: мне должно быть стыдно, всё-таки мальчиком, похожим на чайную розу, ей хотелось побыть подольше, хотя бы пару карманных вечностей - в самый раз, чтобы наняться в подмастерья садовника, обкидать мелкими яблоками самого великого рыцаря и исчезнуть наконец за несколько секунд до того, как свершится возмездие и ему надерут уши. А теперь придётся сбегать из дома с бродячими трубадурами, плести кольчуги из крапивы и короны из чертополоха, ходить за сомнительными белыми псами по лунным дорожкам или, на худой конец, спасать королей от магов и магов от королей. Если, конечно, я не придумаю её заново какой-нибудь говорящей птицей, доброй бабушкой, прекрасным принцем или придворным шутом. Тогда, разумеется, окажется, что ей не хватило ещё одной горстки вечностей на то, чтобы побыть девочкой с растрёпанной чёлкой.
- Это нечестно, - укоризненно качает головой девочка, сворачивая кораблик из королевского указа (королём она была ещё на той неделе, но указ почему-то не захотел распридумываться вместе с королём) и опускает его на воду убегающего за поворот ручейка, - Ты хотела придумывать про себя, а не про меня.
Солнце, падающее сквозь резные листья, превращает мир в мозаику из прозрачно-льдистого, как ручей, бесконечно зелёного, солнечно-золотого, нежно-жёлтого и коричневого.
Я немного виновато улыбаюсь и развожу руками: "мол, прости, я правда собиралась, но ты же знаешь, как это бывает, когда ловишь пригоршнями солнечных зайчиков в не успевших растаять в памяти с пробуждением, а значит - вечных, сновидениях. В конце концов, ты ведь тоже - я."